Текст книги "Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля."

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 55 страниц)

Склонность к артистизму

М. Горбачёв:

«В те годы повальным было увлечение художественной самодеятельностью и спортом, хотя условий для занятий практически не было. Я был не только неизменным участником выступлений и соревнований, но и их организатором как комсомольский секретарь. Наши концертные бригады бороздили сёла и хутора, места производственной деятельности селян. Но чаще всего роль сцены выполняли спортивные залы школ, а то и просто коридоры. Что же тянуло в эти кружки самодеятельности? Пожалуй, прежде всего желание общения со сверстниками. Но и стремление реализовать себя, узнать то, с чем незнаком. Увлечение это приобрело в моей школе такой размах, что в драматический кружок не могли попасть все желающие – шёл отбор! Какие пьесы мы играли? В отличие от профессиональных театральных коллективов у нас не возникал вопрос – посильно ли? Играли драматургов всех времён – чаще, конечно, русских. Можете представить, как это получалось, но нас не смущало, и нравственных мук мы не испытывали. Одно могу сказать: старались изо всех сил. И что-то всё-таки выходило, так как на наши постановки шли и взрослые. А однажды драмкружок совершил турне по сёлам района, давая платные спектакли. На собранные деньги купили 35 пар обуви для ребят, которым не в чем было идти в школу.

Так или иначе, но о нашем драмкружке узнали в Ставрополе, и как-то к нам нагрянули, в ходе гастролей, актёры краевого драмтеатра. Мы им сыграли «Маскарад» Лермонтова, продемонстрировав все свои таланты. Они нас похвалили, сделали замечания, одно из которых я помню и сейчас, а об остальных забыл через неделю. Так вот профессионалы, поддержав наш темперамент при объяснении между героями лермонтовской драмы Арбениным и Звездичем, всё-таки посоветовали не хватать друг друга за рукава – в высшем свете даже острые объяснения проходят несколько иначе».

В. Казначеев:

– Страсть к театрализованным эффектам органично соединялась в Горбачёве с постоянным желанием подчеркнуть свою значимость, первенство во всех областях. Последнее качество в нём было болезненно развито ещё в детстве. С годами комплекс первенства не был изжит, а наоборот, принял болезненные формы.

Н. Поротов:

– Уместно будет сказать о такой детали, определённо характеризующей М.С. Горбачёва ещё в школьные годы, когда он комсомольцами средней школы был избран делегатом на районную конференцию ВЛКСМ. В заполненной анкете он указал, что выходец из крестьян-бедняков, хотя род его, как свидетельствуют документы, происходил из крестьян-середняков. Может быть, ныне это не так важно, но в то время имело значение. По всей вероятности, М.С. Горбачёву очень нужно было причислить свой род к обездоленным. Он готовился вступить кандидатом в члены партии, каковым он и стал в 1950 году, перед поступлением на учёбу в университет.

Сага о комбайне

В. Болдин:

– В послевоенные годы, помогая отцу на комбайне, Михаил смог завоевать признание не только среди сверстников. В свои 16 лет он получил правительственную награду – орден Трудового Красного Знамени – как помощник комбайнёра. В трудные военные годы, ещё до возвращения отца из армии, на нём лежала посильная забота и о хлебе насущном, так что трудовая закалка была довольно солидная и проверялась возможностью выжить в пору голода, разрухи и разорения.

М. Горбачёв:

«С 1946 года каждое лето стал работать с отцом на комбайне. В Привольном, где школа была километрах в двух от нашей хаты, после окончания занятий я забегал к деду Пантелею, который жил в центре села, надевал рабочую робу и бегом в МТС – помогать отцу чинить комбайн. Вечером с работы домой шли вместе.

А потом уборка хлебов. С конца июня и до конца августа работать приходилось вдали от дома. Даже когда из-за дождей уборка приостанавливалась, мы оставались в поле, приводя в порядок технику и выжидая погожих часов. Много было с отцом разговоров в такие дни «простоя». Обо всём – о делах, о жизни. Отношения у нас сложились не просто отца и сына, но и людей, занятых общим делом, одной работой. Отец с уважением относился ко мне, мы стали настоящими друзьями.

Отец отлично знал комбайн и меня обучил. Я мог спустя год-два отрегулировать любой механизм. Предмет особой гордости – на слух мог сразу определить неладное в работе комбайна. Не меньше гордился тем, что на ходу мог взобраться на комбайн с любой стороны, даже там, где скрежетали режущие аппараты и вращалось мотовило.

Сказать, что работа на комбайне была трудной, – значит не сказать ничего. Это был тяжкий труд: по 20 часов в сутки до полного изнеможения. На сон лишь 3–4 часа. Ну а если погода сухая и хлеб молотится, то тут уж лови момент – работали без перерыва, на ходу подменяя друг друга у штурвала. Воды попить было некогда. Жарища – настоящий ад, пыль, несмолкаемый грохот железа… Со стороны посмотришь на нас – одни глаза и зубы. Всё остальное – сплошная корка запекшейся пыли, смешанной с мазутом. Были случаи, когда после 15–20 часов работы я не выдерживал и просто засыпал у штурвала. Первые годы частенько носом шла кровь – реакция организма подростка. В пятнадцать – шестнадцать лет обычно набирают вес и силу. Силу я набирал, но за время уборки каждый раз терял не менее пяти килограммов веса.

Даже в поле во время уборки еду привозили нам скудную. Зато уж если за сутки 30 гектаров обмолотил, тут тебе, по установленным правилам, полагалась «посылка». Специально для тебя что-то готовили – вареники с маслом, мясо варёное или, ещё лучше, давали банку мёда и обязательно две поллитровки водки. Хотя водка меня не интересовала, был такой обед вкуснее всего на свете. Не «посылка», а дар Божий… Праздник!»

Далее из его рассказа следовало, что в 1948 году собрали на круг по 22 центнера с гектара. В те времена – особенно после неурожайных лет – результат небывалый. А тогда с 1947 года действовал Указ Президиума Верховного Совета СССР: намолотил на комбайне 10 тысяч центнеров зерна – получай звание Героя Социалистического Труда, 8 тысяч – орден Ленина. Он намолотил с отцом 8 тысяч 888 центнеров. Отец получил орден Ленина, он – орден Трудового Красного Знамени. Было ему тогда семнадцать лет.

М. Горбачёв:

«Сообщение о награде пришло осенью. Собрались все классы на митинг. Такое было впервые в моей жизни – я был очень смущён, но, конечно, рад. Тогда мне пришлось произнести свою первую митинговую речь».

Ю. Карагодина (Чернышева), запись 1991 года:

– Михаил за работу с отцом на комбайне орден получил. Теперь говорят: это потому, что Суслов, тогдашний секретарь крайкома, лично знал его отца. Но я видела Мишино лицо, совершенно обожжённое солнцем. Его руки – все в пузырях кровавых мозолей… Вот такая была у нас жизнь. А остальное осталось несущественным – все эти идеологические ритуалы. Вот смотрите, это вырезка из газеты «Путь Ленина» – нашей районки. «Учащиеся школы и педагогический коллектив горячо поздравили М. Горбачёва с высокой наградой. С ответным словом выступил Михаил Горбачёв. Он заявил: «Всё наше счастье, наше будущее заключается в труде – в этом важнейшем факторе, движущем социалистическое общество вперёд. Я от души благодарю большевистскую партию, ленинско-сталинский комсомол, учителей за то, что они воспитали во мне любовь к социалистическому труду, к стойкости и выносливости…» Вполне возможно, что он именно так же говорил на том митинге, где его награждали. Мы не знали другого стиля общественной жизни, и это казалось нам естественным.

Однако есть и другие свидетельства. Вот мнение В. Казначеева:

– Он хитро завоевал эту награду. Во время каникул многие из нас трудились штурвальными. Но Михаила взял к себе штурвальным отец. Тогда на уборке урожая учитывались не тонны зерна, а количество скошенных гектаров. Они включали третью скорость и, не считаясь с потерями, резко увеличивали количество скошенных гектаров. Вот и вышло так, что при оценке работы Горбачёвы оказались в соревновании первыми, за что им и вручили ордена. Важно иметь в виду, что орден облегчил ему поступление в МГУ.

Первая любовь

Из интервью с Юлией Карагодиной (Чернышевой) («Собеседник», 1991 г., № 21):

– Юлия Никифоровна, и что же было потом, почему вы всё-таки расстались?

– После десятого класса я уехала в Москву, поступила в педагогический. Но негде было жить, и общежития не давали. Я вернулась обратно. Михаил тогда говорил: «Как же ты не могла постоять за себя, за свою цель! Надо было на пороге у ректора лечь и не уходить, пока не даст общежитие…» Вот он бы так наверняка смог. А я нет… Я устроилась работать учительницей начальных классов в одном селе, далеко от Красногвардейского. Михаил ко мне приезжал, но как-то у нас не заладилось – и не вместе, и не врозь. Мы вообще-то никогда не говорили о любви и не строили планов на будущее, но… Всё-таки, я думаю, мы не очень подходили друг другу. Он уважал людей волевых и настойчивых… Вот ведь не случайно – читала где-то – он Раису Максимовну в шутку называет «мой генерал»… А я тогда не принимала его максимализм.

Последняя открытка от Горбачёва пришла, когда я уже училась в Краснодаре, на третьем курсе. Заканчивалась она, помню, словами: «Dum spiro, spero». Моя подруга была родом из Прибалтики. Она там в школе учила латынь. Помогла мне перевести: «Пока дышу, надеюсь». Я ему послала открытку: «Дыши, но не надейся».

…Вот вы, наверное, думаете: небось жалеет до сих пор, что так всё получилось. Нет. Поверьте, нет. Я не считаю свою жизнь неудавшейся.

– А как сложилась ваша жизнь?

– Я вышла замуж за друга своей юности Володю Чернышева. Он военный. Несколько раз мы переезжали из города в город. В 57-м у нас родилась дочь, кстати, ровесница дочери Горбачёвых. И её тоже зовут Ириной. Но это, конечно, случайное совпадение. В 1965 году с моим мужем на службе случилось несчастье, и он потом долго и тяжело болел. Много лет я отдала его здоровью, много сил и мужества понадобилось нам… Потом его перевели под Москву. Дочь закончила МГУ, она химик. Я защитила диссертацию, преподаю на кафедре анатомии и физиологии в Московском областном пединституте.

– Скажите, а с тех пор вы встречались с Михаилом Сергеевичем?

– Только один раз. Это было в Ставрополе в 75-м году. Он работал первым секретарём крайкома партии. Я решила обратиться к нему по личному вопросу. Хлопотала о пенсии для мамы, да всё мешали какие-то бюрократические крючки, прямо отчаялась. Решила – как последнее средство. На приём меня не записали. И мне тогда посоветовали знакомые встретить его по дороге в крайком. Он недалеко жил – через площадь. Ходил на работу пешком. Я его встретила на ступеньках крайкома. Он меня сразу узнал, руки так в стороны развёл, говорит «Ба!» К нам тут же подошли милиционеры, он говорит: «Спокойно, ребята, свои». Потом уже по-деловому – ко мне: «Что тебя привело? Только, – говорит, – учти, у меня есть всего пять минут». Мы пошли к нему в кабинет, и я прямо по дороге начала объяснять. Он говорит: «Если есть такой закон – поможем». Потом перемолвились несколькими словами о жизни – что, мол, как, всё нормально… А в конце я ему сказала: «Неужели ты не видишь, что вокруг происходит?» И он мне тогда ответил: «Я всё вижу, но не всё могу».

Я эту фразу часто вспоминаю. Мне трудно бывает понять его. Как, наверное, и многим нашим людям. Мне он запомнился более решительным, более конкретным, что ли, в словах и поступках. Но я представляю, как ему нелегко.

– А как же с пенсией для мамы дело закончилось?

– Ой, там так неловко получилось! Дело вроде бы сдвинулось с мёртвой точки, но брат сказал маме: «Скоро будет новый закон о пенсиях, тебе по нему и так дадут». И она перестала хлопотать. Я об этом потом узнала. Расстроилась ужасно.

– Почему?

– Да как же! Вдруг Михаил мог подумать, что это я как повод использовала, а на самом деле просто встретиться с ним хотела…

Глава 2
Непокорённая столица

Студент МГУ

В. Болдин:

– Серебряная медаль, полученная им за хорошие знания, позволила Мише выбирать учебное заведение по душе. Из того, что рассказывали о нём ставропольчане, Раиса Максимовна, сам Михаил Сергеевич, можно сделать выводы, почему он избрал именно специальность юриста, хотя применять свои знания в этой области не захотел. Сначала он мечтал о профессии железнодорожника и даже готовился учиться в ростовском вузе. Транспорт под опекой Кагановича был в ту пору государством в государстве. Здесь платили хорошие деньги, давали форму. Железная дорога имела свои магазины, поликлиники, санатории, предоставляла многие другие социальные блага. Она лучше других обеспечивала жильём. Однако домашние посоветовали ехать учиться в столичный университет. Это был добрый совет. В ту пору в печати много писалось о строительстве нового здания МГУ на Воробьёвых горах. В газетах и журналах публиковались снимки макетов нового здания, рассказывалось о великолепных условиях жизни студентов.

В общем, всё сходилось на том, что надо поступать в МГУ, но на какой факультет? Почему молодой абитуриент выбрал юрфак? Что бы ни говорили по этому поводу, но кто помнит ту пору, хорошо знает, что кроме МИДовского института международных отношений, куда из-за незнания языка Миша поступить при всём желании не мог, престижной считалась работа в правоохранительных органах – МГБ, МВД, прокуратуре. Да и впечатляюще – перед всесильными органами внутренних дел и прокуратуры в те времена люди робели. Их работники, кроме всего прочего, носили форму не хуже, чем железнодорожники.

Разумеется, ничего предосудительного в желаниях крестьянского паренька выбиться в люди нет. Молодости свойственно сначала видеть форму, а потом содержание. И Миша поступил на юридический факультет. Начиналось его триумфальное шествие на студенческом уровне.

М. Горбачёв:

«Школу я окончил в 1950 году с серебряной медалью. Мне исполнилось 19 лет, возраст призывной, и надо было решать – что дальше? Мои одноклассники подавали заявления в вузы Ставрополя, Краснодара, Ростова. Я же решил, что должен поступать не иначе как в самый главный университет – Московский государственный университет им. Ломоносова на юридический факультет».

«Я решил…» Ни ссылки на совет деда Пантелея, ни на разговоры с другими родственниками. Кто знает, может, так и было.

«Направил документы в приёмную комиссию юрфака, – продолжает М. Горбачёв, – стал ждать. Проходят дни, никакой реакции. Посылаю телеграмму с оплаченным ответом, и приходит уведомление: «Зачислен с предоставлением общежития», то есть принят по высшему разряду, даже без собеседования. Видимо, повлияло всё: и «рабоче-крестьянское происхождение», и трудовой стаж, и то, что я был кандидатом в члены партии, и, конечно, высокая правительственная награда».

Уже известный нам В. Казначеев познакомился с Горбачёвым на комсомольской работе в Ставрополе. Виктор Алексеевич вспоминает:

– О его студенческих годах мне известно немного, он редко рассказывал об этом. Скорее всего, его жизнь не сильно отличалась от жизни других студентов. Общежитие МГУ, юридический факультет, занятия, экзамены, театральные премьеры, кинотеатры, парк культуры и отдыха им. Горького, студенческие посиделки. Вот, собственно, основные занятия молодёжи тех лет.

Университетские годы были для Горбачёва хорошим трамплином к будущей карьере. Он занялся комсомольской работой, став заместителем секретаря комсомольского бюро факультета. К тому же на его груди красовался орден Трудового Красного Знамени, который он получил, работая штурвальным в колхозе.

М. Горбачёв:

«Жили в университетском общежитии на Стромынке. Это потом, на четвёртом курсе, мы переберёмся на Ленинские горы, будем жить по два человека в блоке, по неделе, а то и по две не выбираясь в город из «дворянского гнезда». А тогда на Стромынке жили мы, первокурсники, 22 человека в одной комнате, на втором курсе – 11, на третьем – 6».

Н. Поротов:

– Будучи студентом, о чём повествовалось в телевизионном фильме по случаю его шестидесятилетия в 1991 году, Горбачёв был активным, участвовал в студенческих спорах, стремился быть всегда на виду, оказываясь нередко в этих спорах победителем. «Все пять лет учёбы в университете занимался комсомольскими делами, – вспоминал Михаил Сергеевич. – Здесь же в 1952 году вступил в КПСС. Я благодарен Московскому университету – и преподавателям, и партийной, и комсомольской организациям, и моим товарищам по учёбе… за науку, дружбу, товарищество. Это были неповторимые годы, без которых просто невозможно представить, как сложилась бы моя дальнейшая судьба».

Образцовая показательность во всём

М. Горбачёв:

«Жили мы по-студенчески бедно. Стипендия на гуманитарных факультетах – 220 рублей (в ценах до 1961 года). Правда, одно время я, как отличник и общественник, получал персональную, повышенную, так называемую «Калининскую», стипендию – 580 рублей. Кроме того, 200 рублей ежемесячно присылали из дома».

Судя по воспоминаниям людей, учившихся вместе с ним, Михаил Сергеевич в университете отличался исключительной образцовостью не только в учёбе, но и в поведении. Об этом много лет спустя рассказал учившийся двумя курсами старше Виктор Соломин, проживавший в 1994 году в городе Новомосковске Тульской области.

Последнее пятилетие правления вождя народов совпало со студенческими годами Соломина на юридическом факультете Московского университета. На майские и октябрьские демонстрации рано утром они собирались во дворе главного корпуса МГУ на Моховой, что прямо против Кремля.

Все знали о грозном постановлении, которое публиковалось в канун революционных торжеств: «Во время демонстрации продажа спиртных напитков строго воспрещается». И сулились весьма высокие санкции.

А буфетов кругом – пруд пруди. И народ возле них вьётся. К тому из них, что был поближе – возле самого постамента памятника Тимирязеву, решил подойти и Соломин: «Хоть пирожок возьму». Встал в очередь. И вот дядя лет сорока, что стоял впереди него, протягивает буфетчице пятерку со словами:

– Сто граммов лимонада и пирожок.

С каких это пор лимонад стали покупать на граммы? А буфетчица, не удивляясь, отмеряет дяденьке мензуркой из бутылки с лимонадной наклейкой сто граммов, даёт пирожок и какую-то мелочь. Всё ещё не веря в удачу, Соломин вполголоса сказал толстухе в белом халате:

– И мне сто граммов лимонада и пирожок.

«Даст или не даст? Может, это она только для своих?»

Смотрит, наливает. Поднёс к губам – она! Возвращается к колонне. Говорит окоченевшим ребятам:

– Идите к Тимирязеву. Он согреет.

Орлы смекнули и потянулись к родному изваянию. Поодиночке и группами. И только один не пошёл, более того, стал бросать вдогонку страждущим едкие реплики. В демисезонном пальто с поднятым воротником, в надвинутой на лоб тёмной шляпе с опущенными полями, он был похож на меньшевика из фильма «Поколение победителей» в исполнении великого Хмелева. Помните такой момент, когда к сражающимся на баррикадах Красной Пресни приходит их бывший единомышленник и говорит о бесполезности восстания? Так вот, Миша Горбачёв, который был моложе Соломина на два курса, был страшно похож на того меньшевика. А ребята, спешившие к буфету, даже не удостаивали вниманием его желчные замечания.

Наконец колонна краснопресненцев двинулась к Красной площади. Но прежде чем отдать почести вождям мирового пролетариата, студенты, согретые водкой, с уважением отдали дань уважения районному начальству, которое расположилось на временной трибуне у Никитских ворот и тоже жаждало восторгов трудящихся. И оно вполне заслужило уважение будущих юристов. Ведь это было рискованно – залимонадить всесоюзное постановление. А может, из ЦК позвонили в МК, а оттуда – в райком и сказали: «Постановление выполняйте, но в дурь не прите, в общем, действуйте по своему усмотрению». Не во всём инициативу сковывали.

– Мы шли к Мавзолею, – рассказывал Соломин, – не зная, что среди нас находится человек, который, взойдя на его трибуну, развалит великое государство, доведёт народ до нищеты и отнимет у него веру в завтрашний день. А начнётся это падение с далеко не первой, а потому и нестрашной, на первый взгляд, «борьбы с алкоголизмом».

Михаил Сергеевич в университете был заместителем секретаря комсомольской организации факультета по идеологии. Однако, по словам Горбачёва, его считали, пользуясь современным языком, чуть ли не «диссидентом» за радикализм. Полноте, Михаил Сергеевич! Сын колхозного механизатора, кавалер ордена Трудового Красного Знамени, член КПСС, комсомольский активист – ну какой из вас диссидент? Своё выпускное сочинение в школе вы написали на тему «Сталин – наша слава боевая, Сталин – нашей юности полёт». Получил высшую оценку, и потом оно ещё несколько лет демонстрировалось выпускникам – как эталон. Впрочем, даже академик Сахаров писал в марте 1953 года о смерти Сталина: «Нахожусь под впечатлением смерти Великого Человека. Думаю о его человечности…»