Текст книги "Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля."

Автор книги: Николай Зенькович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 55 страниц)

Писал ли он сам

М. Горбачёв:

«В конце марта 1966 года, как раз накануне открытия XXIII съезда, я оказался по своим делам в Москве. Ефремов попросил задержаться и помочь ему в работе лад текстом выступления. Нервничал он ужасно, и я, видя его переживания, даже какую-то затравленность, хотел его как-то поддержать. Все дни, пока шёл съезд, мне пришлось сидеть в его номере в гостинице «Пекин» и работать над возможным выступлением, внося в него коррективы с учётом дискуссии на съезде. Каждый перерыв Леонид Николаевич звонил в гостиницу, делал очередные замечания, уточнял какие-то неуловимые для меня оттенки и акценты. Но чуда не произошло, слово Ефремову так и не предоставили».

А. Коробейников:

– Кто бы и как бы ни критиковал Горбачёва за его недостаточную научную «оснащённость», всё-таки у него была тяга к самостоятельности творчества. Меня спрашивают: писал ли Горбачёв сам? Просматривая свои записи прошлых лет, я натолкнулся на целый ряд «диктовок» Михаила Сергеевича по тому или иному поводу. Причём я научился записывать его мысли с не меньшей, чем у стенографисток, скоростью.

По некоторым таким «диктовкам» подготовленному человеку, хорошо знающему стиль Горбачёва, нетрудно написать статью.

Иногда тот или иной материал готовился по-другому. Получаем, например, просьбу дать статью для журнала «Коммунист». «Михаил Сергеевич, – говорю, – наметьте хотя бы план статьи». – «Ишь чего захотел, если бы он у меня был, сам думай».

Через какое-то время я приносил ему не только план, но и «болванку» статьи. Прочитав, резюмировал: «Всё не то». И начинал, прохаживаясь по кабинету, диктовать свои соображения. Это был не план, а скорее подходы к теме. И хотя базировались они во многом и на том, что предлагалось мною, но это уже были как бы его соображения. Переделав материал в его «ключе», снова давал ему читать. Он сначала нехотя, потом всё более увлекаясь, начинал работать над текстом. И доверив мне стилистическую редакцию, подписывал статью.

У меня, как и у Болдина, сложилось впечатление, что Горбачёву можно подсунуть любую, самую революционную идею. Он поначалу, конечно, отринет её или, в лучшем случае, промолчит. Вы уже забудете об этом думать и однажды вдруг обнаружите свою идею в его речах или статьях. И никакого, в его понимании, греха в этом не было. Болдин пишет: «Умение присваивать чужие идеи развито у Горбачёва до вершин совершенства. Но это никого не обижало, так как все отлично понимали, что у людей его уровня так, наверное, и должно быть».

Меня тоже это не обижало, но по другим причинам: я вполне был удовлетворён (даже гордился), что нашёл такой «ретранслятор». Я искренне радовался, когда «девчата» из моего «идеологического гарема» (секретари ГК, РК КПСС по идеологии были сплошь женщины) использовали мои идеи в своих выступлениях. Значит, думалось, в них что-то есть, а как эти мысли дойдут до широкого круга людей, кто их озвучит, не так уж важно.

Конечно, мне с Зубенко на Ставрополье и Болдину с Шахназаровым в Москве надо взять на себя немалую долю ответственности за то, что изрекал Горбачёв.

В. Печенев:

– Маленький, но весьма характерный штрих: М. Горбачёв обращал внимание на такие, казалось бы, мелочи, как злоупотребление в нашем тексте… дефисами. Так, в своих письменных даже замечаниях, направленных нам, он отмечал в конце июля 1984 года: «И ещё одно пожелание общего порядка. Этот раздел так же, как и введение, страдает злоупотреблениями такого порядка подачи материала, когда делается это путём формирования тезисов через дефис. Такой подход к изложению материала придаёт нашему документу не программный характер, а скорее делает его похожим на Основные направления развития народного хозяйства. Поэтому надо дать новую редакцию с учётом высказанного замечания».

В. Казначеев:

– Подготовка статей и книг, равно как и выступлений, осуществлялась людьми из аппарата главы края. Он формировал группу, высказывал свои пожелания и подключался к работе уже на завершающем этапе, когда статья либо брошюра уже была готова и требовалась лишь небольшая правка текста. Все без исключения партийные работники отдавали причитающийся гонорар тем, кто в действительности вложил наибольший вклад в работу, все, кроме Горбачёва. Этот опыт был впоследствии перенесён и на книги, издававшиеся им за рубежом в качестве главы советского государства. Полученные от тиража деньги, а это сотни и сотни тысяч долларов, присваивались Горбачёвым, и лишь для создания ореола благодетеля совершенно незначительные суммы переводились на больницы и детские сады.

По сути, это были «официальные взятки» главе государства, проплаченные в форме гонорара другими государствами. До Горбачёва в СССР подобных прецедентов не было. Трудно себе представить действующего американского президента, который продаёт право на издание своей книги за рубеж прежде, чем она выйдет на родине. Последовал бы немедленный импичмент, и, пожалуй, этим политическим деятелем всенепременно занялись бы органы федеральной безопасности. У нас же всё происходило по-другому. Михаил Сергеевич пришёл во власть не один, взяв с собой целую когорту «единомышленников», которые тут же с великой радостью повязали себя со своим вождём самыми надёжными узами: финансовыми. Всё горбачёвское окружение совершало длительные заграничные вояжи, охотно получая многотысячные суммы за лекции, статьи и прочее.

Отличался ли он неординарностью

А. Коробейников:

– Михаил Сергеевич вспоминает, что в студенческие годы его отличало критическое отношение к происходящему, которое почему-то вдруг притупилось в годы его комсомольской и партийной карьеры на Ставрополье. Да, иногда среди своих он недовольно «бурчал», но редко набирался смелости, чтобы высказаться в широкой аудитории. В первой части книги «Жизнь и реформы» несколько раз приводится мысль, что чуть ли не все его революционные начинания ещё в крайкоме комсомола вызывали тревогу или даже сопротивление в райкомах партии и крайкоме КПСС – настолько они были неординарными. Чистой воды выдумка. Одержимый идеей «восползания наверх», он всегда был очень осторожен и «партийнопослушен».

Михаил Сергеевич любит повторять, что всегда говорит честно и прямо. Но это «почти всегда» – честность только с его точки зрения, а прямота его – весьма избирательна. После каждого Пленума ЦК КПСС надо было готовить доклад на пленум крайкома партии. В ходе работы над ним я как-то в упор задал Горбачёву вопрос:

– Почему вы, Михаил Сергеевич, не выступите на Пленуме ЦК так, как на самом деле считаете необходимым?

– Ну и где я буду после такого выступления? – парировал он.

– Там, где положено быть честному коммунисту, – с народом, – продолжал я. Но Горбачёв как-то сразу «закрывал» тему.

Или другой пример того же порядка. Когда маразм Брежнева стал очевиден даже детям, я «завёл» Горбачёва, что пора уже называть веши своими именами. Но он по-прежнему держался сверхосмотрительно.

– Перестань тянуть меня в болото левачества, – как-то посоветовал он.

– Кто не был левым в восемнадцать лет, тот не имел сердца, а кто остался им после сорока, тот не имеет ума, – пытался возразить я.

– Вот видишь, а сколько тебе?

– Тридцать девять.

– Значит, пора браться за ум…

Все разговоры о независимом характере секретаря крайкома партии Горбачёва – не более чем миф. Вернее, характер у него был, но проявлялся только в отношении подчинённых. Что же касается начальства, то, как говорится, против молодца он сам был овца.

Конечно, все мы, как правило, без исключения были тогда людьми весьма робкого десятка. И всё же встречались у нас в Ставрополье такие, кто был или немножко смелее, или чуть глупее своих коллег – секретарей крайкома партии, которые на такие вот разговоры с Михаилом Сергеевичем не отваживались.

Пусть и наивно, но я верил: сделай он, член ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, такой мужественный шаг, эхо отозвалось бы по всей стране. Ведь трусость каждого из нас вредила в том масштабе, каким определялась зона деятельности самого носителя этого порока. Трудно припомнить хоть одного крупного партийного деятеля застойного периода, который бы назвал вещи своими именами. А ведь этого так ждали, в этом так нуждалось наше больное общество. И Горбачёв шагал в ногу с этой трусливой колонной.

Коробейников рассказал занятную историю о первой забастовке рабочих на одном из ставропольских заводов. По тем временам забастовка была вызывающей дерзостью и кошмарным ЧП для краевой парторганизации. На бюро крайкома партии Горбачёв и выслушивать не желал аргументов бастующих, требуя немедленно прекратить акцию и наказать зачинщиков по всей строгости.

В. Печенев(о работе над новой редакцией Программы КПСС. М. Горбачёв – второй секретарь ЦК, курировал рабочую группу):

– В отличие от негласно взятой нами линии на некоторую ( некоторую, подчёркиваю) деидеологизациюПрограммы (чтобы поменьше было надоевшей политической трескотни) М. Горбачёв, очевидно, заметив это, стал нас систематически поправлять.

Выразилось это, во-первых, в бесконечных поучениях о необходимости (я цитирую) «обогащения всех разделов новой редакции Программы КПСС ленинскими положениями и мыслями, не ограничиваясь лишь ссылками на В.И. Ленина или обрывками ленинских цитат. Хочу сказать прямо, – добавлял он, – чтобы не было недомолвок, я это высказываю не для того, чтобы «подыграть» Ленину. В этом, вы понимаете, никакой нужды нет. Речь идёт о существе дела: именно сейчас, на этом этапе развития нашего общества, наиболее полно раскрываются главные идеи В.И. Ленина, относящиеся к социализму и коммунизму…» И так далее и тому подобное.

Михаил Сергеевич упорно писал нам через три месяца, вернувшись из отпуска и изучив в конце октября (и в целом высоко одобрив «теоретический и идейно-политический» уровень нашего текста): «О К. Марксе и Ф. Энгельсе говорится всего в одной фразе…» А ведь «в действительности они открыли важнейшие законы общества»! И далее: «В условиях, когда на ленинизм ведутся нападки, есть стремление изобразить его как чисто русское явление, нельзя ограничиваться теми характеристиками, которые записаны в тексте. Важно показать вклад В.И. Ленина в теорию марксизма, в теорию научного коммунизма, имеющий, безусловно, международное значение». И далее он добавлял, я думаю, вполне искренне: «Поистине историческим, теоретическим подвигом Ленина были: теория империализма, теория социалистической революции, теория построения социализма». И особенно подчёркивал, используя одну из любимых цитат Ю.В. Андропова (ставшую ключевой в его сочинённом нами докладе многолетней давности), что, «возможно, следовало бы развернуть ленинскую мысль о том, что социализм живой, творческий «не создаётся по указке сверху», а представляет живое творчество масс. Эту ведущую ленинскую мысль важно в полном объёме применить и развивать к совершенствованию развитогосоциализма» (слово «развитого» было вписано им в машинописный текст его диктовки знаменитым коричневым карандашом! – несмотря на создаваемую явную стилистическую корявость).

Наверное, это слово, вписанное коричневым карандашом, и есть собственное творчество М.С. Горбачёва. Всё остальное – не его, оно создано помощниками. Заявляю это как человек, шесть лет проведший на Старой площади. Проекты всевозможных отзывов на партийные документы делали именно помощники. А шефы лишь подписывали.

Впрочем, возможно, что Михаил Сергеевич искренне разделял положения тезисов, подготовленных его помощниками. Прозрел по отношению к Ленину он только к шестидесяти годам.

М. Горбачёв:

«Жизнь, чем больше и глубже соприкасался я с ней, всё больше побуждала меня к размышлениям, поискам ответа. Наши публикации на эти темы мало что содержали нового на этот счёт. Творческая мысль не только не поощрялась, наоборот, всячески подавлялась. (Ну, да, хотя бы в истории со ставропольским доцентом Садыковым. Но кто подавлял? – Н.3.). Как член ЦК КПСС, я имел доступ к книгам западных политиков, политологов, теоретиков, выпускавшимся московским издательством «Прогресс». По сей день стоят на полке в моей библиотеке двухтомник Л. Арагона «Параллельная история СССР», Р. Гароди «За французскую модель социализма», Дж. Боффы «История Советского Союза», вышедшие позже тома фундаментальной «Истории марксизма», книги о П. Тольятти, известные тетради А. Грамши и т.д. Их чтение давало возможность познакомиться с другими взглядами и на историю, и на современные процессы, происходящие в странах по обе стороны от линии идеологического раскола».

«Образных выражений от него наслышались…»

A. Коробейников:

– Давно подмечено: когда вожди, лишённые внутренней культуры, чувствуют, что авторитет их имени становится своего рода движущей силой популярности, они перестают работать над собой. Тогда наступает «пробуксовка» мысли, всё чаще в ход идут такие «аргументы», как грубость и даже нецензурщина. Кое-кого из партийных руководителей Горбачёв осуждает за то, что они позволяли себе материться. Не знаю, матерился ли Михаил Сергеевич при иных обстоятельствах, но в кругу своих коллег он делал это довольно часто и, прямо скажем, искусно. Поскольку аргументы найти труднее, чем «живое народное слово», то образных выражений от него наслышались…

B. Печенев:

– Вернёмся к той памятной ночи, в которую три группы, созданные поздним воскресным вечером 10 марта 1985 года, писали к утреннему заседанию Политбюро три материала, подлежащих утверждению: некролог; обращение к партии и народу; а главное – доклад нового генсека на Пленуме ЦК КПСС, который по каким-то причинам решено было созвать в небывало рекордные сроки – в 17.00 11 марта. Доклад писали, если не ошибаюсь, четыре человека: А. Лукьянов (он подарил, кстати, мне текст этого доклада через несколько дней с автографом), В. Медведев, В. Загладин и А. Александров-Агентов.

Все мы уже знали, кто будет выступать с этим докладом: М. Горбачёв. Кстати, когда мы с А. Вольским получали своё задание от М. Горбачёва («Напишите о нём, – сказал Михаил Сергеевич подходящим к случаю торжественно-печальным тоном, – ёмко и достойно». И, подумав, добавил: «Как он того и заслуживает»), Аркадий Иванович, заглядывая в печальные глаза Горбачёва, доверительно спросил его: «Михаил Сергеевич, а доклад на Пленуме вы будете делать?» – «Аркадий, не вые…я! – к моему удивлению, «дипломатично» ответил Горбачёв (до этого мне не приходилось слышать от него крепких выражений). – Делай своё дело». И мы с Вольским удалились.

Виталий Коротич(главный редактор журнала «Огонёк» в горбачёвский период, в 1991 году уехал в США):

– Вспоминаю об очень важном своём контакте с Горбачёвым, настолько всё в нём было характерно. В феврале 1988 года мы с Евгением Евтушенко поехали выступить в Ленинград. Вечер проходил в огромном дворце «Юбилейный» – несколько тысяч слушателей, много друзей-писателей за кулисами. Короче говоря, зал был «наш» и зал этот очень чутко реагировал на всё сказанное.

Рано утром на следующий день я возвратился поездом «Красная стрела» в Москву. Заехал домой, переоделся и в десять утра был уже в «Огоньке». А в одиннадцать позвонил Горбачёв: «Ты что делаешь?..» Он был со всеми на «ты», а с ним полагалось общаться на «вы».

На мою растерянную реплику, что, мол, я сижу в кабинете и ожидаю его, Михаила Сергеевича, указаний, последовал не принимающий шутейного тона рык, повелевающий немедленно прибыть в первый подъезд Старой площади, на шестой, к нему! Я тут же отправился на свидание.

До сих пор самое неожиданное для меня в той встрече – густой мат, которым встретил меня тогдашний вождь советских трудящихся. Я кое-что смыслю в крутых словах, но это было изысканно, мат звучал на уровне лучших образцов; до сих пор угадываю, под каким же забором Михаила Сергеевича этому обучили. В паузах громовой речи, с упоминанием моей мамы и других ближайших родственников, Горбачёв указывал на толстую стопку бумаги, лежавшую перед ним, и орал: «Вот всё, что ты нёс прошлым вечером в Ленинграде! Вот как ты оскорблял достойных людей! Я что, сам не знаю, с кем мне работать? Кто лидер перестройки, я или ты?!» – «Вы, – категорически уверил я Горбачёва. – Конечно же, вы и никто другой!» «То-то», – сказал генсек, внезапно успокаиваясь, и дал мне бутерброд с колбасой.

М. Горбачёв(интервью «Московскому комсомольцу», 1997 г.):

– Я могу, как южанин, и разгорячиться, и даже выругаться могу. Я ведь выходец из крестьянской семьи.

Его первая перестройка

Н. Поротов:

– М.С. Горбачёву присуще было следование двойным стандартам, компромиссам в своих интересах, что позволяло ему постоянно держаться на стремнине бурной и полной опасностей политической жизни. Тем не менее его, получившего, по существу, неограниченную власть в крае, всё же не могли не волновать дававшие о себе знать проблемы, особенно в сельскохозяйственном секторе, который нередко пробуксовывал. Он, конечно, вынужден был постоянно в разговорах, выступлениях на всех уровнях в крае твердить о необходимости прогресса в сельском хозяйстве. Достаточно прочитать протоколы заседаний бюро, пленумов крайкома КПСС, и станет ясно, что такие вопросы на них ставились и обсуждались, принимались по ним постановления. Но М.С. Горбачёв дальше этого не шёл.

Предпринимаемые им попытки, пользуясь старыми приёмами, исправить дело, следовали одна за другой в форме кампаний. Но положение по существу мало менялось, хотя при этом и достигались определённые положительные результаты. Такими кампаниями были ускоренное развитие мелиорации в крае, перевод овцеводства на промышленную основу, внедрение ипатовского метода крупногрупповой уборки урожая, реанимация МТС в виде так называемых МХП (межхозяйственных предприятий по комплексной механизации сельского хозяйства), внедрение системы сухого земледелия, а проще – паров, и другие. На этот счёт предусматривались значительные капитальные затраты.

За девятую пятилетку (1971–1975 гг.) в народное хозяйство края было вложено более 5,3 млрд рублей, или на 300 млн. рублей больше, чем за первые семь пятилеток, некогда аграрный край увеличил объём промышленной продукции на 43%. За это же время в сельском хозяйстве освоено 2,3 млрд рублей капитальных вложений (в 1,8 раза больше, чем за предшествующую пятилетку). В частности, была сооружена вторая очередь Большого Ставропольского канала, за счёт этого дополнительно орошено 106 тысяч гектаров и обводнено 400 тысяч гектаров земель. Среднегодовое производство валовой сельскохозяйственной продукции возросло на 11,7%.

Воспоминания об организации указанных кампаний дают хорошую возможность посмотреть на роль М.С. Горбачёва в этом и оценить их с точки зрения полезности для народа.

Взять хотя бы вопрос об ускорении развития мелиорации в целях интенсификации сельского хозяйства в крае. По инициативе М.С. Горбачёва по этому вопросу принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР. На эти цели выделялось 525 млн. рублей капиталовложений. По завершению строительства обводнительно-оросительной системы площадь орошаемых земель увеличилась почти в три раза, а обводнительных – в два раза. Была проведена большая работа и получены заметные результаты, но вследствие допущенной непродуманности в проработке ряда специальных вопросов, касающихся технологии строительства магистральных каналов, а также использования воды, произошло засоление и запустение значительной части земель, для некоторых регионов возникли экологические беды, для ликвидации которых требуются немалые дополнительные затраты.

Ставропольский край издавна славится тонкорунным овцеводством, отрасль эта в народном хозяйстве не только края, но и страны значительная, на долю края приходилось более 15% всех заготовок шерсти в РСФСР, и, естественно, она нуждалась в осуществлении мер по дальнейшему её развитию, в частности, переводу на промышленную основу с внедрением новой технологии содержания овцематок на комплексно-механизированных фермах колхозов и совхозов. Крайкомом партии было доложено ЦК КПСС, что найден верный путь интенсификации овцеводства. Доказывалось, что новая технология позволяет наилучшим образом использовать землю благодаря культурным пастбищам, регламентирует рабочий день изгоев-чабанов, преобразовывает их быт и тем самым облегчает решение острой кадровой проблемы. Инициативу М.С. Горбачёва о выходе с опытом индустриализации, которого, по существу, ещё не было, поддержал Ф.Д. Кулаков, так как она исходила от его преемника на Ставрополье. Думается, мотивом для выхода на всесоюзную арену у М.С. Горбачёва было стремление, кроме удовлетворения своего тщеславия, под так называемый ценный опыт получить определённые немалые средства.

И вот в 1970 году в крае под эгидой ЦК КПСС был проведён выездной пленум Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. Ленина по новой технологии производства продуктов овцеводства. С докладом выступал М.С. Горбачёв, который впервые произнёс слово «перестройка» применительно к овцеводству.

Для интенсификации этой отрасли и в целях улучшения породного состава поголовья овец, повышения их продуктивности государство выделило колхозам, совхозам и межхозяйственным предприятиям 470 млн. рублей капиталовложений; им также дали дополнительную технику (тракторы, автомашины) и материалы для возведения овцекомплексов, а также жилых домов и объектов культурно-бытового назначения. Конечно, это в какой-то степени положительно повлияло на интенсификацию отрасли. Уже к 1974 году поголовье тонкорунных овец в крае достигло 6,3 млн. голов, концентрация овец на 100 гектаров сельскохозяйственных угодий составляла 95 голов, производилось в среднем по 4,8 кг мериносной тонкорунной шерсти с овцы.

Всё же должной поддержки и широкого применения этот опыт в хозяйствах края не получал, так как затраты далеко не улучшали содержание овцематок и не оправдывались конечными результатами. Бюро крайкома вынуждено было в 1973 году принять специальное постановление по этому вопросу, ибо за прошедшие три года ввели в эксплуатацию только 27 комплексно-механизированных овцеводческих ферм на 117 тысяч овцематок. И несмотря на то, что новая технология с учётом всех её элементов не была до конца отработана, к тому же даже на функционирующей более пяти лет экспериментальной овцеводческой ферме совхоза «Темнолесский» Всесоюзного научно-исследовательского института овцеводства и козоводства, находящегося в Ставрополе, себестоимость продукции была значительно выше, а продуктивность овец ниже, чем на фермах с другой технологией, всё же строительство таких комплексов продолжалось, к 1977 году их уже насчитывалось 43, причём с огромными затратами – один комплекс обходился в 3 млн. рублей.

Величественные железобетонные сооружения, причём очень холодные, не только не были рентабельными, но и далёкими от условий для нормального содержания овцематок, так как ни один такой комплекс, принятый государственной комиссией, не мог работать по новой технологии. На одних не было внутрикошарного оборудования, на других не действовали водопроводные сети, цеха по приготовлению кормов. Они не имели нужных культурных пастбищ, не была упорядочена оплата труда. В конечном счёте перевод овцеводства на промышленную основу закончился отлучением животных от естественных природных условий, заключением их в железобетонные «саркофаги» и массовым падежом, хотя М.С. Горбачёв это дело и именовал «капитальной перестройкой в овцеводстве». Несмотря на произведённые огромные затраты материальных, денежных и людских ресурсов, эта технология осталась в сознании ставропольчан в качестве незавершённого дорого обошедшегося краю «памятника» её инициаторам во главе с М.С. Горбачёвым.