355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Зенькович » Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля » Текст книги (страница 2)
Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 22:16

Текст книги "Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля"


Автор книги: Николай Зенькович


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)

Но крепкая натура больного, заботливый уход и лечение сделали свое дело. Владимир Ильич начал поправляться настолько, что в двадцатых числах мая из кремлевской квартиры его опять перевезли в Горки. Это делалось со всеми мерами предосторожности – в автомобиле, шины которого, для устранения тряски, были насыпаны песком. Перевозка производилась медленно и закончилась благополучно. В Горках он почувствовал себя лучше, стал интересоваться, как восстановить речь.

Для этой цели из Ленинграда пригласили врача, специалиста по речевым упражнениям. Занятия велись регулярно в течение месяца, они дали определенный успех: Владимир Ильич мог понимать слова. Но около 22 июня началось новое, последнее обострение болезни, которое продолжалось около месяца. Он страдал бессонницей, у него возникали галлюцинации, исчез аппетит, ему трудно было спокойно лежать в постели, болела голова. Облегчение наступало, когда его в кресле возили по комнате.

Во второй половине июля обострение затихло, здоровье снова начало улучшаться, и уже скоро Владимир Ильич мог выезжать в парк около дома, в котором он жил. Восстановился сон, улучшился аппетит, появилось хорошее настроение. Снова возник интерес к восстановлению речи. На этот раз Владимир Ильич выразил жестами желание, чтобы речевые упражнения вела Надежда Константиновна. Он, видимо, не хотел, чтобы этот его недостаток видели другие, это было ему неприятно.

«В отношении речи – понимание речи окружающих восстановилось вполне и настолько хорошо, что он заинтересовался содержанием газет; ему прочитывались газеты, передовицы, телеграммы и другие сведения, его интересовавшие; затем, будучи сам газетным работником, он разбирался в содержании газеты; раскрывая газету, он знал, где передовица, где телеграммы, и сразу указывал пальцем, чем он интересуется. Иногда в газетах были волнующие статьи, содержание которых Надежда Константиновна избегала ему передавать. Заинтересовавшись каким-нибудь местом, он требовал повторения, а кое-что мог прочитывать сам. Понимание цифр у него сохранилось, и в связи с этим и по рисунку газеты он прекрасно отличал старые газеты от новых. Что же касается произвольной речи, то она была задета сильнее всего; он был в состоянии пользоваться только несколькими словами, но повторять слова он мог, почему в эту сторону и были направлены упражнения, чтобы посредством многократного повторения слов восстановить самостоятельную речь. Сначала дело шло туго. Владимир Ильич мог повторять только односложные слова, а затем стали удаваться двухсложные и даже многосложные…»

Постепенно начала восстанавливаться также и способность чтения, которая была утрачена вместе с речью в период обострения болезни в марте 1923 года. Он мог уже различать буквы и прочитывать некоторые слова; ему показывали для этого рисунки, и при взгляде на них он мог называть изображенные на них предметы и даже произносил фразы. Были начаты упражнения в письме левой рукой.

«У вас возникает теперь вопрос, – спрашивает, обращаясь к слушателям, лектор, – что это за болезнь, которая дает возможность, парализуя правую сторону, понимать то, что говорят, лишает возможности читать, лишает возможности говорить самостоятельно, в то же время сохраняя возможность повторять произносимые слова.

В нашем головном мозге, как вы знаете, для речи точно так же, как и для движения наших членов, существуют определенные участки, центры, области, в частности, речевые центры находятся в левом полушарии головного мозга, причем, как вам известно, каждое полушарие головного мозга заведует функциями противоположной половины тела.

Развитие паралича конечностей шло у Владимира Ильича соответственно областям расположения двигательных центров в коре головного мозга; на поражение коры указывало и нарушение речи».

Далее следовало медицинское объяснение особенностей ленинской болезни. По мнению Осипова, у Владимира Ильича было поражение двигательной области левого полушария головного мозга, причем поражение обширное. Ленин не вполне понимал речь вначале, значит, было и частичное поражение височной области. Он мог повторять слова, но в то же время самостоятельно говорить не мог. Почему? Значит, от той области, где возникают словесные впечатления и сохраняется память слов, проводники к другим речевым центрам прерваны. Получается, что из центра восприятия слов к двигательному речевому аппарату есть сообщение, а с областью запаса слов, которые держатся в памяти, сообщение прервано. Дальше: человек не может читать. Для чтения тоже существуют особые центры, поражение которых лишает человека возможности понимать читаемое. Он видит глазами, но прочесть не может. В этом центре, непосредственно прилегающем к заднему отделу первой височной извилины, тоже было поражение. Были гнезда поражения и в правом полушарии.

Болезнь вроде начала отходить, но около середины октября появились угрожающие симптомы. Правда, Ленин в это время чувствовал себя настолько хорошо, что часто подолгу проводил время на воздухе. Выезжал в автомобиле кататься в лес – брали с собой кресло, и в нем возили больного по лужайкам. Со второй половины октября внезапно начались легкие припадки в виде краткосрочной потери сознания, которые продолжались 15–20 секунд. Сначала они были редкими, раз в три-четыре недели, потом участились, причем был один припадок, который сопровождался судорогами. Это говорило о том, что в коре мозга временно возникало состояние раздражения, которое бывает при этой болезни. Развязка неуклонно приближалась.

«20 января Владимир Ильич испытывал общее недомогание, у него был плохой аппетит, вялое настроение, не было охоты заниматься; он был уложен в постель, была предписана легкая диета. Он показывал на свои глаза, очевидно, испытывая неприятное ощущение в глазах. Тогда из Москвы был приглашен глазной врач профессор Авербах, который исследовал его глаза. Исследование глаз имеет очень важное значение при болезнях мозга. Глаз тесно связан с мозгом, и застойные явления или недостатки крови в мозгу тотчас же выражаются изменением наполнения кровью глазного дна. Профессора Авербаха больной встретил очень приветливо и был доволен тем, что, когда исследовалось его зрение при помощи стенных таблиц, он мог самостоятельно называть вслух буквы, что доставляло ему большое удовольствие. Профессор Авербах самым тщательным образом исследовал состояние глазного дна и ничего болезненного там не обнаружил.

На следующий день это состояние вялости продолжалось, больной оставался в постели около четырех часов, мы с профессором Ферстером (немецкий профессор из Бреславля, который был приглашен еще в марте 1922 года) пошли к Владимиру Ильичу посмотреть, в каком он состоянии. Мы навещали его утром, днем и вечером, по мере надобности. Выяснилось, что у больного появился аппетит, он захотел поесть; разрешено было дать ему бульон. В шесть часов недомогание усилилось, утратилось сознание и появились судорожные движения в руках и ногах, особенно в правой стороне. Правые конечности были напряжены до того, что нельзя было согнуть ногу в колене, судороги были также и в левой стороне тела. Этот припадок сопровождался резким учащением дыхания и сердечной деятельности. Число дыханий поднялось до 36, а число сердечных сокращений достигло 120–130 в минуту, и появился один очень угрожающий симптом, который заключается в нарушении правильности дыхательного ритма (тип чейн-стокса), это мозговой тип дыхания, очень опасный, почти всегда указывающий на приближение рокового конца. Конечно, морфий, камфара и все, что могло понадобиться, было приготовлено. Через некоторое время дыхание выровнялось, число дыханий понизилось до 26, а пульс до 90 и был хорошего наполнения. В это время мы измерили температуру – термометр показал 42,3° – непрерывное судорожное состояние привело к такому резкому повышению температуры; ртуть поднялась настолько, что дальше в термометре не было места.

Судорожное состояние начало ослабевать, и мы уже начали питать некоторую надежду, что припадок закончится благополучно, но ровно в 6 час. 50 мин. вдруг наступил резкий прилив крови к лицу, лицо покраснело до багрового цвета, затем последовал глубокий вздох и моментальная смерть. Было применено искусственное дыхание, которое продолжалось 25 минут, но оно ни к каким положительным результатам не привело. Смерть наступила от паралича дыхания и сердца, центры которых находятся в продолговатом мозгу».

На следующий день было произведено бальзамирование тела Владимира Ильича. К этой теме мы еще вернемся, она и поныне вызывает различные толки, а сейчас сосредоточим внимание на результатах вскрытия, которое было произведено академиком А. И. Абрикосовым в присутствии профессоров О. Ферстера, В. П. Осипова и других специалистов. Произведенное ими вскрытие обнаружило распространенное заболевание сосудов тела, а именно артерий. Оно заключалось в развитии атеросклероза.

С возрастом развивается процесс отложения извести в стенках сосудов, которые утрачивают от этого свою эластичность. Но в пожилом возрасте это бывает в легкой степени, сильный склероз развивается уже в старческие годы, а Владимиру Ильичу было всего 53 года, следовательно, этот склероз был у него преждевременным, – делает вывод В. П. Осипов, выдающийся психиатр России, как назвал его академик Б. В. Петровский. В связи с изложенным возникает естественный вопрос: почему у человека 53 лет, человека очень умеренной жизни, который не пил и не курил, развился такой болезненный процесс?

В. П. Осипов отвечает: «Ответ на этот вопрос мы находим в наследственности Владимира Ильича. Его отец умер как раз 53 лет и тоже от склероза мозговых сосудов. Мать умерла значительно позже, под 70 лет, но умерла тоже от склероза, однако в этом возрасте склероз неудивителен. Наследственное предрасположение отразилось на сыне, у которого развился преждевременный склероз. В связи с этой предрасполагающей причиной целый ряд моментов, которые были в жизни покойного, обострили его болезненное расположение и способствовали развитию склероза; сюда относится усиленная и напряженная мозговая деятельность. А если вы вспомните различного рода потрясения и жизнь Владимира Ильича в сибирской ссылке, тяжелую революцию, во главе которой он стоял и которую вынес на своих плечах, то вы легко представите себе, сколько потрясающих моментов было у этого человека; сколько было чрезмерной, напряженной работы, которая способствовала усилению наследственного склероза».

Акт вскрытия, продолжавшегося в Горках почти четыре часа, кроме А. И. Абрикосова, О. Ферстера и В. П. Осипова, подписали присутствовавшие при этом видные советские и зарубежные медики, лечившие Ленина. Среди них – А. А. Дешин, В. В. Бунак, Ф. А. Гетье, П. Елистратов, В. Н. Розанов, Б. С. Вейсброд, Н. А. Семашко. Протокол патологоанатомического исследования (вскрытия) тела Ленина находился в Центральном музее В. И. Ленина в Москве. Документ многостраничный, изобилующий медицинскими терминами, поэтому ограничусь воспроизведением заключения, дающего четкий и ясный ответ относительно диагноза болезни Владимира Ильича.

Итак, цитирую: «Основой болезни умершего является распространенный атеросклероз сосудов на почве преждевременного их изнашивания. Вследствие сужения просвета артерий мозга и нарушения его питания от недостаточности подтока крови наступали очаговые размягчения ткани мозга, объясняющие все предшествовавшие симптомы болезни (параличи, расстройства речи). Непосредственной причиной смерти явилось 1) усиление нарушения кровообращения в головном мозгу и 2) кровоизлияние в мягкую мозговую оболочку в области четверохолмия. Горки, 22 января 1924 года».

Публиковались ли у нас материалы вскрытия? В номере газеты «Известия» за 25 января 1924 года нарком здравоохранения Н. А. Семашко подробно изложил протокол патологоанатомического исследования. Он подчеркнул, что склероз поразил прежде всего мозг, то есть тот орган, который выполнял самую напряженную работу за всю жизнь Владимира Ильича, болезнь поражает обыкновенно наиболее уязвимое место, таким уязвимым местом у Владимира Ильича был головной мозг: он постоянно был в напряженной работе, он систематически переутомлялся, вся напряженная деятельность и все волнения ударяли прежде всего по мозгу.

Отсюда понятна и безуспешность лечения. Ничто не может восстановить эластичности стенок сосудов, особенно если болезнь дошла уже до степени обызвествления; не пять и не десять лет, очевидно, этим страдал Ленин, не обращая должного внимания на ранние симптомы, когда болезнь можно было задержать, если не устранить.

Кроме вскрытия, которое современные медицинские авторитеты считают проведенным очень квалифицированно, в феврале 1924 года профессором А. И. Абрикосовым были произведены тщательные микроскопические исследования. Заключение подтвердило данные вскрытия, еще раз было установлено, что «единственной основой всех изменений является атеросклероз артериальной системы, с преимущественным поражением артерий мозга. Никаких указаний на специфический характер процесса (сифилис и др.) ни в сосудистой системе, ни в других органах не обнаружено».

В связи с последней фразой есть необходимость вновь вернуться к «закрытым» воспоминаниям М. И. Ульяновой. На стр. 31 отпечатанной на машинке рукописи сказано: «Как бы то ни было, все врачи признавали, что заболевание Владимира Ильича очень серьезно, хотя один Россолимо, например, в разговоре с Анной Ильиничной на другой день консилиума заявил, что «положение крайне серьезно и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если бы в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов». Но этого не было. Очень мрачный прогноз ставил и Ф. А. Гетье, хотя, по словам Троцкого, он «откровенно признавался, что не понимает болезни Владимира Ильича».

Думается, что два эти неизвестных прежде источника положат конец сплетням и болтовне, которые время от времени начинают циркулировать у нас и за границей относительно характера заболевания Ленина и причин его смерти. Предпринимались ли попытки пресечь слухи, подвергнув тщательной научной экспертизе материалы, имеющие отношение к истории болезни Владимира Ильича? Ведь, согласно молве, где-то в стальных сейфах хранятся секретные документы, в которых прослежено все заболевание не только по неделям, но по дням и даже по часам, до мелких подробностей включительно. И вот оттуда вытекает, что… И далее следовали известные читателю инсинуации.

По словам бывшего министра здравоохранения СССР академика Б. В. Петровского, в связи с появившимися за рубежом попытками извратить причины смерти Ленина, перед намеченными торжествами по поводу 100-летия со дня рождения Владимира Ильича ЦК КПСС поручил группе ученых, в числе которых был и он, изучить материалы истории болезни и дать свое экспертное заключение. Ученые провели в архивах полмесяца, скрупулезно изучили всю четырехсотстраничную историю болезни, подробно просмотрели препараты, рентгеновские снимки, рецепты, схемы поражения атеросклерозом. Мнение современных крупнейших деятелей медицины о причинах смерти Ленина полностью совпало с заключением врачей, лечивших его. Заключение экспертной комиссии было направлено в ЦК КПСС. Б. В. Петровский приложил к официальному документу проект статьи, которую, по его мнению, следовало бы опубликовать в массовой печати, чтобы перекрыть источник возникновения различных слухов и домыслов. Однако статья так и не была опубликована.

Зато в огромных количествах за рубежом переиздавались книги Троцкого, в том числе и на русском языке. Какими-то неведомыми путями они попадали к нам, и тогда возникала новая волна слухов. Как правило, разговоры на эту тему усиливались к очередной юбилейной дате Владимира Ильича. Обсуждали, конечно, в узких компаниях, шепотом, с оглядкой. Противопоставлять было нечего, поскольку первоисточниками официальная пропаганда не располагала.

Сейчас они известны. Еще в 1990 году двухтомную политическую биографию Сталина, написанную Троцким, выпустил Политиздат. Здесь содержится одно из первых упоминаний относительно обращения Ленина к Сталину за ядом.

«Я должен прямо сказать, – пишет Троцкий, – что, обдумывая этот эпизод в прежние годы, в частности, во время писания своей автобиографии (когда я считал еще невозможным публично поднимать этот вопрос), я сам не шел дальше того предположения, что Ленин понимал заинтересованность Сталина в его смерти и что Сталин догадывался о подозрениях Ленина. Процесс Ягоды и других заставил меня снова пересмотреть эту главу в истории Кремля. Наиболее из всех приближенное к Сталину лицо оказалось профессиональным отравителем, причем к услугам его по этой части стояли главные врачи кремлевской больницы, те самые, которые лечили членов правительства, начиная с Ленина. С какого именно времени лаборатория ядов вошла в административную систему Сталина? Этого я не знаю. Может быть, именно Ленин своей просьбой натолкнул Сталина на мысль, что при соответствующих условиях яд может быть очень действенным средством для устранения препятствий. Ягода уже имел в то время ближайшее отношение к охране Ленина и был очень хорошо посвящен в виды и опасения своего покровителя и союзника. Если Сталин сам опасался выполнить просьбу, ссылаясь на сопротивление других членов Политбюро, то он мог без труда натолкнуть Ленина на мысль обратиться за той же услугой к Ягоде. Смерть Ленина могла произойти и нормальным путем, но могла быть и ускорена…»

Как видно, у Троцкого нет прямых доказательств причастности Сталина к смерти Ленина. Ему, ослепленному зоологической ненавистью к Сталину, изгнавшему его из пределов Советской республики, остается одно – системой логических умозаключений, не настаивая на своей версии, посеять сомнения у читателей. Увы, семена сомнений падали на благодатную почву – подлинные документы, касающиеся болезни и смерти Ленина, были упрятаны в спецхран.

Троцкий демонстрирует виртуозную игру ума, и в этом блестящем искусстве ему не откажешь: «Если у Сталина был замысел помочь работе смерти, то остается вопрос: зачем он сообщил о просьбе Ленина членам Политбюро, если он собирался так или иначе ее выполнить? Он, во всяком случае, не мог ждать поддержки или содействия с их стороны, наоборот, он был уверен, что встретит отпор прежде всего с моей стороны».

Вопрос, конечно, резонный. А вот и ответ: «Поведение Сталина в этом случае кажется загадочным, необъяснимым только на первый взгляд. В тот период Сталин был еще далек от власти. Он мог с основанием опасаться, что впоследствии в теле будет обнаружен яд и что будут искать отравителя. Гораздо осторожнее было при этих условиях сообщить Политбюро, что Ленин хочет отравиться. Политбюро решило вопрос о доставке ему яда отрицательно, но Ленин мог получить яд другим путем.

Политбюро отнимало у него возможность выполнить просьбу Ленина (действительную или мнимую) легально. Но в этом не было и нужды. Если Ленин обратился к нему, то не в официальном, а в личном порядке, рассчитывая, что эту услугу Сталин окажет ему охотно. Передать больному яд можно было разными путями через очень надежных людей в окружении. При Ленине были члены охраны, среди них люди Сталина. Могли дать яд при таких условиях, что никто не знал бы о характере передачи, кроме Ленина и его самого.

Никто никогда не узнал бы, кто именно оказал больному эту услугу. Сталин мог всегда сослаться на то, что ввиду его отказа по решению Политбюро, Ленин нашел, очевидно, какой-то иной источник. Это на случай открытия дела, вскрытия тела и обнаружения отравы преимущества предупреждения были поистине неоценимы: все члены Политбюро знали, что Ленин хотел достать яд, Сталин вполне легально предупредил об этом Политбюро. С этой стороны Сталин обеспечивал себя, таким образом, полностью».

Троцкий идет в своих подозрениях еще дальше и даже ставит вопрос о том, действительно ли Ленин обращался к Сталину за ядом. Не была ли вся эта комбинация выдумана для того, чтобы заранее установить свое алиби? «Опасности проверки не было ни малейшей: никому из нас не могло, разумеется, прийти в голову допрашивать Ленина, действительно ли он пытался через Сталина добыть яд. Зато в случае, если бы яд в трупе оказался обнаружен, объяснений искать не пришлось бы: Политбюро было в свое время извещено, что Ленин искал смерти; очевидно, несмотря на отказ Сталина в помощи, он сумел ее найти…»

Непредсказуемы пируэты истории! Прошли годы, не стало КПСС и СССР, и вот уже в книге профессора Р. И. Косолапова «Сталин и Ленин» читаю: «К сожалению, Троцкий туманно объясняет мотивы своего отсутствия в Москве в момент кончины Ленина. Зная все о состоянии Ленина от их общего лечащего врача Ф. А. Гетье, он за три дня до рокового исхода удалился врачевать некую инфекцию на юг. Зачем понадобилось это странное «алиби», до сих пор остается загадкой».

Косолапов при этом ссылается на вышедшую в Штутгарте книгу А. Мюллера, который пишет, что Гетье дважды посетил Троцкого в последние сутки накануне его отбытия из Москвы. Содержание их бесед с глазу на глаз, естественно, неизвестно

«А вот другая, откровенно тенденциозная версия Ф. Д. Волкова, – читаю у профессора МГУ Косолапова. – «Орудием для приведения в жизнь своих преступных замыслов, – утверждал он, – Сталин и Ягода (они ли? – сомневается Косолапов) избрали одного из лечащих врачей В. И. Ленина Федора Александровича Гетье – в то время занимавшего пост главного врача Боткинской больницы. Гетье был личным врачом семьи В. И. Ленина (и Троцкого, – добавляет Косолапов), и Владимир Ильич вполне доверял ему» (Взлет и падение Сталина. М., 1992. С. 66) Возможно, Волков и не ошибается, называя Гетье, но вряд ли он точен в остальном».

Уж не Троцкий ли с Гетье отравили Ленина?

Голова идет кругом от всевозможных предположений.

21 апреля 1994 года Д. А. Волкогонов продемонстрировал по телевидению обнаруженный им в кремлевских архивах неизвестный документ – записку Сталина под грифом «Строго секретно», направленную им 21 марта 1923 года членам Политбюро. Через неделю ее ксерокопия была у меня в руках.

«В субботу, 17/III, т. Ульянова (Н. К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мною Н. К. говорила, между прочим, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания», «что дальше жить так немыслимо», и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н. К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В. И. дважды вызывал к себе Н. К. во время беседы со мной из своего кабинета, где мы вели беседу), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК».

Записка – на официальном бланке секретаря ЦК РКП(б). Ее читали Г. Зиновьев, В. Молотов, Н. Бухарин, Л. Каменев, Л. Троцкий, о чем свидетельствуют их росписи в верхней части листа. Последний автограф – М. Томского, который высказал свое мнение в следующих словах: «Читал. Полагаю, что «нерешительность» Ст. – правильно. Следовало бы в строгом составе чл. Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.)».

Прочитав записку Сталина, я понял, почему Д. А. Волкогонов не огласил ее, а лишь помахал ею с телеэкрана. Иначе рухнула бы вся концепция, разделяемая им и его сторонниками о том, что фактически Сталин соглашался на соучастие в самоубийстве Ленина.

Проведенная в 1970 году экспертиза материалов, касающихся истории болезни и смерти Ленина, установила беспочвенность предположений Троцкого, которые, накладываясь на слухи о «секретных» записках М. И. Ульяновой, время от времени будоражили общественность. Благодаря гласности, сегодня любой может ознакомиться с закрытыми прежде историческими и медицинскими источниками и сам убедиться в справедливости сказанного. Не нашла подтверждения и версия, согласно которой пулевые ранения, полученные Владимиром Ильичем 30 августа 1918 года на заводе Михельсона, способствовали резкому ухудшению здоровья и последующей трагической развязке.

Только спустя двадцать лет после экспертизы (а она проводилась в 1970 году) стали известны результаты заключения авторитетной научно-медицинской комиссии, которая изучала первую историю болезни Ленина, связанную с ранением. Подтверждено, что оно было редким и крайне опасным для жизни, но «счастливым» в хирургическом понимании. Конечно, оно могло в определенной степени повлиять на общее состояние организма, но не оно способствовало атеросклерозу сонных артерий – пуля лежала справа в надключичной области, левую сонную артерию не задевала, а атеросклерозом в дальнейшем была поражена именно сонная левая артерия, что и привело к параличу правых верхней и нижней конечностей и потере речи, то есть к поражению центра, располагающегося в левом полушарии головного мозга.

Были ли пули, попавшие в Ленина, отравлены? Как известно, их было две. Первая вошла в левое плечо. Вторая, самая опасная, вошла в область левой лопатки, повредила лопаточную кость, а затем, пройдя через мягкие ткани и органы груди и шеи, остановилась в правом подключичном пространстве. Это было опаснейшее, «смертельное», очень редко встречающееся ранение. По многотысячным военным наблюдениям академика Б. В. Петровского, проникающих травм груди такого рода ранений было только два, так как все подобные повреждения заканчивались смертью.

Так было отравление, которое несли с собой отравленные пули, или нет? Время сняло табу и с этой темы. В обыденном сознании прочно укрепилось мнение, что Ф. Каплан стреляла пулями, начиненными ядом. Кадр из художественного кинофильма оказался сильнее исторического факта. Но историю переписать невозможно. И вот выясняется, что пули в то время не начиняли ядом. Террористы, стрелявшие в Ленина, нанесли на пули индейский яд кураре. Но в отличие от индейцев, использующих кураре во время охоты на диких животных, заговорщики не знали всех тонкостей обращения с ним. Яд разложился и перестал быть опасным. Это и спасло Ленину жизнь.

Постсоветская эпоха предоставила историкам возможность научного исследования нашей истории, в которой немало трагедий и тайн. Молодые ученые, лишенные генного страха, смело вторгаются в запретные темы, выдвигают новые версии. Например, старший преподаватель кафедры истории СССР Оренбургского пединститута В. Войнов в газете «Комсомольская правда» еще 29 августа 1990 года ставил под сомнение официальную версию, согласно которой в Ленина на заводе Михельсона стреляла именно Ф. Каплан. На самом деле, пишет автор, стрелявшего никто не видел. Фанни Каплан была схвачена комиссаром Баулиным поодаль от места покушения лишь по классовому наитию: Фанни стояла с зонтиком под деревом в вечернем полумраке, чем и вызвала подозрения комиссара. Молодой историк из Оренбурга установил, что Каплан была полуслепой. Могла ли она поздно вечером произвести прицельно несколько выстрелов? К тому же нет данных, подтверждающих ее умение владеть браунингом.

Не отрицая участия Каплан в покушении на Ленина, исследователь тем не менее берет под сомнение версию о том, что именно она произвела несколько выстрелов. В. Войнов считает, что, вероятнее всего, Каплан использовалась террористами для организации слежки и осведомления исполнителя о месте и времени выступления Ленина на митинге. На следствии она даже не смогла ответить на вопрос о количестве произведенных выстрелов. «Сколько раз я выстрелила – не помню». Более чем странно для опытной, профессиональной террористки.

Версию оренбургского историка в том же номере газеты прокомментировал научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС С. Кудряшов. Да, признает он, обстоятельства покушения на Ленина действительно настолько туманны, что сомнения В. Войнова вполне резонны. Действительно, по версии, долгие годы общепризнанной в СССР, Каплан несколько раз выстрелила в Ленина и двумя пулями тяжело его ранила. Однако при более глубоком ознакомлении с материалами дела возникает множество вопросов. Несмотря на большое скопление людей вокруг Ленина в момент покушения, реальным свидетелем следствия оказался фактически только шофер – С. К. Гиль.

Уже в первых показаниях шофера имеются существенные противоречия – в руке стрелявшей (стрелявшего) Гиль заметил браунинг, а убегавшая женщина бросила ему в ноги револьвер. Маловероятно, чтобы опытный, хорошо владевший оружием Гиль ошибся. С. Кудряшов приводит еще несколько деталей, которые свидетельствуют о том, что Гиль давал разные показания. Показания комиссара Баулина, «успевшего» сосчитать количество выстрелов, также крайне противоречивы. При первом допросе он заявил, что задержал Каплан на месте покушения. Впоследствии стал утверждать, что побежал вслед за убегавшими и неожиданно увидел Каплан. Во время беседы с ней «кто-то» крикнул Баулину: «Она стреляла!» И он вместе с подошедшими рабочими окружил Каплан, чтобы ее не растерзала толпа.

Главной вещественной уликой стал револьвер, который после коллективного «осмотра» был признан оружием покушения. Этот револьвер принес один из рабочих, присутствовавший на митинге, прочитав объявление ЧК о розыске. Ни дактилоскопической, ни баллистической экспертизы не проводилось. Следствию многое представлялось слишком простым и ясным. К примеру, пишет ученый, в протоколах допросов часто фигурируют такие фразы: «Кто-то сказал», «крикнул» и т. п. Однако попыток установить этих лиц не было. Массовый опрос присутствовавших на митинге не проводился, так же, впрочем, как и следственный эксперимент. Каплан постоянно твердила, что стреляла одна, и следствие пошло у нее на поводу. Внешняя простота дела и мощный всплеск возмущения среди рабочих предопределили быстрый исход дела Каплан. В своих записках матрос Павел Мальков подтвердил факт собственноручного расстрела Фанни Каплан в Кремле 3 сентября 1918 года в четыре часа дня. Следствие было скоротечным. В ночь на 31 августа арест, а уже третьего сентября – расстрел.

Так стреляла ли Каплан в Ленина? На этот вопрос С. Кудряшов не дает однозначного ответа. По его мнению, ее причастность к покушению неоспорима, в остальном же твердой уверенности быть не может. Следствие располагало признанием самой Каплан, «ее» револьвером и показаниями очевидцев. Однако «свидетели» «узнавали» ту женщину, которую им показывали как задержанную на месте покушения и уже «сознавшуюся». Вполне возможно, считает ученый, что вместе с Каплан стрелял кто-то второй. По крайней мере, когда Ленин упал, к нему пытался подбежать какой-то мужчина с наганом. Угрожая ему своим револьвером, Гиль не подпустил его. Эсеры очень тщательно готовились к терактам, и на подготовку покушения на Ленина были брошены буквально все силы боевиков.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю