Текст книги "Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля"
Автор книги: Николай Зенькович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц)
Система атаманства и батьковщины, конечно же, на Украине существовала и после объединения ее вооруженных сил с российской Красной Армией. Атаманщина жила еще и в 1920 году. На то были свои причины – и исторические, и национальные, и экономические. Не принимать их во внимание мог только оторванный от реальностей смутного времени человек. Аралов судил о событиях на Украине огульно, заданно, не хотел замечать островков дисциплины и сплоченности среди безбрежного разгула партизанщины. Докладывать Троцкому в Москву о начавшемся до него процессе стабилизации в военной среде было невыгодно, куда как удобнее увязать тенденцию к свертыванию разгула и вольницы со своим именем. А тут перед глазами Щорс – живой укор лукавству Аралова, его неслыханной дезинформации.
Если, действительно, идея об устранении Щорса родилась в штабе 12-й армии, то кому первому пришла мысль избавиться от него? Кто был исполнителем? Танхиль-Танхилевич, как считает газета «Радянська Украина»? Дубовой, о причастности которого недвусмысленно намекает отставной однозвездный генерал Петриковский (Петренко)? Если последний приводит косвенные свидетельства подозрительного поведения заместителя Щорса, то П. Крапивянский предъявляет ему прямые обвинения в убийстве. Мол, сделал он это вполне осознанно, о чем прекрасно знали Аралов и другие лица в штабе 12-й армии. Более того, они молча одобрили его действия, назначив вскорости командиром дивизии взамен убитого.
Уточним – это произошло 23 октября 1919 года. Почти два месяца Дубовой был отстранен от командования дивизией. Его положение было странным; находясь в дивизии, он был как бы не у дел. В течение двух месяцев из дивизии не вылезали различные комиссии. Одну из них возглавлял член реввоенсовета 12-й армии Сафронов. Слухи и предположения, упорно ходившие среди щорсовцев, проверяли особый отдел армии и ЧК Украины. Бойцы и командиры с нетерпением ждали правды о гибели Щорса. Однако назначением Дубового на пост командира дивизии (не восстановлением в прежней должности, а повышением!) все точки над «i» были расставлены. Невиновен.
И тем не менее вопросы остались. Дубовой в момент гибели Щорса был его заместителем, и если командование армией приняло решение не только об отстранении его от должности, как полагали ранее, а о более серьезной санкции – отчислении из дивизии, о чем стало известно совсем недавно, то, очевидно, для этого должны быть серьезные основания. Что конкретно инкриминировали Дубовому, когда отчисляли из дивизии, остается только догадываться, ибо по прошествии времени никаких документов, которые прояснили бы эту крайне запутанную историю, не сохранилось. На сегодняшний день историки располагают двумя предположениями. Первое: отчисление было связано с отсутствием медицинского свидетельства о смерти Щорса, умершего, как мы знаем, на руках Дубового. Правда, специалисты по истории гражданской войны находят это предположение неубедительным. В те жестокие годы, когда человеческая жизнь ровно ничего не стоила, вряд ли такая пустая формальность, как отсутствие бумажки о врачебном освидетельствовании погибшего, пусть он был и начальником дивизии, могла обернуться столь крупными последствиями для его заместителя.
Второе предположение вытекает из заключений многочисленных комиссий, приезжавших в дивизию. Согласно исследованию Крапивянского, проверяющие «убедились в отсутствии преступления с контрреволюционными целями в чрезвычайных обстоятельствах, связанных с гибелью Щорса». Эту формулировку можно прочесть по-разному. Ведь сколько лет подряд всем внушали, что любое преступление, совершенное по приказу носителей Великого Идеала, ненаказуемо и похвально. Разве виноваты те первые наивные головы, которые истово верили, что ложь во имя торжества Светлого Будущего праведна.
На этой ноте вполне можно было бы поставить точку. Чем не концовка в духе модного сегодня разброса мнений, ненавязывания авторской точки зрения? Однако искушенные в тонкостях восприятия людьми новой информации специалисты предупреждают: свобода слова, как и гастрономия, не должна перекармливать, надо, чтобы и здесь, прочитав книгу или газету, человек испытывал легкое чувство голода. Последуем же мудрому совету и попытаемся разобраться напоследок во взаимоотношениях Щорса и Дубового, что весьма немаловажно для выяснения причин рокового выстрела.
В самом деле, в силу каких обстоятельств он оказался заместителем, помощником, как тогда называлась эта должность, Щорса? Ведь мы помним его по высоким постам: начальник штаба армии, командарм. В последний раз мы видели Дубового в качестве начальника 44-й стрелковой дивизии, сведенной из остатков 1-й Украинской армии, в командование которой вступил он, ее последний командарм, могучий, бородатый здоровяк. 44-я дивизия истекала кровью рядом с 1-й Украинской советской дивизией Щорса. Обе дивизии отходили, оставляя шаг за шагом землю, недавно отнятую, политую своей кровью. Отступление крушило дух войск, самые стойкие отбивались из последних сил.
Сохранился текст переговоров между Щорсом и командующим 12-й армией Семеновым – бывшим генералом старой армии, добровольно перешедшим к красным. Узкие листы истлевшей телеграфной ленты донесли правду о том, почему Дубовой оказался в роли заместителя Щорса, отмели досужие вымыслы, приписывающие Щорсу интриги в высших штабах, узурпацию власти, диктаторские замашки.
Дата переговоров – 19 августа 1919 года. До рокового выстрела остается 10 дней.
Щ о р с. У аппарата начдив 1-й, начдив 44-й и военком 44-й. Создавшееся положение на фронте обеих дивизий не дает возможности исполнить ваш последний оперативный приказ. Части окончательно измотаны, босые и голые, до настоящего времени не снабжены, продолжают отходить. Связь с Шепетовкой отсутствует, судьба ее неизвестна. Только свежие части могут спасти положение. Просим указать стратегический отход обеих дивизий…
К о м а н д а р м. Какие резервы имеются в 1-й Украинской дивизии?
Щ о р с. Кроме разоруженного Нежинского полка, который сейчас не боеспособен, я ничего не имею.
К о м а н д а р м. Во имя революции надо просить бригаду задержать противника от быстрого продвижения вперед в тот самый момент, когда все войска республики начинают наступление на важнейшем фронте. Судьба сражения генерального рождается не здесь. Надо собрать невероятное усилие и задержать врага… Повторяю, каждый день, выигранный вами, для нас дорог… Имейте в виду, что Коростень имеет громадное значение для разгрузки Киева, а потому необходимы сверхчеловеческие силы, чтобы не дать этот узел противнику…
Щ о р с. Товарищ Семенов, дабы поднять боеспособность и уничтожить деморализацию, страх в частях, необходимо соединить обе дивизии в одну, из которых выйдет мощная боевая единица. Дивизия четырехбригадного состава, при наличии двух полков кавалерии. Имея в виду наличие тех реальных работников, как политических, так и технических, мы с полной уверенностью можем сказать, что дело облегчится, и мы сумеем ценою нечеловеческих сил создать сильную, мощную боевую единицу, с одним мощным штабом и одним мощным снабжением. При наличии свежих сил в виде пополнения с уверенностью скажу, что я, Щорс, выведу весь тот сумбур, который получился. Мы пришли к такому заключению и уверены, что иного исхода быть не может, и вы с этим согласитесь.
К о м а н д а р м. Сообщите намеченных начальников и какие части сводятся в бригады.
Щ о р с. Сегодня к 12 часам, если вы дадите согласие, проект будет вам представлен. Как вы, в принципе согласны с этим?
К о м а н д а р м. Я вполне согласен.
В тот же день, 19 августа, войскам 12-й армии был объявлен приказ о слиянии 44-й стрелковой и 1-й Украинской дивизий. Начальником вновь сведенной – 44-й дивизии назначен Щорс, его помощником (заместителем) Дубовой. Истомленные боями, обескровленные, войска 44-й дивизии встали под Коростенем, преградив дорогу рвавшемуся к Киеву врагу.
Как видим, интриг со стороны Щорса не было. Вопрос об объединении двух дивизий решался с обоюдного согласия, гласно. В разговоре по прямому проводу с командармом участвовали Дубовой и его военный комиссар. В интригах можно скорее заподозрить Дубового – ему пришлось побывать и в роли командарма, и начальника штаба армий. Можно представить, сколько влиятельных приятелей и дружков завелось у него за это время.
Нелепы обвинения Щорса в украинском национализме – он ведь белорусом был. Дед Микола, крестьянин, все силы вложив в скупую белорусскую землю, нестарым еще лег в нее и сам. Отец девятнадцатилетним пареньком выехал из Минска чугункой и сошел на маленькой станции Сновск. Сюда, на сухие, здоровые места Черниговщины повалило немало умельцев-белорусов. Вокруг станции и депо бурно шла застройка.
Историки были потрясены, когда совсем недавно узнали о белорусском происхождении Щорса, которого, как известно, было велено считать «украинским Чапаевым». Узнали правду – и вот уже отметены наветы, которые шлейфом тянулись за его именем почти семьдесят лет. А сколько еще потрясений ожидает исследователей, когда откроются, наконец, двери всех архивов? Придирчиво просеивая факты биографии Щорса сквозь сито тогдашних идеологических представлений о личности народного героя, с которого должны брать пример миллионы простых людей, в тридцатые годы безжалостно выбрасывали все, что хоть в какой-то мере могло повредить созданию мифологизированного образа, безупречного во всех отношениях.
Плоды тех праведных трудов мы пожинаем сегодня. Стыдливое замалчивание некоторых эпизодов жизни Щорса, искусственное выпрямление его биографии обернулось сегодня, когда стали просачиваться непубликовавшиеся ранее сведения, низвержением с пьедестала. Прошлое жестоко мстит, если с ним обращаются вольно, в угоду сиюминутным амбициям. Когда и где Щорс вступал в партию? Место и дата называются разные. Действительно ли он учился четыре года в Черниговском духовном училище, о чем в официальных биографиях вообще не упоминалось, а затем в Полтавской духовной семинарии, которая стыдливыми биографами подменялась учительской семинарией? Верно ли, что он никогда не был штабс-капитаном, а все его военное образование сводилось к четырем месяцам в Виленском военном училище, переведенном в 1916 году в Полтаву? Кто на самом деле был организатором и первым командиром Богунского полка: Щорс или двадцатилетний А. С. Богунский, расстрелянный без решения трибунала между 27 и 31 июля 1919 года по приказу Троцкого, который обвинил его, члена партии с мая 1917 года, начальника штаба звенигородско-повстанческих отрядов, командира бригады перед бесславной гибелью в том, что два полка бригады самовольно снялись из Полтавы? Случайно ли, что за три месяца до провозглашения Сталиным Щорса «украинским Чапаевым» тогдашний председатель Реввоенсовета и нарком обороны СССР Ворошилов в газете «Красная звезда» зачислил Богунского в ряды бандитских атаманов, хотя политически юный комбриг был реабилитирован в 1920 году? В честь кого был назван «полк имени т-ща Богуна» – винницкого полковника Ивана Богуна, сподвижника Богдана Хмельницкого, или в честь его, большевика Богунского, которого называли Богуном? Могло ли слово «товарищ» быть употреблено рядом с именем деятеля несоветской эпохи?
Это вопросы или примеры лжи во имя системы? Той, которая убеждала: ни за что отвечать не придется. И щедро одаривала наемников, преуспевающих в государственной науке выпрямления истории.
Приложение № 5: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Послесловие внука Щорса А. А. Дроздова
(Щорс Александр Алексеевич – в прошлом сотрудник внешней разведки КГБ, ответственный секретарь газеты «Комсомольская правда», главный редактор газеты «Россия», предприниматель. Живет в Москве.)
Мне было легко в детстве. Я ничего не выдумывал, мне никто не подсказывал. Просто играл в деда. Не в революцию, не в Чапаева, а в своего собственного семейного героя – Щорса.
Его имя нависало над нашей семьей и как благословение, и как проклятие. Почти вся мужская линия – военные. Кого провернуло в мясорубке Второй мировой без остатка, кого поглотила предвоенная тьма. Жена героя была арестована. Кто-то остался на обочине славы. И никто из нас не увидел зарю коммунизма.
Когда кончились детские игры с отцовским кортиком, который почитал я прославленной саблей, – пришло понимание тайны. Она свято хранилась в доме, но давала о себе знать нечаянно брошенным словом, взглядом, именем…
А тайны, в общем-то, нет.
Без нимба святого от Революции, которым окружил его Сталин, судьба Щорса – судьба человека чести.
Его корень дал такой мощный сгусток крови в одной нашей семье, что ничто происходящее в России сегодня меня не пугает. Жизнь наладится. Дети выберут себе для игр новых героев.
Что поделаешь, так устроен мир. В общем, справедливо и жестоко устроен.
Только нужно-то – держаться правды.
Глава 4. БЕГСТВО ИЗ БОТКИНСКОЙ БОЛЬНИЦЫ
Одесский Робин Гуд. – Знакомство с Майорчиком. – Дерзкие налеты. – Стремительная карьера. – Легендарный комбриг. – Новое назначение. – Подозрительный диагноз. – Несостоявшаяся операция. – Выстрел в Чабанке.
Заведение Мейера Зайдера, открытое им до революции, устояло и при Временном правительстве. Когда к власти пришли большевики, дела предприимчивого пройдохи пошатнулись настолько, что в пору было думать о закрытии, а самому молиться, чтобы не расстаться со свободой. Сменившие большевиков деникинцы весьма благосклонно отнеслись к промыслу, которым занимался Зайдер, и в немалой степени способствовали его возрождению. Пика расцвета заведение Мейера, или как его еще называли, Майорчика, достигло, когда одесские бульвары заполнились молодыми людьми в экзотической форме греческих, французских, английских, румынских солдат и офицеров, которые всерьез и надолго оттеснили не столь щеголеватых петлюровцев и даже неотразимых польских легионеров.
Недостатка в выгодной клиентуре не было, и Майорчик молил своего бога, чтобы приятная иностранная речь как можно дольше звучала под цветущими одесскими каштанами. Конечно, предпочтение отдавалось экипажам с дредноутов, стоявшим на одесском рейде, которые обслуживались в первую очередь и по высшему разряду. Но содержатель увеселительного заведения не отказывал в услугах и соотечественникам, особенно если они были в форме деникинской армии, с контрразведкой которой в Одессе считались. Поэтому, когда однажды в полдень на пороге дома, где обитали предназначенные для наслаждений за плату южные красавицы-смуглянки, появился могучего телосложения артиллерийский капитан, хозяин был с ним столь же предупредителен и улыбчив, как с иностранным клиентом. Правда, слегка смущало то обстоятельство, что гость пожаловал слишком рано, но ведь кто поймет этих военных, может, на фронт ночью отбывают, вот и прислали загодя квартирьера – места застолбить.
– Где у вас ключ от чердака? – повелительным басом произнес вошедший. – Дайте его сюда!..
Майорчик испуганно взглянул на гостя, хотел было возмутиться, но вид капитана-артиллериста явно не располагал к выяснению цели визита. Поняв это, Зайдер дрожащими руками протянул ключ. Капитан подбросил его вверх, ловко поймал и, сопровождаемый хозяином, обратился к нему с последней ступеньки лестницы:
– Надеюсь, вы поняли, что сегодня к вам не заходил ни один капитан?
Весь остаток дня владелец публичного дома провел в мучительных раздумьях. Не сразу, безусловно, но все же он догадался, кто посетил его заведение. Имя знаменитого бессарабца было на устах у всей Одессы. Его произносили кто с ужасом, кто с восхищением. Молва приписывала ему дерзкое нападение на тюрьму и освобождение арестованных большевиков-подпольщиков, диверсии на железной дороге, изъятие крупных партий оружия и переправку его партизанам за Днестр. К вечеру до ушей Мейера Зайдера долетел и вовсе невероятный слух: неуловимый налетчик средь бела дня напал на деникинскую контрразведку и устроил там жуткую перестрелку, но ушел невредимым, прихватив с собой груду секретных документов. Налетчик был облачен в форму артиллерийского капитана.
Майорчик слыл в Одессе весьма удачливым человеком. Его супруга, до замужества завсегдатай городских панелей, была обладательницей бесценного бриллиантового колье и, пребывая в хорошем настроении, не раз хвасталась бывшим подружкам, что, если бы не шаткость положения в Одессе, в которой частенько постреливали, они с муженьком были бы счастливыми обладателями шикарного особняка с видом на море. Соблазн увеличить и без того немалое состояние был настолько острым, что Зайдер несколько раз порывался двинуть в контрразведку, которая после нахального налета неуловимого бессарабца установила за его поимку крупную денежную сумму. И каждый раз инстинкт самосохранения, а может, и природная трусость, удерживали его от опрометчивого поступка.
Ближе к полуночи «капитан» спустился с чердака. Изысканным слогом героев Вальтера Скотта поблагодарив хозяина пикантного заведения за оказанное гостеприимство, он попросил у него гражданскую одежду, предложив взамен свою военную форму. Майорчик от блестящего капитанского мундира отказался, быстро сообразив, какие неприятности могут его ожидать, если мундир налетчика, которого наверняка кто-либо заметил во время перестрелки, обнаружит деникинская контрразведка. Цивильный костюм, хоть и с большим сожалением, он вручил незнакомцу. Тот быстро переоделся, вынул из портфеля парик, который прихватил с собой, отправляясь на операцию, и водрузил его на свой круглый, совершенно голый череп. Парик изменил внешность гостя до неузнаваемости. Перед Майорчиком стоял дородный, холеный господин с барственными манерами. Прощаясь, он неосмотрительно бросил фразу, которую Майорчик, к сожалению, не забыл:
– Я ваш должник…
Семь лет спустя, в ночь на шестое августа 1925 года, Мейер Зайдер выстрелом из маузера уложил своего должника – легендарного героя гражданской войны, комкора, удостоенного трех орденов Красного Знамени и революционного почетного оружия Григория Ивановича Котовского. Именно он был тем самым «капитаном», который нашел кратковременное убежище в увеселительном заведении Майорчика после успешного налета на деникинскую контрразведку.
Подлинное имя убийцы сорокачетырехлетнего полководца тщательно скрывалось свыше шестидесяти лет. Более того, в десятках книг, энциклопедий, справочников оно вообще не упоминалось. В первой Советской энциклопедии, например, о гибели Котовского сказано так: «Предательски убит в совхозе «Чабанка». Формулировка 1937 года без изменений воспроизведена в БСЭ 1953 и 1965 годов. Что касается более поздних изданий, то они представляют собой образчики чудесных метаморфоз. Так, в Большой Советской Энциклопедии, выпущенной в 1973 году, сведения о том, где и как погиб Котовский, отсутствуют совсем. Приведенная там туманная формулировка «Похоронен в Бирзуле» (ныне город Котовск Одесской области. – Н. 3.) повторена и в Советской военной энциклопедии, изданной в 1977 году. Линия, проводимая официальными источниками, находит свое отражение и в историко-беллетристической литературе. Вот как говорится о гибели Котовского в посвященной ему книге из серии «Жизнь замечательных людей», вышедшей сравнительно недавно – в 1982 году: «Вечером 5 августа 1925 года он был на костре у лузановских пионеров. Затем провел какое-то время с отдыхающими на вечере, а когда возвращался домой к жене и сыну, его жизнь оборвала пуля, выпущенная безжалостной рукой из маузера».
Пять типографских строк, отведенных в двухсотстраничной книге обстоятельствам гибели видного полководца гражданской войны, только усиливают недоумение от недосказанности. «Его жизнь оборвала пуля, выпущенная безжалостной рукой из маузера…» Кому принадлежал маузер? Кто он, безымянный убийца? Почему он поднял оружие на Котовского? Ответов, увы, нет.
А вдруг их можно найти в других книгах, вышедших до того, как из Большой Советской Энциклопедии убрали упоминание о том, что Котовский был предательски убит в совхозе «Чабанка»? Пожалуй, самым авторитетным свидетельством в этом смысле могут быть воспоминания жены Котовского, прошедшей с ним всю гражданскую. Изданная в 1958 году небольшим тиражом, всего три тысячи экземпляров, да еще в Кишиневе, пятидесятистраничная брошюрка под заголовком «Верный сын советского народа» тем не менее оказалась едва ли не единственным источником, из которого можно было наконец узнать, что такое Чабанка и почему Котовский оказался там летом 1925 года.
Согласно рассказу Ольги Петровны, врача по специальности, с которой Григорий Иванович познакомился в поезде по пути на фронт и вскорости женился на ней, в июле 1925 года Котовский впервые получил отпуск. Еще в 1924 году он стал часто страдать приступами желудочно-кишечных болей. Один из таких приступов случился в Киеве. Профессор Яновский, предположив язвенную болезнь, предложил Григорию Ивановичу лечь в клинику на обследование. Но приступ прошел, и Котовскому, как обычно, некогда было заняться собой. Тогда жена втайне от мужа сообщила командующему Украинским военным округом о состоянии здоровья Котовского, и согласно постановлению военного совета ему предписано было выехать в Москву для всестороннего обследования состояния здоровья.
Консультации профессоров, лабораторные и рентгенологические исследования заняли около двух недель. Язвенная болезнь была исключена, а установлен невроз кишечника, возникший от тяжелой неврастении.
От поездки в санаторий Григорий Иванович отказался. Зачем куда-то ехать, если можно отдохнуть с семьей поблизости, благо море недалеко. Фрунзе посоветовал ему съездить в военный совхоз «Чабанка» под Одессой, где накануне летом отдыхала его семья.
В совхозе «Чабанка» находился небольшой дом отдыха человек на тридцать. Котовскому приготовили отдельный домик. Стоял он на отшибе, отдельно от других. Место было глухое, и это беспокоило Ольгу Петровну. По ее словам, еще до их поездки на отдых органами ГПУ дважды были задержаны диверсионные террористические группы, направлявшиеся в Умань, где стоял штаб второго кавалерийского корпуса, для убийства Котовского. Здесь же недалеко проходила граница, что особенно страшило Ольгу Петровну. Поэтому она приняла кое-какие меры предосторожности: достала ручной пулемет, прикормила совхозных собак. Когда Котовский засыпал, а спал он на веранде, она вставала и садилась у окна, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху.
Хотя Котовский хорошо отдохнул, стал спокойнее и укрепил нервную систему, ему тем не менее отпуск продлили. Однако он решил ехать домой, в Умань: жена была беременна, до родов оставался один месяц. Да и дела требовали присутствия в корпусе; вскоре предстояло расставание с любимыми бойцами и командирами, впереди маячило новое назначение, слухи о котором все более усиливались. Теперь известно, что они были небеспочвенными. А ведь люди, знавшие правду, хранили глухое молчание более шестидесяти лет. Многие унесли с собой тайну, в которую были посвящены, в могилу, боясь за себя и своих близких. И все-таки правда вылезла, одолев эпоху унизительного безгласия и безмолвия.
Но – всему свой черед. К высокому перемещению Котовского и планирующемуся переезду в Москву мы еще вернемся. А сейчас продолжим рассказ Ольги Петровны о том трагическом дне, когда Григория Ивановича не стало. Приведем это место полностью, ибо оно исключительно важно, поскольку является, по сути, единственным опубликованным у нас свидетельством очевидца. «5 августа Котовский был на костре в Лузановском пионерском лагере и вернулся около 9 часов вечера, – вспоминает она. – Отдыхающие решили устроить нам проводы. Собрались около 11 часов ночи. Котовский с неохотой пошел, так как не любил таких вечеров, да и был утомлен: он рассказывал пионерам о ликвидации банды Антонова, а это для него всегда значило вновь пережить большое нервное напряжение.
Вечер, как говорится, не клеился. Были громкие речи и тосты, но Котовский был безучастен и необычайно скучен. Часа через три стали расходиться. Котовского задержал только что приехавший к нему старший бухгалтер Центрального управления военно-промышленного хозяйства. Я вернулась одна и готовила постель.
Вдруг слышу короткие револьверные выстрелы – один, второй и затем мертвая тишина. Как электрическим током пронзила мысль: «Это выстрелы в него». Я побежала на выстрелы, крича: «Что случилось?» Ни звука в ответ. У угла главного корпуса отдыхающих вижу распластанное тело Котовского вниз лицом. Бросаюсь к пульсу – пульса нет. Кричу: «Люди, скорее на помощь, Котовский убит!»
Услышав выстрелы у себя под окном, отдыхающие спрятались и только на мой зов вышли. Котовского внесли в столовую, я осмотрела маленькую ранку в области сердца. Признаков жизни не было, да и не могло быть, так как пробита была аорта и смерть наступила мгновенно.
До приезда следственных органов, заперев столовую, я вернулась на дачу. Силы оставили меня, и я села на веранде. Подходит начальник охраны сахарного завода, прибывший в Чабанку несколько дней тому назад. Бросается передо мной на колени: «Спасите меня, вы были матерью для всех в корпусе, будьте и мне матерью, спасите меня, я убийца».
Я могла только сказать: вон отсюда.
Он ушел. Я собрала все свои силы и побежала к директору совхоза. Рабочие бросились искать убийцу, и конные догнали его, уходящего берегом моря по направлению к Одессе.
К вечеру мы привезли Котовского в Одессу.
Одиннадцатого августа траурная Одесса провожала Котовского в последний путь в Бирзулу, где он в первые дни революции формировал красногвардейские отряды; там решено было его похоронить».
Как видим, фамилия убийцы не фигурирует и в воспоминаниях вдовы Григория Ивановича, вышедших из печати при ее жизни – Ольга Петровна скончалась в 1961 году. Но зато здесь мы обнаруживаем ценную подробность: должность убийцы. Ольга Петровна называет его начальником охраны сахарного завода.
Речь идет о Перегоновском сахарном заводе близ Умани, который восстанавливали конники Котовского. Его корпус имени Совнаркома Украины встал на квартиры, раскинувшись на многие десятки километров в районе Умани, Гайсина, Крыжополя. С 1922 года у Советского государства не было фронтов, и красным командирам приходилось самим ломать головы над тем, как одеть и накормить бойцов. С этой целью и создавались ВПО – военно-потребительские общества, перед которыми ставилась задача не только снабжать войска необходимыми товарами, но и производить их. Котовский активно ратовал за подсобные хозяйства, предприятия и мастерские в частях своего корпуса. Бездействовавший сахарный завод в Перегоновке осмотрел лично и пришел к выводу, что восстанавливать его стоит. Заключил договор с крестьянами на контрактацию посевов сахарной свеклы. Успех был небывалый: после расчета с крестьянами и рабочими в распоряжении ВПО корпуса осталась солидная прибыль – 30 тысяч пудов сахара высшего сорта. На совещании работников сахарных заводов в Москве тогдашний председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский ставил в пример работу Перегоновского завода. Выходит, начальник охраны этого предприятия – убийца Котовского? Как его фамилия?
Имя стрелявшего в комкора не называется и в более ранних книгах. «Нелепый и бессмысленный выстрел неожиданно прервал кипучую жизнь Котовского. Он погиб во цвете сил, полный жажды к борьбе, готовый отдать свою жизнь для победы социалистической революции. Имя его навсегда войдет в историю классовой борьбы, как имя преданного солдата коммунизма, отдавшего все свои силы во имя лучшего будущего грядущих поколений», – такими словами заканчивается книга С. Сибирякова и А. Николаева, изданная о нем для молодежи в 1931 году. Сталинская интерпретация прошлого набирала силу: вместо исторических фактов – идеологические клише, вместо представляющих человеческий интерес подробностей – обтекаемые формулировки.
Неужели ни в одном печатном источнике так и не фигурирует имя убийцы? Я был уже готов утвердиться в этом мнении, как вдруг совершенно неожиданно в библиотеке ЦК КПСС в одном из запертых на замок шкафов обнаружил пожелтевшую от времени тридцатистраничную брошюру малого, размером карманного блокнота, формата. От недостатка воздуха и солнечного света она почти истлела и буквально расползлась у меня в руках, едва только я извлек ее из хранилища, куда она была заточена, судя по инвентарному номеру и дате на штемпеле, в 1929 году. Брошюра вышла в 1925 году, сразу же после смерти Котовского, в серии «Дешевая библиотека журнала «Каторга и ссылка». Этот журнал выпускался издательством Всесоюзного общества политических каторжан и ссыльных поселенцев. И общество, и его издательство по указанию Сталина были распущены.
Сохранился ли чудом еще где-нибудь подобный экземпляр, сказать трудно. Поистине библиографическая редкость! На предпоследней страничке читаю, не веря своим глазам: «В ночь на шестое августа, в тридцати верстах от Одессы, в совхозе Цупвоенпромхоза «Чабанка» начальник охраны сахарного завода конкорпуса Майоров выстрелом в грудь из маузера предательски убил Григория Ивановича Котовского». Майоров! Вот она, фамилия. Но почему ее нет в издании 1931 года? Текстологическое сличение показало, что тридцать страничек С. Сибирякова полностью, без правок, вошли в совместную с А. Николаевым книгу о Котовском для молодежи. В новое издание не попало только имя убийцы и детали трагедии в Чабанке. Вместо них появился цветистый, пустопорожний абзац, абсолютно не персонифицированный. Его можно вписать в некролог любому революционеру-большевику. Видно, С. Сибирякову, отсидевшему с Котовским не один год в тюрьме, специально «придали» в соавторы человека, который знал, как теперь надо писать о революции и гражданской войне.
Итак, промелькнув однажды незаметно в одной-единственной тоненькой брошюрке карманного формата почти много лет назад, имя, кстати, не подлинное, убийцы крупного командира гражданской войны никогда больше не появлялось на страницах советской печати. А как в зарубежной?
В 1990 году издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу Романа Гуля «Красные маршалы» – впервые на родине автора, которую он покинул в 1919 году. Некоторые его книги, в частности, «Ледяной Поход», «Белые по Черному», в двадцатых годах выходили в Советской России. Что касается «Красных маршалов», то по поводу первого раздела о Тухачевском, выпущенном отдельно в Берлине издательством «Петрополис» в 1932 году, И. Эренбург сказал, что эту книгу Советы не простят ни автору, ни издателю. В 1933 году в том же «Петрополисе» вышла книга Р. Гуля о других советских маршалах – Ворошилове, Буденном, Блюхере, Котовском.
