Текст книги "Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля"
Автор книги: Николай Зенькович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 47 страниц)
Спрос рождает предложение. Какие аргументы требовались, такие тут же услужливо и подавались. Все-таки в тонком понимании инстинктов тех социальных слоев, которые чутко прислушивались к каждому слову из Кремля, Сталину не откажешь. Терминология, словарный состав тогдашней публицистики как нельзя лучше отражают состояние духа и психологию соавторов резолюций, коллективно принятых на заводских площадях, запруженных до отказа полуграмотной человеческой массой, которую распирает от сознания мощи своей темной силы. Но это, так сказать, философия вопроса. А какова конкретика? Весьма скупа. В книге П. Березова «В. В. Куйбышев. Краткий биографический очерк», изданной в 1938 году и являющейся первым документальным источником, где сказано об отравлении Куйбышева, деталей убийства практически нет. Валериан Владимирович погиб на боевом посту, говорится в книге, на том посту, который он не покидал до самого последнего момента, до последнего своего вздоха.
Его энергичное сердце остановилось внезапно. 25 января 1935 года он, по обыкновению, с утра занимался в своем рабочем кабинете. С 17 часов предстояло участвовать в работе VII Всесоюзного съезда Советов. Пренебрегая недомоганием, Валериан Владимирович занимался текущей работой, знакомился с очередными делами, принимал работников аппарата Совнаркома, выслушивал их доклады, диктовал им телеграммы, подписывал документы. Последними документами, подписанными им, были два постановления. Первое – об отпуске средств Таджикской ССР для оказания помощи населению, пострадавшему от землетрясения, населению того края, который в 1920 году был освобожден Куйбышевым от белогвардейцев и интервентов; второе – об укреплении материальной базы пионерского лагеря «Артек».
Воспроизведем дословно то место, где говорится непосредственно о кончине. «Около двух часов дня, почувствовав усилившееся недомогание и крайнее переутомление, – пишет П. Березов, – Валериан Владимирович с трудом поднялся из-за рабочего стола.
– Придется сделать маленький перерыв. Я отдохну немного перед съездом, – сказал он и пошел к себе на квартиру.
А через полчаса смерть внезапно оборвала его жизнь…»
Судя по этим скупым сведениям и по тому, что в книге больше нигде не упоминается об обстоятельствах его кончины, кроме трех-четырех предложений общего характера во вступлении, можно предположить, что они дописаны уже к сверстанной книге, когда было объявлено об умерщвлении Куйбышева. Во всяком случае, следы влияния версии о насильственной смерти в концепции книги не прослеживаются, а приведенные фрагменты выпадают из ее общей канвы, не связаны развитием одной сюжетной линии, что объясняется, по-видимому, их более поздним происхождением. Написанную ранее книгу попросту осовременили, добавив несколько абзацев в начале и машинописную страницу в конце – прием весьма распространенный для общественно-политической литературы.
Мы уделяем этому внимание для того, чтобы убедиться, действительно ли вплоть до 1938 года версия о насильственном характере смерти Куйбышева не возникала? Изучив всю литературу, выпущенную о Куйбышеве до 1938 года, подшивки основных центральных газет за три года, прошедшие после его смерти, можно с полной уверенностью сказать, что отступлений от официальной версии, изложенной в правительственном сообщении от 26 января 1935 года, не обнаружено. Начиная с 1938 года находившиеся в производстве книги о Куйбышеве дополняются одной-единственной главой – о злодейском умерщвлении врагами народа.
Характерны, пожалуй, в этом отношении воспоминания сестры Куйбышева – Елены Владимировны. Небольшая книжица, готовившаяся Госполитиздатом к выпуску в 1938 году, заканчивалась главой «Последняя встреча». Елена Владимировна описывает в ней события накануне смерти брата. Она виделась с ним последний раз 23 января 1935 года.
Поздно вечером он собрался ехать к себе на дачу и звал с собой сестру. Она – не помнит по какой причине – не могла поехать к нему и стала собираться домой. Валериан и его жена, Ольга Андреевна, вышли проводить ее в переднюю.
Брат стоял на лестнице, ведущей в комнаты. Елена Владимировна уже спустилась с лестницы, чтобы одеться, и снизу смотрела на сильную, крепкую фигуру Валериана. Он оперся о перила, как бы желая подняться на руках. Лицо его было спокойно, глаза, как всегда, ласковые и веселые.
Надев боты и разогнувшись, сестра тяжело вздохнула.
– Что, у тебя болит сердце? – озабоченно спросил Валериан.
– Нет, оно у меня здоровое, – ответила она, – а что тебе сказал последний консилиум врачей? Как твое сердце?
Валериан выпрямился во весь рост – он показался еще могучее и сильнее – и, ударив себя ладонью руки по груди, сказал:
– Мое сердце? Это самое здоровое, что есть в моем организме.
Прервем на минуту воспоминания Елены Владимировны и заметим, что эта фраза станет ключевой в последующей литературе о Куйбышеве и будет звучать обвинением его отравителям. Именно эти слова о здоровом сердце, произнесенные за два дня до кончины, надолго посеют сомнения в правильности официального медицинского заключения, согласно которому смерть наступила в результате сердечного приступа от тромба.
Елена Владимировна пишет, что она поверила словам брата. Верила и его жена, Ольга Андреевна. Да и кто бы мог не поверить, видя перед собой этого великана с могучей грудью, с веселыми сияющими глазами, с приветливой, радостной улыбкой?
А через два дня произошла катастрофа. Валериана не стало. Его сердце перестало биться.
После смерти Валериана Владимировича у его родственников было тревожно на душе. Внезапная кончина не давала покоя. Интересный разговор состоялся у Елены Владимировны с находившимся в квартире брата доктором Левиным: почему так внезапно, так неожиданно отказалось работать сердце Валериана Владимировича?
– Неожиданности здесь нет, – ответил Левин, – напряженная, нервная работа Валериана Владимировича привела сердце в такое состояние, что катастрофа ожидалась ежедневно.
Смотрите, какие нейтральные формулировки в адрес доктора Левина: лечащим врачом он еще не называется, так, случайно находился в квартире брата. Пока еще в довольно корректной форме выражается уже въевшаяся в души и кровь людей подозрительность – в естественную смерть не верят, всюду чудятся происки заговорщиков и убийц.
Елена Владимировна нашла мужество даже упрекнуть себя в медицинском невежестве и плохой заботе о брате. «Как это мы не знали, что у Валериана больное сердце?» – с горечью спрашивает она себя и тут же вспоминает, что Левин разрешил ему работать, играть в волейбол, выступать на заседаниях. Более того, разрешил ехать в трудную, далекую командировку в Среднюю Азию.
По возвращении из командировки брат казался как бы подмененным. Еще на вокзале, встречая его, родственники заметили, что он бледен и невесел. Но все это объяснили тем, что поездка утомила его, что во время нее он болел ангиной с большой температурой и все-таки продолжал работать.
Итак, выясняется немаловажная деталь: в командировке в Среднюю Азию Куйбышев заболел ангиной. Коварное влияние этой кажущейся неопасной болезни на сердце общеизвестно.
Недомогание давало о себе знать и после возвращения в Москву. Валериан часто задумывался, ложился то на кушетку, то просто клал голову на стол. Этого с ним никогда раньше не бывало. Елена Владимировна как-то раз застала его дома в халате. Это тоже было необычно для вечно делового брата. Он всегда был подтянут, всегда в работе.
– Простуда, маленькое повышение температуры, усталость, – объяснял он сестре свое состояние. – Мне Левин разрешил даже выходить и работать, все это пустяк, все скоро пройдет.
Но чувствовалось, что он прислушивается к чему-то. Елене Владимировне теперь все ясно и понятно. Он прислушивался к своему «совершенно здоровому сердцу» и, вероятно, удивлялся, что оно его обманывает. Но родственникам он этого не говорил, не желая их огорчать. Потому 23 января и сказал, что его сердце – самое здоровое, что есть в его организме.
Этими словами, судя по всему, и должны были закончиться воспоминания Елены Владимировны. Потому что появившееся неожиданно продолжение имело совершенно иную тональность. О его конъюнктурном происхождении свидетельствует уже само название «Мой брат пал от руки врагов народа», крикливое, резко диссонирующее с заголовками предыдущих глав, отличающихся мягкостью, лиризмом, налетом сентиментальности и грусти.
«В зале суда 2 марта 1938 года я увидела их всех, – читаем будто в газетном репортаже, сварганенном лихим репортером по заказу сверху. – Вот они, убийцы! Это они убили товарищей Кирова, Куйбышева, Менжинского, Горького и его сына. Оказывается, они еще в самом начале Октябрьской революции, в 1918 году, готовили покушение на товарищей Ленина, Сталина и Свердлова. Это они послали эсерку Каплан убить Ленина; это они дали ей в руки револьвер с отравленными пулями.
На скамье подсудимых сидели кровавые псы фашизма, шпионы, диверсанты, убийцы, предатели Родины.
Вот Левин. Он монотонно и спокойно, словно читая лекцию, рассказывает суду, как он умертвил Менжинского, Куйбышева, Горького и его сына. Он рассказывает, как его задаривал и подкупал Ягода, снабжая цветами, французским вином, дачей, разрешая беспошлинный провоз вещей из-за границы. Ягода подговорил его отравить сначала сына Горького, потом самого Горького и Менжинского, а затем Куйбышева…
Он стал неправильно лечить тех, кого ему было поручено убить. Он давал такие лекарства, которые разрушали здоровье. Он привлек к себе на помощь и других убийц: профессора Плетнева, доктора Казакова, секретаря Куйбышева – бандита и убийцу Максимова.
Максимов говорил на суде, что он получил распоряжение от лидеров антисоветского «правотроцкистского блока», а также лично от Ягоды и Енукидзе следить за здоровьем Куйбышева; он знал, что Левин и Плетнев уже делают все, чтобы разрушить здоровье Куйбышева. А ему, Максимову, оставалось, если Куйбышеву станет плохо, замедлить врачебную помощь, а если и звать на помощь, то только Левина или Плетнева.
Максимов так и сделал. И вот 25 января 1935 года, видя смертельно бледного Куйбышева, отпустил его одного домой, вместо того, чтобы уложить здесь же в кабинете и позвать скорую медицинскую помощь. Он знал, что приближается приступ грудной жабы, и он не торопился с вызовом врачей.
Валериан был очень тепло одет. На нем была меховая тужурка, теплые сапоги и галоши. Для сердца была большая нагрузка пройти по всему кремлевскому двору, подняться на третий этаж.
А Максимов послал поручение искать Левина, несмотря на то, что в первом этаже дома, где жил Валериан Владимирович, в том же подъезде находилась амбулатория, где всегда дежурили врач и сестра.
Валериан, обливаясь потом и еле держась на ногах, поднялся на третий этаж, в свою квартиру, и в валенках и меховой куртке прошел прямо в свой кабинет.
– Никогда Валериан Владимирович даже в коридор не входил в галошах, а тут вдруг в кабинет… – рассказывала работница.
Валериан сам взял из соседней комнаты с кровати подушку и плед, снял через голову суконную гимнастерку и, не повесив ее, как обычно, бросил на стул, снял валенки и лег в брюках на кушетку, закрывшись пледом.
Работнице он сказал, что хочет отдохнуть, ничего ему не надо, что у него что-то нехорошо с сердцем и что порученец поехал за доктором. Просил ее зайти к нему через десять минут…
Работница позвонила Максимову, что Валериану Владимировичу очень плохо. Максимов сейчас же позвонил Енукидзе и сказал ему, что, видимо, близок конец, что Куйбышеву очень плохо. Енукидзе успокоил его, чтобы он не волновался, не звал врачей, что все идет очень хорошо…
Через десять минут работница вошла в кабинет к Валериану Владимировичу и нашла его уже мертвым.
Прибежал Максимов. Несколько позднее приехал Левин. Заехал Ягода узнать, кто присутствовал при смерти Валериана Владимировича и, узнав, что Куйбышев был один, не вошел даже к нему в комнату, а сказал Максимову, чтобы тот не волновался, держался молодцом…
Все это я слышала на суде. Все это говорили подлые изверги-убийцы Левин, Плетнев и Максимов. Все это подтверждал своим замогильным голосом обер-бандит и убийца Ягода. Все это подтверждали лидеры антисоветского «правотроцкистского блока» фашистские бандиты Бухарин и Рыков.
Так был умерщвлен Валериан Владимирович Куйбышев, заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, член Политбюро ЦК ВКП(б), Председатель Комиссии советского контроля.
И вот на суде вижу его убийц…
… Я видела, с какой злобой и ненавистью все слушали последние лживые слова подсудимых. Гнев и злоба горели в глазах всех присутствовавших на суде.
Вот суд выносит приговор: высшая мера наказания – расстрел!
Вздох облегчения пронесся по залу».
После этого фрагмента следовало еще несколько абзацев, отбитых от основного текста «звездочками». Они носили личностный характер, но, поскольку касались общей боли, по-видимому, неоднозначно были восприняты кем-то из близких родственников, скорее всего, женой Куйбышева. Встреча с Ольгой Андреевной, скончавшейся несколько лет назад, подтвердила мои предположения. Действительно, вдова Куйбышева настояла, чтобы в последующие издания воспоминаний Елены Владимировны были внесены необходимые дополнения и уточнения. Сестра Куйбышева долго сопротивлялась, но настойчивым просьбам Ольги Андреевны все же уступила, и в следующем издании книги, вышедшей в 1941 году в Куйбышеве, появились детали, о включении которых требовала вдова умершего. Разницу в текстах легко обнаружить, выстроив их рядом.
Из воспоминаний Е. Куйбышевой 1938 года издания: «25 января 1935 г. на тревожный звонок по телефону я прибежала в Кремль, на квартиру брата. Первый, кого я встретила в коридоре, был Рыков. Он – вожак и подстрекатель подлых убийц – пришел посмотреть на свою жертву. По его директивам совершилось это убийство. И все-таки он пришел и даже печально опустил голову, желая показать, что он грустит. Подлый лгун! Презренный убийца!
Войдя в кабинет, я увидела Валериана, лежащего на кушетке без дыхания. Он был бледный, спокойный и не открыл своих ласковых глаз, не улыбнулся приветливо.
Около него сидела его жена, Ольга Андреевна. Она не плакала, а только удивленно смотрела на плотно закрытые глаза Валериана и гладила его большой лоб, совсем уже холодный.
Жизнь прекратилась…»
А вот как выглядит эта сцена в издании 1941 года: «Мне позвонили из квартиры брата. Я услышала тревожный голос: «Валериану очень плохо – приходи скорей!»
…Около Валериана на кушетке сидит Ольга Андреевна и гладит его большой, уже холодеющий лоб.
– Его убили? – шепотом, еле слышно спросила я.
Ольга Андреевна отрицательно покачала головой и тоже шепотом, точно боясь разбудить спящего, сказала:
– Умер от разрыва сердца.
Я сажусь на кушетке, у изголовья Валериана.
Он умер… Не верится, не хочется верить, что Валериана уже не будет с нами… Как это случилось? Почему перестало биться его сердце? Ведь еще несколько дней назад специальный консилиум врачей констатировал, что сердце Валериана здоровее всего его организма. Ему были даны, по словам врачей, какие-то «невинные лекарства», чтобы «укрепить» его нервную систему».
В беседе со мной Ольга Андреевна Куйбышева подтвердила, что изменения внесены по ее настоянию, ибо в первом издании было немало умолчаний и неточностей, которые искажали объективную картину случившегося. Она перечислила наиболее существенные, на ее взгляд, искажения, исправленные при переиздании книги. Во-первых, на скорее утвердительную, чем вопросительную интонацию догадки золовки «его убили?» Ольга Андреевна дала однозначно отрицательный ответ: умер от разрыва сердца. Во-вторых, не до конца воспроизведен разговор у изголовья брата с доктором Левиным. Елена Владимировна привела ответ только на первый вопрос. Помните, по поводу ее недоумения относительно причин внезапной остановки сердца Куйбышева доктор сказал: ничего неожиданного нет, напряженная нервная работа привела сердце в такое состояние, что катастрофы можно было ожидать каждую минуту. Золовка тогда спросила Левина, почему они не запретили ему работать? На что доктор ответил буквально следующее: как можно было Валериану Владимировичу запретить работать, когда он стремился к работе и никакие доводы со стороны врачей его не убеждали.
Это было сущей правдой. Не только Куйбышев, но и все тогдашние наркомы буквально изматывали себя многочасовой работой, принося ей в жертву даже праздники и выходные. В кабинетах сидели до утра, бодрствовали у телефона всю ночь – зная рабочий режим Сталина, мордовали бессонницей себя, своих замов, начальников главков и членов коллегий, а те руководителей рангом пониже: а вдруг зазвонит кремлевская вертушка? В отпуск тоже годами не ездили, и чаще всего не потому, что дела не отпускали – обстановка была такая, что длительным отсутствием тут же не преминут воспользоваться завистливые конкуренты. Нашепчут, наплетут, ошельмуют – и прощай, просторный кабинет! Постоянное присутствие возле хозяина позволяло владеть ситуацией, быть в курсе тонкой сети аппаратных интриг, своевременно разгадывать ходы соперников и парировать их.
Ольга Андреевна настояла и на включении еще нескольких важных эпизодов. В частности, в новое издание попала и такая сцена. Когда Куйбышев пришел с работы на свою квартиру, чтобы отдохнуть перед выступлением на съезде Советов, дома никого из близких не было. Жена находилась на службе. Работница вошла в кабинет, где прилег Куйбышев, и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь. Валериан Владимирович последние дни пил молоко с боржомом, так как горло его все еще болело. «Нет, мне жидкого нельзя, я чувствую, что у меня плохо с сердцем, – сказал он работнице. – Зайдите ко мне через десять минут». Через десять минут, войдя в кабинет Куйбышева, она нашла его мертвым.
Итак, существенная деталь: горло у Куйбышева болело! Значит, ангина еще не прошла.
Громкий процесс по делу антисоветского «правотроцкистского блока», рассмотренному Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2–13 марта 1938 года, призван был, по замыслу его вдохновителей, убедить народ в том, что правотроцкистские заговорщики Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский, Шарангович и другие видные деятели партии и государства, а также врачи Левин, Плетнев и Казаков, секретари Куйбышева и Горького Максимов и Крючков перешли к подготовке и совершению террористических актов против руководителей правительства и ВКП(б). Военная коллегия под председательством Ульриха вынесла приговор, согласно которому смерть В. Р. Менжинского, В. В. Куйбышева, А. М. Горького и его сына объявлялась «медицинскими убийствами». «Правотроцкистам» приписывалось и убийство Кирова. В обвинительном заключении утверждалось, что по решению руководителей «правотроцкистского блока» Ягода организовал методами вредительского лечения убийство В. В. Куйбышева, и что в совершении террористического акта против него непосредственное участие принимали врач Левин и бывший секретарь Куйбышева, участник подпольной организации правых с 1928 года Максимов-Диковский. По решению Военной коллегии Верховного суда врачи Левин, Казаков и секретарь Куйбышева Максимов были приговорены к высшей мере уголовного наказания – расстрелу, а доктор Плетнев, как не принимавший непосредственного активного участия в умерщвлении Куйбышева и Горького, хотя и содействовавший этому преступлению – к тюремному заключению на двадцать пять лет.
Полный текст стенографического отчета этого судебного процесса публиковался в основных центральных газетах в течение полумесяца. Полуграмотная страна, ничего, кроме примитивной советской прессы в жизни не читавшая, с жадностью набрасывалась на газетные столбцы, находила в отчетах признания подсудимых, что считалось главным доказательством вины, и полностью верила всему, что там было написано. Что поделать, основная масса уцелевшего в годы великих чисток населения не была знакома с римским правом, да и о таких юридических тонкостях, как презумпция невиновности, слышать от новых властей не приходилось. Зато черные тайны фашистских наймитов налицо, и раскрыты они славной советской разведкой под руководством сталинского наркома товарища Ежова.
Верила ли версии о медицинском убийстве Куйбышева Ольга Андреевна? По ее собственным словам, сначала и она поддалась всеобщему психозу идеологического кликушества, но по истечении некоторого времени здравый смысл взял верх. Кто-кто, а она хорошо знала своего мужа, его слабости и недостатки. Особенно тот порок, который тщательно скрывался, в итоге и приведший к неизбежной развязке. Но о нем немного попозже. Что могла она, слабая, больная женщина, против могущественного государства? Ей оставалось только молчать и ожидать лучших времен, когда к власти придут другие люди, когда можно будет смело говорить о трагедии поколения, принуждаемого государством ко лжи и лицемерию во имя Системы. В меру своих возможностей Ольга Андреевна добивалась воссоздания полной картины обстоятельств смерти Куйбышева, и иногда это удавалось, хотя и стоило неприятных сцен, слез, горьких упреков со стороны многочисленных родственников мужа. Она была его второй женой, дети были и от первого брака. Словом, никому не хотелось расставаться с красивой, подброшенной самой Системой легендой, которая, кроме ореола загадочности и таинственности, давала немало материальных благ.
Льву Григорьевичу Левину во время судебного процесса было 68 лет. Занимая должность старшего консультанта Медицинского управления Кремля, он лечил членов Политбюро и правительства, включая самого Сталина и его дочь Светлану. Привилегированное положение видного кремлевского врача, вхожего в семьи высшего руководства партии и государства, было предметом зависти многих его коллег. Теперь они потирали руки от злорадства, слушая страшные признания сломленного на допросах старого человека, еще недавно бывшего недосягаемым медицинским светилом, 42 года состоявшим членом терапевтического общества России.
Приведем отдельные фрагменты допроса Левина в суде, где он признался, как умертвлял Куйбышева (Левин обвинялся также в отравлении Менжинского, Горького и его сына Максима).
Л е в и н. Когда Ягода меня спросил, кого я мог бы еще наметить (к отравлению. – Н. З.), я ему сказал, что это можно осуществить по отношению к такому человеку, который часто болеет, который нуждается в частой медицинской помощи, к члену Политбюро Валериану Владимировичу Куйбышеву. Я могу привлечь Дмитрия Дмитриевича Плетнева, который знал Валериана Владимировича. Оба мы его знали лет двенадцать.
Плетнев его знал так же, как и я, оба мы его знали лет двенадцать, как больного. Я еще сказал о том, что в медицинских кругах в Москве все знают, что настроение Дмитрия Дмитриевича Плетнева антисоветское, он легче пойдет, чем кто-либо другой. Ягода сказал: «Хорошо, я поговорю сам. Вы предупредите Плетнева, что я вызову его сам и поговорю. Кроме того во всем, что касается Алексея Максимовича, Крючков может помочь, а в отношении Валериана Владимировича в курсе будет его секретарь Максимов».
Вышинский. Подсудимый Максимов-Диковский, вы подтверждаете показания Левина?
Максимов—Диковский. Подтверждаю, но меня привлек не Левин, а Енукидзе и Ягода.
Вышинский. Подсудимый Плетнев, вы подтверждаете показания Левина, ссылавшегося на ваше участие в этом преступлении?
Плетнев. Подтверждаю.
Левин. Я просил бы разрешить мне маленькое отступление для чисто медицинских пояснений, чтобы было понятным, как мы действовали.
Председательствующий. Пожалуйста.
Левин. Для того, чтобы заболеть каким-нибудь инфекционным заболеванием, скажем, дифтеритом, не надо непременно, чтобы во рту сидела дифтерийная палочка, или чтобы заболеть крупозным воспалением легких, не надо, чтобы непременно в нашем дыхательном органе сидел пневмококк, который является возбудителем болезни. Эти бактерии могут находиться в организме и до поры до времени не причинять вреда – они не вирулентны; но наступает момент, когда они становятся вирулентными. Для того, чтобы этот момент наступил, надо создать в организме такую обстановку, при которой он мог бы потерять свою сопротивляемость, защитную силу, сделался бы способным воспринять какую-нибудь инфекцию. Для того, чтобы заболеть, скажем, воспалением легких или другим острым заболеванием, достаточно иногда бывает одной только простуды. В этом я твердо уверен, несмотря на то, что есть врачи, которые считают, что простуда – вещь не реальная. Но я считаю несомненным, что если мы откроем здесь с двух сторон окна, то завтра многих здесь не будет. Для того, чтобы ослабить сопротивляемость организма, надо знать, что в этом организме слабо, что в этом организме является местом наименее сопротивляемым, какие органы наиболее раздражимы и легче воспринимают ослабление. Наконец, не надо думать, что человек отравляется только каким-нибудь ядом. Надо знать, что каждое лекарство в своем существе заключает в себе яд, дело зависит от дозы; каждое лекарство, самое простое, в неподходящей дозе и в неподходящий момент можно сделать ядом. Вот, исходя из этих соображений, мы и подходили к нашим жертвам. Не желая применять остродействующих отравляющих веществ, мы действовали неправильным лечением».
И это говорит ведущий терапевт страны, медицинское светило с мировым именем? Для кого он говорит? Для армвоенюриста Ульриха? Для членов суда – корвоенюриста Матулевича, диввоенюриста Иевлева? Для государственного обвинителя, прокурора Союза ССР Вышинского? Для защитников, членов Московской коллегии защитников Брауде и Коммодова? Нет, доктор Левин говорит не для них – они достаточно образованы, чтобы знать элементарные вещи. Монолог доктора-отравителя предназначен для тех, кто только-только научился грамоте, для кого этот упрощенно-примитивный слог целое открытие, кто, усвоив не без напряжения всех умственных способностей рассчитанные на их уровень признания, будет шуметь на митингах, требуя справедливой кары подлым убийцам. Сразу видно, что режиссер свое дело знает!
Однако продолжим фрагменты стенограммы. Рассказав о технологии умерщвления Менжинского и Горького, Левин переходит к Куйбышеву.
Левин. Теперь в отношении Куйбышева. Слабым местом в его организме было сердце, на которое был направлен наш удар. Мы знали о плохом состоянии его сердца в продолжение значительного периода времени. Он страдал поражением сосудов сердца, миокардитом, у него бывали небольшие припадки грудной жабы. В этих случаях необходимо избегать остродействующих сердечных средств, которые очень возбуждали бы деятельность сердца и приводили бы постепенно к его дальнейшему ослаблению. Эти средства опять-таки, – не нужно в них искать яда. Тот же препарат дигиталиса даже полезен, если давать его в умеренных дозах и больному с другими сердечными заболеваниями. Препарат желез внутренней секреции тоже полезен, но эти препараты давать с известными перерывами. Мы применяли в отношении Куйбышева возбуждающие сердце средства без перерывов, в течение продолжительного периода времени, вплоть до его командировки в Среднюю Азию. Начиная с августа по сентябрь – октябрь 1934 года он непрерывно получал впрыскивание специальных препаратов эндокринных желез и другие средства, возбуждающие деятельность сердца. Это усилило и участило припадки грудной жабы. В таком болезненном состоянии он и уехал в Среднюю Азию. Там у него случилось непредвиденно острое заболевание – он заболел тяжелой формой ангины с нарывом в горле и ему пришлось делать операцию. Куйбышев вернулся из командировки, не избавившись от ангины. Выслушивание его сердца показало, что оно находится в очень плохом состоянии. При таком состоянии больного нужно было уложить в постель, запретить ему всякую работу, чего я не сделал. Он работал. Затем он пошел в Совнарком, и вот в Совнаркоме, в его кабинете, произошел припадок грудной жабы. Его секретарь Максимов сделал то, что ускорило, несомненно, гибель Куйбышева. Дело в том, что Максимов при встречах меня спрашивал, как состояние здоровья Валериана Владимировича Куйбышева, что ему может быть полезно и что вредно. Мы не говорили о том, что знаем друг о друге. Я ему говорил, что у него может произойти припадок грудной жабы. Во время припадка Куйбышев должен был лежать без всяких движений, совершенно спокойно. Все это я ему говорил, но знал, что он сделает противоположное тому, что я говорю, так как от Ягоды он знал об этом деле – об организации убийства Куйбышева. Что же было сделано? Не знаю, Максимов или кто другой был около него, но в состоянии припадка грудной жабы ему дали возможность пойти из здания Совнаркома до дому одному, он вышел из подъезда, прошел под арку, прошел мимо амбулатории, где сидели врачи, но никаких врачей к нему не позвали. Он поднялся на третий этаж на ногах. Дома была, правда случайно, домашняя работница. Когда она увидела, что ему стало очень плохо, она позвонила Максимову. Уже затем был вызван дежурный врач. Потом позвонили мне. Когда я пришел, я застал Куйбышева уже мертвым.
Вышинский. (Услышав признания Левина об умерщвлении Менжинского и Горького с помощью сильных медицинских средств.) Позвольте задать аналогичный вопрос относительно Валериана Владимировича Куйбышева.
Левин. Гипертония, повышенное кровяное давление и стенокардиональное давление, то есть маленькое проявление намечающейся грудной жабы. В этом случае надо считать, что венечные сосуды сердца поражены склеротическим процессом. Мышца сердца не может уже питаться так, как она может это делать. Мышца сердца требует постоянного притока крови, так как мышца руки, когда вы работаете, требует усиленного притока кислорода. Если этого нет, то это может привести к закупорке, к тромбозу, что и произошло. На вскрытии была найдена закупорка внешней артерии. Это явилось результатом припадка грудной жабы. Эта закупорка ускорила припадок, хотя по состоянию здоровья это получилось бы в будущее время, а благодаря этому мы тут имеем ускоренное приближение этих припадков.
Вышинский. В результате…
Левин. Вредительских действий.
Вышинский. В результате так называемого «лечения»?
Левин. В результате вредительских действий.
Вышинский. У меня вопросов больше нет.
Далее Левин рассказал о своих встречах с профессором Плетневым, в которых он подтверждал согласие принять директиву Ягоды. «И мы с ним посоветовались относительно того, как проводить наши вредительские действия в отношении Валериана Владимировича Куйбышева и Алексея Максимовича Горького, и мы решили тогда именно начать с Валериана Владимировича, что мы и сделали в 1934 году, а в начале 1935 года он скончался», – монотонно-заученным голосом произносил Левин страшные слова, как будто речь шла не о нем самом, а о каком-то другом человеке.
