Текст книги "Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля"
Автор книги: Николай Зенькович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)
И следующая запись – от 10 апреля: «Сегодня во время прогулки в горы с Наташей (день почти летний) я обдумывал разговор с Лениным по поводу суда над царем. Возможно, что у Ленина, помимо соображения о времени («не успеем» довести большой процесс до конца, решающие события на фронте могут наступить раньше), было и другое соображение, касающееся царской семьи. В судебном порядке расправа над семьей была бы, конечно, невозможна. Царская семья была жертвой того принципа, который составляет ось монархии: династической наследственности».
В этой же книге, несколько позже, ссылаясь на мемуары Беседовского, Троцкий возлагает вину за цареубийство только на Свердлова. Правда, в сообщники ему дает Сталина.
В марте 1989 года исполнилось 70 лет со дня смерти Свердлова. Пожалуй, это единственный случай, когда ни один печатный орган не поместил ни одной строчки в честь в общем-то примечательной даты в большевистском революционном календаре. Не откликнулась даже газета «Правда», всегда отмечавшая подобные юбилеи. Вместо протокольно-хвалебных статей, перечислявших заслуги одного из видных большевистских деятелей, еще недавно считавшегося рыцарем без страха и упрека, на читателя обрушился поток шокирующих ниспровержений. Многие, и особенно молодежь, впервые узнали правду без купюр и умолчаний о семье Якова Михайловича, да и о его собственной жизни тоже. Тот набор биографических данных, дат, постов, которые предлагали книги о Якове Михайловиче, написанные женой, сыном и другими близкими родственниками, не давал полного представления о масштабе его личности, страдал субъективизмом и недосказанностью. В этом наборе героических деяний отсутствовали детали, и это обстоятельство больше всего вызывало неудовлетворенности и даже подозрений.
Цари не раздавали своим братьям с такой легкостью посты в государстве, как новые хозяева Кремля! Это в сердцах произнесенное замечание известного политолога А. Ципко как нельзя лучше подходит к Якову Михайловичу. Благодаря публикации в советской печати записок Б. Бажанова «Кремль, 20-е годы», стало известно кое-что о семейном клане Свердловых.
Яков Михайлович родился 22 мая 1885 года в Нижнем Новгороде. Отец – Мираим (по другим данным – Мовша, ибо в документах часто упоминается отчество Я. М. Свердлова – Мовшевич) Израилевич – был не ремесленником-гравером, как сообщается в книгах, а владельцем граверной мастерской. Фамилию отца сам Яков почему-то нигде не указывал.
Старший брат Якова, Зиновий, в результате каких-то сложных душевных процессов пришел к глубокому внутреннему кризису, порвал с революционными кругами (в граверной мастерской старика Свердлова изготовлялись фальшивые печати, по которым потом фабриковались подложные документы), и с семьей, и с иудаизмом. Отец его проклял торжественным еврейским ритуальным проклятием. Его усыновил Максим Горький, и Зиновий стал Зиновием Пешковым. Но, продолжая свой духовный путь, он отошел и от революционного окружения Горького, уехал во Францию и поступил в Иностранный легион для полного разрыва с прошлой жизнью. Когда через некоторое время пришло известие, что он потерял в боях руку, старик Свердлов страшно разволновался: «Какую руку?», и, когда оказалось, что правую, торжеству его не было предела: по формуле еврейского ритуального проклятия, когда отец проклинает сына, тот должен именно потерять правую руку. Зиновий Пешков стал французским гражданином, продолжал служить в армии и дошел до чина полного генерала. От семьи он отрекся полностью. Когда Бажанов, приехав во Францию, хотел сообщить ему новости о его братьях и сестре, живших в России, он ответил, что это не его семья и что он о них ничего знать не хочет.
Второй брат Якова, Вениамин, не питал склонности к революционной деятельности, предпочел эмигрировать в Америку и стал там собственником небольшого банка. Но когда произошла революция в России, Яков спешно затребовал брата. Вениамин ликвидировал свой банк и приехал в Петроград. Его-то, кстати, беспартийного, и предложил Ленину влиятельный братец на пост наркома путей сообщения. Наделав там всякой чепухи и окончательно запутавшись, он был вынужден уйти с этого поста. Но не пропал – братец толкнул его членом Президиума ВСНХ. В дальнейшем, без протекции Якова Михайловича, его карьера медленно, но верно пошла вниз, поскольку деловыми качествами, необходимыми для крупных государственных постов, он не обладал. Вениамин Свердлов женился на актрисе, отбывавшей ссылку вместе с его братом Яковом, которого предпочла в свое время, отвергнув мрачного и угрюмого Сталина. Вениамин погиб в 1937 году.
У четырех братьев Свердловых были сестры – Сарра и Софья. Софья вышла замуж за богатого человека Авербаха, жившего где-то на юге России. У Авербахов были сын и дочь. Сын Леопольд, очень способный и нахальный юноша, открыл в себе призвание руководить литературой и одно время через группу «напостовцев» осуществлял твердый чекистский контроль в литературных кругах. А опирался он при этом главным образом на родственную связь – его сестра Ида вышла замуж за небезызвестного Генриха Ягоду, руководителя ГПУ.
Ягода в своей карьере тоже немалым был обязан семейству Свердловых. Дело в том, что Ягода был вовсе не фармацевтом, как гласили слухи, которые он о себе распустил, а подмастерьем в граверной мастерской старика Свердлова. Правда, после некоторого периода работы Ягода решил, что пора обосноваться и самому. Он украл весь набор инструментов и с ним сбежал, правильно рассчитывая, что старик Свердлов предпочтет в полицию не обращаться, чтобы не всплыла на свет Божий его подпольная деятельность. Но открыть свое дело Ягоде не удалось, и через некоторое время он пришел к Свердлову с повинной головой. Старик его простил и принял на работу. Но через некоторое время Ягода, обнаруживая постоянство идей, снова украл все инструменты и сбежал.
После революции все это забылось. Ягода пленил Иду, племянницу главы государства, и это очень помогло его карьере – он стал вхож в кремлевские круги.
Во имя чего была разрушена страна, во имя чего в адских муках голода, гражданской войны, на фабриках смерти ЧК погибли миллионы россиян? Во имя того, чтобы брат Вениамин руководил железными дорогами, жена Клавдия – Секретариатом ЦК, сват Ягода получил власть над жизнью десятков миллионов, а сын шурина Леопольд Авербах вершил судьбами русской литературы?
Многие факты биографии Якова Михайловича, бравшиеся раньше на веру, сегодня подвергаются сомнению и не находят документального подтверждения. Некоторые исследователи считают спорной дату его вступления в партию, по-новому прочитывают страницы, связанные с дооктябрьским периодом, с пребыванием в тюрьмах и ссылках. Уже упоминаемый в этом очерке Олег Платонов, изучая уральские архивы, обнаружил дневник социал-демократа Н. А. Чердынцева, несколько лет просидевшего в екатеринбургской тюрьме. В дневнике он описывает встречи со Свердловым в 1908–1909 годах. Одна из неприятных сторон тюремной жизни – крысы. Социал-демократы для борьбы с ними создали дружину, которую возглавлял Яков Михайлович. Конечно, рассуждает Чердынцев, с крысами надо бороться, но зачем с бессмысленной жестокостью мучить крыс и наслаждаться этим.
Дружинники хватали крыс, кидали их в парашу, чтобы они там утонули, сапогами отталкивали крыс от краев, не давая им вылезти, и при этом от души смеялись. Другим развлечением дружинников было повешение крыс.
В тюрьме Свердлов вел себя как власть имущий, через него другие заключенные могли получать деньги и передачи. Люди Свердлова на воле держали с ним постоянную связь. «Да, у Свердлова были все основания изображать из себя персону, имеющую силу и волю везде, могущего карать и миловать, – пишет О. Платонов, – ибо он, говоря современным языком, руководил тайной организацией в буквальном смысле мафиозного типа, уральским кустом Боевой организации РСДРП… В своей «епархии» Свердлов был царь и бог… Как в классической мафии, были созданы несколько уровней посвящения в тайную организацию…»
Что же делали боевики Свердлова? Во-первых, совершали политические убийства полицейских, представителей власти, «черносотенцев», то есть всех неугодных лиц. Кинуть бомбу в квартиру, где за семейным столом сидел неугодный человек, было в порядке вещей. Некоторые специализировались на убийствах полицейских и их агентов. Полицейских убивали на постах, устраивали засады в их квартирах. Делали фиктивные доносы и убивали пришедших на обыск полицейских. Во время таких террористических актов гибло немало случайных людей, родственников и близких.
Особой стороной деятельности боевиков были грабежи, или, как их называли, «эксы», экспроприации. Грабили кассы, конторы, нападали на транспорт с деньгами. Бомб и патронов не жалели, случайные люди гибли десятками. Не случайно после Октября все представители династии Романовых были свезены на Урал. Именно здесь позиции Свердлова были наиболее прочными. Его «наместник» Голощекин регулярно курсировал между Екатеринбургом и квартирой Свердлова в Москве.
Свою лепту в создание нового образа Свердлова добавил Молотов. Вот как описывает Ф. Чуев разговор на эту тему с Вячеславом Михайловичем:
«– Ленин в день похорон сильно возвеличил Свердлова?
– Да, чересчур. Организатор, партийный, ничего такого он не оставил. Нет, ничего не оставил. Ни одной его статьи не помню.
– Про Кирова тоже говорят, что ничего не оставил.
– У Кирова было много статей и речей, – говорит Молотов. – Такие, как Свердлов, пораньше получились, а Киров – он на всем готовом. Свердлов невысокий, в кожанке, громовой голос, прямо черт знает как из такого маленького человека – такой чудовищный голос идет. Иерихонская труба! На собрании как заорет: «То-ва-ри-щи!» Все сразу, что такое? Замолкали. Для Ленина он был очень подходящий. Все знали, будет говорить то, что Ленин ему поручил. Организатор хороший. Пропагандист, но, главное, организатор, на больших собраниях – короткое выступление, поддержать дисциплину…
У Свердлова был брат, крестным отцом его был Горький, и фамилия – Пешков. Он уехал в Париж, ругал Советскую власть. Одно время был французским атташе в Японии. Я знаю семью Свердлова хорошо, жену Клавдию Тимофеевну, русская была.
– Отчего умер Свердлов, вы не помните?
– Он ездил в Харьков, по-моему, и простудился. Как это называется? «Испанка». Инфлуэнца. Теперь это слово не употребляется. Грипп.
– Разговор такой ходит, что на него где-то напали, избили, и он после этого умер.
– Возможно. Ленин очень жалел его и ценил. В организационной части он хорошо выполнял задания Ленина. Ленину это было важно. Далеко не заглядывал, не проявлял инициативу, но честный, партийный, преданный человек, чего мало для руководящего деятеля. Ленин перехвалил Свердлова – молодой все-таки умер, 34 года прожил. Да и критиковать его не за что».
Только через 53 года после смерти Свердлова впервые были опубликованы воспоминания П. С. Виноградской, скончавшейся в 1980 году. Полина Семеновна активная участница Октябрьской революции в Москве и Гражданской войны. Впоследствии работала в Моссовете, в аппарате ЦК РКП(б). Писательница. Среди работников, ехавших вместе со Свердловым в Харьков на III съезд КП(б)У и на съезд Советов Украины, была и она. Ей поручили секретарскую работу. Это была последняя поездка председателя ВЦИК.
В назначенный час специальный поезд, состоявший из трех вагонов, без звонков и свистков тихонько отошел от перрона и направился к Харькову.
Опустим описание пути, который начался 27 февраля, к тогдашней столице Украины. Шестого марта Свердлов выступил на Всеукраинском съезде Советов. Еще с утра распорядился дать телеграммы в Курск, Орел, Белгород, Тулу, Серпухов, в которых считал целесообразным встретиться с руководителями местных партийных комитетов и советских органов. В 21 час того же дня поезд председателя ВЦИК отбыл из Харькова на Москву.
На обратном пути, отмечает П. С. Виноградская, Яков Михайлович все время напряженно работал. Так, белгородцы приглашались к нему в вагон к двенадцати часам ночи, курянам отводилось время в пять часов утра. Всю ночь в пути – уже больным – работал Свердлов.
Мемуаристка полагает, что Свердлов простудился в Курске, еще по пути в Харьков. Произошло это следующим образом. Поездка была продолжительной, а с питанием в поезде дело обстояло более чем скромно. Не только горячей пищи не было в пути, но даже хлеба не хватало. Жена коменданта поезда Петерсона пекла какие-то лепешки из крупы. В это время в вагон зашел Я. Берзин (на одной из станций его вагон прицепили к поезду). Узнав, что Председатель ВЦИК сидит на голодном пайке, он сказал, что у него в вагоне оборудована кухня и есть настоящий горячий обед. Сопровождавшие уговорили Якова Михайловича пойти к Берзину поесть супу.
Когда на станции Курск он переходил в вагон Берзина, крестьяне, находившиеся случайно на перроне, узнали Свердлова. Они подошли, приветливо поздоровались с ним и просили заступиться за них перед местной властью, которая «обложила» их непосильной продразверсткой.
«Враждебная нам зарубежная пресса лживо писала тогда, что Якова Михайловича якобы убили в пути крестьяне, – пишет Полина Семеновна. – Мне кажется, что именно во время этой беседы он простудился. Переходя из вагона в вагон, он не надел как следует, а лишь накинул на плечи свое знаменитое «подбитое ветром» демисезонное пальто, между тем стояли еще морозы, было ветрено, на перроне Свердлов задержался: причем крестьяне, быстро изложив свою просьбу, намеревались уходить, однако Яков Михайлович сам удержал их. Он стал выспрашивать их о житье-бытье. На следующее утро я заметила, что Свердлов посапывает.
– Чувствую, вы простудились вчера, – сказала я ему.
Но он со свойственным ему юмором тут же отпарировал:
– Скажите, пожалуйста, какая чувствительная особа – простужен я, а чувствует она…»
Никаких свидетельств о том, что Свердлов обращался в Харькове за медицинской помощью, обнаружить не удалось. О простуде Председателя ВЦИК не упоминает ни один из оставивших воспоминания о встречах со Свердловым делегатов съезда партии или Советов Украины. А ведь сотни людей непосредственно общались с Яковом Михайловичем, слушали его выступления с трибуны, а также в партере, куда он спускался и подолгу, как свидетельствует Виноградская, беседовал с делегатами. Нет сведений о болезненном виде председателя ВЦИК и у руководства партийных и советских органов городов, через которые он возвращался из Харькова в Москву. Эта деталь наверняка бросилась бы в глаза многим. Отложился бы в памяти и поиск лекарств – в то время найти их можно было с огромным трудом.
Якову Михайловичу пришлось даже помитинговать. Имеется в виду обратный путь. Это произошло в Орле. По свидетельству П. С. Виноградской, когда поезд подошел к перрону, недалеко от станции происходило собрание железнодорожных рабочих. Товарищ Б. М. Волин, который был тогда председателем Орловского губисполкома, пришел к Свердлову просить его выступить на митинге… Пришла делегация от самих рабочих и заявила, что железнодорожники хотят слушать только Свердлова… Он был восторженно встречен рабочими, поделился с ними своими радостными думами о создании Третьего Коммунистического Интернационала (сообщение о нем было напечатано в газетах, когда поезд вышел из Харькова)… Вернулся Яков Михайлович совершенно охрипшим.
Виноградской показалось, что он «простудился». Так ли это все-таки? Отчего в этом месте мемуаристка испытала нечто вроде провала памяти? Что все-таки произошло во время его встречи с рабочими? Чем можно объяснить, что поезд со Свердловым прибыл в Москву только 11 марта? Да и привел бы Яков Михайлович, даже при его громком голосе, в восторг голодающих, бастующих рабочих своим рассказом о III Интернационале?
Эти и другие вопросы все чаще ставятся новым поколением молодых историков. Официальная версия о смерти, наступившей через пять дней после возвращения из Харькова вследствие испанки – тяжелой формы гриппа с осложнением на легкие – вызывает большие сомнения у многих исследователей.
В 1990 году публицист Герман Назаров в статье «О каких ошибках идет речь?» (журнал «Москва», № 7), давая биографическую справку о Я. М. Свердлове, высказался прямо и откровенно: «Умер 16 марта 1919 года в Москве в результате побоев, полученных им от рабочих железнодорожных мастерских города Орла, где он вздумал читать им лекции о III Интернационале». И назвал источник – книгу А. И. Дикого «Евреи в России и в СССР», изданную в Нью-Йорке в 1967 году.
С большим трудом удалось разыскать экземпляр этого издания. На странице 239 в разделе «Приложения» читаю: «…дядя Яша к тому времени уже помер не совсем натуральной смертью. На митинге в железнодорожных мастерских в Орле его довольно сильно побили товарищи рабочие».
Публикация называется: «Ленька и железный Генрих» (Леонид Авербах и Генрих Ягода) и имеет подзаголовок «Из воспоминаний детства». Ее автор – Георгий Александров. Друг и сверстник Иды, племянницы Якова Михайловича Свердлова, вышедшей замуж за «железного Генриха».
Приложение№ 3: ИЗ ЗАКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Куда хотел бежать Я. Свердлов?
Записка наркома внутренних дел СССР Г. Ягоды секретарю ЦК ВКП(б) И. Сталину от 27 июля 1935 года
(Несгораемый шкаф Председателя ВЦИК после его смерти не вскрывался 16 лет. Шкаф вскрыли, обнаружилось вот что.)
Сов. секретно
СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ
На инвентарных складах коменданта Московского Кремля хранился в запертом виде несгораемый шкаф покойного Якова Михайловича Свердлова. Ключи от шкафа были утеряны.
26 июля с/г этот шкаф был нами вскрыт и в нем оказалось:
1. Золотых монет царской чеканки на сумму сто восемь тысяч пятьсот двадцать пять (108 525) рублей.
2. Золотых изделий, многие из которых с драгоценными камнями, – семьсот пять (705) предметов.
3. Семь чистых бланков паспортов царского образца.
Семь паспортов, заполненных на следующие имена:
а) Свердлова Якова Михайловича,
б) Гуревич Цецилии-Ольги,
в) Григорьевой Екатерины Сергеевны,
г) княгини Барятинской Елены Михайловны,
д) Ползикова Сергея Константиновича,
е) Романюк Анны Павловны,
ж) Кленочкина Ивана Григорьевича.
5. Годичный паспорт на имя Горена Адама Антоновича.
Немецкий паспорт на имя Сталь Елены.
Кроме того обнаружено кредитных царских билетов всего на семьсот пятьдесят тысяч (750 000) рублей.
Подробная опись золотым изделиям производится со специалистами.
Народный комиссар внутренних дел Союза ССР (Ягода)27 июля 1935 г. № 56568
Яблоко от яблони…
Письмо А. Я. Свердлова Г. М. Маленкову от 25 августа 1953 года
(Андрей Яковлевич Свердлов, 1911 года рождения, сын Я. М. Свердлова, в органах госбезопасности с 1938 г., заместитель начальника отдела «К» МГБ СССР, полковник. В 1935 и 1938 гг. находился под арестом за троцкистскую деятельность, в октябре 1951 г. снова арестован, в мае 1953 г. реабилитирован.)
Дорогой Георгий Максимилианович!
Я вынужден обратиться к Вам, к руководству партии с просьбой разрешить вопрос обо мне, определить мое место в жизни, потому что совершенно незаслуженно и необоснованно я выведен из строя, оказался в невозможном положении, которое усугубляется сознанием, что все происходящее со мной невольно ложится тенью на имя отца, сокращает жизнь и пятнает безупречную партийную честь моей 77-летней матери, члена партии с 1904 г. Я обращался в КПК, был у тт. Шаталина и Круглова, но, очевидно, обстоятельства мои столь сложны, что только руководство партии сможет решить вопрос обо мне полностью и до конца.
Вся моя жизнь неразрывно связана с партией. Будучи сыном Якова Михайловича Свердлова, я родился и вырос среди большевиков. Этим определялись все мои поступки и устремления, самый смысл существования. Вся сознательная жизнь прошла в комсомоле и партии, в активной работе и борьбе с врагами партии и Советского государства. Я не боялся трудностей и ответственности, старался в работе, поведении, личной жизни быть принципиальным, с честью носить высокое звание члена партии. Никогда я не спекулировал и не прикрывался именем отца, старался стоять на собственных ногах, работой, делом оправдать все, что было мне дано.
Несмотря на это, сейчас, когда так нужен каждый человек, стремящийся и способный всего себя, все силы отдать активной и страстной борьбе за дело партии, я оказался вне партии, вне работы, фактически лишенным политического и делового доверия, а длительная неопределенность моего положения, среди людей, мало знающих меня, порождает необоснованные разговоры и даже выступления по моему адресу. Я ничем этого не заслужил.
С 1938 г. я работал в ЧК, куда был направлен по указанию товарища Сталина. Из оперуполномоченного, без чьей-либо поддержки и покровительства, вырос в заместителя начальника крупного самостоятельного отдела. Наряду с оперативной вел активную партийную, теоретическую, общественную работу. Неоднократно избирался в состав партбюро коллектива, был с 1939 г. делегатом всех партийных конференций Министерства, в годы войны докладчиком МК ВКП(б). В 1948 г. с отличием окончил заочную Высшую партийную школу ЦК. С 1940 г. беспрерывно читал лекции в Высшей школе МГБ и в 1950 г. написал учебник по спецдисциплине. Вел большую общественную работу во всесоюзных спортивных организациях и в спортобществе «Динамо».
Однако в октябре 1951 г., без всякой вины с моей стороны, я был арестован, 19 месяцев находился под следствием, совершенно безосновательно обвинялся в самых чудовищных и нелепых преступлениях. Когда с моим делом объективно разобрались, все обвинения отпали и 18 мая с/г я был освобожден и реабилитирован.
Сразу же по освобождении, получив свой партийный билет, я обратился в партком МВД, где мне сообщили, что в феврале 1952 г., в числе других арестованных чекистов, Комиссией партийного контроля я был исключен из партии. Мне разъяснили, что в КПК должно быть направлено сообщение о моей реабилитации и вопрос о восстановлении в партии будет рассмотрен без моего участия, как это было якобы в отношении освобожденных ранее меня. Сообщение в КПК было послано 19 мая. Так как решение КПК затягивалось я, не добившись результата в парткоме МВД, сам обратился в КПК, звоню туда регулярно, но вопрос мой так и не рассматривается.
Так же и с работой. Месяц после освобождения я добивался возможности начать работать, 19 июня получил назначение, 18 июля от работы отстранен. 22 июля, по моей просьбе, я был принят и внимательно выслушан тт. Шаталиным и Кругловым, которые обещали ускорить разбор партийного вопроса, дать мне серьезную работу, помочь занять, как сказал т. Шаталин, надлежащее место в жизни. Я считал, что после этой беседы в отношении меня не осталось неясностей. Тов. Шаталин прямо заявил, что я стою на крепких большевистских ногах, сказал, чтобы я ничего не говорил матери и не волновал ее, так как вопрос о моей партийности и работе будет решен в ближайшее время. С тех пор прошел месяц. На днях я вновь обратился к т. Шаталину, но из его ответов понял, что он отстранился от решения моего вопроса. Ничего определенного не говорит мне и т. Круглов.
Георгий Максимилианович! Ведь речь идет о коммунисте, который может и обязан много и напряженно работать, наиболее плодотворно, с максимальной пользой для партии прожить оставшиеся годы. Вне партии, вне активной политической работы нет и не может быть у меня жизни. Я всегда был и буду бойцом партии, не могу, не имею права жить иначе. Так что же мешает решить обо мне вопрос, что лишает меня доверия?
Быть может, мое прошлое? Да, в прошлом, будучи еще почти мальчишкой, 16-ти лет, политически незрелым и не в меру самонадеянным, я осенью 1927 г. поддался троцкистской демагогии и в школе несколько раз выступил в защиту троцкистов. Никогда с троцкистским подпольем связан я не был, не участвовал в его вражеской работе, не знал о его существовании. Осознав вредность троцкистских взглядов и осудив их, в 1929 г. я вступил в комсомол с единственной целью – стать настоящим коммунистом. С тех пор никогда я не сочувствовал взглядам троцкистов, правых и иных мерзавцев. Однако от личных недостатков – политического легкомыслия и словоблудия, критиканства – избавился не сразу, позволял себе обсуждать и критиковать среди сверстников личные качества руководителей партии. В результате, в 1930 г. допустил гнусное высказывание в адрес товарища Сталина.
С 1930 г. я начал активно работать в комсомоле, в 1932 г. был принят в партию. Ни с одним троцкистом или правым не поддерживал с тех пор никаких отношений.
В 1935 г. я был сурово наказан за свои прошлые ошибки. Меня арестовали и освободили только после вмешательства товарища Сталина, которому был передан писанный мною еще в 1931 г. документ, характеризовавший мое отношение уже тогда к правотроцкистской сволочи. Всей последующей жизнью и работой в комсомоле и партии, на заводе и в ЧК я стремился загладить прошлую вину, доказать, что осознал и полностью изжил ошибки ранней молодости. Тем не менее в январе 1938 г. меня вновь арестовали и 11 месяцев держали в тюрьме, без всякой вины с моей стороны. Только 6 декабря 1938 г., когда товарищ Сталин и руководство партии узнали о моем аресте, я был освобожден. Товарищ Сталин позвонил моей матери, сказал, что я ни в чем не виноват и виновники моего ареста будут сурово наказаны, а мне помогут в дальнейшей работе и росте. Я хотел вернуться на завод, но по указанию товарища Сталина был направлен на работу в НКВД. Руководство партии разобралось со мной, направило на острый участок политической борьбы, и у меня не было сомнения, что прошлое мое выяснено полностью и не будет уже больше никогда ломать мою жизнь и препятствовать плодотворной работе. Сознавая лежащую на мне ответственность, все силы, всю жизнь, всего себя отдавал я той работе, которая мне поручалась, никогда не преследовал корыстных интересов, честно и самоотверженно служил своей партии, своему народу. Так неужели же проклятое «прошлое» ничем и никогда не может быть перекрыто и вновь, в который уже раз, уродует мою жизнь? Что еще нужно сделать, как жить, чтобы снять это пятно? Если недостаточно всего пережитого мною, если осталось еще что-либо неясное и сомнительное – пусть вызовут и спросят, я готов держать ответ за каждый свой шаг и поступок. Но меня ни в чем не обвиняют, ничего не спрашивают, а от жизни я отстранен.
Быть может, меня рассматривают как «человека Берия» или Абакумова? Это совершенно необоснованно. Всю сознательную жизнь я стремился быть человеком партии, большевиком-ленинцем, светлый образ отца стоял передо мной. В своей практической работе я старался руководствоваться партийными принципами, решениями и указаниями партии, а не чьими-то личными пожеланиями и настроениями. Никогда ни перед кем я не заискивал и не угодничал, не был и не мог быть ничьим охвостьем. И действительно – я никогда не был близок к Кобулову, Абакумову, Берия, не искал и не пользовался чьим-либо покровительством и поддержкой, никто не выдвигал и не приближал меня. Фактически последние 10 лет я был предоставлен сам себе. На должность зам. начальника отдела я был выдвинут в начале войны, благодаря проводившейся мною работе, и в этой должности оставался свыше 10-ти лет. Сейчас, в 1953 г., меня почти два месяца держали в тюрьме после того, как были освобождены, восстановлены в партии и на работе большинство арестованных одновременно со мной чекистов (Шубняков, Утехин, Райхман, Эйтингон и др.). Целый месяц после освобождения мне не давали работы, а затем назначили на такой участок, который мало соответствовал моим знаниям и опыту, о чем я прямо заявил тов. Круглову, направлявшему меня на работу. Ни Кобулов, ни Берия при этом вообще со мной не разговаривали. Так какие же основания считать меня «чьим-то человеком»?
Быть может, недоверие вызывают отдельные мои промахи и личные недостатки? Были такие. Но не промахи и недостатки определяли мою сущность, я всегда стремился осознать их и преодолеть, за последние же годы столько пережил и передумал, что избавился, надеюсь, от своих наиболее крупных недочетов. Что же касается моих деловых качеств, то всегда и везде – на заводе и в ЧК, на партийной и общественной работе – они оценивались высоко.
Георгий Максимилианович! Не о личном благополучии идет речь, никогда этот вопрос не имел для меня значения. Речь идет о том, чтобы вернуться в строй, занять в жизни такое место, которое дало бы возможность, будь то в ЧК или на иной работе, полно и всеобъемлюще отдать свои силы, способности, знания, принести наибольшую пользу партии, Родине. Речь идет о имени, которое я ношу, о судьбе моих близких.
Очень прошу Вас, руководство партии принять меня, выслушать, определить, на что я способен и чего стою, поручить самое трудное, серьезное дело. Чем труднее оно будет, тем скорее смогу я доказать, что все мои силы и сама жизнь целиком и без остатка принадлежит партии.
АПРФ. Ф. 3. Оп. 58. Д. 224. Л. 93–98.
«Я приступил к раздеванию трупов…»
(Эти записи пролежали в секретном архиве семьдесят лет. Написаны они Яковом Хаимовичем Юровским. Именно он был организатором убийства Николая II, его семьи и близких им людей. Он же и руководил расстрелом, совершенным июльской ночью 1918 года в подвале реквизированного дома инженера Ипатьева, в центре Екатеринбурга.
В тексте полностью сохранены орфография и пунктуация автора.)
Это было давно…
В далекой Сибири в городе Томске в 1886–87 году, сидя летом на бревнах во дворе, размышлял о том, что плохо живется на свете. Думал как бы это добраться к царю и рассказать ему о том, как плохо живется. Но рассказать так, чтобы он думал, что этот голос исходит откуда-то с неба… Мне было 7–8 лет. Мы жили на «Песках», так называлось предместье, которое ежегодно во время половодья затоплялось. Мы занимали в подвальном этаже небольшую квартирку на Миллионной улице в доме Дондо. Хозяин, мясник, жил наверху, а на улицу выходило лавочное помещение, где был кабак родственника хозяина.
В эту весну было половодье, которое застало нас спящими.
Отец был стекольщиком. Семья большая. Нужду терпели огромную.
Когда залило подвал, ночью, хозяин разрешил поднять детей наверх в его помещение. Смутно вспоминаю, что я задавал вопрос: «Почему это мы должны жить в таком подвале, который заливает водой, а дети хозяина и его родственника кабатчика живут наверху в хороших условиях». Мать отвечала: «Лучше жить бедным, но честным». И потом: «Почему к синагоге богатый еврей имеет право подъезжать на лошади в праздник, тогда как евреям это запрещено…» И на этот вопрос я от матери получал ответ: «Так как он приносит пожертвования, то ему это простительно». Я тогда тоже подумывал: «Великая штука, если бы у меня были деньги: не пожалел бы и с удовольствием дал другим». С тех пор подобные мысли меня не покидали. [и очень желал выхода из тяжелого материального положения] (Эта фраза в оригинале зачеркнута. – Н. З.)
