Текст книги "Вожди и сподвижники: Слежка. Оговоры. Травля"
Автор книги: Николай Зенькович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)
Приложение № 14: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ
Постановление Пленума Верховного Суда СССР
По делу Николаева Л. В., Котолынова И. И., Шатского Н. Н., Румянцева В. В., Мандельштама С. О., Мясникова Н. П., Левина В. С., Сосицкого Л. И., Соколова Г. В., Юскина И. Г., Звездова В. И., Антонова Н. С., Ханика Л. О. и Толмазова А. И.
от 30 ноября 1990 г.
По приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 28–29 декабря 1934 г. осуждены Николаев Леонид Васильевич, временно не работающий; Котолынов Иван Иванович, студент Ленинградского индустриального института; Шатский Николай Николаевич, инженер Ленинградского электротехнического института; Румянцев Владимир Васильевич, секретарь Выборгского районного Совета города Ленинграда; Мандельштам Сергей Осипович, заведующий сектором оргпроектирования «Гипрозема» города Ленинграда; Мясников Николай Петрович, заместитель заведующего орготделом Ленинградского Совета; Левин Владимир Соломонович, председатель Ленинградского жилищно-арендного кооператива; Сосицкий Лев Ильич, директор авторемонтного завода Ленсовета; Соколов Георгий Васильевич, слушатель Военно-морской академии им. К. Е. Ворошилова; Юскин Игнатий Григорьевич, слушатель Ленинградской промакадемии; Звездов Василий Иванович, студент Ленинградского индустриального института; Антонов Николай Семенович, студент Ленинградского индустриального института; Ханик Лев Осипович, инструктор по промышленности и транспорту Кронштадтского райкома ВКП(б); Толмазов Андрей Ильич, помощник директора по снабжению завода «Красный путиловец», на основании ст. ст. 58-8 и 58–11 УК РСФСР (в редакции 1926 г.) к расстрелу с конфискацией всего лично принадлежащего им имущества.
Левин, Румянцев, Котолынов, Мандельштам, Мясников, Сосицкий, Шатский и Николаев признаны виновными в том, что, являясь активными членами «Ленинградского центра», в 1933–1934 гг. из числа бывших участников зиновьевской антисоветской группы организовали подпольную контрреволюционную террористическую группу, целью которой являлась дезорганизация руководства Советского правительства и изменение политики партии и правительства в духе зиновьевско-троцкистской платформы.
С этой целью, утверждается в приговоре, а также из мести указанные участники «Ленинградского центра» выработали план и организовали убийство члена Президиума ЦИК СССР, члена Политбюро ЦК ВКП(б), Секретаря ЦК и ЛК ВКП(б) Кирова С. М.
В соответствии с планом Николаев под непосредственным руководством Котолынова и при активном содействии и помощи Шатского, Юскина, Соколова, Антонова, Звездова, Толмазова и Ханика 1 декабря 1934 г. в помещении Ленинградского обкома ВКП(б) выстрелом из револьвера убил С. М. Кирова.
В приговоре также указывается, что руководители террористической группы делали прямую ставку на вооруженную интервенцию иностранных государств. В этих целях Николаев по предложению Котолынова в октябре 1934 г. неоднократно встречался с латвийским консулом в Ленинграде Бисенексом и вел с ним переговоры о выдаче на нужды организации денежной помощи в обмен на предоставление материалов явно провокационного характера о политическом и экономическом состоянии Советского Союза. В результате переговоров Николаев получил от консула 5000 рублей, из которых 4500 рублей передал Котолынову для расходов по организации террористических актов.
В протесте и. о. Генерального прокурора поставлен вопрос об отмене приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР от 28–29 декабря 1934 года в отношении Котолынова И. И., Шатского Н. Н., Румянцева В. В, Мандельштама С. О., Мясникова Н. П., Левина В. С., Сосицкого Л. И., Соколова Г. В., Юскина И. Г., Звездова В. И., Антонова Н. С., Ханика Л. О. и Толмазова А. И. полностью, а в отношении Николаева Л. В. в части осуждения его по ст. 58–11 УК РСФСР и прекращении дела за отсутствием состава преступления. Этот же приговор в части осуждения Николаева Л. В. по ст. 58-8 УК РСФСР оставить без изменения.
Рассмотрев материалы дела, Пленум Верховного Суда СССР удовлетворил протест по следующим основаниям.
Как видно из материалов дела, обвинение осужденных в создании подпольной контрреволюционной террористической группы, якобы спланировавшей и осуществившей убийство С. М. Кирова, основано лишь на их противоречивых показаниях, которые не соответствуют фактическим обстоятельствам дела и которые были получены в результате грубых нарушений закона в процессе предварительного следствия и судебного разбирательства.
Так, на первых допросах Николаев категорически отрицал участие каких-либо иных, кроме него, лиц как в подготовке, так и в совершении убийства Кирова. При этом Николаев пояснял, что убийство он подготовил один и в свои намерения никого не посвящал.
Объясняя мотивы содеянного, Николаев показывал, что совершенный им террористический акт был вызван его тяжелым моральным и материальным положением, наступившим в результате необоснованного привлечения к партийной ответственности и увольнения с работы. В связи с этим он обращался в различные партийные органы, в том числе и в ЦК ВКП(б), сообщал о своем безвыходном положении и указывал, что для него наступил критический момент, толкающий на совершение политического убийства. Однако реальной помощи он ни от кого не получил. Николаев утверждал, что убийством Кирова он «…хотел добиться, чтобы партия обратила внимание на живого человека и на бездумно-бюрократическое отношение к нему…» (т. 1, л. д. 13).
Эти показания Николаева о мотивах содеянного объективно подтверждаются его письмами и дневниковыми записями, исполненными незадолго до содеянного.
В письмах от 30 октября и 21 ноября 1934 г. Николаев писал: «Т. К-в. Меня заставило обратиться к Вам тяжелое положение. Я сижу 7 месяцев без работы затравленный за самокритику… Меня опорочили и мне трудно найти где-либо защиты. Даже после письма на имя Сталина мне никто не оказал помощи, не направил на работу… однако я не один, у меня семья. Я прошу обратить Вас внимание на дела института и помочь мне, ибо никто не хочет понять того, как тяжело переживаю я этот момент. Я на все буду готов, если никто не отзовется, ибо у меня нет больше сил. Я не враг… Мои дни сочтены, никто не идет нам навстречу. Вы простите меня за все. К смерти своей я еще напишу Вам много (завещание)» (т. 5, л. д. 3–4, 7–8).
На первых допросах в ходе предварительного следствия жена Николаева Драуле М. П. и его сестра Рогачева Е. В. также подтвердили, что Николаев очень болезненно переживал увольнение с работы и привлечение к партийной ответственности, выражал тревогу по поводу материального положения семьи, находился в подавленном состоянии.
Из приобщенной к делу переписки, писем и дневников, которые были изъяты у Николаева и его родственников, не усматривается, что Николаев являлся членом какой-либо террористической организации, подготовившей и совершившей убийство Кирова.
Об отсутствии подобной группы или организации подтвердил один из руководителей органа предварительного расследования по делу об убийстве С. М. Кирова Люшков Г. С., который бежал из СССР и 3 июля 1938 г. в японской газете «Иомиури» писал: «Все эти мнимые заговоры никогда не существовали и все они преднамеренно сфабрикованы. Николаев безусловно не принадлежал к группе Зиновьева. Он был ненормальный человек, страдавший манией величия. Он решил погибнуть, чтобы стать историческим героем. Эго явствует из его дневников» (т. 65, л. д. 289–298).
В исследованных в ходе дополнительных проверок уголовного дела оперативных материалах ОГПУ – НКВД тридцатых годов также не установлено каких-либо данных, свидетельствовавших о принадлежности осужденных к подпольным контрреволюционным террористическим организациям.
Бывший сотрудник УНКВД по Ленинградской области Макаров Н. И., занимавшийся с 1929 г. обработкой агентурной информации о троцкистах и зиновьевцах, в 1956 и 1961 гг. показал: «Я с полной ответственностью заявляю, что по учетным данным УНКВД на зиновьевцев и троцкистов Николаев не значился и не был известен как лицо, имевшее какую-либо связь с Румянцевым, Котолыновым и другими. Аресты лиц, ранее примыкавших к оппозиции, начались после доклада Сталину 2 декабря 1934 г. и данных на них. Во время допросов ко мне в кабинет заходили члены комиссии ЦК ВКП(б) Ежов и Косарев, которые ориентировали арестованных на то, что убийство Кирова подготовлено зиновьевцами» (т. 63, л. д. 40–50; т. 69, л. д. 66–71).
Допрошенные в январе 1935 г. руководящие работники УНКВД по Ленинградской области Запорожец И. В. и Горин-Лундин А. С. показали, что в отношении членов троцкистско-зиновьевской оппозиции проводились разработки, однако данных о контрреволюционной деятельности Левина, Котолынова и Румянцева не было получено.
Левин, Котолынов, Румянцев, Мандельштам, Мясников, Сосицкий и Шатский на предварительном следствии и в суде виновными себя не признали и показали, что в 1927–1928 гг. принадлежали к троцкистско-зиновьевской оппозиции, за что были исключены из членов ВКП(б). В последующем они отошли от оппозиции и все, за исключением Шатского, были восстановлены в партии. Указанные осужденные на допросах категорически отрицали свою принадлежность к так называемому «Ленинградскому центру» и причастность к разработке плана и организации убийства Кирова. Каких-либо связей с Николаевым они не поддерживали, и о его намерении совершить террористический акт им не было известно.
Юскин, Соколов, Звездов, Ханик, Антонов и Толмазов на допросах, а также на очных ставках с Николаевым заявляли, что о готовящемся Николаевым убийстве Кирова они не знали и к совершению этого преступления не причастны.
После окончания предварительного следствия некоторые обвиняемые обратились с заявлениями, в которых также отрицали свое участие в убийстве Кирова.
Так, в заявлении от 27 декабря 1934 г. Котолынов писал: «…О существовании контрреволюционной террористической подпольной группы… мне ничего не было известно… ни политических настроений, ни политических взглядов Николаева я совершенно не знал… Не знал, принадлежал ли он к зиновьевской оппозиции… Показания Николаева обо мне есть просто ложь, клевета или бред сумасшедшего…»
Румянцев в заявлении от 27 декабря 1934 г. указывал: «…Мне предъявлено обвинение тов. Мироновым по ст. ст. 58-8 и 58–11 УК в том, что я являюсь одним из руководителей контрреволюционной организации в Ленинграде, ставшей на путь террора Это простая и роковая ошибка. Я действительно до 1929 г. состоял членом оппозиции и порвал с ними…» (судебное производство, т. 1, л. д. 35–35а, 39).
Обвинение Котолынова и Николаева в установлении и поддержании связей с консулом Латвии в г. Ленинграде Бисенексом и получении от него 5000 рублей на нужды контрреволюционной организации также не подтверждается материалами дела.
На первых допросах Николаев вообще отрицал какую-либо связь с иностранными гражданами. Затем, показав об одной встрече с консулом, Николаев утверждал, что никаких денег от консула он не получал. И только на последующих допросах Николаев стал заявлять о получении 5000 рублей.
Котолынов показания Николаева не подтвердил, а в судебном заседании заявил, что Латвийское консульство он не посещал, никаких денег не получал и показания Николаева в этой части являются «исключительной клеветой».
Бывший консул Латвии в г. Ленинграде Бисенекс, осужденный в 1941 г., также категорически отрицал какую-либо связь с Николаевым и Котолыновым.
Не установлено таких данных и в результате проверки архивных материалов МИД Латвии.
Кроме того, Военная коллегия Верховного Суда СССР не дала юридическую оценку указанному эпизоду и вышла за рамки предъявленного обвинения, поскольку на предварительном следствии этот эпизод Николаеву и Котолынову в вину не вменялся.
Анализ материалов уголовного дела и материалов проверок свидетельствует, что предварительное расследование и судебное разбирательство по данному делу проведены с грубейшими нарушениями закона. Аресты лиц, привлеченных к уголовной ответственности, проводились без санкции прокурора. Обвиняемым не разъяснялись их права на предварительном следствии, по существу предъявленного обвинения они не допрашивались, в протоколах лишь отмечалось, что они подтверждают ранее данные показания. Протоколы некоторых допросов готовились заранее, в них отсутствуют подписи допрашиваемых и лиц, проводивших допросы, а также даты и время их проведения. Первые допросы Николаева, проведенные в день совершения убийства и на следующий день, протоколами не оформлялись. Наиболее важные, подтверждающие версию следствия, протоколы готовились заранее. После окончания расследования обвиняемые с материалами дела не были ознакомлены, а их письменные ходатайства об этом не были удовлетворены.
Судебное разбирательство, как и предварительное расследование, велось с явным обвинительным уклоном. Допрос Николаева проводился в отсутствие других подсудимых. Стенограмма судебного заседания корректировалась, и первые показания Николаева о том, что убийство он совершил по личным мотивам, в стенограмме не отражены.
Судьи Матулевич и Горячев, принимавшие участие в рассмотрении данного дела, в пятидесятых годах показали, что председательствующий по делу Ульрих получил от Сталина указание приговорить всех подсудимых к расстрелу. Приговор по делу был отпечатан на машинке в г. Москве до начала судебного заседания.
Бывший работник НКВД Кацафа А. И. на допросах в 1956 г. и 1960 г. показал, что по распоряжению следователя Агранова он находился вместе с Николаевым в камере и охранял его, а также присутствовал при исполнении приговора. Николаев рассказывал ему, что убийство Кирова он совершил по личным мотивам. Следователи Дмитриев и Агранов обещали ему сохранить жизнь, если он будет давать показания о контрреволюционном заговоре. После суда Николаев кричал, что он оклеветал своих товарищей, что ему обещали сохранить жизнь, но обманули. Перед исполнением приговора в отношении Котолынова Агранов и Вышинский требовали от него рассказать «правду», на что Котолынов ответил: «Весь этот процесс – чепуха. Людей расстреляли, сейчас расстреляют и меня. Но все мы, за исключением Николаева, ни в чем не виновны. Это сущая правда».
Бывшие работники НКВД СССР Агранов, Миронов, Лулов, Дмитриев, Коган, Коркин, Молочников, Стромин и другие, принимавшие непосредственное участие в расследовании дела, в последующем были осуждены за незаконные аресты, фальсификацию дел и другие нарушения закона.
Выделенные в 1935–1936 гг. из данного уголовного дела другие дела в отношении так называемой «ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы Сафарова, Залуцкого и других», в отношении так называемых троцкистско-зиновьевских «московского» и «объединенного» центров Зиновьева, Каменева, Бакаева, Евдокимова и других, которые также обвинялись в подготовке к убийству Кирова, в последующем были пересмотрены и все осужденные (свыше 100 человек), за исключением Сафарова, реабилитированы.
На основании изложенного и руководствуясь п. 1 ст. 18 Закона о Верховном Суде СССР, Пленум Верховного Суда СССР постановил: приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 28–29 декабря 1934 г. в отношении Котолынова Ивана Ивановича, Шатского Николая Николаевича, Румянцева Владимира Васильевича, Мандельштама Сергея Осиповича, Мясникова Николая Петровича, Левина Владимира Соломоновича, Сосицкого Льва Ильича, Соколова Георгия Васильевича, Юскина Игнатия Григорьевича, Звездова Василия Ивановича, Антонова Николая Семеновича, Ханика Льва Осиповича., Толмазова Андрея Ильича отменить и дело прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления.
Этот же приговор в отношении Николаева Леонида Васильевича в части осуждения его по ст. 58–11 УК РСФСР – отменить и дело прекратить за отсутствием в его действиях состава преступления.
В остальной части приговор в отношении Николаева Леонида Васильевича оставить без изменения.
«Вестник Верховного Суда СССР». 1991. № 4.
Глава 9. ЗДОРОВОЕ СЕРДЦЕ
«Медицинское» убийство. – Миф продержался полвека. – Тайный порок. – Разногласия. – Ангина или запой? – Невообразимые слухи. – Истина проясняется.
Делегаты VII Всесоюзного съезда Советов, открытие которого назначалось на шесть часов вечера 25 января 1935 года, начали прибывать в праздично украшенную столицу за несколько дней. И хотя на вокзалах Москвы звучали оживленные разговоры, а на лицах встречавших светились улыбки, общее настроение было тревожно-подавленное. Город еще не пришел в себя от прошлогоднего декабрьского выстрела в Смольном. Убийство Кирова порождало массу слухов, они множились, вселяя смутное чувство беспокойства и опасности.
Приехавшие из дальних районов страны депутаты, пользуясь пребыванием в Москве, спешили в наркоматы, утрясали бесконечные хозяйственные дела. Напряженность витала и в наркоматовских кабинетах. Она не исчезала и по вечерам, когда менее информированные периферийные работники собирались за чаем у своих московских знакомых. И здесь разговоры крутились вокруг зловещего выстрела в коридорах Смольного.
Фамилии убийц знали из сообщений печати. Пару недель назад в газетах были напечатаны обвинительное заключение, а также приговор Военной коллегии Верховного суда СССР. Мало кто знал, что оба документа отредактированы лично Сталиным. Впоследствии это будет установлено почерковедческой экспертизой. Более того, выяснится, что приговор был отпечатан в Москве и привезен в Ленинград, где проходило закрытое заседание Военной коллегии. Тем самым подтверждается – судьба подсудимых решалась совсем в другом месте. Пройдет время, и станет бесспорным факт личного вмешательства Сталина в ход предварительного следствия и судебного разбирательства по данному делу.
В январе 1935 года об этом не знали. Приговор Военной коллегии – смертная казнь для всех четырнадцати подсудимых, приведенный в исполнение через час после оглашения, – был встречен с одобрением. По стране прокатилась волна многочисленных митингов, собраний трудящихся, на которых гневно клеймили кровавое злодеяние зиновьевской банды, принимались резолюции в поддержку справедливой кары подлых убийц. Вряд ли у кого могло шевельнуться сомнение в причастности зиновьевцев к убийству Кирова – Сталин немало сделал для того, чтобы убедить общественное мнение и особенно партийные организации в незыблемости версии о террористической деятельности зиновьевцев. В то время, когда делегаты VII съезда Советов гоняли чаи у своих московских знакомых, кремлевская фельдсвязь развозила по республикам, краям и областям увесистые тома «Сборника материалов по делу об убийстве тов. Кирова». Это были протоколы допросов Леонида Николаева, других обвиняемых, свидетелей, которые принявший к своему производству дело об убийстве Кирова заместитель наркома внутренних дел СССР Я. Агранов регулярно направлял Сталину. Приехавшие в Москву депутаты уже успели познакомиться с отправленным 18 января на места в партийные и комсомольские органы, составленным лично Сталиным закрытым письмом ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством С. М. Кирова».
В этом письме Сталин от имени ЦК партии обвинил всех бывших зиновьевцев в том, что они «стали на путь двурушничества, как главного метода своих отношений с партией… стали на тот же путь, на который обычно становятся белогвардейские вредители, разведчики и провокаторы». В письме давалась прямая директива об аресте зиновьевцев: «…в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии – его надо еще арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь государства пролетарской диктатуры». Изложенные Сталиным в закрытом письме установки вызвали грубейшие нарушения законности, которые привели к массовым репрессиям не только бывших оппозиционных групп, но и руководящих кадров и ни в чем не повинных людей.
Еще в декабре 1934 года в Москве арестовали и этапировали в Ленинград Евдокимова, Бакаева, Шарова, Куклина. После зверских избиений резиновыми дубинками они «признались», что составляли ядро так называемого «Московского центра». После того, как за Зиновьевым и Каменевым захлопнулась дверь арестантской камеры, страх поселился в тысячах квартир. Словно черная кошка пробежала между людьми, которые еще вчера ходили друг к другу в гости, дружили семьями, вместе проводили выходные дни. На смену прежним открытости и дружелюбию пришли скрытность, недоверие, подозрительность.
Пот прошибал от таких откровений. Наслышавшись о замаскированных двурушниках, с опаской посматривали на ленинградскую делегацию. Она держалась особняком. При регистрации к ней не бросались, как прежде, фотокорреспонденты, отдавали предпочтение совсем уж малоизвестным городам. Кто-кто, а газетеры первыми чувствуют конъюнктуру, нос по ветру держат. По гостинице, где жили делегаты съезда, прошелестел слушок: подготовлено решение ЦК ВКП(б) о выселении из города тысячи ленинградцев. Нет, их не постигнет участь арестованной после 1 декабря 1934 года тысячи несчастных, которым предъявлены обвинения в причастности к контрреволюционной деятельности. Новой тысяче жертв пока отказано в праве жить в Ленинграде, уж больно она неблагонадежна. Делегатов из Ленинграда стали еще больше обходить стороной, на них, не имевших ни малейшего отношения к драме, разыгравшейся в Смольном, тем не менее падали отблески тайны, следы которой напрасно надеялись увидеть на их лицах простодушные провинциалы.
И только один-единственный раз у ленинградцев, кажется, отлегло от сердца. Случилось это в день открытия съезда. Закончилось заседание коммунистической фракции, до открытия съезда оставалось немного времени. Все двинулись в буфет. Ленинградцы были возбуждены. Сияя улыбками, обсуждали какую-то, явно обрадовавшую их, новость. Вскоре за ближними столиками узнали: прекращено следствие по факту гибели Борисова, охранника Кирова. Освобождены взятые под стражу второго декабря 1934 года работники НКВД, которые должны были доставить Борисова на допрос к Сталину. Внезапная смерть человека, охранявшего Кирова в момент его убийства, а также обстоятельства, при которых погиб Борисов, вызвали подозрения о том, что последний мог быть убит заговорщиками, а авария автомашины, на которой его везли к Сталину, инсценирована. Как известно, в пути следования автомобиль неожиданно съехал с проезжей части дороги на тротуар, где ударился о стену дома. При этом Борисов, сидевший в кузове, получил травму черепа и, не приходя в сознание, скончался.
Все, кто ехал в старом грузовике (другой машины просто не оказалось под рукой) с Борисовым, были арестованы. Их допрашивали лично Ежов, Агранов и Косарев. Однако ожидаемых признаний в убийстве Борисова не последовало. Водитель Кузин и сидевший рядом с ним оперуполномоченный Малий не отступали от первоначальных показаний, согласно которым автомашину во время движения резко бросило вправо, она выехала на тротуар и ударилась правой стороной о дом, в результате чего и погиб Борисов. Это же подтверждал сотрудник УНКВД Виноградов, сидевший с Борисовым в кузове автомашины, а также постовой милиционер Крутиков, который находился вблизи и являлся очевидцем происшествия. В пользу арестованных свидетельствовали и данные технической экспертизы, согласно которой причиной аварии явилась неисправность передней рессоры. Судебно-медицинское заключение также констатировало возможность получения травм черепа при автопроисшествии.
Значит, смерть наступила в результате автомобильной аварии, причиной которой была неисправность грузовика? Значит, заговора с целью убрать охранника, который, возможно, тоже был втянут в преступную зиновьевскую группу, не существовало? Вздох облегчения готов был вырваться из груди ленинградцев – Малий, Кузин и Виноградов освобождены из-под стражи, подозрения отметены, «сообщников» искать не будут, волна арестов не коснется новых людей. Но не тут-то было. Напрасно тешила себя надеждами ленинградская делегация. Пройдет всего два года с небольшим, и в июне 1937-го Кузина, Малия, Виноградова и других, кто имел отношение к доставке Борисова в Смольный, где его ждал Сталин, вновь арестовали. После жестоких избиений Кузин показал, что Малий вырвал у него руль автомобиля и направил машину в здание. На первых допросах Малий и Виноградов отрицали это, но после пыток не выдержали и стали говорить, что авария была совершена умышленно по заранее разработанному плану с целью убийства Борисова. В суде Виноградов отказался от этих показаний и стал отрицать свою вину в гибели Борисова. Тем не менее Виноградов, Малий и другие работники НКВД, хоть в какой-то степени причастные к тому злополучному рейсу, были расстреляны. После XX съезда партии возникли подозрения, что таким образом Сталин заметал следы и убирал всех свидетелей убийства Кирова, организованного органами НКВД по прямому указанию вождя всех времен и народов. Как бы там ни было, но факт остается фактом: смерть Кирова обошлась репрессиями 90 тысяч наших сограждан только в Ленинграде и области.
Зарождалась кровожадная традиция – массовыми казнями десятков тысяч невинных соотечественников отмечать гибель ближайших сподвижников тирана. Вот почему высокие своды Большого Кремлевского дворца, где проходил VII съезд Советов, казалось, закачались в помутившихся от ужаса зрачках собравшихся здесь людей, которым объявили, что запланированный на сегодня доклад первого заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР и Совета Труда и Обороны, председателя Комиссии советского контроля, члена Политбюро Центрального Комитета ВКП(б) товарища Куйбышева не состоится в связи с его внезапной кончиной. О естественной смерти почти никто не подумал. Обстановка подозрительности, вредительства, шпиономании была столь сильна, что в голову ничего, кроме мыслей о неразоблаченных врагах, не приходило. Терялись в догадках: кто, по чьей указке? Первого декабря убили Кирова, не прошло и двух месяцев, как наступил черед новой жертвы. Не иначе, дело рук наемных палачей из троцкистско-зиновьевской банды. Конечно, не простили товарищу Куйбышеву его неугасимой ненависти к смертельным врагам генеральной линии партии. Свели счеты. Да, товарищ Куйбышев умело громил всех, кто пытался внести разложение в ряды большевиков, кто стремился заразить партию и рабочий класс неверием в победу социализма в СССР. Он был непримирим к гнусным предателям, разоблачал их на съездах, конференциях, на собраниях трудящихся. Отомстили…
Они боялись его, талантливого публициста и оратора, чье полемическое искусство было нацелено против них, и постарались убрать с дороги. Они давно вынашивали свой чудовищный замысел, и события, связанные с гибелью Кирова, ускорили его осуществление. Куйбышев был близким другом Кирова еще с гражданской войны, и смерть товарища переносил особенно тяжело. Было видно, что он это дело в покое не оставит. Выступая в начале января с докладом правительства на Московском областном съезде Советов, Куйбышев сказал, что жалкие и презренные подонки убийством Кирова сами подвели итог своей деятельности, став непосредственными исполнителями заданий международной контрреволюции, и тем завершили свой бесславный, предательский путь. Отметив, что настоящие победы – это те, которые добыты в результате систематической жестокой борьбы с сопротивлением классового врага и его агентов – «правых» и «левых» оппортунистов, Куйбышев говорит о том, что нельзя ни на минуту ослаблять классовую бдительность. Наоборот, подчеркивает он, нашим руководящим принципом и дальше должно быть усиление классовой бдительности, еще большее сплочение вокруг партии, вокруг товарища Сталина. Поняв, что им всем грозит поголовное разоблачение и справедливая кара, троцкисты-зиновьевцы поспешили расправиться с верным соратником товарища Сталина.
Примерно так думали если не все, то большинство людей, которых принуждали думать в заданном великим режиссером направлении. Куйбышев, как никто иной, старательно ассистировал Сталину в утверждении провозглашенной вождем непреложной по тем временам истины. Чем успешнее будет продвигаться дело социалистического строительства, тем больше накал классовой борьбы. Не кто иной, как Николай Иванович Бухарин, еще в 1929 году открыто критиковавший пресловутую теорию обострения классовой борьбы, говорил, что ее наметил товарищ Сталин, а особенно развил и «гениально» углубил товарищ Куйбышев. Вот почему, когда 26 января в газетах появилось правительственное сообщение о причине скоропостижной смерти Куйбышева, это было полнейшей неожиданностью. Диагноз – склероз сердца – не укладывался своей обыденностью в воспаленное постоянными призывами к бдительности воображение. Уж очень непривычно: Куйбышев, гроза многих врагов партии, и рядовой сердечный приступ. Ни леденящих кровь подробностей мести, ни раскрытых заговоров, ни вероломства подосланных убийц, прикидывавшихся друзьями, ни хитроумно подстроенных ловушек. Все было настолько просто и буднично, что в это не хотели верить. Массовое сознание, подогреваемое сообщениями о раскрытии заговоров против кремлевских вождей, провала очередных террористических актов, официальным сообщением не удовлетворилось. Хотелось чего-то этакого.
И оно появилось. К вящему удовольствию пылкой части наших сограждан, которые, искренне поверив в массовый характер вредительства, воспылали вдруг неистребимым желанием обличать, клеймить, принимать резолюции с требованием смерти подлым псам – предателям рабочего класса. На старательно вспаханную и терпеливо обработанную почву сыпались семена, рассчитанные только на этот предварительно подготовленный слой, и он принял их, благодарно и удовлетворенно. Наконец-то вскрылась черная тайна злодейского умерщвления Валериана Владимировича. Не мог такой человек умереть своей смертью. Не дала бы преступная троцкистско-зиновьевско-бухаринская шайка. Правда пришла через три года. Оказывается, при содействии отпетых мерзавцев, гнусных отравителей, троцкистско-бухаринские бандиты уже давно, исподтишка, трусливо маскируясь, прикидываясь друзьями Куйбышева, разрушали его здоровье ядовитыми лекарствами. Они безжалостно терзали его и без того больные нервы, издерганные в царских тюрьмах и ссылках. Они с дьявольским хладнокровием надрывали его и без того измученное суровой тридцатилетней борьбой сердце. И, наконец, они влили яд в это могучее, пламенное сердце – и оно перестало биться и пылать.
Так коварно и подло расправились лютые враги советского народа с одним из благороднейших людей ленинско-сталинской эпохи. За что же уготована ему такая участь? Они отомстили ему за то, что он в течение тридцати лет был преданным боевым соратником великих Ленина и Сталина. Троцкистско-бухаринские изверги мстили ему за то, что он мешал им творить их гнусное, черное дело. Они мстили ему за то, что во времена царизма он непримиримо выступал против меньшевиков, эсеров, анархистов, против всех ликвидаторов и соглашателей, предававших интересы трудящихся. Они мстили ему за то, что он до конца своей доблестной жизни громил и уничтожал изменников, предателей, шпионов и диверсантов из троцкистско-бухаринской своры. И особенно озлоблен был кровавый пес фашизма Троцкий, которого Куйбышев беспощадно разоблачал вплоть до последних дней своей жизни. Жгучих слов великого, пламенного энтузиаста социалистической стройки, полных благородной веры в дело социализма и священного гнева против врагов народа, не мог забыть и простить заклятый из заклятых врагов народа злобно-мстительный Троцкий. И он подослал своих гнусных убийц.
