Текст книги "Карабарчик"
Автор книги: Николай Глебов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Конские состязания в Теньге начались с борьбы. Утром на небольшой площадке перед волостной управой стал собираться народ. Кайдалов с приставом сидели на венских стульях, которые привез из Улалы богатый Аргымай. Возле них на скамейках расположились Зотников со своим другом Яжнаем и местная знать. За спиной Евстигнея, в новой ситцевой рубахе и яловых сапогах, стоял Чугунный.
Сапок хлопнул в ладоши. На круг вышел борец, любимец теньгинского старшины Тужелей. Играя могучими мышцами рук, он оглядывал толпу.
– Есть борцы? – приподнимаясь с узорчатой кошмы, спросил Сапок.
Толпа молчала. Схватиться с известным силачом охотников пока не находилось.
– Есть борцы? – вторично спросил старшина и, не получив ответа, самодовольно погладил усы. – Боятся, – усмехнулся он, подмигнув исправнику, – трусят. Кто желает? – повторил Сапок свой вопрос.
Из толпы вышел молодой парень и, сбросив шубу, встал против Тужелея. Схватка была короткой. Ноги молодого борца мелькнули в воздухе, и он, охнув, упал на землю.
– Ловко! – довольный Сапок посмотрел на своих гостей.
– Есть борцы? – послышался насмешливый голос Аргымая.
– Есть! – на круг вышел Темир. – Есть! – Он поднял руку и легким шагом направился к Тужелею.
Противники схватились. Сделав несколько кругов, Темир неожиданно упал.
Раздались испуганные голоса. Но, падая, Темир успел упереться ногами в толстый живот Тужелея, и в тот же миг огромная туша знаменитого борца, перелетев через голову охотника, грохнулась на землю.
В толпе раздался гул одобрения. Сапок вскочил на ноги и, переваливаясь, точно утка, торопливо подошел к своему любимцу.
Темир, тяжело дыша, поднялся.
– Не нравится мне этот молодчик, – шепнул исправник на ухо Огаркову.
– Не знаю, чей это парень, слишком свободно себя держит, – поддакнул пристав. – Сапок, что это за птица?
Старшина развел руками:
– Первый раз вижу.
– Это охотник Темир, сын Мундуса из стойбища Мендур-Сокон. – ответил за старшину кривой Яжнай. – Сейчас его проучат! – Он дружески похлопал по плечу Чугунного.
Иван покосился на Огаркова и наклонил ухо к Евстигнею.
Тот зашептал:
– Алтайца надо свалить. Осилишь – четверть водки поставлю. Не осилишь – пеняй на себя.
– Есть борцы? – снова раздался громкий голос Аргымая.
– Есть! – прогудел Иван и, сняв ситцевую рубаху, обнажил волосатую грудь.
Кайдалов поднялся на ноги.
– Посмотри, Фрол Кузьмич, – обратился он к приставу, – ведь это настоящий Геркулес.
Чугунный согнул руку, на которой образовались твердые, как дерево, мускулы, и поиграл ими перед изумленным гостем.
– Геркулес… – протянул исправник. – В цирке бы ему только выступать.
– Подкову ломает, – улыбнулся Евстигней, – медный пятак на пальцах гнет.
– Изу-ми-тельно! – покачал головой Огарков. – Ты этого алтайца к ихнему злому духу не вздумай отправить, – сказал он шутливо Чугунному.
– Сам дорогу найдет! – Оскалив зубы, Иван вышел на круг. Темир сидел на корточках, обтирая обильно катившийся пот.
– Отдохнуть надо, – сказал он Чугунному.
– Отдохнешь на том свете, – усмехнулся тот.
– Неправильно! Дать отдых! – зашумела толпа.
– Он уклоняется от боя, – поднимаясь с лавки, заявил Евстигней. – Трусит.
– Будешь принимать бой или нет? – расставив ноги, Чугунный встал перед охотником.
– Однако скоро ты забыл Мендур-Сокон. Надевай кушак! – бросил Темир Чугунному и поднялся на ноги.
Несколько минут длилась напряженная борьба. Вдруг Иван, охватив длинными руками гибкое тело Темира, стал сжимать его в своих страшных объятиях. Казалось, еще несколько секунд, и Темир потеряет сознание.
Напряжение передалось толпе.
– Дави его! – орал Зотников.
– Дави, чтоб душа из него вышла! – кричали казаки.
– Дави! – Глаза Аргымая блестели.
– Геркулес, браво! – хлопал исправник в ладоши.
Сидевшие ближе к кругу пастухи и охотники вскочили.
– Зачем душить человека? Честно надо бороться! – зашумели они.
Темир побледнел. Собрав силы, он с трудом развел руки Чугунного и рывком поднял его к себе на грудь. Остальные события произошли молниеносно. Темир круто повернул Чугунного вокруг себя и выставил ногу.
Не чувствуя опоры, силач упал.
Толпа ахнула.
Чугунный медленно поднялся с земли. Часто дыша, поспешно сунул руку в карман широчайших плисовых шаровар и выхватил свинчатку[21]21
Свинчатка – бабка, налитая свинцом.
[Закрыть].
Темир отпрянул. Не дожидаясь нападения, точно барс, он метнулся к противнику и нанес ему стремительный удар.
– Так его, конокрада! – Кирик и Янька в восторге захлопали в ладоши.
Взревев от боли, Чугунный опустился на землю.
Второй удар отбросил его от середины круга, и, покатившись, точно чурбан, Чугунный оказался у ног Кайдалова.
Восторженный гул охотников и пастухов сопровождал каждое движение Темира. Когда охотник сделал шаг вперед, чтобы нанести третий удар, раздался недовольный голос исправника:
– Прекратить!
Евстигней подошел к своему работнику. Чугунный сидел на земле с закрытыми глазами, не шевелясь.
– Ловко он тебя отделал! – зло усмехнулся хозяин. – Осрамил ты меня не только перед алтайцами, но и перед господином исправником, – мотнул он головой вслед Кайдалову, который шел к волостной управе. – А свинчатку-то зачем вытащил?
– Не утерпел, Евстигней Тихонович, привычка.
– За эту привычку мне придется Кайдалову и Огаркову по сотне дать. Поднимайся, хватит лежать.
Чугунный с трудом поднялся с земли и понуро поплелся за хозяином.
* * *
Потерпев поражение в борьбе, Чугунный с Зотниковым деятельно готовились к бегам.
Утром Степа делал проминку коню. Поджарый бегунец часто перебирал тонкими ногами и рвался на простор.
– Ты ему воли на первых порах не давай, – поучал Евстигней сына, – попридерживай. Если будут обгонять, не беда. Дай волю верст через семь.
Степка кивал головой.
– А бить нагайкой можно?
– Только перед концом, когда впереди будешь. Почаще его ногами пошевеливай.
А на другом конце стойбища, в кустах у реки, сидели Темир, Кирик и Янька.
– Вчера Сапок объявил народу, что условия состязания остаются прежними: он поклялся сдержать свое слово. Если Буланый не подведет, ты будешь свободен, Кирик. Пойду, однако, сделаю заявку на бега. – Темир поднялся и, раздвинув кусты, исчез за их зеленой стеной.
Ребята остались одни.
– Кирик, когда будешь ехать возле той горы, – показал Янька рукой на дальнюю гору, – я встречу тебя там, ладно?
Кирик молча кивнул головой.
– А знаешь что? – Янька придвинулся к другу. – Только Степке не поддавайся. Он поедет на рыжем бегунце.
– Знаю!
Через несколько минут вернулся Темир.
– Не подкачай, – сказал он озабоченно Кирику и подсадил его на коня.
Буланый скосил глаза на седока.
– Волю дай, не доезжая до Теньги версты за две. Но, если увидишь, что Буланый рвется сильно вперед, не держи. По бокам ногами не бей: не любит. Повод держи крепче. Айда!
* * *
Наездники выстроились в ряд.
Внимание всех привлек стройный, в яблоках красавец-конь.
«Должно, Аргымая, нездешней породы», – подумал Кирик. На вороной кобылице Яжная сидел какой-то незнакомый мальчик.
Справа в ряду виднелся рыжий конь. Во всаднике Кирик узнал Степку. Тот разговаривал с подростком, сидевшим на кауром[22]22
Каурый – светло-каштановый, желто-рыжий.
[Закрыть] коне.
Рядом с Кириком горячилась темно-гнедая кобылица. На ней сидел племянник местного бая Манжи.
Кто-то хлопнул три раза в ладоши и подбросил шапку вверх.
Кони рванулись вперед. Первой выскочила на дорогу и стала набирать скорость вороная кобылица Яжная. За ней несся, раздувая ноздри и храпя, чужеземный конь в яблоках. Опустив свободно поводья, мчался на рыжем коне Степка. Голова в голову бежали темно-гнедая кобылица бая Манжи и каурый конь.
Буланый сначала бежал неохотно и только на третьем километре перешел на волчьи скачки. Сидеть на нем было трудно. Кобылица Яжная и конь в яблоках скрылись из виду.
На пятом километре Буланый обогнал кобылицу Манжи и каурого. Впереди было только трое. За поворотом Кирик увидел вороную Яжная и рыжего коня Степки. Буланый сравнялся с ними, и Кирик почувствовал резкую боль в спине: Степка ударил его нагайкой и крикнул злобно: «Посторонись, нищенок?».
Кирик пригнулся к гриве коня, новый удар прошелся по его голым плечам. Закусив губу от боли, Кирик первый раз ударил Буланого. Буланый затоптался на месте. Рыжий конь Зотникова оказался впереди. Сзади послышался дробный стук копыт темно-гнедой кобылицы, и мимо Кирика, размахивая плетью, промчался племянник Манжи. Но Буланый успокоился и помчался вперед. До рыжего коня Степки оставалось с полкилометра: было заметно, что рыжий начал сбавлять бег. Буланый нагнал его на седьмом километре. Конь в яблоках и вороная кобылица Яжная далеко ушли вперед.
«Не придти мне первому», – подумал Кирик в отчаянии и, наклонившись к уху коня, прошептал ему, как другу:
– Вперед!
Буланый помчался. На дороге показалось легкое облачко пыли, и через несколько минут Кирик увидел кобылицу Яжная, которая бежала позади чужеземного коня.
– Вперед!
Чуть наклонив голову к земле, Буланый летел, точно ветер.
Вороная Яжная косила кровавые глаза на бежавшего уже рядом с ней Буланого, но дороги не уступала.
– Отставай, а то огрею! – крикнул Кирику ездок и замахнулся нагайкой.
Кирик вспыхнул от обиды и, подавшись вперед, ласково потрепал гриву коня:
– Вперед!
Буланый, чувствуя ласку седока, помчался во весь карьер. Он опередил кобылицу Яжная и стал догонять арабского коня, вот поравнялся с ним…
Промелькнул кричавший что-то Янька. Замелькали одинокие аилы Теньги, была уже видна сверкающая на солнце крыша дома волостной управы.
– Вперед!
Точно по воздуху, несся алтайский конь. Еще километр. Зоркие глаза Кирика уже заметили толпу народа. Кто-то кричал, подбрасывая шапку вверх; более нетерпеливые выбегали на дорогу.
– Мой идет впереди! – довольный Аргымай потер руки и улыбнулся исправнику. – Две тысячи золотом платил. Лошадь чистокровной арабской породы. Купил в Москве у князя Шаховского. Табунный конь, шибко хорош!
Взглянув еще раз на дорогу, Аргымай в изумлении округлил глаза и, заикаясь от волнения, не веря самому себе, спросил:
– Сапок, чья впереди?
Сапок не успел ответить.
– Дорогу! Дорогу! – прозвенел ликующий голос Кирика.
Толпа шарахнулась, и Буланый промчался по узкому людскому коридору. За ним, раздувая бока, несся конь Аргымая.
Только у реки Кирику удалось сдержать Буланого. Усталый, мальчик свалился на руки Темира.
Кобылица Яжная пришла третьей, за ней – каурый конь, затем показался конь Степки.
– Тебя и мальчика зовут к старшине! – крикнул кто-то из толпы Темиру.
Передав лошадь сияющему Яньке, охотник направился вместе с Кириком к Сапоку. Толпа расступилась, давая им дорогу.
Лицо старшины было мрачно. Аргымай беспокойно ерзал на стуле. Исправник, заложив ногу, курил папиросу.
– Что просишь, мальчик? – спросил Кирика Сапок.
Кирик посмотрел на исправника и сказал тихо:
– Разрешите мне жить в Тюдрале, вместе с Янькой.
Бросив окурок, исправник в недоумении посмотрел на Кирика:
– Не понимаю!
Сняв шапку, Темир пояснил:
– Мальчик – сирота. Жил на заимке Зотникова. Там ему было трудно, хозяева часто били, и он убежал. Я нашел его в тайге полузамерзшим. В Тюдрале есть русская семья бывшего зотниковского работника Прокопия Кобякова. Сам он сейчас на фронте. Прокопий усыновил мальчика. Вот он и просится обратно к Кобякову.
– Как ты думаешь, Сапок? – обратился исправник к теньгинскому старшине.
– По книгам он приписан к Зотникову. Да вот и сам Евстигней Тихонович, – Сапок поманил богатого заимщика. – Иди-ка сюда. Наездника узнаешь? – показал он на прижавшегося к Темиру Кирика.
– Да ты как сюда, разбойник, попал? – Евстигней сделал попытку схватить Кирика за руку.
– Не тронь! – Темир заслонил собой мальчика. – Сапок, – повернулся он к старшине, – сирота ждет обещанного. Ты при народе объявил, что победителю даешь все, что он попросит. Народ надеется на твое слово.
Сапок молчал.
Зотников, подобострастно наклонившись к Кайдалову, что-то торопливо зашептал ему на ухо.
Кайдалов поднялся со стула, щелкнул портсигаром и бросил небрежно:
– Я уважаю ваши обычаи, но… прежде всего закон. И я не позволю его нарушать. Мальчишка принадлежит Зотникову, да-с, Зотникову! – крикнул он уже визгливо.
– Из гнилого рта не жди добрых слов, – горько усмехнулся Темир. – Ваш закон защищает таких, как Зотников и Яжнай – воров и конокрадов…
– Молчать, разбойник! – Сапок замахнулся на Темира.
Кайдалов сделал знак приставу. Тот оглушительно засвистел.
– Темир, уходи! Полиция! – крикнул кто-то из толпы.
– Я тебя не оставлю, Кирик! – бросил коротко охотник и кинулся к реке, где ждал его Янька с Буланым.
Вскочив на коня, Темир помчался по дороге. Вслед ему прохлопало два-три выстрела.
– Фрол Кузьмич, – обратился Зотников к приставу, – надо парнишку посадить под замок, а то убежит. – Он показал на Кирика. – А заодно и этого мошенника припрятать не мешает, – кивнул он на вертевшегося тут же Яньку.
Ребят посадили в пустой аил, где зимой жили телята, и повесили на дверь замок.
Вечером в Теньге было шумно. Богатые гости пировали, а пастухи и охотники разъезжались по своим жилищам, ругая старшину за вероломство.
Аил, куда были заперты пленники, стоял недалеко от реки, на выезде из стойбища, но и сюда доносились крики пьяных гостей, песни. Пировал, бросив охранять пленников, и казачий конвой Кайдалова.
Мальчики сидели, тесно прижавшись друг к другу.
– Надо убежать этой ночью. Если увезут тебя на заимку, оттуда не вырваться, – сказал Янька и, не торопясь, обошел аил, ощупывая его стенки. Кора лиственницы, покрывавшая аил, была крепкой. Не поддавалась и дверь.
Мальчик посмотрел на дымоход. В отверстие видно, как блестели яркие звезды. Пролезть через дымоход было невозможно: концы поставленных конусом жердей переплетались. Кроме того, мешали наружные жерди, которыми была придавлена кора лиственницы.
Янька пошарил в карманах и, нащупав перочинный ножик, стал ковырять им стенку аила. Кора подавалась туго, но, наконец, в стене образовалось отверстие, в него, правда, с трудом, но можно было просунуть руку. Однако радость ребят оказалась преждевременной: наружные жерди были расположены слишком близко друг от друга.
Мальчики пригорюнились. Ночь приближалась к концу. На востоке загорелась утренняя заря. Недалеко от аила в кустах прокричал коростель, и в густой осоке мягко прокрякал селезень. Потом, видимо, напуганная кем-то птица взмыла вверх; тихо скуля, пробежала собака, потом вернулась и, продолжая скулить, начала скрестись в дверь.
– Да ведь это Делбек! – Глядя в отверстие в стене, Кирик тихонько позвал: – Делбек, Делбек!
Пес сделал попытку прыгнуть к дыре, но скатился к основанию аила.
– Делбек нас выведет из аила! – Кирик радостно посмотрел на Яньку.
– Что у него, ключи висят сбоку, что ли? – усмехнулся Янька и глубже запахнулся в свою шубу.
Кирик не ответил. Опустившись на колени возле одной из стенок аила, он прошептал: «Делбек, Делбек, мышь!» – и легонько поскреб ногтем о кору лиственницы. Было слышно, как за наружной стенкой быстро заработал ногами Делбек, выбрасывая землю и углубляясь все дальше и дальше под основание аила. Янька понял затею друга и с восторгом посмотрел на него.
– Мышь! Искать! Мышь! – Подражая звуку скребущейся мыши, Кирик водил ногтем по коре.
Близость «добычи» возбуждала охотничий инстинкт Делбека, и собака работала энергично, углубляя проход в аил.
Рассвет приближался. Где-то за рекой послышались ржанье жеребенка и звук ботала[23]23
Ботало – большой колокольчик, подвешенный к шее домашнего животного.
[Закрыть]: стойбище просыпалось.
Наконец, к большой радости ребят, показалась голова Делбека. Оставив клок шерсти на сучковатой жерди, пес пролез к своим друзьям, уселся на задние лапы и, тяжело дыша, высунул длинный язык.
Нужно было выбираться быстрее. Кирик сильным ударом ноги отбил большой кусок коры, висевшей над «норой», и скомандовал Яньке: «Лезь!»
Ободрав плечо, Янька с трудом выбрался через отверстие, следом за ним выползли Кирик и Делбек. Час спустя, ребята шагали по дороге, направляясь к Яргольскому ущелью.
* * *
Прошло несколько дней. На Мендур-Сокон напала вооруженная охрана Сапока. Руководил набегом Тужелей.
– Где твой разбойник? – кричал Тужелей, размахивая нагайкой над лежащим возле разрушенного аила Мундусом.
– Не он разбойник, а ты, – с трудом приподнимаясь на локте, прошептал старик. – Вы граби…
Резкий удар плети прервал слова старика. Вскрикнув от боли, Мундус снова припал к земле.
Налетчики избили старого Барамая, Амата и горбатого Кичинея, разгромили несколько аилов, перешарили все постройки, но Темира не нашли.
…По стойбищам пронеслась весть: в районе Усть-Кана появилась вооруженная группа людей. Говорили, что ею руководит молодой алтайский охотник по имени Темир: бедноту он не трогает, а у богатеев уводит табуны лошадей.
Заимка Зотникова охранялась стражниками. Сам Евстигней ездил по делам в сопровождении Чугунного.
У кривого Яжная неизвестные люди угнали косяк лошадей. Келейский богач так и не смог добиться толку от своего пастуха.
– Не знаю кто… Ночь темная, собаки лают, люди кричат… Кто был, не знаю, – разводил пастух руками.
– А ты где пропадал?
– В аиле. Хотел выйти, дверь оказалась припертой снаружи колом. Утром вылез, смотрю – лошадей нет.
Яжнай выругался и поехал в Онгудай к приставу.
Огарков встретил его дружелюбно:
– Слышал, слышал! Принимаю меры. По слухам, часть лошадей обнаружена. Для проверки направил в этот район урядника. Был недавно Зотников. У него тоже табун угнали. Говорил, что лошадь с его тавром он видел у Амата. А Амат говорит, что это его конь от кобылицы, которая ему досталась от отца. Соседи подтверждают. Показывали примету. И я, признаться, не пойму, в чем тут дело – какая-то чехарда. – Пристав пожал плечами и махнул рукой.
Глава девятаяПо горам Алтая, над таежными стойбищами, из аила в аил пронеслась весть: русский царь отрекся от престола. Старшину вызвали в Бийск. С ним уехал встревоженный Зотников. Табунщики и пастухи встречали Яжная угрюмо, и бай чувствовал, что почва уходит из-под его ног.
Зотников вернулся из города хмурый:
– Плохи, Иван, дела! Говорят, в Петербурге рабочие бунтуют. Солдаты не хотят воевать. И еще слышал, – широкая борода Евстигнея приблизилась к лицу Чугунного, – будто появились какие-то большевики, и сила у них огромная. Начеку нам надо быть, – закончил он.
По стойбищам ползли слухи: богачи организуют управу. Бедноту к новой власти не допускают.
Тайга насторожилась.
* * *
Кирик, как и прежде, находился в избушке Яргольского ущелья, и Янька не оставлял его.
Однажды, бродя по лесу, ребята услышали яростный лай Делбека. Они поспешили к месту, куда их так настойчиво звал четвероногий друг.
На небольшой поляне, сплошь заросшей буйной растительностью, отмахиваясь ружьем от Делбека, стоял незнакомец. У его ног лежала матросская бескозырка, и ее черные ленты, как две змейки, прятались в траве.
Делбек злобно наступал на матроса, пытаясь схватить его.
Оттащив собаку от незнакомца, мальчики остановились на опушке, готовые в любую минуту задать стрекача.
– Эй, ребята! Далеко тут до жилья? – спросил матрос и поднял бескозырку.
– А тебе куда, дяденька? – Осмелев, Янька шагнул вперед.
– На Барнаул.
– Это надо идти сначала на Тюдралу, потом на Талицу, вниз по Чарышу.
Видимо, матрос заблудился в тайге. Изможденный вид незнакомца, едва стоявшего на ногах, вызывал у ребят жалость.
Пошептавшись с Кириком, Янька спросил:
– Ты, поди, голодный?
– Да, не сыт, – усмехнулся горько незнакомец и провел руками по давно не бритой щеке.
– Ступай за нами! – заявил решительно Янька и, пропустив вперед себя Кирика с Делбеком, зашагал за матросом.
Вечером гостю стало плохо. Лицо его горело, как в огне, он часто прикладывал руку к затылку, где была ссадина.
– Должно, раненый, – высказал свою догадку Кирик.
Ночью ребят разбудили крики больного. Матрос сполз с нар и пытался встать на ноги. Он размахивал руками, рвался вперед и только перед рассветом затих.
Янька и Кирик тихонько вышли за дверь.
– Страшно! – Кирик вздохнул. – Должно, хороший человек: о бедных все говорил, драться с богачами звал… Давай лучше посидим здесь, – предложил он приятелю.
Ребята уселись у порога и говорили о матросе до тех пор, пока не уснули.
Два дня больной не приходил в себя, и Кирик с Янькой ни на минуту не оставляли его.
Как-то на рассвете Кирик проснулся и увидел, что матрос пытался подняться на ноги.
Кирик толкнул Яньку.
Тот открыл глаза и спросил:
– Дяденька, тебе, поди, пить охота?
Матрос молча кивнул головой. Зачерпнув из казана воды, мальчик подал ее незнакомцу. Тот с жадностью припал к кружке. Напившись, спросил:
– Чей ты?
– Я тюдралинский, Прокопия Ивановича сын. Тятя с немцами дерется.
Больной понимающе кивнул головой.
– Ты, поди, есть хочешь? Мы сейчас тебя накормим и напоим. Только у нас чаю нет, пьем бадан[24]24
Бадан – многолетнее травянистое растение. Его листья употребляются в Сибири как чай.
[Закрыть]. Шибко пользительный! – затараторил Янька.
– Ну, вскипяти.
– А он, – Янька показал на Кирика, – вроде как брат мне приходится. Только он алтаец, а я русский.
– Вот и хорошо! – сказал матрос и внимательно посмотрел на ребят.
Накормив матроса, Кирик и Янька долго о чем-то шептались, потом в смущении посмотрели на своего гостя.
– Что, ребята?
– Вымыться бы тебе горячей водой надо…
– А где ее взять?
– А у нас есть казан. Мы живо вскипятим… Кирик, – заторопился Янька, – ты сбегай за хворостом, а я принесу воды.
Через час довольный матрос, полушутя, говорил:
– Ну, други, устроили вы мне баню неплохую! А вот скоро в тайге будет такая баня богачам, что нагишом повыскакивают в лес.
На следующий день, когда стемнело, около избушки послышался конский топот. Схватив карабин, матрос направился к двери.
– Не стреляй! Это Темир, хозяин избушки, – предупредил Кирик.
– Кто такой?
– Охотник.
Матрос поставил карабин в угол и вышел.
Соскочив с коня, Темир смело подошел к незнакомцу.
– Здравствуй!
Матрос протянул руку.
Сначала разговор между ними не клеился. Осторожный Темир больше молчал. Но, пока ребята готовили чай, взрослые разговорились.
– Большое у тебя хозяйство, Темир?
Охотник улыбнулся.
– Буланый конь, Мойнок и ружье.
– Почему живешь так бедно? Разве ты не хозяин этой тайги, этих гор? – Рука матроса описала полукруг. – Ведь ты посмотри, какое богатство здесь! Пастбища, реки, леса. Разве мачехой стала тебе тайга?
– Нет! – решительно ответил Темир. – Нет, – повторил он. – Тайга мне – как родная мать, и я люблю ее, как сын. Но завладели ею Сапок, кривой Яжнай и Зотников.
– Кто они?
– Сапок – теньгинский старшина, Яжнай – местный бай, Зотников – богатый заимщик.
– А ты, сын тайги, бродишь, как чужой?
Темир опустил голову.
– Что же мне делать? – Темир с надеждой посмотрел на собеседника.
– Пойдем со мной.
– Куда?
– Куда поведу, – улыбнулся матрос.
– Разве нам по пути?
– Конечно. С большевиками тебе по пути.
– Кто они?
Матрос приподнялся и, положив руку на плечо охотника, сказал проникновенно:
– Это, Темир, люди, которые хотят, чтобы ты был хозяином тайги, чтобы ты жил лучше…
– Вот это здорово! – не спуская глаз с незнакомца, прошептал Янька. – Дяденька, а дяденька, а ты откуда? – спросил он матроса.
Матрос назвал себя и рассказал свою грустную историю.
Коммунист-сибиряк, он был направлен в Кузнецк для связи с местной организацией большевиков.
Во время одной из поездок в Горный Алтай Печерский, так звали матроса, был схвачен кулаками и посажен в острог. С помощью верных людей ему удалось бежать в тайгу. В перестрелке с кулаками Печерский был ранен в голову и несколько дней брел по тайге наугад. С ним были ружье, карта и компас. При переправе через горную речку он потерял компас, и карта стала уже не нужна. Матрос заблудился. Недели две жил охотой, а потом все патроны вышли. Началась старая болезнь – лихорадка. Обессиленный, он спустился в ущелье, но выбраться из него уже не мог. Там-то и повстречал ребят…
И у Темира нашлось что рассказать матросу. Он поведал ему об организованном им отряде, который рос с каждым днем.
Последующие события развертывались с необычайной быстротой. Из Мендур-Сокона, захватив с собой отцовские ружья, старые берданки, ушли в горы Амат, горбатый Кичиней, Дьялакай и старый Амыр. Из Усть-Кана в отряд Темира пришел пастух Алмадак и еще двое алтайцев.
Но не дремали и богачи.
Огарков и Тужелей сколотили банды из местных кулаков.
Евстигней Зотников обнес заимку высоким частоколом и в помощь Чугунному принял трех беспаспортных бродяг:
– Документы мне ваши, ребята, не нужны. А ежели нагрянут стражники, укрою. Работа будет легкой: лежи и карауль хозяйское добро.
– От кого караулить-то? – прогудел один из бродяг – детина огромного роста, одетый в грязный ватник, и его бесцветные глаза уставились на Евстигнея. – От кого караулить? – повторил он.
– От недобрых людей. – Брови Зотникова сдвинулись. – От тех, кто идет против царя-батюшки.
– Да ведь его-то нет! – Бродяга хрипло рассмеялся, зажимая рот, пахнущий чесноком и водкой, и подвинулся к Зотникову: – Нельзя ли косушечку?
Зотников сунул руку в карман и вынул револьвер.
– Ежели еще одно слово молвишь про царя-батюшку, голову снесу!
– Но-но, не пугай! – Остальные босяки подвинулись к Евстигнею. – Не таких видали.
Зотников быстро окинул взглядом широкий двор. Чугунного не было. Отступать нельзя.
Заложив револьвер за спину, он шагнул к ближнему бродяге:
– Вот тебе, Савватеюшка, на первый случай! – и, размахнувшись, ударил его рукояткой револьвера.
Бродяга упал. Остальные с восхищением посмотрели на Евстигнея.
– В атаманы бы тебя, Евстигней Тихонович, шибко ты смел! В убивцы годишься. Мы бы с тобой не пропали, – хихикнул один из них.
Савватейко, точно побитый пес, поднялся с земли и протянул руку хозяину:
– Дай на косушку. Орел ты, Евстигней!
– Да и вы, вижу, не курицы, – усмехнулся заимщик.
Пьяный Савватейко жаловался друзьям:
– Одолел нас Евстигней. Думал, попятится, а он, на-ко, хлоп тебя! Хорошо, что по голове не ударил. – Оловянные глаза пропойцы, не мигая, уставились в одну точку. – Теперь скажи Евстигней: «Савватейко, лезь в огонь», – полезу!
– На, выпей! Поди, душа горит, – протягивая Савватейке недопитую бутылку, произнес один из бродяг.
– Горит, братцы! – Дробно стуча зубами о горлышко посуды, Савватейко выпил и, повеселев, отбросил бутылку в сторону. – Ложки, братцы!
Бродяги достали почерневшие от грязи ложки, и тишину зотниковского двора огласила их чистая дробь.
Ух! Ходи, изба, ходи, печь,
Хозяину негде лечь!
Гулянка продолжалась до утра. Над тайгой поднялось солнце, осветило деревья, поиграло зайчиками на окнах зотниковского дома и медленно стало сползать во двор, где у крыльца лежали мертвецки пьяные караульщики.
Вечером Евстигней вместе с новым телохранителем выехал на Тюдралинскую дорогу.
Проехав с полкилометра, они догнали человека в солдатской шинели. Забросив котомку за спину, человек шел торопливо и только оглянулся на стук копыт.
– Эй, служивый, дорогу!
Солдат стал на обочину, и Зотников узнал в нем своего бывшего работника Прокопия Кобякова. Натянув поводья, Евстигней приподнял картуз:
– Мое вам почтение!
– Здравствуйте, – сухо ответил Прокопий.
– Домой идешь?
– Да.
– А как же с войной до победного конца? – язвительно спросил Евстигней.
– Пускай воюют те, кому этот конец нужен.
– А тебе разве не нужен?
– Нет, – ответил через плечо Прокопий. – Проезжайте. Пеший конному не товарищ, да и я тороплюсь. – И, отвернув давно не бритое лицо от Евстигнея, он сошел с дороги.
– Мой бывший работник. По лицу вижу, что большевик, – пояснил Евстигней Савватейке, кивая в сторону Прокопия.
– Дать ему встряску? – бродяга придержал коня.
– Сейчас не стоит. Посмотрю, что будет дальше, – махнул рукой Зотников.
…К вечеру в избе Кобякова собрались односельчане-фронтовики. И, когда на востоке заалела яркая полоска света, гости Прокопия стали расходиться по домам. На следующий день в Тюдралу из Яргола пришел матрос. Рядом с ним шагали Янька и Кирик. Поодаль, обнюхивая заборы, бежал Делбек.
– Показывай свою хату, – сказал матрос Яньке, и тот помчался вперед.
Печерский подошел к избе Прокопия и, окинув взглядом заречье, где ютились алтайские аилы, постучал в дверь. На стук выглянула Степанида. Увидев на Кирике матросскую бескозырку, она улыбнулась.
– Будущий моряк Балтийского флота, – кивнул матрос в сторону Кирика.
Прокопий вернулся под вечер. Поцеловал ребят и, освободившись от их объятий, радостно протянул руку Печерскому:
– Слышал о тебе, слышал!
А назавтра приехал Темир с усть-канским пастухом Алмадаком. Снова пришли фронтовики. В избе стало тесно…
