Текст книги "Павел I"

Автор книги: Николай Энгельгардт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 33 страниц)

XIII. Движение войск

По прибытии к семеновцам и преображенцам, Пален и Бенигсен должны были начать движение одновременно, за полчаса до полуночи.

Еще с девяти часов вечера по регламенту столица погружалась в глубокий мрак, так как все ставни в домах наглухо запирались и в окнах не было видно ни одной свечки. Спали обыватели или бодрствовали? Это невозможно было узнать, так тщательно запирались ворота, калитки, двери и окна. Немногие уличные фонари, раскачиваемые на цепях пронзительным, ледяным ветром, уныло скрипели, и слабый свет сальных плошек, в них горевших, тонул во мраке облачной, безлунной ночи. Концы улиц, запертые рогатками, охранялись караульными. Разъезжавшие патрули опрашивали всякого, кого только самонужнейшая причина выгоняла из дому Малейшего сомнения было достаточно, чтобы несчастливца отправляли на гауптвахту. Беспрепятственно пропускались только доктора, повивальные бабки, гробовщики, попы, городские фурлейты (императорским указом переименованные так из «фурманов») и профосы. Казалось, то был город в неприятельской осаде.

В эту мартовскую ненастную ночь, в безмолвии темного казавшегося вымершим города раздавался только свист бурного ветра, лай и вой псов, в то время неизменно имевшихся на каждом дворе, и протяжные окрики часовых.

Разделив семеновцев на несколько пикетов и вручив команду ими прибывшим с Депрерадовичем офицерам, Пален скорым шагом повел людей к воротам на главной аллее замка.

У ворот их встретил брат полкового адъютанта императора. Сам Аргамаков стоял в это время у пешеходного мостика на рву против Летнего сада и встречал там вторую колонну заговорщиков с преображенцами, которую вели Бенигсен и Талызин.

Прибывшие вслед за Паленом заговорщики составляли как бы штаб его и шли отдельной бандой вслед за ним.

Аргамаков спросил пароль и лозунг.

– Граф Пален! Золотой овен!

Ворота отворились. Отряд за отрядом вступали в темную, осененную старыми деревьями аллею Много видели это деревья! Они видели царевича Алексея Петровича, в кандалах вывозимого в крепость! Они видели старого, больного Остермана, несомого на креслах к умирающей императрице Анне Ивановне! Они видели герцога Бирона, Анну Леопольдовну, сопровождающую младенца-императора Иоанна Антоновича, Елизавету Петровну, графа Панина с маленьким Павлом Петровичем на руках, поспешающего в Зимний, где уже присягали его матери Екатерине. Теперь черные гиганты, скрипя, сшибаясь ветвями, раскачиваемые бурными порывами ветра, осеняли таинственные ряды солдат, тяжкий шаг которых, глухо отзывался на промерзлом грунте, в ночном безмолвии и мраке стремившихся к мрачной глыбе замка несчастного властителя.

Вдруг над Летним садом с криком поднялась туча бесчисленных ворон и галок, обычно там ночевавших.

Птицы носились над замком и неистово кричали. Взметнулись и вороны, спавшие на аллеях и боковых садах.

– Преображенцы с той стороны идут, – заметил один из гренадер. – Возбудили воронье!

– Дурная это примета! – заметил другой.

И опять молча продолжали путь.

Молодой офицер, ведший отряд последним в хвосте колонны, невольно вспомнил капитолийских гусей, криком предупредивших ночной приступ врагов, пробудивших сторожей и спасших Рим Что как и крики ворон пробудят императора и предупредят его об опасности? Раздраженные нервы молодого человека не вынесли этого таинственного и безмолвного шествия на опаснейшее предприятие. К тому же угрюмый вид молчаливых солдат внушал ему опасения, что они сомневаются в целях предприятия.

– Дурная ли примета, или нет, – сказал он, – а идти надо и все исполнить до конца. Наше дело, ребята, правое! Отечество требует, и мы должны идти!.. Император болен и не может править государством. Поступки его стали неладные, и цесаревич принужден взять в свои руки правление. При Александре всем будет свобода. Это – ангел. Вы его знаете, ребята.

И, полагая, что солдаты лучше поймут его, если он станет говорить с точки зрения материальных интересов, офицер стал объяснять солдатам, что император объявил войну Англии и запретил с ней торговать. «А разрыв с Англией наносит неизъяснимый вред нашей заграничной торговле. Англия снабжала нас произведениями мануфактурными и колониальными за сырые произведения нашей почвы. Эта торговля открывала единственные пути, которыми в Россию притекало все для нас необходимое. Дворянство было обеспечено в верном получении доходов со своих поместий, отпуская за море хлеб, корабельный лес, мачты, сало, пеньку, лен. Теперь это все на руках останется. А купцы без товаров. Сие грозит разорением государству. Александр отменит все сие, ребята».

– Что лясы томить, ваше благородие, – сказал старый гренадер, когда офицер кончил объяснения. – Павел, Александр, нам это едино. Хоша, конечно, лучше отца Александр не будет. Однако, что ни поп, то батька.

– Нам, ваше, благородие, до помещиков и купцов дела нет, – сказал другой, помоложе, с серьгой в ухе. – Мы, кроме солдатской службы, ни на что не гожи. У нас каждая жила вытянута, каждый сустав вывихнут. А свое мы получили.

И, достав кисет, солдат позвонил золотом, лежавшим в нем.

– Слышь, англичанка-то из клуба три бочонка золота на эфто дело выкатила! – ввернул молодой солдат. – Один бочонок господам енералам, другой – офицерам, а третий уж нашей братии, солдатикам.

В это время передний отряд остановился перед решеткой замерзшего рва:

– Смирно! Не дышать! – прошла команда от головы до хвоста колонны.

Солдаты стали соскакивать на лед, переходить на другую сторону и строиться на коннетабле, где возносился на коне своем недвижимый медный гигант.

В то же время со стороны Рождественских ворот генералы Талызин и князь Вяземский и полковник Запольский вводили третий и четвертый батальоны Преображенского полка. Войска окружили замок. На колокольне медленно и заунывно куранты под музыку и перезвон стали бить полночь.

Стаи галок и ворон продолжали тучей носиться над замком и садами, неистово каркая.

Но ни единого луча, ни единой искры и ни единого звука не исходило из громады императорского мавзолея.

XIV. Потайная лестница

Таинственное шествие в ночном безмолвии и темноте по аллеям Летнего сада при зловещем карканье пробужденных птиц, движение угрюмых войск, команда, отдаваемая вполголоса – все укротило легкомысленное возбуждение тех заговорщиков, которые следовали за Бенигсеном и Зубовым. Холодный ветер обдул к тому же их головы и протрезвил. По мере того, как они приближались к темной громаде замка, предприятие, на которое они двинулись столь беззаботно, стало представляться им в истинном свете. В воображении рисовались тысячи опасностей, непредвиденных осложнений, которые могут погубить все и привести их вместо первых мест в государстве на виселицу. Уже они страшились измены и не доверяли друг другу. И с какой легкостью устремлялись на предприятие, с такой же теперь изыскивали в уме способы уклониться в последние минуты, как-нибудь вывернуться и, если уж возможна измена, предупредить других в этом отношении. Но придумать ничего не могли. И шли, как приговоренные.

У пешеходного мостика, который вел из сада к замку, на другой стороне рва их поджидал флигель-адъютант императора Аргамаков. Он самолично спустил мостик, и вся банда перешла. Аргамаков имел при себе глухой фонарик. Открыв фонарь, он осветил последовательно лицо каждого переходившего по мостику. В это время войска уже окружали замок.

– А где же военный губернатор Пален? Разве он не с вами? – с удивлением спросил Аргамаков, когда последний из банды перешел мостик.

– Он идет с Депрерадовичем и семеновцами, – отвечал князь Зубов.

– Странно. Он говорил мне, что пойдет с нами в кабинет императора, – сказал Аргамаков.

– Нет, он с частью батальона займет главный вход дворца, – сказал Бенигсен.

– Как! А кто же будет в прихожей государыни?

– Никого, – отвечал Бенигсен.

– Но ведь в таком разе император может спастись, выйдя через дверь, которая ведет из его спальни в эту прихожую?

– Все выходы и внутри и снаружи будут заняты нашими.

– В стенах замка есть потайные лестницы, которые ведут в подземные ходы. Даже я не знаю всех лазеек замка.

– Постараемся подойти так, чтобы не вспугнуть зверя, – улыбаясь, сказал Бенигсен.

– Но мы даже не можем быть уверены во всех служащих дворца и караулах. Первый батальон преображенцев предан государю. Ему только стоит им показаться, и наше дело пропало.

– Нам некогда теперь размышлять! – сказал Бенигсен. Отступать поздно. Идите вперед, Аргамаков.

– Да, станешь рассуждать, когда дело идет о петле! Если Пален стал непредусмотрителен, то мы шеей рискуем, – послышались голоса.

– Всего предусмотреть невозможно, – решил Николай Зубов. – А риск – святое дело. Веди нас, Аргамаков!

Аргамаков пожал плечами и пошел вперед, не закрыв фонарика, которым на ходу раскачивал. Фонарик бросал слабый, мерцающий свет на землю и гранитную облицовку замка. Вступив под Рождественские ворота, заговорщики затем толпой двинулись вверх по лестнице, ведущей в покои, прилегающие к библиотеке и спальне императора. Сам же Аргамаков, как было условлено заранее, пройдя треугольный внутренний двор, вступил в сводчатые катакомбы нижнего, служительного этажа. Мрачная пасть входа этого лабиринта открывалась в одном из углов двора. Сырость капала со сводов, и ветер завывал в катакомбах. Пройдя несколько, Аргамаков осветил фонарем в одном месте мокрую, покрытую пятнами плесени стену и надавил железную скобку в ней… Стена вдруг легко отошла, открыв винтовую каменную лестницу. Аргамаков, оставив открытым вход, стал подниматься вверх. Это была одна из потаенных лестниц замка – l'éscalier dérobé, устроенная в толще капитальной стены, выведенной вдвойне, так что получался промежуток, шедший через все этажи. На первую площадку лестницы, которой достиг Аргамаков, выходили две двери. Одна вела в квартиру фаворитки императора, княгини Гагариной, другая – в помещение обер-шталмейстера графа Кутайсова. Затем лестница вновь продолжалась вверх, в апартаменты его величества. Но Аргамаков туда не пошел. Он поставил фонарик на ступеньку лестницы, а сам прислонился к стене и несколько мгновений пребывал в глубоком раздумье. Потом вдруг решительно отворил дверь в квартиру Кутайсова и вступил в темную проходную комнату.

– Кто там? – раздался голос Кутайсова.

– Это я, граф, – отвечал Аргамаков.

– Ах, это вы, Аргамаков? Войдите. Что случилось? – Аргамаков прошел в спальню Кутайсова, который сидел в вольтеровских креслах, в теплых плисовых сапогах и шлафроке на кошачьем меху, с колпаком на голове и читал томик французского романа при свете сальной свечи. Комната была жарко натоплена и вся обита бухарскими коврами.

– Что случилось? – повторил Кутайсов.

– В замке неблагополучно, – сказал адъютант императора.

– Что такое? Что такое? – встревожился Кутайсов. – Уж не пожар ли?

– Революцию, конечно, можно уподобить пожару, – сказал Аргамаков.

– Революцию? Что хотите вы этим сказать? – изумился Кутайсов.

– Ужели вы ничего не знаете? Но, очевидно, не знаете, если я вас застаю спокойно сидящим в шлафроке. Почему вы не у госпожи Шевалье?

– Сегодня такой ветер и… холод… я боялся простудиться… А я дурно себя чувствую… – растерянно говорил Кутайсов, начиная дрожать от головы до ног.

– Ужели вы не нашли на вашем столе сегодня траурного письма?

– Траурное письмо?.. Я столько получаю писем… Ба! Я и забыл о нем… Я положил его в карман этого Шлафрока… Да, вот оно…

И Кутайсов достал из кармана измятый траурный куверт.

– Оно даже не распечатано? – вскричал Аргамаков, – Итак, вы ничего не знаете?

– Ничего! Видит Бог, ничего.

– Составлен заговор. Император будет низложен. И вы ничего не знаете об этом? Весь город это знает.

– Я слышал, да, слышал что-то… Но ведь это по должности Палена, – бормотал Кутайсов.

– По должности Палена! Но он во главе заговора. Император будет низложен. На престол возведут Александра. И ваша роль при дворе кончена. И это наилучшее, что вас ожидает, а могут быть крепость, пытка, Сибирь или яд и веревка!

– Когда же произойдет переворот? – в ужасе вскричал Кутайсов.

– Когда! Он сейчас происходит. Если бы вы своевременно прочли письмо наших доброжелателей, то знали бы это. Замок окружен войсками. Все входы и выходы заняты. Заговорщики в эту самую минуту идут в покои императора.

– Но… вы же на чьей стороне? – спросил трепещущий Кутайсов.

– Я участвую в заговоре. Сейчас я должен подняться наверх, чтобы отворить заговорщикам дверь. Но успокойтесь, соберитесь с силами и выслушайте меня. Предприятие мне кажется сомнительным. Пален и Бенигсен мне подозрительны. Я намерен спасти государя. Я выведу его по потайной лестнице сейчас, а потом, через катакомбы и обычным путем к Фонтанке. Но пока я буду этим занят, оденьтесь скорее и ступайте к великому князю Константину, Он не посвящен в заговор. Вы знаете, как пройти к нему, миновав часовых. Вы сообщите ему об опасности и попросите дать вам записку на имя Саблукова с приказом немедленно вести свой эскадрон к замку. И потом с этой запиской бегите из замка нашим путем в казармы конной гвардии. Отдайте Саблукову записку. Слышите? Поняли? Торопитесь. А у меня нет больше ни минуты времени. Если все устроится, помните мою услугу.

И Аргамаков кинулся вон из комнаты.

Оставшись один, Кутайсов кинулся одеваться. Но сейчас же бросил на пол взятую в руки часть одежды, махнул рукой и, схватив сальную нагоревшую свечку, как был в колпаке и шлафроке, забыв о своем господине и его благодеяниях, побежал на потайную лестницу, спустился вниз в лабиринт и пустился по сводчатым ходам. При этом свечка потухла. Он бросил ее и ощупью, по хорошо знакомой дороге, оступаясь и падая, однако, не раз и натыкаясь на углы и столбы, подпиравшие стены катакомб, выбрался, наконец, из замка на набережную Фонтанки. Спустившись на лед, Кутайсов перебрался на другую сторону и пустился по пустынной улице, пронизываемый ледяным ветром.

XV. Меж двух смертей

Аргамаков быстро поднялся по витой лестнице. Двойная стена оставляла довольно широкий промежуток между спальней императора и прихожей. Таким образом, потайная лестница вела в простенок между двумя дверями. Аргамаков по условию должен был отворить заговорщикам дверь в прихожую, а в дверь спальни императора постучать и просить отворить ее под предлогом пожара в замке. Так как в прямые обязанности Аргамакова входило днем и ночью первому предупреждать самого императора лично о всех чрезвычайных событиях в замке, то император должен был отворить ему.

Едва Аргамаков очутился в простенке, как дверь в спальню императора распахнулась настежь. На пороге стоял сам император. Он был в том костюме, в котором ужинал, в чулках, башмаках и французском кафтане.

– Это ты, Аргамаков, – сказал он. – Что случилось?

– В замке неблагополучно, ваше величество, – едва проговорил растерявшийся от неожиданного появления государя адъютант.

– Неблагополучно? Войди. В чем дело?

Император отступил вглубь покоя. Аргамаков вошел.

– Ваше величество, в замке неблагополучно, – повторил он опять.

– Я это уже слышал. Ну? – спокойно сказал император.

– Составлен заговор против вашего величества. Готовится переворот. Хотят низвести вас с престола и передать власть царевичу Александру.

– Кто же заговорщики? – столь же спокойно спросил император.

– Пален, Бенигсен, Зубовы и с ними многие. Государь, переворот готовится даже сейчас. Замок обложен войсками. Все входы заняты. Караулы вам изменили. Прислуга подкуплена.

– Как! А мой первый батальон преображенцев?

– Увы, государь, батальон на две трети пополнен людьми из раскассированного вами князя Ливена полка. И офицеры в заговоре. Государь, вы в величайшей опасности! Именно в самую сию минуту, что я говорю с вами, заговорщики толпой идут к вам со стороны библиотеки.

– Но графа Палена нет с ними?

– Нет, государь, но не медлите! Каждая секунда дорога!

– Ты застал меня, против ожидания, бодрствующим и одетым, – сказал с величавым спокойствием император. – Значит, я не был так неосведомлен в сем злодейском предприятии, как ты полагал. Но ты-то сам, Аргамаков, какую роль в комедии играешь?

– Помилуйте меня, государь! – воскликнул Аргамаков, бросаясь на колени, – злая сила обуяла и меня. И я был с ними. Но в последнюю минуту опомнился. Всей жизнью готов я загладить мое гнусное деяние. Я спасу вас, государь!

– А, и ты был с ними! Но как же ты меня спасешь?

– Путь по потайной лестнице и дальше, в катакомбах, до набережной Фонтанки свободен, государь! Спасайтесь. Не медлите ни минуты!

– Но почему я должен верить тебе, Аргамаков? Если ты обманул и предал своих товарищей, можешь предать и обмануть и меня? Могу ли на тебя положиться?

– Государь! Я – злодей! Я – преступник! Но, клянусь, то было мгновенное затмение! Всю жизнь я буду оплакивать его.

– Ты будешь горько оплакивать свой поступок, Аргамаков. Ты говоришь истину. Нет прощения тому, кто восстал против своего законного монарха и Божия помазанника. Итак, если бы даже тебе удалось меня спасти, это не спасло бы тебя, и я поступил бы с тобой по всей строгости законов. А ты знаешь, что в таких случаях российские законы неумолимы. Все: и действователи, и укрыватели, и попустители, и даже токмо злоумышлявшие или знавшие, но не донесшие об умысле, – все подлежат мучительной смерти – казни четвертованием. Хочешь ли, зная сие и непоколебимость мою в таковом случае и участь, тебе уготованную, спасти меня?

Мертвенно бледный, растерянный, Аргамаков не знал, что ему ответить.

– Вот видишь ли, друг, – выждав мгновение, спокойно промолвил император, – ты сказал, что злая сила тебя обуяла. Но если бы ты был истинно честный человек, а не красивый плод, внутри полный гнили, ничто бы тебя не обуяло. О, если бы ты сейчас, не колеблясь, ответил мне! Но где вам, предателям, льстецам и рабам, познать истинное благородство души.

– Они идут сюда, государь! Умоляю вас! Спасайтесь! – вскричал Аргамаков, опомнившись.

– Клянусь спасением моей души и всем священным на земле и на небе, клянусь торжественно! – вскричал император, – я встречу опасность лицом к лицу и не побегу, как жалкий трус! И что ты знаешь? Может быть, у меня есть сокрытие в этих стенах, верные слуги, которые защитят меня! А если земные слуги меня не защитят, святое помазание, которое на мне, спасет меня. Ступай, Аргамаков, отвори двери твоим товарищам. Пусть идут. Я поговорю с этими молодцами и, может быть, они образумятся. Я приказываю тебе.

И Павел Петрович сиповато запел:

– Князи людстии собравшася вкупе на Господа и на Христа Его!

– Я не могу, государь! О, спасайтесь, государь! – восклицал Аргамаков.

– Спасайся лучше сам. Ведь ты теперь между двух смертей стоишь.

В эту минуту громкий вопль раздался в прихожей.

– Ах, мои верные служители! Они убивают их! Отворяй сейчас дверь, мерзавец, и предупреди дальнейшие преступления. Скорей отворяй! Из-за твоего промедления, может быть, честный человек погиб!

XVI. Послы Отечества

Во время прохождения по залам и гостиным замка толпа заговорщиков, окружавшая Бенигсена и Зубовых, все убывала, а перед передней императора отстал и Николай Зубов, сказав, что соберет и приведет «этих подлецов». Таким образом в переднюю вошли только Бенигсен, князь Платон Зубов и четверо офицеров. Из дежуривших у дверей спальни служителей-гусар при шуме шагов банды трое скрылись через библиотеку. Остался только один. Он сидел на полу, прислонившись спиной к жарко истопленной печке, и крепко спал..

Вместо того, чтобы вести себя тихо, один из офицеров набросился на спавшего лакея и ударил его набалдашником толстой и короткой трости по голове. Издав громкий вопль, несчастный без чувств упал на пол и из разбитой головы его хлынула кровь.

– Что вы сделали! – вскричал Платон Зубов. – К чему этот шум! Теперь общая тревога разнесется по всем комнатам.

Вдруг дверь распахнулась, и вошел Аргамаков, мертвенно бледный и трепещущий.

– Идите к императору! Он вас приглашает! – проговорил Аргамаков, сам, очевидно, не отдавая отчета в произносимых словах.

Увидев поверженного и текущую кровь, Аргамаков всплеснул руками и, кинувшись к нему, стал поднимать.

– Господа, – обратился Бенигсен к офицерам, стоявшим как бы в остолбенении. – Помогите Аргамакову перенести раненого куда-нибудь на диван и окажите ему первую помощь. А мы с князем пойдем к императору, – и, взяв твердо за руку Зубова, генерал Бенигсен посмотрел ему в глаза, сказав, – Идем!

Тот повиновался.

Пройдя простеночную комнату, они в дверях спальни преклонили колено.

– Что это, Платон Александрович? – сказал император. – Что вы делаете? Что там произошло? Я слышал крик. Войдите. Объясните ваше неожиданное появление в столь поздний и неурочный час без моего зова.

Император стоял посреди комнаты, возле письменного стола. Бенигсен прошел вперед и, обойдя императора, стал спиной к двери, завешанной ковром с мистическими изображениями, которая вела в прихожую парадных покоев императрицы.

Император молча многозначительно посмотрел на него.

– Что это, господа, – продолжал он, между тем как Зубов с низкими реверансами отходил от двери и приближался к нему, – что это? Вы в полном мундире, в шарфах и при орденах! Видно, что-то важное привело вас?

– Государь, – немного дрожащим голосом заговорил Зубов, – нас привела к вам действительно чрезвычайной государственной важности необходимость. Многие командиры и офицеры полков, а также все патриоты, движимые ревностью о благе отечества, поручили нам обратиться к вашему величеству с верноподданнической просьбой.

– Ну! ну! – сказал император, подмигнув Бенигсену и потирая руки. – В чем же просьба сих господ патриотов?

– Государь, – доставая из-за обшлага мундира бумагу, – сказал Зубов, – дозвольте мне прочитать сие – изложение всеподданнейшей просьбы, приносимой, можно сказать, не только от обеих столиц, но и от всей России.

– Читайте, Платон Александрович, читайте! – сказал император.

– Nous venons au nom de la patrie prier Votre Majesté Imperiale d'abdiguer la couronne, parce que…[37]37
  Мы пришли именем отечества просить ваше императорское величество отречься от престола, потому что…


[Закрыть]

Зубов остановился.

– Parce que?.. Ну, что же вы остановились, Платон Александрович? – сиповато спросил император, начиная выстукивать пальцами по столу марш. – Продолжайте, прошу вас.

– Государь, сие обращение, быть может, составлено в выражениях, не достаточно обдуманных, ибо набросано сенатором Трощинским спешно.

– Ага! Сенатор Трощинский! Узнаю его слог. Он же всю жизнь торопился, как бы не отстать… Только в делах, его не касающихся, а не в сенатских – читай, Платон Александрович, читай. А мы… – почти до крика поднял голос император, обращая глаза к двери, завешанной ковром, – а мы по-слу-ша-ем!

– Parce que vous avez parfois des absences d'esprit, – поспешно прочел Зубов. – La sécurité de votre personne et un entretien convenable vous sont garantis par votre fils et par l'Etat[38]38
  Потому что вы порой теряете рассудок. Личная безопасность и пристойное содержание вам гарантируются вашим сыном и государством


[Закрыть].

Зубов прочел и стоял молча, опустив глаза.

– Так вот в чем верноподданнейшая просьба ваша, господа патриоты! – насмешливо сказал император. – Они предлагают мне отказаться от престола, потому-де, что я сумасшедший. Они предлагают мне это именем отечества! Они посадят меня на цепь, но будут содержать пристойно! Государство и мой сын гарантируют мне безопасность! Надо думать так же, как и моему отцу. Но у меня два сына – Александр и Константин. Не мешало бы сенатору Трощинскому обозначить, какой из сыновей мне гарантирует безопасность и покойную квартиру в безумном доме!

– Государь, надежды отечества покоятся на великом князе Александре!.. – смиренно сказал Зубов.

– Так! Но послушай, Платон Александрович, ты ведь все-таки человек умный. Неужели ты не сознаешь, сколь непристойна, нагла, глупа и бессмысленна прочитанная тобой бумага?

Зубов молчал.

– Молчишь?.. А, презренные! – распаляясь, вскричал император. – Неблагодарные рабы! Они меня провозгласили умалишенным. Но где сему доказательства? Потомство оценит мои дела и признает, что благо отечества было единой целью моих неусыпных забот и трудов. Я скажу вам, почему я в ваших глазах безумен. Потому, что всякого честного человека, пожелавшего прекратить ваше беспутство, вы ославите сумасшедшим. С вами надо поступать, как с собаками, но вы хуже собак! Почему вам угоден и нужен Александр? Потому, что вы знаете его двоедушие, его слезливость, его женолюбие. И потому, что он юн и вы надеетесь его развратить, окружить непотребными бабами и через них править! Вы привыкли к женскому правлению, дармоеды, интриганы, лентяи, развратители и губители всякой святыни! Почему вы ополчились на меня? Потому, что я прекратил разврат в гвардии, обуздал роскошь, заставил работать сенаторов, чиновников, хотя не вовсе уничтожил, но ограничил знатно воровство и плутовство по дворцовым подрядам! А, бездельники, моты, развратники! Вы за то меня безумцем ославили, что пробудил тунеядцев-гвардейцев из прежнего их дремания и сна, неги и лени, да приучать начал быть до света еще в мундирах, перестать кутаться в шубы и муфты да разъезжать в каретах! Я сказал: послужи да поэкзерцируй в мундирчике одном, да потрудись, да будь солдат! Восхотел пробудить и сих господ, что жили по деревням своим в праздности и не о службе, а о том только помышляли, как бы им вертопрашить, мотать, буянить да рыскать с собаками! Вот почему я безумный! Именем отечества пришли вы требовать от меня, законного своего монарха, отречения от престола! Но кто вы? Тля гвардейская! Отечество и не знает, что вы на свете суть. Я – монарх милостию Божию и самодержец! Шайке ли вертопрахов, интриганов и распутников лишить меня власти! Народ мой любит меня! Говори, кто послал вас? Кто уполномочил?

– Государь, как мы мыслим, – мыслят все дворяне, не только в столицах, но и повсеместно в России, – сказал Зубов. – Правление ваше для всех стало чрезмерно сурово и нестерпимо. Но если бы ваше величество ограничили свое самовластие некоторыми аристократическими институциями из свободно избранных первенствующего сословия, то благородное дворянство согласилось бы охотно видеть и далее вас на престоле предков, в рассуждении крайней молодости и неопытности великого князя Александра.

– Дворяне! – крикнул, топая ногой, император. – В России тот дворянин, кто со мною говорит и лишь пока он говорит со мною! А народ что скажет, когда отдам себя в руки развращенного сословия дворян?

– Что может значить голос черни и холопов в вопросах государственных? – сказал, пожимая плечами, Зубов.

– А! Народ у вас в крепости. Вы крестьян подданными своими называете. Но они мои подданные, а не ваши. Не даром я повелел и крепостным вашим присягать мне! Это вы мне тоже виной ставите, я знаю! Имея под собою крепостных, вы стали царями и теперь хотите связать монарху руки. Но довольно. Веди остальных сюда! Хочу я посмотреть, кого еще послало мне отечество, и глазами моими убедиться, кто именно сии господа патриоты, столь властно распоряжающиеся короной и судьбами России!

Князь Платон Зубов низко поклонился императору и вышел из кабинета, не оборачиваясь лицом к двери.