Текст книги "Павел I"

Автор книги: Николай Энгельгардт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 33 страниц)

XXIV. Под арестом

Через полчаса генерал Бенигсен был позван к вдовствующей императрице. Государыня, спокойная и холодная, как мраморная статуя, в глубоком трауре, закутанная черным крепом, сидела в креслах.

По знаку ее графиня и фрейлины удалились.

– Вам ли поручено командовать здешними войсками? – спросила императрица.

– Так точно, ваше императорское величество! – почтительно отвечал генерал Бенигсен.

– Значит, я вами арестована? – спросила, с кротостью поднимая глаза к небу, императрица.

– Совсем нет. Возможно ли это? – отвечал Бенигсен.

– Но кругом караулы!

– Ваше величество, это объясняется лишь необходимостью принять некоторые меры предосторожности для безопасности императорской фамилии.

– Следовательно, ей угрожает опасность?

– Здесь никакой. Но можно было ожидать беспорядков вокруг замка. Все обошлось, однако, благополучно. Все спокойно. И все мы находимся здесь, чтобы охранять особу вашего величества!

– Все спокойно! О, как ужасно это спокойствие! – прошептала императрица, склоняя голову на поднятую руку. – А впереди еще жизнь! Жить! После этого жить!

Наступило молчание.

Генерал Бенигсен кашлянул в руку и начал:

– Император Александр поручил мне…

– Император! – вскричала Мария Федоровна, – Александр – император! Но кто провозгласил его императором?

– Голос нации, – сказал Бенигсен.

– Как он мог согласиться принять трон? Кровь отца…

– Благо скорбного отечества заставило великодушного императора подавить сыновние свои чувства, – прервал слова императрицы Бенигсен важно.

– Ах, я не признаю его! – сказала императрица. И, понизив голос, прибавила, – прежде, чем он не отдаст мне отчета в своем поведении.

– В настоящую минуту, – продолжал Бенигсен, – склонившись на доводы рассудка, подавив скорбь свою, движимый любовью к отечеству, молодой государь наш проявил самоотверженное великодушие. Он явился войскам гвардии, находящимся во дворце, и затем, сев в карету, отправился в Зимний дворец, где уже собрался синод, сенат и генералитет для единодушного провозглашения императором Александра. Кроме того, в Лондон уже послан курьер для возвещения, что новый император прекращает враждебные Англии действия, – понижая голос, заключил Бенигсен.

– Но что еще скажут в Берлине! – как бы про себя сказала императрица.

– Должно повиноваться обстоятельствам.

– Что вы мне говорите? Не мне повиноваться.

Императрица встала, взяла Бенигсена за руку и, увлекая к дверям, сказала:

– Приказываю вам отворить мне опочивальню покойного супруга моего! Я желаю видеть его тело! Я посмотрю, как вы меня ослушаетесь!

– Это невозможно, – холодно сказал Бенигсен. – До прибытия императора Александра из Зимнего дворца и выставления тела для общего поклонения я не могу вас допустить в опочивальню покойного. Теперь я даже не могу вас выпустить из этих покоев!

– Я вам приказываю! – настаивала императрица.

– Это невозможно, – прислонясь к дверям спиной и складывая руки на груди, сказал Бенигсен.

Императрица, шепча что-то по-французски и подняв полные слез глаза к небу, отошла от него и села опять в кресло.

Наступило молчание. Бенигсен отошел от двери.

Хладнокровие Бенигсена начинало раздражать императрицу. Она рвала конец плерезы. Потом опять порывисто встала и, схватив Бенигсена за руку, подвела к двери.

– Приказываю вам пропустить меня! – топая ногой, сказала она.

– Повиноваться вашему величеству не в моей власти. Но желание ваше скоро будет удовлетворено, однако под одним условием, – почтительнейше ответил Бенигсен.

– Какое это условие? – нетерпеливо спросила императрица.

– Чтобы ваше величество соблаговолили успокоиться, – с поклоном отвечал Бенигсен.

Это вывело из себя императрицу.

– Не вам предписывать мне условия! – сказала она резко. – Ваше дело повиноваться мне! Я желаю видеть тело моего супруга. Велите сейчас отворить двери опочивальни!

Бенигсен не отвечал. Императрица опять села в кресло.

– Это невыносимо! Это невыносимо! – повторяла она. – О, я заставлю вас в этом раскаяться!

И она грозила Бенигсену пальцем.

Время шло. Вдруг брякнули ружья часовых за дверью. Она широко распахнулась, и вошел граф Пален.

– Ваше величество желали поклониться телу скоропостижно скончавшегося от апоплексического удара императора, супруга вашего, – сказал он. – Теперь это можно. Пожалуйте.

XXV. Дней александровых начало

Императрица призвала графиню Ливен, фрейлину, шталмейстера Муханова и приказала изготовиться к выходу в опочивальню покойного императора.

Явились в траурных белых коленкоровых платьях великие княжны Анна и Екатерина. Они, разразившись рыданиями, бросились на колени перед сидящей императрицей, обнимали ее ноги и целовали руки.

Рыдающая императрица привлекла их в объятия; их слезы и вздохи смешались.

Затем императрица встала и, опершись на руку шталмейстера Сергея Ильича Муханова, медленно двинулась парадными покоями к опочивальне супруга, сопровождаемая великими княжнами, Шарлоттой Карловной, которую вел под руку генерал Бенигсен, фрейлинами и прочими особами свиты.

По пути через залы императрица, обессиленная скорбью, несколько раз садилась отдыхать, восклицая при этом:

– Gott helfe mir ertragen![43]43
  Боже, помоги мне перенести!


[Закрыть]

Стоявшие у всех дверей часовые отдали честь.

А когда шествие приблизилось к спальне, капитан Волков скомандовал:

– Вон!

И усиленный караул выстроился. Повитые крепом, слабо спущенные барабаны глухо загрохотали, императрица уронила голову на грудь, почти теряя чувство, так что шталмейстер Муханов поддерживал ее за талию обеими руками. Вступили в опочивальню. На выдвинутой походной кровати между теплившимися бледным пламенем свечами в высоких церковных подсвечниках, лежало маленькое тело почившего императора Павла Первого, облеченное в гвардейский мундир и осененное огромной треугольной шляпой. Бриллианты розетки сверкали на ней, как слезы.

Около стоял доктор Роджерсон.

Едва императрица увидела тело супруга, громкий вопль излетел из груди ее.

Шталмейстер Муханов и доктор Роджерсон поддержали Марию Федоровну. Великие княжны тихонько заплакали.

С минуту все стояли неподвижно. Страшная тишина была вокруг мертвеца.

Тогда императрица стала приближаться к телу. Колени ее медленно сгибались, и она поникла, целуя маленькую, изящную, уже пожелтевшую, восковую руку императора.

– Ах, друг мой! – могла она только проговорить.

Вдруг загрохотали барабаны караула, стоявшего с другой стороны опочивальни.

Вошли Александр и Елизавета, сопровождаемые графом Паленом и князем Платоном Зубовым.

Златокудрый, юный Александр, несмотря на всю скорбь свою, проехавшись в Зимний и обратно, овеянный весенним дыханием солнечного, прелестного утра, получив уже множество знаков беспредельного обожания со стороны государственных чинов, гвардии и толпившегося на улицах радостного народа, входя в опочивальню, внес с собой струю жизни и отражение блеска ее на нежных алых устах, чуть опущенных ланитах и на прекрасных очах своих.

Но когда он впервые увидел изуродованное лицо своего отца с надвинутым на проломленный висок и зашибленный глаз краем шляпы, накрашенное и подмазанное и все же, несмотря на гримировку, обнаруживавшее ужасные синие кровоподтеки, тогда юноша впервые ясно понял и представил себе, что произошло с несчастным родителем его. Пораженный, немой, побелев, как полотно, недвижно остановился он, вперив широко раскрытый, полный ужаса взор на страшные останки самодержца.

Императрица-мать на шум обернулась к входящим.

Несколько мгновений она переводила взор с сына на мертвого мужа и обратно.

Затем, отступив от тела, она сказала сыну, негромко, но отчетливо, с выражением глубочайшего горя и совершенного достоинства.

– Теперь вас поздравляю: вы – император.

При этих словах император Александр, как сноп, рухнул во весь рост без чувств.

Никто не успел поддержать его.

И слышно было, как античная, златокудрая голова его звонко ударилась об пол.

Императрица взглянула на сына без всякого волнения, взяла под руку шталмейстера Муханова и, поддерживаемая им и графиней Ливен, удалилась в свои апартаменты.