Текст книги "Открыватели дорог"
Автор книги: Николай Асанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)
Вот во время одной такой партии в бильярд и отыскал меня в клубе молодой ученый, физик Горячев, с которым за несколько дней до этого я познакомился. У него оказался лишний билет на симпозиум атомщиков, занимающихся изучением ядра. И он, помня мой интерес к новым течениям в этой области физики, заехал пригласить меня.
Симпозиум открывался в шесть часов, до начала было еще далеко, и мы решили пройтись пешком переулками с улицы Воровского до Дома ученых.
Так, нечаянно я снова оказался на Арбате, поглядел на прорубленный сквозь гущу бывших купеческих и дворянских домов новый проспект, пытался опознать и не нашел свою старую улицу и вдруг наткнулся на ту самую памятную витрину комиссионного магазина.
Я даже вздрогнул: в витрине стояла статуэтка Ники.
Но, боже, в каком она была виде!
Оба крыла отломлены по самое плечо, на нижней кромке пьедестала виднелось продолговатое пятно. Приглядевшись, я понял: кто-то варварски счистил нанесенную другим варваром надпись, по-видимому дарственную. Меня возмутили оба: и тот, кто осмелился нанести на уникальную статуэтку какое-то пожелание здоровья или что-то в этом роде, и тот, кто содрал, возможно при помощи грубого напильника, драгоценный слой патины – свидетельство старинного происхождения скульптуры.
Но то, что спутник мой смотрел на изуродованную Нику так же горестно, меня порадовало. «Искусство, – подумал я, – находит своих сателлитов там, где является человеку. И пусть человек этот увлечен другими идеями, пусть не всегда прекрасное, которое он замечает мимоходом, западает в его душу, но приходит порою миг, когда и такой о д н о с т о р о н н и й человек готов пасть ниц перед явившимся ему видением».
Горячев что-то бормотал про себя, и я невольно прислушался, чтобы стать свидетелем поклонения красоте. И был очень разочарован.
– Значит, он все-таки решил от нее избавиться? – бормотал Горячев. – И, как практичный человек, даже извлечь хоть какую-нибудь пользу? – Тут мой спутник схватил меня за руку и сердито произнес: – Что же мы тут стоим? Пойдемте хоть узнаем, во что он оценил свою победу! – И с этими странными словами повлек меня в магазин.
– Кто о н? – произнес я чуть ли не враждебно.
– А, это не важно! – отмахнулся Горячев и распахнул дверь.
Был час «пик», когда москвичи стремятся по домам и забегают только в продуктовые магазины. В комиссионном было свободно. Та самая продавщица, которую я помнил с незапамятных времен, отдыхала, прислонясь спиной к стеклянным витринам, охранявшим обломки прошлого. Горячев подошел к ней и, ткнув пальцем в окно, где меж двумя толстыми стеклами, как в голубой воде, мерцала обескрыленная Ника, спросил:
– Сколько стоит это произведение?
– Двести рублей! – лениво ответила продавщица, по-видимому одним взглядом оценив наши покупательные способности.
– А почему она без крыльев? – спросил я.
– Наверно, попала под бомбежку! – хохотнув, сострила продавщица.
– Достаньте статуэтку! – строго, не принимая этого легкомысленного тона, приказал Горячев.
Было что-то такое в его голосе, что продавщица вмиг стерла насмешливую улыбку, повозилась с ключами, распахнула раму и выволокла мою Нику через голову китайского богдыхана и под свисающим сверху костяным бивнем меч-рыбы. Поставив статуэтку на прилавок, она тряпкой обмахнула пыль.
Даже без крыльев Ника была великолепна.
– Я ее беру! – коротко сказал я. – Вы не добавите мне пятьдесят рублей? – обратился я к Горячеву.
– Почему вы? – суховато спросил Горячев. – Эту вещь возьму я, и вы добавите мне сто рублей! – с ударением закончил он.
– Позвольте, но почему вы? Я уже опоздал однажды на пять минут, и ее увели у меня из-под самого носа.
– А я уже унес ее однажды из этого магазина. Вы получите ее от меня в подарок, но только в том случае, если окажетесь победителем!
И вдруг в моих ушах зазвенел девичий капризно-приказывающий голос: «А-ле-ша! Помогите же мне!» – и тоскливо-измученный: «А вы подарите мне эту Нику?» – и снова капризный: «Если вы будете победителем!»
Я вспомнил все, вплоть до интонации, и фразы еще звучали во мне, когда я нерасчетливо произнес:
– А-ле-ша…
Горячев вздрогнул и пытливо взглянул на меня.
Я сердито спросил:
– Значит, это были вы вдвоем с девушкой на черной «Волге»? Вы еще без стеснения отодвинули меня, когда девушка сказала свое: «А-ле-ша…»
Он вспыхнул, румянец окрасил не только лицо, но и уши и шею в воротнике расстегнутой по-летнему рубашки, как это бывает только с людьми стеснительными, одинокими, не очень уверенными в себе.
– Так это вы хотели перекупить Нику? – недоверчиво спросил он, разглядывая меня так, будто я опять чем-то досадил ему.
Я поторопился успокоить его и даже пошутил:
– Как видите, наши пути скрестились очень давно. И сегодня я увидел Нику первым. Но я уже примирился с потерей, и если настаиваете…
– Так вы берете ее или нет? – вдруг железным голосом проговорила продавщица. – Магазин закрывается!
Горячев засуетился, выкладывая из карманов всю свою наличность. Как он и предположил, нужной суммы у него не было. Я вздохнул и добавил десять потертых красных бумажек.
Когда он принес кассовый чек, Ника была уже упакована. Я смиренно попросил:
– Дайте я хоть понесу покупку. Все-таки Ника побудет у меня в руках!
Он торопливо сказал:
– Мы не поедем на симпозиум. Мы поедем ко мне. У меня в холодильнике лежит лимон, есть сахарная пудра и отличный кофе. А в книжном шкафу – бутылка старого армянского коньяка. Мы будем пить коньяк маленькими рюмками, чтобы нам хватило бутылки на всю ночь, станем любоваться бескрылой Никой, и я расскажу вам историю о ней…
– И о той девушке? – притворяясь суровым, спросил я.
– Но ней и о человеке, который последним держал Нику в руках и решил избавиться от нее. И если вы опишете всю эту историю и окажетесь победителем, я подарю вам Нику, и подарю ее к р ы л а т о й. Крылья Ники лежат в ящике моего стола.
– А ваша жена?
– Она работает сегодня в ночь.
– Доктор?
– Почему? – с неудовольствием спросил он. – Ученые тоже часто работают по ночам. Она дежурит на вычислительной станции, а сейчас там рассчитывают координаты для мягкой посадки на Луну первой автоматической научной станции. Вы представляете, какая это работа?! – В голосе его звучало восхищение.
Я не стал сопротивляться. Да и не часто мне, Землянину, приходилось сталкиваться с такой ситуацией: физик находит утраченную им статую Ники, а жена в это время рассчитывает координаты и параметры посадки на Луну. И все это происходит в реальной обстановке нашего времени.
Квартира Горячева была разделена по принципу нейтрализма. Он провел меня прямо в свой кабинет, где стояли книжные стеллажи, диван, кресла, письменный стол с арифмометром и пишущей машинкой и множество пепельниц в самых разных местах, что доказывало: здесь часто собираются беспокойные люди, спорят, много курят, порою немного выпивают. Горячев раскрыл бар, вделанный в стеллажи, и достал бутылку коньяка, рюмки и два лимона, а с кухни принес сахарную пудру. Но, расставив все это на маленьком круглом столе, принялся священнодействовать над другим.
Он развернул статуэтку, достал из письменного стола обломанные крылья, разыскал в одном из ящиков паяльник, кислоту и олово, и вот по комнате пронесся острый запах, и крылья богини плотно прикипели к плечам. Поставив статуэтку на круглый столик между нами, он поднял рюмку и прикоснулся ею к крылу богини. Я проделал то же самое, и он наконец заговорил.
Я записал историю бескрылой Ники и предлагаю ее на ваш суд.
Так как это всего лишь личная история одного молодого ученого и нескольких его друзей и противников, я почел за благо изменить некоторые фамилии. Что же касается элементарных частиц атомного ядра, также действующих в повести, то иные названия их и свойства, могущие привести физиков в недоумение, просто вымышлены автором для удобства изложения идей и фактов, с которыми сталкиваются мои герои.
Итак, до встречи в конце повести!
Автор
1. НЕ ВСЯКИЙ УСПЕХ ЕСТЬ ПОБЕДА
Утром 25 мая Алексей Горячев проснулся знаменитым. Ну, может, не совсем знаменитым, но, во всяком случае, известным не только узкому кругу своих друзей и знакомых, а и в том широком мире, где раньше о нем никто ничего не слыхивал.
Началось с того, что позвонил Ярослав Чудаков.
– Прочитал, старик? Ну и как?
– Что я должен был прочитать? Автореферат твоей докторской диссертации? Сегодня воскресенье, и я не собираюсь что бы то ни было читать! По Конституции это день отдыха!
В институте часто разыгрывали друг друга, и Горячев решил не поддаваться.
– Да я не о том! – с досадой сказал Чудаков. – Гиреев разразился статьей о работе института. И больше всего говорит о тебе и обо мне. Открой сегодняшнюю газету. – И положил трубку.
Если бы Ярка продолжал трепаться, Горячев и не подумал бы взять газету. Он читал ее по вечерам, тем более в воскресенье. У него за неделю образовывался недосып часов на восемь, а Горячев любил во всем пунктуальность. Поэтому в субботу он заваливался в постель в десять вечера, а вставал в воскресенье тоже вечером, около пяти или шести, в зависимости от того, сколько недоспал за неделю.
Но после того, как Ярослав швырнул трубку, о сне не могло быть и речи. Горячев прошлепал босиком в переднюю, где под прорезью в двери лежали на полу газеты и журналы.
Алексей поднял газету и на ходу развернул. Ярослав не разыгрывал: на второй странице была напечатана статья Гиреева, директора института, посвященная новым открытиям в области элементарных частиц. Иван Александрович начинал ее настоящим панегириком в честь «молодых воспитанников института» Горячева и Чудакова. Горячева он даже именовал по имени и отчеству – Алексеем Фаддеевичем. Чудакова же, которого недолюбливал за злой язык, обозначал только инициалами – Я. Я. Однако фамилия Чудакова упоминалась не реже, чем фамилия Горячева, – двенадцать раз!
Все эти сложные подсчеты Горячев произвел уже в постели, благо карандаш был под рукой, на ночном столике, рядом с записной книжкой и сигаретами. На институтском языке это называлось: выбрать полную информацию. Известно, что в любом источнике информация находится в рассеянном состоянии. Главное, привести ее в систему.
Итак, в возрасте двадцати восьми лет Горячев, сам того не подозревая, превратился в ученого мужа, которого отныне даже старшие будут называть Алексеем Фаддеевичем. Сначала это будет звучать шуткой, но постепенно все привыкнут, и Алексею Фаддеевичу останется только обзаводиться семьей, жирком и степенями. Не то же ли происходит со многими учеными не только в их институте, но и во всем мире? Во время прошлогодней конференции в Женеве Алексей насмотрелся на физиков: только спорт и спасает их от ожирения…
И тут же подумал: Чудакова на эту удочку не поймаешь! Он жиреть не станет!
И улыбнулся: ну, а сам-то Алексей клюнет?
Удочки бывают разные. Золотые, как эта статья директора института. Серебряные – вроде повышения в должности. Медные – новая квартира и телефон под рукой. Стальные – таких Алексей еще не видал, но Чудаков как-то говорил ему, чем кончилась ученая карьера ныне уже немолодого физика Подобнова: ходит в мире некий человек с опустошенной душой и только завидует всем. В данную минуту, возможно, завидует Горячеву и Чудакову, хотя, видит бог, уж им-то завидовать не стоит…
Можно было бы снова заснуть – это Алексей умел, – но тут он подумал: газета сейчас у каждого в руках! И уж, конечно, кое-кто позвонит. Одни – из вежливости, другие – из дружбы, третьи – из зависти. Гиреев редко кого удостаивал таких почестей, а информация в наш век передается с необычайной быстротою. Другое дело, полная она или половинчатая. В сущности, Алексею да и Ярке только кажется, что они знают, почему академик написал эту статью. Конечно, предпосылка есть: двое молодых ученых из института, которым руководит Иван Александрович, объединив свои усилия, создали: один – новый вариант пузырьковой камеры для наблюдения элементарных частиц, другой – теорию, согласно которой в этой камере должны были обнаружиться под таким-то углом и с такой-то скоростью пролетающие частицы, которых еще никто не наблюдал, заранее дал им название «ро-мезоны», и эти частицы действительно появились…
Но ведь вполне возможно, что для Ивана Александровича это открытие только предлог. Вдруг ему понадобилось утереть нос американским коллегам или просто испросить как можно скорее некоторую сумму денег для постройки нового ускорителя? Нет, тут еще надо подумать…
Но относительно телефонных звонков он не ошибся…
Алексей только что собрался поддразнить Ярослава по поводу недостаточной информации, как телефон зазвонил снова.
Алексей сразу узнал бархатный голос Михаила Борисовича Красова – начальника лаборатории элементарных частиц – и на первые же слова поздравления ответил почти искренне:
– Только благодаря вам, Михаил Борисович!
Михаил Борисович, как бы пропустив реплику мимо ушей, мягко прервал Горячева:
– Заходите вечерком, Алексей Фаддеевич. И я и все мои будут рады. Вы слышали, что Нонна вернулась?
Нонна!.. Вернулась?
Алексей даже прикрыл глаза на мгновение, словно его ударили. Но все равно увидел Нонну перед собой такой, какой она была в тот вечер, когда вдруг сказала, что уезжает в Ленинград к Бахтиярову. В тот вечер Алексею все казалось, что она никого и ничего не слышит, занятая какими-то своими мыслями. Он сам вызвал ее на этот ненужный ни ей, ни ему разговор. Итак, она вернулась! Через пять лет…
– Вы слышите меня, Алексей Фаддеевич?
Это опять Михаил Борисович. Он, вероятно, и не догадывается, как ошеломил Алексея. Просто удивляется, почему Алексей умолк.
– Да, да, Михаил Борисович! Обязательно приду…
И машинально спросил:
– А Чудаков тоже будет?
Теперь замялся Михаил Борисович. Но ответил так же бархатно:
– Как раз намереваюсь позвонить ему.
И Алексей понял: не намеревался. Все в институте знают, что Михаил Борисович давно уже недолюбливает общество острого на слово Чудакова и предпочитает разговаривать с ним в официальной обстановке и по возможности только на научные темы. Это раньше он с удовольствием приглашал Ярослава в свой дом. Но теперь позвонит. А Ярка, конечно, откажется. Выдумает, что у него туристский поход или какой-нибудь заплыв на байдарке. Ярка отлично знает, что приглашение домой к Михаилу Борисовичу рассматривается как некое негласное повышение. Так сказать, высшая отметка за поведение. Выше пяти баллов. Но Ярке эти отметки ни к чему. А нужна ли такая отметка самому Алексею? Ведь в дом к отцу вернулась Нонна…
Он положил трубку и долго еще лежал неподвижно, уперев взгляд в невысокий сиренево-белый потолок своей новенькой квартиры. Лежал и думал черт знает о чем, лишь бы не вспоминать Нонну. Вот и эту квартирку, однокомнатную, мечту холостяков, ему дали без очереди. И тут не обошлось без вмешательства Михаила Борисовича. Михаил Борисович знал все нужды своих помощников и умел так распределять блага, что без лишней расточительности почти всегда достигал максимального эффекта.
Тогда Алексей был далек от мысли, что это всего лишь одна из удочек, на которую Михаил Борисович собирался подловить его скромную душу. Он был просто рад и бесконечно благодарен Михаилу Борисовичу: до этого он жил с отцом в тесной комнатке, в которой и письменный стол поставить было некуда. А в эту квартирку он мог бы пригласить даже Нонну…
Фу, черт, о чем он думает!
Телефон затрезвонил снова.
Алексей лениво сказал:
– Я слушаю.
И осекся, услышав громкий, откровенный смех директора института.
Нет, Гиреев не так прост! Вот он ехидно спросил:
– Принимаете поздравления, Алексей Фаддеевич?
– Что вы, Иван Александрович!
– Почему же? Это естественно! Я трижды набирал ваш номер, и все время было занято.
– Так это же Чудаков и…
– И кто же еще?
– И Михаил Борисович… – с некоторой неловкостью ответил Алексей.
Он знал, что между Гиреевым и Михаилом Борисовичем идет негласный спор. С точки зрения Гиреева, Михаил Борисович редко выдвигает стоящие теории, чтобы ими можно было объяснить неожиданные странности, подстерегающие исследователей внутриядерных процессов. Сам Иван Александрович был последователем знаменитого физика Бора. А Нильс Бор принимал к рассмотрению только такие теоретические выкладки и предсказания, которые не были похожи ни на что предыдущее. Это ведь Нильс Бор отчитал некоего известного физика словами, которые Иван Александрович Гиреев любит повторять:
«Все мы согласны, что ваша теория безумна. Вопрос, который нас разделяет, состоит в том, достаточно ли она безумна, чтобы иметь шансы быть истинной. По-моему, она недостаточно безумна для этого».
Конечно, это не значит, будто Иван Александрович или сам Нильс Бор считают физику профессией фантазеров. Просто пришло время, когда для объяснения процессов, происходящих внутри атомного ядра, прежние представления о физических законах не подходят. Тем более необходимо найти новые законы. И тут без ломки старых представлений и понятий не обойдешься. И еще вопрос, достаточно ли «безумен» сам Иван Александрович, чтобы понять и принять те крохи истины, которые добывают в своих опытах «талантливые молодые физики Алексей Фаддеевич Горячев и Я. Я. Чудаков», как он написал в своей сегодняшней статье…
– И что же? – поинтересовался директор. – Пригласил?
Да, в догадливости Ивану Александровичу не откажешь. Алексей не успел ответить. Иван Александрович добродушно сказал:
– Значит, там и поговорим…
– А есть новости, Иван Александрович? – осторожно спросил Горячев.
– Приближаются. Перед визитом к Михаилу Борисовичу просмотрите последний номер «Physical Review». Я послал его вам час назад.
И точно, в прихожей щелкнула металлическая задвижка над прорезью в двери с надписью «Почта» и на пол упало что-то тяжелое. Алексей знал: американские журналы делаются на мелованной бумаге и весят килограммы. Прощай, отдых!
– Спасибо, уже принесли.
– Не обязательно вздыхать так горько. Я заложил нужную страницу!
Да, в точности академику тоже не откажешь! Алексей снова прошлепал в переднюю и поднял с пола тщательно увязанный увесистый сверток. Распаковав журнал, он увидел не только закладку, но еще и пометку на обложке: «А. Ф. Гор. Пр. 147».
Можно было бы еще поваляться в постели, но статьи физиков пишутся в основном на языке цифр, а формулы лучше проверять за столом. Статья, отмеченная академиком, принадлежала перу американского физика Ф. Моргана и умещалась на двух страничках, но формулы в ней занимали больше места, чем текст. Поневоле пришлось одеться, а затем приготовить холостяцкий завтрак – кофе и сосиски. Алексей тут же, на пластиковом кухонном столике, положил свои нехитрые вычислительные инструменты: авторучку, бумагу, логарифмическую линейку… А на третьем абзаце забыл о завтраке. Произошло именно то, о чем так сердито говорил Ярослав, когда их заставили раз за разом проверять отлично удавшийся эксперимент: «Идеи носятся в воздухе и передаются на расстояние не только по радио! Пока нас тут заставляют снова и снова доказывать уже доказанное, кто поручится, что другой физик не наткнется на нашу идею?»
И вот это случилось: известный американский физик писал именно об открытых Алексеем новых частицах – ро-мезонах. А самое печальное заключалось в том, что итоги долгих и кропотливых исследований Алексея Горячева и Ярослава Чудакова были опубликованы только на ротапринте и читали их, может быть, десятки человек. А статью Ф. Моргана сейчас читают тысячи физиков…
У Алексея тряслись руки, когда он набирал номер телефона Чудакова.
– Ярослав, зайди ко мне как можно быстрее!
– Если я попытаюсь открыть дверь, Аннушка прикует меня цепью к дивану.
– Скажи Анне, что ты идешь не на свидание, а на похороны.
Наверно, не сами слова, а тон, каким говорил Алексей, нарушил веселое настроение Ярослава. Он резко спросил:
– Что случилось?
– О нашем открытии опубликована статья в американском журнале. Только открытие сделал Морган.
– Журнал у тебя?
– Да, можешь получить полную информацию! – не удержался, чтобы не уязвить друга, Алексей.
– Куда уж полнее! – сердито сказал Чудаков. – Сейчас приду!
Ну что ж, подождем три минуты. Идти Ярославу недалеко, со второго этажа соседнего подъезда…
Другой вопрос: может ли он чем-нибудь помочь Алексею?
И еще вопрос: а как отнесется сам товарищ Гиреев к тому, что так опоздал со своей хвалебной статьей? И кто во всем этом виноват?
2. ЗА ПРОМАХИ СЛЕДУЕТ НАКАЗЫВАТЬ
Иван Александрович Гиреев сидел один в домашнем своем кабинете и рассеянно барабанил пальцами по полированному столу. Развернутая газета лежала перед ним, и он, чуть-чуть отстраняясь по дальнозоркости, перечитывал отдельные абзацы статьи. Кое-что теперь, после ознакомления с работой Ф. Моргана, в его собственной статье выглядело упрощенно, бездоказательно, а главное, все запоздало: и дифирамбы молодым физикам, и описание открытия, сделанного этими молодыми людьми.
Ах, если бы он послушался редактора научного отдела газеты и написал статью хоть месяц назад! А он все отнекивался, ссылался на какие-то причины, однако ж написал! Значит, мог сделать это и не ссылаясь на неясные причины, а главное, без задержки!
Он мучительно поморщился, представляя лицо Горячева, когда тому пришлось чуть ли не через пять минут после панегирика его таланту читать сочинение Ф. Моргана. Вот уж действительно: «Бедному жениться – и ночь коротка!» А ведь эти ребятишки заслуживают куда большего, нежели куцая похвала в газетной статье, да еще если вслед за похвалой следует холодный душ из-за Атлантики! И работа их с ро-мезонами еще недостаточно оценена. Трудно сказать, что помешало Горячеву сразу поднять открытие на щит, но, по-видимому, кроме заметки, напечатанной на ротапринте, никаких реальных шагов к пропаганде открытия сделано не было.
Редактор научного отдела газеты тоже хорош! Подковырнул Ивана Александровича замечанием, где же, мол, ваши молодые таланты, а когда Иван Александрович разгорячился и принялся доказывать, что физика вообще наука молодых, вдруг заметил: «Однако ж вы их не очень выдвигаете!» И позже еще несколько раз названивал по телефону, а как-то даже язвительно пропел в трубку с ехидной хрипотцой: «Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет!» После этого Иван Александрович сдался и написал требуемую статью, а редактор еще неделю проманежил ее в разнообразных согласовательных инстанциях…
Между тем Иван Александрович уже видел практический путь применения новооткрытых частиц. Теоретическая физика обычно заглядывает в такие глубины вещества, где трудно предвидеть будущее того или иного открытия: может быть, оно тут же будет отринуто, а через какое-то время ляжет в основание стройной теории нового познания материальных изменений вещества. А может быть, его все признают и долго станут строить ложные теории на ложном фундаменте… Но то, что сделал Горячев, несомненно, победа. Если ро-мезоны нечто вроде цементирующих частиц, связывающих другие частицы ядра, то при бомбардировке ро-мезонами атомов металла можно было бы добиться такого изменения атомной структуры, когда прочность металла увеличилась бы в десятки и сотни раз. А именно таково последнее задание Академии наук, врученное некоторым научно-исследовательским институтам. Речь в нем идет по меньшей мере о металлах, из которых будут строиться космические корабли. Так, во всяком случае, прочитал это задание Иван Александрович. И именно корабли, а не просто спутники. И не одноместные, на каком взлетел недавно Юрий Гагарин, а крупные, пригодные, если понадобится, и для полета на Луну.
Ф. Морган, кажется, еще не сообразил практического значения своего открытия. Впрочем, если он даже о чем-то и подумал, то не обязательно станет делиться своими мыслями со всем миром. Там развитие науки зависит еще и от того, что именно в ы г о д н о разгласить ф и р м е. Морган принадлежит фирме «Дженерал электрик», а там в основном интересуются электрической сверхпроводимостью металлов.
Но почему же такое важное открытие так долго дожидалось общего признания? Неужели Горячев и Чудаков ничего не увидели за своим экспериментом?
Бывало, что Иван Александрович тоже долго дожидался признания какой-нибудь своей идеи. Но он хоть слышал возражения, споры, должен был доказывать свою правоту. А тут не было ни споров, ни возражений. Правда, кто-то из теоретического отдела, кажется Крохмалев, заявил, что эксперимент проведен не чисто, но после вторичной проверки умолк и он. И все-таки с публикацией результатов нового эксперимента задержались…
Иван Александрович становился, как говорится, на ноги в такие времена, когда в физике все было более чем зыбко. Точнее, перед ним была даже не поверхность, на которую можно было ступить, а жидкая среда. Швырнули тебя – и плыви. Не можешь держаться – поднимай руки и кричи: «Спасите! Я больше не буду!» И многие его сотоварищи, усомнившись в своей способности держаться на спасительной соломинке опыта, уходили из физики безвозвратно. А тут еще и общее недоверие к новым неожиданным выводам, теоретическим обобщениям, которые затрагивали всяческие незыблемые доктрины. Появлялось некое ощущение двойственности природы: одни законы – для обычного применения, а рядом – теория относительности, силлогизмы Дирака или Гейзенберга, никак к обычному миру не приложимые.
В те годы Иван Александрович интересовался трансурановыми элементами. Их было известно немного, но и эти немногие жили так недолго, что требовались неимоверные терпение и навык, чтобы уследить за их «рождением» и «смертью», то есть распадом на более устойчивые и, к сожалению для экспериментатора, совсем уже обычные минералы. Но были в этой системе распада признаки какой-то грозной силы, которые заставляли умолкнуть и философов и практиков или, наоборот, исторгали у тех и других неумеренные восторги перед таинственной силой, заложенной в атомном ядре. Именно тогда появились первые подсчеты: а что именно может дать человеку высвобожденная энергия атома?
А в том возрасте, в каком сейчас находится Алексей Горячев, самого Ивана Александровича застигла внезапно начавшаяся война. И он пошел на фронт.
На фронте он стал командиром разведроты. Сначала он думал, что это чистая случайность, такое странное совпадение: в мирной жизни быть разведчиком нового материального мира, на войне стать разведчиком вражеских позиций. Но однажды он нечаянно услышал разговор комдива с командиром полка, которому была придана его рота. В полковом блиндаже и при желании некуда было спрятаться для откровенного разговора, – землянка была разгорожена маскировочными халатами, повешенными на веревке, а уйти Гирееву было нельзя: полковник сам его вызвал. Комдив спросил:
– Ну, а как твой ученый?
– Порядок! – с очевидной усмешкой ответил командир полка. – Сами же говорили, если он поисковик в науке, так уж тут непременно себя окажет.
– И оказал?
– Лучше некуда! По трем разведанным точкам такой анализ выдает, куда там начальнику штаба!
Гиреев невольно усмехнулся простодушной похвале командира, но внезапно остро почувствовал: а ведь командир прав! И вспомнил: никогда он не мог быть достаточно спокойным. Ворвавшись в мир неустойчивых «элементарных» частиц, где все так зыбко и неясно, что трудно было заранее представить, что же получится из любого опыта, он приучил себя сохранять самообладание, держаться ровно, невозмутимо, отыскивать выход из любого положения. Там, в той довоенной физике, все было, как на войне. Перед тобой темнота и пустота, и из этой пустоты в любую минуту может прогреметь выстрел… Не так ли погибли Кюри, его жена и многие другие первооткрыватели? А что он увидел на войне? Примерно то же самое. Ты врываешься в населенный пункт, который грохочет навстречу тебе огнем. Каждый дом – дот, каждый переулок и забор – ловушка. Рвани на себя дверь квартиры, швырни гранату, прижми дверь плечом и, едва отгрохочет взрыв, снова распахни ее, дай веером очередь из автомата и беги к следующей двери.
Да, так оно и получалось во время опытов: смотри на счетчики, записывай показания приборов, но помни – пустота может выстрелить. В таких условиях умение быть спокойным очень воодушевляет помощников. И Иван Александрович знал, почему молодые физики любят работать с ним.
Вот и сейчас разведчики любили ходить с ним на поиск.
После битвы под Курском Гирееву воевать не пришлось. Его отыскали в тыловом госпитале с простреленным легким. Суровое предписание одного из безвестных отделов Совета Труда и Обороны приказывало капитану И. А. Гирееву «по выздоровлении немедленно явиться в город Н., воинская часть №… в распоряжение майора Богатырева…». Только фамилия Богатырева и могла осветить хоть что-то в этом непонятном предписании, не то чтобы луч прожектора, но все-таки лучик, пусть хоть и от карманного фонаря. До войны какой-то Богатырев занимался в Ленинграде физикой атомного ядра… Но при чем тут физика, если враг не отполз еще и до Днепра?
Впрочем, война пришла в ту стадию, когда образованный капитан (Гиреев до войны окончил два института и имел звание доцента) должен был предполагать, что вопли гитлеровцев о «тайном оружии» могут иметь какую-то подоплеку. Советское ракетное оружие оказалось полной неожиданностью для гитлеровцев, но вот уже над Лондоном появились «Фау-1» и «Фау-2», и если они не летали над Россией, то скорее всего только потому, что слишком велика была страна и далеко отстояли от стартовых площадок важнейшие ее города. А в Англии снаряд, видимо, окупал себя хоть паникой среди населения…
Едва залечив простреленную грудь, капитан Гиреев явился в город Н.
Его удивило, что о воинской части майора Богатырева никто в комендатуре не знал. Гиреева заносило все выше и выше, сначала к коменданту города, потом в обком партии, потом к первому секретарю обкома, и только тут он встретил своего будущего командира. Дело было поставлено так, что сам первый секретарь обкома познакомил безвестного капитана Гиреева с не менее безвестным майором Богатыревым да еще спросил: «Именно этот капитан вас интересовал?» А когда Богатырев ответил: «Да!» – то присутствовавший при этом свидании четвертый человек в штатском костюме быстро устроил Гирееву настоящий допрос и все время сверял его ответы с какими-то бумагами у себя в папке, даже имя и отчество жены спросил, и где Гиреев жил до войны, и какие у него были адреса по крайней мере в трех городах, где Гиреев работал в довоенные годы. Тогда ядерная физика была не в почете, и Гирееву приходилось часто менять место работы – то трудиться в лаборатории, то занимать вакантную должность преподавателя в каком-нибудь институте. Наконец все формальности были соблюдены, тот же штатский товарищ выдал Гирееву какой-то странный документ-пропуск, на котором ничего, кроме фотографии и фамилии владельца, не было, после чего строго предупредил, что отныне до последующих указаний Гиреев поступает в распоряжение майора… Когда они с Богатыревым вышли из обкома, Гиреев довольно нервно спросил:
