Текст книги "Тайна острова Химер"

Автор книги: Николь Жамэ

Соавторы: Мари-Анн Ле Пезеннек
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Но тут он заметил у скальной стены широкую лужу, на которую не обращал внимания. Направив в нее луч фонаря, он убедился, что под поверхностью воды не было дна, – бездонная яма.

Он подумал немного, затем, воспрянув, разделся, набрал полные легкие воздуха и нырнул в ледяную воду.

Колодец круто уходил вниз.

Придерживаясь стенок он спускался, пока набранный воздух не стал разрывать легкие. Тогда он повернулся и, задыхаясь, вынырнул. Когда голова появилась в гроте, он закашлялся, и грот наполнился хриплым кашлем, ставшим угрожающим в замкнутом пространстве.

Оцепеневший от холода, выбившийся из сил, он вылез из воды и в отчаянии упал на пол.

В момент, когда группа жандармов, прибывшая с Лукасом, Мари, Ангусом и Кристианом, обложила полуостров, Райан проник в кабинет матери Клеманс, чтобы как следует обыскать его.

Он как раз изучал содержимое ящичков под раскрашенной статуэткой Мадонны, когда услышал шаги жандармов, входивших в монастырь. Он собирался закрыть маленький ящичек, но рука его повисла в воздухе, а сам он застыл на месте. Он снова засунул туда руку, быстро схватил то, что привлекло его внимание, спрятал в рукав и убежал, услышав приближающиеся шаги.

Жандармы уже окружали монастырь, когда Лукас, Ангус и Мари направлялись к часовне, за ними шел Кристиан.

Жестом Ангус преградил последнему дорогу к месту преступления:

– Очень жаль, но вам не положено участвовать в этой операции…

Шкипер было запротестовал, но Лукас вмешался с ангельской кротостью:

– Вам нечего бояться за нее, ведь мы не одни… Доверьтесь Ангусу и его людям, – добавил он с горькой иронией.

Мари ободряюще взглянула на своего бывшего жениха, прежде чем войти внутрь часовни.

Натягивая на ходу латексные перчатки, она подошла к трупам и опустилась перед ними на колени.

Лукас заметил, как она устремила взгляд на одну из рук настоятельницы. Она разжала пальцы монахини и во впадинке холодной ладони увидела пуговицу.

Не говоря ни слова, она показала ее Лукасу и Ангусу.

– Это пуговица от мундира, – сказал жандарм. – Возможно, от того, что был отнят у Броди Эдвардом Салливаном…

Мари вздрогнула. Надо бы раз и навсегда перестать обвинять Эдварда. Она не могла больше молчать и позволять им идти по неправильному пути. Она решила открыть им правду об истинной личности того, кого они принимали за ее дядю.

И тут у нее в кармане завибрировал мобильник.

Инстинктивно она предпочла ответить на вызов.

Послышался знакомый голос судмедэксперта.

– Это больница, – с апломбом солгала она, чувствуя на себе инквизиторский взгляд Лукаса. – Как дела моей бабушки?.. Алло? Вас плохо слышно, секундочку…

Она выбежала на монастырский двор и почувствовала облегчение от того, что избавилась от слишком уж пристального внимания мужа.

– У вас есть результаты? – тихо спросила она с тревогой.

– Отпечатки на стаканчике не принадлежат Лукасу Ферсену, – уверенно ответил судмедэксперт.

У Мари подкосились ноги, и она прислонилась к какой-то колонне.

– Любопытно то, – продолжил он, – что они очень похожи. Я считаю, что это не Ферсен, но кто-то генетически очень близкий.

– Пожалуйста, сохраните эту информацию в тайне, хотя бы на сутки… Я на вас рассчитываю.

Она отключилась, похолодев от ужаса, когда до нее дошел смысл сказанного врачом.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы взглянуть в сторону часовни, где она заметила силуэт…

Нет, этот мужчина, с которым она жила несколько дней, не был Лукасом, ее Лукасом!

Не желая встретиться лицом к лицу с тем, другим, чтобы он не заметил ее потрясения, она свернула в коридор. Ей пришлось забиться в какой-то угол и переждать нервный шок, потом, пошатываясь, бесцельно и механически она пошла по коридору, чувствуя, что не в состоянии привести в порядок мысли. Это открытие потрясло ее.

Ничего не замечая, опираясь рукой о стену, Мари шла мимо закрытых дверей келий, как вдруг внезапно одна из них открылась. С быстротой молнии чья-то рука схватила ее, втащила внутрь, дверь закрылась, и коридор вновь опустел.

Она было раскрыла рот, чтобы закричать, но в последний момент удержалась, поразившись нелепому виду лица Райана под монашеской вуалью.

Сраженная слишком сильным волнением, она обхватила его руками, сбивчиво рассказывая о страшном открытии.

Подмена близнецов!

– Именно МОЙ Лукас был убит в порту! – причитала она. – А близнец потом заменил его!

Детали головоломки ложились на свои места в ее мозгу: слова, которые он произнес перед смертью, стали связными: «брат», «чудовище», «убил»…

– Почему же я ничего не увидела? Почему не захотела понять?

Сотрясаемая рыданиями, она прижалась к Райану, который, несмотря на огорчение от страданий своей дочери, испытывал ни с чем не сравнимое счастье от того, что держал ее в объятиях.

– Успокойся, прошу тебя… взгляни…

Он поднес к ее глазам то, что нашел в столе матери Клеманс.

Фотография. На ней был изображен Жак Рейно в возрасте тридцати пяти лет.

Сходство его с Лукасом поражало.

И еще поразительнее было то, что он держал за руки двух маленьких мальчиков лет семи.

Под каждым из персонажей были написаны их имена: Пьер, Жак, Аксель. В углу стояла дата: март 1968 года!

– Аксель? А почему не Квентин?

– Квентин – твой Лукас – уже погиб вместе с матерью в 1967 году в авиакатастрофе.

– А это значит, что…

– Что было не два, а три похожих ребенка! Тройня… И я предполагаю, что, как и Пьер, брат, убитый в порту, этот третий ребенок официально не существовал: его тоже, должно быть, вырастили в этом монастыре.

А в это время Аксель, словно почуяв, что о нем говорят, только что вышел из часовни.

Поискав Мари глазами, он помрачнел, не увидев ее.

Тогда он обратился к жандарму, и тот показал ему направление, в котором она, как он видел, уходила.

Мари была во власти неустранимой тревоги, пока продолжала разматывать логическую нить этого нового клубка.

Для Акселя, этого третьего Лукаса, единственным шансом вырваться из заточения и жить, как все, было завлечь Ферсена на остров Химер, поблизости от его тюрьмы, чтобы затем занять его место!

Мертвенная бледность разлилась по лицу Мари.

– Но с каких же пор я живу с этим…

– Тот, кто вытащил тебя почти умирающую из озера, очень уж настойчиво доказывал, что слишком поздно тебя оживлять. Я уверен, что это был не Лукас Ферсен.

Мари продолжала рассуждать: стало быть, подмена произошла, когда она взяла ложный след под водой, плывя за светящимися глазами…

– Это наверняка была уловка, чтобы оторвать тебя от Лукаса и успеть занять его место.

Слезы повисли на ресницах Мари.

– Но Лукас, мой Лукас… что он с ним сделал потом? Убил ли он его?

Сам того не желая, Райан сделал скорбное лицо, увидев которое, Мари взбунтовалась:

– Он не мертв! Нет! Это невозможно, я это чувствую, я знаю…

Некая ощутимая реальность давала ей эту уверенность.

И вдруг ей вспомнилось: «Почему все кажется возможным, когда все становится невозможным…»

Фраза, которую двойник Лукаса не знал!

Потом, как бы случайно, она вспомнилась ему на следующее утро. Тогда Мари припомнила его отлучки, якобы мотивированные необходимостью побыть одному, ее крепкий сон в последнее время, как после снотворного…

– Я уверена, что этот больной держит Лукаса в том самом месте, где его самого незаконно лишили свободы! Это наилучший способ, чтобы мать Клеманс, которая должна заниматься им, не подняла тревогу.

– Должна была, – мрачно поправил Райан. – Надо немедленно разоблачить этого безумца!

– Нет! Теперь, когда мать Клеманс мертва, у него нет больше причин оставлять Лукаса в живых. Этот сумасшедший – единственный, кто может привести меня к нему. Я не должна больше отпускать его ни на шаг!

Аксель шел вдоль коридора, приоткрывая их одну за другой, все ближе приближаясь к той, где оживленно шушукались Мари и Райан.

– Я против, это очень опасно, этот тип болен, он убийца!

Аксель только что положил руку на ручку двери их кельи. Он уже собрался открыть ее, когда Кристиан сухо спросил:

– Где Мари?

Звук его голоса сразу заставил замолчать Мари и Райана.

Застыв, они уставились на приоткрывающуюся дверь.

Аксель пожал плечами:

– Я как раз ищу ее, она только что была со мной в часовне…

Шкипер подошел к нему вплотную, приостановив открывание кельи.

– Вы думаете, она постриглась в монахини? Ее довела до этого жизнь с вами?

– Перестаньте лезть в мои дела.

– А вы в мои. Вы потопили мою яхту и пытались меня убить…

Аксель выпустил ручку и слащаво улыбнулся Кристиану:

– У вас есть доказательства?

Райан и Мари уже лезли в небольшое окошко кельи.

Они свалились прямо на огородные грядки перед оградой. Райан взял ее лицо в ладони и вглядывался в него нежным и тревожным взглядом.

– Будь осторожна, ты дорога мне больше, чем… Куда ты пойдешь?

– Останусь здесь, мне нужно узнать, какой дорогой ходила Клеманс кормить Акселя…

Он запечатлел поцелуй на ее лбу. Слов она не слышала, но видела, как губы его шевельнулись, беззвучно произнеся: «Я тебя люблю».

Волнение охватило ее, однако она не удержалась от улыбки, когда увидела, как Райан обеими руками подобрал полы одеяния и перепрыгнул через ограду.

Под испуганными взглядами сестер, собравшихся на монастырском дворе, тела матери Клеманс и сестры Анжелы были погружены в фургон морга. По свежим или пергаментным щекам монахинь стекали слезы, которые нельзя было признать неискренними.

Ангус откашлялся, прочищая горло, чтобы привлечь их внимание. Он переступал с ноги на ногу, чувствуя себя неловко – он умел разговаривать с преступниками, а вот с Божьими невестами… И все же, стараясь смягчить присущую ему резкость, он объявил, что все они будут переведены в другой монастырь, где им окажут гостеприимство на время, пока не закончится следствие и епархия не назначит новую настоятельницу.

Когда все было улажено и тяжелые монастырские ворота закрыты, он опечатал их.

Не говоря ни слова, Мари села в машину, устроившись на заднем сиденье рядом с Кристианом. Легкая судорога на лице Акселя показала, насколько он раздражен, однако он бесстрастно занял свое место за рулем.

Недоумевающий Ангус сел рядом. Он сказал себе, что эта чета только что вступила на новый этап, ведущий к разводу, и благословил спокойствие своего уютного одиночества закоренелого холостяка.

В зеркале заднего вида глаза Мари встретились с глазами Акселя. Она быстро отвернулась, чтобы не показать леденящий ее ужас. Инстинктивно она взяла руку Кристиана и переплела свои пальцы с его.

Плотное молчание сопровождало короткую поездку до замка.

Аксель попросил Ангуса подождать его несколько минут, пока он соберет свои вещи для переезда в гостиницу.

Все больше недоумевая, жандарм повернулся к Мари, но та оставалась невозмутимой.

Как только полицейский исчез в холле, ирландец нервно прикурил сигарету. Он чувствовал, что расследование, черепицей наслаивающееся на личную жизнь двух его коллег, рискует затянуться и пойти по другому пути. Он догадывался, что каждый из них сохранял для себя получаемую информацию, поэтому следствие не продвигалось, – в отличие от преступника, который теперь легко переходил к двойным убийствам.

Он направился к Мари, решив поделиться с ней своими мыслями, но та с замкнутым лицом отошла в сторону.

Притворившись, что бесцельно прогуливается, молодая женщина незаметно подала Кристиану знак подойти к ней.

Тайком достав из кармана фото, которое ей дал Райан, она передала его шкиперу.

– Посмотри. Осторожно. Не исключено, что за нами наблюдают.

Из окна ванной комнаты, из-за занавески, Аксель действительно следил за ними. По возбуждению Кристиана он догадался, что разговор у них был неспокойный. Показалось, что он на короткое время задумался.

На его лице появилось выражение коварства.

30

– Это уж слишком! – вполголоса возмутился Кристиан. – Надо поставить в известность Ангуса!

Он сделал движение в сторону жандарма, прохаживавшегося около машины, но Мари задержала его.

– Я не доверяю ему! Верю только тебе и Райану. Поверь, если мне повезет найти Лукаса, то лишь благодаря Акселю, за которым я буду ходить как тень…

– А ты не думаешь, что…

– Он внушает мне ужас, но мысль, что Лукас где-то заперт, один-одинешенек, ранен, может быть…

Она замолчала, сообразив, что Кристиану мучительно сознавать, что она готова на все, даже будет рисковать своей жизнью ради мужа.

– Ну и дурак же я, – рассердился Кристиан на самого себя, – и почему я не увез тебя, когда ты меня просила?

Она печально покачала головой, понимая, что не в силах смягчить невыносимую для него реальность. Она недооценивала силу его преданности.

– Что именно ты собираешься делать? – спросил он, преодолев свои чувства.

Мари заговорила о том погружении, когда произошла подмена.

– Журналист тоже исчез после погружения в озеро… Известно, что под водой подземное пространство заполнено галереями и колодцами. Марешаль, должно быть, обнаружил проход, который ведет к месту, где держали Акселя, и, сам того не желая, последний показал ему выход. Мне нужно найти доступ в тот тайник.

– Это только гипотезы, они не выдерживают никакой критики. Тело Марешаля найдено в колодце сенного сарая Салливанов…

– Нет, анализ костей доказывает, что они были брошены туда недавно. До этого они несколько месяцев высушивались в надежном месте, лишенном влажности. Криминалисты обнаружили в них следы селитры и частицы горной породы, которые можно найти только в недрах земли, а из этого следует, что тело долго находилось в одной из старых галерей. Я предполагаю, что кости были изъяты оттуда и сброшены в колодец с целью бросить тень на Салливанов.

Она продолжила свои рассуждения:

– Если журналист нашел тайник, значит, он, без сомнения, все разузнал о пяти эпитафиях, которые, будучи собраны вместе, позволяют обнаружить доступ… Ты должен помочь мне как можно быстрее найти недостающие надгробия!

Он схватил ее за руку.

– Когда они у тебя будут, ты опять полезешь в озеро? И речи быть не может!

Мари пристально посмотрела в глаза шкипера.

– Ты меня не удержишь. Ты это хорошо знаешь.

Да, он слишком хорошо ее знал и понимал, что должен отказаться защищать ее от нее самой.

– Тогда я погружусь вместе с тобой. Поклянись, что не сделаешь это одна.

– Клянусь.

– Поклянись, что позовешь меня при малейшей проблеме с этим полоумным.

Она еще раз поклялась. Горькой складки, на ее глазах появившейся в углу его рта, было достаточно, чтобы проникнуть в его мысли: мучительная боль от того, что их нынешние клятвы обязывали их лишь помогать друг другу, чтобы разлучить навсегда.

При звуке заработавшего мотора Аксель вернулся к окну – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кристиан уезжает в машине Ангуса.

Он перенес внимание на Мари, которая поднималась по ступенькам крыльца. Удовлетворенно улыбаясь, он спокойно направился в угол салона их комнаты и присел перед углублением, образованным сдвинутой плиткой паркета.

Он не спеша что-то туда положил и тщательно вставил паркетину на место. Закончил он как раз в момент, когда Мари входила в комнату: он увидел ее отражение в зеркале.

Быстро прикрыв паркет ковром, он выпрямился.

Словно сладостная волна накрыла его от нежной улыбки Мари.

– Я не хочу, чтобы ты переезжал, – твердо сказала Мари, чувственной походкой подходя к нему. – Я поклялась быть с тобой в горе и радости. – Она поцеловала его в губы и обвила руками его шею. Голос ее зажурчал. – Я тебя люблю и не хочу с тобой расставаться…

Она приникла к нему, цепляясь за мысль, что пользуется своим телом ради победы. Он крепко ее обнял, напряжение его отпустило. Уловка действовала отлично. Осмелев, она уткнула лицо в его шею, пряча от него отвращение во взгляде и продолжая нашептывать ему слова любви.

Она не видела растерянности, замешательства, смятения, вызванных ее поведением.

Лицо Акселя просветлело, он закрыл глаза и впервые за всю свою жизнь ощутил, как вливается в него ни с чем не сравнимая сладость чувствовать себя наконец любимым, желанным. Он переходил в свое другое измерение, доселе неизвестное ему, и слезы Мари, стекавшие к его горлу, стали пределом, так как в своем незнании он смешивал боль мучимой им женщины с выражением искренней любви.

– Не покидай меня, будь всегда рядом, – умоляюще шептала она, борясь со страшными видениями и силясь их отогнать: тело Алисы на столе судмедэксперта, тело Келли, вытащенное из озера, труп Фрэнка на дне колодца, окровавленный труп Вивиан, две задушенные монахини…

И тут она почувствовала руку Акселя, проникшую под блузку и подбирающуюся к ее груди. Уже слабея, она резко отпрянула.

– Что с тобой? – встревожился он, видя, как побледнело ее лицо.

Исчерпав все возможности к сопротивлению, она открыла наполненные слезами глаза.

– Ожог на плече… Мне больно…

– Прости, прости, я не хочу заставлять тебя страдать, никогда больше, вот увидишь…

С нежностью, которой она еще в нем не знала, он стал медленно расстегивать ее блузку, благоговейно целуя каждую частичку обнаженной кожи.

– Твоя любовь – самое прекрасное, что я испытал в жизни, – тихо сказал он с поразившей ее искренностью.

Аксель, преображенный, с горячностью перенес ее на кровать и с безграничной нежностью начал ее ласкать.

– Я никогда тебя не покину, ты для меня все, я хочу тебя…

Губы его, горящие желанием, отрывались от ее тела лишь на краткие мгновения, чтобы прошептать несколько бессвязных слов.

Ужас охватил Мари, когда она почувствовала, как ее собственное тело убегает от нее и независимо от ее воли стремится к наслаждению.

В эту ночь Аксель уснул счастливый, щедро одаренный.

Никогда он и вообразить не мог, что может существовать такое счастье.

Он любил Мари сладострастно, до изнеможения, она кричала от наслаждения и просила пощадить ее. Они вместе заливались слезами, когда вопреки его воле самые безрассудные слова любви полились из него, подобно слишком долго сдерживаемому потоку. Он, одиночкой проживший жизнь взаперти, благодаря Мари вдруг открыл для себя сказочный мир, где можно разделить с другим опьянение любви, которая этой ночью одержала победу над его стойкой невосприимчивостью этого мира.

Потом, сраженный, он провалился в успокоительный и глубокий сон – настолько глубокий, что не слышал, как встала Мари.

Как автомат, она пошла в душ, струи воды омывали ее, смешиваясь со слезами.

Она стояла под струями, отупевшая, находясь по ту сторону страданий.

Ей казалось, что жизнь ее остановилась и что ночь не кончится никогда.

Тусклый свет солнца все-таки коснулся запотевшего стекла, за которым она укрылась, как в шаре.

Рассвет. Надо было жить и найти для этого повод. Лукас.

Она провела ночь с дьяволом, и нельзя, чтобы это было напрасно.

Размеренными движениями она оделась, затем вышла из ванной.

Идя к кровати, она смотрела на спящего.

Если бы потребовалось, она бы убила этого мужчину, так похожего на того, кого она только что предала во имя любви, ради надежды на его спасение.

Она даже не вздрогнула, когда зазвонил ее мобильник, но на удивление спокойно приняла вызов. Аксель же рывком вскочил, на лице его сразу появилось выражение жестокости и недоверия.

– Это больница, – сказала она. – Луиза выходит из комы, но состояние ее вызывает опасения. Мне надо увидеться с ней, может быть, мне повезет и она сумеет что-то сказать.

– Можно и подождать, пусть она немного оправится, а позже ты ее допросишь.

– Нет, боюсь, у нее не много осталось времени. Пошли со мной.

Аксель не успел запротестовать.

Ее зеленые глаза впились в него, она со страстью проговорила:

– Я больше не хочу, чтобы что-то нас разлучало. Мне невыносимо без тебя. Пошли, ты очень нужен мне…

Он как-то беспомощно ей улыбнулся, и она поняла, что укротила его.

На больничной койке Луиза Салливан плавала между жизнью и смертью.

Все лучшее и худшее в ее жизни проходило перед ней.

Рвущий душу свист бомб вокруг нее в 1942 году, ее родители, погребенные под развалинами… Сердечный прием ее крестной, Мадлен Рейно, которая приютила ее и увезла вместе со своим мужем и двумя детьми, Жаком и Клеманс, когда они убежали от войны на свою виллу в Киллморе…

Именно там она познакомилась с Эндрю Салливаном.

Она вновь увидела себя в длинном алом платье, в котором по традиции венчались невесты этого древнего ирландского семейства.

Ей не исполнилось и двадцати, когда она вышла замуж за Эндрю.

Тогда она еще думала, что любит его.

Богатый владелец замка в Киллморе, один воспитывавший троих сыновей, он покорил ее своей величественной осанкой и куртуазными манерами. Однако за благородным фасадом она быстро открыла суровые монотонные будни. Утешило ее только рождение крошки Мэри.

Три сына Эндрю от первого брака сделали ее жизнь несносной. Старший, Эдвард, был таким же холодным, сдержанным и равнодушным, как его отец, а жесткость Эндрю превратила двух младших, Сина и Тома, из неразлучных проказников в стойких бунтарей.

С большим нетерпением, словно глоток свободы, ждала Луиза приездов в Киллмор супругов Рейно, наезжавших туда время от времени. Их дочь Клеманс стала ее лучшей подругой.

К ее брату, бывшему на двенадцать лет моложе, очаровательному мальчику с вьющимися каштановыми волосами и ореховыми глазами, она испытывала сестринские чувства.

Шло время, и с каждым их приездом она видела, как он рос, потом стал врачом, а потом увлеченным исследователем. Когда он в первый раз привез свою молодую жену Франсуазу, по силе испытываемой ревности Луиза поняла, что нежная привязанность к Жаку превратилась в более глубокое чувство.

Страсть разрасталась в тайниках ее сердца.

Чтобы обмануть это невозможное для нее чувство и превозмочь его, она всецело отдалась развитию производства, увеличивающего доходы владения, но под покровом образа идеальной супруги ее сжигала запретная любовь.

Наконец наступил день, когда Жак, устав от депрессивного состояния своей жены, пережившей смерть маленькой дочери, пришел к ней облегчить свою душу.

Это случилось вскоре после рождения Квентина. Ребенок точь-в-точь походил на своего отца: такие же ореховые глаза, такие же вьющиеся каштановые волосы…

Находясь в полукоме, старая дама улыбнулась, она вновь переживала восхитительные моменты, разделенные с Жаком.

Болезнь Эндрю предоставляла им такую возможность, и они все чаще встречались в тихой обстановке библиотеки, где Жак любил уединяться, чтобы спокойно заниматься своими исследованиями. Она приносила чай, устраивалась рядом с ним, и так проходили длинные дружеские свидания. Вплоть до дня, когда, не окончив какой-то фразы, она вдруг встала и прильнула губами к его губам.

Страсть, так долго тлевшая в ней, воспламенила Жака, и они стали любовниками.

Стремясь как можно чаще видеться с ним, Луиза подумала о лаборатории, тайно построенной в 1941 году на острове Химер отцом Жака, Жозефом Рейно, суровым мужчиной и известным ученым.

Она предложила любовнику продолжить там свои работы.

Когда Жак бывал в лаборатории, Луиза под предлогом прогулки верхом преодолевала перешеек и приходила к нему, чтобы разделить с ним тайную страсть. Самые прекрасные воспоминания ее жизни.

Это продолжалось до тех пор, пока Мэри не стало известно о неверности матери. Шокированная девушка умоляла ее положить конец этой связи, но бесполезно, страсть была сильнее.

Тогда Мэри выдвинула ультиматум: или мать отказывается от Жака, или она все откроет отцу.

Луиза знала, что дочь ее не уступит, у них были одинаковые характеры.

Либо потерять любовника, либо быть изгнанной Эндрю, который не преминет лишить ее всего наследства, – иного выбора быть не могло.

Со скорбью на лице бабушка Мари, обложенная подушками, вновь переживала ту душевную боль.

Ей вспомнился миг, когда она сделана другой выбор: пожертвовать своей дочерью. С помощью Клеманс, которой она сказала, что дочь собирается сбежать с мужчиной, Луиза заточила ее в монастырь, рассчитывая выпустить ее после смерти уже тяжело больного Эндрю.

С пылкостью, усиленной сознанием вины, Луиза свободно посещала любовника.

Так продолжалось до того Рождества 1967 года. До того как Франсуаза Рейно, лицо которой впоследствии наложилось на лицо Элен Ферсен, с маленьким Квентином приехала к Жаку.

Ничем не занятой женщине, к тому же пребывающей в депрессии, пришло в голову навестить свою золовку Клеманс в монастыре. Пришла она вместе с мальчиком с вьющимися каштановыми волосами. Ему было лет шесть.

– Квентин, твой Лукас… – невнятно пробормотала старая дама. – Он был вестником моего несчастья…

Мари, которую сопровождал Аксель, уже долгое время находилась в палате. Замерев, не подавая голоса, они внимательно вслушивались в слова Луизы, шепотом повествующей им о своей жизни.

Она замолчала и, казалось, задремала.

Полицейский потянул жену за руку, призывая выйти.

Мари отдернула руку.

– Какого несчастья? – шепнула она бабушке.

Луиза вновь зашептала, но уже с хрипотцой:

– О таком времени можно было только мечтать, мои прогулки верхом были восхитительны, Рождество 1967 года сулило счастье. Франсуаза все больше впадала в меланхолию, но это не мешало Жаку меня любить, напротив…

А потом я увидела, как она прибежала, словно обезумевшая, с Квентином на руках, он был чем-то напуган, кричал, у него шла кровь носом… Одежда на них была разорвана, местами обгорела, лица их почернели от копоти… Я ничего не понимала из того, что она говорила… «Младенец, умер, чудовище… Жак… его надо арестовать!»

Она была в истерике, хотела немедленно покинуть остров вместе с Квентином, чтобы спрятать его в безопасном месте…

И тогда я ее успокоила, приободрила. Насколько я поняла, ребенок убежал из монастыря, где играл, и, обследуя коридоры, попал в лабораторию… Мать прибежала его забрать. Ее ужаснуло то, что она там увидела… Она умоляла меня помочь ей уехать, твердила, что я единственная, кому она полностью доверяет… Я пообещала, что она может на меня рассчитывать… И это я, ее худший враг, я, которая годами предавала ее…

То ли слезный комок в горле, то ли усмешка разочарования прервали Луизу. Она протянула неуверенную руку к Мари:

– Я скоро умру, девочка, я не хочу уходить, пока ты не узнаешь, кто я, что я сделала.

– Бабушка…

– Позволь мне скинуть груз, который мешает мне уйти… Гидроплан… Я сказала ей, что подготовлю гидроплан, чтобы они с сыном могли как можно быстрее покинуть остров. Очень уж удачный выдался случай. Он предоставлял мне возможность, о которой я не смела и мечтать: избавиться от нее и ребенка, и тогда Жак будет принадлежать мне одной… Франсуаза хотела знать, что он делает в лаборатории, мне нужно было защитить его… Тогда, пока она укладывала вещи, я кое-что подправила в гидроплане. Франсуаза забралась туда вместе с малышом и помахала мне рукой… Глаза ее доверчиво смотрели на меня, она благодарила меня. Потом взялась за штурвал, а я смотрела, как гидроплан взлетел, и заходящее солнце било прямо в кабину… Будто объявляя о взрыве, который я запрограммировала…

Ужаснувшись, Мари прикрыла глаза.

Голос на короткое время умолк, затем продолжил:

– Не знаю, не понимаю, как они выпутались… Я помчалась к острову Химер, чтобы встретиться с Жаком. Я хотела сказать ему, что она сбежала, что я не смогла ей помешать. Жак… Лаборатория горела… Он не спасся от огня… Смерть отняла у меня мужчину, ради которого я только что убила двух невинных.

Слезы текли из опаловых глаз слепой.

– Клеманс велела мне сказать жандармам, что Жак сел в гидроплан вместе с Элен и малышом, она не хотела, чтобы его тело искали в пожарище и чтобы раскрылось содержание работ, которые он проводил… Беда никогда не приходит одна… От нее я узнала, что Мэри, воспользовавшись суматохой, сбежала из монастыря и скрылась. В один день я потеряла дочь… и мужчину, которого любила больше всего…

Последние слова прошелестели как выдох.

Мари сделала над собой усилие, чтобы отважиться задать мучивший ее вопрос:

– Над чем работал Жак?

Луиза, казалось, призвала последние силы и слабо кивнула:

– Да, об этом я также должна тебе сказать…

Мари не сразу поняла, что в этот момент произошло. За ее спиной послышался приглушенный хлопок, и тотчас в самой середине лба Луизы появилась кровянистая дырочка.

Ошеломленная, она резко обернулась.

Аксель держал в руке подушку, которая приглушила звук выстрела. В воздухе еще кружились пушинки, вылетевшие из проделанного пулей отверстия.

Мари быстро поднесла руку к кобуре и побледнела, убедившись, что она пуста.

– Сволочь! Гад!

Она выкрикнула эти вырвавшиеся из нее ругательства, не осознавая, что совершает грубую ошибку. Она будто отвесила ему пощечину.

После секундного горестного изумления глаза Акселя сузились, в зрачках появился жестокий блеск, и нервным жестом он отшвырнул подушку.

Мари увидела нацеленную на нее руку в перчатке.

– Сожалею, но я позволил себе воспользоваться твоим оружием. Во избежание подозрений…

– Не делай этого, прошу тебя…

Его циничная улыбка плохо скрывала полученное им оскорбление.

– Успокойся, я не буду тебя убивать, я устрою так, чтобы все поверили, что ты поубивала Салливанов из-за наследства. А потом я помогу тебе уйти из жизни.

– Ты сам покончишь с собой.

– Потеряв тебя, я буду в таком горе, что все поймут меня, когда я уйду из полиции для того, чтобы попытаться забыть о тебе на другом конце света.

Мари настороженно смотрела на его палец, судорожно впившийся в спусковой крючок.

Она решилась бросить вызов его безумию:

– Лукас никогда не причинил бы мне зла, никогда. Я знаю, кто ты.

Она почувствовала его удивление, недоверие, но он еще недостаточно оторопел, чтобы она могла попытаться его обезоружить. Вглядываясь в его лицо, она постаралась принять выражение, схожее с его, – бесстрастное и холодное.

– Я велела сравнить твои отпечатки пальцев с отпечатками Лукаса, хранящимися в картотеке полиции. Я знаю, что вас было трое. Лукас, Пьер и ты, Аксель.

Он колебался, она была в этом уверена, между желанием покончить с ней и охотой продолжить жестокую игру, которую задумал.

Она воспользовалась своим легким преимуществом.

– Если бы ты должен был меня убить, ты уже сделал бы это.

Они зорко наблюдали друг за другом, он не мог скрыть от нее страсть, которую она внушала ему против его воли. Она это заметила и, вложив в свой взгляд сколько могла любовного чувства, декларативным тоном сказала:

– Ты не можешь меня убить… Потому что между тобой и мной произошло нечто, чего мы не сможем отрицать.

Мари увидела, что он засомневался. Палец его на спусковом крючке ослаб, но пистолет все еще был направлен на нее. Этого она не могла недооценивать, если хотела, чтобы он ей поверил.

– Сначала Лукаса я любила через тебя. А теперь уже и не знаю… Я не знаю, кто ты есть…

– Ты меня боишься?

– Я боюсь силу, которая нас объединила; все зашаталось, я больше не смогу жить как раньше. Я боюсь, да, я даже не знаю, чего ты хочешь от меня.