Текст книги "Тайна острова Химер"

Автор книги: Николь Жамэ

Соавторы: Мари-Анн Ле Пезеннек
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Николь Жамэ, Мари-Анн Ле Пезеннек
Тайна острова Химер

К читателю

Имена, фамилии персонажей и названия мест действия, встречающиеся в этом романе, выбраны по созвучию с ирландскими словами.

Любое сходство с реальными лицами или местами может оказаться чистым совпадением.

Пьер-Жану, моему первому читателю, и с глубокой нежностью – моему отцу.

Н. Ж.

Моим лучшим друзьям – Дорис, Людовику и Леа. Моим горячо любимым родителям – Монике и Жан-Жаку.

М.-А. Ле П.

1

Я поверил в могущество огамов [1]1
  Культовые знаки древних кельтов. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть] в день, когда они показали мне путь к освобождению.

В субботу будет ровно год.

И не может быть ничего случайного в том, что Мари Кермер выбрала ту же дату, чтобы начать новую жизнь.

У меня все было под контролем, кроме погоды.

Сильные волны затрудняли плавание, так что паром из Роскофа опаздывал на три часа, когда, обогнув башню на мысе Даны, он пришвартовался у причала рядом с доками. День заканчивался, и огни в порту Киллмора зажигались один за другим, словно дружно приветствуя прибытие пассажиров.

Она сошла на берег одной из первых, ей явно не терпелось ощутить под ногами землю Ирландии, где ее зачали.

По блеску в глазах, когда она смотрела на пробегающие по светящимся витринам пабов ряды пестрых рыбацких лодок и чаек, ссорящихся из-за последних рыбешек, по тому, как она втягивала в себя воздух, насыщенный водяной пылью и йодом, я понял, что уроженка Лендсена уже покорена этим островом, так похожим на тот, откуда она приплыла.

Воспоминания не из приятных.

Если бы она в этот момент могла увидеть мое лицо, то сразу бы инстинктивным чутьем сыщика почувствовала опасность, и это заставило бы ее повернуть назад. А ведь я слишком долго ждал этого момента, чтобы так глупо его испортить.

Наверное, я и в самом деле был глуп, хотя многие считали, что я не лишен ума. Но вид ее здесь, почти рядом, так возбуждал меня, что тошнота подкатывала к горлу.

Как же она была красива!

От своей матери-ирландки она взяла длинные русые волосы, которые во Франции называют венецианскими за их редкий оттенок, от отца – волевой, упрямый подбородок.

Наследница Салливанов – так местная «Киллмор трибюн» представила ее, не забыв упомянуть о ее предстоящей свадьбе на острове. А факт, что она выходит замуж за эксперта по раскрытию ритуальных убийств, который помог ей когда-то пролить свет на их истоки, [2]2
  Об этих событиях рассказывается в романе «Дольмен» этих же авторов.


[Закрыть] добавлял этому событию некую романтическую перчинку.

Для придания весомости репортер не удержался, чтобы не напомнить о предыстории драм, произошедших на Лендсене прошлым летом. Он вспомнил о расследовании, в ходе которого было установлено, что Мари Кермер – не кто иная, как дочь Мэри Салливан, «неизвестной из Молена», утонувшей в мае 1968 года у бретонских берегов в результате кораблекрушения. Произошло это после того, как она родила девочку, которую впоследствии приютила и удочерила семья рыбаков, давших ребенку свою фамилию: Кермер.

Если газета и обошла молчанием тот факт, что среди молодых людей, виновников катастрофы, были братья Мари, то лишь для того, чтобы не вызвать неудовольствия одного из самых значительных рекламодателей – производителей вина и виски Салливанов, – а не из недостатка такта. К чему омрачать возвращение «блудной дочери» неприятными деталями?

Короткий автомобильный сигнал заставил Мари вздрогнуть. Проложив дорогу среди зонтиков, возле нее остановился лимузин семейства Салливанов. На долю секунды я перехватил взгляд ее зеленых глаз, затем она уселась на заднее сиденье.

Пот прошиб меня, заставив сосредоточиться на единственном, что могло меня успокоить, – бракосочетании, назначенном на субботу. Через два дня.

Для меня это самые длинные дни в моей жизни.

Для нее последние.

Через сорок восемь часов эта женщина умрет, позволив тем самым жить мне.

Так захотели огамы.

Владения Салливанов – гектаров тридцать побережья, две трети которых составляли луга, предназначенные для разведения лошадей – этим занималось семейство. Вторым его занятием было производство солодового виски. Винокурню Эндрю Салливан основал еще до войны, и виски быстро завоевало репутацию не только в стране, но и за пределами Ирландии.

После смерти Эндрю в 70-х годах дело перешло к его вдове Луизе, бывшей на двадцать лет моложе супруга. Ее деловой хваткой восхищались. И хотя сейчас бразды правления находились в руках старшего из ее пасынков, Луиза не оставляла пост члена административного совета и считала свои долгом хотя бы раз в день посетить цеха, чтобы поздороваться с каждым из пятидесяти работников.

Мари ужасно боялась первой встречи со своей бабушкой по материнской линии. Она немного расслабилась, ощутив нежное прикосновение Лукаса.

Другой мужчина, сидевший рядом, тоже почувствовал напряженность молодой женщины. Повернув к ней голову, он успокоительно произнес:

– Не очень-то переживай… Моей матери так же не по себе, как и тебе.

– Она вам это сказала?

– Ну вот еще! – весело возразил он. – Однако уже неделю она не перестает донимать работников, беспокоясь, чтобы к субботе все было сделано на высшем уровне. – Он ободряюще улыбнулся Мари. – А ты перестань мне выкать… Я тебе не чужой.

Ей сразу понравился Эдвард Салливан. Он был из тех мужчин, что идут прямо к цели, обходясь без излишнего многословия.

– Я часто спрашивал себя: на кого была бы похожа Мэри, будь она жива. Теперь я знаю.

Именно такими словами Эдвард впервые встретил ее, напомнив о прошлом, которое она всячески пыталась забыть. Много месяцев прошло после трагических событий, повергших в траур Лендсен, и если боль от них приутихла, чувство горя осталось, притулившись где-то внутри, и готово было выскочить наружу, разбуженное не к месту сказанной фразой, о чем-то напоминающим звуком или запахом.

Телефонный звонок раздался накануне Пасхи. Эдвард Салливан сообщил, что будет в Париже в следующий понедельник и хотел бы ее повидать.

Они условились встретиться в небольшой пивной в квартале Сен-Мишель.

Эдвард направился прямо к ней несколько скованной походкой. Он был дородный, с жесткими посеребренными волосами. Низ его лица закрывала темная, с проседью, борода, делавшая черты жестче. Он недоверчиво и взволнованно пожирал ее глазами. Оробев от этого почти гипнотического взгляда, Мари спросила, что он желал бы выпить.

И только когда он сел напротив, она заметила металлический лубок на его правой ноге. «Неудачно упал с лошади десять лет назад», – лаконично объяснил он, прежде чем заказать кружку пива и прямо высказать цель встречи: Луиза Салливан желает познакомиться со своей внучкой.

Она была готова к такому разговору, но, озвученные, эти слова привели ее в замешательство.

– Моя мать, твоя бабушка, – очень сильная женщина, таких мало. Я никогда не видел ее плачущей, даже в день, когда она узнала о трагической гибели Мэри… и о твоем существовании…

Он прервался, едва уловимо улыбнулся.

– Я обращаюсь к тебе на ты, но если это смущает тебя… – Он не закончил фразу, будто ожидая протеста, которого не последовало. – Ей потребовалось время, чтобы преодолеть свой страх.

Страх. Мари слишком долго надеялась получить весточку от Салливанов, одновременно боясь этого, поэтому не была потрясена.

Ее красивые зеленые глаза подернулись влагой.

– А теперь она больше не боится?

Шумная компания ввалилась в кафе и заняла столик по соседству. Эдвард какое-то время смотрел на молодых людей, словно набираясь духу, затем наклонился к молодой женщине. Глаза его посерьезнели, голос зазвучал глуше.

– Она скоро умрет, Мари. Рак. Врачи дают ей не больше шести месяцев. Правда известна лишь мне да ей. Она проклянет меня, если узнает, что я тебе сказал. Она не подозревает о нашей встрече… Рассчитываю на твою скромность…

В заключение он тогда сказал, что у нее перед ними нет никаких обязательств и что он с пониманием отнесется к ее выбору, каким бы тот ни был. Если ей не захочется продолжения, Луиза никогда не узнает об их встрече, а Мари ничего больше не услышит о нем.

Позже она познакомила его с Лукасом, и они вместе провели вечер. Эдвард обрадовался, узнав, что молодые люди собираются пожениться в мае, и ни разу больше не обмолвился о цели их встречи, предоставив Мари, таким образом, полную свободу в выборе решения. Мари была чрезвычайно ему признательна за его тактичность.

– Подумай, позвони мне, но не мешкай, – сказал он ей при расставании.

Она вернулась в квартиру, где ее ждал Лукас.

Его вопрос ошарашил Мари:

– А какая в мае погода в Ирландии?

– Примерно такая же, как в Бретани, – ответила она, не сводя с него глаз.

Он смешно поморщился.

– Этого-то я и опасался…

Не получив ответа, он подошел к ней и, взяв за плечи, пристально посмотрел ей в глаза.

– Ты сгораешь от желания поехать туда. А им не терпится тебя увидеть, иначе бы Эдвард сюда не приехал. Так в чем же проблема?

– А наша свадьба?

По выражению его лица она поняла, куда он клонит, и сердито замотала головой. Уплыть в Ирландию для встречи с семьей? Это возможно. Но играть там свадьбу…

Неделей позже она получила от Луизы письмо, простые и трогательные слова которого тронули ее до глубины души. Бабушка, узнав о предстоящем замужестве, умоляла Мари позволить ей организовать церемонию бракосочетания, как и подобает, в Киллморе, в родовом поместье Салливанов, в соответствии с семейной традицией.

Эдвард, письмо, страшные воспоминания, позорящие Лендсен, и уговоры Лукаса положили конец колебаниям Мари.

Была назначена дата – 20 мая.

Позднее Мари не раз спрашивала себя, как могла она позабыть, что именно 20 мая утонула мать.

Замок открылся за последним поворотом дороги в странной цветовой гамме. Все было красным: красные живые изгороди из фуксий, красные факелы, вехами обозначавшие тропинки, красные розы, обвившие ярко освещенное старинное строение, словно отогревали строгую, холодную красоту древних камней.

Лимузин поднялся по аллее, окаймленной ухоженными лужайками, которые полого спускались до береговой линии. Юго-западный ветер доносил издалека равномерный гул прибоя.

На подходе к квадратному двору были натянуты большие тенты для защиты приглашенных от возможного дождя. Почти готовы были эстрада и танцевальная площадка. Как потом сказал Лукас, Салливаны не мелочились.

Слева от замка вырисовывались конюшни, амбар с сеном и служебные помещения. Чуть дальше, в парке с вековыми деревьями, угадывались контуры небольшой часовни, примыкающей к родовому кладбищу Салливанов, на котором после окончания следствия в присутствии только членов семьи были погребены останки Мэри. Мари решила забыть о том, что ее тогда не пригласили, и перенесла все внимание на замок.

И тогда-то, любуясь восхитительным кружевом средневековых окон верхнего этажа, в рассеянном свете подсветки, она и увидела ее.

За квадратиками оконных переплетов вдруг возник женский силуэт, окруженный красным сиянием. С необыкновенной грацией он перемещался от окна к окну, потом растворился, словно поглощенный темнотой.

Встревоженная этим мимолетным видением, Мари позабыла о своих страхах.

– Ты так похожа на свою мать…

Старая женщина, держащаяся прямо, как буква «i», стояла на крыльце. Для своих восьмидесяти пяти лет выглядела она очень хорошо. Не будь при ней трости, не похожей на палку слепого, мутность в ее зрачках могла бы сойти за обыкновенную катаракту.

Луиза Салливан была слепой.

Кончики ее пальцев пробежались по лицу внучки, чутко уловив мельчайшие детали черт, которые, может быть, не рассмотрели бы и острые глаза.

– Спасибо, Мари, – сдавленным от волнения голосом выговорила она. – Спасибо за то, что вернулась…

Как и у Эдварда, ее французский был безупречен. Но Эдвард говорил на нем с детства, и в произношении чувствовался едва уловимый ирландский акцент, а Луиза была урожденной француженкой.

Ей было двадцать лет, когда в 1942 году ее родители погибли под немецкими бомбами. У Луизы не осталось никого, кроме крестной матери, которая и забрала ее с собой, укрывшись от войны в Киллморе, где у нее была вилла. Там девушка познакомилась с Эндрю Салливаном, вдовцом, старше ее лет на двадцать, отцом троих сыновей – Эда, Тома и Сина. После освобождения Луиза осталась в Ирландии и вышла замуж за Эндрю. В 1947 году у нее родилась девочка с русыми венецианскими волосами и зелеными глазами – Мэри.

Луиза тяжело переживала исчезновение Мэри, и у нее еще долго теплилась надежда увидеть ее живой, но сейчас мысль о том, что отныне останки дочери покоятся на маленьком семейном кладбище, несколько смягчала горе матери.

Счастье вернулось к ней вместе с Мари, к которой Луиза испытывала чувство бесконечной благодарности. С согласия членов семьи она решила перераспределить родовую вотчину Салливанов, чтобы ее внучка вступила во владение частью, которая принадлежала бы Мэри, будь та жива.

Мари отказалась от наследства, уверив всех, что в Ирландию ее привело лишь желание узнать свою семью.

Однако Луиза была не из тех, кому указывают, как поступать, и она твердо стояла на своем. К величайшему удивлению Лукаса, с интересом следившего за столкновением двух сильных характеров, Мари в конце концов уступила. Поступила она так главным образом ради того, чтобы не вызвать недовольства бабушки, которой осталось недолго жить, Лукас об этом не догадывался. Мари осталась верной обещанию, данному Эдварду.

Луиза собиралась удалиться, когда Мари спросила ее о женщине в красном, которую заметила в окнах верхнего этажа. Необъяснимая тень не сходила с лица слепой, пока она пыталась разубедить внучку.

– Вот уже много лет, как этот этаж заколочен… Там жила Мэри. Больше сорока лет туда не входит никто посторонний, – усталым голосом проговорила Луиза.

Но Мари, не разубежденная, поклялась себе, что не будет игрушкой обманчивых иллюзий.

2

Первое происшествие случилось на следующий день. Сначала все было прекрасно. Мари чувствовала себя легкой и свободной в ласковом майском воздухе, наполненном солнечными брызгами. Покачиваясь в унисон с энергичными движениями мускулистого англо-арабского скакуна, она наслаждалась запахами срезанной травы, вспаханной земли, прикосновениями к шерстистым бокам лошади, когда давала шенкеля, понукая ее. Она не отрываясь смотрела на Лукаса, который только что остановил свою лошадь на вершине холма. Он повернул к ней улыбающееся лицо с упавшими на лоб прядками волос, и сердце Мари переполнилось счастьем от любви к этому мужчине.

Когда она подъехала к нему, у нее перехватило дыхание от красоты вдруг открывшегося перед ней пейзажа.

– Как в сказках о феях… – восхищенно прошептала она.

На сколько хватало взгляда, с высоты простирались вперемежку зеленые луга и торфяники, скалистые уступы, красноватые от взбирающихся по их склонам фуксий, серые утесы, круто обрывающиеся в море, обозначая береговую границу полоской охряного песка.

Но центром этого пейзажа несомненно являлся остров, названный местными жителями островом Химер. Небольшой кусок суши с деревьями, скалами, скрывающимися за густой листвой, связывался с Киллмором длинным, прямым песчаным перешейком, который исчезал во время прилива, на несколько часов в день превращаясь в маленький иллюзорный островок – отсюда и его название.

Чуть дальше, в открытом море, сторожевым постом возвышалась каменная башня, окруженная рифами. Если верить путеводителю, это были остатки средневековой крепости, возведенной Даной, первой кельтской королевой, больше известной как Алая Королева – отчасти из-за кроваво-красного цвета ее платьев, отчасти по причине ее жестокости.

– В сказках принц кладет к ногам любимой свое королевство, – пошутил Лукас, – а не наоборот.

Но Мари уловила в его словах нотку сожаления. Однако эти земли были ей дороги лишь потому, что до нее по ним ступала нога ее матери. И ничем более.

– Тебе я обязана тем, что я здесь, – нежно сказала она. – Спасибо, что заставил меня согласиться.

– Ты и вправду не жалеешь? – спросил Лукас.

Ее с самого начала очаровали его ореховые глаза, нежно-ироничный взгляд, которым он взирал на мир, вещи и людей. Правда, вначале он иногда раздражал ее философским складом ума, в котором находилось место особому отношению к различным верованиям и суевериям. Однако Лукаса и Мари объединяла общая страсть – любовь к выбранной профессии полицейских. Ну и взаимная любовь, конечно. Для Мари это было чудом, для него – очевидностью. Хотя они и прожили вместе год, все сведения о Лукасе она почерпнула от его отца, Марка Ферсена, и немножко от его матери, Элен, делившейся своими воспоминаниями, когда болезнь Альцгеймера на время отпускала ее.

Лукас шутил, что Мари знала о нем только лучшее, а о худшем узнать никогда не поздно.

Пока молодая женщина была непоколебимо уверена в том, что этот мужчина имеет над ней власть, заставляя терять голову, и завтра она станет его женой.

Она наградила его лучезарной улыбкой.

– Ты был прав. В Лендсене невозможно вступать в брак – там слишком много призраков прошлого.

Чтобы не дать мрачным воспоминаниям испортить эти мгновения, она резко пришпорила лошадь, галопом направив ее по пологому скату к перешейку.

Тяжелые тучи нависали над островом. Лошадь Лукаса, обогнав Мари, неожиданно вздыбилась. Сброшенный с седла, Лукас пролетел по воздуху и с размаху упал на влажный песок. Смех застрял в горле Мари, когда она увидела неподвижное тело. Она быстро соскочила с седла и бросилась к нему. Ее испугали его застывший взгляд и мертвенная бледность.

– Ты ушибся? Ответь мне, Лукас! Лукас! ЛУКАС!

Охваченная тревогой, она сильно встряхнула его и облегченно вздохнула, увидев, как сходит бледность с лица и оживают зрачки.

Мари помогла Лукасу подняться. Он не был ранен, вот разве что самолюбие… А еще вывалянная в песке одежда.

Лукас посмотрел на небо.

– Гениально… Похоже, сейчас разверзнутся хляби…

Мари спросила себя, что могло так напугать лошадь, чтобы она вдруг встала на дыбы, и в поисках ответа осмотрелась.

От перешейка, петляя и пропадая в кустарниках, вела каменистая дорожка, вырубленная в скале. На прямоугольнике отсыревшей фанеры, прикрепленной к ней, можно было разобрать надпись: «ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ. ВХОД ЗАПРЕЩЕН».

Взгляд Мари переместился на два вертикально стоящих гранитных монолита, охранявших доступ. Менгиры поросли мхом, почему-то не тронувшим бороздки глубоко высеченного орнамента на каменном фронтоне, представлявшим собой три спирали с заостренными концами, обвивающими единый центр. Молодой бретонке такой мотив был давно знаком – в данном случае речь шла об одном из символических знаков явно кельтского происхождения. Точно таких ей не доводилось видеть, и назначение его ей было неизвестно, но зато она знала, что направленная вправо спираль была символом безмятежности, спокойствия, а направленная влево означала порчу, плохое. Здесь же у всех спиралей было левое направление.

Дрожь пробежала по ее телу.

Охваченная внезапным желанием покинуть это место, Мари повернулась к Лукасу и заметила, что тот тоже дрожит. Она обняла его, прижалась всем телом, чтобы согреть. И тут ей послышался глухой, тоскливый звук колоколов, шедший из глубины островка. Вдруг возникшее видение было для нее как удар хлыста: перед ее расширенными глазами океан и островок исчезли в пламени гигантского костра. Из глубины извивающихся красноватых языков пламени вздымался отчаянный женский крик. Потом видение взорвалось, взметнув мириады искр и водяных брызг.

Первые капли дождя вывели молодую женщину из оцепенения.

– Что с тобой? – Лукас смотрел на нее с озабоченным видом.

Мари тряхнула головой, выныривая из состояния, которое она не смогла бы описать – настолько все было стремительным и необъяснимым. Она приготовилась было успокоить жениха, но от сухого восклицания они застыли на месте.

– Надеюсь, вы умеете плавать!

Молодые люди одновременно обернулись и увидели приближающегося всадника. Это был Фрэнк Салливан, сын Эдварда.

– Море здесь поднимается со скоростью скачущей галопом лошади. Минут через тридцать тут будет трехметровый слой воды с мощными течениями, так что поторапливайтесь!

Опьянев от скачки, ни Лукас, ни Мари не обратили внимания на прилив, безжалостно затапливающий песчаную косу, которая связывала их с Киллмором.

Фрэнк уже повернул лошадь, но Мари остановила его вопросом:

– Кому принадлежит этот островок?

– Химерам, – иронично бросил он и, увидев выражение ее лица, разразился смехом. – Ладно уж… Монахиням монастыря. Наша семья подарила его им в конце шестидесятых.

Мари отметила, что колокола замолчали. Фрэнк с вожделением уставился на нее, когда она садилась в седло.

– Я наблюдал за вашей скачкой. Недурно… Если еще раз захотите посетить остров, я с удовольствием сопровожу вас, так будет безопасней.

Этот тип начал действовать Лукасу на нервы.

– Я не виноват, что моя лошадь встала на дыбы! – пробурчал он.

– Виноват всегда упавший. Должно быть, ее чем-то напугали.

Мари предпочла прервать начавшуюся перепалку:

– Эти знаки на менгирах… Что они обозначают?

– Это эмблема Даны, Алой Королевы.

– Она жила здесь?

Фрэнк ухмыльнулся и ответил, почему-то не спуская глаз с Лукаса:

– Нет, она довольствовалась тем, что ссылала сюда неугодных… Увидимся дома, – бросил он Мари и пришпорил лошадь, с умыслом заставив ту ударить копытами по воде так, чтобы забрызгать Лукаса.

– Паяц! – процедил сыщик сквозь зубы.

Мари не приняла вызов, провожая глазами всадника, любуясь его посадкой – он словно слился с лошадью, и создавалась иллюзия скачки по морю, волнующимся покрывалом накрывающему перешеек.

Решительно остров Химер оправдывал свое название.

– Жаль пропускать такое зрелище, но я, кажется, отсырела, – произнесла Мари и помчалась вслед за Лукасом.

Ветер стих, оставив вместо себя тяжелые черные тучи, остановившиеся над островом и погрузившие его в полумрак, в котором березовый лес вдруг стал напоминать армию воинов, а простые бледные расплывчатые силуэты были похожи на процессию призраков. Они шли друг за другом, изо всех сил стараясь не потревожить тишину. После них на влажной песчаной почве береговой полосы оставались отпечатки медленных, размеренных шагов.

Вода озера была удивительно неподвижной, поблескивающей отражающими лунный свет черными чешуйками, и, казалось, ничто живое не должно нарушить ее покой.

Легенда гласила, что в полнолуние колокольня древней часовни показывалась из воды, как статуэтка, и достаточно было протянуть руку, чтобы дотронуться до нее.

Когда странный кортеж исчезал под покровом пышной листвы, от расплывчатого свечения, идущего из глубины, на поверхности возникала едва уловимая зыбь, легкое дрожание, усиливающееся по мере того, как явственнее становился свет. Одновременно под водой появлялись два отдающих зеленым гало, [3]3
  Световое кольцо вокруг Солнца или Луны, группа оптических явлений в атмосфере, возникают вследствие преломления и отражения света ледяными кристаллами, образующими перистые облака и туманы.


[Закрыть]подобные двум глазам, взирающим из бездны. Они уже достигали поверхности, когда вдруг невидимый смерч образовывал на воде концентрические круги.

Через мгновение черная вода в этом месте как бы воспламенялась, являя взору три огненные спирали, вращающиеся влево, что служило знаком появления королевы.

Фрэнк Салливан сразу пожалел о том, что Мари приходится ему кузиной.

Любитель красивых женщин, неисправимый ловелас, при других обстоятельствах он охотно пополнил бы романом с ней коллекцию своих побед.

У тридцатипятилетнего Фрэнка было две страсти: лошади и женщины.

Худощавый и жилистый, мускулистый от многолетней верховой езды, с черными непроницаемыми глазами на худом лице, с орлиным носом, недлинными волосами рыжеватого цвета, типичного для ирландцев, Фрэнк не являлся красавцем в полном смысле этого слова, но в нем был убийственный шарм.

Алиса говорила, что ему стоит лишь время от времени нагибаться, чтобы подбирать женщин, падавших, словно спелые плоды, и что, надкусив, он отбрасывает их. Она добавляла, что из-за его неуемного желания иметь всех у него не оставалось ни одной. В этом она ошибалась.

На самом деле он жаждал лишь тех, кто принадлежал другим. И мысль, что Ферсен мог свободно распоряжаться великолепным телом Мари, порождала в нем желание убить его. Ко всему прочему, эта девка отняла у него часть наследства. Когда Луиза объявила о своем решении, он открыто не взбунтовался по трем причинам. Во-первых, ему доставляло удовольствие бешенство Алисы. Во-вторых, бабушка не спросила его мнения. В-третьих, он твердо решил не позволить этой бабе обобрать его. Как бы красива она ни была.

От приступа ненависти у него почти перехватило дыхание, когда показался замок. Чтобы прогнать ее, он сконцентрировал свои мысли на приятном видении: Ферсен на четвереньках в воде, к примеру. Вновь увидев эту сцену, Фрэнк недобро рассмеялся.

В тот раз он был на холме, когда заметил двух всадников, скачущих по перешейку к островку, и видел падение сыщика с лошади. Не будь там Мари, он охотно позволил бы приливу утопить Лукаса. Но у него были свои планы, касающиеся красавицы кузины, и планы довольно соблазнительные, не требующие много времени для их осуществления.

Обычно ничто не нарушало настроения Алисы Салливан. Но когда она встала у окна гостиной, то при виде суматохи, ворвавшейся в строгую упорядоченность парка, ее безупречная, высокая фигура напряглась. Рабочие возводили большие белые навесы, прибивали доски, безжалостно вытаптывали лужайку, хозяйничали среди ее дорогих роз…

Две горькие складки утончили ее губы, под ровно подстриженной челкой сузились глаза. Волна ненависти захватила ее… И все это ради свадьбы пришлой девчонки!

И пусть Луиза пожелала познакомиться со своей внучкой, пусть она настояла на ее свадьбе в Киллморе, пусть даже отдает ей долю наследства своей покойной дочери… Со всем этим, наверное, можно смириться. Наверное. Но зато она никогда не простит Мари взгляда, которым смотрит на нее Эдвард, ласкового взгляда, которого ни разу не удостоилась она сама! Охватившее Алису чувство несправедливости было таким сильным, что вынудило ее упереться ладонями в стекло, чтобы не покачнуться.

Еще в детстве она постоянно ждала если не проявления любви, то хотя бы немного внимания со стороны отца, но всегда наталкивалась на безразличие или раздражение.

И все-таки, чтобы понравиться ему, она всегда старалась быть послушной, благоразумной, хорошо учиться. Она даже отказалась от увлечения рисованием и взвалила на себя обязанности по управлению винокурней.

Хуже того: она безропотно вышла замуж за мужчину, которого ей подсунули, за эту свинью Бентона.

Вторая волна ненависти захлестнула ее при воспоминании о грубости этого жалкого, развращенного аристократишки.

Однако она никогда не жаловалась.

Будучи беременной, она с отвращением чувствовала, как в ней растет и шевелится отродье грубого мужлана. В довершение всего она опять разочаровала своего отца, произведя на свет не продолжателя рода, а обыкновенную девчонку, к которой Эдвард отнесся как к последнему щенку.

Как же после этого привязаться к ребенку? Как полюбить бедняжку Жилль, появившуюся на свет в атмосфере отвращения? А через несколько месяцев после рождения дочери муж наконец-то подарил ей долгожданную радость – он умер. Алисе пришлось разыгрывать горе. Единственное, что она умела хорошо делать всю свою жизнь, – это притворяться и лгать.

В этот раз она остро чувствовала опасность.

Маска бесстрастия, которая не сходила с ее лица из года в год, износилась, наступил предел ее способности обуздывать и скрывать свои чувства. И лишь план, созревший у нее, заставлял Алису сохранять спокойствие и хладнокровие. От него-то она уже ни за что не откажется, несмотря ни на какие препятствия.

Она чуть не вскрикнула, почувствовав руку на своем плече, но не пошевелилась и проглотила слезы, вызванные душевной болью, узнав голос отца.

– Прошу тебя быть поприветливее с твоей кузиной Мари. Я хочу, чтобы церемония прошла без осложнений.

Алиса резко повернулась и прямо посмотрела ему в глаза.

– Ты можешь мне сказать, к чему такое пышное торжество? Когда я выходила замуж, ты и половины не сделал.

Впервые Эдвард осознал, сколь велика душевная боль его дочери. И это его вдруг опечалило.

– Ладно, дочка, прости, я был не прав.

Эти слова, которых она не ожидала услышать, привели ее в замешательство, и у нее сразу зародилось подозрение, что он играет комедию, чтобы добиться ее расположения по отношению к Мари.

Она его запрезирала еще больше.

– Ты смешон! Эта девица будет вить из тебя веревки!

– Она ничего у меня не просила, – возразил Эдвард.

– Этого еще не хватало! Да она дергает тебя за ниточки, как куклу! – Алиса саркастически засмеялась.

– Я понимаю, папа. В ней есть все, чтобы околдовать любого… – послышался голос только что вошедшего в гостиную Фрэнка.

Алиса метнула в брата убийственный взгляд.

Свежевыбритый, после душа, он надел белый пуловер, который ему очень шел. «Соблазнитель готов действовать», – с отвращением подумала Алиса.

Она язвительно улыбнулась Эдварду.

– Скажи своему сынку, чтобы он не волочился за молодой, если не хочешь осложнений!

– Прекратите!

Тон Луизы, сидевшей в кресле, повернутом к камину, свидетельствовал о том, что его владелица всю жизнь командовала и привыкла к повиновению.

– Я не потерплю таких разговоров! Напоминаю, что только благодаря Мари и Лукасу Ферсену мы смогли достойно похоронить мою любимую Мэри.

– Беглянку, любовницу убийцы, наводчицу? Хорошенькая родословная! – проскрипела Алиса. – Если Мари Кермер унаследовала это, грош цена будущему нашей семьи.

– Я запрещаю тебе!.. – повысила голос старая дама, стукнув в пол своей палкой.

– Ты много лет запрещала нам упоминать о твоей любимой дочери, а теперь мы должны молиться на нее? Нет уж, только не я!

Луиза собралась было ответить, но тут дверь гостиной распахнулась, впустив девушку-подростка, угольный макияж которой подчеркивал бледность лица.

Красная прядь свисала на одну половину ее лица, остальные волосы, каштановые, небрежно удерживались длинной стальной заколкой. Тяжелые сапожки со шнуровкой усиливали ее худобу и подчеркивали невысокий рост. В довершение всего на ее бровях и в крыльях носа был пирсинг, а ногти покрывал пурпурный лак.

«Хорошо еще, что ее прабабка слепа», – подумала Алиса, без удовольствия меряя глазами дочь.

– Приветик… – бросила Жилль, плюхаясь на канапе.

– Поздоровайся с бабушкой!

Ледяной тон Алисы и ненавидящий взгляд, которым ее окатила дочь, лучше всяких слов говорили об их отношениях.

Девушка небрежной походкой подошла к бабушке, потом опять, зевая, уселась на канапе.

– Напоминаю, что у нас будут гости. Где ты шлялась?

– У меня есть дела поважнее… А лизать сапоги двум сыщикам вы можете и без меня.

– Не заговаривайся! – вмешался Эдвард, отметивший короткую удовлетворенную улыбку, адресованную матерью дочери.

– Я хочу, чтобы вы встретили наших гостей уважительно и пристойно, – продолжила Луиза.