Текст книги "Месть розы"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

– Линор было восемь, тебе одиннадцать. Ваш старый управляющий Жиан, в порыве ложно понятой преданности, нашел вас и рассказал все как было: что ваш отец получил земли напрямую от отца Конрада, но, когда ваша мать овдовела, Альфонс, граф Бургундский, мошенническим путем лишил вас всего. Линор три дня шла до Орикура, чтобы пожаловаться на графа старому императору, умирающему в его спальне. Ты отправился следом и догнал ее в маленькой роще на вершине холма рядом с Орикуром. Она не хотела возвращаться.

Виллем слушал ее, открыв рот и едва дыша. Жуглет опустила взгляд и заставила себя продолжить.

– Вы заспорили, и человек Альфонса, охраняющий рощу от браконьеров, подслушал ваш разговор. Вас доставили в замок. Альфонс посадил вас в темницу на всю ночь… ну, на самом деле там не было темницы, и он посадил вас в голубятню. Вы оказались между капканом, который весь был в голубином дерьме, и дырой с ядом для крыс. Альфонс пообещал, что утром повесит вас, хотя позже говорил вашей матери, что это была просто шутка. Там было так тесно, что вам пришлось простоять всю ночь бок о бок, и ужасно воняло птичьим пометом и гниющими трупами крыс, в воздухе было много мелкой пыли, от которой Линор беспрерывно чихала. Чтобы время проходило быстрее, ты рассказывал всякие истории – Линор больше всего нравилась история о призраке и ваших мстительных предках. Еще вы обсуждали планы побега. И потом до тебя дошло, что сбежать действительно можно: Линор достаточно мала, чтобы протолкнуть ее через прогрызенную крысами дыру. Она обежала вокруг, открыла боковую дверь и выпустила тебя. В ясном небе светила полная луна, но вы выскользнули со скотного двора, оставшись незамеченными. Виллем устало покачал головой.

– Долго же Линор хвасталась своими подвигами, раз тебе известно столько деталей. – Он скривился. – Моя сестра, похоже, начисто лишена благоразумия.

– Это история не о неблагоразумии твоей сестры.

– А о чем же еще? Однако кое-что очень важное она пропустила. Нас там было не двое. – На лице Виллема возникло страдальческое выражение. – С нами была девочка моего возраста, дочь управляющего Жиана. Она все время проводила с Линор – собственно, идея рассказать все умирающему императору принадлежала именно ей. Она всегда нарывалась на неприятности. – Он вздрогнул и по привычке перекрестился. – Мне понятно, почему Линор умолчала о нашей спутнице – из-за того, что произошло дальше. После того как мы сбежали, эта девочка решила вернуться и предпринять новую попытку… в одиночку, потому что я ни на мгновение не выпускал больше сестру из поля зрения. И… ох, господи…

Он замолчал, но рассказ продолжила Жуглет.

– Она вернулась и была схвачена. Ты никогда больше ее не видел, но несколько дней спустя около ваших ворот нашли мешок с ее внутренностями… так все сочли.

Виллем кивнул с мрачным видом.

– Значит, тебе и это известно.

– О, мне известно и это, и кое-что еще. Рассказать тебе, что произошло, когда я вернулась в замок?

Потрясенный, он тяжело задышал, широко распахнув глаза. Жуглет с извиняющейся улыбкой взяла его за руку. Трудно сказать, кто дрожал сильнее.

– Я никогда не говорила, что слышала эту историю от Линор, – напомнила она.

– Это невозможно! – Он хватал ртом воздух, словно получил удар под дых. – Ты не можешь быть той девочкой…

– Ну, я уж точно не хотела быть той девочкой, потому и стала менестрелем Жуглетом. Поначалу учеником менестреля, конечно, который тут же сбежал из Бургундии и оказался достаточно удачлив и одарен, чтобы стареющий придворный музыкант Конрада обратил на него внимание. Граф потерял след ученика менестреля Жуглета, потому что на протяжении семи лет ученик менестреля Жуглет не возвращался в Бургундию – до тех пор, пока не приобрел при дворе Конрада славу юного дарования.

Ошеломленный, Виллем поднес руку к виску.

– Я с ума сойду от твоих откровений!

– Может, мне следовало все рассказать, когда я впервые открыла тебе свой секрет, но я подумала, что за один раз это будет уже чересчур.

Он беспомощным жестом вскинул руки и уронил их на колени.

– Мы так горевали о тебе. Считали, что ты умерла, и я винил себя за то, что не остановил тебя.

– Я тоже горевала по вам обоим. По всему, что оставила позади. Но я не могла рисковать, вернувшись или даже послав сообщение. Меня разыскивали.

– Почему? Что произошло? – Он вытаращил глаза. – Христос, Альфонс не узнал тебя?

– Если бы узнал, то был бы давно и бесповоротно мертв. На следующий день после той ночи на голубятне до него дошло, что его право на ваши земли может оказаться под вопросом. И он состряпал документ, согласно которому старый император лишал вашего отца всех поместий и передавал их ему самому.

– Как ты узнала об этом?

– Он не в одиночку совершил свой подлог. Догадайся, кто ему помогал?

– Его племянник Павел!

Внезапно Виллем со всей полнотой осознал, почему кардинал так ведет себя с ним.

– Да. Он закидывал удочку, как бы стать архиепископом Бургундии, и, без сомнения, убедил себя, что, оказывая графу эту поддержку, действует в интересах церкви и государства. Его роль состояла в том, чтобы ненадолго «позаимствовать» у умирающего отца кольцо и запечатать им фальшивку. Сделать это было нетрудно: Конрад и Павел по очереди дежурили у смертного одра отца. Павел с дядей укрылись в часов не, чтобы написать поддельный документ, и Павел все время дергался, торопясь вернуть кольцо, прежде чем Конрад заметит пропажу. Я проскользнула во двор через ворота часовни и кралась мимо ее окна, когда они спорили о том, стоит ли запечатывать кольцом фальшивку. Документ лежал в оконной нише. Поняв, что это такое, я, не раздумывая, просунула руку и схватила его – вот он, прямо тут, рядом с этими идиотами, такое искушение! Они, конечно, схватили меня, отняли свиток, и Альфонс был готов убить меня… но у меня очень острые зубы. Я вывернулась и убежала. – Она улыбнулась. – И более того, сумела прихватить с собой кольцо императора. Просто так, чисто импульсивно. Тогда, мне кажется, я до конца не понимала, каково его истинное значение. С тех пор они постоянно разыскивали меня. Разыскивали ту девочку. А тем временем граф Альфонс объявил, что я совершила какой-то ужасный проступок и он казнил меня. Внутренности, скорее всего, принадлежали свинье и посланы были вам в качестве предупреждения, чтобы вы сидели и не рыпались. Вот так я официально умерла для мира. Однако они продолжали искать ее. Они и сейчас все еще ищут. Как я думаю и надеюсь, в их грешных душах она выросла до мифических размеров.

Жуглет сделала осторожный выдох, как будто слишком долго задерживала дыхание. Виллем поманил ее к себе. Она придвинулась, и он заключил ее в долгое, молчаливое объятие, с силой прижав к груди. Поколебавшись, она тоже обняла его.

Немного придя в себя, он принялся поглаживать ее волосы, пытаясь разглядеть в ней ту девочку, которую когда-то знал. В конце концов он произнес с мрачным видом:

– Я убью графа.

– Даже и не думай, – решительно осадила его Жуглет. – Ты женишься на его дочери и через приданое получишь назад свои земли. Над чем, по-твоему, я все эти годы трудилась?

Глава 16
ПУТАНИЦА
Глава, в которой различные элементы смешиваются, создавая драматическое напряжение

25 июля

Главный торговый путь, пролегающий через долину Рейна, оказался запружен гораздо сильнее, чем ожидала Линор. Многие встречавшиеся им люди, в особенности имеющие отношение к церкви, были вполне обычны и не вызывали у нее удивления: посланцы с папской эмблемой, епископ, объезжающий свою епархию, монахи, монахини, бесконечные потоки летних пилигримов. Также попадались светские гонцы, солдаты скакали туда и обратно, выполняя поставленные перед ними задачи. Множество людей шли пешком: лудильщики, коробейники, евреи-торговцы, бедняки, рассчитывающие подработать на уборке урожая, стекающиеся в города крестьяне, пастухи со своими стадами. Были тут убогие и прокаженные, звоном колокольчика предупреждающие о своем приближении. У Линор щемило сердце при виде странствующих музыкантов и других артистов: в какой-то степени она была разочарована тем, что Жуглет не ринулся в Доль защищать ее.

Она безумно устала, чувствовала себя больной и ужасно хотела спать. Хотя на небе появились белые облака, солнце палило нещадно. В ушах звучали предостережения матери, и Линор редко снимала вуаль – только когда становилось совсем невмоготу. Стоило проскакать пять миль, не видя практически ничего, кроме общих очертаний, и ее начинало тошнить.

Первоначальное рвение давно иссякло, какая-то там будущая репутация казалась пустяком по сравнению с сиюминутными потребностями тела. У девушки болело все: внутренние органы и мышцы, наличие которых она прежде никак не ощущала, теперь громко заявляли протест. Сколько они уже едут, а все никак не доберутся до места! К тому же с юга на долину надвигалась буря: воздух стал таким влажным, что Эрику не удавалось разжечь факел, чтобы дымом отгонять комаров. Замки местной знати им не попадались; придется, видимо, на ночь остановиться в первой попавшей гостинице, чего Линор очень хотелось бы избежать. Она знала лишь одну гостиницу, в Доле, – место сборища шлюх, пьяниц и торговцев с лукаво-елейными физиономиями.

Мир оказался огромным, оглушающим, грязным и небезопасным местом. Приходилось все время бороться с собой, чтобы не попросить Эрика отвезти ее обратно в Доль.

Королевский двор готовился переместиться в Майнц, где первого августа должна была открыться Ассамблея. Этой весной Конрад поклялся, что публично объявит там о своих брачных планах. Вместе с двором на новое место перебиралось множество крутившихся вокруг него лизоблюдов, фавориток и всякого рода прихлебателей. Конрад пригласил и Виллема, хотя после происшествия в подвале тот снова не появлялся при дворе. Ну, в первый день это было, по мнению Конрада, извинительно – значительная часть его ушла на кувыркание в постели с проституткой. Более того, Конрад сделал это событие всеобщим достоянием; подражая ему, Жуглет действовала в том же духе. Однако когда Виллем не появился и на второй день, это уже стало скучно, и Конрад задумался, стоит ли брать его с собой в Майнц.

– Как мужчина он восстановил свое доброе имя – с моей помощью. Что же касается всего остального, увы, – ворчал он, обращаясь к Жуглет. – Даже не знаю, кто злит меня больше, он или Маркус.

Еще сильнее отсутствие Виллема раздражало Жуглет. Она знала, в чем причина. После вынужденной клятвы в том, что никаких публичных столкновений с Альфонсом и Павлом не будет, он заявил без малейшей иронии, что сначала ему нужно справиться с разбушевавшимися эмоциями. Для достижения этой цели рыцарь, прихватив лук и стрелы, рано поутру поскакал в горы, чтобы сорвать гнев на диких зверях. К полудню несколько кабанов отправились в свой свинский рай, а Атлант выбился из сил, так безжалостно гонял его Виллем. Он с трудом взял себя в руки, спешился и, ведя коня в поводу, вернулся в гостиницу, где препоручил верного друга заботам опытного конюха. Неистовые скачки по горным дорогам ничуть не успокоили Виллема, но, по счастью, было уже слишком поздно, чтобы нанимать лошадь и продолжать крестовый поход против кабанов. Поэтому он удалился в свою комнату, решив, что безопаснее всего залить гнев вином. Час спустя доброе мозельское притупило не только ярость, но и все прочие чувства.

Этим вечером воздух сделался странно неподвижен в предвкушении надвигающейся бури. Жуглет металась по комнате, на чем свет стоит ругая своего возлюбленного, который, обнаженный и мечтающий о более интересных вещах, распростерся на широкой постели.

– Ты еще хуже Партонопеуса! [13]13
  «Партонопеус де Блуа» – популярный французский роман XII в.


[Закрыть]– запричитала она, едва появившись с приглашением в замок к ужину. – Тот предпочел, чтобы его сожрали дикие звери, лишь бы не преодолевать свою пассивность, пока власти предержащие манипулировали им.

Она подняла с пола меч Виллема, с помощью которого он только что срывал свою злость на потолочных балках. Убрав клинок в ножны, Жуглет потянула носом воздух.

– Ага, запах расщепленного дуба!

– Я уже заплатил за причиненный ущерб, – невнятно пробормотал Виллем. – Поупражняться захотелось, что тут такого?

– Ты должен жениться на Имоджин. Для этого нужно явиться в Кенигсбург и подружиться с Альфонсом. Немедленно! Я не допущу, чтобы годы моих трудов пошли прахом, утопленные в вине. Еще немного, и ты потеряешь уважение Конрада. И что тогда? Безземельный рыцарь в немилости, по слухам, извращенец и брат шлюхи. И пьяница, если ты попадешься кому-нибудь на глаза в таком виде.

Виллем перевел взгляд на свое обнаженное тело.

– Но, я бы сказал, замечательный пьяница.

Он невесело рассмеялся.

– Прекрати! Если ты разочаруешь Конрада, тебя ждет очень суровое будущее, и судьба Линор тоже под угрозой, если не вывести Маркуса на чистую воду. У меня возникла новая идея, как заставить его оступиться. Ты в достаточной мере пришел в себя, чтобы следить за моей мыслью?

Виллем со скучающим видом откинулся на постели.

– У твоего пояса такой вид, будто он хочет, чтобы его развязали. Иди сюда, Жуглет, давай я ему помогу.

– Хватит! – взорвалась она. – Речь идет о твоем благополучии! Как ты собираешься содержать мать и Линор, не имея ни положения, ни состояния? Будешь охотиться на кабанов и бандитов?

Виллема, однако, в данный момент волновало одно – как бы затащить Жуглет в постель до того, как вернутся слуги. Он улыбнулся ей своей обезоруживающей улыбкой, которая так нравилась женщинам, а сейчас казалась неуместной на красивом, но измученном лице.

– Обещаю, что завтра буду слушаться тебя во всем. И, как тебе известно, я всегда держу свои обещания. Но завтра еще не наступило, поэтому вот тебе мой ответ на сегодня: пока ты есть в моем будущем, я доволен. Или, точнее, пока я в тебе, а ты в моем будущем, я доволен. – Он пьяно хохотнул и похлопал по матрасу рядом с собой. – Давай начнем работать над этим прямо сейчас.

Ее лицо исказила мучительная гримаса.

– Виллем, ты зря тратишь время! Меня нет в твоем будущем – в том смысле, который ты в это вкладываешь. Неужели непонятно? Тебе надо обзавестись женой, и это должна быть Имоджин. Поэтому тебе придется любезничать с Альфонсом. Ты в состоянии собраться, отправиться сегодня вечером в замок и очаровать графа? И Конрада? И…

На его лице отразился ужас.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что тебя нет в моем будущем?

– Я имею в виду – в качестве любовницы. Я стала бы большой помехой для тебя, и потому лучше хранить меня как воспоминание. Другого пути нет, Виллем.

Чтобы успокоить его, она пересекла комнату, села на постель и провела рукой по его груди. Это оказалось ошибкой – тут же возникло желание не останавливаться на этом. Она слегка отодвинулась.

В льющемся из окна свете было видно, как сильно он побледнел.

– Ты в первый раз говоришь мне такое. А должна была бы сказать, если это часть твоего плана.

– Конечно, это не было частью плана, – возразила Жуглет. – Хотя бы потому, что, согласно этому плану, мы не должны были стать любовниками. Впрочем, в нем не было и половины того, что уже произошло и еще произойдет.

Сбитый с толку Виллем сел, охваченный страхом, и попытался справиться с туманом опьянения.

– Все, что ты делаешь, имеет свою причину. Даже твоя доброта – часть какого-то плана. Расскажи, какое место в нем отведено мне. Я имею право знать.

Жуглет взяла его за руку.

– Да, теперь я интриганка, но начать все это меня побудил совершенно невинный, лишенный всякого расчета порыв. Я хотела, чтобы восторжествовала справедливость. Это означает: ты получаешь обратно свои владения, а твоя сестра удачно выходит замуж. Моя прежняя жизнь осталась в прошлом и бесповоротно изменилась. Что еще мне оставалось делать, кроме как попытаться улучшить вашу жизнь, потому что только так я могла бы возродить свою?

Он с надеждой обхватил ее за талию и притянул к себе.

– Твоя возрожденная жизнь – это стать преемником моего управляющего, Жуглет. Мы можем быть вместе всегда…

Девушка мягким жестом вскинула руку, заставив его замолчать.

– Больше я не хочу своей старой жизни, Виллем. То, кем я стала, гораздо предпочтительнее того, кем я была.

– Тогда к чему тебе эти хлопоты со всем остальным, – почти жалобно спросил он, – если они разделяют нас?

Виллем потянулся, чтобы погладить ее по лицу, но она оттолкнула его руку с серьезным, почти страдальческим видом.

– Я хочу увидеть, что несправедливость исправлена, вот к чему мне эти хлопоты, и под несправедливостью теперь я понимаю две вещи, с учетом репутации Линор. Я хочу увидеть, как Павел и Альфонс потерпят поражение, а Маркус получит по заслугам. Да при одной только мысли о том, что простая беглая девчонка может столь многого добиться в этом мире, меня охватывает трепет. Ради всего этого я и делаю то, что делаю. Я думала, что смогу справиться в одиночку, но ошибалась. Я нуждаюсь в твоей помощи – и хочу ее.

На лице Виллема возникла робкая, полная надежды улыбка, однако Жуглет с извиняющимся видом покачала головой.

– Но не в качестве моего «белого рыцаря», Виллем. Перед нами стоит задача переиграть злодеев на их собственном поле, а это поле – политика. Знаю, ты презираешь эти игры, что делает тебе честь, но себе я такую роскошь позволить не могу; и Конрад, кстати, тоже. И ты перечеркнешь десять лет моей жизни, если сейчас не поможешь мне в этой игре… не поможешь мне победить их.

Впервые, насколько Жуглет себя помнила, горло у нее перехватило. Виллем заключил ее в теплые, нежные объятия, и она разрыдалась.

26 июля

Наступил праздник Святой Анны – день, когда они должны были добраться до замка. Однако ливень был настолько сильным, что затопило даже те участки дороги, которые возвышались над уровнем полей.

Хозяин гостиницы в Колмаре, выглядевший в глазах Линор как все шлюхи, пьяницы и торговцы с хитровато-елейными физиономиями из гостиницы в Доле, вместе взятые, заверил их, что, едва дождь прекратится, вода немедленно схлынет, поскольку они достаточно далеко от реки и земля тут жадно впитывает влагу. Однако пока буря не утихнет, лучше не рисковать отправляться дальше.

Поэтому кони под седлами пережидали ливень в конюшне, а сами путешественники провели никчемный день в гостинице. Эрик, словно дикий зверь в клетке, расхаживал туда и обратно по маленькому общему залу, взывая к Святой Барбаре каждый раз, когда снаружи грохотал гром. Дождь все лил, но после обеда худшее, похоже, осталось позади, и Линор начала умолять кузена продолжить путь. По крайней мере, комаров в дождь не будет, напомнила она ему.

Маркус радовался, что на него возложена обязанность упаковать необходимое. Случалось, работы было и побольше, но все же и сейчас дел хватало – двадцать коней понадобятся только для вещей и еще дюжина для карет (шесть из них были забиты подарками, которыми император собирался одаривать всех и каждого). Им предстояло спуститься по крутому склону и двинуться дальше на север, через долину Рейна. Сознавая, что Конрада раздражает более чем вялая реакция собственного сенешаля на последние матримониальные планы касательно него, Маркус выкладывался из последних сил, но тем не менее не переставал думать об Имоджин. Дважды ему казалось, что он видит ее среди служанок, трижды чудился ее голос, и один раз возникло ощущение, будто на плечах лежат ее руки, – он тогда едва не застонал от желания. Справившись с собой, он разослал слуг укладывать одежду, оружие, домашнюю утварь и кухонные принадлежности. Оруженосцев постарше отправил вперед: они должны были возвещать о прибытии короля и его свиты, чтобы на местах все успели подготовить – и еду, и постели, и женщин для развлечения. Поскольку переезды совершались регулярно, армия работников действовала очень слаженно, и хозяйство императора можно было свернуть и подготовить к путешествию за один день. Однако это получился очень длинный день, и к концу его Маркус заметно вымотался. Настолько, что даже не волновался из-за того, что так и не выкроил время поговорить с Альфонсом.

До тех пор, пока вечером после ужина их пути не пересеклись.

Конрад удалился в свои покои в сопровождении Жуглета, заявив, что его уже тошнит от любовных песен. Придворные расположились у огня, слушая пение заезжего французского певца, и тут Маркус с удивлением заметил Альфонса, который сидел сам по себе, без увивающегося вокруг него вездесущего елейного кардинала. Сенешаль решил, что не должен упустить эту возможность. Подойдя к графу, он встал чуть позади, в позе застенчивой покорности, как если бы хотел всего лишь сообщить, что вина или какие-то другие деликатесы поданы.

– Прошу прощения, можем мы поговорить, мой господин?

Альфонс узнал голос и неловко заерзал на стуле.

– Я не собираюсь ни о чем вас просить, – продолжал Маркус, правильно расценив его реакцию. – Но, как мне кажется, в интересах вашей светлости узнать, что на закрытии Ассамблеи я буду объявлен герцогом. То есть меньше чем через неделю. Император предлагает мне руку и сердце своей дочери.

Альфонса, к удовлетворению Маркуса, это известие застало врасплох.

– Но ты… – Он заколебался. – Разве моя дочь расторгла вашу помолвку?

«Проклятый сукин сын», – подумал Маркус и прошептал на ухо графу:

– Я не получал от нее никаких писем, видимо, они еще в пути.

– Не получал? – настойчиво переспросил Альфонс, и Маркус покачал головой. – Значит, твоя помолвка с ней остается в силе?

– На самом деле ответа на этот вопрос я не знаю, ваша светлость. По-видимому, его величество делает все это ради моего блага, и я не в том положении, чтобы противоречить ему. Тем не менее если ваше сиятельство решит обсудить с ним эту проблему, хочу, чтобы вы знали: я предпочел бы вернуться к первоначальному соглашению.

Как спокойно звучал его голос! Как обтекаемо он сформулировал свое самое затаенное желание!

Альфонс извинился и, к удовлетворению Маркуса, направился в дальний конец зала, к лестнице, ведущей в покои Конрада.

– Меня уже тошнит от этой карусели.

Конрад с раздражением зевнул в затылок опустившегося перед ним на колени графа. Жуглет перестала играть на фиделе. Конрад протянул унизанную кольцами руку, и паж мгновенно вложил в нее вечернюю чашу с вином.

– Никто ни на ком не женится. Никогда. Все свадьбы отменяются.

Маркус вошел вслед за Альфонсом, под тем благовидным предлогом, что ему нужно упаковать королевские сундуки: только ему и Бойдону дозволялось прикасаться к сокровищнице императора.

– Сир, – услышал он слова Альфонса, – помолвку между Маркусом и Имоджин благословили и вы сами, и архиепископ Майнца…

– Мне плевать, даже если бы сам Христос вылез из крещенской купели и лично благословил ее! У меня гораздо более достойные планы для Маркуса, и я не желаю слышать никаких разговоров о браках – или даже о женщинах вообще – по крайней мере неделю. Никаких, понятно? Жуглет, всю эту неделю ты будешь исполнять «Песнь о Роланде», и никаких романсов о любви. – Он разом осушил половину чаши. – Будь это в моей власти, я бы приказал всем дать обет безбрачия на следующую неделю, а женщин вообще выгнать из замка. – Он допил вино и протянул чашу, чтобы ее снова наполнили. – Черт возьми, Альфонс, поднимайся и уходи! Маркус, нечего тут торчать над моим золотом. Упакуй то, что мы берем с собой, и тоже проваливай. Жуглет, как там начинается? «Карл Великий, король франков, провел целых семь лет в Испании…» Правильно?

– Сир, обычно фраза строится таким образом, чтобы получалось подобие рифмы: «Карл Великий, франков король, целых семь лет в Испании провел», но в остальном вы правы, – ответила менестрель и заиграла известную мелодию.

Тем же вечером на расстоянии многих миль отсюда, в графстве Бургундия, очень молодая и обманчиво хрупкая на вид темноволосая дама выскользнула из угрюмого замка под дождь. Ее сопровождали один стражник и одна служанка – для компании и защиты. Они позаимствовали – попросту говоря, украли – коней, и Имоджин поскакала по размытой дороге на север, в Майнц. Она вообще была хорошей наездницей, а во время своих тайных прогулок на свидания с Маркусом заметно усовершенствовала свое мастерство. Однако этой поездке предстояло быть совсем не такой, как прежде, и на протяжении всего пути Имоджин сражалась с подступавшей паникой.

27 июля

На следующее утро Виллем в сопровождении пажей еще до рассвета прибыл в замок, чтобы отстоять мессу и позавтракать с Конрадом. Тот вел себя с ним раздраженно – правда, в той же степени, что и с Маркусом, – но не отказался от идеи взять его с собой в Майнц, чтобы дать возможность исправиться.

Жуглет клялась его величеству, что Виллем в конце концов осознал, какие требования предъявляются к придворному рыцарю Конрада. И действительно, этим утром Виллем вел себя замечательно: внезапно он сделался тем же искренним и прямым молодым человеком, который впервые появился здесь месяц назад и почти сразу же завоевал расположение короля.

По кривым ступеням из песчаника вся свита спустилась во двор, где обитали слуги и содержался домашний скот. Все лошади в конюшне были либо под седлом, либо нагружены переметными сумами; пришлось даже привести животных из деревни. Во дворе стало очень тесно. Первым взобрался на коня Конрад, потом Маркус и Виллем, чей скакун еле успел оправиться после вчерашней скачки; за ними Альфонс и Павел, а потом уже все остальные.

Павел был раздосадован тем, что Виллема пригласили сесть на коня раньше его. И еще большее неудовольствие он испытал, заметив, что Альфонс не спускает глаз с Виллема, который снова спешился, чтобы помочь сесть на коня беременной герцогине Лотарингской.

– Павел хорошо знал своего дядю.

– Даже не мечтай выдать за него Имоджин, – сердито прошипел он на ухо Альфонсу.

– Маркус теперь вне игры. Кто же остается? – упрямо пробормотал Альфонс. – Если Маркус правая рука Конрада, то Виллем – левая. Достойное положение ему обеспечено.

– Это ведь против него мы плели интригу, – возразил Павел и показал на парящего над ними сокола, как будто именно его они обсуждали. – А теперь ты готов помогать ему обрести могущество? Дядя, ты в своем уме? Ты подвергаешь себя опасности. И меня тоже!

– Никого больше нет, – стоял на своем Альфонс, тоже провожая взглядом сокола. – Маркус женится на дочери Конрада.

– Этому я сумею помешать, – тут же отозвался Павел, с силой сжав плечо дяди. – Она хочет постричься в монахини, я это знаю. Выдай Имоджин за Маркуса. Тогда он окажется у нас в долгу и поможет преодолеть нежелание Конрада жениться на девице из Безансона. И это помешает Виллему занять положение, в котором он может причинить нам вред.

На другой стороне двора Виллем снова взобрался на коня, краем глаза наблюдая за тем, как шепчутся граф и кардинал. Понадобилось все его самообладание, чтобы не наброситься на них прямо на глазах у придворных и не потребовать ответа за все содеянное. Вместо этого он переключил внимание на Конрада и завел подробный разговор об обучении коней. Король, а за ним и все остальные легким галопом двинулись со двора.

К тому времени, когда церковные колокола прозвонили трижды, вся кавалькада уже заметно углубилась в долину Рейна. Погода стояла прекрасная, воздух был чист и свеж. Впереди на пони скакали герольды, игрой на свирелях и барабанах возвещая приближение процессии, в состав которой входили двести всадников, псы и вьючные лошади; развевающиеся знамена предназначались для того, чтобы жители не сомневались, кого именно видят. С полей, открыв рты, процессию провожали взглядами охваченные благоговением крестьяне с косами в руках.

Путь, который должен был продолжаться четыре дня – под палящим солнцем, среди болот, в окружении полчищ комаров, – пролегал через четыре соборных города: Страсбург, Шпейер, Вормс и, в конце, Майнц. Во время каждой остановки Конраду предстояло провести ночь во дворце местного архиепископа, а в Майнце остановиться у его преосвященства Конрада фон Виттельсбаха – друга, хотя и баварца, – и оставаться там на все время Ассамблеи, после чего проделать трехдневный путь до своего любимого замка Хагенау. По этой причине большинство вьючных лошадей отправили прямо туда, дабы путешествовать налегке, с меньшей вероятностью каких-либо происшествий. Последнее предположение, правда, оказалось ошибочным.

28 июля

К тому времени, когда путешественники из Доля добрались до Селестата – это произошло во второй половине самого жаркого на памяти Линор дня, – она чувствовала себя такой больной и разбитой, как никогда в жизни. Туника промокла от пота и, несмотря на вчерашний дождь, покрылась густым слоем дорожной пыли. Уставшая кобыла еле плелась. Пот жег Линор глаза, волосы на голове слиплись, поводья норовили выскользнуть из влажных пальцев. Хуже, чем оставаться в седле, было лишь одно – выбираться из него, хотя она так долго терпела страдания и неудобства, что почти привыкла к ним. И несмотря на все это, ее охватил победный трепет, когда стало ясно, что конец пути близок: она продержалась исключительно благодаря силе воли и верила, что теперь ничто не помешает ей восстановить свое доброе имя. В конце концов вдали показался Кенигсбург, возвышающийся на вершине уходящего в небо утеса… но императорский флаг над ним не развевался.

Линор внутренне застонала, пытаясь понять, что это значит. Оставив ее под липой, Эрик поскакал вперед разведать обстановку. Вернувшись, он виноватым тоном сообщил, что двор уехал еще на рассвете. Виллем и Жуглет отбыли вместе с ним. Если Эрик и Линор не смогут догнать их, на дорогу до Майнца уйдет еще четыре дня, что при нынешнем состоянии Линор практически невозможно. Эрик сообщил все эти новости, явно намекая на то, что нужно возвращаться в Доль.

Лицо Линор исказилось от огорчения, но она приложила все усилия, чтобы удержать подступившие слезы. Прикрыв загоревшей на солнце рукой рот, она подавила рыдания. При этом пыль с рукава попала в трещины на нижней губе. Эрик смотрел на кузину, чувствуя себя курицей, хлопочущей над цыплятами. Куда ее отвести? В замок нельзя, естественно, а в гостиницу, где останавливался Виллем, она не хотела идти, боясь, что люди могут каким-то образом узнать, кто она такая, и осудить, полагаясь на слухи. Сохранить анонимность было чрезвычайно важно, и в то же время Линор отчаянно нуждалась в том, чтобы отдохнуть, выкупаться и сменить одежду.

Было только одно место, куда он мог повести ее; по крайней мере, ничего лучше ему в голову не пришло.

Чтобы избавить Линор от необходимости пересекать самую скверную часть Селестата, Эрик повел ее вокруг городских стен к редко используемым западным воротам. Оказавшись внутри, они свернули направо и остановились перед первым же небольшим домом, на двери которого был прибит кусок алого войлока. Эрик бережно помог Линор спешиться, и девушка едва не рухнула на него: зловонные «ароматы» города в конце концов доконали ее.