Текст книги "Месть розы"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Она сбросила тунику и стянула штаны, все так же пронзительно хихикая. Кроме чисто женской привлекательности именно эту игривость так любил в ней Виллем.

– Ты бесстыдная шлюха, – пробормотал он и притянул ее к себе.

22 июля

После дождя воздух был так прозрачен, что Эрика узнали еще на расстоянии мили от поместья. Линор, взволнованная тем, что он так быстро скачет – по-видимому, с каким-то безотлагательным тайным поручением, – начала одеваться, чтобы принять его. Пребывая в легкомысленном настроении, она подумала, что, может, стоит даже порадовать его, надев что-нибудь с низким вырезом, и теперь, стоя в одной сорочке, выбирала между темно-фиолетовым платьем из Фландрии и зеленым из Дуэ.

Внизу Мария как раз приказывала управляющему и повару принести вина и тарелку с фруктами и сыром, когда ее племянник, не дождавшись, пока о нем доложат, ворвался через переднюю дверь – грязный, запыхавшийся, с пылающим лицом.

Во время путешествия Эрик несколько успокоился, а в какой-то момент даже задумался, не стоит ли вернуться ко двору, но потом решил, что нужно, по крайней мере, получить от Линор объяснение. На протяжении десяти миль он окончательно разуверился в изложенной Маркусом истории, страстно желая услышать, что его кузина скажет в свою защиту, и решил, что поверит всему, что бы это ни было. Однако стоило ему представить себе ее лицо, улыбающиеся губы и дразнящие глаза, так противоречащие ее холодной невинности… Его разум упрямо твердил, что она на самом деле способна на все, и он не находил убедительных слов для возражения.

Приближаясь к Долю, Эрик снова распалился и, завидев поместье Виллема, пустил коня бешеным галопом. Все сильнее проникаясь уверенностью в греховности Линор, он испытывал странное победоносное чувство.

– Где она? – завопил он из дверного проема, даже не поздоровавшись с Марией.

– Племянник… – пролепетала она, потрясенная его диким видом.

Он отшвырнул ее в сторону.

– Она у себя?

– Конечно, – вежливо ответила Мария. – Одевается, чтобы встретить тебя.

– Да уж, не сомневаюсь!

Эрик хрипло рассмеялся, выскочил из зала и бросился в дальний конец маленького, залитого солнцем внутреннего двора. Мария последовала за ним так быстро, как только могла. Слуги во дворе проводили его безразличными взглядами и вернулись к своим делам. Здесь все хорошо знали молодого сеньора.

Юноша понесся вверх по лестнице – последний раз он поднимался по ней на руках у своей няни – и ударом ноги распахнул большую дубовую дверь, на которую много лет со жгучим любопытством смотрел лишь снизу.

При виде кузена Линор вскрикнула, испуганная тем, что он ворвался сюда, когда она полуодета. Он выхватил меч, а потом и нож из-за пояса, точно перед ним была не беззащитная девица, а сарацин. Выпученные глаза его пылали злобой, на висках блестел пот.

– Шлюха! – выкрикнул он, точно плюнул. Предвидя, что она попытается сделать, Эрик метнулся к постели, уронил нож, сбросил халат Линор на усыпанный тростником пол и схватил ее за запястье. Она закричала от страха и боли. Он с силой толкнул ее на пол у изножья кровати. Девушка изумленно уставилась на него.

Грязным сапогом он наступил на край льняной сорочки, пригвоздив Линор к полу, и приставил кончик меча к ее животу. Она коротко вскрикнула, но замерла неподвижно.

– Покажи мне, ты, шлюха! – приказал он с побагровевшим лицом. – Ты опозорила нас всех на веки вечные! Покажи мне эту проклятую розу!

– Что? – растерянно пробормотала она, от ужаса не понимая, о чем он.

Летняя сорочка едва прикрывала соски, и Линор судорожно прижала к груди руки.

– Хватит разыгрывать передо мной неприступность! – закричал Эрик.

Отбросив меч, он опустился на колени, схватил подол рубашки и разорвал ее значительно выше колен, обнажив бедра.

Линор закричала так пронзительно, что собаки во дворе начали лаять. Внезапно совсем рядом послышался голос Марии, громко окликающей дочь.

Трясущимися руками Линор отчаянно пыталась стянуть края разорванной сорочки, но Эрик с силой ударил ее по щеке и разорвал ткань еще дальше. Линор задрожала, подняла руки к лицу и спросила умоляюще:

– Эрик, что ты делаешь?

Однако это лишь воспламенило его и придало решимости. Перепуганная красавица попыталась съежиться, но он наступил на ее правую ногу, а левую оттянул в сторону, так что она оказалась распростерта на полу. Загрубелыми руками схватив голое бедро, он принялся выворачивать мягкую бледную плоть.

– Эрик! – завопила она от боли и ужаса.

– Где роза? Покажи мне доказательство!

В конце концов до нее дошло.

– Мое родимое пятно? – тяжело дыша, спросила она. – Это все из-за моего родимого пятна?

Продолжая стискивать пальцами ее бедро, он прошипел:

– Покажи мне. Сядь и покажи мне его, или я сломаю тебе шею прямо сейчас, а не потом.

С трудом сдерживая рыдания, Линор села и нервным движением задрала край сорочки выше места разрыва. От этого зрелища сердце у Эрика заколотилось. Даже истерзанная, она была чудо как хороша, но он не стал задерживать взгляд на ее лице – то, что было ниже, гораздо больше привлекало его внимание.

– Проклятье! – взревел он. – Шлюха! Сука! Проститутка! Дрянь!

Он в ярости разорвал сорочку снизу доверху и толкнул Линор на пол; теперь она лежала перед ним, полностью обнаженная, и жалобно поскуливала от страха.

– Ты опозорила всю семью и потому умрешь…

– Как опозорила? – истерически взвизгнула она.

– Линор! – Мария стояла в дверях, опасаясь войти. – Племянник! Оставь ее!

Эрик бросил на тетку презрительный взгляд. За ее спиной жались слуги.

– Не смей говорить мне, что делать, тетя. Я твой сеньор, а ты вырастила шлюху, проститутку, которая раздвигает ноги перед любым, кто попросит…

– О чем ты?

Линор разрыдалась, пытаясь стянуть края сорочки, чтобы прикрыться.

Эрик в ярости ударил ее по рукам, схватил нож и приставил его к обнаженной груди.

– Даже не думай скрыть свой позор! Ты отдалась слуге Конрада!

– Не знаю я никакого слуги Конрада! – запротестовала она, заливаясь слезами.

И тут услышала голос матери, произнесший:

– Кто это… ох! Маркус! Сенешаль…

Услышав это имя, Эрик вскинул голову.

– Ага! Признаешься!

– Я никогда не встречалась с ним! – закричала Линор. – Меня же заперли!

– Она не встречалась с ним, Эрик. Я единственная говорила с Маркусом, – робко сказала Мария.

Эрик презрительно фыркнул.

– Ты старая дура! Она спуталась с ним прямо у тебя под носом, а ты и понятия не имела!

– У тебя есть доказательства? – в отчаянии воскликнула Линор.

– Роза! Роза – вот доказательство! Он описал твою прелестную маленькую розу!

Перехватив нож левой рукой, правой Эрик снова развернул бедро Линор, но на этот раз, под ошеломляющим воздействием теплой плоти, его рука скользнула к родимому пятну и даже выше. Громко рыдая и не осмеливаясь двинуться, она испуганно смотрела на его руку.

– Ты отдала то, что тебе принадлежало. Так что теперь это общее достояние…

– Роза! – во внезапном озарении воскликнула Мария. – О господи, роза… Остановись, Эрик, умоляю, отпусти ее. Это я рассказала ему о розе! Это мой грех, не ее!

Юноша, прищурившись, посмотрел на тетку.

– Жалкая отговорка, чтобы защитить шлюху, – прохрипел он и снова вернулся к тому, что так манило его между бедрами Линор.

В ушах грохотал пульс, рука скользнула еще выше, голова кружилась от яростной борьбы между желанием и отвращением. Линор безутешно рыдала, но не могла даже закричать – голос отказал ей.

Мария, в ужасе от того, что натворила, бросилась к ним. Воспользовавшись тем, что внимание Эрика отвлечено, она выхватила у него нож и приставила ему к горлу. Не веря собственным глазам, он внезапно осознал, что его обезоружила старая женщина.

– Отойди от моей дочери! – приказала она. – Похотливый пес!

– Не смей разговаривать со мной таким тоном! – высокомерно бросил он.

Она сильнее вдавила в его тело кончик ножа. Он дернулся и слегка отодвинулся, злобно глядя на нее.

– Это все я, – повторила Мария. – Он целую вечность проболтал внизу со мной, и я забылась. Рассказала ему о родимом пятне, по ходу одной истории из ее детства, Эрик… а он даже, казалось, не очень внимательно слушал. Я понятия не имела, что он может сделать с тем, что я рассказала ему, но это моя вина, а не Линор. Убей меня, если твое преувеличенное чувство чести требует крови.

Некоторое время Эрик изумленно таращился на нее, главным образом потому, что никогда не слышал от своей тетки таких длинных речей, да к тому же произнесенных столь категоричным тоном. Под угрозой ножа она заставила его отойти от Линор, встала между ними и свободной рукой подтянула халат, чтобы дочь могла схватить его. Неудержимо дрожа, Линор встала, накинула халат и отвернулась от них, все еще рыдая, но теперь уже от облегчения.

– Возьми меч, Линор, – приказала Мария, не сводя взгляда с Эрика.

Та с трудом подняла меч, уперев острием в пол и сжимая рукоятку трясущимися руками.

– Бог свидетель, племянник, она даже не видела его из своего окна. Если бы они встретились на улице, то не узнали бы друг друга. – Повернув острие ножа к себе, она протянула рукоятку Эрику. – Убей меня, если считаешь своим долгом наказать преступницу.

– Мама… – в ужасе прохрипела Линор.

Эрик неуверенно переводил взгляд с одной на другую.

– М… Маркус сказал, что ты соблазнила его. Маркус честный человек.

– А я честная мать, а это твоя невинная кузина, – твердо заявила Мария и снова протянула ему рукоятку ножа.

В конце концов Линор справилась с собой настолько, что вытерла лицо и жалобно спросила:

– И мой брат поверил, что я…

– Да! – с вызовом заявил Эрик, снова в порыве праведного гнева. – И его величество тоже, конечно.

Совершенно потерянным, ломким голосом Линор спросила:

– А менестрель Жуглет?

– Нет, – ответил он после паузы.

Чувство справедливого негодования мгновенно растаяло, точно дым.

– А ты? – прошептала она.

Он посмотрел на нее, их взгляды встретились. Она хлюпала носом, глаза покраснели от рыданий, тело под халатом сотрясала дрожь. Спустя мучительно долгий момент он выхватил у Марии нож и швырнул его через всю комнату.

– Господи боже, что же я наделал, – в ужасе пробормотал он, разразился слезами и бросился кузине в ноги.

Глава 14
ЖАЛОБА
Произведение, в котором проблемы общества высмеиваются или подвергаются осуждению

22 июля

Эрик отодвинул плоды, хлебные злаки и предметы кухонной утвари на первоначальные позиции и устремил на свою кузину внимательный взгляд.

– Так больше смысла? – спросил он.

– Почему это Маркус? – Мария указала на солонку. – Пусть лучше негодяя изображает кусок гнилой репы.

Линор вымученно улыбнулась.

– Ты не улавливаешь сути, мама.

Она похлопала Эрика по руке.

– Давай посмотрим, получится ли у меня. Золоченая брошь – это император, который обещал на мне жениться. – Девушка по очереди указывала на каждый предмет на столе. – Его брат кардинал, который стремится использовать брак короля в интересах Папы, – гроздь винограда, а сам Папа – вино. Альфонс Бургундский – невеста должна быть родом из его графства – корка хлеба, а хлебные крошки – остальные придворные.

Она с усталой улыбкой подняла цветок.

– Я роза. Жасмин – невеста из Безансона, преданная Папе и во всем покорная графу Бургундскому. Маркус, сенешаль императора, который оклеветал меня, – соль, а Виллем – нож.

Она вздохнула.

– Ну и как, по-вашему, все это связано? – пробормотал Эрик.

Он отчаянно хотел помочь ей разобраться, но, не имея в этом опыта, попытался представить, как действовал бы на его месте Жуглет. Менестрель-то уж точно рассказал бы Линор много полезного, а вот сам Эрик…

Изящными движениями красавица положила розу и веточку жасмина рядом с брошкой из золоченой фольги с изображением императора.

– Первого августа в Майнце его величество объявит, на ком из нас он женится. Жуглет и Виллем хотят, чтобы на мне, и, как ни странно, это совпадает с желанием Альфонса. Все остальные хотят, чтобы он женился на девушке из Безансона. Теперь его величество и все прочие убеждены, что я шлюха. – Пауза. – Зачем сенешаль сделал это?

– Ничего даже в голову не приходит, – покачал головой Эрик.

– Есть еще что-то, упущенное мною?

Эрик задумался.

– Если и есть, то мне ничего не известно.

Линор заговорила, хмуро глядя на расставленные предметы и медленно передвигая над ними руку – словно повторяя полет пчелы:

– Либо сенешаль хочет, чтобы Конрад женился на девушке из Безансона, либо хочет помешать ему жениться на мне. Если, как ты говоришь, Конрад доверяет Маркусу и не доверяет кардиналу Павлу, то вряд ли сенешаль стал бы помогать Павлу. Значит, он не за то, чтобы Конрад женился на девушке из Безансона. С другой стороны, если я стану императрицей, Виллем займет при дворе более высокое положение, чем сенешаль, и сенешаль по какой-то причине хочет помешать этому. Что может потерять Маркус, если Виллем внезапно возвысится над ним? Чего он еще не достиг?

– Он обручен с дочерью Альфонса, – пожал плечами Эрик.

Линор удивленно посмотрела на него.

– Служащий обручен с будущей графиней?

Она улыбнулась, взяла из чаши на дальнем конце стола вишню, положила ее между солонкой и ножом и с большей уверенностью стала указывать на предметы.

– Это дочь Альфонса, что объясняет все.

Говоря, она выделяла каждое слово, соответствующее вещи, на которую указывала.

– Сенешаль не хочет, чтобы Виллем обошел его, потому что Альфонс разорвет помолвку, если станет ясно, что можно выдать дочь за брата императора. Вот почему Альфонс дет, чтобы Конрад женился на мне, несмотря на…

Подняв взгляд, она увидела, что Эрик и мать изумленно смотрят на нее.

– Что? Не думаете же вы, что граф Бургундский хочет видеть меня императрицей просто потому, что я симпатичная молодая дама?

Мария безмолвствовала, а Эрик удивленно произнес, с трудом находя слова:

– Как… как вы сумели так быстро во всем разобраться? Почему у вас голова так работает?

Она улыбнулась лукаво и кокетливо.

– Потому что я внимательно слушала рассказы Жуглета о придворных скандалах. Я всегда была более прилежной ученицей, чем брат.

Эрик изумленно покачал головой.

– И что эти ваши рассуждения подсказывают нам делать теперь?

Линор задумалась, глядя на стол.

– Можно успеть добраться до Кенигсбурга, прежде чем Конрад отбудет на Ассамблею в Майнц, если выехать завтра утром?

Эрик прикинул в уме.

– Да. Впритирку: он собирается покинуть Кенигсбург на утро после празднества в честь святой Анны. Это дает мне четыре дня.

Линор встала, опираясь кончиками пальцев о стол.

– Нет, – решительно заявила она. – Это дает четыре дня нам.

Когда Жуглет вернулась из города одна, Конраду стало ясно, что Виллему потребуется немало времени, чтобы прийти в себя. Его величество понимал глубину переживаний молодого рыцаря и хотел проявить снисходительность, однако исключительно в частном порядке, не для всеобщего обозрения. Поэтому на протяжении оставшейся части дня он ни разу не упомянул имя Виллема и внешне потерял к нему всякий интерес. Тем не менее он приказал Жуглет вечером снова проведать рыцаря – но сделал это с глазу на глаз, намеками. Поэтому когда Жуглет по возвращении не сообщила об улучшении, оба имели возможность сделать вид, будто Конрад ничего такого и не хотел.

На следующее утро попыткам Жуглет уговорить рыцаря вернуться в замок помешало его отсутствие: как выяснилось, Виллем ускакал на Атланте в горы. Слуге было приказано передать, если кто будет спрашивать, что он по доброй воле отправился разогнать промышляющих на дорогах разбойников. Поскольку эту обязанность Конрад возложил на рыцарей низшего ранга, ни менестрель, ни император не сочли затею стоящей.

На третье утро Конрад просто заявил Жуглет без всяких предисловий:

– Хватит. Или приведи его сюда, или пусть отправляется домой. Сегодня же.

Линор не внимала предостережениям Эрика о разбойниках и волках, не слушала причитаний матери по поводу того, что ее может погубить пребывание на солнце или изнасиловать какой-нибудь местный барон, через земли которого они будут проезжать.

– Я должна восстановить свое доброе имя, – повторяла она, словно молитву или заклинание, собственными руками упаковывая то, что считала нужным взять с собой.

Первое место среди этих вещей, согласно ее плану, занимало белое платье девственницы, очень строгое, с закрытым воротом, и все драгоценности, которые она была в состоянии унести. В ночь перед отъездом она завернула свои пожитки в два слоя льняной ткани и положила в кожаный мешок, а его – в переметную суму. Эрик, отчаявшийся отговорить Линор и лучше понимавший, что ее ожидает, посоветовал кузине одеться как можно проще, а лицо прикрыть белой вуалью, чтобы походить на бедную монашку.

В результате Линор выглядела в высшей степени необычно, хотя и не менее привлекательно. Девушка собрала печенья и сушеного мяса в том количестве, которое по наивности считала достаточным для путешествия, поцеловала мать, окропила себя святой водой из сосуда у двери, помолилась святому Аполлинарию – это был его день – и вышла из дома в предрассветный туман.

Жуглет резко постучала в дверь. Мальчик-паж с выражением тревоги на лице крикнул, что можно войти. Виллем сидел с унылым и даже больным видом, завернувшись в толстое шерстяное одеяло темно-коричневого цвета, и глядел в окно. Сочувствуя ему, Жуглет тем не менее, не стесняясь присутствия пажей, набросилась на него с руганью. Он отвечал ворчанием и намеками на то, что лучше бы им лечь в постель. Его расстраивало не столько бесчестное поведение Линор, сколько сам факт ее обмана. Однако сильнее всего его огорчало то, что он сам способствовал этому.

– Это просто расплата за строгость, с которой я с ней обращался, – с покорностью фаталиста заявил он.

– Боги! – воскликнула Жуглет. – Выходит, ты у нас и преступник, и жертва. Впечатляет!

Он улыбнулся ей слабой, смиренной улыбкой и отослал мальчиков из комнаты.

– Иди ко мне, – жалобно попросил он. – Знаю, по-твоему, я заслуживаю выволочки…

– Ты заслуживаешь кое-чего похуже, – оставаясь у двери, резко ответила Жуглет. – Тебе повезло: Конрад проявляет снисходительность, но любое терпение может иссякнуть. Либо ты сегодня же возвращаешься в замок, либо будешь отослан в Доль. Это его приказ.

– Лучше бы он дал мне поручение подальше отсюда. – Виллем состроил гримасу. – Скажи, пусть ушлет меня куда-нибудь. Тогда никто при дворе не будет видеть моей унылой физиономии, и в то же время я останусь на службе его величества.

Жуглет так удивилась, услышав подобные речи, что не сразу нашлась что ответить.

– Меньше чем через неделю двор переедет в Майнц, и ты должен находиться рядом с Конрадом.

Он вздохнул и жестом подозвал менестреля к себе. Она подошла.

– Я жил и пытался вырастить Линор, руководствуясь самыми благородными представлениями, и все это был один обман.

Он обнял Жуглет за талию и прижался лицом к ее животу, словно маленький мальчик, который хочет, чтобы его утешили.

Она прикусила губу и оттолкнула его.

– Я тебе не мать. Я здесь для того, чтобы доставить тебя к королю.

– Не могу я вернуться туда, – еле слышно ответил он. – Понимаю, ты разочарована, но я вправду пытался жить согласно твоему нелепому, совершенно невероятному представлению обо мне.

– Ничего невероятного в нем нет. Я знаю, на что ты способен. Ты великая душа, Виллем. Кое в чем ты бываешь неслыханно туп и упрям, но в целом ты грандиозен, и Конрад понимает это.

Она подняла пальцем подбородок Виллема и повернула его лицом к себе.

– И ты даже более чем хорош в том, о чем он понятия не имеет.

Как будто дождавшись сигнала, он притянул ее к себе на колени, обхватил за плечи и поцеловал в губы. В первый момент она растерялась, но потом оттолкнула его, упершись руками в грудь.

– Это плохая идея.

– Павел нас тут не увидит.

Он провел теплыми губами по шее Жуглет, и ее тело автоматически откликнулось на это прикосновение, прижавшись к нему.

– Знаю, он везде ищет моральные отклонения, но здесь никаких отклонений нет.

– Его рука скользнула между ее бедер.

– Я имела в виду не Павла. – Жуглет снова оттолкнула его. – Оставь свои амурные настроения, сейчас не до того.

– Можно подумать, ты и в самом деле так считаешь. – Виллем начал развязывать ее пояс. – А мне кажется, ты говоришь это по привычке. Ну, как Павел раздает свои благословения.

Он был прав. Впервые на памяти Жуглет – и это беспокоило ее – прикосновение чьих-то обветренных губ и жестких кудрей приобрело такую власть над ее телом. Было приятно – слишком приятно – видеть, с каким выражением лица Виллем развязывает ее пояс. Это плохо. Она ничего подобного не планировала.

Жуглет снова оттолкнула его.

– Ты должен сегодня же вернуться в замок. Это приказ!

Виллем прикоснулся к растрепанной голове, обращая ее внимание на свой всклокоченный вид.

– Показаться в таком состоянии даже хуже, чем не показываться вообще. Но мне нужно чем-то заняться, а в местных холмах, по-моему, немало разбойников. Либо устрой мне назначение куда-нибудь подальше, либо дай возможность заняться… кое-чем еще.

Он снова переключился на ее пояс.

Жуглет прекрасно понимала, что, вознаградив Виллема за отсутствие при дворе удовлетворением его мужских желаний, ни за что не добьется его возвращения в замок. Если разум и собственные интересы не в состоянии выманить его туда, придется прибегнуть к другой уловке, пусть и бесчестной. Она сняла его руки со своего пояса, поднялась с колен Виллема и покинула комнату без единого слова, игнорируя его удивление и мольбы. Несколько часов спустя, уже из замка, она послала с мальчиком-пажом, которому доверяла и хорошо платила, сообщение, в котором клялась, что в следующий раз они займутся любовью либо в подвале Кенигсбурга, либо нигде.

Виллем появился в замке почти сразу же, несмотря на разразившуюся бурю.

Когда в середине дня доложили о его приходе, в большом зале, где придворные проводили свободное время, возникла неловкая пауза. Конрад был у себя, отдав распоряжение не беспокоить его. Маркус попросил Бойдона заняться гостем и удалился.

К тому моменту, когда Виллема ввели в зал, все, разбившись на группы, углубились в свои занятия: кто-то играл в кости, кто-то обсуждал вышивку, кто-то брал уроки музыки. Множество зрителей столпились вокруг играющих в нарды. Пока Виллем, мокрый, молчаливый, робеющий, пересекал зал, направляясь к камину, все по очереди приветствовали его, одни с легкостью, другие стесненно, и приглашали присоединиться к ним, но никто почему-то не огорчался, когда он отклонял их предложение.

Бойдон усадил его около огня, взял промокшую накидку и предложил вина, от чего Виллем не стал отказываться. Никто впрямую не пялился на него, но он чувствовал, что всем этого хочется. В зале, меньше всего предназначенном для уединения, он сидел в полном одиночестве, как бы отгороженный невидимой стеной. И не сомневался, что остальные молча посмеиваются над ним.

Он заерзал, готовый встать, уйти отсюда, а потом и из ворот замка и прямиком отправиться в Доль, но тут его остановил чей-то шепот.

– Твои друзья, вон те, что играют в кости, действительно не прочь, чтобы ты присоединился к ним.

Это была Жуглет, внезапно возникшая рядом. Она кивнула на группу из пяти молодых людей, которые сражались под началом Виллема во время турнира и вышли из него с победой.

– Игра – неподходящее занятие для рыцаря, – сухо ответил он.

– Как и хандра, – прошипела она, растянув губы в притворной улыбке.

Ей, как и ему, было ясно, что внимание всех в зале сосредоточено на Виллеме, пусть они и делают вид, что углублены в свои занятия.

– Я не хандрил. Ездил по предгорьям в поисках разбойников, – упрямо гнул свое Виллем.

– Только, ради себя самого, даже не заикайся об этом Конраду. При дворе это расценят как опалу. Ты не знаешь здешних правил, Виллем, а я знаю. Делай то, что я говорю.

Выгнув дугой бровь, он прошептал:

– Тебе так нравится вести беседу на публике?

Жуглет начала отвечать, но внезапно смолкла. Он кивнул с бледной улыбкой.

– Да, это хорошая идея. Спускайся туда сначала ты, а я присоединюсь к тебе, как только мой плащ высохнет.

Она удивленно уставилась на него.

– Похоже, меня только что обошли в искусстве маневрирования?

В подвале было совсем темно. Виллем пообещал, что они непременно поговорят – потом. Расположившись рядом с огромным винным бочонком, они занялись любовью. В Жуглет, не считая самого ее пола, не было ничего привычно женского, тем более романтического или поэтического. Ее тело не ощущалось мягким, словно подушка, как это было со вдовой Сунья, зато в ее движениях присутствовал определенный атлетизм, и это чрезвычайно возбуждало Виллема. Когда они занимались любовью, Жуглет позволяла ему брать инициативу на себя, в отличие от других аспектов их дружбы, однако у нее то и дело возникали в высшей степени сумасбродные эротические идеи, которыми она откровенно делилась с ним. Все в целом не совпадало с представлением Виллема о том, как должны вести себя любовники, но (в отличие от истории с разбитой вдребезги репутацией сестры) это его радовало. Фактически, и он осознавал это, ему угрожала опасность слишком сильно втянуться в наслаждение, доставляемое их близостью.

Потом он расстелил среди корзин и бурдюков свой плащ, и они лежали, отдыхая, вслушиваясь в приглушенную симфонию бушевавшей снаружи непогоды. Ему нравилось ощущение, вызванное их соединенными телами: ее щека удобно устроилась во впадине его плеча, своими большими руками он обнимал ее гибкое тело, ее ладонь, такая легкая, покоилась у него на груди, а их ноги переплелись и казались вырезанными из одного куска мягкого дерева.

– Что ж, – заговорила Жуглет, когда приятное послевкусие их близости начало таять. Она высвободилась из его объятий и села, возвышаясь над ним. С ощущением сонной сытости он протянул руку и погладил ее волосы. – Теперь, когда ты удовлетворен, возвращайся наверх, излучая умиротворение. Напомни придворным, какого достойного рыцаря они приобрели в твоем лице.

Виллем тяжело вздохнул, мягко отодвинул ее, сел и начал одеваться.

– Не могу я выносить их… сочувствия.

Он натянул тунику.

– Тогда покажи им, что ты в нем не нуждаешься.

– Как? Рассказывать всем, что меня не волнует, как я своей тиранией сделал из собственной сестры шлюху?

Он зашарил в темноте, отыскивая штаны.

– Неужели ты и впрямь веришь, что Линор так поступила?

Жуглет тоже потянулась к своей тунике: она всегда одевалась гораздо быстрее Виллема.

– Ты – лучшее доказательство тому, какую пылкость способна… способна скрывать женщина, – проворчал Виллем, натягивая с трудом найденную одежду.

– Не городи чуши. Линор ни капельки на меня не похожа! Жуглет уже оделась.

– Что касается чувств, сестра всегда была гораздо восприимчивее меня. Ее восторгали – или ужасали – запахи, вкус и звуки. Почему бы ей не поддаться воздействию…

Говорить о Линор, используя такие слова, было крайне неприятно, и Виллем оборвал себя.

– У нас в Доле есть поговорка: «Кто не может управлять собой, тот не имеет права управлять другими».

– Ну и держи эту поговорку при себе, – начиная раздражаться, сказала Жуглет, завязывая пояс. – Она не доказывает ничего. Дай сестре возможность защититься, если ты не в состоянии сделать это сам. Пошли за ней.

Виллем снова испустил тяжкий вздох и взял в руки пояс.

– Если ее оправдания хоть в какой-то степени убедительны, Эрик вернется и будет свидетельствовать в ее пользу. Лично я на это не рассчитываю. И вообще, Жуглет, за последние два дня мы уже столько раз все это обсуждали. Какой смысл продолжать спор?

– А какой смысл продолжать киснуть? Если ты так уж веришь в ее вину, сделай, по крайней мере, вид, что тебе это безразлично. Напомни всем, что ты не только брат Линор.

Лицо Виллема исказила гримаса.

– Какую огрубевшую, подлую душу нужно иметь, чтобы оставаться равнодушным к тому, что произошло! Я до этого не унижусь.

Жуглет всплеснула руками.

– Ты меня с ума сведешь! Все впустую, мне давно следовало это понять. Ты чистейший человек из тех, кого я знаю. И больно видеть, что даже чистота способна переродиться в какое-то извращение. Все, я умываю руки. Иди себе с Богом – надо полагать, Он единственный, кто достоин тебя.

Чувствуя боль и обиду, Виллем сидел в темноте, вслушиваясь и стараясь понять, неужели она и впрямь ушла.

Увы, да.

Жуглет была в ярости и жаждала глотнуть свежего воздуха, чтобы прояснилась голова. По привычке она устремилась к кухонному выходу, менее приметному со стороны двора, чем большая дверь, через которую закатывали винные бочонки. К выходу на кухню вел короткий коридор в форме буквы S, и дверь там часто оставляли приоткрытой, поскольку люди все время сновали из кухни в подвал и обратно.

Завязывая пояс, Жуглет шла по коридору, как вдруг услышала знакомые голоса. Она резко остановилась, радуясь, что находится в укрытии. Прижалась к стене, вслушиваясь, но из-за дробного стука дождя о каменный настил двора поначалу не могла различить слов. Складывалось впечатление, что беседующие стоят, прячась за большим баком где-то между углом двора и коридором.

Потом стало ясно, что один из них Павел.

– Пути Господни неисповедимы, дядя, но Он никогда не отказывает в небольшой помощи. Как тебе эта перспектива?

Пауза.

– Нужно подумать, – сказал Альфонс.

Новая пауза.

– А что насчет…

– Пока никаких новостей, – отрывисто бросил Павел.

Господи, Павел, он по-прежнему при дворе…

– С этим я разберусь! – перебил Павел дядю. – Поженить их… о чем ты только думал, ханжа? Сказал же, я сам все сделаю, мои люди рыщут повсюду. – Послышался звук скользящего мокрого шелка, и голос Павла продолжил: – Нельзя, чтобы нас видели вместе, он может насторожиться. Обдумай, что я сказал, завтра после мессы обсудим. Ты уходишь первым, у меня тут есть еще одно дело. Не исключено, что оно поможет устранить все препятствия, которые мы обсуждали.

Жуглет запаниковала, когда до нее дошло, что Павел вот-вот войдет в подвал. Его намерения не вызывали сомнений – он жаждал застать наконец любимого королевского рыцаря и любимого королевского менестреля наедине. Жуглет молилась, чтобы Виллем ушел через проем для бочонков.

Прятаться в буквальном смысле слова ей приходилось редко; гораздо лучше она умела оставаться незамеченной, находясь на виду. А между тем действовать следовало быстро, что нелегко босиком в темном, тесно заставленном складе, хотя глаза у нее и привыкли к темноте. По центру подвала были проложены доски, которые привели бы ее к дальнему выходу, но тогда пришлось бы бежать, что вряд ли возможно сделать бесшумно. Может, стоит спрятаться за чем-нибудь и дождаться, пока Павел уйдет? Но зачем? Она заколебалась, пытаясь сделать выбор. Это ее и сгубило.

Вошел Павел, весь промокший – и с фонарем, чего Жуглет никак не ожидала. Он сразу же заметил, что в темноте подвала кто-то движется; удивленный, настороженный, он бросился в сторону смутно различимой фигуры, держа фонарь над головой.