Текст книги "Месть розы"

Автор книги: Николь Галланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Выражение его лица подсказало Жуглет, что она в гораздо большей опасности, чем если бы он застал ее с Виллемом. Ею овладела паника, и вместо того, чтобы стремглав броситься к дальнему выходу, она попыталась спрятаться за ближайшим бочонком, вжавшись во влажную каменную стену ниши, где он стоял.

Кардинал не знал, кого преследует, до тех пор, пока не поймал беглеца за сильную тонкую руку и развернул лицом к себе. Тут он тяжело задышал и негромко выругался. Мгновение они смотрели друг на друга, Жуглет – мигая от света и свободной рукой прикрывая кошелек. Запах мокрой шерсти, вина и собственного страха заставил ее оцепенеть.

– О, мой мальчик, – негромко заговорил Павел. – Кого-кого, а тебя я никак не ожидал тут увидеть. Будь ты какой-нибудь невежественный крестьянин, можно было бы обеспечить твое молчание, просто отрезав тебе язык. Но тебя, черт побери, придется убить.

Жуглет попыталась вырваться, но Павел уже поставил фонарь на пол и вытащил из сапога нож. Не успела она и вздохнуть, как одной рукой он обхватил ее за талию, а другой приставил к горлу лезвие.

Он прижимался к ней всем телом, одетым в шелк и мокрую шерсть; она попыталась вырваться, но он снова подтянул ее к себе.

– От тебя пахнет семенем, – прошептал он, странным образом искривив рот. – Ты недавно грешил. Но я… я – божий человек. – Он тяжело задышал и прижал ее тело к бочонку. – Я дарую тебе великое утешение, лично соборую перед тем, как ты покинешь нас. О более заботливом палаче ты не можешь и мечтать.

– Я ничего не слышал, – прошептала Жуглет, стараясь не выдать своего ужаса. – Но я способен на многое, мой господин, и если у вас есть нужда, заплатите мне, и я приведу к вам Альфонса, я умею с ним говорить…

– Заткнись, – пробормотал Павел, сильнее вдавливая нож в ее тело, и еле слышно добавил: – Бог меня простит.

Жуглет почувствовала, как он напрягся, готовясь полоснуть ножом по горлу.

Однако не успел сделать этого. Его с силой оторвали от Жуглет. Оба громко вскрикнули от удивления, когда кардинал рухнул сначала на груду корзин, а потом на каменный пол с такой силой, что остался лежать без движения, а Виллем тем временем без труда выхватил из его руки нож. Дрожа от ярости, рыцарь опустился на колени рядом с Павлом и приставил кончик ножа к его ноздрям.

– Попробуй только двинуться или позвать кого-нибудь, и я отрежу тебе нос, – прошептал он. – Как смеешь ты носить это одеяние, если способен хладнокровно убить беззащитного, ни в чем не повинного человека?

Виллем бросил нож Жуглет. Кардинал был почти такой же крупный, как он, но Виллем легко поставил его на ноги, вцепившись обеими руками в горностаевый воротник. Жуглет подхватила нож и фонарь.

– Молодой человек, пожалуйста… – Кардинал сумел найти в себе силы говорить тоном превосходства, приличествующим духовному лицу. – Ты неправильно понял наш разговор.

– Ты угрожал жизни близкого мне человека и за это должен умереть, – взорвался Виллем. – И я тебя убью – тогда, когда это не оскорбит ни Конрада, ни Папу. Клянусь в этом всем, что для меня свято, клянусь самой жизнью Жуглета!

Охваченный праведным гневом, он отпустил одну сторону воротника Павла и протянул руку к Жуглет. Та неохотно вложила в нее нож. Виллем ткнул острием под подбородок Павла.

– А теперь ты клянись всем, что свято для тебя, что никогда больше, ни прямо, ни косвенно, не попытаешься причинить вред моему другу Жуглету. Клянись!

– Клянусь, клянусь… – Павел тяжело задышал, когда острие ножа вонзилось ему в горло. – Клянусь своей верой.

– Твоя вера – сплошной обман! – Виллем стремительно переместил нож к паху Павла. – Клянись своими яйцами, или я тебе их отрежу.

Павел нервно рассмеялся, но Виллем был не настроен шутить.

– Жуглет, отверни у него мантию и приподними рубашку, – приказал он, сверля взглядом Павла.

– Клянусь! Клянусь своей жизнью! – завопил кардинал.

Рука с ножом слегка расслабилась, дыхание Виллема начало выравниваться.

– Прекрасно. Теперь мне нужно от тебя еще только одно. – Рукой, вцепившейся в воротник Павла, Виллем подтащил кардинала к Жуглет и швырнул перед ней на колени. – Проси у менестреля прощения.

– Что?! – с одинаковым недоумением воскликнули Павел и Жуглет, как будто Виллем внезапно заговорил на незнакомом языке.

– Проси у него прощения за то, что причинил ему зло. Немедленно, – твердо заявил Виллем.

Павел посмотрел на Жуглет.

– Прошу у тебя прощения, – ровным голосом сказал он.

– А теперь целуй ему ноги, – приказал Виллем, нависая над ним.

Павел вытаращил глаза, а Жуглет сказала:

– Виллем, не делай этого.

– Целуй ему ноги! – прошипел Виллем и в ярости взмахнул ножом.

Со страдальческим видом Павел опустил голову к земле перед босыми ногами Жуглет и прижался губами к грязному камню.

– Вот, я поцеловал землю, по которой он ходит, – с сухим сарказмом произнес он. – Этого достаточно?

– Да, – бросил Виллем, по-прежнему без тени юмора.

Павел пробормотал что-то себе под нос. Это прозвучало как угроза отомстить, что на Виллема не произвело ни малейшего впечатления. Сунув нож за пояс, он снова схватил Павла за воротник, поставил на ноги, протащил мимо мешков с зерном и мукой к кухонному выходу и вышвырнул наружу, под дождь.

Повернувшись, Виллем посмотрел на Жуглет. В тусклом свете фонаря черты его разгладились от облегчения.

– Перспектива потерять тебя заставила мое сердце остановиться.

– Идиот! Тупица!

Она в ярости топнула ногой.

– Я же просто спасал тебе жизнь, – в замешательстве пробормотал Виллем.

– Спасибо, но нужно уметь вовремя останавливаться.

– Что я опять сделал не так? – спросил он.

– Если прежде у него и оставались какие-то сомнения, теперь он точно знает, что мы любовники. Разыграв моего ангела-хранителя, ты сделал это абсолютно ясным для него. Целовать мне ноги! О чем только ты думал?!

– Он и так знал, что мы любовники, – запротестовал Виллем.

– Если бы он считал, что у него есть доказательства, то не пытался бы меня убить. Напротив, стремился бы сохранить мне жизнь, чтобы сжечь на костре, распевая свои молитвы. Нет, Виллем, дело не в этом. Он думает, что я подслушала что-то, чего мне знать не следовало.

– Что?

– На самом деле я слышала так мало, что ничего не поняла! Но он-то думает иначе, вот что его так разъярило. Ему даже в голову не приходило, что ты тоже здесь, пока ты не появился, разыгрывая моего «белого рыцаря».

– Ох! – только и сказал Виллем.

– Теперь, когда он думает, что я знаю что-то, чего на самом деле не знаю, – что-то настолько важное, что ради сохранения тайны стоило меня убить, – он не замедлит обвинить нас в разврате.

– Ох! – повторил Виллем.

Последовала пауза, во время которой слышался лишь громкий шум дождя, доносившийся сквозь маленькое, высоко расположенное оконце. У Виллема свело живот – он почти дословно знал, что Жуглет скажет дальше.

– Не стоит пытаться превратить меня в свою даму – это не в твоих и не в моих интересах, как и не в интересах Конрада. Знаю, тобой движет лишь стремление делать и говорить то, что ты считаешь правильным. Но все равно, это опасно для нас обоих. Я не виню тебя, но не могу позволить, чтобы так продолжалось и дальше.

– Прошу прощения, – быстро сказал Виллем. – Больше такого не повторится.

Жуглет покачала головой.

– Тут уж ничего не поделаешь – такова твоя натура. Мне следовало уже давно понять это. Наши отношения требуют гораздо более высокого уровня двуличности, чем тот, на который ты способен. Именно поэтому ты такой хороший, Виллем. Слишком хороший – для меня. Ну ладно.

Она взяла его руки в свои. Ладони у нее были влажные, голос звучал сдавленно.

– Иди и найди себе настоящую благородную даму, чьим «белым рыцарем» сможешь быть. А я буду «белым рыцарем» для твоей сестры. Я докопаюсь до того, что задумал Маркус, разберусь, зачем он это сделал, и выясню, что может заставить его отречься от своих слов. Твоя же забота одна – сохранить место рядом с Конрадом, опираясь на свои воинские подвиги. В сложившихся обстоятельствах самое лучшее для нас – держаться подальше друг от друга, но делать общее дело. И прежде всего – спасать твою сестру.

Отпустив его руки, она бросилась к кухонному выходу и выскочила под дождь.

Из винного погреба Жуглет помчалась прямо в покои Конрада, но все равно успела промокнуть, пробегая по двору. У двери в спальню, как обычно, стояли два пажа и телохранитель. Он сказал, что у его величества женщина, но это не остановило Жуглет. Телохранитель попытался задержать ее, но она бросила на него предостерегающий взгляд, и он отпрянул: удивительно, какое могущество могло исходить от этой субтильной фигуры, если того требовали обстоятельства. Распахнув дверь, она сделала шаг внутрь и воскликнула:

– Ваше величество!

Там и вправду была женщина, но она уже оделась и собиралась уходить. Стоя у двери, Жуглет проводила ее взглядом. Ставни были закрыты, огонь в камине тлел еле-еле – в целом комната производила неприветливое впечатление. Обнаженный Конрад, сонно распростершись на разобранной постели, хмуро посмотрел на Жуглет.

– Не входи ко мне, когда я отдыхаю.

– У меня срочное, безотлагательное дело… существует заговор, которым нужно заняться немедленно. Я только что в подвале подслушал разговор между Альфонсом и Павлом…

– Ничего ты не слышал, – жестко прервал ее Конрад. – Подай халат… вон он, на полу.

Прикусив губу, она подняла расшитый золотом халат и протянула ему. Конрад лениво сел и накинул халат на плечи. Его мощная фигура воина уже начала понемногу заплывать жиром.

– Стар я стал, наверно. – Он грустно усмехнулся. – То, что раньше расслабляло, теперь выматывает. Да и кости у меня скрипят в такой сильный дождь.

– Сир, пожалуйста, это важно…

– Жуглет, послушай, что я скажу. – Конрад снова откинулся на постели и заговорил, глядя на свои украшенные драгоценностями руки. – Ты ничего не слышал в подвале. Потому что – обрати внимание – ты никогда не спускаешься в подвал, если только я не посылаю тебя туда за вином.

Жуглет поняла, что он имеет в виду, но не отступила.

– Значит, я слышал это в другом месте. Вам важно знать, что я слышал, а не где. Они замышляют что-то.

– Эка невидаль! – усмехнулся Конрад. – Павел…

И снова дверь распахнулась. Оттолкнув охранника, внутрь ворвался Виллем с потемневшими от дождя волосами. Конрад жестом отпустил охранника, но тот остался в комнате, сверля взглядом ножны Виллема. Рыцарь, не глядя на Жуглет, упал на колени перед постелью Конрада.

– Ваше величество, – взволнованно заговорил он, – простите мне мою дерзость, но я должен рассказать, что ваш брат под своей мантией носит… носил оружие…

– Это меня тоже не удивляет.

Конрад, зевая, кивнул в сторону меча Виллема.

– Он пытался убить Жуглета, ваше величество. – Виллем тут же отстегнул меч и отдал его телохранителю, который, ворча, покинул комнату. – Мне пришлось силой обезоружить его, ваше величество. Я не причинил ему вреда, но, думаю, для вашего двора он представляет собой опасность.

Конрад, откинувшись на подушки, сделал глубокий вдох, медленно, задумчиво.

– Где это произошло, Виллем? – спросил он наконец терпеливым тоном отца, допрашивающего испуганного, непослушного сына.

– В под… – начал Виллем, однако замолчал, когда Конрад медленно покачал головой. – Но все так и было, сир. Я знаю, о чем вы подумали, но все равно вам следует знать, что ваш; брат опасен.

– Опасен для тех, кто спускается в подвал, – вставила Жуглет. – Никто из присутствующих в этой комнате туда не ходит.

Конрад кивнул.

– Совершенно верно, Жуглет.

И в третий раз дверь распахнулась. Вошел Павел с взволнованным видом, гораздо более мокрый, чем двое других. Конрад саркастически усмехнулся.

– Это превращается в фарс. А ты на что жалуешься?

Павел перевел взгляд с одного просителя на другого, пытаясь оценить, какой ущерб они уже успели нанести и как его исправить.

Стражник охлопал кардинала сверху донизу, проверяя, нет ли у него оружия, и вышел из комнаты.

– Сир, я здесь, чтобы защитить себя, – заговорил Павел. – Мне известно, что менестрель подслушал некий разговор и, без сомнения, изложил его вашему величеству в искаженном виде. Пусть меня обвинят в лицо, чтобы я мог защититься.

– Ничего я не подслушал, – умело изобразила недоумение Жуглет. – Где это было?

– В подвале! – рявкнул Павел. – Не играй со мной, Жуглет. Я требую, чтобы обвинения были предъявлены лично.

– Единственное, в чем эти двое обвиняют тебя, так это в попытке перерезать Жуглету глотку, – сказал Конрад. – Без сомнения, в их интересах было бы очернить тебя – так же, как в твоих интересах оговорить их, – но, как ни привлекательна эта мысль сама по себе, в данном случае ничего подобного они делать не собирались. Твой приход сюда, чтобы защититься, губительнее, чем их приход сюда, чтобы пожаловаться на тебя. Они не знают, к примеру, что ты рассказывал нашему дяде о мнении врачей, согласно которому девушка из Безансона бесплодна. Это означает, что я не оставлю после себя сына и, следовательно, ребенок кузины Имоджин станет наиболее вероятным наследником трона, а Альфонс – дедушкой следующего императора. У Жуглета с Виллемом сейчас хватает своих дел, и эти слухи еще не дошли до них. – Конрад улыбнулся, не разжимая губ. – Но не до меня. Пусть Альфонс радуется открывающимся перспективам, это его дело, но об одном я точно позабочусь – чтобы он избавился от иллюзий, будто щенок Имоджин когда-нибудь взойдет на трон моего отца.

Теперь Павел бледностью напоминал труп. Тем не менее губы его искривила подлая улыбка.

– Я сам хотел освободить Альфонса от этих идей, но меня отвлекли звуки… специфического характера, доносившиеся из подвала. Я пошел на эти звуки…

– Меня не интересует, что ты там обнаружил, – напряженным тоном прервал его Конрад.

Павел кивнул в знак понимания.

– В таком случае не буду обременять вас этим, сир. Лучше обременю его святейшество в Риме, когда буду писать следующий отчет.

Конрад испустил тяжкий вздох.

– Ты жалкое дерьмо, Павел. Скажи, что я должен сделать, чтобы этот отчет не получили в Риме? Дать согласие жениться на девице из Безансона, надо полагать?

Кардинал был приятно удивлен тем, что победил с такой легкостью.

– О, ничего столь существенного, сир. Просто заверьте меня, что, если ваш уникальный образец христианского рыцарства не в состоянии сдерживать свои низменные порывы, он отправится путем Николаса. От вашего обожаемого менестреля я не ожидаю многого – от людей его уровня никто не ждет нравственной чистоплотности, – но как мне оправдать моего императора и брата, правителя империи, по самой своей природе считающегося священным, который одобряет такое поведение со стороны придворного? Одно дело, когда рыцари отправляются в долгое путешествие и не имеют другой отдушины, кроме своих оруженосцев, но ваш любимец потворствует своим грязным инстинктам прямо здесь, в замке, где женщины на каждом углу.

Конрад с многозначительной гримасой посмотрел на Жуглет, которая отвела взгляд.

– Что точно ты слышал, Павел? Может, они вместе развлекались с одной женщиной? Оба сильно падки до шлюх, я сам ходил к девкам вместе с ними.

– Может, он и прятал там шлюху, но целовать мне приказал ноги Жуглета. – Павел бросил победоносный взгляд на рыцаря. – Ошибка, за которую ему еще придется расплатиться, поверь мне.

Конрад сердито фыркнул.

– Во всей этой проклятой, заплесневелой крепости нет ни одного человека, от которого можно ожидать разумного поведения, – проворчал он, сверля всех троих взглядом. Потом, кивнув на Павла, но обращаясь к Виллему, продолжил: – Я не могу удалить его от моего двора только потому, что он ведет себя неподобающе, хотя это случалось неоднократно. Ты – другое дело. И ты тоже, – бросил он недовольный взгляд на Жуглет. – Я больше заинтересован в воине, чем в музыканте или шпионе, которому меньше меня известно о дворцовых интригах. Если я буду вынужден выбирать, то заявлю, что это ты сбил Виллема с пути, и тебя вышвырну вон. Или придумаю что-нибудь похуже. Понимаешь?

– Да, сир, – поспешно ответила Жуглет.

– Как ты когда-то говорил? – раздраженно продолжал Конрад. – Просто вылитый Галахад, насколько это вообще возможно для мужчины? – Взгляд императора вернулся к Виллему. – Вот оно, твое новое назначение. С этого дня ты Галахад.

Виллем кивнул, красный как рак, отводя взгляд.

– Да, сир. Позвольте заметить, что Галахад, служа своему господину, много времени проводил, путешествуя по королевству. Может, и мне…

Конрад резким взмахом руки заставил его замолчать.

– По-твоему, мне это не приходило в голову? Если отослать тебя подальше с рыцарским поручением, получится, будто я стыжусь чего-то связанного с тобой – распущенности твоей сестры или же твоей собственной. Нет, ты нужен мне, чтобы вдохнуть в мой двор душу. Знаю, сейчас находиться при мне для тебя очень тягостно, но именно здесь от тебя будет толк, так что ничего не поделаешь. Рассматривай это как публичную проверку своего характера… только такая проверка и имеет значение в политике.

– Попытаюсь, ваше величество, хотя я всего лишь человек.

– Теперь нет, – сердито возразил Конрад. – Если ты довольствуешься тем, что всего лишь человек, возвращайся в Доль. Мне такие люди не нужны. Здесь нужно быть сверхчеловеком или, как в случае с моим братом, недочеловеком… Все свободны. Виллем, возвращайся в гостиницу без Жуглета и обдумай сложившуюся ситуацию. Завтра к ужину я жду тебя в замке – если не возникнут внезапные, извиняющие тебя обстоятельства.

Едва оставшись один, кипящий от злости монарх послал за Маркусом и Николасом. Посланцу он дал несложное поручение – вызвать любовницу, которую Конрад предпочитал другим, и отослать ее в город для выполнения простой, но важной задачи. Маркуса он принял наедине, вездесущие пажи были в соседней комнате. Приказав сенешалю сесть на стул, Конрад в своем роскошном халате развалился на постели с видом скорее усталым, чем расслабленным. С горечью он высказал свои опасения, что Виллем может разочаровать его, и тогда…

– И тогда, Маркус, ты – единственный надежный человек, в чьи руки я могу отдать земли, которые моя дочь получит в приданое. Я подумывал о Виллеме, но по тому, как развиваются события, ты надежнее.

Глаза у Маркуса расширились, но он не произнес ни слова, чем Конрад остался очень доволен: слава Господу, сегодня нашелся хоть кто-то, умеющий вести себя как подобает.

– Да. Учитывая все, что это затрагивает… я дам тебе земли в Ахене в ленное владение и сделаю из них герцогство. Ты станешь герцогом Ахена и женишься на ближайшей родственнице императора. Это покруче «сына крепостного», как любит называть тебя наш невоспитанный Альфонс, а?

Маркус втянул воздух и тут же выдохнул его.

– Да, сир. Хотя Альфонс, мне кажется, готов пересмотреть возможность моего брака с Имо…

– Ну, он опоздал. Ты мой и нужен мне для дочери, – успокоил его Конрад.

Последовала пауза, во время которой Маркус смотрел на усыпанный тростником пол, а император испытывал все меньшее удовлетворение поведением своего сенешаля. В конце концов он добавил с иронией:

– Я потрясен твоей признательностью, Маркус.

Маркус покачал головой и поднял взгляд, пытаясь собраться с мыслями.

– Сир, мой добрый господин, конечно, у меня нет слов, чтобы выразить благодарность за герцогство и дарованную мне свободу…

– И за мою дочь! – воскликнул Конрад. – Может, она незаконнорожденная, но все равно моя кровь.

– Да, сир, я… – Маркус глянул через плечо на открытую дверь гостиной, где находились пажи, и перешел на шепот. – Могу я говорить откровенно, Конрад?

Король бросил на него любопытный взгляд, но потом рассмеялся, как будто до него наконец дошло.

– О, конечно… Имоджин делает тебя неуправляемым. Должен признаться, это ставит меня в тупик, но мы что-нибудь придумаем, что-нибудь не имеющее отношения к тому, на ком ты женишься. А женишься ты на моей дочери. Объявим об этом публично на Ассамблее. Герцогство ты получишь в день помолвки.

Чувствуя, как его захлестывает волна паники, сенешаль попытался изобразить приличествующую случаю радость. Но… у него ничего не получалось, и Конрад видел это.

– Маркус, я же меняю твою судьбу.

– Да, сир.

Маркус принужденно улыбнулся. В годы юности он продал бы душу за то, что ему только что предложили; однако сейчас мог думать лишь о том, что снова теряет Имоджин. И, хуже того, тот, кто ее получит, может после первой же брачной ночи выставить ее вон. Многие женихи закрыли бы глаза на то, что она не девственница, ради ее богатого приданого, но только не праведный Виллем. Если она достанется ему, он ни за что не простит ее.

Маркус из кожи вон лез, пытаясь выглядеть исполненным благодарности, но Конрад слишком хорошо его знал.

– Не зли меня, Маркус, – сказал он сквозь стиснутые зубы. – Возвращайся к себе, поразмышляй о том, как необыкновенно тебе повезло, и не выходи оттуда, пока не осознаешь, в каком ты долгу передо мной.

Выйдя из спальни императора на галерею, ведущую к лестнице в зал, Маркус уже не пытался скрыть охватившее его отчаяние. На мгновение он остановился, разрываясь между желанием вернуться, с мольбой пасть к ногам Конрада или броситься куда-нибудь, куда угодно, попытаться сделать хоть что-нибудь… но что? Этого он даже представить себе не мог.

Он ступил на огороженную винтовую лестницу и начал подниматься, но почти сразу же остановился, удивленно приоткрыв рот: на верхней ступеньке стоял кардинал, явно дожидаясь его.

– Мы никогда особенно не любили друг друга, сенешаль, – негромко сказал Павел. – Однако оба понимаем, что на западе выросла трава, которую нужно вырвать с корнем. Поговорим об этом позже?

«Вот до чего дошло, – подумал Маркус, глядя в светло-голубые глаза, так пугающе похожие на глаза его господина. – Неужели я способен действовать заодно с одним из самых мерзких людей, которых когда-либо знал?» И что-то внутри у него умерло, когда он осознал: да, способен.

На закате, к изумлению Эрика, они добрались до Монбельяра.

– А ведь мы поднялись в нагорья! – воскликнул он, когда они остановились у поместья, возвышающегося над городом. – Это дальше, чем мы проскакали за первый день с Виллемом.

Лошади у них совсем вымотались.

Линор выглядела утомленной, но довольной и явно гордилась собой. Она подняла вуаль: вокруг глаз залегли тени усталости, но в остальном она, как обычно, была прелестна.

– Господь благоволит нашим усилиям, – сказала она. – Мы не встретили ни медведя, ни кабана, ни волка, ни дикую кошку, ни разбойников. Фактически это было, скорее, скучно. Я начинаю относиться с подозрением к рассказам о странствующих рыцарях.

Эрик, как знатный сеньор, после наступления вечера имел право потребовать убежища в любом доме. Линор эта перспектива заставляла нервничать, но единственным другим вариантом было снять комнаты в придорожной гостинице, а Эрик опасался выставлять Линор на всеобщее обозрение. Все эти монахи, нищие, торговцы и, хуже того, люди его происхождения, молодые рыцари, странствующие по стране в поисках турнира, где можно победить, или богатой наследницы, которую можно похитить… Они с Линор решили, что на всем пути она будет маскироваться, чтобы кто-нибудь из придворных случайно не узнал ее и прежде времени не сообщил Конраду об их приближении. Она снова опустила вуаль, низко наклонила голову, и Эрик повел ее к воротам поместья.

Этим вечером туман спрятал замок от города. Виллем поужинал один, отослав пажей, которые предложили составить ему компанию. Покончив с едой, он подошел к двери, чтобы кликнуть Мюзетту, чтобы та унесла тарелку. По ступеням поднималась незнакомая женщина.

– Кто ты? – удивленно спросил он.

Она улыбнулась, и эта улыбка прояснила Виллему, каковы намерения красавицы и насколько она уверена в своей способности их осуществить.

– Его величество император попросил меня нанести тебе визит.

Виллем ошеломленно смотрел на женщину. Его отягощенная приличиями совесть тут же начала сравнивать ее с Жуглет. Держалась незнакомка с той же жизнерадостной уверенностью, но на этом сходство заканчивалось: она была ниже ростом, более хорошенькая, определенно более женственная в манере поведения и речи и – что выглядело очень впечатляюще – более округлая и мягкая, везде. Одетая лишь в рубашку без рукавов и красноватый плащ, женщина прошла мимо Виллема в комнату и сбросила плащ на пол.

По-прежнему без единого слова – отчасти потому, что был немного пьян, – Виллем последовал за ней. Она огляделась с таким видом, словно покупала комнату и решала, какие изменения следует тут сделать.

– Ты ведь был героем недавнего турнира? – спросила она оценивающим тоном, в котором тем не менее сквозило восхищение. Ее учили так себя вести, но Виллем, не понимая этого, был сражен ее вниманием к себе. – Я смотрела на тебя и надеялась, что когда-нибудь у меня появится шанс.

Незваная гостья пересекла комнату, открыла ставни, огляделась по сторонам и снова закрыла их. Виллем молча смотрел на нее, и ей льстил его немой восторг. Она бросала на него ласковые взгляды, заставляющие его краснеть и отворачиваться. Она подошла к столу, взяла огарок восковой свечи, зажгла его от фонаря, поставила на стол и задула фонарь.

– Вот так, – со спокойным удовлетворением сказала женщина. – Думаю, с этого мы и начнем. Или, может, ты предпочитаешь раздеть меня при ярком свете?

И негромко рассмеялась, видя, что он окончательно утратил дар речи.

Но когда она шепнула, поддразнивая его: «Или мне самой раздеться?» – Виллем, по-прежнему без единого слова, перешел к делу. Ее тело на ощупь было мягким и податливым, пахло от нее розовой водой и корицей. Она была такой, какой Жуглет никогда не бывать, и это очаровывало его, как нечто совершенно новое, неизведанное. По поведению женщины нельзя было понять, какой у нее характер, или интересы, или страсти, или ум. Она предлагала просто женское тело, жаждущее доставить ему удовольствие. Он даже не знал ее имени. Момент, когда он овладел ею, не принес ничего, кроме краткого мига удовлетворения.

Все так несложно – и так захватывающе в своей простоте.