Текст книги "Демон шарлатана. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Никита Наймушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

   – Ты идешь на кладбище? – встревожилась она через несколько минут, увидев вдали знакомую ограду.

   – Да, хочу поднять армию зомби.

   – Ты ведь шутишь, правда? – подумав, всё же уточнила Анжелика.

   – Если я скажу "нет", это тебя напугает?

   – Э-э, я, как минимум, растеряюсь...

   – Нет.

   Через минуту, когда стало ясно, что мой путь пролегает мимо освященной земли, девушка кисло проговорила:

   – Ты какой-то несерьезный колдун.

   Я не нашел, чем возразить на такой упрек.

   Корпус концлагеря, почему-то приравненный к жилому дому, в коем проживал Костя, мне удалось отыскать не сразу. Хотя сумасшедше желтые дома отличались один от другого как ветераны битвы в лазарете – у кого-то нет руки, кто-то лишен ноги, а у кого-то просто простуда, их было достаточно много, чтобы я ощутил себя гномом в эльфийском лесу. Так как предыдущий мой визит в сии дебри начался в автомобиле, а завершился в ином состоянии сознания, дорогу я представлял весьма смутно.

   К счастью, та древняя область мозга, которая в наших диких предках отвечала за нахождение ориентиров, а у современных людей занималась безблагодатной работой по опознанию букв и цифр, в моей голове работала на две ставки.

   Костя с дымящейся сигаретой в зубах стоял перед своим гостеприимным подъездом, сжимая в руке дорогой сенсорный коммуникатор, и, морщась и бормоча нечто злое, водил большим пальцем по огромному экрану. Очевидно, результат миллиардов лет борьбы за выживание и продукт столетнего развития электроники никак не могли найти общего языка, что плохо отражалось на поведении обоих: Костя с каждой секундой становился всё злее, а смартфон периодически пищал и включал гневный блэк-металл.

   Битва интеллектов, природного и искусственного, сопровождаемая демоническими воплями солиста Satyricon, выглядела захватывающе, и я охотно полюбовался бы на неё дольше, но Костя чертыхнулся и поднял голову, словно ощутив моё приближение.

   – День добрый, – с облегчением сказал он, убирая машину-человеконенавистницу в карман серых джинсов. Благодаря последним и серой футболке он больше не казался сбежавшим из храма синтоистским священником. – Я как раз собирался тебе позвонить.

   Кривая сигарета двигалась в такт словам, магическим образом не выпадая изо рта.

   – Да, я не слишком торопился, прошу прощения.

   – Ничего, – отмахнулся Костя и, прищурившись, посмотрел на настороженную Анжелику за моим плечом. Его губы, насколько они были видны под русыми усами, растянулись в похотливой улыбке.

   Оказавшись в центре внимания, девушка вышла из сонного транса.

   – Максимилиан, а твой друг?.. – она запнулась и умолкла, не завершив вопроса. Верно, неучтиво спрашивать о человеке колдун ли он в его присутствии.

   Костя улыбнулся шире и убрал прядь волос с лица.

   – Максимилиан? – со смешком повторил он. – Представишь нас?

   Скрипнув зубами, я полуобернулся к девушке.

   – Анжелика, это... – и остановился, задумавшись, как можно кратко описать характер наших с сим наркоманом взаимоотношений.

   Но тот не стал ждать.

   – Константин, – с нескрываемым удовольствием представился он, верно исчислив должную длину имени.

   – Очень приятно, – сомневающимся тоном ответила Анжелика.

   – Вот и славно, все знакомы, – не выдержал я. – Деньги при тебе?

   Костя кивнул и снова покосился на девушку. Тут он был прав: делать кого попало свидетелями уголовно наказуемого деяния не слишком разумно.

   – Анжелика, отвернись, зажмурься и заткни уши.

   – Зачем?

   – Я тебе велю, – многозначительно прозвучал мой ответ.

   Анжелика секунду подумала, закатив глаза к небу, затем послушно обернулась и прижала ладони к ушам. Посмотрев на неё несколько мгновений, я наугад сказал:

   – Я знаю, что ты подслушиваешь.

   – Ладно-ладно, – тут же пробормотала она и сжала уши сильнее.

   "Надежда избавиться от репутации чародея становиться всё призрачнее", – грустно подумал я и вернулся к разговору с Костей.

   – Где ты взял такую? Я тоже хочу, – позавидовал тот, вынимая деньги из кармана.

   Поскольку в округе, кроме нас троих, никого не было видно, мы обменялись прямо там. Пересчитывая купюры, я спросил, откуда Костя узнал про Тимура.

   – Витёк рассказал. У них на сегодня какие-то дела намечались. Витя приехал к дому Тимура утром, как раз когда менты уезжали. От соседей всё узнал. Собственно, этот ствол я Витьку покупаю, и деньги его. Мы просто подумали, что со мной ты скорее договоришься.

   – Правильно подумали, – одобрил я. С лысым фашистом, о коем мне не было известно ничего, кроме имени, я не стал бы даже разговаривать. Костя же, с которым мы целый день обсуждали неомарксизм Франкфуртской школы и составляли план осуществления государственного переворота, представлялся надежнейшим человеком.

   Костя снова улыбнулся и предложил:

   – Покурим?

   Я понял, что в моей жизни наступил переломный момент, и от моего решения зависит судьба цивилизации. Гелиос и Бахус замерли в напряжении, ожидая, на чью сторону я перейду окончательно. Коль откажусь, то человечность моя возвысится в благородстве, и никогда боле я не паду в низменный порок. Я стану сух, высокомерен и амбициозен, лишь полагаясь на свой ум и силу воли, примкну к поборникам морали и высоких тонких нравов.

   Но ежели поддамся зову менад, то скорбь свою обращу в радость, в пьяном экстазе разбив зерцало самосознания, и разноцветные осколки соберу в мозаику новой личности.

   – Конечно.

   Я думал, что Костя пригласит нас в дом, но тот с недовольством покачал головой и сказал, что по такой жаре душиться в четырех стенах будут только дураки. Он указал в дальний конец двора, где я увидел ужасную детскую площадку с двумя ржавыми качелями и почерневшей песочницей, около которой стоял сравнительно новый деревянный теремок, сложенный из круглых бревен. Мне вспомнилось прошлогоднее обещание мэра навести порядок во дворах и помочь детям с досугом. Вероятно, я наблюдал наглядный пример превращения заведомой лжи в ужасающую реальность.

   Я спросил, не помешают ли нам дети, но Костя успокоил меня:

   – В этом доме уже лет пять ни одного ребенка.

   Костя добавил, что скоро вернется и исчез в темном жерле подъезда. Я тронул Анжелику за плечо, разрешая слушать снова.

   – Ты собираешься следовать за мной весь день?

   – А ты против?

   Я задумчиво потер висок и решил, что мне всё равно.

   – Тогда я ещё немного побуду с тобой.

   Я осведомился, не будут ли волноваться родители девушки, на что получил ответ, что они живут в другом городе, а подруга, с которой Анжелика снимает квартиру, сама порой исчезает на пару дней, и вообще с чего вдруг такая забота. Я равнодушно пожал плечами и двинулся к стилизованной детской беседке, Анжелика последовала за мной.

   В теремке оказалось достаточно уютно: места на узких лавках вокруг металлического круглого столика хватало как раз для трех взрослых людей. Правда, сидеть приходилось, наклонив головы, чтобы не удариться о низкий потолок.

   Костя присоединился к нам минут через пять с уже успевшим мне полюбиться кальяном.

   – Ты не представляешь, как сложно найти хорошего собеседника, – поджигая траву, посетовал Константин. – Две затяжки – и среднестатистический гуманоид начинает хихикать, рассказывать анекдоты про задницу и вообще перестает представлять ценность для разумного человечества. Люди думают, что трава – это заменитель алкоголя, поэтому начинают вести себя соответствующе.

   – А это не так? – осторожно уточнила Анжелика, широкими от ужаса глазами наблюдая за его действиями. В прямоугольное пространство теремка можно было попасть лишь через один узкий вход, и так вышло, что девушка сидела прямо напротив него, зажатая с двух сторон едва знакомыми наркоманами.

   Костя бросил мне шуршащий пакетик с мундштуком. Не знаю, откуда пошёл запрет на передачу таких вещей напрямую из рук в руки, но мне он нравился – непонятные действия в таких условиях приобретают ритуальное значение и становятся приятными дополнениями к основному процессу.

   – Разумеется, не так, – ответил хозяин кальяна и выбросил наружу сигарету, до сих пор торчавшую у него во рту. – Алкоголь тормозит высшую нервную деятельность, в то время как правильная трава её корректирует.

   Утверждение показалось мне недостоверным, но спорить не хотелось.

   Костя, странным образом играя джентльмена, предложил Анжелике затянуться первой, но девушка решительно отказалась. Уговаривать мы не стали.

   – А ты давно знал Тимура? – спросил он, когда мы по очереди вдохнули и выдохнули дым.

   – Лет пять, – кратко отозвался я и собирался на том закончить, но нечто сентиментальное толкнуло меня изнутри груди. – Мы познакомились в интересных обстоятельствах.

   Костя изъявил желание послушать, и я приступил к рассказу.

   – Есть у меня старый знакомый – Саша, учился в одной школе со мной на класс старше. Не скажу, что мы с ним большие друзья, но кое-какие общие интересы у нас нашлись. Когда умер мой дед и завещал мне квартиру, и я переехал сюда, Саня уже жил здесь и, по слухам, имел кое-какой бизнес. Не знаю, как он узнал о моем переселении, но нарисовался на пороге моей квартиры буквально на следующий день. Мы поговорили за жизнь, а потом он предложил мне присоединиться к некоей организации, торгующей золотом. Разрисовал радужные перспективы и грандиозные возможности, обещал кучу денег в краткий срок.

   – Только надо было сначала вложить некоторую сумму, – угадал Костя, усмехнувшись.

   – Именно. Я тоже сразу понял, что речь идет о финансовой пирамиде. Но Саня – не банальный охотник на лохов, он мастер экстра-класса. Ему не нужна была жертва, он нуждался в напарнике, которому мог бы доверять. Мы с ним занимались кое-какими занятными торговыми операциями ещё в школе, поэтому он мне верил. И я согласился.

   Анжелика, слушавшая меня с таким видом, будто пыталась что-то вспомнить, вдруг перебила и уточнила название той организации. Я ответил.

   – Мой сосед из-за них квартиру продал, – сообщила она.

   Я недобро хмыкнул и продолжил.

   – Саня не действовал по какому-то конкретному плану. Он просто поставил на грамотную рекламу. В фирме действовало правило: приведший нового участника получает десять процентов от взноса участия того неудачника. Фирма заманивала людей обещанием регулярных выплат, но Саня легко разобрался в хитроумной схеме их расчета и понял, что всё это лишь изощренный лохотрон. Выходило, что получать прибыль возможно было лишь приводя новых людей. В общем, мы чуть-чуть вложились и развернули целую пиар-акцию: вешали объявления, создавали ветки обсуждений на форумах и тому подобное, но всюду указывали наши собственные контактные данные, а не фирмы. И при этом Саня исказил идею организации: вместо обычной для пирамид схемы "ты нам деньги – мы тебе больше денег", он рассказывал про сохранение капитала и методы борьбы с инфляцией, как будто рекламировал банк или страховую контору, в зависимости от того, чего больше хотел клиент.

   – То есть вы развернули мошенничество под прикрытием другого мошенничества? – уловил суть Костя.

   – Именно, – кивнул я. – Конечно, умные люди нас обходили стороной, но зато обработку доверчивых дураков система Александра поставила на поток. Почти полгода мы загребали легкие деньги, но потом до главного офиса пирамиды дотянулось правосудие, и наш бизнес исчез так же мгновенно, как и возник. Мы сменили номера телефонов и перестали оплачивать аренду офиса, на которую, кстати, Саня не заключал письменного договора. Никаких законных способов нас выследить не было – ведь мы даже не являлись сотрудниками фирмы. Думаю, нас даже никто и не искал – все камни полетели в руководителей пирамиды, а на нашу скромную пристройку к ней всем было плевать.

   Костя к тому времени уже давился смехом. Анжелика тоже улыбалась, но как-то неуверенно, словно сомневалась, будет ли это уместно.

   – Ну а при чем тут Тимур? – вспомнил Костя.

   – Да, верно. Тимур, в отличие от доблестных правоохранительных органов, нас нашёл на той же неделе. Вместе с двумя друзьями, которых мы заманили в пирамиду. Они были вооружены и настроены весьма воинственно, но Тимур предложил разобраться миром, и все согласились. Мы вернули бойцам деньги, благо, тогда у нас их хватало, и всё закончилось без кровопролития. Мы даже потом все впятером пошли в бар. Парни оказались неплохими ребятами, просто слишком уж алчными, а Тимур был у них коллективным мозгом. Выяснилось, что он с самого начала отговаривал друзей участвовать в нашей афере, но балбесы его не послушались. В общем, так и познакомились, – закончил я.

   Костя снова засмеялся.

   – Это правда? – растерянно спросила Анжелика. – Или ты это только что придумал? История будто из фильма про мафию.

   – Правда, – пожал плечами я и снова глубоко затянулся.

   – Вся наша страна – как фильм про мафию, – фыркнул Костя. – Неужели в твоей жизни не происходило ничего подобного?

   Анжелика покачала головой.

   – Моя жизнь скучная. Детство, школа, институт. Самое яркое событие – когда я уехала из дома и стала жить с подругой. Никаких криминальных афер, никаких наркотиков. Только выпивка в клубе иногда.

   – А собрания на кладбище ты не считаешь? – сардонически поинтересовался я.

   – Ты же сам говорил, что это детский сад, – вспыхнула девушка.

   – Кладбище? – не понял Костя. – Так ты гот?

   – Нет, она слуга Сатаны, – хмуро ответил я, не дав Анжелике открыть рот. – Жертвоприношения, черная магия и всё такое.

   Костя вдруг погрустнел и почесал бородатую щеку.

   – А я Маркса по ночам перечитываю.

   Целую минуту все трое молчали. Костя грустно вздыхал и царапал ногтем ржавый стол, Анжелика сердито косилась на меня, будто я разболтал какую-то важную тайну, а сам я время от времени затягивался и ощущал, как голова постепенно пустеет.

   – Сидят как-то рядом марксист, аферист и сатанист... – задумчиво произнёс я и замолк.

   – Я бы послушал такой анекдот, – отвлекаясь от уныния, усмехнулся Костя. – Люблю черный юмор.

   – Почему сразу черный? Учение Маркса несет свет критицизма, аферы развивают интеллект, а Сатана олицетворяет борьбу с навязанными ограничениями. Мы втроем могли бы замечательную басню сочинить, добрую и жизнеутверждающую.

   – Сказал аферист, – тихо вставила Анжелика.

   Я фыркнул и сменил тему.

   – А ты, Костя, когда с Тимуром познакомился?

   – Около года назад. Я с ним почти не общался, в общем-то, он скупал всякое барахло у брата Витька, а те двое иногда живут у меня. Здесь и виделись, – не особенно связно поведал Костя. – Если честно, бесят меня такие события. ещё вчера был жив – а сегодня лежит в луже своей крови, и рядом ещё один труп. Хрень какая-то. Как будто мы не люди, а бабуины, и убивать друг друга из-за любой мелочи готовы.

   – А кто умер? – не поняла Анжелика.

   Я кратко объяснил, хмуро глядя на кальян.

   – Ох. Сочувствую, – неуверенно произнесла девушка.

   – Да брось, – отмахнулся я. – В мире каждую секунду двое умирают, не стоит сопереживать каждому незнакомцу.

   Костя уставился в потолок и быстро зашевелил губами, явно подсчитывая. Затем кивнул, видимо, найдя соответствие между моими словами и своими прежними знаниями.

   Люблю таких людей, пусть даже нажиться на них невозможно.

   В таком ключе наша беседа длилась около часа. Связного разговора не получалось, но ни меня, ни Костю это не волновало, а Анжелика, убедившись, что мы безобидны, перестала вжиматься спиной в стенку. Костя даже убедил её сделать несколько затяжек, при этом почему-то забрал трубку у меня, а не предложил свою. Глаза у девушки после сей операции заблестели, но иных признаков наркотического опьянения она не выказала. Чего и следовало ожидать – с первого раза марихуана мало кому проникает в голову.

   Затем в наш уголок мира вторглась неровная лысая голова. Она криво ухмылялась, словно палач СС, нашедший еврейское убежище.

   – Здоров, Макс, – поздоровалась голова, и вслед за этим в теремок проникла могучая рука с растопыренными пальцами.

   Я вежливо ответил рукопожатием. Рука, удовлетворившись этим, исчезла.

   – Ствол под телевизором, – махнув ладонью куда-то в сторону, сообщил Костя. Затем, вспомнив о чем-то, вынул из джинсов коммуникатор и передал его пришельцу. На миг вернувшаяся рука поглотила технику, словно древний бог, принимающий жертву.

   Голова, не унимая злой ухмылки, кивнула и тут же пропала.

   – Это был ваш друг? – испуганно спросила Анжелика, на которую, видимо, голова произвела не меньшее впечатление.

   – Вроде бы, – с некоторым сомнением ответил Костя.

   – Это был призрак вермахта, – уверенно заявил я.

   Костя подумал и снова отобрал у меня трубку кальяна. Я не стал противиться.

   Несмотря на общую расслабленность и легкость внутри черепа, подаренную наркотиком, ход моего мышления упорно возвращался к гибели Тимура и смерти вообще. Я снова ощутил себя четырехлетним мальчиков, лежащим в темной комнате под одеялом и с осознающим свою смертность. Я до сих пор могу точно воспроизвести в уме тот миг, когда знание, что моё тело распадется, а личность растворится в неведомом, впервые открылось мне. Ночь, время около полуночи, в окно светит уличный фонарь, но свет почти не пробивается сквозь плотные шторы, резко тикают часы на стене. Я, до смешного хрупкий и слабый, обхватываю себя за плечи и широко распахнутыми глазами смотрю в темноту.

   "Я умру", – произношу я тонким испуганным голоском. Не могу вспомнить, что подтолкнуло меня к этому открытию, но это не важно. Существенен лишь миг откровения: есть ничто, и я войду в него.

   Еще помню, я долго после этого не мог понять, почему никто не паниковал. Все знали, что незримый жнец настигнет каждого, но лишь единицы пытались с ним бороться. Смертельный яд времени уже тек в жилах каждого из нас, однако никто об этом не беспокоился. Мой детский ум не видел смысла в действиях людей, занимающихся бытовой мелочной ерундой вместо действительно важной вещи – поиска противоядия.

   Затем я узнал о Боге и обрадовался. "Всё в порядке, мы уже в вечности", – решил я, листая страницы Евангелия. Несколько лет я жил со счастливой верой в воскрешение в ином мире, и если бы не моё неудержимое любопытство, возможно, хранил бы её до сих пор. Жажда знаний вынудила меня искать подробности, чтобы окончательно избавиться от ужаса перед зияющей бездной. И я нашёл их.

   – И что дальше? – спросила Анжелика, и я понял, что мыслил вслух.

   – Дальше...

   Меня смутило то, что подробно описывая "плохие" человеческие качества, писание весьма туманно оглашало список "хороших". Список смертных грехов знает каждый второй, но никому не известен список спасительных добродетелей. Этим страдают все религиозные учения. Есть лишь намеки вроде "возлюби ближнего", "подставь другую щеку", "освободи разум", "познай себя" и прочая ахинея, либо не поддающаяся однозначному толкованию, либо принципиально неисполнимая.

   Объяснение сего феномена очевидно: "плохое" есть неотъемлемый спутник человеческой жизни, каждый точно знает, что именно считает злом, чем именно недоволен; но поскольку причины дня недовольства находятся всегда, то описать "совершенный" мир через его собственные атрибуты оказывается гораздо сложнее, чем описывать его через отсутствие "зла". Проще говоря, нам твердят: "Будет всё то же самое, только без того, что вам не нравится". О чем это свидетельствует? Да о том, что говорящий не имеет ни малейшего представления о том самом идеале; он лишь отрицает, ничего не утверждая, а значит, призывая к лучшему, он просто лжет, ведь он ничего не знает об этом "лучшем".

   – Они просто описывали свои мечты, взяв за основу мир и кастрировав его, лишив всего, что эти духовные скопцы посчитали лишним. Рай – это наша реальность, на которую надели оковы стыда. Я понял, что меня обманули. Пообещав бессмертие, они лишь усыпили мою бдительность, сыграв на моём ужасе. Никогда не прощу.

   – Отличная история, брат, – испустив вместе со словами кольцо дыма, оценил Костя.

   – Тебе не нравится?

   – Нравится. Не останавливайся, мне доставляет удовольствие тебя слушать.

   Анжелика переводила взгляд между нами, о чем-то напряженно размышляя.

   – Вы просто обкурились. Это всего лишь измененное состояние создания, – сказала она. – Сейчас ещё видения начнутся.

   – От этой травы не бывает галлюцинаций, девочка, – учительским тоном ответил Костя. – А измененные состояния сознания – это тебе не "о Кришна, я вижу единорогов под радугой!", черта с два.

   – Личность человека, – встрял я, – подобна детскому конструктору: одни и те же блоки можно сложить в разных вариантах, отчего облик и предназначение всей системы способно полностью меняться. Например, даже не затрагивая сущности конкретных воспоминаний из жизни, а всего лишь меняя их мнимую временную последовательность, можно исказить свою мораль до полной противоположности.

   – Это как же? – не поверила Анжелика.

   – Если ты не помнишь, кто нанес первый удар, а кто защищался, как ты поймешь, где агрессор? – пояснил Костя за меня. – С одними и теми же воспоминаниями можно считать себя и защитником слабых, и отмороженным задирой: всё зависит от порядка действий.

   – Но это ерунда, – снова вмещался я. – Настоящая смена состояния сознания сродни новому рождению в чужом теле. А когда действие наркотика, ритуала или психоза подходит к концу, наступает смерть – личность, только-только сформировавшаяся, подвергается распаду. И если твой ум не затуманен в тот момент окончательно, твоё не-я будет осознавать происходящее и догадываться о последствиях. Возможно, оно даже будет сопротивляться смерти, поддерживая себя всё новыми дозами, если инстинкт самосохранения будет обманут жаждой продолжаться. В любом случае, смерть неизбежна. Новое сознание опирается на временное искажение картины химических процессов мозга, которая без постоянного внешнего воздействия сама придет в норму. И тогда не-я умрет.

   – Звучит как фантастика, – продолжала сомневаться Анжелика. Для человека, верящего в жертвоприношения кошек, она оказалась удивительно скептична. – Ты переживал что-нибудь такое?

   – Да. Только у моих фантомов хватало мужества принять смерть без истерик. Наверное, лишь поэтому я ещё не свихнулся окончательно, но не всем так везет. Я видел человека, чья временная личность действовала по принципу "после меня хоть потоп", фактически уничтожая своё тело. Так она мстила своему стабильному предшественнику (и будущему наследнику) за мучительную краткость своей жизни. И достигла своего – теперь он законченный идиот в медицинском смысле этого слова.

   Это происходит нечасто – полного перевоплощения непросто добиться. Не каждый способен проявить должную интеллектуальную и моральную гибкость, чтобы в самом деле стать другим человеком, а не просто притвориться. Но это возможно.

   Личность человека не является чем-то незыблемым, это процесс, а не статичное состояние. В этом смысле конкретных личностей вообще не существует: тот, кто дает обещания, и тот, кто нарушает, – разные люди. Но биологическая основа достаточно инертна, чтобы обеспечивать разным субличностям прошлого и будущего связь, отчего нам кажется, будто в теле парня, с которым мы познакомились два года назад, обитает та же сущность. Или что мы сами имеет какое-то ядро внутри себя, ту самую мнимую "душу". Однако это иллюзия.

   И резкое вмешательство разрушает сей самообман.

   Личность – это процесс, и память – часть этого процесса. Воспоминания не иллюзорны, они записаны в нервных связях и блуждающих по ним сигналах, поэтому они сохраняются даже после смерти временной личности.

   И поэтому, "придя в себя", можно вспомнить о том, кто побывал тобой, пока волшебство действовало. О его мыслях. О его действиях.

   О его смерти.

   Вспоминать о том, как умирал тот, кто был тобой несколько часов назад, довольно-таки непросто. Это угнетает. Видеть, как его ощущение собственной целостности постепенно тает, как его способность мыслить застывает, как эмоции глохнут, тяжело.

   – Это ложная смерть, без сомнения, но она дает представление о смерти реальной. Позволяет понять, насколько та страшна и уродлива. Поэтический вымысел ничтожен на фоне угрозы подлинного разрушения.

   Я замолчал, подавленный собственной речью.

   – Да, теперь понятно, почему тебе хочется жить вечно, – усмехнувшись, сказал Костя. – Даже завидно.

   – Тут нечему завидовать, – пробормотал я, глядя под стол.

   – А ты получил откровение до того, как в твоей голове установился этот хаос, или сначала всё же надо свихнуться, чтобы пробудить свою силу? – тревожно спросила Анжелика.

   – Откровение? Силу? – заинтересовался Костя.

   Я пристально глянул девушке в глаза и вслух заметил, что её зрачки уже почти перекрыли всю радужку. Костя расхохотался.

   – Это крепкая трава, девочка. Пожалуй, у тебя сегодня тоже случится пара откровений.

   Анжелику, тем временем, действительно куда-то понесло.

   – А я не хочу жить вечно. Какой в этом смысл? Мир состоит из боли, все злые и пытаются друг друга обмануть. Небытие меня пугает, потому что я не могу его представить, но вечности боюсь ещё больше.

   – Тогда твое желание или, вернее, нежелание сбудется, – хмыкнул Костя. – Бессмертных я ещё не встречал. Но, строго говоря, любая жизнь вечна.

   Мы с Анжеликой непонимающе посмотрели на бородатого курильщика, отдаленно напоминавшего Иисуса.

   – Это же элементарно, – удивился нашему непониманию поддельный мессия. – Вселенная не вечна, рано или поздно она или прекратит своё существование, или перейдет в состояние, в котором мышление человека будет невозможно. Так что даже если ты физически бессмертен, то продолжительность твоей жизни равна сроку существования нынешней версии Вселенной. С другой стороны, даже если срок твоей жизни меньше, то ты, как воспринимающий субъект, исчезаешь раньше, чем осознаешь свою смерть – ведь та и является процессом уничтожения тебя. Некому осознать смерть – поэтому её субъективно не существует. И, опять же, субъективно срок твоей жизни всегда равен продолжительности существования твоей личной вселенной, построенной в твоем сознании.

   – "Пока я есть – смерти нет, а когда она придет, меня уже не будет?" – вопросительно процитировала Анжелика.

   – Точно, – одобрительно кивнул Костя. – Эпикур был чертовски неглупым парнем.

   "Если мы такие умные, то почему мы такие психи?" – задумчиво шевельнулось нечто внутри меня, но я не позволил ему спросить это вслух.

   В дальнейшем наша беседа несколько растеряла осмысленность и свелась к беспорядочному цитированию древних греков и римских стоиков. Костя обнаружил великолепную память и воспроизводил без запинок целые диалоги Платона и Аристотеля и, чуть менее уверенно, афоризмы императора Марка Аврелия и Сенеки, слушать которые, впрочем, было непросто из-за того, что Анжелика начала засыпать и периодически падала на моё плечо, сбивая концентрацию.

   – Так я и знал: мои знания не привлекают девушек, – глядя на нее, самокритично заявил Костя. – Слушай, наверное, тебе стоит отвести её домой. Вообще, моя трава не должна расслаблять так сильно...

   – Она просто больше суток не спала, – объяснил я.

   Костя скабрёзно ухмыльнулся и протянул:

   – Ясно.

   Я не стал его разубеждать.

   Вместе мы разбудили Анжелику и начали допытываться, где она живет. Девушка, с пятой попытки поняв, чего от неё хотят, кое-как объяснила и снова уснула. Путь, по её словам, предстоял неблизкий, и рисковать быть арестованным, таща на себе бессознательное женское тело, я не хотел. Пришлось вызвать такси.

   Долго ждать не пришлось. Таксист, парень нашего возраста, заломив бровь, наблюдал, как двое не вполне нравственно развитых индивидов втаскивают в желтую машину сонную девицу, и явно думал, стоит ли звонить в полицию. Но мы вели себя достаточно скромно, не распускали руки, и сомнения парня несколько улеглись. Поскольку Анжелика едва ли имела силы самостоятельно найти дверь своего дома, мне оставалось только поехать с ней и проследить, чтобы таксист не проявил наклонности жестокого насильника, как известно, живущего в глубине души каждого мужчины. Я попрощался с Костей и полез на заднее сидение автомобиля к девушке.

   За всю дорогу водитель не проронил ни слова, но косился на нас через зеркало каждые двадцать секунд с погрешностью в полторы секунды. Да, я считал.

   Район новостроек, в коем находился дом Анжелики, приятно отличался от привычной зловещей окраины, как позднее Возрождение от раннего Средневековья. Чистые улицы, не заваленные шуршащим целлофаном и опавшими листьями, нарядные белые и красные многоэтажные дома, впрочем, жить в которых я бы не захотел по причине всеобщей паранойи, обычно царящей среди жильцов, считающих себя порядочными людьми. Средний класс – эти стайные грызуны, покупающие в кредит автомобили и гигантские телевизоры, чтобы соответствовать искусственно выдуманному идеалу жизни, всегда вызывали у меня только один вопрос: "А зачем?"

   Я не враг удобных вещей, но решить уравнение, выражающее качество жизни через количество имущества, несмотря на мои не самые слабые математические способности, мне не по силам.

   Посему старые добрые Средние века с их жадным зверством мне были ближе, нежели запутавшееся в своих ценностях Возрождение, по сути, остающееся варварской Темной эпохой, лишь надевшей кружева.

   Вытащив Анжелику из салона и расплатившись с таксистом. Я встряхнул девушку за плечи. На некоторое время в её глаза вернулся огонек разума.

   – Это твой дом? – уточнил я, указав на высокое здание, в обнесенный кирпичным забором двор которого уходила узкая асфальтовая тропа.

   Анжелика ответила утвердительно и, обняв меня за шею, снова уснула на моем плече. Ощущая себя героем американского боевика, спасающим раненого напарника, я потащил девушку к дому.

   Пожилые матроны, ничуть не похожие на склочных нищих бабок из моего дома, но наверняка столь же ядовитые, замолчали на своих лавочках, глядя, как я практически несу на себе Анжелику. Та назвала номер подъезда и квартиры ещё до того, как села в такси, посему я представлял, куда идти, не обращаясь за помощью к недружелюбным аборигенам. Однако Анжелике предстояло жить с ними бок о бок, и если представить, какие слухи о ней пойдут после моего визита, девушке можно было даже посочувствовать.

   Если бы, конечно, я умел это делать.

   – И какого дьявола я пошёл спасать того кота?

   Дверь нужного подъезда по случаю жары и нахождения жильцов в непосредственной близости была распахнута, избавляя меня от необходимости пытать Анжелику насчет кода замка. На миг демоны послали мне соблазн воспользоваться лифтом – в таком доме он должен был работать исправно – но я стойко преодолел искушение. Принципы, даже если они абсурдны, остаются единственным нравственным отличием людей от обезьян, а я являлся человеком достаточно беспринципным, чтобы попасть в зону риска эволюционного регресса.