Текст книги "Демон шарлатана. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Никита Наймушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

   – Наркомания повсюду, – хмыкнул я.

   – Да ну? – скептически отозвался Костя, выдохнув. – Твой взгляд замутнен стереотипами.

   – Да ну? – иронично повторил я. – Тогда просвети меня.

   – Эта реклама – гениальная метафора просветления, выраженная языком древних архетипов, – поучительным тоном начал Костя, после чего снова затянулся. Мне пришлось ждать несколько секунд, пока он решит продолжать беседу. – Море на фоне – это область бессознательного в людской психике, дойный жираф – та часть в ней, которая отвечает за "неожиданные" идеи и озарения; негр – тёмная, непознанная и дикая сторона Эго, обычно сокрытая от самоанализа. Разноцветная шапочка на нём свидетельствует об измененном состоянии сознания, глубочайшем сатори, при котором появляется возможность созерцать свою истинную природу. Темное Эго использует жирафа для приобретения нового понимания, нестандартного видения реальности, без искажений, внесённых воспитанием и привычкой. Именно поэтому жираф доится разноцветными конфетами, а не банальным молоком, ведь подлинная Вселенная ничуть не похожа на обыденные представления о ней.

   – Угу, – немного подавленно выдавил я, осмысляя прозвучавшее. – А смех Темного Эго символизирует наступление блаженства от состояния просветления, так?

   Костя кивнул. За всю речь он ни разу не улыбнулся, но я почти не сомневался, что он просто надо мной издевается.

   – А по-моему, дело всё-таки в наркотиках. Как в его случае, – я мотнул головой в сторону телевизора, уже показывавшего крупным планом улыбающееся лицо главы государства, но имел в виду, разумеется, недавнего негра, – так и в твоем.

   Костя меланхолично выдохнул облако дыма.

   – И как же, по-твоему, наркотики влияют на меня?

   – Во-первых, ты становишься болтливее.

   Костя снова кивнул.

   – Во-вторых, дельта-9-тетрагидраканнабинол ослабляет синаптическую связь в твоем гиппокампе, что приводит к нарушению кратковременной памяти, из-за чего тебе становится трудно сосредоточиться на настоящем. Именно поэтому вместо анализа непосредственной реальности ты занимаешься конструированием безумных химер, по частям вынимая их из недр твоей долговременной памяти.

   Костя задумчиво почесал бороду, затем наклонился вперед, взял вторую трубку кальяна и молча протянул её мне.

   Я взял. Но затягиваться не спешил, с сомнением разглядывая металлический кончик трубки.

   – Сейчас, – пробормотал Костя и встал. Он подошёл к телевизору и, порывшись в недрах комода под ним, выудил какой-то небольшой предмет, повернулся и бросил находку мне.

   Я поймал. Это оказался пластиковый одноразовый мундштук, герметично запечатанный в целлофановую обертку.

   Пока я прилаживал мундштук к трубке, Костя вернулся на своё место и опять уставился в телевизор.

   В течение нескольких минут мы молча поочередно затягивались, бессмысленно наблюдая за мельканием цветных картинок. Не знаю, сколько травы мой новый товарищ впихнул в чашку кальяна, но она никак не кончалась. Прозрачные струйки дыма медленно и красиво циркулировали в воздухе, и разглядывать их было ничуть не менее интересно, чем смотреть в телевизор.

   Время от времени мы обменивались короткими репликами, особенно не вслушиваясь в слова друг друга, затем резко замолкали. Программа новостей сменилась каким-то невероятно медлительным и унылым отечественным боевиком, половину экранного времени в котором занимала скрытая реклама и бессмысленные диалоги о том, какими должны быть мужчина, солдат, автомат, автомобиль или даже узел галстука. Последнее вывело меня из задумчивости, и я понял, что боевик давно закончился, и теперь волшебная коробка демонстрировала нам одну из множества передач о моде, где нелепо и ярко разодетые люди учили других людей, разодетых менее ярко, но так же нелепо, одеваться.

   – А ведь могли уже на Марсе колонию строить, – изрёк Костя.

   – Какая разница как именно ощущать превосходство над себе подобными: через тряпки или через космические корабли?

   – Для потребителя – никакой, – согласился собеседник. – Но космические корабли имеют и иное предназначение: расширение влияния человечества в галактике. Это значимо для выживания вида, а не для гнилого капитализма.

   – В капитализме нет ничего плохого, – возразил я. – Последние триста лет именно капиталистические отношения запускали научно-технический прогресс.

   – Зато сегодня они его тормозят. Капитализм неэффективен в информационном обществе. – Костя задрал лицо к потолку и выпустил струю дыма вверх. – В обществе, где большую часть материальных товаров производят машины, людям остается только производить знание.

   – Либо имитировать деятельность, будучи менеджерами, рекламными агентами или семейными психологами.

   – Это паразиты, а не люди, – поморщился Костя. – О чем я говорил?

   – О производстве знания.

   – Точно. Так вот, знание невозможно превратить в полноценный товар, который можно продать или обменять. Знание не убывает у тебя, когда ты его кому-то передаешь. Уже создана глобальная база знаний, распространённая на большую часть земного шара, и каждый третий человек на планете имеет к ней доступ. Или что-то около того.

   – Ну и?

   – И? Мы вот-вот перейдем к коммунизму, как его понимал ещё Маркс.

   Я потер лоб.

   – Насколько я помню, Маркс утверждал, что без мировой революции коммунизма не достичь. И что пролетариат...

   – Маркс уж слишком верил в свою идею, – перебил меня Костя. – Он мечтал своими глазами увидеть новое общество, поэтому искал его зачатки в своих современниках. Это желание стало когнитивным искажением, вследствие которого он допустил серьезную ошибку. Промышленный пролетариат не может быть гегемоном мировой революции, потому что он уже прочно встроен в систему. Вспомни этапы развития общества по Марксу.

   Я посмотрел Косте в глаза.

   – Ты всерьёз хочешь, чтобы я сейчас вспоминал основы исторического материализма?

   – Да.

   Я затянулся. Костя ждал. Я выдохнул и сдался.

   – Ладно. Как там... первобытно-общинный строй, затем... рабовладение, кажется, феодализм, капитализм и коммунизм.

   – Ты забыл про азиатский способ производства, – недовольным тоном заметил Костя.

   – А я не признаю его как отдельную формацию, – выкрутился я.

   Костя подумал и закивал.

   – Хорошо. В общем, слушай. Рабовладение было уничтожено феодалами – землевладельцами, которые выбились из древней экономической системы. Они были относительно новым явлением. Далее, феодализм рухнул под напором капиталистов. Буржуазия для феодалов была тем же, чем прежде землевладельцы были для рабовладельцев: чем-то новым, что не вписывалось в прежнюю экономику, из-за чего и произошла смена формации. Но промышленный пролетариат не является чем-то внешним для капитализма, собственно, пролетарии, продавая свой труд, являются основой капитализма, а не его врагами.

   – Угу, – согласился я, обдумав эту маленькую речь.

   – Так что Маркс просто-напросто ошибся. При его жизни не было особого класса, экономически несовместимого с капитализмом, поэтому Карлу пришлось выбрать класс, который просто был максимально недоволен своим положением.

   – Логично, – признал я. – А этот новый убер-класс, который сотрет капитализм, это учёные?

   – Люди, производящие знание, – уточнил Костя. – Не все они могут называться учёными. Торговля знанием – это нонсенс, она существует лишь как выкидыш капитализма.

   – В сети можно что угодно узнать бесплатно.

   – Верно. Авторское право, патентное право, прочие недоправа – в условиях всеобщего доступа к информации это всё просто не работает. А если и работает, то во вред: вспомни патентные войны между корпорациями.

   – Угу. Запатентовать сотню технологий, чтобы их никто никогда не использовал, это извращение самой идеи патентного права.

   – Надо написать об этом книгу.

   – Как будто кто-то будет её читать.

   – Кто-нибудь будет.

   – Тот, кто читает такое, может и сам написать не хуже.

   Потом трава всё-таки закончилась, и мы замолчали. Не представляю, что за шаманская смесь была в кальяне, но ни привычного смеха, ни расслабленности, ни, наоборот, жажды деятельности я не ощущал. Вместо всего этого в моей голове роились самые разнообразные мысли, чёткие и логически строгие, но мелькали они настолько быстро, что я не успевал их рассмотреть. Это было одновременно захватывающе и неприятно, и определенно ново для меня. Из обычных ощущений я опознал разве что голод, как всегда после марихуаны, проснувшийся с невероятной силой.

   – А есть чего перекусить? – не выдержал я.

   – Самому интересно, – вздрогнув, будто проснувшись, сообщил Костя.

   Мы вместе отправились на поиски еды.

   Огромный белый холодильник смотрелся угрожающе в углу тесной кухни, но, несмотря на обнадеживающий размер, оказался почти пуст. Из куска сыра, обломка палки колбасы и половины буханки хлеба мы соорудили несколько бутербродов и немедленно их уничтожили всухомятку. Пища была жесткой и сухой, но обострившиеся из-за наркотика вкусовые ощущения сигналили мне, что я вкушаю чуть ли не божественную амброзию.

   – Кстати, – промямлил я, дожевывая последний кусок хлеба, – а где эти двое?

   Костя удивленно поднял брови, но потом, словно вспомнив, тоже начал удивленно оглядываться.

   – Позвони своему другу, – посоветовал он с набитым ртом.

   Я последовал совету. Тимур не брал трубку.

   – Попробуй ты позвонить своему другу, – предложил я.

   – У меня нет телефона.

   – Да ладно? – нахмурился я. – У всех есть телефон.

   – А я не такой как все, – с невероятно самодовольной ухмылкой ответил Костя. – Пошли ещё покурим, никуда твой друг не денется.

   Через полчаса мы снова завороженно следили за мерцающим экраном, чей свет уже с некоторым трудом пробивался сквозь вьющуюся завесу дыма.

   – Знаешь, я никогда не понимал, как люди могут судить, что правильно, а что нет, – бормотал Костя. – Моих чувств и мыслей хватит, чтобы составить несколько разных личностей, никак не похожих одна на другую. Есть бесконечные варианты взаимодействий между элементами целого, и нынешний исторический период использует лишь ограниченное их число. Мои эмоции – это всего лишь вариант того, каким я могу быть. Мои идеи – тоже. Можно перебирать варианты вечно, но почему-то кто-то постоянно заявляет, что мы должны остановиться на том, что есть. Что важен порядок. Стабильность. Это дерьмо какое-то. Если бы австралопитеки довольствовались тем, что у них есть, мы бы не существовали. Недовольство и жажда большего – это то, что отличает нас от камней.

   Я молча его слушал. Наркотик наконец-то добрался до моторной коры и спинного мозга, благодаря чему моё тело ощущало приятную невесомость, будто я висел в центре плотного облака, которое обхватывало меня, словно женские ладони...

   Мгновением позже до меня дошло, что меня действительно со спины обнимает женщина, и её теплые руки охватывают мои плечи, а упругая груди прижимается к моим лопаткам.

   – Скучал? – шепнуло нечто одновременно в оба моих уха.

   – Да не особенно, – прошептал я в ответ, покосившись на Костю. К счастью, тот разговаривал не со мной, а с телевизором, и даже не смотрел в мою сторону.

   Демоница негромко рассмеялась.

   – Обманываешь, – с интонациями мурчащей кошки протянула она.

   – Возможно. Он тебя не слышит?

   – И не видит. Я живу только для тебя, милый.

   – Надо ли это считать доказательством, что я всё-таки псих, а ты моя галлюцинация?

   – Если тебе так будет легче. – Из голоса суккуба резко пропала ирония. – Но учти, что я не исчезну. И ни таблетки, ни сеансы гипноза, ни экзорцизм не избавят тебя от моего присутствия.

   – А лоботомия?

   – Это не смешно, милый.

   Демоница выскользнула из-за моей спины и уселась предо мной, скромно подогнув колени под себя. На этот раз она оказалась одета в обычное, пусть и слегка коротковатое, красное платье без рукавов и с глубоким вырезом на груди. Зелёные глаза не светились, да и вообще она перестала напоминать языческую богиню, став более человечной. Растрепанные ли волосы были тому виной, серьезное выражение её милого лица, или же просто наличие одежды, но мой разум упорно отказывался воспринимать её как демона или галлюцинацию.

   Предо мной сидела просто красивая молодая женщина, расстроенная моей грубостью.

   – Ладно, я понял: ты не исчезнешь. Так что тебе нужно?

   – Мне нужен ты, – сохраняя серьезность, ответила она.

   – Можешь пояснить?

   – Мы ведь говорили об этом утром. Неужели у тебя настолько плохая память?

   Я отвел взгляд от её лица и посмотрел на Костю. Тот сидел, сгорбившись, прямо перед телевизором, едва не касаясь экрана лбом, и что-то непрестанно говорил.

   – Ну и друзья у тебя, – насмешливо произнесла демоница.

   – Я знаком с ним ещё меньше, чем с тобой.

   – Ну... – она улыбнулась, – мы довольно близко знакомы.

   – Я имел в виду продолжительность.

   – Я поняла. Что же, давай выскажем друг другу всё, что нас не устраивает в настоящей ситуации. Начинай.

   Я скептически изогнул бровь.

   – Всегда мечтал о суккубе-психоаналитике.

   – Я здесь именно затем, чтобы исполнять твои мечты. Но не отвлекайся. Что конкретно тебе не нравится во мне?

   – Мне не нравится, что вместо того, чтобы в ужасе убежать, я продолжаю говорить с тобой. Так не бывает. Демонов не существует. Это всё выдумки. Их придумали, чтобы держать невежественных болванов под пятой жреческой касты. И тебя не может существовать. Скорее всего, ты мне просто кажешься, и...

   Я не договорил, потому что демоница подалась вперед, и наши губы соприкоснулись. Её огненный поцелуй словно прожёг меня насквозь.

   – Это тоже тебе просто показалось? – поинтересовалась она, возвращаясь в исходное положение, пока я пытался унять взбесившееся сердце и восстановить нормальный ритм вдохов.

   – Нет. Определенно нет, – сдавленно ответил я. – Но мои физиологические реакции могут быть вызваны психическим расстройством...

   – Ты врач?

   – Нет...

   – Тогда почему ты такой упрямый? Я реальна. Просто признай это, и всем станет легче. Поверь, ты не первый, с кем я устанавливала связь, и неверие в меня всегда было источником опасности.

   Я устало потер ладонью глаза и лоб. Нельзя отрицать то, что фиксируют твои органы чувств, даже если ты полностью уверен, что наблюдаешь галлюцинацию – а я вовсе не был уверен; отрицание не решает проблем, оно их откладывает. Чтобы найти выход, надо изучить ситуацию: сыграть по правилам своего ума или внешней реальности, дабы найти способ смошенничать.

   – Ладно. Сдаюсь. Ты реальна. Ты в самом деле шикарная демоница, которая по загадочным мотивам решила подарить мне себя. Но если это сделка, то в чём мои обязанности?

   – Ты ищешь подвох?

   – Да!

   – Его нет. Всё так, как ты сказал. Без мелкого шрифта в конце договора. И душа твоя мне не нужна.

   – Души не существует, – проворчал я. – Это советские ученые ещё в семидесятых годах установили. Только теперь об этом не принято говорить, чтобы не оскорблять чувства разных болванов, неспособных критически мыслить.

   – Люблю материалистов, – хихикнула моя потусторонняя собеседница. – Даже соприкоснувшись с необъяснимым, вы не паникуете, а продолжаете упрямо искать знакомое в неизведанном.

   – Не знаю, комплимент это или насмешка, – я нахмурился, – но я не собираюсь рушить всю свою картину мироздания только из-за того, что в ней нашлась одна дыра.

   – "Дыра"? – теперь пришла очередь суккуба хмуриться. – Так ты воспринимаешь женщин?

   Но поссориться мы не успели, потому что Костя вдруг обернулся и спросил, не говорил ли я чего, или же ему послышалось.

   – Да, – ответил я и встал. – Я сказал, что мне пора идти.

   Костя равнодушно кивнул и сообщил, что верит в мою силу найти выход без его помощи, после чего снова уткнулся носом в экран.

   Когда я оказался на улице, то был несколько шокирован наступлением вечера. Солнце уже опустилось за горизонт, и с каждой секундой вокруг становилось всё темнее.

   – И вправду наркотики сокращают жизнь, – пробормотал я, оглядываясь и соображая, в какую сторону следует идти, чтобы добраться до дома. Голова слегка кружилась на свежем воздухе, а земля пружинила под ногами, подталкивая мои стопы. Иногда она делала это слишком резко, и я спотыкался.

   – Тебе следует беречь себя, – строго произнесла демоница, следовавшая за мной по пятам. – Твоё здоровье важно для нас обоих.

   Я растерянно поглядел на нее. Суккуб не улыбалась.

   – А разве ты не должна... ну, не знаю... склонять меня к злу? Разжигать пламя моих пороков? Переманивать меня на тёмную сторону?

   – Хочешь сказать, что сейчас ты на светлой стороне, юный падаван? – скептическим тоном уточнила демоница. – Мы знакомы всего два дня, и за это время ты успел обокрасть мертвеца, переспать с демоном и накуриться до психоза. Не хочу разрушать твои радужные иллюзии, но тебя следует удерживать от пороков, а не соблазнять, иначе ты издохнешь через неделю.

   Я разинул рот.

   – Ты смотрела "Звездные войны"?

   Некоторое время мы с суккубом безмолвно смотрели друг другу в глаза. Затем она с усталым стоном закрыла лицо ладонью.

   – Ладно, оставим это на потом, – смирил я своё любопытство, но тут же передумал. – Хотя... ответь мне на другой вопрос.

   И замолчал, потому что темно-серая в сумерках дорога предо мной разделялась на два пути. Оба, насколько я мог рассчитать, вели к моему дому, но были абсолютно не похожи один на другой. От моей правой ноги вела широкая улица, не особенно ярко освещённая ночными фонарями, работающими через одного, прямая и соприкасающаяся с городским парком. Влево же шла узкая, извилистая, покрытая разбитым асфальтом тропа (ибо дорогой это назвать было невозможно), упиравшаяся вдали в обширное и совершенно тёмное старое кладбище, обнесенное покосившейся оградой, кованной из тонких стальных прутьев.

   – Так что за вопрос? – не выдержала демоница. – И почему ты остановился?

   Всякий благоразумный, способный рационально оценивать риски человек, которому небезразличны свои жизнь и здоровье, выбрал бы именно тот путь, кой избрал я.

   Я двинулся к кладбищу.

   – Зачем мы туда идём? – недоумение сквозило в интонациях суккуба.

   – Как думаешь, где опаснее: на полуосвещенной улице рядом с парком или же на кладбище в непроглядном мраке?

   – Это вопрос с подвохом? – засомневалась демоница.

   – Почти. Суть в том, что мёртвые ни разу не пытались меня обидеть. А живые – очень часто.

   – Да, в этом есть логика. Так о чём ты хотел спросить?

   – Почему я тебя не боюсь?

   Пока я перелезал через ограждение, за моей спиной раздалось лёгкое хихиканье.

   – А разве я страшная? – игриво поинтересовалась демоница.

   – Ты появилась после того, как я ограбил мертвого, возникаешь из ниоткуда, проходишь сквозь стены и заявляешь, что от тебя невозможно избавиться. Ты просто охренительно страшная. Вернее, должна таковой быть, но я почему-то тебя совсем не боюсь, хотя уже должен поседеть от ужаса. Я никогда не был храбрецом. Что ты со мной сделала?

   – Ты выкурил лошадиную дозу гашиша и теперь спрашиваешь, почему не боишься?

   – Утром я был трезв, но всё равно не боялся.

   – Ты имеешь в виду четыре часа дня – время твоего пробуждения?

   – Да, моё утро субъективно, но сути это не меняет. Ты управляешь моими эмоциями. Сначала ты возбудила во мне похоть, затем подавила страх. Что собираешься сделать дальше? Твой предыдущий носитель был педофилом. Меня тоже потянет на школьниц?

   Я говорил спокойно, даже монотонно, словно не спрашивал древнего демона о своей судьбе, а зачитывал вслух субтитры к дешёвому и не слишком интересному фантастическому фильму.

   – Я всего лишь разжигаю твои естественные страсти, – раздался шёпот суккуба. – Не более того. Того болвана изначально влекло к детям, из-за меня он только перестал сдерживаться.

   – О, ну ты меня успокоила, – проворчал я. – То есть, если я стану серийным убийцей, ты тут ни при чём.

   – Именно так. Кстати, там впереди костер.

   До сего момента я шёл, уткнувшись взглядом в землю, чтобы в темноте не споткнуться обо что-нибудь, и не упасть, не сломать себе все кости, не лежать, стеная и проклиная судьбу, не умирать во мраке кладбища от боли и обиды, в окружении смеющихся призраков; но после слов суккуба я посмотрел вперед.

   – Действительно. Интересно, что там.

   – Кто-то ночью жжёт костер среди могил. Ты действительно находишь это интересным?

   – Да, – невозмутимо подтвердил я и двинулся в сторону огня.

   Разумеется, поскольку глаза мои перестали смотреть под ноги, я тут же обо что-то споткнулся и грохнулся на чью-то могильную плиту. Объятия с холодным гранитом немного отрезвили меня, и я быстро поднялся, радуясь вернувшейся ловкости и удивляясь отсутствию переломов.

   – Ты цел? – без особого интереса в голосе спросила демоница.

   Только теперь я понял, что бреду ночью среди крестов и могил в сопровождении суккуба. Думаю, каждый понимает разницу между простым знанием и пониманием: первое не имеет власти над нашими эмоциями, но вот втрое нераздельно с ними связано. Словом, осознание сего кошмарно-абсурдного факта прорвалось из меня неудержимым хохотом. Я смеялся, обхватив руками живот, трясся и повизгивал, не имея возможности остановиться.

   Демоница коснулась моего плеча, наверное, пытаясь помочь мне успокоиться. Она управляла моими чувствами, несомненно, могла сделать со мной что угодно: превратить в бесстрашного берсерка, холодного робота или вовсе какое-нибудь подобие жадного дракона с нечеловеческой моралью. И я сознавал, что она уже начала меня преобразовывать: в тот самый миг, когда я надел распятие на шею, мои чувства оказались под её контролем.

   – Но ты не получишь мой разум, – прошипел я сквозь стиснутые зубы, растянув губы в широкой нервной улыбке.

   В темноте её глаза снова флуоресцировали. Мне нравилось, как звучит это слово в моих мыслях: "Флуоресценция". Как будто свет, который означало это слово, совпадал со светом знания, благодаря которому я мог мыслить подобными замысловатыми терминами.

   – Знаешь, демоница, – проникновенно заговорил я, выпрямившись. Наши лица оказались близки, я чувствовал кожей её дыхание, которого не должно было быть. Разве демону нужен кислород? – Я сейчас безумно тебя ненавижу. Ты даже не представляешь, сколь сильна моя ненависть.

   – Твои слова ранят меня...

   – Ложь. – Я широко распахнул глаза, почему-то мне казалось, что они от этого тоже начнут светиться. – Ты пытаешься сделать из меня марионетку. Ты как все они – эти выродки, считающие, что я неправильный. Что их страхи имеют для меня какой-то смысл. Что я тоже должен бояться. Ты заблокировала мой страх к тебе, но ты пытаешься пробудить его в отношении всего остального. У меня уже были такие отношения.

   – И чем они закончились? – кротко спросила демоница.

   – Я пообещал, что убью ее, если она немедленно не исчезнет из моей жизни навсегда.

   – И?

   – Судя по всему, я был чертовски убедителен.

   Суккуб молчала, но отступать или опускать глаза в знак смирения не спешила. Она была немного выше меня (как я и люблю), поэтому в божественном взоре, нисходящем на меня сверху вниз, легко можно было найти великую долю снисходительности, даже если её там не было.

   – Но ты не можешь убить меня.

   – Так ли? – оскалился я. – Мне поверить тебе на слово?

   – Но это правда.

   Тон суккуба был ровным и сдержанным, словно она в самом деле верила в мой блеф и опасалась меня спровоцировать.

   – А если я просто сниму это?

   Я вытащил из-за пазухи крест и поднес к её губам. Если мертвые наблюдали за нами из своих могил, они видели, как я хотел коснуться уст моей демоницы, но сдержался.

   – Ты перестанешь меня видеть, – ответила она. – На время. Потом, когда ты уснешь или просто отвлечешься, крест вернется тебе на шею. И, опережая твой следующий вопрос, его не уничтожить. Никак. Ты не первый, кто обдумывает способы избавиться от меня. За последнюю тысячу лет этот крест пытались расплавить в кузнице, топили в кислоте, пробовали расколоть топорами, поливали заговоренной водой, сбрасывали в вулкан и даже скармливали ослу. Однако я здесь, перед тобой, из чего ты можешь заключить, что всё оказалось тщетным.

   – А в ядерный реактор его помещали?

   Вот теперь суккуб моргнула.

   – Нет. Ты хочешь попробовать?

   – Пока нет. Просто собираю информацию.

   Мы ещё какое-то время стояли молча, глядя друг на друга. Наконец, она тихонько вздохнула и робко опустила взгляд, как я и хотел.

   – Это притворство, – продолжая скалить клыки, бесстрастно заметил я, скрывая свой восторг. – Несомненно, ты подчиняешься только для вида. Но если я могу заставить тебя демонстрировать подчинение, то могу и принудить к подлинному раболепию. Реальное поведение – вот что важно, а не мотивы.

   Демоница исподлобья снова взглянула на меня.

   – Где ты нахватался таких идей?

   – Я их выдумал. В детстве я верил, что мои мысли важны, и пусть даже я веду себя покорно, то всё равно остаюсь свободным в душе, но потом понял, что нет никакой души, и моя психика неразрывна с моими делами. Внутренняя свобода – это выдумка тех, кто тебя насилует, придуманная для их же удобства.

   – Тебя насиловали в детстве?

   – Всех насиловали в детстве. Не сексуально, так морально. Это называется воспитанием.

   Я хотел оттолкнуть суккуба со своего пути и продолжить путь – это идеально подошло бы тону разговора и моменту, но не смог решиться. Не знаю, каким чудовищем нужно быть, чтобы осмелиться причинить хотя бы видимость вреда столь прекрасному существу, но точно не мной.

   Я обошёл демоницу и двинулся ко всё ещё колеблющемуся вдали огоньку.

   Торопиться было некуда, и я ступал осторожно. Весьма кстати взошла луна. Насколько я мог судить по её виду, до полнолуния оставалась ещё пара дней, но совокупно с огнями далеких улиц лунного света вполне хватало для привыкших к темноте глаз.

   Костер стал виден отчетливее, и я уже мог разглядеть собравшихся вокруг него людей: кучка неформалов в вычурной и мрачной одежде, напоминающей о позднем Ренессансе, столпилась вокруг массивного надгробия; наполовину врытый в землю куб белого камня достигал ближайшему к нему парню до пояса. Костер горел как раз перед камнем, отчего тот самый парень весь был укрыт тенью, кроме лица и рук.

   – Твою же мать, – пробормотал я.

   В левой руке он держал длинный нож, а правой гладил разлегшегося на камне черного кота. Нетрудно было догадаться, что затеяли эти недоумки.

   Я подошёл чуть ближе, но все ещё оставался за пределами красноватого круга света, отбрасываемого пламенем. Люди – их было шестеро, включая типа с ножом, – оглядывались и тревожно переговаривались.

   – Говорю же, – повторяла черноволосая девчонка с бледным лицом, – это был смех. Вы все его слышали.

   – Может, просто кто-то шёл мимо... – неуверенно предположил стоявший рядом с ней мальчишка с зализанной стрижкой малолетнего гея.

   – По кладбищу? Ночью? И хохотал?

   – Кто бы это ни был, его больше не слышно, – хмуро заметил тип с ножом. Он выглядел взрослей остальных – тянул лет на двадцать пять. Из остальных, на мой взгляд, не было никого старше двадцати. – Продолжаем.

   Определенно, он имел над своими товарищами некую власть – никто не стал ему перечить. Все повернулись лицами к импровизированному алтарю, где кот мирно вылизывал себя под хвостом.

   – Владыка тьмы, во славу твою... – прикрыв глаза, начал нести околесицу самозваный жрец.

   Мне стало невыносимо жалко кота. Пушистый зверь не заслужил столь мерзкой участи – стать бессмысленной жертвой подросткового идиотизма.

   Возможно, будь я менее обкурен, то не стал бы вмешиваться. В конце концов, молодые дебилы непредсказуемы, и один из них точно был вооружен. Но я не мог просто забыть многочасовой разговор о судьбах человечества вкупе с марихуаной, это означало бы, что я просто очередной наркоман, бросающий слова на ветер и ничего не пытающийся изменить.

   Я двинулся вперед.

   Шагал я достаточно тихо, а их взгляды были прикованы к коту; так что меня обнаружили, лишь когда я прошёл мимо той самой девчонки, напуганной моим недавним смехом.

   Она взвизгнула и отшатнулась, но я не обращал внимания.

   – Ты кто? – выпалили мне в спину.

   Храня безмолвие, я подошёл к камню и взял кота на руки.

   Парень, возомнивший себя великим сатанистом, угрожающе отвел нож, словно для удара и уставился на меня. Но на его лице ясно читались сомнение и страх.

   – Какого хрена?.. – начал он, но я его перебил.

   – Заткнись.

   Как ни удивительно, он послушался, и я продолжил.

   – Я люблю кошек. Не злите меня больше.

   Затем я развернулся и двинулся обратно в темноту с теплым котом на руках. Никто не пытался меня остановить.

   – Что это было? – раздалось позади, когда я уже был невидим для них. Кто-то ещё заговорил, но я продолжал идти, и уже ничего не слышал.

   Остаток пути по кладбищу был скучным. Кот начал ворочаться, но я крепко держал его, пока не вышел через узкие железные ворота на дорогу. Там зверь всё-таки извернулся и выскользнул на землю, мгновенно слившись с тьмой. Я не слишком за него беспокоился: кошки прекрасно умеют находить дорогу домой.

   – Чувствуешь себя героем?

   Суккуб снова появилась из-за моей спины. Наверное, ей нравилось заставлять меня вздрагивать от неожиданности.

   – Не особенно, – признался я. – Если честно, то не понимаю, зачем вмешался.

   – Возможно, ты просто хороший человек.

   Подняв брови, я повернулся к демонице, надеясь увидеть усмешку. Тщетно. Тогда я сам рассмеялся:

   – Конечно. Я очень хороший. Лучший.

   И отправился домой.

   Глава 3.

   По неведомым причинам всё самое интересное в моей жизни начинает происходить, как только я смыкаю веки. Помню, будучи ребенком, я закрывал глаза, пытаясь защититься, когда ясное зрение пробуждало страх, и требовалось немедленно спрятаться, тьмой укрыть сознание от уродства внешнего мира. Разумеется, это никогда не срабатывало, и со временем я перестал так делать, научившись ненавидеть предмет своего страха, а не бояться его. Но волшебное ощущение надежды, что как только я распахну веки, всё изменится, навсегда осталось приковано к моим глазам.

   Утро ничем не отличалось от предыдущего: задернутые шторы, тусклый свет, нега... суккуб в моей постели. Мы лежали, обнявшись, и я не мог вспомнить, как до этого дошло. Наркотики и черная магия вредны для памяти, определенно.

   Я лежал неподвижно и смотрел в потолок, где прямо над моей постелью развесил свои ловчие сети мой домашний паук. Я никогда его не видел, но неуловимый хищник, несомненно, существовал – весь потолок был оплетен его трудами. Мне всегда нравились пауки – есть в них нечто благородное – поэтому я почти никогда не убирал паутину. Она меня не раздражала, а вот мошки и моль – весьма, посему я позволил невидимке охотиться в моем жилище к нашей обоюдной пользе.