Текст книги "Демон шарлатана. Часть первая (СИ)"

Автор книги: Никита Наймушин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

   Демоница выслушала меня, недобро прищурившись. Колкий зелёный взгляд пробирал до позвоночника, однако я не поддавался давлению: правила трансактной игры были мне неплохо известны.

   – Это правда, – кивнула она, не меняя выражения лица. – Я действительно хочу, чтобы ты любил меня больше, чем кого бы то ни было. Есть возражения?

   – В целом – нет.

   Лицо суккуба смягчилось.

   – Тогда я снова не понимаю, что тебя беспокоит.

   – Ты направляешь мои мысли?

   – Нет. Я этого не умею.

   – Значит, я в уме превозношу тебя над всеми прочими земными существами только из-за твоего неотразимого великолепия?

   – Да, – без тени стеснительности подтвердила демоница. – Это называется "любовь".

   Я фыркнул, словно уставший конь.

   – Больше напоминает религиозный фанатизм.

   – Религиозное чувство имеет общие корни со сладострастием. Испытывая ко мне сексуальное влечение, ты тем самым обожествляешь меня и разжигаешь в себе злобу ко всему, что не является мной. Между тремя этими чувствами нет границ, они сплетаются в твоей развращенной душе воедино, превращая тебя в жестокого сластолюбца, убежденного в непогрешимости объекта своей страсти. Такова истинная любовь. Так устроен человек, и ты можешь лишь искать баланс между своими возрастающими страстями, чтобы не лишиться рассудка.

   Я несколько раз моргнул.

   – Ты говоришь о ком-то другом. Я не итальянец Эпохи Возрождения или средневековый перс.

   – Я редко ошибаюсь.

   В полном смятении от таких откровений, я замолчал. От растерянности в голове даже утих обыденный рокот мыслей, и до моего освобожденного слуха донесся необычный шум.

   – Ты это слышишь? – прищурившись, будто это помогает слуху, и глядя в стену, спросил я.

   – Я слышу только визг и скрежет твоей стиральной машины. Ты всегда включаешь её ближе к ночи, чтобы у соседей перед сном болела голова, и от этого их сны обращались жуткими кошмарами?

   – Да, таков мой темный замысел. Но я о другом шуме: кто-то кричит в подъезде.

   – Вопли звучат в разных концах этого дома, – пожала плечами демоница. – Трудно их различить.

   Я рывком поднялся, чуть не столкнув суккуба.

   – Прости, – смущенно выдавил я и скользнул к входной двери.

   Закрыв глаза, я сосредоточился на шуме. Распространен миф, что слепые люди слышат гораздо лучше зрячих. Формально, это не так: острота слуха зрячих не хуже. Разница только в том, что мозг людей, способных видеть, выделяет под обработку зрительной информации огромный объем клеток. Но эти нервные клетки не являются узкоспециализированными, посему, в случае отказа зрения, их можно бросить на решение иных задач, например, на анализ данных, пришедших по иным каналам: например, слуха или осязания. Слепые не слышат лучше, их мозги просто тщательнее анализируют услышанное.

   Обычно, чтобы подобным образом перековать своё восприятие, требуются месяцы сознательных или невольных тренировок. Но людям вроде меня, обладающим раскрепощенным мозгом, это дано с рождения. Сложность лишь в том, чтобы научиться отличать раздражения, производимые внешним миром, от тех, что рождаются внутри разума.

   Последнему меня учили настоящие специалисты, и у них получилось, пусть они и сами не до конца понимали значения своих действий.

   В общем, постояв десяток секунд в искусственной темноте, я распахнул глаза и сообщил:

   – Там соседка ругается с каким-то парнем. На лестнице или около неё, поэтому звук хорошо отражается.

   – Ого, – восхитилась демоница. – У тебя всегда был такой слух?

   – Сколько себя помню, – ответил я. И тут же сообразил о причине вопроса. – А что, контакт с тобой может обострить восприятие?

   – Да, такое нередко случается. Я вообще приношу одну лишь пользу. Некоторые даже умнеют, причем, сами собой, а не благодаря общению со мной, как можно подумать.

   Я потратил секунду, чтобы остановиться на мысли, что демоница, возможно, способна оптимизировать мышление своего хозяина. Разум обычного человека постоянно занят перевариванием всяческого информационного мусора: обрывков разговоров, навязчивых мелодий, эротических фантазий и прочих лишних, не несущих никакой пользы забот. Чтобы облегчить мышление, демону, обустраивающемуся в голове человека, достаточно просто избавить своего носителя от всей этой ерунды.

   Возникла пошлая аналогия между суккубом в мозгу и антивирусом в компьютере, но мне тут же стало за неё стыдно. Прекрасная демоница заслуживала лучшего сравнения: скажем, её скорее следовало уподобить огню, в коем, подобно инструменту полевого хирурга, обеззараживался мой ум. Но это уподобление попахивало фанатизмом и выставляло в невыгодном свете уже меня, так что я просто тряхнул головой и бросил копаться в мыслях о своих мыслях. Временами действительно стоит быть проще.

   – Я хочу посмотреть, кто там, – сообщил я, отпирая дверь.

   Демоница мученически закатила глаза, однако возражать не стала. Мне весьма нравилась эта её манера: притворяться этакой старшей сестрой, порой надменной, временами ироничной, как бы скрывающей свою любовь, но неизменно заботливой. Я никогда не думал, что мне нравятся именно такие женщины, но для суккуба вскрыть мои тайные фетиши, похоже, не составило никакого труда.

   И это также было достойно восхищения.

   Как только демоница переступила порог вслед за мной, я запер свою обитель. Если бы кто-то спросил меня, почему нельзя оставлять замок незапертым, я бы ударил такого умника, дабы скрыть своё смущение.

   В подъезде голоса стали слышны отчетливее, но большую часть слов разобрать я не мог, лишь понял, что соседка со второго этажа – вредная бабка, которую я не стеснялся открыто называть ведьмой, – срываясь на крик, пытается кого-то прогнать. Спустившись на три пролета, я услышал жертву этой Мойры: незнакомый мне парень, чей голос только начал обретать мужской тембр, неуверенно огрызался.

   – Бастинда! – весело воскликнул я, спускаясь по последнему пролету. – Что за шум?

   Старуха, как всегда, при любом времени года и политическом режиме, в выцветшем платье и серой шалью на плечах, вздрогнула и обернулась. Но кроме неё, на меня уставились ещё две пары глаз.

   – Да вот же он! – возгласила Анжелика и грубо указала на меня пальцем. – Максимилиан!

   Это неправда, что возраст совсем ничего не значит. Конечно, в большинстве случаев годы сами по себе не прибавляют людям ума, ибо старение – это, вообще-то, процесс разрушения, а близкая к поломке машина работает гораздо хуже новой. Но пресловутый жизненный опыт, а иначе говоря – память обо всех тычках и пинках от жизни, нередко помогает ориентироваться в этом мире посредством условных рефлексов. Вот и старая ведьма, со всеми прочими людьми ведущая себя крайне нагло и требовательно, в столкновениях со мной быстро утихала и отступала. Не знаю, кого я ей напоминал, но, очевидно, то был не самый приятный человек в её жизни.

   Колдунья прошмыгнула мимо меня на лестнице и, пугливо бормоча проклятия, скрылась, а я обернулся к нарисовавшейся парочке. Запах духов Анжелики смешивался с сырой вонью подъезда, создавая непередаваемый букет, который можно было поэтично назвать "Гибелью романтики", и под впечатлением сего аромата я принялся изучать прибывших.

   Анжелика переоделась в короткую красно-черную клетчатую юбку, столь любимую иностранными педофилами, охочими до школьниц, и черную блузку, а волосы собрала в два хвоста. Полосатые черно-белые гольфы до середины бедра и серо-красные кеды завершали впечатляющий и сбивающий с толку образ. Осознав, что уже полминуты таращусь на смущенную девушку, я перевел взгляд на её спутника.

   Парень лет семнадцати выглядел знакомо. Вероятно, он был ещё одним участником сорванного мною жертвоприношения. Одетый, как и положено безусому оккультисту, во всё черное, он представлял меньший интерес для вдумчивого созерцателя, поэтому я снова взглянул на Анжелику.

   – Ты за мной следила, – не вопросительно, но утверждающе произнёс я.

   – Да, – робко кивнула девушка. – Тебе явно было плохо, поэтому я пошла следом и увидела, где ты живешь... а потом, вот только что, мы шли на кладбище и увидели, как ты заходишь в дом, и я подумала, что можно зайти к тебе...

   – Замечательно, – резюмировал я и уставился на парня. Тот стоял, ссутулившись и вжав голову в плечи, явно ощущая себя не на своем месте. – И какого же дьявола вам от меня понадобилось?

   – Ты ведь колдун? – тоном просителя, обращающегося к важному чиновнику, произнесла Анжелика.

   Демоница за моей спиной зловеще усмехнулась. У меня возникло неприятное предчувствие, но оборачиваться и кричать "чтобы ты ни задумала, пожалуйста, не надо", я не осмелился.

   – Что. – Я произнёс это не как вопрос, а будто говорил "ой" или "черт".

   – Мы призывали посланника до того, как перешли к жертве, – заговорил парень. Он слегка запинался, будто от волнения. – И пришёл ты.

   – А потом ты так говорил о боге, будто давно его ненавидишь и словно бы знаком с ним лично. Как Дракула в том фильме... забыла название. – Анжелика сначала говорила быстро и уверенно, но под конец предложения затихла, словно осознав, какую чушь несет.

   Я использовал единственный разумный способ решения возникшей проблемы: повернулся спиной и вознамерился уйти.

   – Явись! – раздался вопль Анжелики, и над моей головой тотчас пролетело что-то блестящее, звякнуло о стену и упало в сторону.

   Демоница, стоявшая предо мной, широко улыбнулась и невыразимо жутким шепотом, отражающимся от стен, прошипела:

   – Циркуит квэрэнс квэм дэворэт!

   Я начал было осмыслять, с чего суккубу вдруг заговаривать на латыни, но прозвучавшие позади судорожные вздохи, полные страха, сдвинули течение моих мыслей. Вновь обернувшись, я по вмиг побледневшим лицам парочки понял, что эти двое тоже слышали демона.

   С восторгом впившись всеми клыками в сочную задачу, зверь моего интеллекта начал выдвигать предложения. "Убеди, что им послышалось" было отметено сходу. Массовых галлюцинаций без мескалина не бывает. "Убей свидетелей, будь жестоким сукиным сыном" тоже мне почему-то не понравилось. "Пообещай, что не похитишь их души, если они станут молчать" стоило быть опробованным, но для него требовалось чуть более приподнятое настроение, нежели имевшееся у меня в ту минуту.

   Поэтому я выбрал вариант "узнай, чего они хотят, и лишь затем переходи к угрозам и отговоркам".

   – Мы никому не расскажем, – быстро выпалил парень, со страху позабыв о своём косноязычии.

   – Замечательно, – кивнул я ему и взглянул Анжелике в глаза. В их паре главной являлась она, и парень, без сомнений, был взят просто за компанию, в качестве откупной жертвы, которую в случае неприятностей можно было бы бросить и убежать. Женщины постоянно так поступают.

   – Мы никому не расскажем, – повторила она, угадав, что я жду подтверждения от неё.

   – А она не такая дура, какой казалась поначалу, согласен? – весело проговорила демоница, выйдя вперед.

   Я молча смотрел, как суккуб обходит девушку кругом. Анжелика ёжилась и часто моргала, пытаясь хоть что-то понять по моему неподвижному лицу, но едва ли ей удалось найти там что-либо кроме сосредоточенности.

   Демоница затеяла эту игру, и я ждал её действий.

   – Милый, не будь таким скучным, – капризно потребовала она, поймав мой пустой взгляд. – Они готовы поверить в любую ерунду, которую ты им расскажешь. Прояви фантазию!

   – Ладно, – сказал я, отвечая одновременно всем им, и продолжил уже для людей, – так чего ради вы затеяли это?

   – Научи нас! – стремительно переходя от ужаса к радости, воскликнула Анжелика.

   – Мы хотим быть такими же, как ты! – поддержал парень.

   – Разве они не очаровательны? – с умилением, будто говоря о котятах, произнесла демоница.

   Впервые за всё моё существование кто-то изъявил желание походить на меня. Несомненно, то был великий миг, но, к сожалению, растущее раздражение мешало мне вдоволь насладиться им.

   А ещё мне нужно было обдумать дальнейшее поведение. Видит Азатот, я совершенно не знал, как реагировать: моя жизнь была богата неприятностями, но с проблемой такого рода я по очевидным причинам не сталкивался.

   Отвернувшись, я поискал глазами металлическую вещь, которую недавно бросили в меня эти два исчадия бреда. Обнаружив искомую, я скривился: то оказался небольшой нож длиной в ладонь, стилизованный под позолоченный крест. Разноцветные стекляшки в перекрестье притворялись сапфирами и рубинами, и в целом вещица походила на игрушку. Но, взяв нож в руки, я убедился, что клинок, являющийся нижней частью креста, достаточно тверд и остёр, чтобы без особых усилий вонзиться в чью-нибудь плоть.

   – Вы меня убить, что ли, хотели? – разозлился я, возвращая внимание к парочке.

   Парень попятился и поднял руки к груди, будто перед ним стоял вооруженный талиб. Анжелика, напротив, шагнула вперед, смело тряхнув хвостами. Вот и не верь после такого феминисткам.

   – Нет-нет! – быстро заговорила она. – Это древний способ определения колдунов: надо бросить над головой подозреваемого в колдовстве нож с крестом, и по его падению можно понять, колдун перед нами или нет.

   – Только мы не ожидали, что это сработает настолько явно... – вполголоса добавил её спутник.

   Я выслушал, не пряча недоверия, после чего вопросительно поглядел на суккуба. Демоница пожала плечами:

   – Суеверий много. Я увидела летящий мимо тебя нож и захотела их напугать.

   Я был бы последним идиотом, если бы поверил в такое объяснение, но вслух об этом сообщать не стал. Прежде чем прижимать к стенке демона, надлежало разобраться со смертными. Лишь дураки множат конфликты без нужды.

   – Хорошо, я колдун. – В моей голове наконец-то сформировался приблизительный план действий. – Но обучать вас я не вправе.

   – Почему? – спросил парень и вздрогнул, будто его посетила некая неприятная фантазия.

   – Объяснять это я также не имею права, – невозмутимо ответил я.

   Как появляется магия? Из незнания. Пока ты не знаешь, как фокусник совершает свои трюки, ты допускаешь хотя бы возможность волшебства. Я решил уподобиться факиру.

   И если ты владеешь тайной, которая кому-то интересна, у тебя возникает некоторая власть над тем человеком. Этим я и вознамерился воспользоваться.

   – Я вообще не могу раскрывать вам никаких тайн. Это абсолютное правило.

   Это несколько отличалось от того, что они прочли в популярных "учебниках" оккультизма, поэтому сомнения стоящей предо мной парочки были заметны, как Солнце в ясный день.

   – Включите здравый смысл, – изображая презрение, фыркнул я. – Если бы магии можно было научить, люди воевали бы проклятиями, а не порохом.

   – А как же тогда ты этому научился? – осмелев, спросила Анжелика.

   – Есть такое слово: откровение, – подпустив в свой тон ещё больше высокомерия, пояснил я. – Истинное знание невозможно передать от человека к человеку, его можно лишь создать самому. Истинная власть не вручается богами или людьми, её берут силой. Истинному могуществу служит источником самость существа; не чьи-то слова или выдуманные кем-то ритуалы, но его собственная воля.

   Демоница зааплодировала.

   – Браво! Надиктуй в таком духе десяток книг, и станешь новым мессией!

   Я отозвался ворчанием, оглядывая замусоренный подъезд:

   – Такие речи нужно произносить в иной обстановке.

   Анжелика заметно приободрилась.

   – Так, может быть, ты пойдешь с нами и...

   – Нет! – решительно перебил я. – Никуда не иду. Ничего не рассказываю. И вы тоже держите рты закрытыми. Иначе я найду способ от вас избавиться. А теперь выходите из подъезда.

   Понукаемые моими словами, незадачливые неофиты вышли на улицу. Вдохнув вечернего воздуха и заметив, что бензином несет сильнее обычного, я спросил:

   – А как вы вообще вошли?

   – Какой-то мужик вышел и не захлопнул дверь, – объяснила Анжелика.

   От жильцов моего дома можно было ожидать любой безответственности, но подозрение всё равно закралось в мою несуществующую душу.

   – Он был в зелёной футболке?

   – Э-э... да, кажется.

   Я мысленно пожелал Тимуру испытать некоторое количество мучений и уточнил ещё один момент, имевший значение:

   – А как вы узнали, в какой квартире я живу?

   Анжелика развела руками.

   – Да мы не знаем. Мы хотели узнать у той старухи, но она только кричала, чтобы мы убирались. Ни про какого Максимилиана, по её словам, она не слышала.

   – Замечательно, – выдохнул я. Конечно, даже если бы они и ведали номер моей обители, я мог бы просто не открывать им, но всё-таки их неосведомленность несколько успокаивала.

   Не прощаясь, я отступил и быстро закрыл дверь.

   – Грубо ты с ними, – строго, но без осуждения заметила демоница.

   Я натянуто улыбнулся в ответ. Объяснять, почему меня раздражают люди, неспособные понять начала термодинамики, но верящие в свою способность их произвольно нарушать, я считал занятием недостойным самурая.

   Я не произнёс ни слова, пока не вернулся в квартиру. Демоница, без сомнений, видела моё напряжение, поэтому тоже вела себя тихо, вероятно, выстраивая линию поведения.

   – Тебя разозлило, что я вмешалась? – кротко спросила она.

   – Да.

   Я подошёл к окну, положил трофейный нож-крест на подоконник, и распахнул створку. Один мой знакомый однажды на спор вскрыл подобное пластиковое окно железной линейкой за двадцать секунд. Вернее, он потратил почти вдвое меньше времени, но спорили мы о двадцати, так что именно это число сохранилось в моей памяти. Каждый раз вспоминаю эту историю, когда смотрю в окно, и переживаю приступ любви к пятому этажу.

   – Да, здесь немного душно, – напряженно произнесла демоница. – Милый, прости меня. Пойми, мне просто было скучно...

   – Я понимаю, – спокойно сказал я, глядя на асфальт внизу. Как раз под моим окном находилась своего рода мертвая зона: участок, удаленный от фонарей и обычных маршрутов соседей к улице и мусорным бакам. Вероятность, что кому-то понадобится обходить дом кругом, я оценил как ничтожную.

   – Тогда, что...

   Я не дал ей договорить. Быстро сняв с шеи амулет, я небрежно бросил его вниз и закрыл окно. Голос суккуба оборвался в ту же секунду, и когда я обернулся, комната оказалась пуста.

   – Наконец-то одиночество, – сладко потянувшись, поприветствовал я и принялся раздеваться. – Я скучал.

   И завалился на кровать, тут же провалившись в сон.

   Я даже успел удивиться перед падением в грезы: Гипнос нечасто был со мной так любезен.

   Глава 5.

   Потребность в уединении удивительным образом остается недооцененной в плане отображения к культуре на протяжении практически всей истории человечества. Каждый читал про подвиги, совершенные героями былин, эпосов и романов, совершенные во имя воссоединения с обществом, но едва ли кому попадалась на глаза история о том, как некто превозмогает множество бед и опасностей ради того, чтобы его все оставили в покое. Немногочисленные исключения можно отыскать в жизнеописаниях святых аскетов, но и там главной мотивацией служит желание обрести связь с Царством Небесным, либо в буддистских преданиях. Но поступки тибетских отшельников непостижимы, если ты не являешься одним из них, и уж точно такие истории нельзя считать архетипическими по причине их малой популярности.

   Даже один из моих излюбленных литературных персонажей – Илья Ильич Обломов – в основе своего поведения имеет, скорее, даосский принцип недеяния, правда, не в самом удачном его проявлении, нежели волю к одиночеству.

   Более того, господствующая культура определенно насмехается над людьми, ищущими покоя вдали от общества. Всем известный пример грубоватого зелёного огра из цикла американских мультфильмов: в самой первой части огр отправляется на подвиги именно для того, чтобы освободить своё болото, заселенное политическими преступниками, и продолжить тихую прекрасную жизнь одинокого монстра; но по ходу сюжета претендент на должность контркультурного антигероя предаёт собственное мировоззрение, поддавшись половому влечению. Какой плевок в лицо каждому, кто не разделяет мещанские идеалы уютного семейного очага!

   За сими размышлениями я провел всё утро, попутно совершая некоторое подобие уборки в своем жилище и разбираясь с прочими бытовыми делами. Какую сильную ненависть я ни испытывал к труду, иногда без него нельзя было обойтись, и уход в грезы оставался мне единственной отдушиной, смягчавшей гнев.

   Амулет вернулся, как и предсказывала демоница, мне на шею около девяти утра, однако я выбросил его в окно снова, не дав суккубу времени даже проявиться, и вернулся к домашним заботам. Демону следовало указать, кто в ком нуждался больше, и я не собирался быть мягким.

   Конечно, это могло привести к некоторым неприятным последствиям, виденным мною в фильмах ужасов, однако при всей моей симпатии к суккубу, её выходка грозила мне не меньшими неприятностями, что бы там ни утверждала демоница: уж мне-то было известно, с какой готовностью люди принимаются травить тех, кого не понимают.

   Поэтому я продлил наказание демона с чистой совестью, продолжая наслаждаться тишиной.

   Но недолго. Около полудня, когда я наконец-то завершил хозяйственные дела, сварив себе шикарный суп из мороженых шампиньонов, пахнущий благодаря специям так, будто ради него я ограбил лавку деревенского знахаря, мне позвонили с неизвестного номера.

   Обычно я не отвечаю на такие звонки. Общаться по телефону я нахожу неудобным даже с симпатичными людьми, посему терпеть муки ради незнакомцев уж точно не вижу смысла. Но на редкость хорошее настроение побудило рискнуть.

   – У аппарата.

   – Макс? – я узнал хрипловатый, как у всех заядлых курильщиков, баритон Кости.

   – Костя? Откуда у тебя мой номер?

   – Тимур дал. И умер.

   Секунду я молчал, затем осторожно, чтобы не вспугнуть прокуренные мысли собеседника, переспросил:

   – Ты не мог бы пояснить?

   – Тимур умер. Ночью.

   Надежда не оправдалась: судя по голосу, Костя был не настолько обкурен, чтобы новость не имела под собой совсем никаких фактов.

   – Как это случилось?

   Костя не стал распыляться на домыслы и лишние подробности, а очень кратко поведал, что моего друга нашли во дворе своего дома, рядом с машиной, в луже крови. В руке Тимур сжимал разряженный пистолет, а прямо перед ним лежал второй труп с несколькими отверстиями в теле, не предусмотренными эволюцией, и ножом-бабочкой в руке.

   – Его пырнули ножом, – пояснил Костя. – Видно, задели какую-то важную артерию, потому что крови было очень много. Он успел вызвать сам себе скорую, но не дождался.

   Я испытал желание громко материться и не стал его подавлять.

   – Да, я похожим образом отреагировал, – подождав, пока я утихну, прокомментировал Костя. – Ты случайно не в курсе, с какого хрена это могло произойти?

   Поколебавшись, я всё-таки рассказал о недавнем угоне и злости Тимура, о том, как товарищ заходил ко мне за пистолетом, и заодно выбранил самого себя за то, что не пошёл с ним. Костя в ответ посоветовал не казниться и спросил, забрал ли Тимур всё оружие. Я сообщил об оставшемся пистолете.

   – Ясно. Слушай, я через пять минут перезвоню, ты не против?

   Я не возражал, и Костя завершил вызов.

   Пару мгновений я сожалел, что демоницы нет рядом. Смерть не пробуждала во мне суеверного страха или отвращения, я относился к гибели людей без пиетета, как к неизбежности, коей она и являлась. Однако и принимать её без возражений мне не хотелось; но всё, что я мог сделать, это разозлиться. Суккубу удавалось утешать мою злобу, поэтому её поддержка была бы уместна.

   Но затем я выбросил из головы все лицемерные мысли об утешении. Я не пострадал. Погиб мой друг, и моя скорбь была лишь фальшивой обидой на мироздание, сложенное из равнодушной жестокости. Траур не нужен мертвым, он используется живыми для имитации деятельности, чтобы мерзостное "уважение к покойникам" замаскировало людское бессилие.

   Тысячи искусных сказок придуманы людьми, чтобы обмануть самих себя, убедить, что смерть – не смерть, и не стыдно быть скотиной, приносимой в жертву кровожадным богам времени. И что слезы и трагичные речи – нужны.

   Мой друг был, а теперь его нет. Моя скорбь ничего не изменит, и боль, которую я ощутил на миг, выдумана мной ради самоуспокоения. Смерть отвратительна, а слезы по ней – обман, появившийся в ходе эволюции: те, кто страдали при гибели сородичей, теснее сплачивались в стаи, отчего имели преимущество в игре на выживание; и со временем людей, равнодушных к смерти, стало ничтожно мало.

   Я не позволю своим неразумным предкам решать, когда мне чувствовать боль.

   Я не позволю низшим проявлениям своей стадной природы повелевать высшей нервной деятельностью.

   Я не позволю себе испытывать жалость к мертвому другу, словно превосхожу его, и ко мне не тянется та же костлявая длань.

   Произнеся эту спонтанную литанию, я почувствовал себя лучше. И весьма кстати.

   – Да, Костя, – ответил я на новый звонок.

   – Макс, продай мне ствол.

   Я не слишком удивился, но совершение подобной сделки показалось мне попыткой нажиться на чужой смерти, о чем не замедлил сказать.

   – Тогда подари, – не растерялся Костя.

   Я осознал, что озадачен. Намерение продать случайно доставшийся мне в наследство пистолет осколки моей совести назвали кощунственным, но предложение просто подарить его людям, имевшим к вещам Тимура столь же весьма призрачное отношение, что и я, казалось странным. Как всегда, меня выручил утилитаризм, пустивший мои размышления приблизительно по такому маршруту: Тимур наверняка уже заплатил тем, у кого приобрел пистолет, влезать в долги к вооруженным людям не было его привычкой; следовательно, оружие теперь не принадлежит никому, то есть мне – раз уж оно в моем доме; и если я пущу его по каналам теневой экономики, в этом не будет ничего аморального.

   – Нет. Я продам.

   Костя назвал цену, но она показалась мне несерьезной. Продай я вещь Тимура за такие гроши, его разъяренный призрак задушил бы меня во сне.

   – Если бы мы были чуть дольше знакомы, я бы процитировал Тору, – бесстрастно сообщил Костя. – Но, думаю, совесть тебя и так загрызет.

   Собеседник поднял цену до приемлемой, добавив, что именно о такой сумме изначально был уговор с Тимуром. Поскольку совесть, или что там у меня было вместо неё, действительно начала обгладывать мои ребра изнутри, я согласился.

   – Назови мне свой адрес, я зайду с деньгами.

   Эта идея мне решительно не понравилась. Я придерживался древней восточной максимы "мой дом – мой храм", и не собирался множить число прихожан сего скромного культа.

   – Лучше я приду. Ты ведь дома?

   – Да, – помедлив, ответил Костя. – Приходи.

   Пообещав явиться в течение часа, я оборвал связь.

   Конечно, я мог начать рвать волосы на голове и проклинать себя. Большинство знакомых мне людей именно так и поступили бы на моем месте. По их представлениям моё поведение нельзя было назвать иначе как греховным, а меня самого – бездушным. Только совершенно бессердечный урод, не ценящий жизнь, мог столь спокойно находить выгоду в смерти друга.

   Вот только их единственное возражения против совершения немедленной сделки прозвучало бы примерно так: "Ну, не знаю, надо было подождать, почтить память, проявить уважение".

   Как будто со временем мой друг станет менее мертвым.

   – Пожалуй, моей главной проблемой следует считать полное отсутствие инертности мышления, – пробормотал я, переодеваясь.

   По дому я расхаживал в одних тонких и просторных спортивных штанах, но пистолет бы выпал из них, посему пришлось надеть джинсы с ремнем и терпеть зной.

   В мягких сандалиях на босу ногу, черных хлопковых брюках с пистолетом за поясом и застегнутой на три нижние пуговицы белоснежной, но жутко мятой рубашке навыпуск, кое-как скрывающей оружие, я сам себе виделся настолько подозрительным, что на месте полицейских стрелял бы в такого человека на поражение без предложения сдаться. Оставалось лишь надеяться на безответственность эксплуататоров закона, впрочем, вполне ожидаемую по причинам жары и многовековой традиции.

   Выйдя из подъезда, первым делом я снова выругался.

   – Анжелика! – сквозь зубы бросил я.

   Не знаю, на что рассчитывала настырная девчонка, но её попытка сделать вид, будто она просто случайно прогуливалась по противоположной стороне улицы, была провальной в самой идее. Услышав мой оклик, девушка обернулась и замерла, глядя, как я иду к ней. Судя по облику девицы, не изменившемуся с вечера, она не отходила от моего дома.

   – Что ты делаешь? – оставляя между словами паузы, произнёс я, оказавшись с девицей лицом к лицу.

   – Я просто шла мимо, – всё-таки рискнула она.

   – У тебя круги вокруг глаз как у панды. Ты всю ночь и утро здесь проторчала?

   – Почти... – устало призналась девушка. – Думала, ты по ночам выходишь.

   – Угу, – мрачно кивнул я. – И брожу во мраке переулков в поисках девственниц. Ты меня с вампиром не путаешь?

   Анжелика покаянно покачала головой и пожала плечами.

   – Ты ненормальная. Ладно, я не собираюсь от тебя прятаться. Ты меня встретила. Что дальше?

   Сонный взгляд девушки обрел некоторую осмысленность.

   – Буду умолять взять меня в ученицы.

   – Я снова откажу.

   Анжелика вяло всплеснула руками.

   – Тогда буду надеяться, что ты как те мастера кунг-фу, что по три дня не пускают в монастырь желающих учиться, чтобы проверить их стойкость.

   – Измором меня хочешь взять?

   – Попытаюсь, – зевнула она.

   Бессильная искренность девушки подкупала. Однако ни рассказывать ей правду, ни выдумывать новую ложь я не намеревался. Все эти игры сейчас выглядели слишком уж детскими и ненужными.

   Я отвернулся и двинулся вниз по улице, уткнув взгляд в серый тротуар и сгорбившись, чтобы оружие на поясе было менее заметно. Звук шагов, раздавшийся позади, подсказал, что Анжелика последовала за мной.

   Нет, вселенная точно издевалась: стоило избавиться от суккуба, тут же нашлась новая преследовательница. Где все они были на моё пятнадцатилетие, когда я только мечтал о подружке?

   – А где твой друг? – спросил я на ходу, не оборачиваясь.

   – Сбежал. Сказал, что в гробу он видел всю эту магию и больше ничего не хочет знать. Вряд ли ты его когда-нибудь ещё увидишь.

   Я хмыкнул, но поддерживать разговор не стал. Пару минут мы шагали в молчании.

   – А что ты сделал с кинжалом?

   – Ты называешь ту железяку кинжалом? Ничего. Дома у меня лежит. Хочешь забрать?

   – Нет. Он всё равно не мой. А он не жег тебе руки?

   Я всё-таки покосился на неё через плечо.

   – Тебе стоит завязывать с фильмами про всякую нечисть.

   Анжелика смолчала.

   Отчасти я был даже благодарен этой странной девушке: своим появлением она избавила меня от тягостных раздумий о Тимуре и моём непристойном равнодушии к его смерти. Не знаю, до чего я мог додуматься, но наверняка счел бы самого себя выродком. В этом отношении Анжелика практически спасла моё самоуважение и напомнила, что мир вращается вокруг живых – не мертвецов.