Текст книги "Ведьма внутри меня (СИ)"
Автор книги: Ника Маслова
Соавторы: Ева Пик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
Глава 34. Нелепо, смешно, безрассудно
Лучше бы мне, конечно, в третий раз за день хлопнуться в обморок. Это выглядело бы даже красиво. А что, девушка с тонкой душевной организацией и хрупким (более-менее) телом под давлением обстоятельств то и дело лишается чувств – Дэбрэ бы наверняка впечатлился и проникся сочувствием. И к моему чудесному кисейному платью, расшитому синими розочками, такое поведение подошло бы намного больше, чем то, что я сделала – не слишком (совсем не) красивое.
Одну пылающую руку я сунула в блюдо с пюре, другую – в супницу. Моё счастье, что суп к тому времени успел остыть. Пюре же и вовсе оказалось холодным.
Ни на мокрой руке, покрытой ещё и маслом, приправами и мелко порубленной зеленью с поверхности супа, ни на измазанной в пюре я не нашла ни пятнышка сожжённой кожи, ни волдыря, ни даже крохотного покраснения.
Но не одна я видела, как мои руки горели. Софи кричала, а Дэбрэ вскочил с места – так что тот огонь мне не привиделся. Наверное, мысль, что переволновались все, могла бы меня утешить. Только теперь – после загубленного пюре и испоганенного супа – мне хотелось сгореть со стыда. И даже причина появления того огня на руках волновала не так, как нелепость моего поведения.
Всё шло так хорошо, и вот, я вновь села в лужу, да ещё и приправленную укропом.
– Простите, – сказала я, когда успокоилась настолько, чтобы заговорить.
Дэбрэ смотрел на меня такими глазами – и почему это я вечно выступаю клоуном и его веселю?
– Простите, – повторила я, опустив взгляд, и испытала невероятный по силе прилив благодарности, когда Софи подала мне мокрое полотенце, чтобы вытереть руки.
– Я испортила еду. Мне очень жаль, – сказала я, и полотенце выскользнуло у меня из рук и звучно шлёпнулось на пол.
Да, это случилась. Полотенце и правда лежало там, на полу. Я смотрела на него и, мне казалось, что нелепей человека, чем я, невозможно представить.
Софи подняла полотенце, вновь смочила его в тазу с водой, стоящему отдельно на маленьком столике с другими хозяйственными мелочами, и принялась уже сама вытирать мне руки – будто я несмышлёный младенец.
Это было так по-доброму, мило, что я не посмела сказать: «Я сама». Да и не хотела я справляться сама. Мне нравилось, что Софи заботится обо мне, будто мама. В эту минуту мне хотелось вновь испытать то чувство защищённости, безопасности, которое мама всегда мне дарила. И я позволила себе эту слабость – отдаться заботе других рук, принимать всё, что так щедро дают. И почти до слёз была Софи благодарна.
А он пусть смотрит и смеётся, если захочет. И если решит, что так ведёт себя только ребёнок – и пусть.
– Не мудрено испугаться, когда впервые встречаешься с собственной магией, – заговорила Софи мягким тоном.
– Так вы думаете, это моя магия? – недоверчиво спросила я, разглядывая руку, которую Софи как раз вытирала.
– Вы обладали магией прежде. А сейчас разволновались, вот она и вырвалась из-под контроля. Да и какого контроля, если вы даже не знали, что такое может случиться. Управлять магией вам придётся учиться, но ничего, это не так сложно, как сейчас кажется.
Софи была со мной такой милой. Я об этом ей и сказала. И ещё раз попросила прощения за испорченный обед.
– Не нужно извиняться, – ответила она. – И виконт Дамиан, и я, мы понимаем, как вам тяжело.
– Да, тяжело, – согласилась я обиженным тоном. Хотя мне-то на кого обижаться? Только если на судьбу, да и той за одно то, что я здесь, надо петь аллилуйя.
И всё же Софи права: мне тяжело.
– Можно мне сесть? Что-то ноги не держат.
Я не лгала. Чувствовала себя развалиной и чуточку плаксой: глаза подозрительно жгло. Но сегодня, да и вчера я уже перевыполнила план по слезам на годы вперёд. Нет уж, снова шмыгать носом я себе не позволю.
– Вот, выпейте. Это поможет.
Дэбрэ принёс мне воды. Сам. И держал край стакана у моего рта, чтобы я пила.
– Спасибо. Вы были очень любезны.
Он стоял рядом со мной, а я не могла посмотреть ему в лицо. Щёки горели, лоб тоже и даже шея. Боже, ну что за нелепейшее зрелище я собой представляла. И почему-то вновь так волновалась, в том числе из-за того, что так волнуюсь. Да это уже просто смешно!
Софи – этот ангел – вытерла мои руки сухим полотенцем и напоследок слегка сжала мои пальцы, словно шепнула: «Успокойся. Всё хорошо». И мне почему-то захотелось расплакаться.
– Спасибо, – прошептала я.
– Не нужно благодарить. Я вас на минутку оставлю.
Она взяла поднос, собрала полотенца, супницу и блюдо с пюре, и ушла из столовой со всем этим богатством. Дверь за ней захлопнулась с негромким щелчком, но я вздрогнула всем телом.
Или это не из-за ухода Софи, а потому что Дэбрэ положил мне ладонь на плечо и слегка его сжал?
– Не стоит так расстраиваться. – Его низкий голос показался мне таким красивым.
– Вам легко говорить. – Я опустила голову ещё ниже. – Это ведь не вы сели в супницу, испугавшись непонятно чего.
Такого мужчину хочется восхищать, а не смешить неловким и странным поведением.
– Не непонятно чего, а огня. Ваши руки горели, я тоже это видел. И на миг я испугался за вас не меньше, чем вы.
– Ну это вряд ли. Я подумала, что горю. Не поняла, что это пламя не жжёт. Из-за страха я даже почувствовала запах горелого и боль ожога.
Он погладил меня по плечу, будто ребёнка, и хотел уже убрать руку, когда я сказала:
– Пожалуйста, не уходите, не оставляйте меня. Мне приятно чувствовать вашу поддержку. Ваши прикосновения успокаивают.
– Не лучший комплимент для мужчины узнать, что его прикосновения женщину не волнуют, а успокаивают.
Он пытался шутить, да и руку на моём плече оставил – и, как и с Софи, я испытала по отношению к нему прилив жгущей глаза благодарности. Его доброта и забота добавили к его физической привлекательности сто, а то и двести процентов.
Возможно, я неразборчива. Или глупа. Или влюбчива, будто кошка. Но не смогла удержаться от желания тоже прикоснуться к нему – накрыла его руку своей. От соединения наших рук на моём плече шло такое тепло, что если бы я расплавилась полностью, то не удивилась бы. Он не убирал свою ладонь, и мне от этого становилось всё легче и при этом тяжелее дышать.
Самое эротичное, волнующее переживание в моей жизни, в обоих мирах – рука Дэбрэ на моём плече, мои пальцы на тыльной стороне его большой тёплой ладони. Смешно сходить с ума из-за такой ерунды, да и думать о таких вещах, когда только что обнаружила в себе задатки ведьмы.
Мне следовало всё это немедленно прекратить – я и не подумала что-то по этому поводу сделать.
– Мне говорили, таких людей, как я, обладающих магией, ссылают в отдалённые монастыри и держат там, как в тюрьме, до конца жизни.
– Да, о строгих порядках в таких монастырях слухи ходят пугающие.
На вопрос Дэбрэ не ответил. Он всего лишь сказал: слухи ходят, но правдивы ли они – умолчал. Странно не то, что, даже флиртуя со мной, он расставлял ловушки или что-то скрывал. Я это заметила, в моём нынешнем состоянии – вот, что меня удивило.
– А что в действительности там происходит, вы знаете, Дамиан?
Он обошёл меня, причём не отпуская мою руку, присел на стул напротив меня. Я наконец смотрела ему в лицо – и вновь с затаённым восторгом отмечала синеву на щеках, примой нос и губы, которые было бы так приятно целовать (ну, мне так казалось). Я вновь любовалась его глазами, густыми ресницами, прямыми тёмными бровями. Я падала в черноту его глаз и там, в полной темноте, занималась с ним не требующими яркого освещения вещами.
А стоило бы думать не о его мужской привлекательности. Напротив меня сидел дознаватель, и я только что представила ему очевидные доказательства, что обладаю магическими способностями. Но почему-то я совсем не боялась его. Человек, который так смотрит тебе в глаза и при этом держит тебя за руку – если его и стоит пугаться, то точно не дознавателя в нём, а мужчину – сильного, страстного.
Да и стоит ли бояться его?
Я не боялась и дала ему об этом знать: пожала его руку, переплела наши пальцы.
– Вы думаете о жизни в монастыре? – спросил он негромко, и его голос, как скользящий по коже шёлк, показался мне особенно сексуальным.
– Не вижу себя в роли монашки, навечно отказавшейся от всех радостей жизни. Если есть какой-то способ этого пути избежать, то я буду очень стараться. И, конечно же, дам слово, что никому не наврежу. Я обещаю. Верьте мне, Дамиан. Помогите мне найти свой путь в этом мире.
Глава 35. Безумно
Дэбрэ не дал мне ответа. Ушёл от темы, и, хотя я пыталась вернуться к разговору о моём возможном будущем, он не поддавался. Он не только закрылся, но и физически отстранился от меня. На плече остался фантомный след его руки – грел меня, а вот сам Дэбрэ отгораживался так активно, что даже ушёл на своё место на той стороне стола. Не знаю, как он мог сейчас есть, но держал приборы в руках и что-то жевал.
Он и меня уговаривал что-нибудь перекусить, а я смотрела на него и не понимала, как можно так резко меняться. Вернее, что там не понимать? Ясно же, что случилось. Он вновь испугался, что я – это Майри, что помню всё и притворяюсь, и, поддавшись мне, он вновь будет обманут.
Я сама виновата. Поспешила с признаниями, да ещё и выразилась не слишком удачно. Он мог воспринять моё «не хочу быть монашкой» намёком, что я желаю близости с ним или, вообще, хочу таким образом заплатить за его помощь. В их обществе, где направление взгляда и взмах веера – уже явное и чёткое высказывание, мои слова могли бы стать причиной скандала и всеобщего порицания. Как же, женщина посмела сказать, что тоже живой человек и хочет прожить нормальную здоровую жизнь – не в одиночестве и уж точно не в монастыре.
Терпеть не могу все эти реверансы, неискренность и что нужно притворяться кем-то другим, чтобы в тебе видели всего лишь тебя. Не намекала я на секс с ним. Не собиралась я с ним спать. Я всего лишь сказала, что не хочу быть монашкой. А кто бы, будучи в здравом уме, захотел?
Давно, ещё в детстве, мы с родителями как-то ездили в туристическую поездку, посещали и церкви, монастыри. Мне на всю жизнь запомнился подземный город, созданный монахами сотни лет назад, свечи, черепа, гробы, длинные коридоры и крохотные кельи, вырытые прямо в земле. Экскурсовод с восхищением рассказывала о том, что для общения с миром у заточившего себя в такой келье монаха оставалось только крохотное окно – чтобы получать святую воду и маленький кусочек освящённого хлеба. И всё. Больше у этого человека не было ничего. Ни свежего воздуха, ни света, ни других людей рядом. Только полная темнота, почти полная неподвижность и бесконечная молитва.
Я представила себя на его месте – без света, воздуха, еды, движения, годами в грязи, без возможности помыться, а как там ходить в туалет? – и у меня волосы от ужаса встали дыбом. Я еле дождалась, чтобы мы выбрались оттуда на свет. И уже на поверхности, когда могла дышать воздухом, напоённым ароматами цветущих яблонь, слышать пение птиц, чувствовать тепло солнца на коже, я наотрез отказалась заходить в тёмные церкви, пропахшие ладаном, спускаться в подземелья. Всё, на этом для меня приобщение к святости закончилось. Мне говорили, что я всё неправильно поняла, что живым закапывать себя в землю – это не безумие, в этом нет ненависти к жизни, а только любовь к тому, кто нас создал, другим людям и миру.
Вот честно: для меня всё это звучало так же понятно, как марсианская речь.
Допустим, я нарисовала рисунок. Разве порадовали бы меня те, кто наотрез отказался бы на него даже смотреть? Выражение любви через отвержение – нет, мне это непонятно. Допускаю, что есть люди, которые видят картину иначе. Катарина, возможно. Не имеет значения. Пусть каждый решает сам за себя, а я точно не хочу в монастырь. Не моё это, точка.
За то, чтобы не оказаться запертой там, я собиралась бороться изо всех сил. Я люблю жизнь во всех её проявлениях и не позволю лишить себя шанса на счастье лишь потому, что кто-то злопамятен и обидчив. Сказал бы прямо: мне не понравилось то и это в вашем поведении и словах, и мы бы всё прояснили. А он уже накрутил себя и снова мне не верит, и при всём при этом – молчит.
Ну а я молчать не буду. Мне терять нечего. Он или поможет мне, или… Неважно. Он мне поможет. Я заставлю его услышать себя.
Я встала и дождалась, чтобы Дэбрэ посмотрел на меня.
– Вы решили, что я вновь хочу вас соблазнить? – сказала я прямо. – Или что я претендую на то, чтобы стать вашей женой или содержанкой? Не нужно додумывать за меня, предполагать то, что я не говорила. Я всего лишь хотела сказать, что путь вечной девственницы не для меня. Я не хочу отказываться от жизни. Хочу быть счастливой, любимой, любить, иметь детей. Не с вами, а вообще. Жить. Я просто хочу жить, виконт Дэбрэ, естественной для людей жизнью. Вы можете стать тем, кого я полюблю. Но я могу полюбить и другого. Вы нравитесь мне, думаю, это заметно. Но это не значит, что я собираюсь виснуть у вас на шее. Ваше недоверие, то, что вы переиначиваете мои слова и интерпретируете мои поступки как намекающие на что-то дурное, не увеличивают ваши шансы стать любимым мной. Когда вы вот так закрываетесь от меня, отгораживаетесь – вы делаете мне больно. Я одна в этом мире, вы – один из немногих людей, кого я знаю. Но так будет не всегда. Я прошу вашей помощи не для того, чтобы сесть вам на шею. У меня нет другого выбора. Я могу исчезнуть, либо вернуться туда, откуда пришла, и на моём месте вы получите демона – это хорошо? Вы этого хотите? Нет? Тогда помогите. Вот и всё, что я прошу у вас. Помощи. Забудьте вы, наконец, о Майри. Я Майя, я другая и прошу вашей помощи. А вы то ведёте себя как благородный мужчина, то ощетиниваетесь, как испуганный ёж. Хватит уже. Вы или верите мне, или нет. Или помогаете, или нет. У меня, может, остался всего один день в этом мире. Представьте себе, что вам осталось жить всего день. Что бы вы делали? В расшаркивания, в словесные игры играли, или пытались найти помощь хоть в ком-то, даже в то и дело выпускающем колючки еже?
У моей страстной речи нашёлся ещё один слушатель. Софи, оказывается, уже была здесь, а я и не заметила её появления.
– Ну-ну, не стоит так волноваться, – сказала она и настойчиво отвела меня к месту, где всё ещё стояла тарелка, наполненная едой. – Вам нужны силы, Майя. Стоит поесть.
Я сидела, смотрела на тарелку, прикрыв ладонью лоб, и вздыхала. Глаза жгло, но я старалась сдержаться. Ладно, чего это я? Не поможет он – и я сама себе помогу. Уж как-нибудь найду способ. Не знаю. Если уж та пентаграмма намертво вплавилась в мою память, и Майри с её помощью может вернуться, то, как вариант, на время я могу выключить свою голову – можно, к примеру, наклюкаться до невменяемого состояния. Настойка огневика – я ещё помнила, как у меня кружилась голова. Здравые мысли из неё будто выдуло ветром, и с памятью тоже возникли проблемы.
Так что ничего страшного, я и сама справлюсь, не сдамся, смогу. Нет, назад я ни за что не вернусь.
– Я помогу вам, – сказал Дэбрэ, о котором за всеми этими мыслями я успела совсем позабыть. – Но мне не хотелось бы давать обещания, которые, возможно, не получится выполнить. И я не хочу вдаваться в подробности того, что планирую сделать, чтобы вам помочь. И я не хочу видеть от вас благодарность или аванс на неё, так как ещё ничего не сделал и той самой благодарности не заслужил.
– Достаточно и вашего намерения что-то сделать, – ответила я, не поднимая головы. – Спасибо, вы ко мне так добры.
Всё понятно, значит, он и правда решил, что я предлагаю ему натуральную оплату за помощь. А теперь, внимание вопрос: и у кого это в голове грязные мысли – у меня или у него?
Недопонимание между нами случилось потому, что я расслабилась и забыла о культурных различиях и разнице воспитания. Они все тут немного ханжи. Забывать об этом нельзя и винить Дэбрэ за его предубеждения глупо. Но всё равно, от одного того, что он подумал так про меня, на душе стало тошно.
Злилась на него. И неважно, что виновата сама. А всё оттого, что мне хотелось видеть в нём идеал – благородного человека, понимающего меня с полуслова. Вот такая я наивная… девушка.
Та-ак, хватит уже. Прямо сейчас надо взять себя в руки.
– Вы можете подсказать, что мне делать сейчас? – Я посмотрела сначала на Софи, потом на Дэбрэ. Затем коснулась центра своего лба. – Эта пентаграмма, она как выжжена здесь. Сестра Катарина…
Прежде я не хотела ничего говорить о Катарине, но что важней: её комфорт или сама моя жизнь здесь?
– Она сказала, что до моего заключения в тюрьму, я просила её не навещать себя в том случае, если спасусь, три, а лучше – семь дней. Майри сказала ей, что их более ранняя встреча может быть небезопасной. Я понятия не имею, что могут означать эти слова, но в моих обстоятельствах не могу не опасаться того, что случится на третий день после спасения. И если посчитать, то как раз сейчас начинается третий день, как я очнулась в тюремной камере, не помня себя. Ночь в тюрьме, прошлая ночь и вот, – я кивнула на темноту за окном, – уже начинается эта. И, если честно, то уже сейчас я боюсь засыпать. Да и вообще, боюсь, что со мной вот-вот что-то случится.
Софи подошла ко мне, взяла за руку, и меня словно наполнила прохладная вода, успокаивающая и освежающая горящие мысли. Она не побоялась использовать свои способности при Дэбрэ. Значит, тот знал, что она ведьма. Неплохо. Если он до сих пор не запер Софи в монастыре, значит, и меня, возможно, тоже оставит на воле.
– Всё будет хорошо, – сказала Софи. – Существуют знаки, защищающие от демонов.
– Вот такой? – Я показала тот, который подсмотрела, когда все испугались пентаграммы на полу камеры: сложила пальцы одной руки вместе и принялась ими от себя что-то невидимое отбрасывать.
– Нет, это всего лишь предрассудок. Такой знак не может помочь, кроме как слегка успокоить. Я говорю о вещи, которая и правда вас защитит. Это Око Бога.
Она вытащила из кармана то, что поначалу показалось мне золотой монетой на цепочке, и положила амулет на стол. Вместо цифр и гербов я увидела выбитую на диске пентаграмму. И на обратной стороне – её точную копию. Своей строгостью и лаконичностью она напомнила мне ту, на обложке молитвенника.
– И всё? Мне носить это? Вот так просто?
Если существовало такое простое решение, то зачем было устраивать это всё? Я и обрадовалась, и немного разозлилась.
– Вы всё поймёте, если сами наденете амулет Бога-Отца, – сказал Дэбрэ. – Существуют люди, их единицы, кто носит их постоянно. Их называют подвижниками, потому что вся их жизнь – подвиг. Они живут в святости: посте, воздержании, постоянной молитве. Для обычного человека – огромный труд и испытание носить Око Бога даже несколько минут. Бог-Отец опаляет, как костёр, к которому ты неосторожно приблизился. Человека с дурным характером, злого, может даже убить.
Я ещё раз посмотрела на амулет – а выглядел он почти что безделушкой.
– Вы решитесь его надеть?
Почему он спрашивает, да ещё и таким тоном, будто, согласившись, я совершу страшную ошибку?
– Если вы обманули нас, если у вас дурные намерения, Бог-Отец накажет вас, и мы ничем не сможем вам помочь.
– Как Лорнский источник показал, что я не ведьма, так этот амулет на мне докажет вам мою искренность?
Я не стала дожидаться ответа Дэбрэ, и так было ясно, что в глубине души он мне не верит. Повернувшись к Софи, я спросила:
– Мне нужно прочитать молитву, или, может, есть особый порядок надевания амулета?
Она покачала головой.
– Нет, Майя. Бог не нуждается в наших молитвах, это мы нуждаемся в них. Он заглянёт в вашу душу и сожжёт там всё злое, что найдёт. Надеть Око Бога даже для детей – испытание.
Я взяла амулет со стола и принялась надевать его на себя. А они оба смотрели на меня так, будто прямо у них на глазах я рубила самой себе правую руку.
Говорят, волки, попавшие в капкан, чтобы освободиться, способны отгрызть себе лапу. Ради того, чтобы жить на свободе, я поступила бы так же.
Глава 36. Волшебно
Пришлось немного повозиться с одеждой, но вот, амулет оказался на мне. Из-за длины цепочки снаружи его не было видно, лиф платья надёжно его скрывал. Прохладный поначалу металл медленно нагрелся от тепла моего тела, затем его температура резко поднялась, и я уже испугалась, что заработаю ожог, как всё исчезло. Так резко – будто кто-то повернул выключатель горящей конфорки. Я поправила амулет через одежду, ещё немного подождала, но всё. Ничего такого уж особенного я больше не чувствовала.
Софи и Дэбрэ волновались, кажется, больше меня, и я постаралась разрядить обстановку:
– Всё закончилось, не начавшись. Думаю, в новой жизни я ещё не успела сильно нагрешить.
– В новой жизни?
Софи хитро улыбалась, и я могла бы поклясться: она задала вопрос не для себя, а для того недоверчивого мужчины, которого, проговорившись, назвала Дами.
Дэбрэ, кстати, шло это милое имя, особенно сейчас, когда его надежды-подозрения не оправдались. Люди, считающие себя во всём правыми, непогрешимые и самоуверенные, всегда так теряются, когда их ожидания не оправдываются. Вот и Дэбрэ смотрел на меня, как на чудо невиданное. Он, кажется, даже огорчился, что его подозрения не оправдались.
Ужасно хотелось щёлкнуть его по носу. Хотя бы словами.
– Так как я совершенно не помню, что было со мной прежде, то считаю свою жизнь начавшейся заново. Идёт всего третий день от моего нового рождения. И вот, – я положила руку поверх амулета, – доказательство того, что я права.
Дэбрэ смотрел на меня в напряжённом молчании.
– А вы не правы, виконт Дамиан, подозревая меня во всяких гнусностях и непристойностях. Видите, Бог-Отец говорит, что я совершенно чиста перед вами. Надеюсь, вы этому рады и перестанете уже, наконец, испытывать меня и моё терпение на прочность.
Небольшой словесный укол вернул Дэбрэ дар речи – уже хорошо, значит, мои усилия не пропали даром.
– Вы выглядите точно так же, как и она. Но говорите иначе, смотрите иначе, думаете иначе. Вы для меня – большая загадка.
– Надеюсь, привлекательная загадка.
Он усмехнулся.
– Весьма привлекательная. Чистый соблазн.
Он так посмотрел на меня, что я почувствовала себя неудобно. Следовало срочно сменить тему.
– И это всё, что мне будет нужно делать? Носить амулет? – спросила я. – И этого хватит, чтобы меня защитить?
– Да, конечно, – ответил Дэбрэ другим тоном, без той пьянящей нотки заинтересованности и желания вызвать ответный интерес. – Не существует защиты сильнее этого амулета. Бог-Отец не терпит зла, не допустит его рядом с собой. Разве вы не чувствуете его силу?
– И как это должно чувствоваться?
– Как присутствие кого-то очень мощного, несоизмеримо могущественного и сильного рядом с вами. Это не значит, что вы услышите какой-то голос. Но у вас может шуметь в ушах или кружиться голова.
Я прислушалась к себе, но даже нагревшийся от тепла тела амулет почти перестал чувствоваться. Я пожала плечами.
– Наверное, мне повезло, и никаких неприятных ощущений у меня нет.
– Вот и замечательно, – сказала Софи. – Может, тогда что-нибудь съедите? Но не это, конечно, тут всё остыло и стало невкусным.
Она поменяла мою тарелку на чистую и начала предлагать блюда: холодные закуски, фаршированную рыбу, овощи, фрукты. От чего-то я отказывалась, с чем-то соглашалась, а думала о другом: все мои мытарства закончены. Майри не сможет вернуться, теперь я полностью защищена от неё.
Я закрыла глаза, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Всё, я здесь навсегда. Больше не нужно бояться исчезнуть или вернуться назад.
Мысль о том, как она там, если, конечно, она в моём изломанном теле, я старательно отогнала. Пусть каждый отвечает за себя и свой выбор. Я не хочу возвращаться, не хочу всё вновь терять. Судьба дала мне шанс не для того, чтобы я от него отказалась.
Когда наполненная тарелка появилась передо мной, я попросила Софи:
– Пожалуйста, налейте мне вина. Белого или розового. Сладенького.
Из-за таблеток я пила очень редко. На Новый год и День рождения позволяла себе треть бокала лёгкого вина. Початая бутылка, купленная ещё родителями, стояла в холодильнике годами. Мне так и не довелось её допить. И уже не удастся – какое счастье.
Я думала о них. Они были бы за меня счастливы.
Местное вино оказалось чудесным: очень лёгким, с приятной кислинкой и малиновым ароматом. Оно таяло на языке и прогоняло грустные мысли. Я захмелела ещё быстрей, чем от пива. Наелась, напилась. Совершенно расслабилась.
Дэбрэ наблюдал за мной, как и раньше. Ему нравилось, что я наслаждаюсь едой, вином и беседой на более приятные темы, чем прежде. Многое ещё требовало размышлений, исследований, сложных решений, но я праздновала освобождение от страха и не хотела думать ни о чём печальном или пугающем.
Хм, мне показалось, или за окном в темноте танцевали светлячки?
– Давайте проверим, – сказал Дэбрэ. – Позвольте мне проводить вас в сад. – Он предложил мне руку.
Я не отказалась. Ещё бы. Прогуляться по саду после такого ужина, да ещё и в компании привлекательного мужчины – да это же исполнившаяся мечта! Тем более что с Дэбрэ, с его замашками рыцаря, даже в этой романтической обстановке мне ничего страшного не грозило.
На небе светила луна, пели птицы, горели магические фонари. Светлячки не танцевали, увы, но развешенные на деревьях гирлянды делали сад воистину волшебным местом. Я глубоко дышала и шла за Дэбрэ по шуршащей гравийной дорожке туда, куда он меня вёл.
– Здесь так красиво.
Везде красиво, но здесь – как в мечте. Прямо садись и рисуй самую романтическую картину в мире.
Мы стояли у пруда, в котором отражалась луна чётко очерченным белым блином. Рыба поднялась глотнуть воздуха, и по поверхности воды пошла серебристая рябь. В жизни не видела такой красоты – ох, до зуда в руках хотелось её нарисовать.
И кое-чего ещё тоже хотелось.
– А здесь можно плавать? – спросила я.
Пруд выглядел таким привлекательным. Ну чистый соблазн. А воздух, всё ещё нагретый после жаркого дня, обещал купание не в воде, а в парном молоке. И даже лёгкое жужжание комаров не пугало.
Дэбрэ, помедлив, ответил:
– Вообще говоря, да, плавать можно, но…
– Что за «но»? Говорите прямо, Дамиан, я плохо понимаю намёки.
– Леди обычно не плавают в пруду.
Ну разумеется, в этом мире пышных платьев и корсетов разве могло быть иначе. На привлекательной картинке возникла маленькая трещинка. Но может, её ещё можно заделать?
– А в озере, море, реке? – уточнила я.
– Нигде не плавают. Это не принято.
Я рассмеялась.
– До чего же ограничена и скучна жизнь правильной леди. Она носит корсет и тяжёлые, как меховая шуба, платья даже в жару – лишает себя глотка воздуха. И поесть толком не может. И выпить. И высказаться без обиняков, и посмеяться. И даже не плавает – отказывается от всех радостей жизни… И, конечно же, не целуется под лунным светом с прекрасным мужчиной. Или я не права?
Дэбрэ посмотрел на мои губы и тотчас отвёл взгляд.
О, ну это уже просто смешно.
На соседнем дереве, скрытый ночной темнотой, пел соловей. Романтичней обстановки невозможно было даже представить. Но никто из нас не решался сделать шаг навстречу.
Как обидно, и ведь я нравлюсь Дэбрэ, а он нравится мне. Но я не могу сделать первый шаг, иначе он посчитает меня навязчивой. А ему не позволяют принципы и предрассудки, ну или что там ещё в его чудно устроенной голове. Нет, нельзя даже надеяться, что он поведёт себя как обычный человек. Даже в любви он останется благородным рыцарем, ну или дознавателем. И пусть хоть сотни соловьёв страстно поют любовные песни.
Мы оба хотели одного, я могла бы поспорить, что так и есть. И что же дальше, так будет всегда? Хм, какая ужасная перспектива.
Вино развязало мне язык чуть больше, чем я ожидала. Я не успела его прикусить и сказала:
– Ну что же вы, Дамиан, вот она я, и мы с вами наедине. Вы ведь не просто так привели меня сюда? Могу ли я надеяться, что этот шаг с вашей стороны значит что-то особенное? Вы ведь хотели что-то сказать… или что-то сделать?
– Не играйте с огнём, не намекайте на то, чего на самом деле не хотите.
Ну вот опять! Надоело.
Я хлопнула его по руке.
– А кто сказал, что я не хочу? Даже ваш Бог молчит и не спорит с тем, что я говорю чистую правду.
Я подняла голову к небу, к луне.
– Я живу всего третий день. И ни разу в жизни не целовалась. Даже луна смотрит на меня и смеётся. Как так? Вот ночной сад и вокруг цветные огни, вот пруд, вот луна, вот прекрасный мужчина – и вот я. Всё так романтично, красиво – и так безнадёжно, уныло.
– Завтра, протрезвев, вы пожалеете об этих словах.
– Вы не понимаете, – ответила я. – Я никогда ни о чём не жалею. И уж точно не стану жалеть о поцелуях под луной. Если я и буду о чём-то жалеть этой ночью, то только о том, что нравлюсь вам недостаточно сильно.
Он коснулся моего лица, провёл по губам большим пальцем – так нежно-нежно. Его не-поцелуй обжёг меня так, что колени чуть не подогнулись. А может, это всё коварство вина?..
Все сомнения исчезли, когда он сказал низким голосом, таким красивым, что слушать его и слушать. Особенно когда он говорит:
– Вы нравитесь мне очень сильно.
Ох! А он мастер комплиментов. Это так прекрасно. Я чуть не растаяла от его слов.
– Так сделайте с этим что-то.
Он поднял меня на руки и понёс к дому. Светила луна, и цикады настойчиво обещали хорошую погоду на завтра, и пел соловей, и глаза Дамиана блестели ярче, чем звёзды, и казались черней ночного неба над нами.
