Текст книги "Сайгон.. Операция Змея (ЛП)"

Автор книги: Ник Картер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

   Это был маленький, сложный мир Рауля Дюпре, выдающегося общественного лидера Сайгона. Но у мсье Дюпре было два секрета.

   Любой из них, хотя они и были перемешаны, мог стоить ему жизни вьетконговцам или их боссам из числа красных китайцев. Агенты коммунистического Вьетмина, или «Народной республики Северного Вьетнама», сожгли бы его тонкий кишечник в горящем масле, если бы знали, что он был одним из ключевых людей во французской разведывательной системе, которая покрыла всю территорию линией шпионажа. Он, вероятно, не смог бы убедить их, что линия действительно очень тонкая, и что он сам теперь почти бессилен как действующий агент. Тем не менее, у него действительно были знания, которые так долго искали.

   Другой его секрет, который хранится не так хорошо, как он представлял, была дикая и распутная любовная жизнь его единственной дочери Антуанетты. Для динамичного мужчины сорока пяти лет, занятого работой не на жизнь, а на смерть, девятнадцатилетний отпрыск , который воображал, что всю свою жизнь посвятил сладкой жизни и жизни богемы, может быть большим препятствием, чем слепота. на один глаз и хромота на одну ногу. Тони была испытанием, невероятно красивым и раздражающим испытанием. С того дня, как ее родная мать умерла, родив ее, Рауль откликался на каждый ее крик и потакал каждой прихоти. Подобно любящим родителям-мужчинам во всем мире, он приписывал недостатки Антуанетте ее бездетной юности и «болезням роста». Однако время от времени он не был так уверен.

   «Тони, ma petite», – говорил он. «Не торопись, дитя мое. У тебя много времени, чтобы жить. Вкус вина будет лучше, пусть оно сначала медленно стареет.

  э-э, насколько это лучше. "

   «Папа, – она ​​отшучивала его, взмахнув блестящими темными волосами, – я была предназначена для мужчин и любви. Позволь мне любить по-своему».

   Ее способ – хотя она никогда не говорила ему правды – состоял в том, чтобы однажды ночью любить троих мужчин на песчаном пляже в двух часах езды от города. При свете полной луны она позволила своему покинутому телу доставить удовольствие и удолетворить трех индокитайских моряков. Что мог сделать Рауль, кроме как согласиться на ужасный аборт, который предложил сделать добрый старый доктор Вонг? Тони плакала; она сказала, что ее изнасиловали; она обещала быть осторожной с компанией, которую ей составляли. Но она не извлекла уроков. Да и сам Рауль не научился мудрости. Он также не мог ничего воспроизвести. Тони стала известна как самый простой и самая богатая развратница во всем Сайгоне. А Рауль пережил вечеринки, скандалы и безумные социальные волнения, охватившие его городской дом и плантацию.

   Только его работа на французскую разведку стабилизировала его жизнь, пока он пытался убедить себя, что Тони когда-нибудь вырастет и станет женщиной, подобающей роли дочери Рауля Дюпре.

   В то утро, когда реклама появилась в «Таймс оф Вьетнам», Тони не появлялась за завтраком до полудня. Рауль был слишком поглощен мыслями о ней, чтобы изучать газету согласно своему обычному обычаю. Он беспокоился о своей трапезе, состоящей из чая, тостов и яиц с карри, недоумевая, почему она приехала даже позже, чем обычно, и почему-то ему было слишком стыдно отправить слугу в ее комнату.

   Дюпре выпил три чашки кофе и внимательно посмотрел на бамбуковые занавески, закрывающие юго-западный дворик. Они сильно потрепались. Он вздохнул. Если бы Тони была по-настоящему женственной, к этим вещам давно бы приложилась Но она была всего лишь женщиной, а не хозяйкой. Ее не интересовал ее дом. Вместо того, чтобы делать что-нибудь для себя, было проще приказать толстой Мару спуститься в Торговый центр и купить все, что нужно. Помощь бы все сделала, если бы только заказывала. Но она даже не заказывала. Она была не только ленивым, чувственным ребенком в отношении своего тела, но и во всем остальном ...

   «Bonjour, папа. И не сердись. Не сегодня. Солнце слишком великолепно для твоего хмурого лица. Улыбнись, пожалуйста!»

   Вот она, наконец, сияющая, с вымытым утром лицом и в своем особенном костюме. Деревянные сабо, соломенная шляпа, полосатое бикини, юное тело сияло здоровьем, которого она не заслуживала. Хмурое выражение на лице Рауля Дюпре исчезло. Тони была прекрасна, свежа, как утренняя роса, но девушка из Парижа. Gamine magnifique, его собственная чудесная жизнерадостная дочь.

   «Итак? Ты наконец проголодалась, Тони? Во сколько ты пришла прошлой ночью?»

   «Папа!» Она села в плетеное кресло напротив его и скрестила свои шелковистые ноги. Полная волна ее женских грудей взорвалась за пределы ее недоуздка. «Так буржуазно! Четыре тридцать, кажется, было. Неужели это важно?»

   Он попытался выглядеть строго. «Я надеялся, что ты усвоила урок, Тони».

   Она налила себе чашку чая из синего фарфорового чайника.

   «Может быть, папа. Но что тебя беспокоит сегодня утром? Я слишком хорошо тебя знаю и вижу, что в этом что-то есть».

   Он коснулся губ тисненой салфеткой справа от себя, пытаясь принять должную строгость. Но всегда было так сложно быть суровым с этой очаровательной пикси с ее маленьким девичьим лицом и женским телом.

   «Меня не волнует ваш последний поклонник».

   Она сделала вид, что думает. «Кого вы имеете в виду? Это Пьер, который остановился в„ Каравелле “?

   «Нет.»

   «Может быть, этот милый американец? Тот, кто имеет какое-то отношение к ООН?»

   Рауль на мгновение задумался и сформировал туманную картину. «Он? Нет, я не буду возражать».

   «Так.» Тони озорно посмотрела на него. «Не он. Может, тебе не нравится моя подруга Мишель?»

   Он взорвался. – «Твоя подруга Мишель!» «Это существо! Ваша поклонница, девочка? Я, конечно, должен надеяться, что нет! Но почему вы должны отправлять этой дикой девушке в разведывательные экспедиции, чтобы собрать всех доступных самцов для ваших вечеринок? Mon Dieu! Помните, вы дочь Рауля Дюпре. . Веди себя так, пожалуйста, без помощи этих веселых головокружительных женщин, которые служат только для того, чтобы заставить тебя выглядеть смехотворным в глазах всего Сайгона. Пфуи! Мишель! "

   Тони ухмыльнулась ему. «Как тебе не стыдно за француза, папа! Пфуи! Но что тебя беспокоит, mon père? Теперь я знаю, что ты говоришь не о Микки».

   «Нет», – сказал он, проглотив еще глоток холодного кофе. «Я имею в виду ту желтую длину кожи и костей, которую ты так удачно и очаровательно называешь Вон Тон. Вон Тон, да! Я уверен, что он бессмысленный. Как же распутно я боюсь думать».

   Он был удивлен, увидев, как его дочь покраснела, и интерпретировал ее реакцию как злость.

   Он попытался загладить свою вину, смягчив свой упрек.

   «Тони, есть так много лучших людей. Почему ты должен общаться с этим китайцем? Да, да, я признаю, что он кажется очень обаятельным. Но он китаец, и есть социальные соображения. И сейчас опасные времена. Никто не знает. кем или чем может быть ваш друг Лин Тонг ".

   Он видел, как она напряглась. Он знал, что ее слова не убедят его. «Папа, я не буду обсуждать его с тобой. У него прекрасный ум, и за это я им восхищаюсь».

   "Конечно, есть; я знаю, что да. Но он коммунист, не так ли? Можете ли вы поверить, что он всего лишь тот, кем себя называет – молодой человек, изучающий сельское хозяйство и управление бизнесом? Я хотел бы знать, почему он должен приехать сюда, в Сайгон, в эти смутные времена, чтобы учиться? Знаешь, почему? "

   Он знал, что его дыхание выходит слишком быстро, но не мог его контролировать.

   «Он мне нравится», – сухо сказала Антуанетта. «Я могу даже полюбить его гораздо раньше. И что вы можете с этим поделать?»

   Его сердце болезненно колотилось, и он ненавидел закрытую улыбку, освещавшую ее лицо. «Тони! Я категорически запрещаю это! Ты не можешь думать о таком!»

   Она запрокинула голову и засмеялась как счастливый ребенок, внезапно вся скованность исчезла. Она была такой, Тони; холодный и неприступный в одно мгновение, теплый и беззаботный в следующий. Это было очень опасно.

   «В самом деле, папа? Ты нашел способ запретить любовь?»

   Он взорвался, и это был не лучший результат Рауля Дюпре. Он был у нее, и он знал это. «Я мог бы усложнить задачу. Я мог бы сократить твое содержание, а потом этот китайский жиголо…»

   «Имеет собственные деньги, а я, со своей стороны, могу жить любовью».

   «Если он будет иметь тебя тогда. И я смогу победить тебя – я бы, Тони, я бы, я…»

   «Я никогда не прощу тебе этого. Если ты любишь меня так, как должен мой отец, почему ты должен бить меня за то, что я хочу быть любимым?»

   «Тони, Тони!» Он снова потерпел поражение. «Что я могу сказать вам, чтобы вы поняли?»

   Она обошла стол и обняла его голову своими мягкими руками. «Я понимаю тебя», – мягко сказала она. «Но ты должен сделать то же самое для меня. Я люблю тебя, папа. Разве этого не достаточно?»

   «Нет, моя дорогая», – сказал он, наслаждаясь ощущением ее рук. «Ты тоже должен уважать меня. Я твой отец. Твоя жизнь – это моя жизнь».

   «Это не так, – сказала она. Ее тон снова был холодным. Она убрала руки, повернулась и на своих деревянных сандалиях вышла во внутренний дворик. Звук издевался над ним, и ее зад, казалось, нагло завибрировал.

   Что-то тихо умерло в его груди в тысячный раз. Он тихо выругался и вернулся к своей газете.

   Он прочитал его внимательно, слово в слово, чтобы не думать о ней.

   И чудесным образом забыл о ней, когда увидел Личное в колонке на странице 13.

   Я должен тебя немедленно увидеть. La Petite Fleur.

   Призрак из славного прошлого поднялся из могилы, чтобы призвать его. С вызовом, который он должен повиноваться.

   La Dolce Vita Vietnames

   Впервые он не мог дождаться, когда Тони выйдет. Ему было трудно думать ни о чем, кроме нее, когда она была рядом, а тем более делать то, о чем он не хотел, чтобы она знала. Но после того, как она загорела на террасе в течение часа, она вошла, переоделась и вышла, не сказав ему ни слова. Он даже не задавался вопросом, куда она может пойти.

   «Раздевайся, мой цветок. Я хочу тебя».

   «Да, Лин Тонг… мой восхитительный Вон Тон».

   «Избавься от каламбуров, моя сладкая. Ты не льстишь мне. Может, я и съедобен, но я сделан из чего-то более твердого, чем суп».

   «Как я вижу». Антуанетта Дюпре засмеялась и начала выскользнуть из облегающей рубашки понджи. Она никогда ничего не носила под ним. Лин Тонг наблюдал за ней последние пять минут, позволяя нужде расти в нем, пока она не была удовлетворена. В третий раз за день. Линь Тонг наслаждался своим проворным аппетитом; Едва оно было насыщено, как оно вернулось снова, заставляя нервные окончания покалывать, а мышцы приятно напрягаясь.

   Его маленькая тихая квартирка недалеко от главной улицы Сайгона была со вкусом дорогой и обезоруживающе уютной; Скромное и подходящее место, идеально подходящее для соблазнения жаждущей сенсаций дочери Дюпре. Конечно, это было задание, план действий, разработанный братом Арнольдом (расшифрованное имя Чунг Куонг Сунг), но он превратился в чистое развлечение. В каком-то смысле было жаль, что ему пришлось использовать наркотики, чтобы обеспечить ее интерес к его мужественному телу, но задание было слишком важным, чтобы случайно потерять ее, и она имела репутацию скучающей и быстро находящей другие кровати. Таким образом, он знал, что она будет возвращаться к нему. А еще он испытал любопытное чувство возбуждения, когда

   видел, как ее стимулировали наркотики. Это было почти так, как если бы он сам принял ее, или как будто ее неестественный экстаз коснулся чего-то чувственного в нем, чего не могла коснуться плоть. Это была работа, но ...

   Но она была прекрасна для нечистого западного жителя, черт ее побери. Гибкая, милая, пульсирующая от желания. Она ему лично нравилась, что в некотором роде было очень плохо.

   Она была правильно зацеплена. В более чем один путь.

   Она стояла на толстом ковре, платье лежало у ее ног. «Как насчет поездки в первую очередь?» – выдохнула она немного хрипло.

   Он был соблазнен ненадолго. Но это было слишком рано; ему придется заставить ее подождать еще немного. «Нет. Тебе это не нужно, чтобы наслаждаться мной, не так ли?»

   «Нет», – признала она, подходя к нему в полумраке богато занавешенной комнаты. Он утащил ее на кровать рядом с собой, как всегда наслаждаясь странным волнующим сочетанием ее детской красоты и удивительно полного тела. От ее наготы у него перехватило дыхание.

   Его покалывало, когда мягкость ее бедра коснулась его твердости. Она поцеловала его легким облизывающим движением, и он улыбнулся ей. Она положила теплую руку на плоские мускулистые равнины его живота и медленно потерла круговыми движениями вниз, заставив его задуматься о других вещах, кроме планов брата Арнольда.

   «Сейчас в этом нет необходимости, моя милая рабыня. Но поскольку мне это очень приятно, ты можешь продолжить».

   «Зверь!» – яростно зашипела она, прижимая свое податливое тело к его худобе и кусая его за ухо. Он выругался и ущипнул ее за правую ягодицу. Она взвизгнула и выпустила его мочку уха из зубов.

   «Лин Тонг, мой распутник», – взмолилась она. «Если ты хочешь меня, возьми меня сейчас».

   «Я сделаю, я сделаю это», – пробормотал он. «Только в этом я подчиняюсь тебе. Помни это. Ты мое, мое создание».

   «Да, да!» – настойчиво прошептала она. «Сделай это сейчас. Быстро, быстро, быстро…»

   Он повернулся и бросился на нее.

   Она отчаянно боролась, как будто боролась с ним, словно отдать свое тело ему было самым далеким от ее разума намерением. Она ему нравилась: она боролась, как животное, и причиняла крошечные раны всему своему длинному телу. Он сопротивлялся, держал ее молотящие ноги и сильно толкнул. Она упала под ним на кровать, стена ее сопротивления рухнула и растворилась в тепле, охватившем их обоих. Тускло освещенная комната, планы правительств, занимающихся тайными международными делами, мучительный страх неудачи и позора – все это было унесено приливной волной сексуального насилия. Тони вскрикнула один раз в темноте, но затем превратилась в серию прерывистых стонов и коротких ругательств по поводу чудесных вещей, которые он делал с ее телом.

   Лин Тонг проделал все это с большим мастерством.

   Ее приглушенные стоны превратились в тихие крики восхитительной боли.

   Для Лин Тонга это было самое приятное занятие в его жизни.

   «Мммммм», – простонала она. Ее тело гальванически дернулось, и слова страсти вырвались из дрожащего рта.

   «Замолчи», – мягко сказал он, уже великолепно измотанный. «Ты говоришь, как женщина в поле».

   Она обмякла и вздохнула. Некоторое время она молчала, переводя дыхание, а затем рассмеялась. «Я из земли. Разве ты не можешь сказать?»

   «Я могу только сказать, что ты дочь Евы и у тебя много… яблок».

   «Стоит иметь?» Она улыбалась, но уже начинала волноваться.

   «Бесконечно того стоит, – мечтательно сказал он.

   «Но теперь ты дашь мне иглу, мой Вон Тон?»

   Он отстранился от нее и посмотрел на ее лицо. «Вы должны это иметь?»

   «Я должна.»

   Она смотрела, как он пробирался через комнату к шкафу, где хранил свой набор шприцев, марли и наркотиков. Она чувствовала себя уставшей, но все же жива. Ее тело было в синяках, но еще не насытилось. Она жаждала других удовольствий, поездок на ковре-самолете и головокружительных полетов над звездами, стремительных взрывов благополучия и сладкого забвения. За благословенное ничто, вдали от скучности чайного бизнеса, невыразимой погоды, жалующегося папы и всей унылой проблемы, кто был буддистом, католиком, другом, врагом, коммунистом или ...

   Лин Тонг вернулся. Игла, которую он держал в руке, на мгновение засверкала, пойманная лучом солнечного света, пробивающимся сквозь опущенные жалюзи.

   «Пожалуйста!» Ее голос был неистовым хныканьем.

   Он быстро подчинился. Затем он откинулся назад и смотрел, как игла действует, чувствуя это странное возбуждение, которое было отчасти чувственным, а отчасти – ожиданием того, что она может сказать. Ибо прекрасная дама пела, как птица, когда тонкий яд иглы уносил ее чувства. И нужно было так много узнать о Рауле Дюпре, который, как он был уверен, принадлежал к французской разведке.

   Но он должен был иметь

  крышу для его начальства.

   И хотя сама Тони не знала наверняка, что ее отец работал с французской разведкой, у нее было гораздо больше полезной информации, чем она думала.

   * * *

   Рауль Дюпре сидел в своем уставленном книгами кабинете, вспоминая прошлое и пытаясь решить, как поступить в настоящем. Атмосфера в комнате помогла ему задуматься. В отличие от бамбукового мира Вьетнама, кабинет представлял собой симфонию мебели из красного дерева и тика, большую часть которой Дюпре привез из Парижа, чтобы сохранить свое чувство национальной принадлежности. Было слишком легко потерять свою идентичность в стране, где язык, обычаи и нравы были всего лишь подражанием парижскому. Ему нужно было что-то, кроме тоски по дому, чтобы напомнить себе, что он был и всегда будет верным французом.

   Реклама обеспокоила его, а также взволновала. Поль Ла Фарж был мертв. Но La Petite Fleur наверняка все еще живет в мадам Поль Ла Фарж. Клэр Ла Фарж. Он никогда не встречал ее, но Поль часто говорил о ней в былые времена, а Дюпре слышал что-то о ней после смерти ее мужа. Она с достоинством носила одежды вдовы, и никакие лихорадочные руки не вырвали ее из траура. Несомненно, она все еще была верна памяти Поля Ла Фаржа. Но как – начал он задаваться вопросом – ей удавалось оставаться в коммунистическом Северном Вьетнаме все эти годы? Почему они позволили ей остаться? Кем она стала? Или она мертва, и это какая-то хитрость? Дюпре был совершенно встревожен. Призыв к битве имел зловещую нотку. Что именно может означать этот вызов?

   Насколько он знал, разведка оставила мадам одну, очевидно нейтральную в этой беспокойной стране. Но, возможно, они все еще использовали ее. Или что еще может означать использование знаменитого кодового названия в объявлении в газете? Он должен узнать немедленно. Это может быть рискованно, но это необходимо сделать. Он не мог связаться с мадам Ла Фарж – даже если предположить, что знает как – без предварительного знания ее положения во французской разведке. Штаб сможет ему сказать. Но было одно, что он мог сделать, прежде чем позвонить им по прямой линии экстренной помощи.

   Он снял трубку своего стандартного телефона и позвонил в «Таймс оф Вьетнам». Если и в чем он был уверен в своей неуверенной жизни, так это в том, что его телефон еще не прослушивался.

   Он назвал свое имя Тран Суан Кам и говорил на вьетнамском языке с прекрасным акцентом.

   «Я хочу поинтересоваться рекламой, которая появилась сегодня утром в Личной колонке», – легко сказал он. «Тот, что подписал La Petite Fleur. Возможно, это может быть для меня, но я не могу быть уверен, пока не узнаю, кто его поставил. Были ли оставлены какие-либо инструкции относительно ответов?» Он сделал паузу, пытаясь придумать опровержение возможному аргументу, например: «Мы не уполномочены выдавать такую ​​информацию».

   К его удивлению, ответ пришел легко и без аргументов.

   «Да, сэр. Нам велено сказать, что ответы должны быть адресованы одному Сайто, работающему в хостеле Long Hue». Голос звучал так, словно ему не нравилось упоминать название столь скромного места. Потом он просиял, и его хозяина поразила радостная мысль. «Но вы опоздали, сэр. На объявление уже был дан ответ. По крайней мере, час назад».

   Сердце Рауля упало. Сайто! Сообщение было от Клэр Ла Фарж, и кто-то подхватил его до него. В тревоге он позволил своему гневу подняться.

   «Мой добрый друг, я не спрашиваю о вакансии, которая была заполнена. Теперь ясно, что сообщение было для меня. Могу я спросить, кто еще об этом просил?»

   «Эту информацию, сэр, я не уполномочен давать», – раздраженно сказал голос. «И я не могу сказать, для кого было предназначено сообщение».

   Рауль с опозданием сдержал гнев. «Могу заверить вас, что это действительно было для меня, и крайне важно, чтобы я знал, кто еще…»

   «Все запросы конфиденциальны, сэр. Я сказал вам все, что позволяет наша политика». Голос был самодовольным.

   «Но…»

   «Нет!» – торжествующе сказал голос. Звук хлопнувшей трубки ударил Дюпре в ухо. Он медленно повесил трубку и попытался обдумать это.

   Насколько он знал, он был единственным мужчиной в Сайгоне, которого должно было интересовать имя La Petite Fleur. Все остальные контакты Поля Ла Фаржа во время войны так или иначе рассеялись; кто-то мертв, кто-то дома во Франции, кто-то в других странах, всего один или два в штаб-квартире. И штаб-квартира не увидела бы выпуск «Вьетнам Таймс» в десять тридцать. Кто-то еще перехватил сообщение, которое должно было быть предназначено для него.

   Он вспомнил, что Сайто был преданным рабом Пола. Очевидно, мадам не могла сама приехать в Сайгон за помощью, потому что все контролировали коммунисты.

  Насколько полностью они контролировали мадам? Само присутствие Сайто могло стать ловушкой наживки.

   Дюпре медленно подошел к своему массивному письменному столу из красного дерева и открыл центральный ящик маленьким золотым ключиком, который он носил на брелке для часов. Пришло время, если не время, привести в движение механизмы.

   Он достал из ящика небольшой телефонный аппарат и воткнул его в стену. Он быстро набрал нужный номер. Он быстро ответил.

   «Простите, – начал он, – у меня вопрос относительно северных полей. У вас есть La Farge, внесенный в ваши списки как потенциальный покупатель земель, которые мы обсуждали в прошлом месяце?»

   «Нет», – последовал ответ. «Я бы так не сказал».

   «Или, может быть, La Fleur? Возможно, я неправильно прочитал имя».

   Голос был слегка озадаченным, но решительным. «Нет, Ла Флер».

   «А. Тогда я ошибаюсь. Но все ли в порядке с землями? Дождь не повредил урожай, который невозможно восстановить?»

   Ответивший голос был определенно озадачен. «Насколько нам известно, конечно. Но я сразу выясню».

   «Пожалуйста. Очень важно, чтобы вы подтвердили как можно быстрее».

   «Пять минут.»

   «Хорошо. Я буду ждать твоего звонка».

   Рауль Дюпре повесил трубку и зажег панателу из серебряной шкатулки на своем столе. Телефон зазвонил, когда он глубоко вдохнул в третий раз.

   «Месье?» – сказал голос.

   «Я слушаю.»

   «Нет. Абсолютно нет. Положительно. Мы подтверждаем отрицательный ответ по всем трем пунктам. Фактически, что касается вашего последнего вопроса, земли считаются вполне безопасными с точки зрения бизнеса».

   «Спасибо.»

   Рауль Дюпре целую минуту изучал телефон, прежде чем отключить его и положить обратно в ящик стола. Это не дало ему никаких дальнейших ответов. Он запер ящик и вернул ключ на брелке в карман жилета.

   Информация, полученная от его агента по связям с французской разведкой, не говорила ему, как относиться к срочному вызову в личном объявлении, подписанном одним из бессмертных секретных агентов Франции, Ла Петит Флер. Но он сказал ему, что мадам Ла Фарж не работала с французской разведкой. Также не было известно о ее дезертирстве. Скорее, ее плантация по-прежнему считалась «безопасной» для французских агентов, которые могли использовать ее во время беды. Казалось, что никто, кроме мадам Ла Фарж, не мог стоять за напечатанной просьбой о помощи.

   Дюпре нажал кнопку звонка, сигнализируя о толстом Мару, который служил с ним в том или ином качестве почти двадцать лет, и дал ему четкие инструкции.

   Позже ему придется сделать еще один особенный звонок на еще более секретный номер.

   * * *

   Тони была в экстазе. Комната Лин Тонг превратилась в рай из пушистых облаков и лазурного неба, по которому она парила, бестелесная, без каких-либо ограничений. Не было ни папы, ни хмурого общества, ни морального уровня, который нужно поддерживать. Казалось, что огромная вселенная была под ней, маленькая и бесконечно малая, не стоящая беспокойства существующего в воздухе.

   «Ты любишь меня теперь, любовь моя?» Голос Лин Тонг ласкал ее обнаженное тело.

   «О, да, я люблю тебя – как я люблю тебя».

   Настала пауза в этом вневременном мире бархатистой мягкости, где все было невыносимо приятно и до безумия сладко.

   «Больше, чем другие мужчины? Больше, чем ваш отец?»

   Легкий приступ чего-то вроде боли пронзил ее. «Папа! О, Боже, да. Он моя тюрьма, мой тюремщик. Тебя, тебя я люблю. Не его».

   «Почему он так суров с тобой, моя нежная Тони? Почему он просто сидит там, как людоед, в своем кабинете? Разве он не разговаривает с тобой, моя милая?»

   «Поговори со мной! Ах, да, отругать. Но я могу рассказать вам, чем он занимается в этом кабинете…» Антуанетта Дюпре была более чем готова рассказать о своем августейшем родителе мужчине, которого, как ей казалось, она любила.

   Лин Тонг, которого его разговорчивая Тони ласково называл Вон Тони, наклонился вперед и прислушался. В обмен на ее доверие он не собирался рассказывать ей, что его коллеги по ужасной организации, известной как Горький миндаль, называли его Палачом, смертоносным оружием Красной китайской разведки во Вьетнаме.

   * * *

   У доктора Николаса Картера из Всемирной организации здравоохранения был значительно менее успешный день. Или, скорее, Ник Картер из AX ничего не сделал.

   Когда он позвонил в дом Дюпре, грубый голос сказал ему, что мисс Антуанетта еще не встала. Во время второго звонка ему сказали, что мисс Антуанетта отсутствует.

   Третий день подряд его предполагаемая поездка на север с бригадой армейских медиков откладывается. Здесь волокита, там беспорядок, официальная несогласованность где-то еще. Завтра, доктор Картер, они обещали ему.

   А может в субботу или вторник. Болезнь и смерть всегда с нами; не нужно быть нетерпеливым. Тем временем ему ничего не оставалось, как продолжать улавливать слухи, сплетни и резкие звуки антиправительственных демонстраций. Ему было скучно, разочарованно и от природы любопытно.

   Так он ответил на объявление в The Vietnam Times.

   Знакомьтесь, мистер Фанг

   К большому удивлению Ника, клерк был очень любезен. «Вы должны связаться с Сайто в хостеле Long Hue. Спасибо, сэр. Добрый день».

   Это было так просто, что Ник почувствовал, что он прогрессирует. К сожалению, он ошибался.

   Поскольку у него не было никакого оправдания вмешиваться в дела La Petite Fleur, кем бы он ни был, казалось неразумным просто позвонить и сказать: «Привет, Сайто. Увидел ваше объявление и подумал, что я позвоню. . " Так или иначе, в хостеле Long Hue не было телефона.

   Это было простое здание всего в двух кварталах от бизнес-центра, но не в том направлении. Туристы инстинктивно избегали этого места, даже несмотря на то, что улица была ужасно чистой, а ее жители явно не были головорезами. Это была просто улица без туристов, вот и все. И любой незнакомец выделялся, как больной большой палец. Казалось, что само общежитие было гениально построено так, чтобы его жильцы могли видеть, но не видели. На любого, кто наводил справки в фойе, можно было разглядеть с десятка разных углов, прежде чем он даже заметил стойку администратора.

   Ник однажды прошел мимо него и решил сделать другие приготовления. Парень, слонявшийся вдоль канала, согласился предложить приглашение от имени Ника.

   На самом деле Ник даже не хотел разговаривать с этим Сайто. Еще нет. Просто посмотреть на него и отметить его для использования в будущем. И, может быть, узнать, кто еще отреагировал на имя La Petite Fleur.

   Он чувствовал себя заметным даже в помятом костюме, который, как он считал, подходил для Николаса Картера, доктора медицины, и позволил своему возвращающемуся посланнику пройти мимо него и скрыться из виду, прежде чем догнать его. К тому времени он был уверен, что за мальчиком не следят.

   «Он не пошел бы с тобой?» – спросил Ник.

   «Нет, месье. Это загадка». Мальчик усмехнулся, наслаждаясь встречей с этим иностранцем. «Его там не было. Но он оставил сообщение».

   «О? Для кого – для меня?» Невозможно, конечно, но закономерный вопрос.

   «Для любого, кто спрашивал, месье. Его должен найти тот, кто знает его, и тот, кто знает себя, на рынке на улице Нгуен-Хюэ».

   Это звучало как приглашение человека, но, по-видимому, это означало обоюдное признание Сайто и его собеседника.

   Он поблагодарил юношу и заплатил ему. Затем он двинулся круговым путем к улице Нгуен-Хюэ и огромному цветочному рынку, гадая, как вообще он собирается заметить человека по имени Сайто в толпе, которая всегда собиралась вокруг прилавков.

   Два часа спустя он все еще был в недоумении и почти готов сдаться. Его единственной подсказкой было то, что «Сайто» было японским именем. Он вглядывался сквозь цветы в лица восточных людей, пока не увидел маленького японца, скрывающегося за экзотическим цветком, а затем дал себе отдых. В небольшом кафе, примыкающем к рынку, подавалось местное крепкое холодное пиво. Ник с благодарностью выпил и лениво посмотрел на длинный ярко раскрашенный блок. Это были фермеры из Центрального Вьетнама, моряки, только что вышедшие из реки, вьетнамские женщины в панталонах и с парижским акцентом, лица всех оттенков и оттенков.

   К тому времени, как прошло еще полчаса, он был готов признать поражение. Он должен как-то разыскать Сайто в общежитии или бросить весь этот нелепый квест. Он сослужил ему хорошую службу за попытку сунуть нос в чужие дела.

   Именно тогда он увидел кого-то, кого видел раньше. Невысокий, очень толстый мужчина, который быстро шагал вперевалку и быстро оглядывался по сторонам. Ник видел, как этот человек открыл дверь дома Рауля Дюпре несколько ночей назад, когда он и несколько других друзей вечера высадили Антуанетту после вечеринки в «Каравелле Скайрум». Толстяк произвел на него впечатление старого слуги, того, кто управляет домом, руководит им над остальными слугами и чувствует всю ответственность за дом на своих плечах. Мару…? Да, она назвала его Мару.

   Его интерес усилился, когда толстяк заколебался, а затем остановился. Длинная фигура высвободилась из своего положения на корточках между стойлами и показала себя высоким мускулистым мужчиной с малейшим намеком на японца в его мягких чертах. Двое мужчин внимательно посмотрели друг на друга и коротко поговорили. Ник поднялся со стула и медленно подошел к ближайшей кабинке. Двое мужчин, за которыми он наблюдал, начали уходить, Мару в нескольких ярдах впереди. Человек, который, должно быть, был Сайто, лениво последовал за ним, как будто он

  так или иначе, шел в этом направлении.

   Ник последовал за ними так же небрежно.