Текст книги "Иоанна I (ЛП)"

Автор книги: Нэнси Голдстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Нам пришлось искать зерно для пропитания во Фландрии, Бургундии, Испании, и, что еще более неприглядно, у турок и на островах сарацин. Мы получили больше милосердия от иностранцев и неверных, чем от Церкви! Пока мы изнемогали от голода, церковники положила глаз на наш город и на всю Тоскану… Они провели коллоквиум и  наняли роту солдат, чтобы они нам досаждали. Таким образом они готовились к нашему уничтожению… В течение одного дня [банда Хоквуда] была реорганизована в так называемое "общество" и направлена в Тоскану[345]345
  Caferro, John Hawkwood, pp. 169–170.


[Закрыть].

Вдохновленное флорентийской риторикой, которая характеризовала текущий конфликт как героическую борьбу за свободу, а не как месть за прошлые обиды, восстание вскоре распространилось и на папские владения. Один за другим города Перуджа, Витербо, Орвието и Болонья изгоняли своих легатов и присоединялись к антипапской лиге. С каждым новым перебежчиком Флоренция становилась все смелее, и, несмотря на постоянные усилия Иоанны, шансы на дипломатическое урегулирование падали. Именно на фоне этой эскалации конфликта, лишившись своих бывших союзников и столкнувшись с интригами могущественных врагов, королева Неаполя выбрала себе четвертого мужа.

* * *

Его звали Оттон, герцог Брауншвейг-Грубенгагенский. Ему было пятьдесят пять лет против сорока девяти Иоанны, он был опытным военачальником и государственным деятелем, приехавшим в Пьемонт из Германии за дюжину лет до этого и поступившим на службу к своему кузену, маркизу Монферратскому. В 1372 году, после смерти кузена, Оттон был назначен опекуном старшего сына маркиза и тем самым взял на себя ответственность за защиту наследства ребенка от посягательств семьи Висконти, стремившейся к территориальным приобретениям в Пьемонте. Впоследствии герцог блестяще проявил себя в войне Папы против Милана, удержав важный город Асти во время длительной осады, что побудило Григория написать о "нашем дорогом сыне и благородном господине Оттоне, герцоге Брауншвейгском, потомке императорского рода Оттона Саксонского, а также кузене нашего дорогого сына и благородного господина Джованни, маркиза Монферратского [женатого на сестре Хайме Майоркского], армии которого он вел и продолжает вести с большой энергией… которого все знают как самого доблестного, величественного и благородного, способного обеспечить иностранную помощь, хотя и не благодаря своей личной силе, а своему благоразумию и сочувствию"[346]346
  Léonard, Les Angevins de Naples, p. 439.


[Закрыть]. На герцога Брауншвейгского внимание королевы обратил Никколо Спинелли, который лично знал германского полководца по своему недавнему участию на полях сражений в Северной Италии и рекомендовал союз с ним как средство, позволяющее закрепить неаполитанский контроль над Пьемонтом и заполучить талантливого полководца для защиты королевства.

Будучи довольно мелким германским владетельным князем, Оттон значительно уступал королеве в ранге. Но у Иоанны не было иного выбора, кроме как снова выйти замуж, ведь если бы она оставалась незамужней, то привлекла бы к себе навязчивое внимание многих женихов, некоторые из которых явились бы во главе вооруженной свиты, что подвергло бы королевство ненужному риску. Но то, что королева была готова рассмотреть кандидатуру супруга, который был настолько ниже ее по положению, представляло собой победу прагматизма над традиционным средневековым предпочтением престижной родовитости. К тому времени королева уже имела достаточно опыта общения с молодыми знатными принцами, которые, несмотря на обещания, пытались покуситься на ее прерогативы, запугивая и заставляя подчиняться. Слово Спинелли имело для Иоанны большой вес, и она смирилась с необходимым браком с герцогом Брауншвейгским, ради блага королевства. О коронации ее нового мужа как короля не могло быть и речи, поскольку неаполитанцы никогда бы не приняли в качестве государя чужака столь низкого ранга. Папа намекнул на это, обращаясь с общим воззванием к жителям, рекомендуя им принять весть о новом браке Иоанны "с радостью" и требуя, чтобы они "почитали его как истинного мужа королевы"[347]347
  Ibid., p. 450.


[Закрыть]. 28 декабря 1375 года Иоанна и Оттон сочетались браком по доверенности. Три месяца спустя, 25 марта 1376 года, герцог Брауншвейгский прибыл в Неаполь и, согласно Chronicon Siculum, "в ту же ночь переспал с королевой"[348]348
  Ibid.


[Закрыть].

Оттон оказался самым верным и готовым к сотрудничеству из всех мужей Иоанны. Он никогда не вмешивался в ее правление и не пытался отобрать у нее власть. Во время их бракосочетания королева милостиво пожаловала своему новому супругу обычный титул герцога Калабрийского, а также даровала ему принципат Таранто. Благодарный за это и осознавая, каким поношениям подверглась его жена, выйдя за него замуж, Оттон неустанно трудился и сражался за интересы королевы. (Флорентийцы, надеясь спровоцировать вмешательство Венгрии, в письме Людовику Великому, жаловались на этот неравный брак и обвиняли Иоанну в том, что она "унижает Италию, смешивая кровь славной Анжуйской династии с отвратительной кровью германского принца"[349]349
  Ibid.


[Закрыть]). Если бы Оттон был ее мужем с самого начала, королева Неаполя могла бы избавить себя и свое королевство от многих потрясений.

* * *

Зимой, пока шли переговоры о ее браке, конфликт между Григорием и Флоренцией продолжал обостряться. Бракосочетание Иоанны едва успело совершиться, как 31 марта 1376 года Папа издал буллу, наложившую на флорентийцев интердикт, одновременно потребовав изгнать их из всех государств, лояльных Церкви, и конфисковать их имущество. Последняя мера, направленная на подрыв флорентийской экономики, оказалась чрезвычайно эффективной. "Мало кто из государей мог устоять перед соблазном обогатиться за счет конфискованного имущества флорентийцев, получив при этом похвалу за послушание своему духовному владыке"[350]350
  Brucker, Florentine Politics and Society, p. 311.


[Закрыть], – отмечает более поздний историк. Кардинал Лиможский писал, что "ни один флорентиец не смеет оставаться в королевстве [Франция], а все их товары конфискованы; то же самое было в королевствах Англии, Испании, Шотландии, Арагона, Португалии, Наварры и во Фландрии"[351]351
  Ibid.


[Закрыть]. Иоанна также обеспечила исполнение папского требования, выселив многочисленных флорентийских купцов, находившихся в границах королевства, и конфисковав их деньги и имущество. Даже Людовик Венгерский подчинился приказу Григория.

Решив вернуть утраченные в результате восстания папские владения и привести Флоренцию к покорности, Папа не ограничился традиционным духовным оружием, имевшимся в его распоряжении. В мае он обязал Роберта Женевского начать войну против мятежной Итальянской лиги. Роберт, которого Григорий возвел в кардиналы в 1371 году, был племянником Ги Булонского и вскоре стал одной из самых противоречивых фигур своей эпохи. О его внешности имеются самые противоречивые сведения. Итальянские хронисты, настроенные резко враждебно, утверждали, что кардинал был горбуном; другие же сообщают, что он был просто хромым и косоглазым. Те же, кто поддерживал его, утверждали, что, как и его старший брат Аймон Женевский (неудачный жених старшей племянницы Жанны), Роберт был "красив и хорошо сложен"[352]352
  Tuchman, A Distant Mirror, p. 321.


[Закрыть]. Однако в отношении его характера разногласий не было: кардинал Женевский был общепризнанно хоть и культурным, но очень властным и высокомерным человеком. Когда в 1373 году его могущественный дядя скончался, Роберт принял от Ги эстафету лидерства среди французских кардиналов в Священной коллегии.

В ответ на флорентийское восстание Роберт с одобрения Григория набрал армию из бретонских наемников численностью около 10.000 человек и 20 мая 1376 года покинул окрестности Авиньона во главе этой устрашающей силы. Армия Церкви пересекла Альпы и медленно продвигалась в центральную Италию. Достигнув папских владений в Романьи, кардинал пополнил свою армию, вновь обратившись к услугам Джона Хоквуда и его Белой компании, и нанял его на службу Церкви за солидную сумму в 13.520 флоринов, выплаченную наличными. К этому времени папские силы были настолько подавляющими, что когда Григорий поинтересовался у одного из бретонских капитанов, считает ли он, что папские войска добьются успеха во Флоренции, наемник ответил: "А солнце туда заглядывает? Если да, то и я смогу"[353]353
  Caferro, John Hawkwood, p. 188.


[Закрыть].

Но уже наступила осень, и не желая сражаться в холодную погоду, армия не пошла сразу на Флоренцию, а вместо этого наемники расположились на зиму у города Чезена, на восточном побережье Италии. Когда в ноябре закончились съестные припасы, Роберт Женевский разрешил армии занять в город, хотя Чезена не состояла к антипапской лиге. "Они вошли в город, – сообщает хронист из соседнего Римини, – где они пожирали, поглощали и выжимали все из мужчин и женщин"[354]354
  Ibid., p. 189.


[Закрыть]. К февралю местным жителям это надоело. Произошел бунт, и несколько сотен наемников были убиты. В отместку папская армия под командованием и с явного одобрения Роберта Женевского устроила резню жителей Чезены, которая потрясла всю Италию. "Все – женщины, старые и молодые, больные, дети и беременные женщины были изрублены мечами на куски. Младенцев брали за ноги и разбивали их головы о городскую стену."[355]355
  Ibid.


[Закрыть],  – пишет хронист из Сиены. Всего было убито около 4.000 человек, и в итоге "в Чезене не осталось ни мужчин, ни женщин"[356]356
  Ibid.


[Закрыть].

Очевидно, даже такой человек как Хоквуд испытывал сомнения по поводу расправы над преимущественно безоружным гражданским населением. Сиенский хронист сообщается, что незадолго до резни между английским наемником и Робертом Женевским состоялся следующий разговор:

"Я приказываю вам войти в город и свершить правосудие", – сказал кардинал.

"Сэр, если вы пожелаете, я пойду и уговорю жителей, чтобы они сложили оружие и сдали его вам…", – ответил Хоквуд.

"Нет, – сказал кардинал, – я хочу крови и справедливости".

"Пожалуйста, подумайте еще раз", – запротестовал Хоквуд.

"Я приказываю вам так сделать", – сказал кардинал.[357]357
  Ibid., p. 190.


[Закрыть].

В этой атмосфере пропитанной враждой и ненавистью Григорий XI, решившийся наконец вернуть папский двор в Италию, отплыл в Рим.

* * *

Святой престол отплыл из Марселя 2 октября 1376 года на галерах, предоставленных в основном королевой Иоанной. События, предшествовавшие папскому отплытию из Авиньона, напоминали драму, связанную с предыдущим отплытием Урбана V. Снова король Франции отправил к Папе посольств во главе со своим братом Людовиком, герцогом Анжуйским, чтобы представить уже употреблявшиеся аргументы против переезда; снова встревоженные и напуганные кардиналы умоляли Святого Отца изменить решение; снова "пролилось много слез, причитаний и стенаний"[358]358
  Mollat, The Popes at Avignon, p. 63.


[Закрыть], когда папские придворные поднялись на борт кораблей и флот отчалил от причала. Неутешный, отец Григория, престарелый Гийом, граф де Бофор, в последнем акте отчаяния бросился на землю на пути своего сына, пытаясь его остановить. Но Папа, помня о недавней выступлении кардинала Орсини, одного из немногих итальянцев, членов Священной коллегии, сказал: "Кто когда-либо видел королевство, хорошо и мудрое управляемое в отсутствие государя? Несомненно, если бы король Франции покинул свое королевство и отправился в Грецию, его собственное королевство не было бы хорошо управляемым. Я не представляю, как может наступить мир в его владениях, если Папа не будет проживать в своей резиденции"[359]359
  Ibid., p. 169.


[Закрыть]. Произнеся эти слова, Григорий перешагнул через распростертое тело своего родителя и продолжил путь.

Поскольку путешествие сопровождалось ужасными бурями, произошла значительная задержка. Папа прибыл в Рим только 17 января 1377 года, когда, под звуки труб, он вошел в город во главе процессии, в которую входили знатные прелаты, отряд рыцарей и солдат охраны, танцоры, музыканты, а также делегации высокопоставленных баронов, среди которых было много представителей двора Иоанны. Жители Рима, привлеченные праздничной атмосферой и обещанием увеличения доходов, ликовали.

Поддержка королевы Неаполя, как дипломатическая, так и финансовая, стала еще более важной для Папы после его прибытия в Италию. В марте Иоанна отправила к Григорию Спинелли, и великий сенешаль согласился поспособствовать усилиям Церкви по отделению Болоньи от Флорентийской лиги и возвращению города под папский контроль, что и было сделано в августе 1377 года. Эта последняя военная операция, как и прежде, опиравшаяся на наемников, была очень дорогостоящей. В отчаянии Григорий, исчерпавший свои средства, написал Иоанне, прося денег, "чтобы помочь нам нести груз, который возложен на наши плечи"[360]360
  Léonard, Les Angevins de Naples, p. 452.


[Закрыть]. Королева проявила щедрость, выплатив 15 апреля 50.000 флоринов, но к осени все они были потрачены, и Папа был вынужден снова просить о финансовой помощи. "Мы не знаем, к кому обратиться, кроме Вас"[361]361
  Ibid., p. 453.


[Закрыть], – сообщал он Иоанне в письме от 12 октября. Далее Григорий благодарил Иоанну за "сокровища Вашего сострадания и за огромную королевскую благотворительность по отношению к нам".

К концу года партнерство между папством и Неаполитанским королевством начало приносить плоды. Столкнувшись с личным присутствием Григория в Италии, которое наглядно и публично продемонстрировало неспособность антипапской лиги достичь своей цели – искоренить господство Церкви над государствами Италии, Флоренция согласилась принять участие в переговорах. В феврале 1378 года в Сарзане, примерно в двенадцати милях к западу от Каррары, была созвана мирная конференция. Главы самых могущественных государств Европы – император Священной Римской империи, короли Франции, Венгрии и Неаполя – направили послов, чтобы положить конец конфликту. Иоанну за столом мирных переговоров умело представлял Никколо Спинелли, чье присутствие свидетельствовало о том, какое значение королева придавала этой конференции. (Григорий попросил великого сенешаля представлять интересы папства на этом форуме, но советник королевы отказался от этой чести, решив действовать только от имени Иоанны). Посредником на конференции выступил Бернабо Висконти, которого угрозами и подкупом склонили к заключению сепаратного перемирия с Папой.

Эта мирная конференция, по своей концепции столь принципиально похожая на современные, стала вершиной не только внешней политики Иоанны, но и, возможно, всей европейской дипломатии XIV века. Впервые используя для разрядки напряженности инструменты дипломатии, а не военное давление, собравшиеся сановники сумели примирить противников менее чем за два месяца. Хроники того периода единодушно сообщают, что в последнюю неделю марта 1378 года было достигнуто приемлемое для флорентийцев и Церкви соглашение, по которому Флоренция согласилась выплатить репарации в размере 800.000 флоринов в течение пяти лет.

Затем, 31 марта 1378 года, в Сарцану неожиданно пришло известие о том, что Григорий XI скоропостижно скончался в Риме 27 марта, и в считанные мгновения надежда на мирное и светлое будущее померкла.

Глава XVIII.
Великий раскол

Смерть Папы создала вакуум, в котором быстро столкнулись интересы европейских держав. Однако даже по меркам хаоса XIV века неразбериха и анархия, начавшиеся после кончины Григория, достигли заоблачных высот. Впервые за семьдесят четыре года понтифик умер не в Авиньоне, а в Риме, поэтому на первый план вышла самая острая и жизненно важная политическая проблема эпохи, сводившаяся по суди к одному – кто будет управлять церковью, Франция или Италия.

Шестнадцать кардиналов находившиеся в Риме (одиннадцать из которых были французам) во время смерти Григория и отвечавшие за выбор следующего Папы, прекрасно осознавали эту проблему. Еще в феврале 1378 года, когда Григорий заболел настолько, что врачи запретили ему вставать с постели, по Риму поползли слухи, что Папа уже умер, а французские кардиналы держат его смерть в тайнее, чтобы избрать на его место кого-то из своих. Эти слухи были настолько правдоподобны, что делегация из нескольких высокопоставленных членов городского правительства, желающих узнать правду, настояла на встрече с Григорием и получила аудиенцию в его опочивальне. По словам очевидца, эти чиновники, убедившись, что Григорий еще жив, но быстро теряет силы, и опасаясь, что он, как и Урбан, планирует перед смертью вернуться в Авиньон, когда покидали понтифика уже составляли заговор: "Папе не удастся сбежать. Пришло время показать себя добрыми римлянами. Мы должны позаботиться о том, чтобы на этот раз папство осталось за итальянцами и римлянами"[362]362
  Trexler, "Rome on the Eve of the Great Schism", p. 503.


[Закрыть]. В начале февраля, а затем в начале марта произошел бунт толпы, который вынудил кардиналов укрыться в замке Святого Ангела, а французских кардиналов, в частности, неоднократно предупреждали о заговорах с целью их убийства. "Кардиналы опасались за свою жизнь еще за несколько месяцев до выборов, и не без оснований"[363]363
  Ibid., p. 508.


[Закрыть]. Еще до смерти Григория члены Священной коллегии, обеспокоенные реакцией принимающего их города на исход папских выборов, приняли меры предосторожности для защиты себя и своего имущества. "Поскольку кардиналы, особенно французы, чувствовали себя несколько неспокойно, они распорядились, чтобы все их личное имущество, особенно деньги, книги, драгоценности и все другие движимые вещи, были перевезены в замок Святого Ангела, как только Григорий умрет"[364]364
  Ullmann, The Origins of the Great Schism, p. 12.


[Закрыть], – сообщается в официальном церковном меморандуме того времени.

Папа скончался 27 марта 1378 года, и на следующий день во время церемонии погребения в церкви Санта-Мария-Нова сенатор Рима "и другие должностные лица подошли к ним [кардиналам] и смиренно и вежливо изложили просьбу о том, чтобы был избран достойный человек из итальянского народа… Эта просьба была повторена ими в последующие дни, когда они изложили свои причины: римский собор… сильно пострадал из-за долгого отсутствия Папы; кроме того, состояние самого города Рима было критическим и близким к краху… Единственным способом исправить такое положение дел было избрание Папы-римлянина и, кроме того, чтобы сами кардиналы проживали в Риме и не презирали город, как до сих пор"[365]365
  Ibid.


[Закрыть]. Жители Рима не были столь вежливы и 7 апреля, как только кардиналы собрались на конклав, перед дверями дворца собралась разъяренная толпа и начала скандировать: "Нам нужен Папа-римлянин!"[366]366
  Ibid., p. 16.


[Закрыть], а иногда, для острастки, "Давайте убьем их!"[367]367
  Ibid., p. 36.


[Закрыть].

Сложность выбора усугублялась тем, что одиннадцать французских кардиналов, хотя и имели решающее большинство над своими четырьмя итальянскими коллегами (шестнадцатый кардинал, испанец по происхождению, последовательно, голосовал с французами), были разделены между собой по региональному признаку на две партии: лимузенскую и галльскую. Лимузенская партия состояла из кардиналов Лиможа, Эгрефёя, Пуатье, Мармутье и Вернье. Галльская, или французская, партия объединяла остальных французских кардиналов и одного испанца. Последние четыре Папы были выходцами из лимузенской партии. Еще до того, как Григорий умер, а выборщики уединились в конклаве, лимузенцы называли кардиналов Пуатье и Вернье в качестве возможных кандидатов.

Но галльская партия под руководством Роберта Женевского (который жаждал папской тиары для себя) была так же решительно настроена на то, что новый Папа должен быть из их числа, и отвергла кандидатов соперников. "Французы решительно заявили, что никогда не согласятся на такое избрание: лимузенцы не должны думать, что они взяли папство в аренду, потому что последние четыре Папы были их национальности"[368]368
  Ibid., p. 16.


[Закрыть], – сообщалось в официальном церковном меморандуме об этих слушаниях. Итальянские кардиналы, конечно, хотели Папу-итальянца, но из четырех человек, двое римлян, кардинал Орсини и кардинал Святого Петра, были признаны слишком молодым и слишком старым, соответственно, для этой должности, а два других кардинала были объявлены неподходящими, поскольку представляли Флоренцию и Милан, города, выступившие против Григория в недавней войне.

Оказавшись в тупике, кардиналы стали искать компромиссного кандидата, который был бы приемлем для большинства избирателей и чья квалификация удовлетворяла бы главному требованию, с которым они столкнулись: если кардиналы не хотели быть разорванными на куски толпой, новый понтифик должен был быть кем-то из итальянцев. И даже это было рискованно, поскольку разгневанные горожане требовали именно Папу-римлянина, но кардиналы решили, что не стоит идти у толпы на поводу. Как отметил кардинал Лиможский, "народ просил римлянина, поэтому он не может быть римлянином"[369]369
  Ibid., p. 17.


[Закрыть].

В этих затруднительных условиях кардиналы смогли найти только одного человека, который, по их мнению, подходил для этой должности и для защиты их собственных интересов – архиепископа Бари. Неаполитанец по происхождению, архиепископ был карьерным администратором, много лет прослужившим при папском дворе в Авиньоне, и поэтому был знаком как с бюрократическими делами Церкви, так и с привычками и привилегиями Священной коллегии. Привыкшие иметь дело с архиепископом находившимся в подчиненном положении, кардиналы нашли его весьма компетентным, но кротким и угодливым, что отвечало их целям, но лучше всего было то, что "долгое пребывание в Авиньоне дало ему возможность приобрести французские манеры, и узы с равной силой связывающие его и с Италией и Францией"[370]370
  Pastor, The History of the Popes from the Close of the Middle Ages, vol. 1, p. 118.


[Закрыть].

Выбор неаполитанца не был случайным. Кардиналы прекрасно понимали, насколько важна для Святого престола поддержка Иоанны. Пребывание папства в Италии было бы просто невозможно без ее благосклонности, которая принимала осязаемую форму в виде неаполитанских денег, войск и дипломатов. "По происхождению он принадлежал к Неаполитанскому королевству, которым сейчас правила королева Иоанна, государыня очень набожная и преданная Церкви"[371]371
  Ullmann, The Origins of the Great Schism, p. 16.


[Закрыть], – гласил официальный меморандум, освящающий эти события. Выбирая архиепископа Бари, Священная коллегия делала попытку продолжить партнерство с Неаполем, которое оказалось столь выгодным для Церкви во время правления двух предыдущих Пап. Однако в данном случае стремление к сотрудничеству с Неаполем было остро необходимым и выходило за рамки обычной политики. Кто-то должен был противостоять буйной римской толпе, когда она узнает, что кардиналы все-таки избрали не римлянина, и, выбрав архиепископа Бари, выборщики более или менее гарантировали себе, что этот человек будет самым могущественным государем в регионе.

Поэтому, хотя он ни в коем случае не был изначальным претендентом и никогда бы даже не рассматривался этом в качестве, если бы выборы проходили в Авиньоне, 8 апреля 1378 года архиепископ Бари был избран Папой большинством в две трети голосов. Быстрота его избрания – кардиналы собрались на конклав только за день до этого – свидетельствует о том, что этот компромисс был обговорен заранее, за несколько недель до смерти Григория. "В Риме было общеизвестно, что еще до того, как кардиналы приступили к выборам, они имели в виду архиепископа Бари как будущего Папу", – отмечалось в официальном меморандуме[372]372
  Ibid.


[Закрыть].

Тем не менее кардиналы, зная об угрожающем настроении толпы, отнюдь не стремились сразу же сообщить городу о своем решении и отложили объявление до окончания обеда, что дало им время перенести ценную утварь, использовавшуюся во время трапезы, в более надежное место. Однако, когда двери дворца были отперты, чтобы все это вынести, возбужденная толпа хлынула внутрь. Испугавшись, члены Священной коллегии убедили пожилого кардинала Святого Петра, римлянина, притвориться новым Папой, чтобы отвлечь внимание, надеясь, что это позволит остальным кардиналам спастись. Затея удалась: "Он [кардинал Святого Петра] был посажен на папский трон и облачен в папскую митру и одежды. Дверь конклава была открыта, и через нее вошла огромная толпа людей. Веря, что он законный Папа, они воздали ему почести. Кардиналы же,  под прикрытием всеобщей суматохи, один за другим из дворца исчезли"[373]373
  Ibid., pp. 19–20.


[Закрыть].

Как только выборщики оказались в безопасности и надежно забаррикадировались в своих укрепленных замках, кардинал Святого Петра сообщил толпе, что Папой стал не он, а архиепископ Бари. Возможно, потому, что эту новость сообщил их соотечественник, толпа смирилась с этим решением и затихла (хотя, по словам епископа Марсельского Священная коллегия лишилась драгоценной столовой посуды, к тому же толпа "нанесла большой ущерб папским продовольственным складам"[374]374
  Ibid., p. 33.


[Закрыть] и особенно, как сообщалось, винному погребу). В конце концов архиепископ Бари, который, опасаясь за свою жизнь, прятался в запертой комнате, вышел к народу, а городские власти были поставлены в известность, что избрание состоялось. Узнав, что Папой выбран итальянец, городское правительство результат одобрило. На следующий день, заручившись защитой сенатора Рима, все кардиналы вновь явились во дворец, пропели Te Deum, облачили архиепископа в папскую мантию и официально возвели на трон нового Папу, который принял имя Урбан VI.

Испытания для конклава благополучно завершились, и кардиналы, должно быть, поздравили себя с удачным выбором. Прикрываясь избранием итальянца, они на самом деле выбрали кого-то настолько близкого к французам, насколько это вообще было возможно, кого-то, кто не родившись во Франции, понимал их происхождение и высокое положение, и кто в течение многих лет играл по тем же правилам, что и они. Более того, возвысив архиепископа до такой чести, на которую он не мог рассчитывать ни при каком другом раскладе, они могли быть уверены в его пожизненной благодарности и соответствующей заботе. Они считали, что новый Папа был их собственностью.

Только вот не был.

* * *

Но поначалу не было и намека на проблемы. Жители Неаполя, гордые тем, что один из их соотечественников был возведен на высший пост в христианском мире, устроили праздник, осветив столицу, в честь нового Папы, кострами и факелами. Не менее довольная Иоанна сразу же отправила Оттона Брауншвейгского во главе королевского посольства в Рим, чтобы сообщить о своей личной радости и принести официальные поздравления. То, что королева Неаполя была лично знакома с Папой, подтверждается письмом, написанным через четыре дня после папских выборов послом Мантуи, очевидцем событий в Риме, в котором он сообщал, что Урбан VI "находится в очень дружеских отношениях с королевой Неаполя"[375]375
  Pastor, The History of the Popes from the Close of the Middle Ages, vol. 1, p. 121.


[Закрыть]. Это наблюдение подтверждается большим количеством придворных Иоанны, которые впоследствии получили назначения при папском дворе – не только Спинелли, который был личным советником Папы, но и, согласно письму от 10 мая, некоторые из ее самых важных и близких вассалов, такие как Никколо Орсини и Томмазо Сансеверино, которые стали великим маршалом и сенатором Рима соответственно. Другие неаполитанцы из числа приближенных королевы также были приняты на влиятельные должности в личном хозяйстве Урбана и в папском казначействе.

Но вскоре переменчивый и крайне неприятный характер нового Папы начал давать о себе знать, и  кардиналы начали понимать, что на должность, которая требовала тонкости, изощренности и дипломатичности, они поставили грубого, одержимого, властного политического неофита, склонного к бессвязным бредням и буйству. Урбан VI "считается, как большинством современных хроник, так и большинством позднейших историков, одним из самых склонных к произволу и, по сути, безумных из всех Пап… обычно даже его защитники описывают его как капризного, вероломного, лживого, недоверчивого, непотичного и мстительного"[376]376
  Percy, "Review of La politica napoletana di Urbano VI by Salvatore Fodale", pp. 740–741.


[Закрыть]. По всей видимости, за годы своего смиренного раболепства в Авиньоне новый Папа тихо вынашивал ряд претензий к своим работодателям, в основном направленных против притязаний и роскошного образ жизни членов Курии. Теперь в нем вспыхнуло праведное негодование и горячее желание реформировать то, что он считал порочным стилем жизни, причем в основном это было направлено против кардиналов. Так, например, во время консистории Папа так разгневался на кардинала Лиможского, что набросился на ничего не подозревавшего прелата и повалил бы его на пол и если бы не вмешался Роберт Женевский, быстро вставший между ними и обратившийся к Папе со словами: "Святой отец, что вы делаете?"[377]377
  Ullmann, The Origins of the Great Schism, p. 46.


[Закрыть] Урбан особенно выделял кардинала Амьенского, который отсутствовал в Риме во время смерти Григория и поэтому не участвовал в выборах, как объект для оскорблений, неоднократно обвиняя его в получении взяток и замыслах измены. Кардинал Амьенский, чья родовитость была намного выше, чем у нового понтифика, ответил на это: "Я не могу ответить Вам сейчас, когда Вы Папа; но если бы Вы все еще были мелким архиепископом Бари, кем Вы были всего несколько дней назад, я бы сказал, что этот архиепископ встал мне поперек горла"[378]378
  Ibid., p. 47.


[Закрыть]. Когда кардинал Миланский, ранее очень уважаемый доктор канонического права Неаполитанского университета и один из самых мягких и разумных членов Священной коллегии, возразил против одного из заявлений Урбана, спокойно объяснив: "Святой отец, отлучение не может быть законно наложено, если вы заранее не предупредили виновного трижды"[379]379
  Ibid., p. 48.


[Закрыть], Урбан прокричал в ответ: "Я могу сделать все – и поэтому я сделаю это".

Провокационное поведение Урбана выходило далеко за рамки его отношений с папским двором. В ходе одного из проявлений грубости, подчеркивающей глубину невежества Папы или, возможно, просто его сознательное неприятие политических реалий, Урбан нанес оскорбление Оттону Брауншвейгскому, а также всей неаполитанской делегации, присланной Иоанной поздравить его с восшествием на папский престол. Герцог, как и подобает его статусу супруга королевы Неаполя, был удостоен высокой чести виночерпия на первой встрече с новым Папой – должности, требующей, чтобы он приклонил колено, поднося понтифику вино. Урбан намеренно игнорировал его, заставляя Оттона оставаться в этой унизительной позе, тщетно пытаясь подать Папе вино на глазах у всего собрания, пока наконец не вмешался один из кардиналов, сказав: "Ваше Святейшество, пора пить"[380]380
  Curtayne, Saint Catherine of Siena, p. 159.


[Закрыть]. Когда Оттон, вместе со Спинелли, позже подали Папе прошение королевы, в котором она просила дать ей отсрочку для сбора ежегодной дани (поскольку в предыдущем году она так много пожертвовала Григорию на военные нужды), Урбан обрушил свой гнев и на Иоанну. Как пишет один из хронистов, Папа не только отклонил ее просьбу, но и "пригрозил использовать свою власть над ней, поместить ее в женский монастырь и конфисковать все ее имущество"[381]381
  Ullmann, The Origins of the Great Schism, p. 49.


[Закрыть]. Эта угроза была повторена на последующей аудиенции с Оттоном и другими неаполитанскими представителями, на которой Урбан сообщил герцогу Брауншвейгскому, что женщина не должна править Неаполитанским королевством, и что он намерен свергнуть Иоанну и передать ее королевство сыну короля Франции или, возможно, собственному племяннику, которого Роберт Женевский позже назвал "совершенно никчемным и безнравственным человеком"[382]382
  Ibid., p. 96. См. также Pastor, The History of the Popes from the Close of the Middle Ages, vol. 1, p. 136.


[Закрыть]. Урбан мог бесконечно бороться с грехом симонии, но непотизм был совсем другим делом. "Чтобы ослабить эффект от этой шокирующей новости на посольство, прибывшее поздравить его, Папа предложил королеве уйти в женский монастырь добровольно"[383]383
  Ullmann, The Origins of the Great Schism, p. 49.


[Закрыть].