Текст книги "Жуков. Маршал на белом коне"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 48 страниц)

Жуков негодовал. Прочитав «рекомендации» специальной комиссии и рецензии научных экспертов и консультантов, он несколько дней не находил себе места. Анна Миркина вспоминала: «То, что предлагалось сделать, в некоторых случаях было прямым искажением истории».

Издательство тоже пребывало в панике. Уже подписаны договоры с зарубежными издателями, определены сроки… Директор АПН и талантливый журналист Вадим Комолов переговорил с Жуковым и, видя, что маршал не хочет уступать некоторых позиций, которые и для него, и для ЦК были принципиальными, взял инициативу на себя. Некоторые абзацы он просто-напросто переписал, сделал их более партийными. Подключил и других «доводчиков». И вскоре доведённую таким образом рукопись повторно представили на суд комиссии.

Это был второй круг ада…

Некоторые авторские варианты дочери маршала Марии Георгиевне удалось восстановить по рукописям отца только при подготовке 12-го и последующих изданий «Воспоминаний и размышлений».

«Практически работа строилась так, – вспоминала Анна Миркина, – замечания рецензентов сообщались автору, он делал свои заключения, они направлялись В. Г. Комолову, шёл совместный поиск приемлемых решений».

«Уважаемый Вадим Герасимович!

Посылаю отработанные главы XI–XV, XIII, XIX. Всего 7 глав, которые были просмотрены т. Жилиным (в то время начальник Института военной истории. – С. М.). Все его замечания мною в основном приняты, за исключением для меня непонятных (глава XI) и необоснованных. В этих его замечаниях он должен, прежде всего, сам разобраться… 14 октября 1967 года. Г. Жуков».

Постепенно правка рукописи Жукова увлекла. Он увидел возможности усилить книгу новыми фактами и документами.

Анна Миркина ездила по архивам и библиотекам, добывала нужные книги и документы. Летом 1966 года поехала на родину маршала. Надо было найти некоторые документы, касающиеся Стрел ковки и её обитателей, кое-что уточнить. В книге «Вторая победа маршала Жукова» она рассказывала о той поездке: «День выдался неудачный, пошёл дождь, и в Стрелковку из Угодского Завода мы с сопровождающим товарищем из исполкома приехали насквозь промокшими. Хлюпали по ужасающей грязи – ни мощёных дорог, ни асфальта, разумеется, не было. И, в общем, не было и самой деревни, той большой, густо населённой Стрелковки, которая, соединяясь через овраг с соседней Огубью, образовывала как бы одну большую деревню, как отложилось в моей памяти.

Немцы сожгли обе деревни, и остались отдельные разрозненные обветшалые избы, поломанные изгороди, поваленный колодец…

Так больно стало на душе!

– Что же вы не отстраиваете деревню? – спросила у спутника.

– Да куда её отстраивать? Средств нет, да и зачем? Снесём и эти дома и построим свиноферму.

– Почему же именно свиноферму? А история вас не волнует? Здесь же родина маршала Жукова!

– Свиноферму потому, что земля у нас неважная, урожайность зерновых слабая. А история? Вы же знаете, как обстоит вопрос с Жуковым… Никто его не реабилитировал и вряд ли это будет…

– Обязательно будет!

Всё во мне клокотало! Такое равнодушие у земляка! Просто не хотелось в это верить.

О своём визите в Стрелковку и разговоре с местным руководителем я Георгию Константиновичу не рассказала».

Но Жуков и сам знал многое. И всё прощал землякам. Забитым, затурканным властью и нищетой… Когда приезжал на родину, кабинеты местных партийных и советских руководителей словно вымирали. Правда, когда книга вышла, всё изменилось. Она всколыхнула любовь и интерес к Маршалу Победы не только в стране, но и во всём мире. Власть не могла не считаться с этим. Опала, все запреты и ограничения, которыми власть опутывала самого славного из своих полководцев, исчезли, как нелепый морок.

Книга шла к читателю долго – три года. Полосу заграждения для неё выстроили довольно искусную. Одним из непременных условий специальной комиссии было обязательное редактирование рукописи военным историком. Это называлось спецредактированием. Долго не могли найти такого человека. Все, к кому обращалось издательство, отказывались сразу, как только узнавали, на чью рукопись их приглашают. Боялись за свои генеральские, полковничьи и подполковничьи погоны, за кандидатские и докторские звания. Жуков, видя, что сроки необъяснимо затягиваются, злился. Здоровье уходило. Летом 1967 года он перенёс повторный инфаркт. Как и первый, он прошёл без осложнений. Сильный организм и воля помогли быстро вернуться к полноценной жизни.

На пути к типографии рукопись потеряла более ста страниц. Купюры, конечно же, компенсировались новыми вставками и «доводками». Но количество не всегда переходит в качество. Жуков вынужден был что-то уступать, идти на компромисс. Иначе свою книгу он так и не увидел бы изданной при жизни.

Анна Миркина вспоминала, что иногда ему привозили какие-то возражения или предложения по изменениям в тексте. Жуков внимательно вчитывался в поправки и говорил: «Хорошо, я подумаю». Когда на следующий день она приезжала на дачу, Жуков встречал её в кабинете с вчерашним листом в руках и, не здороваясь, издали бросал: «Нет!»

В январе 1968 года он перенёс тяжелейший инсульт с поражением органов движения, речи, воспалением тройничного нерва. Последний недуг, воспаление, мучил его до конца жизни. Речь вернулась скоро. Память тоже. Но ходить самостоятельно долго не мог.

Лечил Жукова академик Е. И. Чазов. Из Японии был приглашён крупный специалист по иглоукалыванию. Теперь дни и ночи были подчинены спасению жизни. А он продолжал думать о рукописи, всё ещё незавершённой.

Летом Жуков поправлял здоровье и отдыхал в «Барвихе». А издательству необходимо было срочно завизировать в ЦК несколько глав. Изувеченные цензорами главы принесли маршалу. Он внёс правку и передал редактору.

Мемуары Жукова теперь читал Л. И. Брежнев. Они ему понравились. Брежнев мгновенно понял, что это будет книга колоссальной популярности.

В издательство позвонили, сообщили, что всё хорошо, но необходим ещё один, последний штрих, который решит всё: автор должен упомянуть в книге начальника политотдела 18-й армии полковника Л. И. Брежнева…

«Доводчики» тоже были в ужасе. Как? С какой стати здесь Брежнев? Они и не встречались на фронте… Но кто-то из редакторов среди копий архивных документов нашёл упоминание о том, что 18 апреля 1943 года маршал Жуков вместе с наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым, командующим ВВС А. А. Новиковым и представителем Генштаба генералом С. М. Штеменко прибыл в штаб 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, «чтобы на месте изучить обстановку перед готовящейся операцией». Тут же подготовили вариант правки. Дописали всего три строки – о том, что, мол, маршал приехал посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии…

«Поправку» повёз Жукову исполнительный и безотказный Иван Прядухин. Анна Миркина ехать к Жукову и согласовывать новую поправку вначале наотрез отказалась. Ночью ей позвонил Вадим Комолов и приказал немедленно отправиться в Сосновку и привезти согласованную поправку, так как «завтра утром САМ будет лично смотреть рукопись…». Бедная Миркина не знала, что ей делать. Машина за ней уже была выслана. Делать нечего, позвонила в Сосновку. Трубку сняла Галина Александровна.

«Вхожу в дом, – вспоминала Анна Миркина. – Георгий Константинович, как обычно, сидит в своём кресле в синем домашнем сюртуке, застёгнутом на все пуговицы, перед ним – рукопись, открытая на пресловутой странице с приколотой скрепками вставкой.

Длительное молчание.

– Георгий Константинович! Нет выхода. Они ни за что не пропустят книгу без этой вставки!

Галина Александровна горячо меня поддерживает:

– Георгий, ты подумай, такой труд затрачен! Всё это для истории, для будущих поколений, чтобы знали правду о войне!

Маршал ничего не отвечает. Долго молчит. Потом молча берёт фломастер.

– Умный поймёт! – с раздражением произносит он и подписывает вёрстку.

Стараясь не смотреть ему в глаза, низко опустив голову, забираю рукопись и вместе с Галиной Александровной выхожу в прихожую».

В 12.00 следующего дня в кабинете директора издательства АПН раздался звонок. Звонили из ЦК: Леонид Ильич прочитал рукопись, она ему понравилась, можете запускать в производство, советским людям, особенно ветеранам войны и молодёжи, книга эта очень нужна…

Первый тираж – 100 тысяч экземпляров – отпечатала типография «Правда».

Сигнальный экземпляр в Сосновку привезла Анна Миркина. Там уже были Элла Георгиевна с мужем Виктором Александровичем Ерохиным, Комолов, фотокорреспонденты некоторых центральных газет.

Жуков взял книгу в руки, поставил её на стол, долго молча смотрел на неё…

Буквально через несколько дней книга вышла в Югославии.

В книжные магазины страны «Воспоминания и размышления» поступили в апреле 1969 года. К Дому книги на Новом Арбате очередь занимали от кинотеатра «Октябрь». В магазине «Книжный мир», где теперь «Библио-Глобус», толпа поднажала на двери так, что посыпались витрины и пришлось вызывать конную милицию для наведения порядка.

Письма, хлынувшие в адрес издательства от благодарных читателей, в Сосновку возили в больших крафтовых мешках. Среди них были такие, которые стали прекрасным материалом для будущих переизданий и дополнений.

В издательстве тем временем трудились как пчёлки переводчики. Переводы на английский, немецкий, французский, испанский и арабский языки были осуществлены в АПН. Поскольку школа перевода в стране тогда была высочайшего уровня, иностранные издатели и читатели получили весьма качественные тексты.

За рубежом книга сразу вошла в каталог бестселлеров и имела устойчивый коммерческий успех.

На суперобложке западногерманского издательства DFA (Штутгарт) крупным красным шрифтом было набрано: «ОДИН ИЗ ВЕЛИЧАЙШИХ ДОКУМЕНТОВ НАШЕЙ ЭПОХИ».

Во всех крупнейших газетах и журналах появились рецензии. На выход мемуаров одного из величайших полководцев Второй мировой войны откликнулись известные историки, военные публицисты, политики, читатели, люди, пережившие фашизм. Многие из них с благодарностью вспоминали русского солдата, принёсшего им освобождение.

В Советском Союзе несколько месяцев стояла гробовая тишина. И только осенью в журнале «Коммунист» появилась обширная рецензия маршала Василевского.

Самый верный и глубокий по смыслу отзыв на «Воспоминания и размышления» дал Михаил Шолохов. Назвав Жукова великим полководцем суворовской школы, Шолохов заметил: «Он понимал, что на плечи солдата легла самая нелёгкая часть ратного подвига. Думаю, поэтому его воспоминания и пользуются такой любовью. Писателям-профессионалам иной раз нелегко тягаться с такой литературой. Это – свидетельство очевидцев и участников событий».

Глава сорок восьмая
Последние дни

«Это был уже взгляд за ту черту; которая живых отделяет от мёртвых».

Когда Марию Георгиевну однажды спросили о том, как она относится к той возне вокруг имени её отца и упрёкам, что, мол, Жуков и не так воевал, и солдат не жалел, и к славе по трупам шёл, она задумалась и вдруг ответила словами Иоанна Восторгова, проповедника и миссионера, расстрелянного в 1918 году: «Клевета норовит прилепиться чаще всего к той области, где человек наиболее безукоризненно себя проявляет».

Пожалуй, что так. Совсем недавно, перечитывая подаренную Марией Георгиевной книгу об отце, я нашёл это место и снова внутренне согласился с точностью определения.

«Его не стало, когда мне было семнадцать лет, – написала в своей книге «Маршал Жуков – мой отец» Мария Георгиевна Жукова. – Когда он был рядом, трудно было представить себе, что он может умереть. Он уже долго болел – с декабря месяца 1973 года, сразу после 40-го дня по смерти мамы попал в кремлёвскую больницу. Я регулярно бывала у него, состояние его было всё это время примерно одинаковым, довольно тяжёлым. Свидания наши были короткими: отцу трудно было говорить».

«Вспоминаю слова бабушки: “Папа с такой тоской смотрел на тебя”».

Его подкосила ранняя смерть любимой жены – Галины Александровны, Галюши, как он её называл.

Порученец Иван Прядухин, долгие годы наблюдавший их взаимоотношения, говорил: «Такой любви можно только позавидовать».

И им, конечно же, завидовали. Особенно ему. Всё у него в жизни получалось. Наследник здоровых народных кровей, лихой кавалерист, он всегда умел схватить жизнь под уздцы. Вскоре после знакомства Жукова с Галиной Александровной, когда пошли слухи и разговоры и молва донеслась до Кремля, в штаб округа позвонил Сталин: «Зачем я вас, товарищ Жуков, послал на Урал?» – «Командовать округом, товарищ Сталин». – «Вот и командуйте! А вы чёрт знает чем занимаетесь!..» – И бросил трубку.

Позже бедная Александра Диевна, терзаемая изменой мужа, через свою подругу Нину Петровну Хрущёву обратилась к первому секретарю ЦК КПСС с жалобой на семейные неурядицы. «А ты живи, как все, – сказал Хрущёв Жукову. – Живи с семьёй и люби, кого хочешь, на стороне». – «Нет, – сказал Жуков. – Двойной жизнью жить не буду. Я отдал своей прежней семье всё, что мог. Мои дети имеют своих детей. А у меня родилась дочь, и я обязан поставить её на ноги». – «Ну, смотри, – сказал Хрущёв, – ты рискуешь партбилетом».

Галина Александровна была ровесницей его старшей дочери Эры. Они и подружились потом. Добрая и сердечная Эра часто приходила к ней в госпиталь, когда была сделана операция и обнаружены раковые метастазы. Поддерживала Галину Александровну как могла, утешала, часами беседовала с больной.

Когда жены не стало, Жуков осиротел. Подолгу стоял у её портрета. Всматривался в любимые черты. Это был уже взгляд за ту черту, которая живых отделяет от мёртвых.

Жалел дочь. За жизнь он цеплялся только ради неё. Как-то в разговоре о детях сказал:

– Хочу, чтобы Машенька выросла такой же образованной и скромной, как Эра и Элла.

Он уже не хотел ни славы, ни почестей. Земное отдалялось.

Для Кремля, похоже, он до самых последних дней был проблемой, обузой. Этаким скалообразным камнем преткновения. Пока он был жив, Брежневу не осмеливались повесить на грудь орден «Победа».

Когда здоровье позволяло работать, Жуков сразу брался за рукопись, которую редакторы усиленно готовили для второго издания.

В новое издание Жуков ввёл несколько новых глав, выправил и значительно дополнил старые. Но двухтомник автор в руках подержать не успел. Второе издание «Воспоминаний и размышлений» вышло уже после его смерти.

Во время работы над вторым изданием в редакционном коллективе появился историк-консультант, кандидат исторических наук – полковник Е. Н. Цветаев. С выходом книги Маршала Победы рухнула стена запрета на Жукова. Власти вынуждены были считаться с обстоятельствами.

В октябре 1972 года Жуков передал в издательство выправленный вариант нового издания. Полковник Цветаев прочитал рукопись и предложил проект её улучшения – усиления её научной составляющей. В основу были положены 14 вопросов-пунктов.

Жуков, в свою очередь, прочитал их и ответил принципиальным письмом:

«Ознакомившись с предложениями, считаю уместным сделать некоторые замечания.

1. Моя книга “Воспоминания и размышления” написана в плане личных воспоминаний и размышлений над ними. Рассчитана она на широкого читателя. В проекте главы “Ставка ВГК” я также придерживался этой же цели.

Раскрывать работу Ставки ВГК в большом объёме считаю нецелесообразным. Предложение собрать из других глав материал об отдельных элементах работы Ставки ВГК, безусловно, заманчиво, и оно обогатит главу, но в то же время серьёзно обеднит остальные главы. Поэтому делать этого не следует.

2. В пункте втором: предлагается шире раскрыть вопросы работы Ставки в их исторической последовательности. Этого делать в моей книге не следует. Как работала Ставка в начале войны, когда председателем её был С. К. Тимошенко, вполне достаточно рассказано в главе “Начало войны”. Критика принятых и непринятых решений также дана в этой главе. Специального решения Ставки на стратегическую оборону не было. Она сложилась в результате неблагоприятной для нас обстановки на всех оперативно-стратегических направлениях. Процесс принятия решений Ставки одинаковым не был. Каждое её решение вытекало из сложившейся обстановки и наших возможностей.

Я не возражаю, если это будет дано дополнительно, с приведением интересных исторических документов.

В третьем пункте предлагается разработать вопрос о предвидении.

Я лично по состоянию здоровья разработать более детально, чем дано в книге, сейчас не могу.

21.11.73.

Жуков».

На остальные вопросы он ответил своими пометками на полях рукописи.

К примеру, на предложение в пункте 4-м «шире осветить проблему научного предвидения» кратко и недвусмысленно отреагировал ремаркой: «Я не пишу научный трактат».

Однако предложения научного консультанта заставили Жукова вновь перечитать текст и внести существенную редактуру и дополнения в те главы, которые полковник Цветаев трогать не хотел.

Размышляя о просчётах немецкого командования, он написал: «Если рассматривать гитлеровский план “Барбаросса” с военной точки зрения, надо сказать, что он построен на шаблоне, без учёта трудностей, с которыми пришлось столкнуться немецко-фашистским войскам, вследствие чего с первых дней война пошла иначе, чем рассчитывало германское командование. В результате в 1941 году, понеся трудновосполнимые потери, немецко-фашистские войска не достигли ни одной стратегической цели, а в 1942 году гитлеровское командование по своим силам не могло уже вести крупные операции на всех стратегически важных направлениях. Пришлось ограничиться наступлением на юге нашей страны, с целью выйти на Волгу и отрезать от страны Кавказ и Закавказье».

Из этого письма можно сделать несколько выводов.

Первый: автор не хотел впускать в свои мемуары излишнюю научную чопорность, чтобы обилием архивных сведений не погубить теплоты человеческого документа.

Второй: отмёл принцип – разложить всё по полочкам. Что тоже придало бы книге пресноватый привкус казёнщины.

Третий, самый главный: автор не хотел разрушать жанра действительных воспоминаний и размышлений.

Двадцать третьего апреля 1974 года Жуков подписал вёрстку и макет второго издания.

Восемнадцатого июня того же 1974 года его не стало.

Он пережил свою жену всего на полгода.

Последние полтора года он сильно страдал. Галина Александровна сокрушалась по поводу резкого ухудшения его здоровья после инсульта. Но ушла раньше.

На консилиум в Сосновку приехали лучшие врачи мира. Проводил консилиум академик Е. И. Чазов. Были известные специалисты из Франции. Уже ничего сделать они не могли. Свеча догорела…

Из воспоминаний Марии Георгиевны: «Потом наступили долгие дни неизвестности – отец был уже без сознания. Могучий организм боролся со смертью. Один раз меня пустили в его палату, и мне стало страшно. Только бегущая светлая точка на экране показывала, что он ещё жив… Через некоторое время я вышла в тёмный коридор, сняла белый халат. Ничего не видя вокруг, спустилась на лифте и вышла на улицу Грановского. Тогда я ещё не представляла, что всего несколько часов отделяют меня от звонка медсестры по телефону: “Георгий Константинович умер” 18 июня 1974 года, в 14 часов 35 минут остановилось его сердце. В свидетельстве о смерти написали вместо “сердечная недостаточность” “недостаточность сердца”…»

По воспоминаниям Эллы Георгиевны, на лице отца в момент, когда подняли простыню, они увидели печать страданий. «Кажется, что он ещё чувствует боль», – написала она потом в своих воспоминаниях.

Лишь на третий день в газетах появилось сообщение о смерти Жукова.

Дети ждали решения власти о похоронах. Жуков просил похоронить его на родине, рядом с отцом. Но в ЦК решили иначе – кремировать.

Прощание с телом проходило в Центральном доме Советской армии. Люди шли со всей Москвы, ехали из других городов и областей. Фронтовики пришли в форме времён войны.

На второй день прощания семнадцатилетнюю Марию Георгиевну и её бабушку Клавдию Евгеньевну неожиданно вызвали в Сосновку – поступило распоряжение срочно освободить дачу. Так и не дали младшей дочери проститься с отцом перед тем, как тело его увезли в крематорий.

Анна Миркина вспоминала: «Двери зала внезапно закрылись, доступ народа прекратился, и в зал вошли члены Политбюро во главе с Л. И. Брежневым. Подойдя к первому ряду, Леонид Ильич каждому лично пожал руку, выразил глубокое соболезнование и… прослезился».

Через полчаса, вместе со всеми, дочери маршала узнали от распорядителя, что тело отца будет кремировано.

Москвичи, заполнившие тротуары вдоль улиц, по которым двигался траурный кортеж, запомнили одинокую фигуру безногого инвалида в матросской форме. Он выехал на своей убогой самодельной тачке на подшипниках за линию оцепления и плакал, мотая головой и вытирая лицо бескозыркой.