Текст книги "Жуков. Маршал на белом коне"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 48 страниц)

Бучина арестовали весной 1950 года. Во время ареста сотрудники МГБ тщательно обыскивали комнату. При обыске нашли комсомольский билет. В билет была вложена фронтовая фотокарточка Жукова. Старший группы швырнул карточку на пол, заорал:

– Что ты эту дрянь держишь! Что он тебе, отец?!

Через несколько часов Бучина уже допрашивали во внутренней тюрьме на Лубянке.

Из воспоминаний Александра Бучина: «Первые месяцы во внутренней тюрьме – кошмар. Прежде всего, психологически. Хотя я, работая у Г. К. Жукова, нагляделся на чекистов и не был восторге от них, всё же, как у каждого советского человека, у меня было представление о них как о борцах с “врагами”, людях, занятых опасным делом, идеалистах. Впервые мне пришлось столкнуться с ними в их логовище – на Лубянке, и я пришёл в неописуемый ужас. Вместо романтиков я увидел обыкновенных тупых мерзавцев.

Я проходил по следственной части по особо важным делам МГБ СССР. Следователи полковник Герасимов, затем подполковник Мотавкин взялись за меня всерьёз и, конечно, поставили на “конвейер” Практически мне очень долго не давали спать. На допрос вызывали вскоре после 22.30, то есть после отбоя. Только лёг, как надзиратели, или лучше именовать их уместным словечком вертухаи, поднимали и вели на допрос. Нередко по дороге запирали в бокс на несколько часов, глубокой ночью вводили в кабинет зевающего следователя, который, чтобы разогнать сон, орал, грозился и вёл безумные речи. Иной раз казалось, что ты в доме умалишённых. В камеру отводили около 6 утра, а в 6 подъём, и уж спать днём не дадут…

Довольно быстро с пугающей отчётливостью вырисовывалось – шпионаж и прочее[194]194
  А. Н. Бучина допрашивали о разговорах с сыном Эйзенхауэра, а также бывшим военным атташе США в СССР Файнмонвилем, которых приходилось возить личному водителю Г. К. Жукова.


[Закрыть], предъявленное мне, по всей вероятности, разминка, разгон следствия перед выполнением основной задачи, поставленной перед этими негодяями, – заставить меня очернить Георгия Константиновича Жукова. Соразмерно величине задачи постепенно претерпели изменение методы следствия. Подполковник Мотавкин популярно объяснил, что режим внутренней тюрьмы, уже доведший меня до умопомрачения, – санаторий. Упорствующих, закоренелых преступников, к которым отношусь я, отправляют в тюрьму в Лефортово и там с ними “говорят как следует” Хочешь жить, признавайся, пока в “санатории”, в противном случае…

Мотавкин заключил: незачем защищать Жукова, у МГБ о нём своё нелестное мнение. “Твой Жуков, – распаляясь, внушал мне подполковник, – моська, а Сталин слон” Поможешь следствию изобличить Жукова, тебе будет хорошо, испортишь с нами отношения, пеняй на себя. Все эти светлые мысли, конечно, оформлялись в иных выражениях. Шла сплошная матерщина, висел густой, отвратительный мат. Как последний аргумент – если будешь упорствовать, раздавят как “козявку”».

Стоит обратить внимание на реплику подполковника Мотавкина по поводу моськи и слона. Значит, в напряжённой атмосфере тех лет существовали мысли-опасения о противостоянии на уровне Сталин – Жуков. Хотя, конечно же, фигуры несопоставимые. Однако что-то же напугало Сталина, что он открыл охоту на маршала. И затягивали это дело не случайно – из «оперативных соображений», по «специальному указанию», «держать и не заканчивать». Чтобы человек постоянно висел на крючке и чувствовал это каждый час, каждый миг, затылком, кожей спины…

Глава сорок вторая
Далеко от столицы

«Здесь почти ничто не напоминало о той тягостной атмосфере, которая окружала его в Москве…»

Показания адъютанта Сёмочкина ударили Жукову в самое сердце. В январе 1948 года у маршала случился первый инфаркт. Его уложили в кремлёвскую больницу. К счастью, всё обошлось без осложнений. Организм был ещё крепкий. Через три недели Жукова из «кремлёвки» спешно выписали на службу. В таких случаях говорят: «выпихнули». Так и было.

В первых числах февраля Жукова, ещё не вполне оправившегося от болезни, вызвал к себе министр Вооружённых сил СССР, к тому времени уже Маршал Советского Союза, Булганин и вручил приказ о назначении на новую должность. Снова – на округ, на Урал.

Вопреки существовавшим правилам назначение было произведено не Советом министров, как высшим исполнительным органом государства, а приказом министра. Так назначались на должности командующие армиями.

Вручив приказ, Булганин довольно сухо напутствовал:

– Прошу в Москве не задерживаться. Даю вам на сборы два-три дня. Долечитесь на месте прохождения своей дальнейшей службы.

Но Сталин не мог отпустить Жукова, не повидавшись с ним. Должно быть, он, постаревший и тоже недавно переживший инфаркт, почувствовал, что, отпуская маршала на этот раз далеко, может больше не увидеть его никогда.

Жуков вошёл в кабинет Сталина. Тот усадил его напротив и молча пододвинул к нему пухлую папку. Это было досье на маршала.

Маршал начал читать. А Сталин сел в кресло и раскурил трубку.

– Что скажете, товарищ Жуков? – наконец спросил он и кивнул на папку.

– Здесь есть правда, полуправда, но в целом – это ложь! – ответил маршал.

– Я вам верю, товарищ Жуков. А сейчас отправляйтесь к новому месту службы.

В Свердловск, где располагался штаб Уральского военного округа, Жуков прибыл вместе с женой Александрой Диевной, охраной и группой обслуживания, в которой, кстати, по-прежнему состояла кроткая и исполнительная Лида Захарова. Она была рядом с маршалом и в Москве, и в Одессе, везде.

Уральский военный округ Жуков принимал от генерала Кузнецова. Фёдор Исидорович болел, и его отправляли в отставку. Генерал Жадов, прибывший из Москвы тем же спецпоездом в качестве члена «приёмо-передаточной комиссии», впоследствии вспоминал: «Положение в ряде частей было не на высоте, и, строго говоря, мы обязаны были все недостатки отразить в специальном акте. Фёдор Исидорович уходил в отставку, и мне очень не хотелось этого делать. Выручил Георгий Константинович.

– Ничего не надо писать, – сказал он, – тут дело ясное, разберусь сам. Он сдаёт, а я принимаю.

Этим самым он взял всю ответственность за имевшиеся недостатки в округе на себя».

А между тем накануне прибытия спецпоезда в Свердловск генерал Кузнецов получил шифровку с предписанием: «…не устраивать никаких официальных встреч». И в Свердловске Жукова встретили так же тихо, как и в Одессе.

Стоял сильный мороз – под минус тридцать, да ещё с ветром. И это обстоятельство, вопреки всему, подняло Жукову настроение. Он прибыл в ссылку, и всё этому соответствовало. Перед отъездом из Москвы, как вспоминает Эра Георгиевна, на вопросы близких и родни, почему посылают так далеко, Жуков с усмешкой говорил: «Боятся, что по морю в Турцию сбегу».

Суровый край встретил маршала сердечным теплом уральцев. С ними он сразу нашёл общий язык. Многие знакомства впоследствии переросли в дружбу.

На следующее утро по прибытии Жуков назначил совещание в штабе округа. Первые же поездки по воинским частям произвели угнетающее впечатление. В войсках, подчинённых ему прежде, так не служили.

Округ большой, полки и дивизии разбросаны по Курганской, Свердловской, Пермской, Челябинской, Кировской областям.

Однажды приехал в полк, где должны были проводиться плановые стрельбы. Командира части о своём визите не предупредил.

На стрельбище – тишина. Оказалось, комполка находится в командировке. И в полку о проведении занятий никто и не думает. Жуков собрал командиров батальонов и отдал приказ: приступить к плановым стрельбам. Спросил: «Где заместитель?» – «В штабе». – «Ведите к нему». Пришли. И вот какая картина: сидит солдат и рисует «Боевой листок», рядом заместитель командира полка. Жуков спросил: «Чем вы заняты?» – «Руковожу».

На учениях близ Чебаркуля под Челябинском произошёл такой случай. Дивизия с ходу форсировала реку и развивала наступление в глубину. Начальник химчасти – капитан – должен был выполнить следующую задачу: «при подходе войск к реке последовательно выпустить две ракеты» – зелёного цвета (сигнал для начала артподготовки) и дымовую (создать завесу для скрытного преодоления частями водной преграды). Командир дивизии сказал начхиму: выполнишь задание – пишу представление на майора. Капитан в армии служил долго, о майорских погонах буквально грезил. Когда наступила решительная минута, он так разволновался, что перепутал ракеты и вначале запустил дымовую. Артиллерия стреляла наугад.

Жуков, наблюдавший за ходом форсирования реки в бинокль, спросил командира дивизии:

– В чём дело?

Тот вкратце пояснил.

– Доставить сюда этого капитана.

Тот вскоре явился. Старому солдату достаточно было одного взгляда, чтобы понять – не воин.

– Вы хоть понимаете, что вы сделали? – спросил Жуков.

Тот молчал.

– Ваша дурацкая дымовая завеса сыграла на руку противнику!

Артиллеристы тем временем отстрелялись, как смогли. Когда на НП доложили результаты огневого налёта артиллеристов, Жуков кивнул на капитана и скомандовал:

– Расстрелять.

Бедного капитана тут же подхватили под руки и куда-то повели. Немного успокоившись, Жуков подозвал адъютанта:

– Вот что… Догони-ка их. Да поживее! А то ещё сдуру на самом деле расстреляют.

Капитана из армии уволили.

Ещё один случай. Шли зимние учения. Несколько суток бушевала пурга. Войсковые колонны вышли к рубежу развёртывания и вскоре, завязнув в снегу, встали. Грузовики с мотострелками, артиллерийские тягачи, танки – всё остановилось. Жуков наблюдал с НП это оцепенение и ворчал:

– Суворов не имел ни танков, ни авиации, ни грузовиков, но Альпы одолел. Кутузов безо всякой механической тяги Наполеона разгромил. А у нас такая мощная техника, и – нате вам! Случись такое на войне – колонна погибла!

Оглянулся на своих офицеров и, заметив растерянность в их глазах, скомандовал:

– Быстро собрать всех водителей и механиков-водителей из числа фронтовиков, пусть сядут за баранки, в застрявшие танки и покажут нашим командирам, как следует готовить молодых специалистов для действий в сложной обстановке!

Закипела работа. Колонна шевельнулась и пошла…

Но больше всего Жукова выводили из равновесия лживые донесения и приписки. Очковтирательство. В таких случаях в нём поднималась буря:

– Если пообещал, дал слово – пересоли, но выхлебай!..

Как известно, строгий командир врагов наживает быстро и немало, но верных друзей и соратников у него – полки.

Попадались под тяжёлую маршальскую руку и генералы.

Однажды прибыл из Москвы для дальнейшего прохождения службы при штабе округа генерал. Известный. Фронтовик. Встретили его со всей душой. Генерал представился маршалу. А вечером в офицерской столовой штабные офицеры организовали ужин по случаю прибытия боевого, так сказать, товарища. Загуляли. Да так, что генерала пришлось грузить в машину и везти на квартиру. Но увезли бедолагу в одном кителе, шинель забыли на вешалке. Утром пришли официантки, видят: на вешалке генеральская шинель… Пошли разговоры, шутки. Дошло до командующего. Жуков вызвал протрезвевшего генерала и сказал:

– Можете получить в отделе кадров предписание на обратный билет до Москвы. Вашу дальнейшую судьбу пусть решает Главное управление кадров. – И по «вертушке» соединился с Булганиным: – Николай Александрович, я тут отстранил от должности генерала такого-то. Прошу утвердить моё решение и прислать более надёжного. Спасибо. До свидания.

Но и Жукову тоже порой доставалось. Коммунисты на партсобраниях указывали на его несдержанность и грубость. Однажды на окружной партконференции выступил фронтовик старшина Демьян Кузьменко:

– Зараз хочу сказать, что все мы гордимся тем, что служим под командованием такого прославленного героя войны, как маршал Жуков, и высоко ценим его фронтовые заслуги и начатые в нашем округе дела. Но скажите, Георгий Константинович, положа руку на сердце: почему это, когда вы приезжаете куда-нибудь в полк или в батальон, все офицеры прытко разбегаются и прячутся, стараясь не попадаться вам на глаза? Вы не примечали таких картин?

В августе 1948 года старшая дочь Жукова Эра вышла замуж за сына маршала Василевского Юрия. Александр Михайлович Василевский в то время занимал пост начальника Генштаба и заместителя министра Вооружённых сил СССР.

Из воспоминаний Юрия Александровича Василевского: «В 1948 году я женился на Эре Жуковой. Отец, честно говоря, был не в восторге. В это время Сталин всячески пытался не допустить дружбы между главными полководцами войны. А уж семейные связи вообще были крайне нежелательны. Мы стали меньше общаться. Жили мы с Эрой у Жуковых на улице Грановского. Георгий Константинович в это время был в Свердловске, оставил меня за старшего. Я шёл своим путём, после военной академии служил в Германии, окончил в шестьдесят пятом году Академию Генштаба, после этого меня направили в Тбилиси, потом в Ташкент. Отец всегда расспрашивал меня о службе. Он гордился тем, что я служу так далеко от Москвы, в очень тяжёлых условиях. Когда из Ташкента меня перевели в Алма-Ату, у нас не было даже квартиры. Отец напутствовал: “Сначала думай о людях, а потом о себе”».

Жуков не просто любил зятя, он уважал его как человека и офицера.

Эра училась на юридическом факультете в МГИМО. На каникулы приезжала в Свердловск.

Из воспоминаний Эры Георгиевны Жуковой: «Дача, выделенная отцу, находилась в совершенно потрясающем по красоте месте. В густом лесу на берегу озера Балтым стоял забавный довольно большой дом, абсолютно несимметричный, похожий на терем. Он состоял как бы из нескольких ярусов, в каждом были разнообразные башенки и балкончики. Точно не помню, кому принадлежало авторство проекта этой дачи, но жить там было интересно».

Эра Георгиевна вспоминала, как во время каникул она приехала к родителям в Свердловск на берег Балтыма вместе с мужем Юрием Василевским, как они купались, рыбачили, катались на лошадях и ходили на охоту. Жуков с удовольствием проводил свободное время с молодёжью. Зять был страстный рыбак.

Из воспоминаний Юрия Александровича Василевского: «Георгий Константинович Жуков – заядлый охотник – говорил мне: “Ты занимаешься несерьёзным делом”. А потом сам втянулся, да так, что его от этого занятия невозможно было оторвать. Я научил его делать блёсны, и у него это стало получаться даже лучше, чем у меня».

Жуков любил людей самобытных, цельных. Когда служил в Одессе, заехал однажды в глазной госпиталь, которым руководил профессор В. П. Филатов. В госпитале лежали на излечении фронтовики – танкисты, лётчики, моряки, – имевшие тяжёлые ранения глаз. Проведал их, поговорил. Среди раненых было много безнадёжных. Жукова удивило, что всем им профессор Филатов продолжал делать сложнейшие операции. И некоторым действительно возвращал зрение.

С Владимиром Петровичем Филатовым они подружились. Бывали друг у друга в гостях. Подолгу разговаривали. Филатов – офтальмолог мирового уровня. Его пациентом был Сталин – лечился от глаукомы. Филатов обследовал и Жукова. И с удовлетворением констатировал, что зрение у него в пределах нормы. Когда Жуков бывал у него дома, не раз замечал в кабинете на рабочем столе раскрытое Евангелие. Под киотом с иконами всегда горела лампадка. В Одессе все знали, что храм Святителя Дмитрия Ростовского на Втором христианском кладбище не закрыт только потому, что о продолжении богослужений в нём профессор просил самого Сталина. Книгочей, стихотворец, живописец, агроном… Однажды Филатов произнёс фразу, которую Жуков запомнил на всю жизнь: «Путь человечества лежит в добротворчестве». Маршалу профессор напоминал его сельского учителя Сергея Николаевича Ремизова. Оба деревенские, Филатов Пензенской, Жуков Калужской губернии, они быстро находили общее, какую бы тему ни обсуждали.

На Урале Жуков познакомился и так же близко сошёлся с писателем Павлом Петровичем Бажовым. Ему нравились добрые и мудрые сказки и сказы, хранящие тепло русской народной души. Сказка – ложь, да в ней намёк…

Бажов в то время был уже почтенным старцем. Любил копаться в своём огороде. Жуков приказал порученцу разыскать «Малахитовую шкатулку» 1939 года издания, перечитал книгу и полюбил старика ещё крепче. Порой заезжал к нему прямо с учений, с поля. У Павла Петровича всегда горячий чаёк на травах, и им было о чём поговорить. Бажов дважды сидел в тюрьме у белых, дважды его исключали из партии красные. Оба раза восстанавливали. Его творчество было отмечено Сталинской премией 2-й степени и орденом Ленина. Только после того, как вручили орден Ленина, писатель разобрал чемоданчик с бельём, стоявший рядом с письменным столом в рабочем кабинете, – каждую ночь ждал приезда «чёрного воронка».

Порядок в округе новый командующий навёл за несколько месяцев, уровень боевой подготовки заметно повысился. Особое внимание Жуков уделял занятиям спортом. В частях были созданы хоккейные и футбольные команды. Вскоре они принесли победы на республиканских соревнованиях.

Однажды командующий обратил внимание на то, что офицеры располнели, животы не вмещаются в гимнастёрки, висят через портупеи. И приказал всем командирам и политработникам ежедневно заниматься физподготовкой.

Сам в это время делал физические упражнения два раза в день. И не терял кавалерийской формы. Ездил верхом, летом плавал на Балтыме. На даче под навесом лежали две двухпудовые гири, отшлифованные до блеска. Сильный характер, умение владеть собой и держать удар, свежий воздух и дух Урала, физические упражнения и любимая работа в войсках помогли Жукову в короткое время полностью восстановить здоровье.

Урал Жукову нравился. И природа, и люди.

На досуге охотился. В лесах близ Шадринска – на косуль. В Огневском охотхозяйстве, что севернее Челябинска, на озёрах Шугуняк и Кабанье, – на уток: крякву, чирка, лысуху. На пролёте стрелял свиязя, синьгу, турпана, каменушку, крохаля, савку…

Но особенно пристрастился к охоте с русскими гончими. Собак порой собирали по всему округу. Председатель окружного Совета военных охотников и рыболовов подполковник Мухачёв рассказывал, как однажды он с егерем Василием Банных привёз на охоту четырёх русских гончих. Все четыре – победители различных конкурсов. Жуков залюбовался ими и сказал:

– Собаки хороши. Лучше иметь хорошую рабочую собаку и дешёвое ружьё, чем плохую собаку и дорогое ружьё.

Однажды близ Двуреченска егерь выследил матёрую волчицу. Пустили гончих. И они вскоре взяли след, погнали и выставили на верный лаз. На номере стоял маршал Жуков. Дуплет – и волчица сунулась в траву.

В 1950 году из Суворовского училища в Пермское пехотное училище прибыл племянник маршала Виктор Фокин, сын сестры Марии. Жуков родной душе обрадовался. В 1944-м он сам устроил Виктора в Горьковское суворовское училище.

В 1951 году Жуков прибыл с инспекцией в Пермскую мотострелковую дивизию. Когда выпала свободная минута, послал в училище порученца за курсантом Фокиным.

И вот перед маршалом стоял стройный подтянутый юноша. Хорошо подогнанная шинель. Тщательно начищенные сапоги. Опрятен, вежлив. Жуков обнял племянника. Он был им доволен.

– Меня смущает вот что, – сказал Жуков Виктору, когда тот рассказал ему о своей учёбе и будущей специальности, – узкая специальность миномётчика. Надо тебе получить общевойсковую специальность, в вашем же училище. Я поговорю с начальником училища. Только, смотри, старайся. Изо всех сил лямку тяни. Матери часто пишешь?

– Пишу, не забываю.

– Скоро с ней увидишься. – Жуков улыбнулся. – Она вместе с Александрой Диевной на днях приедет в Свердловск.

Когда племянник заканчивал училище, Жуков узнал, что тот хотел бы в дальнейшем служить за границей.

– Даже не думай об этом, – сказал ему маршал. – Во-первых, большие деньги тебя испортят. Во-вторых, с тобой там могут случиться неприятности. Готовься служить в Союзе.

В 1952 году Виктор Фокин окончил Пермское пехотное училище, получил лейтенантские погоны и прибыл в 4-ю отдельную стрелковую бригаду, дислоцированную в Свердловске. Понятно, что такое распределение молодой лейтенант получил не случайно.

Жуков поселил племянника у себя. Так и сказал:

– Жить будешь у нас.

Из воспоминаний Виктора Фокина: «Лыжи в вестибюле и охотничье ружьё сразу выдавали характер отдыха полководца. Мебель в доме была казённая с прибитыми на ней железными табличками. Библиотека большая и в ней много книг на военную тему. Маршал часто заглядывал в работы Клаузевица. Эта книга у него было вроде настольной. Видел у него в руках и “Сида” Корнеля. Жуков мне сказал: “Бери и читай всё, что тебя интересует”. Я увлёкся художественной литературой. Про кухню говорить не стану – там хозяйничала Александра Диевна. Обедали в 13 часов 30 минут. Маршал приезжал на автомашине “ЗИС”, оснащённой фарой с жёлтым светом. Мне из расположения роты до дома требовалось на дорогу не более 10 минут при спокойной ходьбе. Иногда я обедал в техникуме советской торговли, за что вечером Александра Диевна отчитывала меня за ужином: “Почему не приходил обедать? Я ждала, ждала тебя… Прибор стоит накрытым до сих пор…” Жена маршала присматривала за мной, а моя мать знала, что я в хороших руках и не разболтаюсь. Бывало, Александра Диевна выговаривает мне: “Где ты там ходишь допоздна?” А немного погодя слышу: “Ты извини меня за то, что нашумела на тебя” Она быстро отходила, и я не успевал на неё обидеться. Александра Диевна была полной, любила поесть в кресле, откинувшись или положив ногу на ногу. Сердечная, добрая, внимательная, она относилась ко мне хорошо. Мы с женой поддерживали с ней хорошие отношения, вплоть до её кончины. Навещали её. Жена мыла окна в её квартире в Новоконюшенном переулке в Москве».

Родственные узы для Жукова были святы. Однажды, заметив, что племянник стал по-лейтенантски проводить неслужебное время, спросил его:

– Ты матери помогаешь?

– Конечно, – ответил Виктор. – У меня все квитанции денежных переводов для неё целы.

– Правильно. Помогай. Потом будешь этим гордиться.

А однажды в канун праздника 1 Мая Жуков спросил Виктора:

– У тебя девушка есть?

– Да, – признался тот.

– Ну, вот и приведи её, покажи мне. Я хоть посмотрю, с кем ты встречаешься.

Человек обстоятельный, Жуков и в семейных, и в родственных делах ничего не пускал на самотёк. Виктор Фокин так описал те смотрины: «На торжественном собрании в театре имени Луначарского маршал с Александрой Диевной сидели во втором ряду партера, по центру, а мы с Брониславой – в шестом ряду, ближе к проходу. Дядя Георгий дважды оборачивался и бросал быстрый взгляд на Броню. Дома за ужином Георгий Константинович обратился ко мне: “Выпьем чего-нибудь?” Я стал отговариваться и ссылаться на спортивный режим. Жуков убеждал меня: “То, что ты не пьёшь – хорошо, но рюмочка коньячку не испортит и даже повысит аппетит” Он стал расхваливать имевшийся у него французский коньяк. По 50 граммов мы с ним выпили. Разрумянившийся дядя помолчал и спросил: “Понравилось ли торжественное собрание?” Пока мы обсуждали эту тему, Александра Диевна пригласила нас закусывать. Стоило ей выйти на кухню, дядя посмотрел на меня своими голубыми глазами и произнёс: “Видел твою знакомую. Молодец, вкус у тебя есть…”».

Жуков советовал племяннику придерживать язык за зубами, и Виктор Фокин следовал этому совету самым добросовестным образом. Бронислава почти до самой свадьбы не знала, чей он племянник.

Жуков любил бывать в компании молодёжи. Должно быть, жалел, что не было у него сыновей, и потому с таким отеческим теплом относился к племяннику. Радовался, когда приезжал зять.

Из воспоминаний Виктора Фокина: «Приезжал их зять майор Юрий Александрович Василевский. Впечатление от него у меня осталось самое хорошее. Он культурный, мягкий, воспитанный и обходительный человек. Жуков с зятем собирались на охоту. Я упросил Георгия Константиновича взять меня на первую мою охоту. Он поинтересовался: “Из ружья когда-нибудь стрелял?” Я стрелял лишь из автомата и карабина. Мне маршал дал своё запасное ружьё, сделанное в Туле. Перед охотой он меня наставлял: “Вперёд не лезь”. На водопой к озеру, вскрывшемуся ото льда, шло около 30 кабанов. Один из них почему-то заметно отставал от стада. Я его не заметил. И вышел из засады в кустах в мелколесье на просеку. Посмотрев в сторону уходивших кабанов, я повернулся назад и в нескольких десятках метрах от себя обнаружил крупного отставшего зверя. С перепугу шарахнул в него и конечно промахнулся. Георгий Константинович не выдержал и, выскочив из своей засады, закричал: “Я же говорил тебе, не лезь раньше нас…” Опытные охотники, они подпускали последнего кабана поближе к себе, чтобы поразить его наверняка. Я оправдывался, уверял старших, что не видел кабана. “А зачем ты шёл охотиться? – отбрил меня Жуков. – Надо было смотреть”».

Жуков всегда интересовался службой зятя и племянника. Виктора Фокина постоянно наставлял: «Учись. Не останавливайся на училище. Больше читай. Не жди должности, пока кто-нибудь помрёт. Лёгких путей в жизни нет. Дорогу надо пробивать своим лбом». И шлёпал ладонью по высокому лбу.

В Свердловске у Жукова была большая коллекция охотничьих ружей. При случае хорошие экземпляры с удовольствием приобретал. За ценой не стоял. Мог, под настроение, подарить ружьё из своей коллекции. Однажды после удачной кабаньей охоты в Покровском районе Свердловской области подарил великолепное ружьё редкого двадцатого калибра местному охотнику Егору Ивановичу Аввакумову. Егор Иванович – фронтовик, искусный плотник. Когда Жуков после охоты увидел баню, срубленную Егором Ивановичем, тут же вытащил из машины ружьё и вручил его старому охотнику и солдату.

В день рождения дочери задумал подарить ей лёгкое дамское ружьё. Подходящее вскоре нашлось – у чемпиона округа и вооружённых сил по стендовой стрельбе старшины срочной службы Николая Бурденко. Двадцать восьмой калибр, лёгкое, изящное. То что надо. Маршал осмотрел его. Понравилось. Спросил:

– Сколько просите?

– Отдаю вам так!

– Спасибо, старшина. Но за добро – добром, как говорили у нас в Стрелковке.

Он открыл сейф-пирамиду, где стояли в ряд ружья его коллекции, и сказал:

– Выбирайте любое.

Ружьё, подаренное маршалом уральскому спортсмену, хранится теперь как дорогая реликвия в музее Центрального военного округа в Екатеринбурге.

Когда подводили итоги соревнований «лаечников» Свердловского городского общества охотников и рыболовов, маршал вручил победителю лично от себя приз – охотничий рог. Многие годы этот рог был переходящим призом, его получал лучший заводчик охотничьих собак Свердловска. Теперь и эта реликвия стала музейным экспонатом.

Уже многие годы в Екатеринбурге проводятся «ежегодные соревнования по стендовому многоборью, посвящённые памяти выдающегося полководца XX века Маршала Советского Союза Г. К. Жукова».

Элла Георгиевна рассказывала, что отец хотел, чтобы они, дети, ознакомились со всеми здешними достопримечательностями. Особенно запомнилась ей экскурсия в печально знаменитый Ипатьевский дом: «…дом, куда нас провели по особому разрешению. Тема расстрела царской семьи в те годы была под строжайшим запретом, и я впервые узнала об этой трагедии. В доме при входе была устроена небольшая экспозиция с копиями каких-то документов, на стенах висели красные лозунги и портреты вождей, а внизу – страшный подвал, куда мне не захотелось спускаться. Пояснения давал довольно высокий худощавый мужчина, который, как мне показалось, был немного не в себе. Во всяком случае, он слишком быстро говорил и глаза его неестественно блестели. Атмосфера в доме была гнетущей, и единственное, что мне хотелось, так это поскорее оттуда уйти и обо всём забыть. С отцом на эту тему я заговаривать не стала».

Дочерей Жуков тоже иногда брал с собой на охоту. «Однажды отец взял нас с Эрой охотиться на боровую дичь, заранее проинструктировав, как надо себя вести, – рассказывала Элла Георгиевна. – Это довольно сложный вид охоты. Впереди бегут специально натренированные собаки, за ними – охотники. В какой-то момент собаки, почуяв дичь, делают стойку и замирают. В этот же момент должны замереть и охотники, неважно, в какой позе. Нельзя ни пошевелиться, ни даже громко вздохнуть, иначе спугнёшь дичь – и всё насмарку. Так мы с Эрой и бежали, наверное, несколько километров, задыхаясь и выбиваясь из сил, потные, красные. И только дивились на отца, который наращивал темп, явно ничуть не уставший и полностью поглощённый происходящим. Он как бы помолодел на глазах. Я поняла, что такое охотничий азарт, хотя сама его никогда не испытала. Для меня любой вид охоты был и остаётся делом довольно-таки жестоким.

На Урале отец жил полнокровной жизнью и, думаю, был счастлив. Он много и напряжённо работал, что всегда приносило ему удовлетворение. Отдыхал он на охоте или на даче на озере Балтым, где рыбачил или сам водил катер. Он бывал почти на всех спектаклях городских театров, питая особое пристрастие к театру музкомедии, посещал концерты в окружном Доме офицеров. Пестовал он и свою любимую команду по русскому хоккею, выбившуюся в число лучших, присутствовал на спортивных соревнованиях. И, что я считаю главным, он приобрёл в Свердловске истинных друзей, с которыми любил встретиться в свободное время, посидеть за праздничным столом. Здесь почти ничто не напоминало о той тягостной атмосфере, которая окружала его в Москве».

Однажды на выпускном вечере в спецшколе ВВС юный лейтенант Борис Штоколов исполнил «Матросские ночи» Соловьёва-Седого. Маршал Жуков после концерта пожал певцу руку и сказал:

– Вот что, лейтенант… Авиация без тебя не пропадёт. Петь тебе надо.

И, как рассказывал потом сам певец, «приказал направить лейтенанта Штоколова в консерваторию».

Так что Жукову мы обязаны не только победами в Великой Отечественной войне.

Он не томился в своей дальней ссылке. Урал не угнетал маршала, не уничтожал в нём ни воина, ни человека.

Дружил с агрономом Терентием Семёновичем Мальцевым. Впоследствии Мальцев станет академиком ВАСХНИЛ, дважды Героем Социалистического Труда. Они познакомились ещё в апреле 1946 года в Москве на сессии Верховного Совета СССР.

Дружба продолжилась в годы службы Жукова на Урале. Есть фотография, сохранённая Эллой Георгиевной, на которой запечатлены маршал и агроном. На обороте пространная надпись: «Вам, Георгий Константинович, моё простое крестьянское спасибо! Моя русская душа преисполнена гордостью и радостью, что из среды нашего русского народа выходят непревзойдённые полководцы. Ваше имя будет, как имена Суворова и Кутузова, вечно прославляться нашими потомками, и оно никогда не изгладится из народной души. Живите и здравствуйте долгие годы, Георгий Константинович. Охраняйте нашу Родину, а на нас, уральцев и сибиряков, всегда надейтесь. Т. Мальцев».

Служебный телефон Жукова прослушивался. «Жучки» стояли и в квартире, и на даче. Так что уединиться маршал мог только на прогулках, на рыбалке да на охоте. Впрочем, даже во время охоты охранники МГБ находились поблизости. Они, конечно, раздражали маршала и неумением вести себя в лесу, да и самим своим присутствием. Уральцы это понимали. И однажды во время утиного пролёта самую удобную позицию устроили в камышах на мелководье – на сваях установили бочку, замаскировали её камышом. Когда егерь, щурясь в улыбке, спросил Жукова, где он решил расположиться, на косе или в бочке, маршал, мгновенно поняв его замысел, указал на одинокую бочку. Тот вечер для стрелка был особенно удачливым. Лодка приплыла за ним уже затемно, когда Жуков расстрелял весь патронташ.