Текст книги "Песни народов Северного Кавказа"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
В час, когда от Казбека опять
Поднимаются ветры обильные,
Выползают в ущелье играть
Звери хищные, самые сильные.
Но потом появляется лев,
Чтоб свои оглядеть просторы,
И зверье, перед ним присмирев,
Торопливо пятится в норы.
 
 
Говоря: «Там мой дом между скал,
За вершинами синими»,—
Черный сокол всех птиц распугал
И парит над вершинами.
«Я, мол, царь-государь за семью
Океанами и морями», —
Белый царь говорит и свою
Длань с мечом заносит над нами.
 
 
Говорят, будто рыба одна
Без воды народилася.
«Мне бы воду, – мечтает она, —
Я бы всласть порезвилася».
 
 
Горе есть и у птицы орла,
У орла однокрылого.
Птица думает: «Мне бы крыла,
Выше всех бы парила я».
 
 
В небе синем звезда не горит,
Не блестит и не светится.
«Мне б сиянье, – она говорит, —
Я была б ярче месяца».
 
 
Что поделать, всем прочим сродни
Мои други всегдашние.
Даже будь и сильнее они,
Вряд ли были б бесстрашнее.
 
 
Жизнь дается нам всем не навек.
Пусть лишь храбрым она улыбается,
А у тех, кто замыслит побег,
Пусть от тела душа отделяется.
 
 
Да не будет, друзья, суждена
Нам могила бесславная,
После смерти навечно она,
Как при жизни жена своенравная.
 

 
Я обложен, до смертного часа я дожил,
Не оставлю я слов, что повторят потом.
С тем смирившись, что не совершиться не может,
Смерти жду я, тройным окруженный кольцом.
 
 
Словно волк в западне, ничего я не значу.
Я припомнил присловье, что слышал не раз:
«Как ни храбр удалец, но минует удача,
Если пробил иль близок погибели час».
 
 
Ни спасенья, ни чуда не жду, ни подмоги:
В мире, кроме аллаха, бессмертного нет.
Ты, отважное сердце, не бейся в тревоге,
Чтобы раз умереть, и рожден я на свет.
 
 
Что вы, руки мои, безнадежно упали?
Неужели оттого, что подходит конец?
Но и в пору удачи вы знали и ждали,
Что и вас раздробит раскаленный свинец.
 
 
На высоких горах, на широких равнинах
Вы врагам причинили немало обид,
Но приходит конец вашей жизни недлинной,
Вас сегодня горячий свинец охладит.
 
 
Не печалься, моя голова удалая,
Хоть конец нам приходит и близится суд,
Но и в светлые дни разве жил я, не зная,
Что однажды мне голову шашкой снесут.
 
 
О земля, я скакал по дорогам и пашням,
Не тебя ль попирал я ногами коня?
Но, лишенного ныне удачи всегдашней,
Ты простишь милосердно и примешь меня.
 
 
А за то, что топтал я тебя, бесталанный,
Всё ты взыщешь с меня, всё получишь сполна.
Под могильною насыпью четырехгранной
Ты меня упокоишь на все времена.
 
 
Будет тело мое на траве распростерто.
Мою голову шашкой от плеч отделя,
Станут недруги злые рассматривать гордо
И глумиться над нею, себя веселя.
 
 
Но покуда, друзья, мы и сильны и ловки,
И хоть наша погибель и недалека,
Заряжайте пистоли свои и кремневки
И стреляйте без промаха, наверняка.
 
 
И хоть ждем мы погибели, а не победы,
Но ведь, кроме аллаха, бессмертного нет.
Горе нам, если дрогнет рука напоследок,
Чтобы раз умереть, рождены мы на свет.
 

 
Подымемте песню большой старины,
Как были гехинцы Гамзату верны.
 
 
За Терек ушли от погони,
И лодками стали их кони.
 
 
Нагайки их веслами стали,
Шли кони, пока не устали.
 
 
Тогда, окруженны врагами,
Гехинцы легли за стогами.
 
 
«Сдавайтесь!» – враги им кричали,
Их пули в кольчуги стучали. —
 
 
«Довольно сверкать вам очами,
Нет крыльев у вас за плечами,
 
 
Чтоб в небо взлететь бы ретивым,
Когтей нет, чтоб в землю уйти вам!»
 
 
Вскричал им Гамзат: «Вы забыли,
Что крымские ружья – нам крылья,
 
 
Что когти нам – шашки кривые,
И мы не сдадимся живые!»
 
 
Вскричал тут Гамзат муталимам:
«Сражайтеся неутомимо!
 
 
А вы, перелетные птицы,
В Гехи полетите проститься.
 
 
За нас долетите проститься,
Скажите, как стали мы биться,
 
 
Скажите красавицам ясным,
Что умерли мы не напрасно,
 
 
Что плечи свои не согнули,
Поставив, как стены, под пули.
 
 
Лежим на Черкесском холме мы,
Недвижны, в крови мы и немы.
 
 
Мы голые шашки сжимаем,
К нам волки приходят, хромая.
 
 
И вороны к нам налетели,
Не сестры поют нам – метели.
 
 
Скажите народу вы, птицы,
Что нами он может гордиться…»
 
 
И бросились в бой муталимы,
Сражался неутомимо.
 
 
Так пали гехинцы, Гамзату верны,
У Терека пенистой, вольной волны.
 

 
Если бы вдруг я
Горе излил,
Если б на луг я
Слезу обронил,
Знаю, печаль моя землю сожгла бы
И на равнине трава не росла бы.
 
 
Если бы в песне
Я горе излил,
В реку бы если
Слезу обронил,
То от соленой слезы и от горя
Сразу река превратилась бы в море.
 
 
Там, где скитаюсь я,
Нету еды,
Там, где скрываюсь я,
Нету воды.
Я пробавляюсь дубовой листвою,
Пью-напиваюсь росою скупою.
 
 
Сплю я в далеких
Звериных углах,
Глина под боком,
Пенек в головах.
Я по ночам засыпаю в тревоге,
Сплю и завидую зверю в берлоге.
 
 
Я, о проклятье,
Совсем одинок.
Милые братья,
От вас я далек.
Голод и холод в далеком краю
Отняли силу былую мою.
 

 
Всюду от дыма и пламени тьма
И залиты камни кровью,
И нищие наши пылают дома,
Что строили мы с любовью.
 
 
Сегодня на улицах наших прямых
Людские снуют вереницы,
И негде стоять, оттого что на них
Так много людей суетится.
 
 
Недавно в дома пришедшие к нам
Наши любимые жены
Называют по именам
Нашу родню смущенно.
 
 
Вы слышите: плач над селеньем стоит,
Люди плачут на свежих могилах,
И плачут малые дети навзрыд,
Ища матерей своих милых.
 
 
И женщины в этот нерадостный час
В наши угрюмые лица
Глядят и тех выбирают из нас,
Кем смогут потом гордиться.
 
 
Ужели заклятых наших врагов
Мы нынче осилить не сможем?
Ужели проклятых наших врагов
Сегодня не уничтожим?
 
 
Ужели мы сабли не обагрим
Вражеской кровью алой?
В сердца их бесчестные не вонзим
Хенапинских наших кинжалов?
 
 
Взберитесь скорей на Черкесский хребет,
Взгляните скорей на дороги.
Там пыль не дымится ль, не виден ли след,
Не видно ли там подмоги?
 
 
Сейчас долгожданной подмоги мы ждем,
Ее мы дождемся и вместе
Пойдем напролом, испугаем огнем
Врагов, у которых нет чести.
 
 
А тот, кто боится за шкуру свою,
Пусть в этом признается честно.
Тому ж, кто готов отличиться, в бою
Найдется достойное место.
 
 
Спасем, защитим мы народ свой и род,
Селенья родимого края.
Нас сколько б ни пало, победа нас ждет.
По седлам, герои! Поскачем вперед,
Коней через стены бросая.
 

 
«Как ни люблю я тебя, мой родной,
Быть не могу я твоею женой:
Старая бабка моя бесновата,
Мне говорит, ты худой, как лопата».
 
 
«Не солгала твоя бабка проклятая:
Что же мне делать, худой, как лопата, я.
Часто случалось бросаться мне в Терек,
С нашего плыл я на вражеский берег».
 
 
«Как ни люблю я тебя, мой родной,
Быть не могу я твоею женой:
Дед о тебе говорит мне сурово —
Кашляешь, грудь, мол, твоя нездорова».
 
 
«С дедом твоим понапрасну не спорю я.
Много познал и гонений и горя я.
Счастья не знал я, лишился я сил,
Грудь надорвал я, нутро застудил».
 
 
«Как ни люблю я тебя, мой родной,
Быть не могу я твоею женой:
Братья не любят тебя и бранятся:
„Плечи его никуда не годятся!“»
 
 
«Нет, не оспорю их верные речи я.
В тяжкой борьбе повредил свои плечи я.
Часто за них, если были бои,
Прятались робкие братья твои».
 
 
«Как ни люблю я тебя, мой родной,
Быть не могу я твоею женой:
Сестры ругают тебя при народе:
„Ноет в боку у него по погоде“».
 
 
«Правы и сестры твои нехорошие, —
Бок надорвал я тяжелою ношею.
В битве со страху лишившихся ног
Братьев твоих на себе я волок».
 

 
Мы родились той ночью,
Когда щенилась волчица,
А имя нам дали утром,
Под барса рев заревой,
А выросли мы на камне,
Где ветер в сердце стучится,
Где снег нависает смертью
Над бедною головой.
 
 
Но поля ты там не встретишь,
Не будешь овец пасти ты.
Мы дрались с врагами жестоко,
Нас не одолели князья.
Как ястреба перья, уступы
Рыжеют, кровью покрыты,
Мы камни на них уронили,
Но честь уронить нам нельзя.
 
 
И мы никогда не сдадимся,
Накинем ветер, как бурку,
Постелью возьмем мы камни,
Подушками – корни сосны.
Проклятье князьям и рабам их,
Собакам лохматым и бурым,
Их кровью заставим мочиться,
Когда доживем до весны.
 
 
Костры мы поставим в пещерах
И наших шашек концами
Усилим огонь их, и пулями
Пробитые башлыки
Накинем на сыновей мы,
Пускай они за отцами
С князьями схватятся в битве,
Когда умрут старики.
 
 
А наши любимые скажут:
«Мы ждали с набега так долго,
Я ждала – и вот я целую, —
Я ждала, не смела устать,
Я даже тогда целовала б,
Когда бы уста, как у волка,
В крови его были б враждебной,
Но я б целовала в уста.
 
 
Я дам ему рог с аракою,
Айрану и турьего мяса,
Я косы отрежу, чтоб косы
Пошли на его тетиву,
Сама наточу ему шашку,
Когда он уснет, утомяся.
А если он ранен, и стонет,
И кровью он моет траву, —
 
 
Спою ему песню, и песней
Заставлю рану закрыться,
Напомнив о том, что весь род его
Вольный и боевой,
О том, что родился он ночью,
Когда щенилась волчица,
Что имя сыскали утром,
Под барса рев заревой».
 

 
Если море синее в чернила превратится,
Если станет облако большим листом бумажным, —
Всё равно словам не уместиться на страницах,
Да и слез не выплакать о юноше отважном!
И пускай вершины гор надвинутся высокие,
Ветви гибкие колышутся от гнева!
Пусть опять всплывают в памяти те дни далекие,
Грудь сжимается от грустного напева!
Лишь начну рассказ о гибели любимого,
Слышу сердца частые удары.
И горит, горит щека, слезой палимая!
Горе матери героя, горе старой!
К вам в аул пускай течет, блестя, слеза моя,
Престарелые родители героя!
Не забыл народ чеченский партизана,
Не забудется и время боевое!
Не утешит вас письмо мое печальное.
Горе матери и боль жены едины!
Вижу я отсюда и селенье ваше дальнее,
Ваши благородные седины!
На столе передо мною облик милого,
Снимок сделан был по вашему заказу!
На портрет его смотреть уже не в силах я!
Вот он – улыбающийся, остроглазый!
Хорошо сидит на нем шинель походная,
И надвинута папаха низко.
Вот рука его, по-зимнему холодная,
Возится с винтовкою австрийской.
Вспоминаю дни сражения великого.
Вот она, тоски моей причина:
Светлый лоб его – по милости Деникина —
Красная пересекла морщина…
Пусть лежит на вас проклятье, банды белые!
Вы со смертью и насилием дружили.
Подожгли со всех сторон селенье целое
И родителей наследника лишили!
Вороны вам выклюют глаза несытые,
Кожееды искромсают спину.
Старики вам не простят вовек убитого —
Милого единственного сына!
Весь аул запомнил облик юноши,
И его прославят поколенья.
Вся Чечня сложила песнь о юноше:
«Смелость льва и быстрота оленя…»
Я себе скроила, сшила платье темное,
Я ношу его, как знак моей печали.
Не одна я со своей тоской огромною —
Ведь со мной портрет, что вы прислали.
И на этом прерываю я послание.
Больше я перо держать не в силах.
Навещу родной аул весною раннею,
Навещу любимого могилу!
 

 
Ленин – друг наш – призвал великанов земли
Ополчиться на тьму вековую.
Великаны земли весь народ повели,
Чтоб разрушил он тьму вековую.
 
 
Этот клич услыхал Асланбек издали,
Ненавидел он тьму вековую!
И за ним ингуши и чеченцы пошли,
Ополчившись на тьму вековую.
 
 
Богатеи с царем были тьмой вековой,
Но столкнул их народ – и упали!
Генералы тогда страшный подняли вой:
«О, как низко теперь мы упали!»
И пошли к англичанам покорной толпой,
На колени пред ними упали:
«Помогите! Вступите вы с Лениным в бой,
Чтобы вы, как и мы, не упали!»
 
 
Англичане пришли с генералами к нам,
Победить они думали горцев.
Но хвала нашим мудрым и храбрым вождям:
Эржкинез оказался у горцев!
И джигитов повел Эржкинез на врагов, —
Англичане бежали от горцев!
Научившийся мужеству большевиков,
Асланбек был героем у горцев!
 
 
Снова белая в горы ворвалась беда, —
Кликнул клич Асланбек Шерипов,
И возглавил отряд партизанов тогда
Молодой Асланбек Шерипов.
«Путь у горцев один – это ленинский путь! —
Так учил Асланбек Шерипов. —
И, как реки, нельзя нас назад повернуть»,—
Говорил джигитам Шерипов.
 
 
Уничтожить врага ты всегда поспевал,
Молодой Асланбек, я помню!
Сколько раз я тебе свои песни певал,
Им внимал Асланбек, я помню.
И любовь к трудовому народу твою,
Молодой Асланбек, я помню…
И печальную весть, что погиб ты в бою,
Молодой Асланбек, я помню…
 
 
Против рабства былого пошел Асланбек,
И сразили враги Асланбека.
Но свободен и счастлив теперь человек, —
Стала жизнью мечта Асланбека.
Золотой наступил в нашей родине век,
Стала садом страна Асланбека.
В сердце каждого горца живет Асланбек,
Не забудут в горах Асланбека!
 

1

 
Просо от засухи не колосится,
Градом побитая гибнет пшеница,
Ярмо заставляет быка наклониться.
Засухой,
Градом, ярмом
Был царь.
Богатым и сытым давал он свободу,
Работать на них приказал он народу,
В тюрьму превратил он любимую родину.
Неравенство,
Гнет
И тюрьму
Дал царь.
 
 
Жажду свою нашей кровью питая,
Тьмой раньше срока глаза ослепляя,
Жить и надеяться нам не давая,
Смерть, слепоту,
Нищету
Нес царь.
 

2

 
Боль наших душ в свою душу вместивший,
Солнцем высоким людей осветивший,
Право на жизнь беднякам подаривший,
Встал могучий Ленин.
 
 
Как храбрый охотник, идущий по следу,
Правде великой добыл он победу
И, сбросив царя, нам о счастье поведал,
Наш великий Ленин.
 
 
После зимы он как ветер весенний,
Миру дающий тепло и цветенье,
Людям несущий освобожденье, —
Наш сияющий Ленин.
 

 
Как трава росли мы,
Нас взрастили горы…
Жаль, что родились мы
В тягостную пору.
Будто за решеткой
Наша жизнь была,
Жили под крылами
Царского орла!
 
 
Как туман, что вьется,
Что ползет по взгорьям,
Так нас издалека
Царь опутал горем.
Не дарил он горцев
Милостью своей,
Даже не считал он
Горцев за людей.
 
 
У богатой знати
Царь искал опоры,
Он дарил ей земли,
И леса, и горы.
Стражник и чиновник
Не сидели зря:
Чтоб урвать побольше —
Славили царя.
 
 
Пиром жизнь была их,
Сладко пили, ели,
Пьяные от счастья
Богачи жирели.
И на них трудилось
Множество людей…
Не было от века
Времени лютей.
 
 
Как над миром сумрак
Черной ночи вьется,
Так и царь свет солнца
Застил инородцам.
 
 
Как заря приходит
В хаты мирных сел,
Так великий Ленин
В этот мир пришел.
Как вздымает утро
Солнце над горами,
Так и поднял Ленин
Алый стяг над нами.
И как разгоняет
Вихрь в полях туман,
Так рассеял Ленин
Ложь, грабеж, обман.
 
 
Новое настало
Молодое время,
С бедняков он скинул
Тягостное бремя.
И от нас бежала
Вечная нужда,
Ленин не оставил
От нее следа.
 
 
Начертал законы
Он своей рукою,
Бедных землепашцев
Наделил землею,
Встал к станку рабочий,
Как хозяин встал…
Право, волю, долю
Ленин горцам дал.
 

 
На горных вершинах ты был между нами
Льву разъяренному подобен,
Оберегающему детенышей,
Орджоникидзе!
 
 
На горных вершинах ты был между нами
Соколу смелому подобен,
Крыльями ветер задерживающему,
Орджоникидзе!
 
 
На горных вершинах ты был между нами
Вихрю могучему подобен,
Как песок, врагов рассеивающему,
Орджоникидзе!
 
 
Облика львиного твоего
Враги страшились,
Робкими зайцами убегали.
Духа крылатого твоего
Враги страшились,
Сбитыми воронами убегали.
Вихря могучего твоего
Враги страшились,
Рваными тучами убегали.
 
 
На вершинах гор Кавказских
Красное знамя водрузив,
Отважных к себе призвав джигитов,
Ты их повел на врагов.
 
 
На вершинах гор Кавказских
Ленинский закон утвердив,
Врывался ты во главе джигитов
В самую гущу врагов.
 
 
Когда поднимался туман серый
И кони ржали от запаха серы,—
Плетью плетеной коня обжигая,
Смелых джигитов сердца зажигая,
Ты их водил на врагов.
 
 
Партия кликнула: «Освободи
Чеченцев и ингушей!»
В бой вел ты самых отважных среди
Чеченцев и ингушей,
Ты в горах скакал впереди
Чеченцев и ингушей!
 
 
Эй, джигиты, всмотритесь получше
В горные ущелья!
Покинули туман и тучи
Горные ущелья!
Не забудут Орджоникидзе
Горные ущелья:
Освободил Орджоникидзе
Горные ущелья!
 

ПЕСНИ-ЖАЛОБЫ
© Перевод Н. Гребнев

 
Если бы мир, где живем мы с тобою,
Старою мельницей был водяною,
Если бы он совершал аккуратно
В год по два круга – туда и обратно,
Если б вращеньем огромных камней
Он бы давил вероломных людей,
Если б утративших честь безвозвратно
Жернов давил бы, вращаясь обратно.
 

 
Сколько оленей блуждает, отбившись от ланей,
Не опуская своих горделивых голов,
Сколько их ищет на склонах скупых пропитанья,
Сколько с тревогой глядит из-за скал и стволов.
 
 
Сколько скитается их по глухому ущелью,
Ищут прозрачных ключей, чтоб напиться воды,
Иль по горам, чтоб не стать для охотника целью,
Скорою рысью бегут, заметая следы.
 
 
Сколько их бродит в горах, молодых и поджарых,
Раны зализывают, поджидают врага,
Сколько их чешет бока об кору на чинарах
Или о скалы гранитные точит рога.
 
 
Сколько блуждает оленей, отбившись от ланей,
Сколько призывно трубит и ревет искони.
Здесь, на земле, где не сбудутся наши желанья,
Разве, джигиты, мы с вами томимся одни?
 

 
Волк завывает на склоне далеком тоскливо.
Может, он с голоду воет, его успокоит пожива,
Может, на склоне лесистом дождется он ночи,
Выследит лань и затихнет, до крови охочий.
 
 
Волк не от голоду воет, он голод бы вытерпел молча.
Воет он, воет, от стаи отбившийся волчьей.
Воет он, зверь одинокий, в печали бесплодной,
Воет он сытый, бедняга, и воет голодный.
 
 
Странники мы, мы на этого волка похожи.
Голодны ль, сыты ли, воем по-волчьи мы тоже.
Мы от родимых могил, от земли оторвались,
Мы на чужбине остались и здесь затерялись.
 
 
Так караван, что стремился добраться до Мекки,
Сбился с пути и остался в пустыне навеки.
 

 
«Ты лети скорее, птица малая,
К господу, что всех нас сотворил,
Ты скажи, что быть одна устала я,
Чтобы он мне брата подарил».
 
 
«Я была, – сказала птица малая,—
В крае божьем и лечу назад,
Повелели, чтоб тебе сказала я:
Будет у тебя родимый брат».
 
 
«Если впрямь мне счастье уготовано,
Чем тебе могу я отплатить,
Чистым златом, серебром ли кованым
Мне тебя по-царски одарить?»
 
 
«Птице, мне не надо злата чистого,
Белого не надо серебра.
Ты меня от ястреба когтистого
Защити, коль можешь, будь добра.
 
 
В горы полечу иль в поле чистое,
Где б гнезда ни свить мне – он найдет.
Он мое жилище с неба высмотрит,
Бросится, птенцов моих убьет».
 
 
«Не гнездись ни на горах, ни во поле
Ты на радость своему врагу.
Поселись в саду моем на тополе,
Я тебя от бед оберегу».
 

 
Мне приносит вести небо синее,
Подтверждает черная земля.
Где, мой брат, тебя увижу ныне я,
Боль разлуки нашей утоля?
 
 
Ты лелеял, брат, мечту напрасную,
Сгоряча ты понаделал дел.
Ты не пожалел меня, несчастную,
Ты себя и то не пожалел.
 
 
Нынче по какому краю рыская,
Мне тебя искать всего верней?
Далека земля, земля сибирская,
Но близка печаль моя о ней.
 

 
Шелестит ли трава на склонах,
И стоит ли ячмень стеною,
И цветы среди трав зеленых
Распускаются ли весною?
В час урочный восход ли блистает,
Он сменяется ли закатом
В том краю, где сейчас обитает,
Где тоскует любимый брат мой?
 
 
Говорят, в том краю, где брат мой,
Зеленеет трава весною,
И кончается день закатом,
И посевы стоят стеною.
 
 
Ветер слово мое относит
В край, куда проводила брата,
В край, откуда он, бедный, просит,
Чтобы я не забыла брата.
 
 
Поднимусь я на склон зеленый,
Где когда-то с тобой ходила,
Как забыть мне тебя, рожденный
Той же, что и меня породила.
 
 
Может, брат мой, тебя я ныне
Позабыла б, да часто очень
Вижу мать, что плачет о сыне.
И сама я проплакала очи
О тебе, что пропал на чужбине.
 

 
Пусть у отца и у матери сын не родится,
Если он чести и мужества не сохранит.
Пусть у отца и матери сын не родится,
Если достоин не будет он тех, кто его породит.
Если родится такой, пусть недолго живет,
Если родится, так пусть до полудня умрет.
 
 
Боже, дай счастья тому, кто намерен сражаться,
А не тому, кто чуть что убегает в кусты.
Господи боже, не дай нам с землею расстаться,
Не увидав, как сбываются наши мечты.
 
 
Даже дурнушка, что чести своей не теряет,
Лучше, чем юноша, если он честь не блюдет…
Ветер пусть дует, пусть ветром любовь навевает,
Ветер пусть дует, пусть ветром вражду унесет.
 

 
«Гей, привет вам, о странники, весь белый свет
Из конца в конец исходившие!»
– «Путь счастливый тебе, и тебе наш привет,
Мать седая, не нас породившая!
 
 
Ты скажи нам, не нас породившая мать,
По нужде ли, по доброй ли воле
Вышла в путь и кого-то не можешь сыскать
Ни в горах, ни в ущелье, ни в поле?»
 
 
«Ой, по воле я вышла, пришла по нужде
В эту землю чужую, далекую.
Сулеймана-сынка не найду я нигде,
Пожалейте меня, одинокую.
Средь нехоженых тропок и дальних дорог
Не встречался ли вам Сулейман – мой сынок?»
 
 
«Ой ты, мать, мы немало объездили стран,
И в одной, на дороге нехоженой,
Возле моря лежит твой сынок Сулейман,
Рядом конь под седлом нестреноженный.
 
 
Храбреца, что на гальке лежит недвижим,
Омывает вода поседелая,
Причитает, как плакальщик, ветер над ним,
И рыдает над ним птица белая».
 
 
«Что ж мне, странники, делать, я так голодна,
Я бы съела всю гальку соленую.
Так мне хочется пить, что могла б я одна
Выпить моря пучину бездонную.
 
 
Пусть возьмет меня сын мой туда, где вода,
Где песочек, под ним расстелившийся.
Пусть возьмет меня в край чужедальний, куда
Ускакал он, со мной не простившийся».