Текст книги "Песни народов Северного Кавказа"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
Ну-ка, соберемся, куртатинцы.
Белый царь сулит нам дать гостинцы.
В горы нам пакет с равнины шлет,
Говорит, посланцев наших ждет.
 
 
Отвечая на такую милость,
Всё ущелье наше всполошилось,
Замелькали всадники в горах,
Лучшие на лучших скакунах.
 
 
Среди тех, в ком не было изъянов,
Был первейшим Ацамаз Калманов.
Он подобно белому орлу
Вылетел на черную скалу.
 
 
Вышли в путь посланцы куртатинские,
Миновали горы осетинские
И дошли до белого царя.
Говорят, они пошли не зря.
От царя посланники удалые
Унесли с собой дары немалые.
Хоть не жадны куртатинцы были,
Из гостинцев порох лишь просили.
 
 
Повезли с собой поклажу многую
Всадники обратною дорогою.
То дорогой ясной, то туманною,
Но везде опасной и обманною.
Смотрят, у селения Дурхуд
Кабардинские князья их ждут.
И столкнулись путники уставшие
И князья, разбоем промышлявшие.
Встретились, друг другу смерть творя,
Кабардинцы, конные и пешие,
С куртатинцами, отяжелевшими
От подарков белого царя.
 
 
Многих куртатинцы порубили,
В горы кабардинцы отступили,
Множество врагов в последний раз,
Порубив своею саблей смелой,
Распластался сам на бурке белой
Удалец Калманов Ацамаз.
 

 
Это дело – дело дней былых,
Ой, да это дело, дело прошлого…
 
 
Куртатинцы для коней своих
Не найдут табунщика хорошего.
Судят-рядят десять дней подряд
На нихасе крытом в Даллагкау.
Двое есть достойных, говорят,
Цаликовы – Хуха́ и Нарсау.
 
 
Храбры Цаликовы сыновья,
Но припомнил кто-то осторожно:
«Тагауровы они зятья.
Наш табун доверить им не можно».
 
 
Быстры ноги у обидных слов.
И приходят жены, чуть не плача:
«Вас, как тагауровых зятьев,
Не хотят в табунщики назначить!»
 
 
Говорит Хуха́: «Честной народ,
Сам себя в табунщики я жалую».
День прошел, и вот Хуха́ пасет
Куртатинцев табуны немалые.
 
 
Ой, несметны эти табуны.
Как лихим соседям не позариться?..
И к Хухе́ приходит брат жены —
О делах и о здоровье справиться.
 
 
Стал пытать жены лукавый брат,
Посланный соседскими князьями,
Мол, когда едят, когда здесь спят,
Зорко ль смотришь ты за табунами?
 
 
Но в ответ Хуха́ из темноты
Свояку сказал такое слово:
«День ли, ночь – я не дремлю, и ты
Подобру иди, брат, поздорову».
 
 
Вновь к Хухе́, когда взошла звезда,
Шлют соседи свояка-злодея.
«Что, Хуха́, не спишь ты никогда?» —
Тот твердит, как бы Хуху́ жалея.
 
 
Говорит лукавые слова,
Песнь одну и ту же тянет снова —
Мол, не стоит святостью родства
Жертвовать из-за добра чужого.
 
 
Гонит свояка табунщик прочь —
Не люблю, мол, говорить напрасно я.
Час я сплю, когда проходит ночь,
В час, когда восходит солнце красное.
 
 
Ночь прошла, рассветный час настал.
Задремал Хуха́ в свой час положенный,
А злодеи через перевал
Тянутся тропою растревоженной.
 
 
Ой, пастух на зорьке увидал,
Как к коням злодеи подлетели,
Ой, он на свирели заиграл,
И достиг селенья звук свирели:
 
 
«Куртатинцы, снятся ли вам сны,
Может, сны вам очи ослепили?
Ой, угнали ваши табуны,
Вашего табунщика убили».
 
 
Песня понеслась за перевал,
Вдоль ущелья, ивняком повитого.
Первым эту песню услыхал
Цаликов Нарсау – брат убитого.
 
 
Что вдали за облако летит,
Расплываясь на четыре стороны?
Почему в том облаке парит
Птичья стая, кружат черны вороны?
 
 
Над горой не облако кружит —
Пар восходит от коня проворного,
И летит земля из-под копыт,
А не вороны кружатся черные.
 
 
Недругов Нарсау победил,
С их мечами сталь скрестил булатную,
Многих тагаурцев он побил,
Мстя им за потерю безвозвратную.
 
 
Многие отбил он табуны,
Убежать заставил рать лукавую.
Ну, а брату братовой жены
Голову отсек и руку правую.
 

 
Умер, говорят, от прежних ран
Или от иной какой-то хвори
Старый Тасолтанов Тасолтан
В Кабарде Большой, родне на горе.
Было у алдара, говорят,
Семь сынов и дочка Фатимат.
Говорят, он, старый, на прощанье
Сыновьям оставил завещанье.
Говорят, сказал он: «Коль умру,
Рода нашего не обесславьте
И свою красавицу сестру
Братскою заботой не оставьте!»
Он сказал им: «Девушка – цветок.
Без любви цветок цвести не станет.
Если не сорвет садовник в срок,
Пожелтеет лист, цветок увянет.
Приглядите Фатимат в мужья
Парня-удальца из самых лучших.
Пусть сперва соседские князья
Право сватать дочь мою получат.
После пусть посватаются к ней
Храбрые дигорские алдары.
А потом средь вольных узденей
Поищите – не найдется ль пары.
Может, будет всех других милей
Кто-нибудь сестрице вашей, гей!»
 
 
Рвется к Тасолтановым в зятья
Много всяких женихов богатых.
К братьям все окрестные князья
Посылают сыновей и сватов.
От гостей чванливых шум стоит
В доме Тасолтана, тихом прежде.
А невеста запершись сидит,
Не глядит на женихов заезжих.
 
 
Весть про эти странные дела,
Весть о том, как некая девица
И глядеть на женихов боится,
До дигорского дошла села,
Там – до Хамицаева Хамица.
 
 
И тогда на ум ему пришло
Тоже взять и попытать удачи.
И неспешно старое седло
Кинул он на спину рыжей клячи.
И поехал на свой риск и страх,
И предстал пред окнами девицы
В старых самодельных башмаках
В шитых-перешитых ноговицах.
 
 
На него алдары не глядят,
Но Хамиц кнутом из бычьей кожи
Щелкнул так, что даже Фатимат
Мигом встала с шелкового ложа.
 
 
И сказали братья женихам:
«Фатимат тому лишь будет пара,
Кто похитит и пригонит нам
Сто коней ногайского алдара».
 
 
Три прошло или четыре дня.
Женихи исчезли вдруг нежданно,
А Хамиц табун – сто три коня —
Пригоняет к дому Тасолтана.
 
 
Из окошка Фатимат глядит,
Видит, на дворе туман клубится.
Это не туман, а пар стоит
Над добычей храброго Хамица.
 
 
Роду Тасолтана, говорят,
С бедняком случилось породниться.
Отдали сестрицу Фатимат
Братья Хамицаеву Хамицу.
 
 
В доме было счастье, говорят.
Муж любил жену, и жили в мире.
Длилось их согласье, говорят,
Года три, а может, и четыре.
Молодым счастливо до конца
Жить бы, да завистники не дали.
Царгасати своего гонца
К братьям Тасолтановым послали.
 
 
И сказал гонец: «Случилось зло,
С мужем Фатимат живет неладно.
Пьет арак дигорское дзигло,
Мучает жену и бьет нещадно».
 
 
И тогда в Дигорию пошли
Месть вершить разгневанные братья,
И в глухих горах подстерегли
И убили собственного зятя.
 
 
И к сестре своей пошли потом
В дальнее дигорское селенье,
Чтоб вернуть сестру в отцовский дом,
Чтоб ее избавить от мученья.
 
 
Вот приходят братья, в дверь стучат
И в кунацкую идут все вместе.
Будто чует сердце Фатимат,
Что пришли они с недоброй вестью.
 
 
Братья видят на сестре атлас,
Тонкий бархат, пояс золоченый,
Что мужья спокон веков у нас
Покупают лишь любимым женам.
 
 
Плачут Тасолтановы сыны.
Поняли они, что совершили.
«Ты прости, сестра, что без вины
Мужа твоего мы порешили.
 
 
Ой, поверили мы на беду
Слову Царгасатовых проклятых.
Пусть оплакивают в их роду
Сыновей и внуков неженатых.
 
 
Пусть все женихи из рода их
Женихами так и умирают,
Пусть все их невесты до своих
Свадеб никогда не доживают».
 
 
Фатимат не слышит ничего —
Что ей покаянья и проклятья!
«Вы убили мужа моего
Ни за что, мои родные братья.
 
 
Не ждала от вас я, братья, зла,
Я всегда вас слушала, любила».
 
 
Фатимат с дубового стола
Ножницы булатные взяла,
Острием их грудь свою пронзила.
 

 
Будь удачливым, путник, в пути
С этой песнею на устах,
Пусть тебе будет легче идти
С этой песнею на устах.
 
 
Пусть на северном склоне бугра
Дуб растет и ветви шумят.
Ни гроза, ни сталь топора
Пусть стволу его не грозят!
 
 
Не рождается пусть на свет,
Как Чермен, человек такой,
Или пусть его с малых лет
Бог от злобы хранит людской!
 
 
Быть Чермену в светлом раю,
А пока что в родном краю
Богачи презирают его,
Кавдасардом считают его.
 
 
…Как-то с верной кремневкой в горах
Пробродил Чермен допоздна,
Воротился – а мать в слезах…
«Что случилось опять, нана?»
 
 
«Ой, Чермен, мой сын дорогой,
Нету счастья для нас с тобой!
Богачи тебя обошли —
Дали худший клочок земли!»
 
 
«Ой, не плачь, моя старая мать,
Ни пред кем твой сын не робел,
Завтра утром начну пахать,
Самый лучший вспашу надел!»
 
 
Рано утром, едва рассвело,
Потянули соху быки,
И Чермен, богачам назло,
Лучший клин распахал у реки.
 
 
Разозлились тогда князья,
Всполошились все их друзья.
Десять их побежало к реке,
Тот с ружьем, тот с кинжалом в руке.
 
 
Всех сильней Чермен и храбрей,
Тяжела у него рука,
И решили десять князей
Обхитрить одного бедняка.
 
 
Говорит один из князей:
«Потрудись, Чермен, для людей.
Видишь – дерево смотрит ввысь,
На макушку его взберись,
Погляди, не грозит ли беда,
Земляков твоих целы ль стада?»
 
 
Ничего Чермен не сказал,
Был он молод и всех сильней,
Вместе с поясом снял кинжал,
Стал карабкаться меж ветвей.
 
 
Богачи – бессердечный люд,
Силы нет – обманом возьмут,
От ствола они отошли,
Стали целиться вверх с земли.
 
 
Ты бессилен, Чермен, против зла.
Грянул залп, ты упал со ствола.
Сильный был ты, Чермен, и большой,
Телом нарт, но дитя душой.
 

 
Что, баделята пришлые, ограбившие нас?
Был страшен ваш приход сюда, но жалок ваш ухо…
Напрасно вы, как вороны, слетались в Карагас,
Напрасно совещались вы, как вам терзать Кавказ.
Изгнали мы из наших гор весь ваш коварный род,
Мы, черные дигорцы, трудящийся народ!
 
 
Вожак их, старый Амурхан, им говорил тогда:
«Ну, дети, мы в Дигорию гористую пришли,
Дигорцев черных покорив, спасемся без труда.
Мы, беки, власть должны хранить, разлад
                                                      для нас – беда.
Погибель наша прогремит по всем краям земли
Позорною пословицей на долгие года!
Оденет нам пословица ослиные шлеи
И потником в колючках покроет навсегда!»
 
 
И хором клялся баделят презренный, хитрый сброд:
«Мы не позволим одевать ослиной шкурой нас!
Мы сами обратим в ослов дигорцев черный род.
Покорно будут нам они служить за годом год».
Так баделята думали. Но зашумел Кавказ.
По всем селениям народ поднялся на господ.
Решили мы от баделят очистить Карагас,
Мы, черные дигорцы, трудящийся народ.
 
 
Да, баделята злобные, настала власть труда!
Мы гнезда ваши хищные разбили и пожгли!
И гибель ваша славится по всем краям земли
Позорною пословицей на долгие года!
Одела вам пословица ослиные шлеи
И потником в колючках покрыла навсегда!
 

 
Ой, пастух горы Черной
На свирели играет.
Песнь свою обращает
К пастуху горы Белой:
«Ой, спешат к тебе гости,
Раздуваясь от злости.
Ой, спешат к тебе гости,
Скачут, кони дымятся,
Богачи осетинские,
Богачи кабардинские.
Всех числом их двенадцать.
Ой, торопятся гости
За твоими костями,
За твоими стадами.
Береги свои кости,
То убийцы – не гости».
 
 
Ой, пастух горы Черной
На свирели играет,
Песнь свою обращает
К пастуху горы Белой:
«Гей, пастух горы Белой,
Что скажу, то и делай!
Ты пришельцам навстречу
Выйди с ласковой речью.
Ты не шли им проклятья,
А скажи: „Мои братья“.
 
 
За твоею отарой
Валух тащится старый.
Ты возьми и зарежь его.
Их корми, сам не ешь его.
Будет мясо им ядом,
А конец будет адом!»
 
 
Надуваясь от злости,
Скачут черные гости.
Их пастух горы Белой
Ждет с улыбкой несмелой:
«Ой, сумею ли, братья,
Вас как должно принять я?»
 
 
Ой, пастух горы Белой
Занимается делом.
Вот он валуха ловит,
Суп гостям он готовит.
Варит суп в казане
Не на сильном огне.
 
 
Ой, пастух горы Черной,
Ой, пастух горы Белой
На свирелях играют,
Пот со щек утирая.
Бродят, бродят отары,
Бредят, бредят алдары,
На траве умирая.
 

 
Ой, дзицца, на краю селения
Из ружья застрелил оленя я,
Застрелил я оленя рогатого —
Кабардинского князя проклятого.
 
 
К нам князья кабардинские прибыли
Дань взимать и считать свои прибыли.
Закричала мне знать полупьяная:
«Не уйдешь ты, дзигло поганое!»
 
 
Я сказал им: «Князья благородные,
Вы с дороги, поди, голодные.
Заходите пока, пообедайте,
Моего шашлыка отведайте!»
 
 
Рассердились князья кабардинские:
«Нам противны слова твои свинские.
Всё здесь наше: бараны, быки твои,
Шашлыки твои и кишки твои!»
 
 
Я сказал им: «Князья благородные,
Вы загнали нас в горы бесплодные,
Но и здесь вы житья не даете нам,
Не с добром, князья, вы идете к нам».
 
 
Еще утром надел непробитую
Я черкеску, матерью сшитую,
И ружье свое взял кремневое,
Ненадежное и не новое.
 
 
И подумал я: «Ой, упрямая,
Пожалела корову родня моя.
Я бы продал ее не задешево —
Взял ружье у купца хорошего.
Не скотину родня пожалела бы,
Сиротину меня пожалела бы.
Всё равно ведь придется забить ее,
На поминках моих сварить ее».
 
 
Так подумал я и прицелился,
Быть в живых уже не надеялся,
Но в то утро ружье кремневое
Било, старое, словно новое.
 
 
Вдоль Кобани, где волны белые,
Горько ехать князьям-грабителям,
Едут, плачут они, несмелые,
Над убитым своим предводителем.
 

 
Что за чудо: погожим днем
В Алагирском ущелье – гром.
Гром грохочет, не унимается.
Ой, в ущелье гремит не гром —
Мисирби за чужим добром
К Алагирским горам пробирается.
 
 
Белый весь с головы до ног,
Иногда Илиа-пророк
В небесах грозой разражается.
Но сейчас гремит не гроза,
А хромой Кубадти Бекмирза
Грозной удалью похваляется.
 
 
Вместо сердца с камнем в груди
Мисирби летит впереди.
На грабеж спешит, ухмыляется.
Всадник, скачущий впереди,
Ты не радуйся, погоди,
Не случилось бы после каяться.
 
 
Всадник, скачущий впереди,
За чужое добро плати.
Ты трофея не взял богатого,
Получил ты, чего не ждал —
Пулю в голову, в грудь кинжал
Бедняка Кудзага Зембатова.
 

 
Ой, в Дигории с былых веков
Кубатиевы, до денег жадные,
За луга Хареса с бедняков
Собирали подати изрядные.
 
 
И на этот раз князья опять
Налетели на Харес как вороны,
Чтобы из баранов лучших взять,
Взять быков, что лучше всех откормлены.
 
 
Гей, Царай об этом услыхал.
Он, бедняк из рода Дабалаева,
Черный свой оттачивал кинжал,
Отточил почти что добела его.
 
 
«Что ж сидите, парни наших гор,
Что молчите, удальцы окрестные?
Чем сидеть, всю жизнь терпеть позор,
Лучше умереть за дело честное».
 
 
Гей, Царай настиг князей в лесу
И кинжалом острым, шашкой смелою
Кубатиева Хаджи-Муссу
Изрубил, как тыкву недозрелую.
 
 
Гей, Цараю говорят друзья:
«Лучше в землю убежать неблизкую.
Злобны Кубатиевы князья,
Здесь тебя найдут, повсюду рыская».
 
 
По Дигории назад идут
В край родной бесславные воители.
На руках Хаджи-Муссу несут —
Своего былого предводителя.
 
 
А Царай кричит им из-за скал:
«Ой, князья, охотники хорошие,
Бог вам дичь немалую послал,
Только обошлась она не дешево.
Пусть дорога будет вам легка.
Ну, а если вновь сюда придете вы,
С божьей помощью наверняка
Дичь еще крупнее унесете вы».
 
 
И ответ Цараю был таков:
«Никогда, ой, человек отчаянный,
Ворон не ловил перепелов,
А на этот раз поймал нечаянно».
 
 
Как бы ни было, но с этих пор
Не совались к горцам их хозяева,
И благословляли люди гор
Славного Царая Дабалаева.
 

 
Гей, Цораев Алихан усталый
Пас табун Ботасовых немалый,
Среди табуна сидел, дремал.
Алихан не продремал и часа,
Прибежал Елбыздыко Ботасов.
«Скакуна поймай-ка», – он сказал.
 
 
«Сам поймай, поди не мальчик малый»,—
Так табунщик отвечал бывалый
Парню из Ботасовых сынков.
Тот вспылил, побагровел мгновенно:
«Ты забыл, наверно, раб презренный,
Кто я есть и сам ты кто таков!»
 
 
Отвечает Алихан Цораев:
«Молод ты, и я тебе прощаю».
Парень побежал, заголосил:
«Оскорбил меня табунщик мерзкий,
Он побил меня и речью дерзкой
Славный род Ботасов очернил!»
 
 
Старый князь ругался, бесновался.
Сел в седло, к табунщику помчался:
«Берегись, презренный из рабов!»
Но сказал табунщик непокорный:
«Хоть ты князь, а я лишь раб твой черный,
Не прощу тебе я этих слов».
 
 
Старый князь нагайкой замахнулся.
Говорят, табунщик увернулся,
Он обидчика с коня стащил
И своим отточенным кинжалом
Тело князя старого достал он,
Как большую тыкву искрошил.
 

 
В табуне проржал два раза
Жеребенок под горой.
Словно бык, ружье Ботаза,
Словно бык, ружье Ботаза
Раз взревело и другой.
 
 
Ой, отару в день дождливый
Скрыл чабан под сенью скал.
Ой, Цереков, пес пугливый,
Ой, Цереков, пес трусливый,
От Ботаза убежал.
 
 
Ой, в Хилаке как-то сразу,
Говорят, трава сошла.
Кто-то, говорят, в Ботаза,
Кто-то, говорят, в Ботаза
Выстрелил из-за угла.
 
 
В пропасть, говорят, упала
Лань, красива и стройна.
Кровь Ботаза зажурчала,
Кровь из раны побежала,
Потекла красным-красна.
 
 
Чабаны с лугов далеких
Гонят стадо вниз с горы.
С горя рвут ногтями щеки,
Рвут свои ногтями щеки
Две Ботазовых сестры.
 
 
Малый сосунок остался
Лани, что мертва лежит.
Ой, грудной сынок остался,
Сиротой сынок остался,
У Ботаза сын остался.
Подрастет он, отомстит.
 

 
Приуныли в горах бедняки:
Ни зерна у них, ни муки.
Ой, тох ама тох!
Пригорюнился в черный час
Старый горец Берозов Тотрадз.
Ой, да поможет бог!
 
 
Снарядился и кое-как
В дальний путь пустился бедняк.
Ой, тох ама тох!
Он детей в мешок посадил,
А мешок на спину взвалил.
Ой, да поможет бог!
 
 
На земле не мало земель,
Шел Берозов Тотрадз в Гизель.
Ой, тох ама тох!
Но в Гизели живут гордецы,
Богатеи живут и скупцы.
Ой, да поможет бог!
 
 
Не пригрели они бедняка,
Пожалели ему куска.
Ой, тох ама тох!
Будь ты проклят, богатый аул,
И пошел Тотрадз в Заманкул.
Ой, да поможет бог!
 
 
В Заманкуле – житье не рай,
Но живет там Кусов Касай.
Ой, тох ама тох!
Хоть и сам Касай не богат,
Но всегда человеку рад.
Ой, да поможет бог!
 
 
Бедняка Касай не прогнал,
Он детей бедняка приласкал.
Ой, тох ама тох!
Он сказал: «Будешь этот год
Ты пасти заманкульский скот».
Ой, да поможет бог!
 
 
В Заманкуле Тотрадз живет,
Заманкульских овец пасет.
Ой, тох ама тох!
Он пасет заманкульский скот,
Чтоб своих прокормить сирот.
Ой, да поможет бог!
 
 
Как-то раз Берозов Тотрадз
Возле речки отары пас.
Ой, тох ама тох!
Пас отары – да вдруг беда:
Богатеи пришли туда.
Ой, да поможет бог!
 
 
Говорят они: «Эй, Тотрадз,
Видишь, свадьба сейчас у нас!»
Ой, тох ама тох!
Засмеялись алдары зло:
«Будешь дружкою ты, дзигло!»
Ой, да поможет бог!
 
 
Говорит бедняк богачам:
«Я, князья, благодарен вам!
Ой, тох ама тох!
Но для дружки я слишком старый,
И нельзя мне оставить отары».
Ой, да поможет бог!
 
 
Богачи – горячий народ,
Разозлятся – кинжалы в ход.
Ой, тох ама тох!
Есть кинжал и у бедняка,
Потянулась к нему рука.
Ой, да поможет бог!
 
 
Пал богач, и другой убит,
И бедняк на траве лежит.
Ой, тох ама тох!
Кровь Тотрадза рекой течет,
Кто пригреет его сирот?
Ой, да поможет бог!
 

 
Серый волк в Кударских кручах
Пусть не причинит нам зла.
Будь всегда благополучен
Путь Гаглоева Сала.
 
 
В чаще горной, в чаще черной
Дуб растет – толста кора.
Ни суки его, ни корни
Не боятся топора.
 
 
На одном корню над кручей
Сразу два растут ствола.
На одном плече могучем
Двух врагов несет Сала.
 

 
Что вы ждете меня, Габановы?
Что задумали, или пьяны вы?
Не держите меня, Габановы,
Пропустите меня, Габановы.
Вниз, в долину, спешу спуститься я.
За зерном иду, за пшеницей я.
Говорят, на базаре Унала
На пшеницу цена упала.
 
 
Не держите меня, Габановы,
Пропустите меня, Габановы.
Не шутите, князья благородные,
У меня семья, все голодные.
С вами бой начать как-то боязно,
А назад бежать, право, совестно.
Надо вниз побыстрей спуститься мне,
На базаре купить пшеницы мне.
Далека без коня дорога,
Пропустите меня, ради бога.
Вы зачем меня окружаете,
Не пускаете, круг смыкаете?
Я бедняк, но оружье дедово
Берегу-храню, унаследовав.
Сталь кинжала пока не зазубрена,
Не одна душа им загублена.
 
 
Кто расскажет Габановых племени,
Как погибли отцы их без времени,
Как о скалы Кобани голые
Разлетелись Габановых головы?
 
 
Ой, враги мои, притеснители,
Слишком злые были и гордые.
Земляки, вы меня простите ли?
Не судите меня, люди добрые!
 

 
Соламана бедная вдовица
В темный лес ушла, чтоб там укрыться.
От князей Мулдаровых ушла,
В лес забилась, говорят, вдовица,
Чтобы от убийц оборониться,
Чтобы схорониться ото зла.
 
 
Говорят: убили Соламана
Люди из мулдаровского клана.
Скрылась Соламанова жена.
На земле одно ей было мило:
Сына-сироту она растила.
Годы шли, и вырос Хасана.
 
 
Говорят, он сильный был и ловкий,
Метко бил он из своей кремневки,
По лесам бродил и, говорят,
Появился как-то в чаще горной,
Средь чинаров черных, сердцем черный,
Черный волк Мулдаров Кудайнат.
 
 
Соламана ни за что убивший,
Бедную вдовицу оскорбивший,
Шел со сворой черной черный князь.
Хасана им не чинил помехи,
Он нашел отцовские доспехи,
К черной своре вышел не боясь.
 
 
Ой, не зря он за оружье взялся,
Против сотни он один сражался,
Многих из Мулдаровых убил.
Но и сам, кинжалом пораженный,
Распластался на траве зеленой,
Навсегда глаза свои закрыл.
 

 
– Там, Куцык, стряслась беда.
Ты скорей беги туда, ой,
Уарайда, уарира,
Рирасса, уарайда, ой!
 
 
Ой, Куцык, враги сильны.
Ой, угонят табуны, ой!
Ой, Куцык, врагов не счесть.
Кто спасет добро и честь, ой?
 
 
Ты с женою спишь, джигит,
С головою ты накрыт, ой.
Ты накрыт, чтоб крепче спать,
Чтоб тревоги не слыхать, ой.
Но позорно почивать,
Если надо в бой скакать, ой.
 
 
Кто бегом, а кто верхом —
Все помчались за врагом, ой.
Но быстры враги, сильны,—
Пропадают табуны, ой.
 
 
И тогда в счастливый миг
Ото сна восстал Куцык, ой.
Со стены кремневку снял,
Саулоха оседлал, ой.
 
 
Воров удалой Куцык
За большой горой настиг, ой.
Сто врагов лихих убил,
Табуны у них отбил, ой.
Белый снял с себя башлык,
Раны завязал Куцык, ой.
Саулоху он сказал:
«Дело плохо», – он сказал, ой.
 
 
Наземь бурку расстелил,
Лег и дух он испустил, ой.
Уарайда, уарира,
Рирасса, уарайда, ой.