Текст книги "Песни народов Северного Кавказа"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
Разыгрался Елиа святой,
Гром в Устур-Дигоре громыхает.
На нихасе люди меж собой
Спорят – что, мол, это означает?
 
 
Нет, не Елиа наслал туман,
И не он гремит в горах высоко, —
То Уахатага сын Гуйман
Туров бьет там, где стоит осока.
 
 
Сам Уахатаг, прожив свой срок,
Отошел из мира со словами:
«Никогда не убивай, сынок,
Тура с золотистыми рогами.
 
 
В нашем крае тур такой один.
Бог хранит рога его и шкуру».
Но Гуйман – Уахатага сын —
Ходит в горы, целит в сердце туру.
 
 
Старики джигитам говорят:
«Кто из вас пойдет к Гуйману в горы?»
И Туалиаев Касполат
Вызвался, сказал – вернется скоро.
 
 
Касполат Гуймана увидал
Возле черных скал на камне черном.
Сын Уахатага свежевал
Тушу тура острием проворным.
 
 
«Я, Гуйман, явился пожелать,
Чтоб всегда ты в здравье был и в силе». —
«Здравствуй, Касполат, давай считать,
Что добычу вместе мы добыли».
 
 
Касполат сказал: «Что настрелял,
То твое, но встань поближе к краю.
Видишь, сколько у подножья скал
Златорогих туров пробегает?»
 
 
К краю пропасти Гуйман шагнул,
И тогда нежданно друг любезный
Бедного охотника столкнул
Прямо в бездну со скалы отвесной.
 
 
Сын Уахатага полетел,
Словно камень, по камням неровным.
Напоследок крикнуть лишь успел:
«Не гадал я, что ты враг мой кровный!»
 
 
И, чтобы убийцу упрекнуть,
Крикнул, бедный, падая со склона!
«Ты моей свидетельницей будь,
Ветка распустившегося клена!»
 
 
Пес Гуймана, верный пес Силан,
Словно снежный ком, слетел по склону
И хозяина, в крови от ран,
Лапою своею черной тронул.
 
 
Но лежал хозяин неживой,
И собака трижды взвыла странно.
И услышала собачий вой
В доме у себя жена Гуймана.
 
 
Ой, пошла Гуйманова жена
К старенькой вдове Уахатага,
И сказала бедная она:
«Вой собаки не сулит нам блага!»
 
 
К женщинам, поникнувшим в слезах —
К молодой жене, к ее свекрови, —
Подбежал Силан, держа в зубах
Шапку, побуревшую от крови.
 
 
Много лет минуло, говорят,
И с годами стало глуше горе.
Ко вдове Гуймана Касполат
Сватался и справил свадьбу вскоре.
 
 
Ведомо лишь богу, сколько жил
Касполат с женой своею новой,
Но однажды ветер дверь открыл,
В дом принес опавший лист кленовый.
 
 
Касполат неведомо чему
Засмеялся, за живот схватился.
Стала приставать жена к нему:
«Что припомнив, ты развеселился?»
 
 
«Я припомнил, – муж жене сказал,—
Что когда-то мне Гуйман промолвил.
Он мне крикнул, падая со скал:
„Не гадал я, что ты враг мой кровный!“
Думал я, сулит беду и месть
Перед смертью сказанное слово,
И теперь вот он мне подал весть,
Но что может сделать лист кленовый?»
 
 
Встала Касполатова жена,
С горя сердце у нее заныло.
Ножницы булатные она
В сердце Касполатово вонзила.
 
 
И пошла обрадовать свекровь:
«Можешь умирать теперь спокойно.
Сына твоего святую кровь
Черной кровью смыла я достойно!»
 

 
Эй, девушки, – все в колхоз!
Эй, юноши, – все в колхоз!
Трудись, ребята, как нужно,
Работай, селенье, дружно!
 
 
А кто не пойдет – сгорит со стыда.
А кто не пойдет – тому горе-беда.
А кто не пойдет – тот слезы прольет.
А кто не пойдет – голодный уснет.
 
 
А ну, соревнуйтесь, парни упорные!
А ну, соревнуйтесь, девки задорные!
А ну-ка, быстрее, руки проворные!
Мы урожай утроим!
 
 
Кто будет работать скоро,
Кто будет работать споро,
Все скажут о нем без спора:
Стал настоящим героем!
 

ОБРЯДОВЫЕ ПЕСНИ
© Перевод Н. Гребнев

 
Басилта, басилта, добрые люди,
Пусть счастье ваше во веки пребудет.
Хозяину крупного тура убить
Будет пусть суждено,
Хозяйке вашей сына родить
Будет пусть суждено.
 
 
Пусть ваше счастье не убавляется.
Нам же вы дайте, что полагается.
Каждому дайте всего понемножку:
Черного пива в черном кувшине,
Белой араки в белом кувшине.
Каждому дайте большую лепешку,
Дайте на всех нам баранью ножку.
 

 
Уасгерги, что бы ни случилось,
На твою мы уповаем милость.
Гости мы твои, твои джигиты,
Не оставь нас без своей защиты.
 
 
Погляди на нас, золотокрылый,
Награди своею доброй силой.
Пожалей, пошли удачи нам,
Чтобы путь наш легок был и прям.
 
 
С высоты глядящий, огляди
Путников в низине зорким оком.
Будь, святой Георгий, впереди,
Нас накрой крылом своим широким.
 
 
Пощади, сидящий на вершине,
Тех, кто под твоей защитой ныне.
Возвратясь к селениям своим,
Мы тебе молитвой воздадим.
 

 
Мы желаем, светлая Алаурди,
Счастья, прославляем мы тебя.
Умоляем, светлая Алаурди,
Прочь пройди ты, нас не погубя!
В стаде бык пасется самый лучший,
Мы его в твою зарежем честь.
Для тебя среди овец курдючных
Выберем мы лучшее, что есть.
 
 
Прославляем мы тебя, Алаурди,
Благ желаем мы тебе, Алаурди!
Мы пожнем на склоне гор пшеницу,
Для тебя мы пироги спечем,
А ячмень в низине уродится,
Мы тебе и пива поднесем.
 
 
Прославляем мы тебя, Алаурди,
Благ желаем мы тебе, Алаурди!
Есть у нас к тебе большая просьба:
Наших деток пусть не тронет оспа!
Чтоб их щеки были без изъяна,
В честь твою мы жертвуем барана.
Чтоб навечно не померк их взгляд,
Мы зарежем в честь тебя ягнят.
 
 
Прославляем мы тебя, Алаурди,
Благ желаем мы тебе, Алаурди!
Хлебы из поднявшегося теста
Наши девушки спекут тебе.
Чистые, на выданье невесты
Эти хлебы понесут тебе.
И джигиты, стройны и красивы,
Поднесут тебе в кувшине пива.
 
 
Пусть, Алаурди, твой путь обратный
Будет только шелковый да ватный.
Прославляем мы тебя, Алаурди,
Благ желаем мы тебе, Алаурди!
 

 
С Уакаца святые слетели ангелы,
И на Курпской вершине присели ангелы,
Чтоб решить на горе, что покрыта туманом,
Мол, кого из невест обручить с Татарканом.
И решили святые, хотя и решили не сразу,
Сватать Азаухан, что живет на вершине Уаза.
Порешили и тотчас к соседям своим
Уасгерги послали с Николой святым.
И почтенные сваты в дорогу пустились,
Но ушли без всего и ни с чем воротились.
 
 
Стали снова степенно судить да рядить,
Дескать, сватов почтенных к кому отрядить?
Про красавицу Черного моря слыхали,
Но не знали ее, сватов к ней не послали.
А послали почтеннейших сватов, чтоб сватать
Молодую красавицу в башне Дзулата.
 
 
Уасгерги с Николою дело свершили.
В день венчания ангелы дру́жками были.
Татаркан обвенчался с невестой красивой.
Был счастливым тот день, жизнь была их счастливой.
 
 
С той далекой поры миновали лета.
А сегодня свершается свадьба иная.
Пожелаем: пусть наша невеста земная
Будет счастлива с мужем не меньше, чем та.
 

 
У слепого старика Афсати
Дочь красива, кто же будет зятем?
Домогались ангелы ее,
Сватали архангелы ее.
Но однажды дочь отца слепого,
Выманив из-под родного крова,
Кто-то ловко обманул, украл,
В бурку завернул и ускакал.
 
 
Ой, старик слепой себя корил,
Бил по лбу рукою, говорил:
Попрекнул, мол, кто-то молодой
Старостью меня и слепотой.
А ведь Солнце дочь мою когда-то
Сватало за сына Махамата.
Я от сына Солнца отказался:
Дочку свекор опалит, боялся,
И Луна дитя мое когда-то
Сватала за сына Мусамата.
Я не отдал, испугался вновь:
Заморозит дочь мою свекровь.
 
 
Плачет старый: «Что мне делать, право,
Сила где и где былая слава?
Нету глаз, чтоб вора увидать,
Нету ног, чтобы его догнать,
Нету рук, чтоб учинить расправу!»
 
 
И тогда вдали услышал кстати
Голос сына Комиа Афсати;
Несся этот голос, говоря:
«Ты, Афсати, не печалься зря.
Дочь твоя любима и желанна.
В небеса унес ее Сесана.
Ангелы у них на свадьбе – дружки,
Тучи белые – ее подружки,
Шаферы Георгий и Никола
Держат белый шелк ее подола!»
 
 
Так же, как Афсати дочь родная,
Будь невеста счастлива земная.
С песней мы к венцу ведем тебя,
Суженому отдаем тебя.
 

 
Орайда, ведут невесту в дом.
Солнце на плече ее одном.
Свет луны блистает на другом.
 
 
Уастырджи на свадьбе дружкой будет,
А Маде-Майрам подружкой будет.
 
 
Орайда, ведут невесту в дом.
Солнце на плече ее одном.
Свет луны блистает на другом.
 
 
Боже, пожалей ее, красивую,
Сделай, боже, и ее счастливою!
 

 
Мы в счастливый этот дом,
Ой, алай, ой, алай,
С птицей-ласточкой идем,
Ой, алай, ой, алай.
Пусть жена, как сотам мед,
Ой, алай, ой, алай,
Дому свекра подойдет,
Ой, алай, ой, алай.
Дома дело будет знать,
Ой, алай, ой, алай,
Старших-младших отличать,
Ой, алай, ой, алай.
Много ли добра при ней.
Ой, алай, ой, алай,
Семь раз по семь простыней,
Ой, алай, ой, алай.
Семь раз по семь одеял,
Ой, алай, ой, алай,
Семь раз по семь покрывал,
Ой, алай, ой, алай.
Шелк заморский на бешмет,
Ой, алай, ой, алай.
Свекру шелковый кисет,
Ой, алай, ой, алай.
Для детишек тюк добра,
Ой, алай, ой, алай.
Две пригоршни серебра,
Ой, алай, ой, алай.
 

 
Ой, нана, в час заката солнце уходит за горы.
Ой, нана, мы сваты, а сваты хуже, чем воры.
Ой, нана, скоро, скоро мы покинем твой дом.
Ой, нана, мы, как воры, дочь твою уведем.
Дочь твою, что, бывало, сияла, словно звезда.
Та, что, как солнце, блистала, уйдет
                                                      от тебя навсегда.
Завтра, нана, как всегда, ты встанешь,
Рано, чуть свет,
В окошко на двор с надеждою глянешь —
Доченьки нет.
Она, до ночи темной не спавшая,
Ушла от тебя.
Она, постель твою застилавшая,
Ушла от тебя.
Ты ее берегла, как зеницу ока,
А дочка ушла от тебя далеко.
Ушла она не на день, не на год.
Ушла она и назад не придет.
 
 
Ой, не гаси ты, очаг, нана.
Ой, принеси ты, нана, вина,
Принеси нам черного пива,
Чтобы было оно бурливо.
Дочь твоя утром огонь разводила,
А мы ее забираем.
Дочь твоя к ночи постели стелила,
А мы ее забираем.
Что же делать, коль делать нечего.
Солнце село, день клонится к вечеру.
 

 
Ой, к вам мы идем, к вам мы идем, к вам.
Ой, счастье несем, счастье несем вам.
Будьте счастливы вы, хозяева,
Дом почтенный и все друзья его.
Нынче гости пусть не скучают,
Нас встречают и привечают.
Пусть удача им улыбается,
Ой, пусть будет им всё с руки,
Пусть им счастье в пути встречается,
Пусть встречаются добряки.
Если речки, так пусть бурливые,
Если вестники, пусть счастливые.
 
 
На поляне, где овцы белые,
Больно ягода хороша.
Может, дружки мы неумелые:
Дело делаем не спеша.
Молодая с вами прощается,
В путь неведомый отправляется.
 
 
Птичка ласточка, как птицы прочие,
Прыг на веточку со ствола.
Вышла девушка из дома отчего,
В мужний дом невесткою вошла.
За невесту, ой, гости почтенные,
Дружно пейте напитки пенные.
Будьте счастливы вы, хозяева,
Дом ваш светлый и все друзья его!
 

 
Утром постель твою застилавшая дочь
Замуж выходит.
В сакле твоей очаг разжигавшая дочь
Замуж выходит.
Вечером в доме огонь гасившая дочь
Замуж выходит.
К ночи постели стелившая дочь
Замуж выходит.
«Нана, нана!» – тебе говорившая дочь
Замуж выходит.
На руки воду тебе сливавшая дочь
Замуж выходит.
Утром саклю твою подметавшая дочь
Замуж выходит.
Дочка твоя – утешенье твоей нужды —
Замуж выходит.
Дочка твоя – опора в годину беды —
Замуж выходит.
Ту, кого ты вскормила последним куском,
Уводят.
Сегодня, с песней «Алай» в незнакомый дом
Уводят.
 

 
Господи, слава тебе на века,
Сделай: пусть любит свояк свояка,
Чтобы все родичи этого дома
Переплелись, как трава и солома.
Да будет та, кого мы провожаем,
Богата детьми, как земля урожаем.
Чтоб вылуплялись они, как цыплята,
А были сильными, как медвежата.
Чтоб разрослись, как у дерева корни,
Чтоб старшим в доме были покорны.
 

 
Не смейтесь вы надо мной, мои милые,
Плакать придется и вам над дорогими могилами.
Ой, дожила я до черного дня,
Ой, на кого оставил меня
Тот, кто в беде моей был стеной,
Тот, кто в нужде моей был мошной?
Ой, стена моя, ты осела.
Ты, мошна моя, опустела.
Ой, упала звезда далекая,
Зарыдала я, одинокая.
 
 
Люди добрые, что же вы ждете,
Что же все слез со мною не льете?
Почему не плачут те, что одни
На свете остались, как я, без родни?
Почему не плачут вместе со мною
Матери тех, кого смыло волною,
Чьим утонувшим деточкам малым
Песок стал постелью, вода – одеялом?
А хоронили их лишь пугливые
Рыбы – плакальщицы молчаливые.
 
 
Почему вы не плачете вместе со мною,
Те, чьих мужей придавило сосною,
Для кого стал саваном снег холодный,
А плакальщицею – зверь голодный?
Почему не плачут со мною вместе
Матери павших на поле чести,
Которых водой напоить было некому,
Которым глаза закрыть было некому?
Все, испытавшие горе земное,
Почему вы не плачете вместе со мною?
 
 
Я рыдаю, хоть знаю – не будет чуда,
Никого не воротишь слезами оттуда.
Что делать, мы плачем о наших милых,
А воротить никого не в силах.
Буду плакать и я, слез и я не скрою
До тех пор, пока глаз и я не закрою
И рот не наполнится мой землею.
 

 
О, крепость моя, врагов устрашавшая,
Скала моя, под небом стоявшая.
О ком в низине гармоники пели,
О ком на вершине играли свирели,
Крепость была – разверзлась стена.
Была скала – обвалилась она.
Звезда, звезда моя с неба упала,
Трава моя на земле увяла.
 
 
Теперь ты там, где духи витают,
Не нужно там ни воды, ни пищи.
Там девушки о женихах не мечтают,
Там парни подружек себе не ищут,
Там дети малые не взрослеют,
Там люди старые не стареют.
Там все недышащие и онемелые,
Там зубы крошатся белые-белые.
Там руки истлеют твои без следа,
На грудь осыплется борода.
 
 
Ты раненый был, ты жаждой томился,
Ты воду просил – ты кровью напился.
Усами, чуть тронутыми сединой,
Открыл ты двери тверди земной.
Ушел ты, оставил на милость бога
Жену, за которую отдал много.
 
 
Теперь она в черный наряд облачится.
Затоскуют дети твои – сиротливые птицы.
Остались твои бедные деточки,
Как без ствола дубовые веточки.
Ты хотел им богатство дать – не сумел.
Ты хотел пожалеть, приласкать – не успел.
Среди тех, кого бьют, они первыми будут.
А там, где дают, последними будут.
Из солнца рубахи им будут шить,
Из земли чувяки им будут кроить,
При жизни ты бедным был человеком,
Досыта не наедался чуреком.
 
 
Смерть пусть сама умрет
И дети ее проклятые.
Пусть бедных смерть не берет —
Пусть умирают богатые.
Но смерть к богачу не пришла.
Она у ворот твоих.
Тебя она забрала,
Не жалея сирот твоих.
 

 
Бог всемогущий, дарящий, карающий,
Жизнь и дающий и отбирающий,
Ныне призвал во владенья свои
Мужа достойного, мужа хорошего.
Вот он лежит у могилы глубокой —
Путник, готовый к дороге далекой,
Той, откуда не возвращаются,
Перед которой навеки прощаются.
 
 
Путник, да будет по милости бога
Легкой нелегкая эта дорога
В царство мертвых, в загробное царство,
В царство, где все мы когда-нибудь встретимся.
Всё приготовлено здесь для покойного,
Только коня не нашли мы достойного,
Долго искали мы, много скакали мы,
Многих коней, увидав, отвергали мы.
Снова искали мы, снова и снова.
И прискакали на шелковый луг,
Где в табуне у Георга святого
Трех жеребцов мы увидели вдруг.
Первый из них седоку не давался,
Бился ногами другой и кусался,
Третий – сейчас он оседланный ждет —
В царство усопших тебя повезет.
Долго, о путник, будешь скакать
Ты по дорогам, что наших суровей.
В том царстве случится тебе увидать
Чету, накрытую шкурой воловьей.
Лежат, повернувшись друг к другу спиною,
Недобрый муж с недоброй женою.
Шкуру тянут они, ругаются,
Да не укроются, как ни стараются.
Споры и брань продолжаются их
В царстве мертвых, как в царстве живых.
Пройди. Что тебе их раздоры и горе.
С другою четою ты встретишься вскоре.
Спят они двое, довольны и сыты,
Заячьей шкурой оба укрыты.
И широка она им и длинна.
Спят, обнимаются муж и жена.
Заячья шкура воловьей не шире,
Но на земле, где вражда в изобилье,
Жили они и в согласье и в мире,
Друг друга любили и господа чтили.
 
 
Дальше пойдешь ты своею дорогой —
Встретишься с женщиною убогой.
Шьет она, шьет, покоя не знает,—
Земные дыры она латает.
Ее иголка – с кол толщиною,
Наперсток – с папаху величиною.
Пот с нее льется ручьем бесконечно.
Шьет, да не шьется, и так будет вечно.
 
 
Она была плохою женой,
Она грешила в жизни земной.
Грешила, шила в жизни земной
Мужу чужому мелко и тщательно,
А дома законному – не старательно.
Путник, не слушай ее и не трогай,
Иди потихоньку своей дорогой.
 
 
Увидишь женщину, что весной
Сто грядок вскопала, полола всё лето,
А снимает меньше, чем с грядки одной.
Ты спросишь, за что наказание это?
За то, что она друзей не имела,
Жизнь прожила, никого не жалела,
Была она зла, сироты не приветила,
Рядом соседской нужды не заметила.
 
 
Потом ты увидишь другую жену,
Такого ж сложенья, такого же роста.
Она взрыхляет грядку одну,
А собирает с нее, как со́ ста.
Она была на земле добра,
Ни для кого не жалела добра.
Пройди и увидишь невдалеке —
Стоит над корытом старуха в муке.
И ночью и днем она через сито
Муку просевает, да пусто корыто.
Наверное, спросишь ты: «Кто она?»
Это Мельникова жена.
При жизни она бедняков обирала,
Муку из мешков у них воровала.
Не слушай старуху – слова ее ложь.
 
 
Пройди, видишь куча – угля сто нош.
Те угли дымятся и ночью и днем.
Два мужа томятся, палимы огнем.
Бедняги страдают, ты слышишь их стоны,—
Водой обливают их верные жены.
Грешили мужи и женщин чужих
Любили при жизни сильней, чем своих.
Грешили, кичились богатством и лгали.
Пройди, не сочувствуй теперь их печали.
Пройди, на лугу ты увидишь быка,
Жующего бороду старика.
За что так жестоко карают его?
За то, что на пашне при жизни когда-то
Досыта кормил он быка своего,
Соседскому – корму давал маловато.
 
 
Не медли, о путник, ты в этом аду.
Ты дальше увидишь сидящих на льду.
В том месте, где вечно и холод и вьюга,
Мужчины сосульками бреют друг друга.
 
 
Пройди мимо них. Эти грешные люди —
Земное проклятье – неправые судьи.
Мздоимцы, всех смертных судившие так:
Богатый невинен, виновен бедняк.
Пройди мимо них, чтоб увидеть других
Мужей, что на скамьях сидят золотых
В одеждах серебряных.
                                  Кто эти люди?
 
 
Мужи досточтимые – правые судьи.
По правде, по совести жили они,
По совести грешных судили они.
Был он богат или не был богат,—
Лишь тот, кто виновен, был виноват.
 
 
Ты, путник, был честен, не жаден, не зол.
Помедли теперь, ты до места дошел,
Где быстрые реки и кущи стеною,
Всё то, что зовется райской страною.
 
 
Да будешь ты, уходящий сегодня,
Страны этой житель по воле господней.
Да будет блаженство твое бесконечное!
Вечное царство тебе, вечное!
 
 
Могила твоя глубока и светла.
Одежда твоя легка и бела.
Да будет тебе в одеянии этом
И жарко зимою, и холодно летом.
 
 
Да будешь ты в сытости и в тепле,
Пусть добрый твой дух гостит на земле.
Коня оставляем тебе мы в подмогу.
Пусть он облегчает твою дорогу
К господу богу.
 

ИСТОРИЧЕСКИЕ И ГЕРОИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

 
Над нижней Дигорией, над плоской Дигорией
Не дождь идет – там кровь течет, горе ей, горе ей!
 
 
Поля золотые были, а стали черные,
Их побили Тимуровы рати проворные.
 
 
Обложил всё кругом он войсками великими,
Окружил, как стеной, мечами и пиками.
 
 
Всё дымится: и жито, и сакли сожженные.
Ой, убиты джигиты, поруганы жены их.
 
 
Погибает народ, дым плывет над Дигорией.
Кто продлит ее род, горе, горе ей, горе ей!
 
 
Мертвецы на земле, им могилы не вырыты.
На углях, на золе плачут дети – их сироты.
 
 
Кто подаст им еды и воды, кто согреет их?
Кто спасет от беды, кто в беде пожалеет их?
 
 
Ой, на счастье, одна уцелела старуха согбенная.
Сирот всех собирает она, сединой убеленная.
 
 
Ой, весь день и всю ночь напролет – делать нечего —
Их ведет и ведет, наподобие стада овечьего.
 
 
Ой, ведет она сирот, спешит – время дорого,
От зверья бережет и хранит их от ворога.
 
 
Ой, спасала детей и спасла ото зла она.
Их одна к Задалесским горам привела она.
 
 
Годы шли, было всё: были громы и молнии,
Быстро дети росли, подросли и аулы заполнили.
 
 
Реку можно ль сдержать, – жизнь спешит, время движется.
Ой, слегла задалесская мать и лежит: ей не дышится.
 
 
Сто детей свою бедную мать, дорогую и милую,
Вышли в путь провожать и рыдать над могилою.
 

 
Вестник прискакал и прокричал:
«Крымский хан идет с несметным войском.
Хочет он дойти до наших скал,
Весь народ побить в краю Дигорском!»
 
 
Поднялись джигиты все вокруг
На защиту дорогого края.
Поскакал Туганов Ельбердук
По селеньям, воинов скликая.
 
 
«Гей, дигорцы, наша сталь крепка.
Крымцев много, но и нас немало.
Выступим навстречу им, пока
Не дошли они до перевала!
 
 
Занимайте на горах крутых
Поскорее башни боевые,
Поднимайте на руках своих
Бочки тяжкие пороховые!»
 
 
Ой, да у Даргона всё кругом
От тумана густо почернело.
Ой, с горы соседней грянул гром,
И седое облако слетело.
 
 
Нет, не черный это был туман —
Это рать, что двинул крымский хан.
И с горы не облако седое
Вместе с громом вниз слетело вдруг,
А дигорцев следом за собой
В бой повел Туганов Ельбердук.
 
 
Дождь в горах кровавый лился долго,
Гром гремел сто раз подряд.
Но внезапно три отважных волка,
С гор сойдя, влетели в гущу стад.
 
 
Были то не волки, не волчицы,
Что овечьи портили стада.
Были то три сына Дзанкалица
И пред ними крымская орда.
 
 
Ой, дигорцы победили ханов,
Крымскую переломили сталь.
В том бою кровавом Тасолтанов
Был убит, да велика ль печаль?
 
 
Жирным шашлыком да пивом черным
Он свою утробу набивал.
Это он, подлец, по тропам горным
Хану путь к дигорцам указал.
 

 
Два всадника скачут из Ларса.
Ой, скачут из Старого Ларса.
Один для другого и друг и брат,
Иналди один, другой Кудайнат, гей!
 
 
Иналди сказал Кудайнату:
«Погляди, – сказал Кудайнату,—
Скачут алдары, должно быть, враги.
Ой, брат Кудайнат, башку береги, гей!»
 
 
Подъезжают ближе алдары.
«Вы откуда?» – кричат алдары.
«Мы оба из Ларса, – им говорят,—
Иналди и брат его Кудайнат, гей!»
 
 
Говорят насильники братьям,
Алдары-насильники братьям:
«Вы оба из Ларса, а мы как раз
Ларсцев поганых и ловим сейчас, гей!»
 
 
Говорит Иналди из Ларса,
Говорит Кудайнат из Ларса:
«А мы убиваем злобных людей,
Стреляем, коль видим: рядом злодей, гей!»
 
 
Стоит минарет у Дарг-Коха,
Высок минарет у Дарг-Коха.
Шепчет Иналди: «Ой, брат Кудайнат,
Умрем или с честью придем назад, гей!»
 
 
Идет дровосек-кабардинец,
По дрова идет кабардинец.
Взвыл у Иналди, как волк, самопал,
У Кудайната завыл, как шакал, гей!
 
 
На реке у нас половодье.
Ой, страшна река в половодье.
«Мужайся, брат, – говорит Кудайнат. —
С тобой мы в седлах, алдары лежат, гей!»