Текст книги "Нарты. Адыгский эпос"

Автор книги: Автор Неизвестен

В Стране Нартов славилась красотой Бадах, дочь Джилахстана. «Днем она солнце, а ночью – луна», – так говорили о ней нарты. Радостно любовался старый Джилахстан красотой своей дочери, но мало-помалу эта радость обратилась в кичливость. «Не родился еще человек, достойный стать женихом моей дочери», – хвастался он всюду, и слова его достигли ушей Сосруко. Решил Сосруко отправиться в путь, поглядеть – вправду ли так красива Бадах, как о ней говорят.

Вот едет Сосруко на своем Тхожее, едет-скачет и видит: расходятся в разные стороны три дороги, а на распутье сидит пастух Куйцук, и вокруг него пасутся козы.

– Желаю тебе счастливого дня! – приветствовал его Сосруко.

– И мы – и я, и козы – желаем тебе счастливого" дня! – отвечал Куйцук.

Он был печален, ибо недавно овдовел: умерла нартская девушка, которую дал ему в жены Сосруко, освободив ее из неволи.

– Какие новости в наших краях? – спросил Сосруко. – Ты ведь сидишь на развилине трех дорог, стало быть, ни одна новость не минует тебя.

– Утроба моя всегда пуста, а уши полны новостями, – сказал Куйцук. – Я даже знаю, по какой при чине ты отправился в путь. Но ты опоздал. Много нартов опередило тебя, и цель у всех одна: коновязь Джилах стана. Среди нартских витязей, поскакавших к Джи лахстану, найдешь ты и Шауея, сына Канжа, и Батараза, сына Химиша, и славного Бадыноко. Я бы тоже туда от правился, да не знаю, на кого оставить своих коз. Ду маю: ну, не выдадут за меня Бадах, зато я хоть раз взгляну на ее красоту!

– А почему не выдадут? Надо испытать свое счастье. Давай поедем вместе.

– Нет, Сосруко, не поеду я с тобой. Надменная Бадах отказывает сильнейшим нартским витязям. Мне ли, простому пастуху, тягаться с ними? Даром, что ли, свою честь позорить, честь пастуха коз? Вот сижу я на развилине трех дорог, и мимо меня скачут нартские витязи, скачут во весь опор, гордо сидя в седле, не удостаивая меня своим взглядом. Зато с какой гордо стью смотрю я на них, когда они возвращаются с по никшими головами, с печалью во взоре, а кони их, опустив челки к земле, еле-еле волочат ноги! И я сразу вижу: вот этому не дали взглянуть на Бадах и выпрово дили вон, вот этого не пустили дальше кунацкой, а перед этим даже ворота в крепость не открыли! По тому что такова красавица Бадах: сидит она в башне и смотрит на приезжающих всадников. Не понравится ей всадник – его и в крепость не пустят, а понравится издали – его ведут во двор, и тут-то Бадах, разглядев его поближе, велит его прогнать, даже не пригласив в кунацкую.

– Ну! – удивился Сосруко, но все-таки погнал Тхожея к крепости Джилахстана.

Когда он подъезжал к крепости, заметила его из своей башни красавица Бадах. Она воскликнула:

– Если жив тот, кого зовут Сосруко, то он сейчас приближается к нам! Имя Сосруко днем и ночью на устах у всех нартов. Что ж, испытаем его мужество.

И Бадах приказала отвалить абра-камень и впустить Сосруко в крепость.

Сосруко въехал во двор и стал искать глазами коновязь, но такое множество оседланных коней стояло на дворе, что коновязи не было видно. "Это – кони женихов, и я отсюда уеду с позором", – подумал Сосруко. Смутно стало у него на сердце. Он привязал Тхожея к абра-камню и направился к кунацкой. Не успел он дойти до нее, как вышел ему навстречу сам Джилахстан. Хмель играл в его глазах. Отец красавицы окинул Сосруко презрительным взглядом и сказал:

– Ага, и ты, сын пастуха, прибыл вслед за нартскими витязями! Что ж, приступим к делу сразу, без лишней болтовни. Видишь этих могучих альпов, привя занных к коновязи? Их хозяева ищут руки моей дочери. Подумай, можешь ли ты тягаться с родовитыми нартами, если даже им не досталась моя дочь? Подумай, сын пастуха, и поезжай назад на своем захудалом сосунке!

Никто еще так надменно не разговаривал с Сосруко, никто еще так презрительно не смотрел на него, и всадник смутился от неожиданности. А маленький Тхожей, обиженный за хозяина и за себя, вдруг дернул поводья, привязанные к абра-камню, подбежал к коновязи, разогнал всех нартских альпов и сам стал у коновязи. Ярость коня придала силы Сосруко. Он сказал:

– Если ты хочешь приступить сразу к делу, Джи лахстан, то я готов. Видишь, как мой Тхожей разогнал всех нартских альпов и сам занял всю коновязь? Вот так же я заставлю удалиться всех нартских витязей и получу в жены твою дочь!

И так понравился самому Сосруко его ответ, что он рассмеялся от удовольствия. Но и Джилахстан рассмеялся – от кичливости:

Все сыновья пастухов мечтают о Бадах, но не все так дерзки, как ты. Если решил ты тягаться с нартскими витязями, то не болтай попусту, а попробуй-ка для начала выдернуть из земли пику нарта Бадыноко!

Пика нарта Бадыноко была так велика, так тяжела, что нельзя было внести ее в дом. Потому Бадыноко вогнал ее в землю у входа в кунацкую. Джилахстан предлагал всем, кто желал получить в жены Бадах, выдернуть пику Бадыноко, но не было еще такого нарта, которому удалось это сделать, которому удалось хотя бы пошевельнуть ее!

Сосруко взглянул на пику Бадыноко и сказал:

– Далеко этой пике до наковальни Тлепша! Если я выдерну ее, то Бадах будет моей, не так ли, Джилахстан?

– Если хочешь выдернуть пику – делай это по скорее! – крикнул Джилахстан. Дерзость Сосруко его испугала и рассердила. Он решил: "Не выдернет пику – прогоню его со двора".

Сосруко подошел к пике, схватил ее булатными руками и вытащил. Бросив пику на порог кунацкой, он воскликнул:

– Теперь веди сюда твою дочь!

Лицо Джилахстана потемнело. "Неужели безродный приемыш, сын безвестного пастуха станет мужем моей дочери?" – подумал он. Подумал и сказал:

– Видно, решил ты Сосруко, что легко кончится твое испытание. Но тогда бы моя Бадах досталась пер вому нартскому витязю, прибывшему сюда. Нет, Сос руко, ты только приступаешь к делу. Ты показал мне свою силу. Теперь покажи свою меткость: далеко ли летает твоя стрела!

– Хорошо! – согласился Сосруко и запрокинул го лову. Высоко в небе кружилось небольшое облако. Ла сточка влетела в это облако и скрылась в нем. Сосруко натянул свой лук и пустил стрелу. Стрела врезалась в облако и пропала.

Джилахстан и Сосруко ждали возвращения стрелы так долго, что успела удлиниться тень от пики, лежавшей на пороге кунацкой. Стрелы все не было. Джилахстан обрадовался. Он повернулся к Сосруко спиной, сделал один шаг в сторону кунацкой и сказал, не поворачивая головы:

– Не рано ли ты назвал себя женихом, ты, чья стрела не собьет и ощипанного воробья!

– Постой, Джилахстан, погляди на небо! – оста новил его Сосруко.

Джилахстан поглядел вверх и увидел падающую стрелу. На ее головку была нанизана ласточка, а на хвост – облако. Стрела упала и врезалась в землю перед Джилахстаном.

– Теперь веди сюда твою дочь! – сказал Сосруко.

Джилахстана охватила тревога. "Погибаю, – подумал он, – несравненная моя Бадах достанется сыну пастуха!" Подумав так, он сказал:

– Не надейся, Сосруко, на то, что легко кончится твое испытание: оно только начинается. Показал ты свою меткость, но и нартские витязи, что прибыли до тебя, хорошо стреляют из лука. Покажи мне, каков ты в пляске. Плясать будешь на семи курганах из репьев, а вместо музыки – будешь сам себе подпевать.

– Хорошо! – отвечал Сосруко: ведь другого от вета у него не было!

Семь дней и семь ночей возили слуги по семьсот раз на семи арбах репейник на двор Джилахстана, а Сосруко сидел в кунацкой и смотрел, как воздвигаются курганы. Когда слуги воздвигли седьмой курган, Джилахстан вывел Сосруко из кунацкой и сказал ему:

– Вот мое слово: если ты в пляске растопчешь репьи всех семи курганов, растопчешь, сняв сафьяно вые чувяки, то станешь достойным женихом для моей дочери!

Снял Сосруко сафьяновые чувяки, влез на курган из репьев и стал плясать. Известно, что у джигита не тот огонь в жилах, не та сила в ногах, когда приходится плясать без музыки, но буйно плясал булатный Сосруко, плясал, сам себе подпевая, плясал шесть дней и шесть ночей и смял, растоптал репьи шести курганов.

Следила за его пляской красавица Бадах, и, чуть-чуть, едва-едва, затрепетало ее жестокое, надменное сердце. На седьмой день, когда Сосруко взошел на седьмой курган, взяла Бадах звонкую пшину, коснулась тонкими пальцами ее струн и заиграла танец кафу, заиграла для Сосруко. Тут вспыхнул огонь в жилах нарта, зазвенела в его ногах сила, и Сосруко стал плясать на одних носках– и смял репьи седьмого кургана, – остались от кургана одни пылинки! Сосруко подул на них и развеял в воздухе.

В это время послышался топот коня: нарт Бадыноко, услыхав, как Бадах играет для Сосруко, вышел из кунацкой, сел в седло и, не сказав никому ни слова, умчался. Что же тут удивительного, если крепко любил Бадыноко красавицу Бадах!

А Сосруко сказал:

– Я смял, растоптал репьи семи курганов, я обра тил их в пылинки и рассеял в воздухе. Теперь веди сюда твою дочь!

Джилахстан пришел в смятение. "Неужели моя дочь достанется сыну безвестного пастуха?" – подумал он в страхе. Но хитрость его была сильнее страха, и юн сказал:

– Подумай сам, Сосруко: разве можно отдать свою дочь в жены неизвестному человеку только за то, что этот человек хорошо пляшет? Умеешь ты плясать на дворе, умеешь ты и выпить в кунацкой, но этого мало: муж моей дочери должен быть смелым. Докажи свою смелость, верни назад Бадыноко, который уехал, рассердившись на нас, – и я сочту тебя достойным женихом для моей дочери.

– Хорошо, – отвечал Сосруко, потому что дру гого ответа у него не было, сел на Тхожея и поска кал вслед за Бадыноко. А Джилахстан обрадовался, решив:

"Как только Сосруко догонит Бадыноко, завяжется между ними ссора, ибо ревнив Бадыноко. Вступят они в поединок, и Бадыноко убьет Сосруко, ибо нет на земле человека сильнее, чем Бадыноко. Избавлюсь я от приемыша, от сына пастуха, и выдам свою дочь за самого родовитого нартского витязя!"

На закате поднялся Джилахстан на башню, чтобы взглянуть – не возвращается ли нарт Бадыноко. Однако он увидел не одного, а двух всадников: то были Сосруко и Бадыноко. Страх и трепет объяли Джилахстана. Он подумал:

"Как это удалось сыну пастуха вернуть назад нартского витязя?"

А вот как это удалось. Сосруко, нагнав Бадыноко, подъехал к нему почтительно, с левой стороны, и сказал:

– Бадыноко! Оба мы с тобой нарты, оба витязи, давние друзья. Доколе же мы будем позволять Джилах стану обманывать нас, насмехаться над нами? Давай по кажем ему, на что способно наше мужество: вернемся в крепость, увезем надменную Бадах, и пусть она выбе рет одного из нас себе в мужья.

– Согласен. Поедем, – отвечал немногословный Бадыноко, и всадники повернули своих коней обратно. Увидев их, Джилахстан решил отправиться к Тлепшу. Он отдал слугам строгий приказ: ни одной живой души не впускать в крепость до своего возвращения.

Когда нарты подъехали к крепости, они увидели, что вход завален абра-камнем.

– Видишь, Бадыноко, как глумится над нами Джи лахстан, – сказал Сосруко, – он даже во двор нас не пускает.

– Как же нам быть? – спросил Бадыноко.

– Не станем сразу ссориться с Джилахстаном, подождем немного, – ответил Сосруко. – Но ни одного человека не выпустим из крепости, ни одного не впустим в нее. Так как я мал ростом, то я влезу на гору, а ты выше меня, ты располагайся в лощине.

– Хорошо, – согласился Бадыноко и занял место в лощине. А Сосруко взобрался на гору.

Джилахстан в это время умолял Тлепша:

– Бог-кузнец, во имя жизни и смерти, прошу тебя: сделай для меня две такие стрелы, чтобы они попадали без промаха в цель, а попав, убивали насмерть!

Кузнец Тлепш ковал оружие только для честного дела. Он спросил Джилахстана:

– Зачем тебе понадобились такие стрелы?

– Ах, Тлепш, два чудовища-великана повадились ко мне, покоя мне не дают, хотят отнять у меня единст венную дочь!

Так обманул Джилахстан Тлепша, и бог-кузнец сковал для него две смертоносных стрелы. Джилахстан поблагодарил Тлепша и поскакал назад в крепость. Когда он уже достиг абра-камня, заметил всадника Сосруко и, еще не зная, кто он, пустил в него стрелу. Стрела Сосруко сломала одну из стрел Тлепша, а Джилахстан спасся, так как слуги отвалили абра-камень и быстро впустили хозяина в крепость.

Поднявшись на башню, Джилахстан взял свою дочь за руку, подвел ее к бойнице и сказал:

– Видишь того, кто стоит на горе?

– Вижу, – отвечала Бадах.

– Видишь того, кто расположился в лощине?

– Вижу, – отвечала Бадах.

– Если видишь, то скажи: в кого из них стрелять? У меня есть только одна стрела, что без промаха попа дает в цель.

Бадах трудно было сразу ответить отцу. До приезда Сосруко сердце ее склонялось к Бадыноко, а теперь оно заколебалось, склоняясь то в одну, то в другую сторону. Она взглянула на гору, и стоявший на горе Сосруко показался ей рослым нартом Бадыноко. А может быть, то был Сосруко? Она взглянула на лощину, и стоявший в лощине Бадыноко показался ей малорослым Сосруко. А может быть, то был Бадыноко?

– Отец, стреляйте в того, кто в лощине! – ска зала Бадах.

Прянула из лука Джилахстана смертоносная стрела, полетела в лощину, вонзилась в Бадыноко и убила его. Так от руки коварного Джилахстана пал славнейший витязь Страны Нартов, так погиб отважный Бадыноко, прозванный "Грозой чинтов".

Сосруко пришел в ярость. Эту ярость породила любовь, ибо ни одного нарта не любил так Сосруко, как сурового Бадыноко. А ярость, рожденная любовью, велика.

– Заплатишь ты мне, Джилахстан, за гибель на шего Бадыноко! – крикнул Сосруко. Он сел на коня, поскакал к реке и отвел воду, которая шла в крепость.

– Ты видишь, что делает из-за тебя Сосруко, оставшийся в живых, – сказал Джилахстан своей до чери, – он хочет, чтобы мы погибли от жажды. Но я прикажу вырыть колодец. Бессилен против меня сын Сатаней, рожденный от пастуха!

А сын Сатаней, видя, что в крепости вырыли колодец, стал думать: как ему отомстить Джилахстану? Думал – и придумал.

В Стране Нартов было известно, что испы, крохотные люди, разрубили в сражении голову Джилахстана. Тлепш спаял эту разрубленную голову, наложив на нее медную заплату. Так и жил Джилахстан с медной заплатой на голове.

Вспомнив об этом, Сосруко вызвал страшную жару и навел ее на крепость: он надеялся, что голова Джилахстана расплавится. А потом он сменил жару на сильный мороз, чтобы заморозить расплавленный мозг Джилахстана.

Но хитер был Джилахстан. Во время страшной жары он приказал опустить себя в колодец, а во время сильного мороза – завернуть себя в семьсот бурок.

Как тут быть Сосруко? Как отомстить за смерть славного Бадыноко? Ничего не мог придумать сын Сатаней, и кружился он вокруг крепости, никого в нее не впуская, никого не выпуская.

Взмолились Джилахстану его люди:

– Нет в крепости травы для скота, погибнет скот. Разреши отвалить абра-камень и выпустить пастухов и стадо на волю. Сосруко нам ничего не сделает: он не враг пастухам.

– Нельзя отвалить абра-камень, – ответил Джилахстан. – Сосруко ловок, увертлив, он может проско чить в крепость.

Прошло некоторое время, и начался в крепости падеж скота. Но Джилахстан не разрешал отвалить абра-камень. А Сосруко кружился вокруг крепости.

Прошло еще много времени, и уже не только скот, – люди падали в крепости от голодной смерти. Истощенные, ослабевшие слуги стали умолять Джилахстана:

– Пожалей нас, прикажи отвалить абра-камень, дай нам перед смертью хоть раз взглянуть на свободную землю – так легче будет умереть!

Но Джилахстан был неумолим. Тогда Бадах сказала людям:

– Он не пожалеет вас. Он и меня не пожалеет, когда я умру!

Джилахстан был коварен и жестокосерд, но любил свою Бадах. И он приказал отвалить абра-камень.

Истощенные, ослабевшие люди радостно вышли на волю, смотрели на свободную землю, падали на нее, обнимая траву. Сосруко нигде не было видно. Джилахстан, который боялся его, приказал обыскать все ущелья, все укрытия, но Сосруко не нашли.

Прошло много времени, окрепли люди, окреп скот на пастбищах, пахари стали сеять просо и успокоились. Не успокоился один Джилахстан. И вот однажды пришли к нему пастухи и сказали:

– Мы бродили со скотом по степи и вдруг увидели труп у родника. То был Сосруко!

– Он притворился мертвым! – воскликнул Джи лахстан: он все еще боялся своего противника. Это по няла Бадах. Она сказала отцу:

– Разве Сосруко унизится до того, чтобы при твориться мертвым? Видно, он устрашил тебя великим страхом, если ты даже его мертвого боишься!

Слова дочери пристыдили Джилахстана. Он решил отправиться с пастухами к роднику.

– Нельзя же допустить, – сказал он, – чтобы труп сына пастуха осквернял прозрачную родниковую воду. Вы отнесете эту падаль в лес и бросите на съеде ние волкам.

Сосруко лежал на прежнем месте, головой к роднику. Слуги Джилахстана поворачивали его, пиная ногами, с боку на бок, но Сосруко был бездыханным. В его тяжелом булатном теле не было жизни. Джилахстан сразу почувствовал в себе смелость. Он толкнул труп сафьяновым чувяком и сказал:

– Ну, чего ты достиг, сын пастуха, приемыш, за тесавшийся к нартским витязям? Лежишь в степи и гни ешь! Теперь не будет нас, родовитых нартов, устрашать твой меч, выкованный Тлепшем из косы бога плодоро дия! Теперь этот меч будет моим!

Джилахстан нагнулся, чтобы вынуть из ножен меч Сосруко, но тут Сосруко вскочил, ударил Джилахстана булатной ладонью и сбил его с ног. Жизнь ушла из тела Джилахстана.

– Тхожей! – крикнул Сосруко. Из рощицы выско чил верный конь. Слуги Джилахстана разбежались в разные стороны, а Сосруко сел на коня и помчался в крепость.

Бадах сидела в башне и вышивала золотом платок. Сосруко крикнул ей:

– Эй, красавица, долго ты насмехалась над нарт скими витязями. Хватит!

Сосруко снял красавицу Бадах с башни, посадил ее перед собою на гриву коня и поскакал в обратный путь.

Вот едет Сосруко с драгоценной ношей, покрытой буркой, едет-скачет и приближается к развилине трех дорог. На распутье сидит Куйцук, а вокруг него пасутся козы.

Сказал Сосруко:

– Да умножится твое стадо, Куйцук! Помнишь, ты говорил мне, что мечтаешь хоть раз взглянуть на красавицу Бадах? Смотри: вот она!

И Сосруко приподнял бурку.

Но застенчивый Куйцук не осмелился взглянуть на прекрасную Бадах. Он потупил глаза.

Сосруко рассмеялся, пожелал пастуху счастливых дней и поскакал дальше, увозя на своем коне красавицу Бадах – ту, о которой мечтали все витязи Страны Нартов.

А Куйцук глядел ему вслед.

 
Ой, ты, старая песня,
Лейся звонко и стройно,
Будь достойна Сосруко!
 
 
Вот что было однажды.
Солнце знойно палило,
И, страдая от жажды,
Конь Тхожей, беспокойно
Озираясь, тащился.
Нарт Сосруко в печали
В дом родной возвратился.
Как слабейший из слабых,
Свесясь набок, Сосруко
В дом родной возвратился.
Ой, не сразу вошел он
В дом родной – нарт Сосруко:
Он к дверям прислонился,
Думой грустною полон,
Неподвижный, угрюмый…
На столе стоят яства,
Но поесть нет охоты,
На столе стоит сано —
Не развеет заботы.
 
 
Тут с высокого ложа
Сатаней опустилась,
Обратилась к Сосруко
С материнскою речью:
 
 
"Ой, Сосруко, мой сын,
Ой, Сосруко, мой свет!
Ты в кольчугу одет,
Словно в солнечный свет!
Словно солнце – твой щит,
Ой, джигит, чье копье
Страшно недругам всем,
Ой, Сосруко, чей шлем —
Как сиянье зари!
Говори: что с тобой?
Ты на Хасу, мой сын,
Молодцом поскакал, —
С потемневшим лицом
Возвратился назад.
Что на Хасе стряслось?
Смутен, жалок твой взгляд.
Говори же, мой свет!"
И в ответ молвил сын:
 
 
"Не скажу, гуаша нартов,
Почему твой сын расстроен:
Женщине о Хасе Нартов
Не рассказывает воин.
А рассказывает, – значит
Не достоин званья мужа!"
 
 
Но в ответ – Сатаней:
"Ой, Сосруко, мой свет,
Ой, Сосруко, мой сын,
Ты один у меня.
Нет, не девять бойцов,
Нет, не десять сынов
Снарядила я в путь:
Ты один у меня!
Не чета, не родня
Я другим матерям:
Я сажусь на коня,
И, как нарт, я скачу!
Я вмешаться хочу
Не в чужие дела,
Это дело – мое,
Сын мой, тело мое!
 
 
Правду всю мне открой:
Что с тобой, говори?
Где сошелся с тоской,
Где покой потерял?
Не ответишь – к утру
Я от горя умру!"
Ей Сосруко – в ответ:
 
 
"Мать моя с красой девичьей!
Ты обличье изменяешь,
Ты умней мудрейших нартов,
Сатаней, гуаша нартов!
Слова не скажу тебе я.
Ты Тхожея расспроси-ка:
Он мою обиду знает".
 
 
Сатаней, спокойно с виду,
Направляется к Тхожею,
Обращается к Тхожею:
 
 
"Будь голодным волком съеден!
Отвечай мне, только с толком:
Что стряслось в дороге с вами?
Выехал ты горделиво,
А вернулся с гривой пыльной
И едва волочишь ноги.
Одинокий мой, прошу я
Именем тебя родившей —
Отвечай: с какой кручиной
Моего столкнул ты сына,
Отвечай: с какою мукой
Мой Сосруко повстречался?"
 
 
Конь Тхожей громко ржет:
"Госпожа Сатаней!
Честно сыну служа,
Что скажу я тебе,
Нартских женщин краса?
Третий день, как я в рот
Ни крупинки овса,
Ни травинки не брал,
Ни росинки не брал,
Третий день, как твой сын
Позабыл про еду.
Пусть расскажет твой сын,
Где он встретил беду.
Подведу ли его,
Своего седока?
Если всадник молчит,
Конь обязан молчать!"
 
 
И опять Сатаней
Возвращается в дом,
Обращается мать
К сыну с речью такой:
 
 
"Ты молчишь, мой сынок, —
Конь молчит, как седок!
Лучше сердце мое
На куски разорви.
Я умру от тоски!
Хочешь смерти моей?
А не хочешь – открой:
Что случилось с тобой?"
 
 
Отвечает ей сын:
"Сатаней, моя мать,
Что сказать я могу?
Меч развеет один
Боль мою и беду,
Доказав: я не трус…
Приготовь мне еду,
Чтобы мощь в ней жила,
Но чтоб легок был груз,
А поклажа – мала:
Уезжаю чуть свет".
 
 
И в ответ – Сатаней:
"Ой, Сосруко мой булатный,
Статный мой, черноволосый!
Если на мои вопросы
Не ответишь – мне ответят
Ножницы мои стальные!"
Сатаней ларец раскрыла,
Из ларца она достала
Ножницы свои стальные:
В грудь вонзить она решила
Ножницы свои стальные, —
Отнял у нее Сосруко
Ножницы ее стальные:
 
 
"Сатаней, гуаша нартов,
Кто тебя умней и краше?
Лик твой, солнцем осиянный,
Твой наряд золототканный
Славятся в отчизне нашей!
Не лишай себя ты жизни:
Пусть тебя помянут люди
Не словами укоризны!
 
 
Правду я тебе открою.
Поскакав на Хасу Нартов,
Я увидел под горою
Два больших, враждебных войска,
Что стояли и ругались,
Но вступить боялись в битву.
Мне противно видеть войско,
Что робеет перед битвой.
«Мужество не знает страха!» —
Так воскликнув, вскоре был я
Меж войсками, полон гнева.
Саблей со всего размаха
Бил я вправо, бил я влево,
Княжьи головы рубил я,
Чтоб вскипела ярость битвы.
Вот сошлись войска, дерутся,
Жаждой славы пламенея.
Я смотрю, учусь, как бьются,
Проверяю – кто сильнее,
Кто смелее, кто умелей…
 
 
Поскакал я дальше к цели,
Человека не встречая,
Лишь моя борзая – рядом.
Прибыл я на Хасу Нартов.
Началось у нас веселье,
И в ущелье многотравном
Первым был я в играх нартов,
Первым был я в плясках нартов,
Словом был почтен заздравным,
Старцы мудрые, как другу,
Поднесли мне чашу нартов
И кольчугу золотую.
Я свою борзую кликнул
И помчался на охоту.
До Хазаса я добрался,
Я взбирался и на горы,
Был в степях, просторы меря,
А нигде не встретил зверя,
А нигде не встретил дичи.
Без добычи возвращаясь,
Черное пятно приметил,
Что взметнулось из оврага.
И отвага мне сказала:
 
 
"Как ты можешь жить на свете,
Если он живет на свете?
Как ты по земле ступаешь,
По которой он ступает?"
 
 
Я погнал за ним борзую, —
Он быстрее оказался.
Я помчался на Тхожее, —
Он быстрее оказался!
Свирепея от досады,
Трижды я огрел Тхожея,
За врагом, за окаянным,
Ураганом полетел я.
Вот я слышу, как он дышит,
Я кричу – не слышит всадник.
 
 
Матушка моя родная!
Как догнать его не зная,
Я пустил стрелу вдогонку,
И она впилась в лопатку.
Обернулся черный всадник,
Выдернул стрелу стальную,
Выбросил стрелу стальную
Словно муху, чуть живую,
Взвился черным ураганом,
За степным курганом скрылся!
Кликнул я свою борзую
И пустился в путь обратный.
 
 
Еду я тропой степною, —
За спиною слышу топот,
Слышу окрик, оглянулся —
Черный всадник предо мною!
Сразу в нем признал я нарта,
Чье древко железным было,
Лезвие двуострым было.
Это грозное оружье
Под ноги Тхожею бросив,
Он ко мне коня направил,
И заставил он споткнуться
Быстроногого Тхожея,
А меня – дрожать от страха.
Он из рук моих поводья
Быстро вырвал, размахнулся,
Он копьем меня коснулся,
Два моих ребра сломал он.
Был готов я к поединку,
Но меня с седла он сдвинул,
Как пушинку, поднял в небо,
Опрокинул, как травинку,
Бросил наземь, и плечами
Целое вспахал я поле.
 
 
И от боли зарыдал я,
Много слез и много крови
Из моих очей он пролил,
В пот вогнал меня воловий,
Из груди моей он пролил
Молоко, которым был я,
Матушка, вскормлен тобою!
Он усы мои густые
Вывалял в пыли дорожной!
Чтоб лишить ничтожной жизни,
Он меня вогнал по пояс
В прах степной одним ударом,
Вынул меч, чтоб обезглавить, —
И слукавить я решился:
 
 
"Нартский муж, – сказал я громко, —
Не могу тебя убить я:
В день веселый Санопитья
Нарта нарт не убивает:
Там, где пир, – не к месту горе!
Кто об этом забывает,
Верь мне, погибает вскоре.
Дай мне трое суток сроку:
Встречусь я с тобою снова".
 
 
Он – в ответ, с усмешкой злою:
"Для ничтожества такого
Слишком много трое суток!
Завтра, с первыми лучами,
На Хараме ждать я буду.
Не приедешь – трусом жалким
Будешь заклеймен повсюду:
Нарты крепко держат слово,
Нарушающих – сурово
Грозные карают боги,
И лжецов мы не жалеем!"
 
 
Так сказав, меня с Тхожеем
Он щелчком столкнул с дороги,
Я взметнулся, полетел я
Через горные отроги,
Отдышался, оглянулся, —
Оказался на пороге
Своего родного дома!
 
 
Сатаней, моя гуаша!
Встреча наша с тем злодеем
Завтра утром состоится,
Но боится сын твой утра!
Мудро поступи, гуаша:
Ножницы свои стальные
Ты заставь скроить одежду
Под доспехи боевые
И в меня всели надежду!"
 
 
И в ответ – Сатаней:
"Ой, Сосруко, мой свет,
Ой, Сосруко, мой сын,
На лице твоем – тень!
Каждый день, каждый день,
Как сыновнюю дань,
Приносил ты мне лань,
А сегодня ты мне
Ничего не принес!
Где, в какой стороне,
Много пролил ты слез,
Где сошелся с тоской?
Ты скажи мне, какой
Исполин одолел
В поединке тебя?
А не скажешь, каков
С виду тот исполин,
Ой, Сосруко, мой сын,
Не велю для тебя
Одеянье кроить,
От страданья тебя
Исцелить не смогу!"
 
 
Опечалился Сосруко
И ответил с мукой в сердце:
"То был всадник крепкорукий:
Эти руки покрывали
Налокотники стальные.
Был под ним косматоногий
Конь, чьи зубы коренные
Крепко удила сжимали,
Конь – вершина всех желаний,
Рыжий, с головою лани,
Вздрогнет – будет на кургане,
Прыгнет – скроется в тумане.
Вот каков он, этот всадник,
Сатаней моя родная!"
 
 
Сатаней сказала сыну:
"Хорошо его я знаю.
Он – Тотреш, он – сын Албеча,
Встреча с ним – начало смерти.
Перед ним трепещут дети,
Перед ним трепещут люди,
Полтора десятилетья
Матери сосал он груди!
Воровство, грабеж – обычай
Нечестивца, отщепенца.
Всех считает он добычей —
Старца, женщину, младенца.
Зла желает он вселенной,
Ибо сам он – злая сила.
Земли он опустошает
Тена, Псыжа и Индыла;
Если путника завидит,
Он его уничтожает,
Нартов злобно ненавидит,
Нартам смертью угрожает.
Но Тотреша, милый сын мой,
Ты не одолеешь силой:
Всех сильней он в грозной сече!..
Отстоял, при первой встрече,
Душу ты свою живую
Хитростью, а я вторую
Хитрость выдумать сумею!"
 
 
Сатаней во двор выходит,
Направляется к Тхожею,
Обращается к Тхожею
Так, чтоб слышал и Сосруко:
"Наш скакун косматоногий,
Сокращаешь ты дороги,
Всех коней опережаешь!
Сам ты знаешь, сам ты видишь,—
Такова моя судьбина:
Я не девять снаряжаю,
Я не десять отправляю,
А единственного сына!
Почему же, конь бесценный,
На него позор навел ты,
На меня позор навел ты?
Не получишь больше сена
И овса ты не получишь:
Грызть да грызть бурьян заставлю,
Обесславлю весь твой род я!"
 
 
Тут заржал Тхожей, ответил:
"Сатаней, гуаша нартов,
Мать заботливая наша!
Ты грозна и величава,
Нрава твоего крутого,
Злого языка боятся
И богатыри, и кони!
Завтра утром сын твой смелый
Встретится с врагом могучим.
Этот день счастливым сделай,
Из хороших – наилучшим!
Я же сделаю для боя
Все, что скакуну под силу,
Лишь не совершу того я,
Что Сосруко не под силу!"
Сатаней коню сказала:
"Сто звенящих колокольцев
Богу Тлепшу закажу я,
Нартским девушкам красивым,
Конь ретивый, прикажу я
На твою повесить гриву
Сто звенящих колокольцев.
О Тхожее ходит слава:
В мире нет коня быстрее!
Но когда не сможешь сделать
То, что скакуну под силу, —
Выброшу тебя в селенье
На съеденье псам голодным!
Мальчик мой не сможет сделать
То, что витязю под силу,—
Брось его без сожаленья
И с пустым седлом вернись ты
Из чужбины к нам в селенье,—
Конь бесславного мужчины!"
 
 
Тут заржал конь Тхожей:
"Сатаней, наша мать!
Можешь дать мне овса,
Можешь сена мне дать,
Удилами взнуздать.
Колокольцы скорей
К мягкой гриве моей
И к хвосту привяжи.
Сто орлов, сто собак
Ты со мной отпусти,
Ты смети все бугры,
Все холмы на пути,
А когда не смогу
Я Сосруко помочь,
Пораженье врагу
В добрый час нанести, —
Не жалей ты коня,
А отдай ты меня
На съедение псам!"
 
 
Слышит с радостью Сосруко
Речь Тхожея удалого,
Говорит коню Сосруко:
"Верный конь, скажи мне слово:
Во вчерашней неудаче
Только я один виновен
Или также ты виновен?"
Отвечает конь горячий:
 
 
"Сын пастуший, ты послушай:
На лугу я был, где травы
Величавы, благовонны,
Но травинки я не тронул.
Над ручьем я наклонился,
Отразился в светлой влаге,
Но и капли я не выпил.
Во вчерашней неудаче
Я виновнее, Сосруко!"
 
 
Молвил матери Сосруко:
"Сатаней, моя мать,
Ты всех женщин умней!
Я клянусь, что к врагу
Завтра утром примчусь,
Сотворю, что смогу,
Не смогу – мой позор.
Научи меня, мать,
Как врага обмануть,
Снаряди меня в путь,
Счастья мне пожелай!"
 
 
Мать сказала в ответ:
"Ой, Сосруко, мой свет,
Ой, Сосруко, мой сын!
Ты в кольчугу одет,
Что как солнце горит,
И сияет твой щит,
Словно солнечный свет!
Боль твоя – боль моя,
Твой позор – мой позор.
Твой противник – хитер,
Он – исчадие зла.
Удила его – сталь,
Плеть его – горный путь,
Но врага одолеть
Я тебя научу.
День ты в ночь преврати,
Мир туманом одень,
Подкрадись к седоку,
На скаку закричи,—
Вздрогнет злобный Тотреш,
Дернет он удила,
Челюсть он разорвет
Скакуна своего,
Разорвет – упадет.
Если враг на земле,
Тот сильней, кто в седле.
Всадник, с пешим врагом,—
Ты с Тотрешем сразись.
Обратится с мольбой:
«Завтра бой довершим»,—
Тем словам ты не верь,
Ибо знаешь ты сам,
Как с врагом поступить:
Должен голову ты
У врага отрубить,
Чтоб не мучил людей
Злобный сын Барымбух,
Чтоб злодей не терзал
Молодиц и старух,
Стариков и детей".
 
 
Сто красавиц для Сосруко
Сшили бранную одежду,
На Тхожея нацепили
Сто звенящих колокольцев.
Всадник с матерью простился
И пустился к месту встречи,
К месту сечи богатырской.
Конь Тхожей – как вихрь летучий,
Как морской прибой могучий:
То над ним несутся тучи,
То он тучи попирает,
То он разверзает небо,
То он землю разверзает.
Гул стоит в степях и чащах
От борзых, за ним бегущих,
От орлов, над ним парящих,
От звенящих колокольцев!
Утром, с первыми лучами,
Приближается Сосруко
К месту встречи богатырской, —
Видит: на горе Хараме
Возвышается противник.
Конь его прядет ушами
И дрожит под великаном.
 
 
Нарт Сосруко, сын отваги,
Мир одел густым туманом,—
Горы, долы и овраги
Потонули в том тумане.
Рыжий с головою лани,
Испугался конь Тотреша,
Испугался, ржет невнятно,
Рвется он домой, обратно.
Тут, не сдерживая брани,
На коня Тотреш прикрикнул:
 
 
"Рыжий, с головою лани,
Почему, скажи, грызешь ты
Удила в остервененье
И меня домой несешь ты?
Иль спешишь на погребенье?
Иль тумана испугался?"
 
 
Но поклялся конь Тотреша
Барымбух, колдунье грозной,
Что не состоится встреча
Всадника его с Сосруко,
Что не будет сын Албеча
Биться в этот день с Сосруко,
Что помчится конь обратно
До прибытия Сосруко!
А Сосруко, нарт булатный, —
Он все ближе, он все ближе!
Мчится рыжий конь Тотреша,
Тонет путь пред ним во мраке,
А за ним собаки скачут,
За ноги его хватают,
А над ним орлы взлетают,
Больно бьют его крылами
И клюют его нещадно.
Зазвенели на Хараме
Сто певучих колокольцев!
Как спастись коню Тотреша
От борзых, за ним бегущих,
От орлов, его клюющих,
От звенящих колокольцев,
Наводящих черный ужас?
 
 
А Тотреш бранится злобно,
Брань его громоподобна,
Но она не помогает:
Не внимает этой брани
Рыжий, с головою лани,
От Тхожея убегает.
Сын Албеча, свирепея,
Скакуну бока сжимает,
Скакуну ломает ребра,
Скакуну ломает челюсть,
Надвое коня ломает, —
Альпа, с головою лани, —
Из седла летит на землю.
 
 
Подскочил к нему в тумане
Нарт Сосруко на Тхожее,
Быстро вынул меч из ножен,
Чтоб Тотреша обезглавить,
Мир избавить от злодея.
И, опоры не имея,
К всаднику Тотреш взмолился:
 
 
"Ой, повремени, Сосруко,
Сильнорукий, смуглолицый!
Дал тебе я сутки сроку, —
Дай и ты мне сутки сроку, —
Этот день да будет светел!"
Но ответил так Сосруко:
 
 
"Что, мы мальчики с тобою,
В альчики играем, что ли?
Долго ль мы с тобою будем
Назначать друг другу сроки?
Как взгляну в глаза я людям,
Что скажу я нартам смелым,
Если ты, их враг жестокий,
От меня уедешь целым?"
 
 
Так воскликнул нарт Сосруко
И Тотреша обезглавил,
Мир избавил от злодея.
Вражью голову Сосруко
Привязал к седлу Тхожея
И коня домой направил.
 
 
* * *
 
 
Барымбух, колдунья злая,
Сына ждет до новолунья,
А Тотреш назад не скачет.
Вот пришла колдунья к нартам,
Вот пришла колдунья, плачет:
 
 
"Нарты, чем себя утешу?
По Тотрешу я тоскую:
Где он – близко ль, на чужбине,
Жив ли, мертв ли – я не знаю.
Поезжайте, разыщите,
Принесите мне о сыне,
Нарты-родичи, известье!"
 
 
Нарты знали: где колдунья,
Там – проклятье, там – бесчестье,
Где Тотреш – там страх и горе,
Там в позоре гибнут люди.
Но обычай был у нартов:
Если женщина попросит —
Бросит все дела мужчина,
Чтоб ее исполнить просьбу.
И старуху утешая,
Сели на коней два нарта:
Нарт Имыс и грузный Пшая.
Едут мало или много,
А дорога их приводит
К смуглолицему Сосруко.
Нарты молвили: "Сосруко,
Нарт булатный, тонкостанный,
Презирающий обманы!
Не встречался ль ты с Тотрешем,
С тем, кто страшен пешим, конным,
Перед кем трепещут души?"
Сын пастуший им ответил:
 
 
"Нарты, ищущие нарта!
Если вы найти хотите
Рыжего коня Тотреша,
То ищите на Хараме
Рыжего коня останки.
Если вы найти хотите
Тело мертвого Тотреша,
То ищите на Хараме
Притеснителя останки.
Если вы найти хотите,
Нарты, голову Тотреша, —
Далеко вы не ищите:
За моим седлом найдете!"
 
 
В гневе закричали нарты:
"Ой, Сосруко чернокостный,
Разве, ты забыл, булатный,
Что Тотреш – воитель грозный,
Что Тотреш – воитель знатный,
Что из нашего он рода?
Эй, пастушья ты порода,
Разве ты забыл, проклятый,
Что за нарта мстить мы будем, —
Не уйдешь ты от расплаты!"
 
 
Но Сосруко смуглолицый
Не боится, говорит им —
Родовитым этим нартам:
 
 
"Не страшусь я вашей мести,
Дело чести совершил я,
Подлого убив злодея!"
Так сказав, стегнув Тхожея,
Поскакал Сосруко дальше.
Нарты, родичи Тотреша,
Не посмели с ним сразиться"
Только вслед ему глядели,
Трепеща и ненавидя.
Долго скачет, долго мчится
Смуглолицый нарт Сосруко.
Спешивается Сосруко
У дверей родного дома
И, не говоря ни слова,
Вносит голову Тотреша.
Сатаней сурово смотрит,
Говорит гуаша нартов:
 
 
"С головой врага приехать —
Небольшая это доблесть.
С головой врага приехать
В дом врага – вот это доблесть!
Разве ты, сыночек, хуже
Самых родовитых нартов,
Разве слабым мужем вырос?
К Барымбух скачи, мой мальчик,
Ей вручи, родившей нечисть,
Голову злодея-сына,
Нартским мужеством владея.
Но страшись ее коварства,
Но страшись ее обмана.
Пред тобой поставит сано,
Пред тобой поставит яства,
Скажет: "Здравствуй, нарт Сосруко,
Пирога ломоть отведай".
Следуй моему совету:
Ты не ешь, не пей, покуда
Есть и пить не будут нарты".
 
 
Вот Сосруко едет-скачет,
Прячет под широкой буркой
Голову врага-злодея.
К Барымбух во двор въезжает,
Нартским мужеством владея,
И, печали вестник, справа
Спешивается с Тхожея.
 
 
Поняла колдунья злая:
Раз приехал к ней Сосруко,
Значит, нет в живых Тотреша.
Думает колдунья злая:
"Пусть он спасся от Тотреша, —
Будет он моей добычей!"
Как велит обычай нартов,
Барымбух пирог выносит,
С тайной злобой просит гостя:
«Пирога, прошу, попробуй!»
Ой, Сосруко сильнорукий
Тот пирог с мясной начинкой
Разрывает на две части
И бросает дряхлой суке.
И случилось тут несчастье:
Сразу околела сука!
 
 
Нарт Сосруко рассердился,
Крикнул он, пылая гневом:
"Барымбух, колдунья злая,
Чье оружие – отрава,
Чья забава – скорбь людская,
Чьи законы – ложь и подлость!
Я, от пастуха рожденный,
Прискакал к тебе с подарком!"
 
 
Быстро голову Тотреша
Достает он из-под бурки,
Барымбух в подол бросает,
Покидает двор колдуньи.
Ведьма ножницы хватает
И бросает их в Сосруко.
Эти ножницы стальные
Косяки дверей пронзают,
Пробивают ствол древесный,
И к стволу черкеску нарта
Пригвождают, но мгновенно
Отрывает нарт Сосруко
От ствола свою черкеску,
И, с разодранной черкеской,
Уезжает от колдуньи, —
Лишь сверкает шлем чудесный,
Полный солнечного блеска…
Так погиб Тотреш проклятый
От руки Сосруко честной.