Текст книги "Нарты. Адыгский эпос"

Автор книги: Автор Неизвестен

Девушка, увидев, что нарт одолел Меч-Ворота, обрадовалась. Она побежала по двору Емынежа навстречу Сосруко и сказала ему:

– Добрый нартский всадник! Твой приезд – мое счастье. Но горе тебе: хотя и одолел ты Меч-Ворота, – от самого Емынежа ты не спасешься. Это и мое горе, но поверни обратно, прошу тебя!

– Знай, красавица: я не выезжаю в дальний путь, чтобы возвратиться, не достигнув цели! – сказал Сосруко. – Емынеж украл у нартов семена проса, да рованные нам богом плодородия. Скажи мне, краса вица, не видела ли ты этих семян?

– Видела, – ответила девушка. – Они в кожа ном мешке, а мешок у чудовища: Емынеж взял мешок с собой и отправился пахать. А пашет он на вершине высокой горы.

Сосруко посмотрел на вершину угрюмой, скалистой горы и понял, что взобраться на нее нелегко. Он спросил:

– Разве Емынеж не мог найти лучшее место для пашни?

– Ты, видно, плохо знаешь Емынежа. Он вы брал для пашни эту неприступную вершину, чтобы просо не досталось людям, ибо ни один нарт не смо жет на нее взобраться.

Так сказала нартская девушка, сказала с великой печалью, и Сосруко, пожелав ей счастья, помчался к горе Емынежа. Гора была крута и высока. Ее скалы, поросшие мохом и репейником, обрывались над бездной. Тропинок не было. При виде этих неприступных скал Сосруко пришел в ярость, ударил плетью коня, и конь, будто почуяв крылья, взлетел на вершину горы.

Глазам Сосруко открылась поляна. Емынеж пахал, согнув свое драконье тело, а на суке исполинского дерева висел кожаный мешок с семенами проса.

"Хорошо обернулось мое дело!" – подумал Сосруко, помчался к дереву, сорвал на всем скаку кожаный мешок и ускакал.

Емынеж выпрямился, оглянулся, посмотрел на удаляющегося всадника и захохотал:

– Глупый коротыш, никуда ты от меня не уска чешь!

Емынеж, не спеша, пошел домой, не спеша, поел, передохнул немного, не спеша, оседлал своего трехногого вороного коня, сел на него и погнался за Сосруко. Не смог нарт ускакать от чудовища: Емынеж нагнал Сосруко у берега моря, налетел на него грудью трехногого вороного коня, и нартский всадник свалился на землю вместе с нартским конем.

– Все нарты, что пытались отнять у меня семена проса, погибли, а были они не чета тебе, коротыш, – храбрые были витязи!

Так крикнув, Емынеж взял мешок с семенами проса и отправился домой. А Сосруко вскочил, помог подняться коню, сел на него и поехал по следам Емынежа, поехал так, чтобы Емынеж его не видел и не слышал.

Опять Емынеж взобрался на вершину неприступной горы, опять повесил мешок с просом на сук исполинского дерева, начал пахать. А Сосруко прискакал к нартской девушке. Та сказала ему:

– Пока жив Емынеж, ты не сможешь вернуть нартам семена проса. Надо убить Емынежа.

– Разве он был бы жив, если бы я мог его убить! – воскликнул Сосруко, и в голосе его была мука и надежда.

– Я помогу тебе, – сказала нартская девушка. – Я узнаю, где находится его душа. А остальное пусть довершит твоя отвага. Но помни: если Емынеж успеет вспахать все поле, то навсегда лишатся нарты своих благодатных семян. Чтобы не исполнилось это черное дело, не давай Емынежу пахать, не давай сеять, пока я не узнаю, где находится его душа. А теперь спрячься: скоро вечер, Емынеж возвратится домой…

– Вот напасть, так напасть! – крикнул Емы неж, входя в свою крепость. – Какой-то отчаянный коротыш попытался украсть у меня мешок с просом. Целый день потерял я, гоняясь за этим нартским со сунком, ничего почти вспахать не успел!

Емынеж распластался на своем ложе, положил под голову кожаный мешок с просом, – решил он теперь не расставаться с семенами Тхаголеджа, – и сказал:

– Так-то надежнее будет! Напрасны все стара ния нартов: пока моя душа на своем месте находится, не удастся людям вернуть семена проса.

– А где находится твоя душа? – спросила нарт екая девушка.

– А зачем тебе знать, где находится моя душа?

– Потому что я люблю тебя и твою душу.

Емынеж никого и ничего не любил, ему была ненавистна человеческая радость, не поверил он нартской девушке. Но все же слова ее были ему приятны, и, чтобы испытать ее, он сказал:

– Моя душа – вот в этой дверной раме…

Утром Емынеж отправился пахать, взяв с собою кожаный мешок с семенами. Сосруко выехал следом за ним. Как только Емынеж повесил кожаный мешок на сук исполинского дерева и начал пахать, Сосруко схватил на всем скаку мешок и ускакал.

– Вот упрямый коротыш! – крикнул Емынеж. Опять он, не торопясь, поел, опять отдохнул после сыт ной еды, опять, не спеша, сел на трехногого вороного коня и погнался за нартским всадником. Емынеж на стиг его у берега моря и протянул руку, чтобы поймать его, но всадник нырнул в море и исчез в пучине. Лег кий кожаный мешок всплыл наверх и вытащил за со бою Сосруко. Тот выпустил мешок из рук и поплыл дальше, а Емынеж схватил мешок и повернул трехно гого коня назад.

Емынеж вернулся домой только вечером. Едва он вступил во двор, как начал браниться:

– Проклятый коротыш! Опять из-за него день пропал, опять я гонялся за нартским сосунком, не па хал сегодня.

Тут Емынеж взглянул на дверь и удивился. Рама была начищена до блеска, ее резьба была покрыта золотом.

– Ого! – воскликнул Емынеж. – Кто это ожи вил мою дверь?

Нартская девушка поклонилась чудовищу и сказала:

– Раз твоя живая душа находится в раме, пусть и рама станет живой.

Емынеж был доволен таким ответом.

– Я не знал, что ты меня так любишь, – сказал он. – Я обманул тебя: в этой раме нет моей души, она – вот в том дереве, что стоит у порога моего дома.

Девушка притворилась обиженной, и это еще больше обрадовало Емынежа.

"Может быть, она вправду меня любит", – подумал он.

Утром Емынеж опять отправился на пахоту. Опять Сосруко не дал ему пахать, заставив целый день гоняться за собою. Опять вернулся Емынеж домой только вечером, громко браня нартского всадника, и вдруг взглянул на дерево, что стояло у порога дома. Старое дерево помолодело, кора сверкала, каждый листочек был покрыт золотом.

– Ого! Это ты так разукрасила старое де рево? – обратился Емынеж к нартской девушке.

– Как же мне не украшать это дерево, если в нем цветет твоя душа, – ответила девушка, низко кланяясь чудовищу.

– Теперь вижу, что ты меня любишь, не обма нываешь. А я тебя опять обманул.

Девушка притворилась обиженной. Это обрадовало Емынежа. Он сказал ей:

– Ну, полно, не хмурься, я верю тебе: ты меня любишь. Да и как не любить меня? Открою тебе су щую правду: моя душа находится в трехногом воро ном коне. Я пригнал этого коня из междуморья. Он родился от кобылицы по имени Тхож, а владеет этой кобылицей одна старуха: у нее – целый табун невиданных коней. Подобных коней нет нигде на земле, и нет на земле человека, который добрался бы до чудесного табуна. А пока нет на земле коня, что одолел бы моего трехногого, я – непобедим!

Утром, когда Емынеж, взяв с собою кожаный мешок, отправился на пахоту, нартская девушка сказала Сосруко:

– Ты не одолеешь Емынежа, пока не найдешь такого коня, который будет сильнее и резвее трехно гого вороного. В нем, в трехногом, находится душа Емынежа.

– Как же мне добыть такого коня? – спросил Сосруко.

– Поезжай в междуморье, найди старуху, кото рая владеет табуном могучих коней. Есть в этом табуне кобылица по имени Тхож. Если добудешь коня, рожденного кобылицей Тхож, – победишь Емы нежа.

– Хорошо. Я найду старуху, добуду коня. Будь счастлива, я уезжаю.

– Постой! А подумал ли ты о том, что человек не в силах добраться до табуна старухи?

– Эта тревога – не моя тревога.

– Постой! А подумал ли ты о том, что пока ты вернешься, Емынеж кончит пахать и засеет все се мена проса?

– И это не моя тревога.

Сказав так, Сосруко вызвал мороз, такой сильный, что горы потрескались: этому колдовству научила его мудрая Сатаней.

Нартский всадник поскакал к междуморью. Вечером вернулся домой Емынеж. Он сказал со злобой:

– Что ни день, то напасть. Вчера – коротыш нартский, а сегодня – мороз. Опять я не пахал, опять целый день пропал у меня. Диковинное дело! Живу я здесь давно, а такого мороза еще не видел. Весь мир он сковал, проклятый! Эй, девушка, разведи очаг, не то замерзну!

А Сосруко ехал и ехал. Долго он был в пути, и вот однажды он увидел на опушке леса издыхающего волка. А волк этот бывал в нартских лесах, он узнал Сосруко.

– Эй, Сосруко, – сказал волк, – я помираю помоги мне. Настанет время, и я тебе помогу.

Сосруко дал отведать волку пасты и баранины. Эти путевые припасы приготовила сыну мудрая Сатаней, и едва только волк коснулся их своими длинными зубами, он ожил, побежал и скрылся в лесу; А Сосруко поехал дальше.

Много ли, мало ли ехал Сосруко, – увидел он однажды в небе орла, который терзал сокола. Сосруко достал свой лук и пустил стрелу, и она приколола орла к небесному своду. А сокол прилетел к Сосруко, опустился ему на плечо и сказал:

– Я запомню твою помощь! Отплачу тебе тем же в твой трудный день!

Сокол улетел, а Сосруко поехал дальше. Много ли, мало ли ехал, – увидел он рыбу на морском берегу: ее выбросило бурей на сушу. Сосруко спешился, поднял рыбу и бросил ее назад в море. Но рыба подплыла к берегу и сказала:

– Я запомню твою помощь! В трудный твой день отплачу тебе добром.

Рыба скрылась в морской пучине, а Сосруко поехал дальше. Много ли, мало ли ехал, – вступил он в пределы той земли, где жила старуха – владелица табуна. Вдруг прилетели сто орлов, прибежали сто собак и набросились на Сосруко. Нартский всадник повернул от них назад и поскакал в дремучий лес, где водились тигры. Убив нескольких тигров, он освеже-вал их и обвязал себя и своего коня их мясом. После этого пустился он навстречу орлам и собакам-стражам старухи. Орлы и собаки набросились на всадника и стали отрывать от него и от коня куски тигрового мяса. Так Сосруко въехал во владения старухи-табунщицы.

Время было послеобеденное, и старуха сладко спала на кургане. Сосруко спешился, неслышно подошел к старухе и припал к ее груди, как сын. А потом спрятался за курган.

Старуха проснулась и крикнула:

– Пусть ослепнут мои глаза, которые не видели тебя!

Тогда Сосруко встал из-за кургана, подошел к ней и сказал:

– Матушка, пусть сияют твои глаза, которые видят меня, твоего сына!

Старухе были по душе такие слова. Она спросила:

– Какое горе привело тебя ко мне?

– Я пришел к тебе с великой мольбой: подари мне коня.

– Я подарю коня только тому, кто сможет три ночи подряд пасти мой табун. Сможешь?

– Попытаюсь.

На том и согласились. Едва только вечер сошел на землю, Сосруко погнал табун старухи на пастбище. До полуночи кони были спокойны, но в полночь они, будто сговорившись, заметались и умчались в дремучий лес, а там разбежались кто куда, в разные стороны. Скачет по лесу встревоженный табунщик, а найти коней не может. Спешился Сосруко, прислонился к дереву, стоит, не знает, как быть дальше. Тут к нему подбегает волк.

– О чем печалишься, Сосруко? – спрашивает волк.

– Да вот, разбежался по лесу мой табун, никак не могу коней согнать.

– Не горюй, помогу тебе, – говорит волк.

Закрыл Сосруко на миг глаза, открыл – а волк уже собрал весь табун. Утром пригнал Сосруко табун к кургану, к старухе. Старуха сосчитала, пересчитала всех коней и сказала:

– Первая ночь – твоя победа.

Вечером табунщик опять погнал коней на пастбище. Едва настала полночь, как все кони, будто сговорившись, заржали и, развеяв по ветру гривы, поднялись на небо. Сосруко стоит на холме, смотрит на небо, а как подняться туда – не знает.

Тут прилетел к табунщику сокол, сел ему на плечо и спросил:

– О чем твоя печаль, Сосруко?

– Мой табун ускакал на небо.

– Не горюй, я помогу тебе, – сказал сокол и улетел.

Не успел Сосруко поднять и опустить ресницы, как сокол согнал на землю весь табун. Утром Сосруко пригнал табун к старухе. Старуха сосчитала, пересчитала коней и сказала:

– Вторая ночь – твоя победа.

Вечером Сосруко опять погнал коней на выпас. Думает: "Что-то в эту полночь будет?" А кони в эту полночь убежали в море, скрылись в пучине. Сосруко сел в печали на прибрежный камень. Подплыла к берегу рыба и спросила:

– О чем твоя печаль?

– Мой табун скрылся в море.

– Не горюй, я помогу тебе, – сказала рыба. Не успел Сосруко подняться с прибрежного камня, как выгнала рыба из моря весь табун. На рассвете Сос руко увидел: табун увеличился, – стоит на берегу жеребенок и облизывается, а ножки у него тонкие, дрожат на ветру.

– Откуда ты взялся, жеребеночек? – спросил Сосруко.

– Мать родила меня в морской пучине, – отве тил тонким ржанием жеребенок.

– А кто твоя мать?

– Кобылица Тхож.

Душа Сосруко возликовала. "Вот мое счастье", – подумал он.

Когда Сосруко пригнал табун к кургану, старуха стала пересчитывать коней. Пересчитала их, потом еще раз пересчитала и сказала:

– Один жеребенок – лишний. Откуда он?

– Кобылица Тхож ожеребилась.

– И третья ночь – твоя победа, – похвалила нарта старуха. – Дарю тебе коня, выбирай любого. Ну, какой тебе по сердцу?

– Мне нужен вот этот морской жеребенок, – твердо сказал Сосруко.

– Вот этот плюгавенький? – удивилась табун щица. – Да он никогда не станет настоящим конем!

– Слушай, женщина, – молвил Сосруко в вол нении. – Если ты хочешь сделать мне добро – по дари мне этого жеребенка. Он родился в третью ночь моих трудов, и я полюбил его.

– Бери, – согласилась старуха.

Сосруко поблагодарил старую табунщицу, распрощался с ней, сёл на своего коня и поскакал, держа в поводу подаренного жеребенка. На первом привале жеребенок вдруг спросил:

– Кто ты такой?

– Сосруко.

– Вот что, Сосруко. Я могу стать для тебя на стоящим другом-конем, но знай, что я успел только три раза попробовать материнского молока. Я – вто рое дитя кобылицы Тхож: первенца увел Емынеж. Ни резвостью, ни быстротой, ни силой не уступлю я старшему брату, ибо и он только три раза отведая материнского молока. Если же ты хочешь, чтобы я был сильнее старшего брата, – отпусти меня к ма тери. Я отведаю в четвертый раз ее молока и стану непобедимым. Тогда я вернусь к тебе.

Сосруко согласился, отпустил жеребенка, сказав ему:

– Возвращайся поскорей. Я буду ждать тебя под этим деревом.

Жеребенок побежал к матери, а Сосруко повернул своего коня, чтобы сделать привал в тени дерева. Не успел он вынести ногу из стремени, чтобы спешиться, как жеребенок прибежал назад.

– Почему ты вернулся? Ты раздумал скакать к матери? – спросил Сосруко.

– Я уже был у матери, я уже отведал в четвер тый раз материнского молока, – отвечал тонким ржа нием жеребенок.

– Какой же ты быстрый! – удивился Сосруко.

– Нет, я не показал еще своей быстроты: туда я шел шагом, а назад возвращался мелкой рысью.

– Значит – повезло мне, – обрадовался Сос руко. – Я вижу, из тебя выйдет настоящий конь.

– Ты ошибаешься: я уже сейчас – настоящий конь. Садись на меня: я тебя проверю, ты меня ис пытаешь.

Сосруко снял седло со своего серого коня, оседлал жеребенка, сел на него и поскакал, держа серого в поводу. Только тронулись, начал серый спотыкаться. Жеребенок идет шагом, а серый конь, чтобы не отстать, должен скакать рысью. Жеребенок бежит рысью, а серый во весь опор. Не проехали так и трех перевалов, как серый упал, а жеребенок, сразу не заметив этого, поволок его по земле.

– Ну и ретив же ты, маленький мой! – восхи тился Сосруко. Тогда-то и дал он кличку жеребенку: "Тхожей", что означает: маленький сын кобылицы Тхож.

Не было на земле такого коня, который бы мог сравниться с Тхожеем! Уж на что силен и резв был старый серый конь, а и он не выдержал безудержной скачки Тхожея: сила ушла из него, и лег он, бездыханный, посреди дороги. Горько было Сосруко, хотел он оплакать старого товарища, да побоялся обидеть этим Тхожея. Зарыл он серого на чужбине и поскакал дальше.

Вступив во владения Емынежа, Сосруко снова вызвал теплую погоду. Емынеж, который все это время сидел в шубе у очага, обрадовался весеннему теплу, сбросил шубу, сел на трехногого коня и помчался на вершину горы, на пашню, взяв с собой кожаный мешок с семенами бога плодородия.

Сосруко нагнал его у прдножья горы, выхватил мешок с заветным просом и поскакал к крепости. Там он кликнул нартскую девушку, посадил ее в седло и, помчался в сторону Страны Нартов. Емынеж бросился в погоню. Тхожей шел шагом, а трехногий вороной скакал во весь опор, но старший брат не мог догнать младшего. Емынеж пришел в ярость и стал бить своего коня тяжелой свинцовой плетью. Великан бил вороного, не жалея сил, и дорогу огласили вопли вороного:

– Эй, конь, мы с тобою родились от одной ма тери– узнаю тебя по твоей масти, по твоей резвости. Видишь ли ты, слышишь ли ты, как меня избивает седок? Пожалей меня, милый брат, остановись!

Но Тхожей не останавливался, продолжал итти шагом, а Емынеж все сильнее и сильнее хлестал свинцовой плетью несчастного вороного. Опять завопил трехногий конь:

– Милый брат, пожалей меня, дай нагнать тебя! Убьет меня седок!

Тогда Тхожей ответил своему брату:

– Мне ли, младшему, учить тебя? Вспомни на ставление матери: если глупый и злой седок бьет тебя – сбрось его и прибей к земле ударом своих копыт!

Вороной послушался младшего брата, рванулся под самые облака и сбросил Емынежа. Чудовище полетело вниз головой и разбилось в пропасти, а оттуда вылетело пламя: это драконий хвост Емынежа ударился о скалу, и вспыхнула молния.

А трехногий конь, почуяв волю, поскакал в междуморье к своей матери Тхож.

Долго ехал Сосруко, держа перед собой в седле кожаный мешок с семенами проса. Наконец приехал в Страну Нартов. Первым, кого увидел Сосруко, был пастух Куйцук. Пастух сидел на камне у развилины трех дорог, а вокруг паслась его отара. Не очень-то красив был Куйцук, но нартской девушке, долго томившейся в неволе, вдали от родной земли, все казалось прекрасным в Стране Нартов. Показался ей прекрасным и Куйцук. Заметил это Сосруко. Он сказал пастуху:

– Да умножится твое стадо, Куйцук! Я привез Стране Нартов просо Тхаголеджа, а тебе – жену. Поговори с ней, а то она в неволе, на чужбине, отвыкла от разговоров с нартскими джигитами.

Обрадованная девушка спрыгнула с коня, и Куйцук усадил ее рядом с собою, на камне, у развилины трех дорог, а Сосруко поехал на Хасу, чтобы вручить нартам семена проса.

Ого, как ликовала Хаса! Семь дней плясали, семь дней пили нарты, семь дней продолжались их игры. А когда кончилось празднество, вспахали нарты землю и посеяли благодатные семена проса.

Семена зрели в нартской земле и дали обильные всходы. Такого урожая еще не знала нартская земля! Сварили нарты из проса пасту и понесли ее в дом Сатаней в огромном медном котле. Оказали нарты почет Сосруко: удостоили его великой чести – первым отведать пасту, приготовленную из нового урожая. То была самая великая честь в Стране Нартов, самая великая радость, и Сосруко был счастлив, а Сатаней им гордилась

 
Нарты скачут в поход,
Нарты скачут вперед,
Чтоб врагов покарать,
Чинтов рать разгромить,
Скачут в бой по степям,
А Сосруко с собой
Порешили не брать.
Нартов страшный мороз
Настигает в пути.
Как проехать-пройти?
Каждый всадник прирос
К этой мерзлой земле,
И в седле он дрожит
В этих Кумских степях:
Мир – в цепях ледяных!
Горе нартским бойцам,
Горе нартским коням!
Стала стужа сильней,
Сила мужа – слабей.
Старцы-нарты кричат
Среди Кумских степей, —
Снег у них на глазах,
Злоба в их голосах:
 
 
«Эй, Имыс, есть огонь?»
«Нет огня у меня».
«Эй, Сосым, есть огонь?»
«Нет огня! Нет огня!»
«Эй, Химиш, есть огонь?»
«Нет огня у меня».
«Ашамез, есть огонь?»
«Нет огня! Нет огня!»
 
 
Нет огня у нартов смелых.
Разве так в походы скачут?
Тут Насрен Длиннобородый
Обратился к нартам смелым:
"Смертным стал наш путь отныне,
Все в пустыне мы погибнем,—
Тот, кто стар, и тот, кто молод.
Горе нартам: холод смертный
Свалит, превратит нас в трупы!
Ох, мы глупы, глупы, нарты,
Будет нам вперед наука:
Надо было взять с собою
Смуглолицего Сосруко,
Всадника того, чье имя
Чинты в страхе произносят,
Чьи следы приносят счастье,
Чье участье в деле бранном
Все напасти побеждает,
Чье копье готово к бою,
Пролагает путь к победе,
Чей высокий шлем сверкает
Нам звездою путеводной,
Чьей отвагой благородной,
Как кольчугой, мы прикрыты,
Чья стрела воюет с вьюгой,
Из беды людей выводит,
В трудный час находит выход.
Мы напрасно, братья-нарты,
Поскакали без Сосруко!"
 
 
Нарты смелые – в печали:
Надо было взять Сосруко!
 
 
Кто там в холоде-тумане
На кургане показался?
То примчался нарт Сосруко:
Там Сосруко, где опасность,
Где нуждаются в подмоге!
Посреди дороги вьюжной
Нартов дружный клич раздался:
 
 
"Здравствуй, наш воитель грозный,
Предводитель знаменитый!
Мы в ночи морозной гибнем.
Помоги ты, если можешь,
Если можешь, разожги ты
Поскорей костер горячий!"
 
 
"Всем удачи я желаю, —
Говорит в ответ Сосруко, —
Кто же в путь коня седлает,
Без огня в пустыню скачет?
У меня и малой искры
Не найдется, потому что
Без огня я в путь пускаюсь,
Холода не опасаюсь.
Не расстраивайтесь, нарты,
Я сейчас огонь добуду.
Не отчаивайтесь, нарты,
Я для вас огонь добуду!"
 
 
Он достал стрелу стальную
И пустил в звезду ночную, —
Падает звезда ночная,
Шумно рассыпая искры.
Хвалят всадники Сосруко,
Нарты руки подставляют,
Чтоб согреться хоть немного,
Но тревога снова в сердце:
Сразу же звезда погасла
И растаяла в пустыне, —
И опять в кручине нарты!
 
 
Что же делать Сосруко?
Он, могучий, решает
Из беды неминучей
Смелых вызволить нартов.
Он садится, упрямый,
На лихого Тхожея,
Не робея, летит он
На вершину Харамы.
Вот он видит, бесстрашный:
Дым из башни старинной
Вьется, тонкий, и тает,
И скрывается в тучах.
И дымком осчастливлен,
Он тайком подъезжает, —
Семь оград, семь колючих
Замечает Сосруко:
То – жилище Иныжа.
Подъезжает поближе,
Видит – пламень высокий
В сердце круга пылает:
То Иныж одноокий,
Мощным кругом свернувшись,
Спит, храпит, головою
Опершись на колени.
Озарен головнею,
Рот раскрыт, нехватает
В нем переднего зуба,
А костер все пылает
В сердце мощного круга,
Ни на миг не слабея…
И Сосруко Тхожея
Вопрошает, как друга:
 
 
"Нартам нужен огонь.
Что же делать нам, конь?"
 
 
Конь проржал семикратно:
"Ой, Сосруко булатный,
Сильнорукий и статный!
Не поедем обратно,
А подъедем к Иныжу.
Как поближе подъедем, —
Бег свой конский, горячий
Обращу в шаг собачий,
Как поближе подъедем,
Не пойду по-собачьи,—
Подкрадусь по-кошачьи
Я, рожденный из пены!
Перепрыгну я стены
Этой башни старинной,
Над Иныжем, бесстрашный,
Встану я на дыбы.
Победим без борьбы:
Наклонись ты к огню
И хватай головню".
 
 
Полетел к старой башне
Конь, советчик всегдашний
Удалого Сосруко.
Как подъехал поближе, —
Конский бег свой горячий
Обратил в шаг собачий,
А подъехал поближе, —
Обратил шаг собачий
В легкий шорох кошачий,
А приблизился к башне, —
Быстрым вихрем рванулся,
Легкой пылью взметнулся
Над старинною башней.
А бесстрашный Сосруко
Наклонился к огню
И схватил головню —
Да неловко схватил —
Отскочил уголек,
На Иныжа упал,
Опалил ему бровь —
Бровь густая зажглась.
Приоткрыл великан
Свой единственный глаз,
Головни сосчитал —
Нехватает одной:
Смелый нарт с головней
Ускакал далеко!
Заорал великан:
 
 
"Кто меня обокрал?
Чтоб тебя, сучий сын,
Мой отец покарал!"
 
 
Не вставая, Иныж
Руки вытянул вдруг,
Опустил за порог.
Стал он шарить вокруг,
Семь обшарил дорог.
А Сосруко скакал
День за днем – семь ночей,
А подъехал к реке, —
Оказался Тхожей
У Иныжа в руке!
 
 
Посмотрел великан
На того, кто посмел
Ускакать с головней,
Видит – весь он стальной.
И подумал Иныж:
"Этот малый – крепыш.
Хоть и глуп коротыш,
А заменит мне зуб!"
Так во рту великана
Очутился Сосруко.
Не смутился Сосруко,
Вынул меч смертоносный,
Резать начал он десны
Великана Иныжа.
Не стерпел сильной боли
Великан одноглазый:
Сразу выплюнул нарта.
Оказался на воле
Смуглолицый Сосруко!
 
 
Тут воскликнул Иныж:
"Слушай, нартский малыш,
Похититель огня!
Недруг есть у меня —
Смуглолицый Сосруко.
Отвечай поскорей:
Где он – сын Сатаней,
Смуглолицый Сосруко?
С великанами в ряд
Нарты ставят Сосруко,
Так о нем говорят:
"Он сильней на земле
Всех, сидящих в седле,
Великанов сильней
Смуглолицый Сосруко!"
Говори же скорей:
Где он – сын Сатаней,
Смуглолицый Сосруко?"
 
 
Отвечает Сосруко:
"У подножия гор
Я у нартов пастух.
Мало видел мой взор,
Много слышал мой слух.
Не видал я Сосруко,
Но слыхал о Сосруко,
Где храбрец – не скажу,
Но о нем расскажу".
 
 
Отвечает Иныж:
"Если, нартский малыш,
Ты не смог мне сказать,
Где гуляет Сосруко,
То сумей показать,
Как играет Сосруко!"
 
 
Тут Сосруко встрепенулся,
Усмехнулся, молвил слово:
"Нет такого человека
Среди нартов, что сумел бы
Игры повторить Сосруко.
Нарты верят: нет такого
Великана, что сумел бы
В играх победить Сосруко!"
 
 
Рассердился одноглазый:
"Не болтай, пастух плюгавый,
А начни свои рассказы
Про Сосруковы забавы!"
 
 
"Я слыхал, для Сосруко
Нет милее игры:
Он стоит, наш Сосруко,
У подножья горы;
Абра-камень бросают
Нарты с этой горы;
Но Сосруко булатный —
Богатырь настоящий:
Лбом толкает обратно
Абра-камень летящий!"
 
 
"Мне ли это не под силу?
Ну-ка живо, пастушонок,
Камень ты пусти с обрыва!"
 
 
Нарт берет огромный камень
И с горы его бросает,
Великан огромный камень
Ловит лбом и лбом толкает,
Возвращает на вершину,
Громко восклицает: "Право,
Хороша забава эта!
От нее – поесть охота,
А работа – лбу на пользу:
От ударов лоб крепчает!
Мне игра пришлась по нраву,
Но забаву потруднее,
Может быть, пастух, ты знаешь?.."
 
 
Где, Сосруко, твой разум?
Ох, беда с одноглазым:
Смерть к нему не приходит!
Тут уводит подальше
Великана Сосруко,
Говорит великану:
 
 
"Тот, чье имя – Сосруко, —
Так твердит нартский род,—
Опускаясь на землю,
Открывает свой рот;
В рот кладут ему стрелы.
А Сосруко умелый
Их головки жует, —
Он жует и смеется,
А концами плюется!"
 
 
"Рот набей мне доотказу:
Не боюсь такой работы!" —
Усмехается и сразу
Опускается на землю
Великан широкоротый,
Открывает пасть большую.
Набивает доотказу
Стрелами ее Сосруко.
Нипочем Иныжу злому
Нарта юного уловки!
Великан жует головки,
А концами стрел плюется
И смеется над Сосруко:
 
 
"Пастушонок нартский! Право,
Хороша забава эта:
Придает слюне свирепость,
А зубам – стальную крепость!
Мне игра пришлась по нраву,
Но забаву потруднее,
Может быть, пастух, ты знаешь?.."
 
 
Где, Сосруко, твой разум?
Ох, беда с одноглазым:
Смерть к нему не приходит!
Тут уводит подальше
Великана Сосруко,
Говорит великану:
 
 
"Тот, чье имя – Сосруко,
Тешит душу такою
Удалою забавой:
Перед ним, храбрецом,
Нарты ставят котел,
Наполняют свинцом
Исполинский котел,
На огонь его ставят,
И свинец они плавят
Девять дней и ночей —
Вот игра силачей!
Ой, Сосруко недаром
Среди нартов прославлен!
Вот в свинец он садится,
Что кипит, что расплавлен,
И сидит он в котле,
Словно всадник в седле,
Ждет, когда, наконец,
Затвердеет свинец!"
 
 
"Мне ли это не под силу? —
Говорит Иныж с зевотой, —
Я в котел с охотой сяду!"
 
 
Юный нарт огонь разводит —
На огонь котел поставлен.
Девять дней-ночей проходит —
И свинец в котле расплавлен.
Великан в свинец садится,
Вместе с ним затвердевает,
Но рывком могучим тело
От свинца он отрывает,
Восклицает одноглазый:
"Я своим доволен делом,
Телом стал стократ сильнее,
Захотелось пообедать!
Мне игра твоя по нраву,
Но забаву потруднее,
Может быть, пастух, ты знаешь?
А не знаешь – будет худо:
Сам себя я позабавлю,
Я живьем тебя расплавлю!"
 
 
Где, Сосруко, твой разум?
Ох, беда с одноглазым:
Смерть к нему не приходит!
Смуглолицый Сосруко
Речь такую заводит:
 
 
"Ой, двужильный, двуглавый,
Не спеши пообедать,
Чтоб успел я поведать
О забаве последней:
Там, где в океан глубокий
Устремляются, вскипая,
Всех семи морей потоки, —
Опускается в пучину,
Дна стопой не доставая,
Ртом воды не набирая,
Тот, кого зовут Сосруко.
Дуют, дуют старцы-нарты,
Семь ночей, семь дней колдуют,
Замораживают море,
Смуглолицого Сосруко
Замораживают в море.
Он в пучине, в лед одетый,
Семь ночей, семь дней проводит,
Дожидается рассвета,
Гордо плечи распрямляет,
Лед ломает и выходит".
 
 
«Мне ли это не под силу!» —
Восклицает одноокий.
Нарт его туда приводит,
Где семи морей потоки
В океан глубокий, грозный
Устремляются, сливаясь.
Опускается в пучину
Великан Иныж, стараясь
Не коснуться дна стопою
И в воде не захлебнуться.
Холод напустил Сосруко
И в пучине океана
Великана заморозил.
В той пучине великана
Семь ночей, семь дней держал он,
А потом сказал он: «Выйди!»
 
 
Не был великан в обиде.
Поднатужась, одноглазый
Сильными повел плечами —
Лед могучий треснул сразу.
"Погоди! – вскричал Сосруко. —
Я нагнал не все морозы,
Трещины не все заделал,
Лед еще не очень крепок!"
 
 
Дунул нарт – взвились метели,
Затрещал мороз жестокий,
И семи морей потоки
На бегу оцепенели!
Нарт в пучине океана
Великана заморозил,
Крепким льдом сковал он воду,
Злобному уроду крикнул:
 
 
"Эй, Иныж, попробуй, вырвись,
Ты из плена ледяного!"
 
 
Поднатужась, одноглазый
Плечи распрямляет снова,
Гневно силы напрягает.
Вот на лбу надулись жилы,
Глаз единственный моргает, —
Поздно: в этом льду могучем
Заморожен одноглазый!
Вынув быстрый меч из ножен,
Тут подумал нарт Сосруко:
"Я врага сковал надежно,
Душу можно позабавить —
Обезглавить великана!"
 
 
Но подул Иныж свирепый
И отбросил он Сосруко
Сразу на два перехода.
Прискакал назад Сосруко,
Сзади подскакал к Иныжу,
Осадил на льду Тхожея,
Чтоб злодея обезглавить,
Но бессилен меч двуострый:
Волоска снести не может
И царапинки оставить!
 
 
Загремел одноглазый:
"Если б не был я глупым,
Догадался бы сразу
По твоим тонким икрам,
По твоим хитрым играм,
Что я вижу Сосруко:
Смерть приходит к Иныжу!
 
 
Ой, Сосруко булатный,
Ратный всадник ты нартский!
Не трудись понапрасну, —
Головы не отрубишь,
Только меч ты затупишь!
Поднимись-ка ты лучше
На порог моей башни,
На дверях моей башни
Меч увидишь могучий.
Этот меч ты прославишь:
Обезглавишь Иныжа!"
 
 
Повернул коня Сосруко,
К башне великана скачет.
"Нет ли хитрости, обмана,
Западни в речах Иныжа?"
Так подумав, нарт Сосруко
Открывает двери башни,
Только сам не входит в башню,
А полено он бросает
И срывается мгновенно
С притолоки меч могучий
И вонзается в полено.
 
 
Нагибается Сосруко,
Меч за рукоять хватает,
И назад с мечом Иныжа
Возвращается Сосруко.
Великан, его увидев,
Зарыдал рыданьем громким:
 
 
"Ой, Сосруко, всадник ратный,
Нарт булатный, статный воин!
Я спокоен был, я думал,
Что моим мечом ты будешь
Обезглавлен, что навеки
Буду от тебя избавлен.
Меч в твоих руках я вижу,
Смерть пришла к Иныжу ныне.
Если так – в моей кончине
Пусть отраду, нарт, найдешь ты.
Обезглавь меня скорее,
Вытяни из шеи жилу,
Опояшь себя, и силу
Великана обретешь ты,
И тогда никто из нартов
И никто из великанов
Одолеть тебя не сможет!"
 
 
Отвечал ему Сосруко:
"Не за сказками я прибыл, —
Прибыл на твою погибель,
Чтоб добыть огонь для нартов,
Чтоб спасти друзей от смерти.
Не нужна твоя мне жила,
Полная отравы мерзкой:
Только сила человека
На земле достойна славы!"
 
 
Так воскликнув, нарт Сосруко
Обезглавил великана
И коня к друзьям направил,
Захватив огонь Иныжа.
От мороза, от метели
Коченели, сжавшись в кучи,
Нарт могучий, конь летучий, —
Исходили в горьком плаче.
Прискакал к друзьям Сосруко
И развел огонь горячий,
Отогрел коней и нартов.
Нарты поклялись в пустыне:
"Ой, отныне без Сосруко
Никуда мы не поедем —
Ни в походы, ни в набеги,
В том навеки мы клянемся!"