Текст книги "Нарты. Адыгский эпос"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Как жила Малечипх замужем

Услыхав от белоснежного скакуна, что нарт Унаджоко не погиб, Малечипх осталась жить в его доме. Теперь люди знали о том, что витязь цел и невредим, что он отпустил домой своего коня без всадника, желая испытать жену и Малечипх.

Мать и сестра нарта, тронутые нежной и преданной любовью маленькой Малечипх к Унаджоко, сказали ей:

– Отныне ты наша невестка, ты – наши очи, ты – наша душа.

Они взяли Малечипх под руки, ласково усадили ее на подушку и ухаживали за ней, как за дорогой гостьей.

Старый Жагиша с женой тоже провели несколько дней под радушным кровом Унаджа, после чего хозяин с почетом проводил их до половины пути.

Умный конь, видевший все своими глазами, прискакал к нарту и рассказал, как было дело. Унаджоко, не медля, вскочил в седло и возвратился домой. Не забыл он захватить с собой богатую одежду для молодой жены. Он разошелся со своей старшей гуашей, которая выказала ему так мало преданности в беде, и зажил с красавицей Малечипх душа в душу, отвечая любовью и заботой на ее преданную любовь.

Как только вернулся Унаджоко, отец его, Унадж, решил испытать, умна ли его маленькая невестка. Позвал он сына и дал ему кусок кожи.

– Снеси-ка эту кожу Малечипх, пусть она сошьет тебе чувяки. Чтобы ты завтра же надел новые чувяки!

Малечипх соскребла шерсть, размяла кожу руками и, когда она стала мягкой, ловко сшила обувь. Поутру вышел Унаджоко в новых чувяках.

Старый Унадж поглядел на ноги сына и ничего не сказал, хоть и остался доволен мастерством невестки.

Вечером свекор снова прислал ей кожу. Но маленькая Малечипх не стала шить новых чувяков. Она припрятала кожу, а обувь, снятую мужем, размяла руками, заботливо смазала бараньим салом и поставила на место.

Каждый вечер Унадж давал сыну кожу на чувяки, и тот относил ее жене. Все куски кожи маленькая Малечипх складывала под лежанку, а обувь, сшитую в первую ночь, разминала и смазывала салом. Отцу казалось, будто Унаджоко каждое утро выходит в новых чувяках.

Когда прошел месяц, Унадж сказал сыну:

– Ну-ка, сынок, принеси всю обувь, которую сшила тебе молодая жена, и покажи мне!

Унаджоко, не долго думая, достал из-под лежанки двадцать девять кусков кожи, не скроенных и не сшитых, и показал отцу.

Старый Унадж обрадовался:

– Значит, каждое утро сын выходил в одних и тех же чувяках, которые становились новыми в золотых ру ках Малечипх. "Из невестки выйдет толк!" – подумал старик.

Через несколько дней Унадж обратился к сыну:

– Завтра, сын мой, ты должен разобрать свой дом и поставить себе новый!

Огорченный и озабоченный, Унаджоко вошел к жене.

– О чем ты печалишься, дорогой муженек? – спросила его Малечипх.

– Мы должны завтра разобрать свой дом и по ставить новый. Так велел отец! – объявил Унаджоко.

– Об этом не горюй! Привези только завтра на рассвете арбу камыша и соломы для кровли да еще арбу глины, и все будет ладно! – успокоила мужа Малечипх.

Поутру Унаджоко привез глину и солому. Быстро сняли они обветшалую крышу и покрыли дом заново, а стены маленькая Малечипх обмазала глиной. Свекор поглядел и остался очень доволен.

– Завтра мы с тобой отправимся в дорогу. Вели Малечипх припасти нам такой еды, чтобы в пресном соли вовсе не было, а в соленом ее было много, – так распорядился старый Унадж.

Снова Унаджоко пришел к жене озабоченный.

– Отец сказал, завтра отправимся в дорогу и велел тебе приготовить такую еду, чтобы в пресном вовсе не было соли, а в соленом ее было много. Чудной у меня отец! Всегда загадывает какую-нибудь загадку. Как только мы с ним выезжаем за селенье, он говорит: "Ну-ка, сынок, приставь лестницу к небу!" – "Где же мне взять лестницу в степи? – отвечаю я. – Разве я ее за седлом таскаю?" Едем дальше. Отец начинает снова: "Ну-ка, сынок, укороти дорогу!" Я отвечаю: "Как же я могу укоротить дорогу? Разве разрезать на куски, да один кусок откинуть прочь! Или, может быть, взять за оба конца и сложить вдвое?" Едем дальше. Как только въедем в лес, отец говорит: "Эй, сынок, пригони из чащи пару бурых коней с белыми хвостами!" Сколько ни ищу, – коней в лесу нет и в помине! Когда делаем при вал, я достаю еду. Пресное оказывается совсем без соли, а соленое – пересолено так, что кусок не идет в горло. Тут мы садимся на коней и поворачиваем к дому. Отец начинает меня бить и не перестает, пока не при едем в селенье. – Так закончил Унаджоко свой рассказ.

– И это не беда, не печалься, – промолвила Ма лечипх. Проворно приготовила она еду и, увязывая до рожные сумки, стала наставлять мужа: – Когда прика жет отец приставить лестницу к небу, – ты выезжай вперед, разгони коня и, стоя на седле, покрасуйся перед старым нартом, покажи ему, какой ты ловкий наездник! Когда прикажет отец укоротить дорогу, – ты ему от вечай: "Запевай песню, а я буду подпевать!" Отец за поет, а ты подтягивай негромко, чтобы не заглушать его голоса. Когда прикажет отец пригнать из леса двух бу рых коней с белыми хвостами, ты ступай в чащу, срежь две кизиловых палки, концы их очисть от коры, про буравь шилом и свяжи шнурком. Палки эти положи под стременные ремни старого нарта. Когда увидишь, что отец в пути притомился, соскочи с коня, возьми отцовско го коня за повод и помоги старику спешиться. Расстели бурку, усади его поудобней и разложи перед ним еду.

На рассвете отец с сыном оседлали коней и отправились в путь. Долго ли, коротко ли они ехали, – наконец Унадж сказал:

– Приставь-ка, сынок, лестницу к небу!

Сын хлестнул коня плетью, выехал вперед, и, вскочив ногами на седло, показал лихую джигитовку. Отец остался доволен, но промолчал.

Через некоторое время отец приказал:

– Укороти, сынок, дорогу!

– Запевай, а я подтяну! – отвечал сын.

Старый нарт запел, а молодой стал подтягивать негромко, чтобы не заглушить его голоса. Так, с песней, доехали они до опушки леса.

Придержав лошадь, промолвил старик:

– Пригони-ка, сынок, из леса пару бурых коней с белыми хвостами!

Унаджоко спешился, пошел в чащу, срезал две кизиловых палки, очистил концы, пробуравил шилом и связал шнурком. Обе палки подложил он под стременные ремни старого нарта, говоря:

– Пригодятся!

Это тоже пришлось по душе старику. Поехали они дальше. Видит Унаджоко, – разгорячились кони и грызут удила, а старый Унадж повесил голову. Тут сын проворно соскочил наземь, взял отцовского коня за повод и, держа левое стремя, помог отцу спешиться. Унаджоко разостлал бурку, усадил старого нарта и разложил перед ним еду. Снедь, приготовленная маленькой Малечипх, оказалась по вкусу Унаджу: половина еды была замешана только на масле и меду, а другая – на сметане и яйцах.

Поев досыта, отец взял плеть и стал хлестать сына. Унаджоко на бегу прыгнул в седло и погнал коня вскачь, стремясь уйти от побоев. Но Унадж догнал сына и продолжал бить его всю дорогу. Унаджоко с воплями въехал во двор. Малечипх увидела из окна, что свекор хлещет ее мужа плетью. Унаджоко спрыгнул с коня и толкнул дверь, но Малечипх заперла ее изнутри. Старый нарт спешился и продолжал хлестать сына плетью.

– Отвори скорее, не то он меня до смерти за бьет! – взмолился Унаджоко.

Но Малечипх из-за двери отвечала:

– Кто трусливо бежит, спасаясь от побоев, тот их заслужил! Если ты бежал к жене от отцовской плети, – разве не убежишь ты с поля битвы?

Старый нарт остался доволен словами невестки. Он перестал бить сына и вошел в дом. Только тогда Малечипх отворила свою дверь и впустила мужа.

– А если бы меня убивали, ты бы тоже так посту пила? Почему ты заперла Дверь? – закричал разгневан ный Унаджоко.

– Если даже родная мать станет с тобой бороть ся – не позволяй ей повалить себя! – отвечала Мале чипх. – Убегая от врага, ты можешь спастись от смерти, но не спасешься от позора. Тогда не надейся на мою защиту!

Слова маленькой Малечипх проникли в душу Унаджоко. Нарт поклялся быть бесстрашным в бою и, пока бьется сердце, не отступать перед врагом.

Недолго прожил старый Унадж после женитьбы сына. Тяжко захворав и зная, что дни его сочтены, позвал он к себе Унаджоко:

– Недолго осталось жить мне, сынок. Многое сбы лось из того, чего я хотел для тебя. Но есть у меня три желания. Ты должен их исполнить.

– Разве я когда-нибудь ослушался тебя, отец? – спросил Унаджоко.

– Ты всегда был послушным сыном. Но эти три завета выполнить не так легко! – промолвил старик.

– Для нарта нет трудных дел! – воскликнул Унад жоко. – Я исполню твою волю во что бы то ни стало, клянусь Уашхо-каном!

– Если так, – то выслушай мои три завета, – проговорил старый Унадж. – Чтобы стать настоящим нартом, ты должен каждый год жениться на новой жене, каждый год строить новый дом и каждый год пахать на ста рябых быках.

Вскоре Унадж скончался.

Похоронив отца, Унаджоко отправился в поход с двумя удалыми нартами. Неожиданно пришлось ему замешкаться. Унаджоко отпустил удальцов домой, наказав им:

– Передайте поклон моей Малечипх и скажите, чтобы ждала меня только через месяц. Смотрите, друзья, – чтобы сегодня были дома, а завтра поспели обратно!

Унаджоко дал им два куска богатых тканей – пусть Малечипх сошьет себе новые наряды к его приезду.

Нарты прискакали в селение и вручили подарки Малечипх. Она поблагодарила их и велела сказать мужу:

– Звезда – одну, луна – две меры. Во имя двух белошеих голубей прошу не обижать двух черных во ронов!

Нарты очень удивились и всю дорогу твердили непонятные слова, чтоб не забыть. Возвратясь к Унаджоко, они стали просить его:

– Ради всемогущего Тха, объясни нам, что могут означать слова Малечипх: "Звезда – одну, луна – две меры. Во имя двух белошеих голубей прошу не обижать двух черных воронов".

– От двух кусков ткани, – сказал Унаджоко, – один из вас отрезал локоть, а другой – два. Не так ли?

– Это верно, – признались нарты.

– Догадавшись об этом, просит Малечипх, во имя двух белошеих голубей, – то есть себя и меня, – не обижать двух черных воронов, то есть вас, совершивших нечестный поступок. Это она и велела мне передать.

Пристыженные нарты подивились уму женщины и поклялись больше так не поступать.

Как муж хотел развестись с Малечипх

Целый год Малечипх и Унаджоко жили согласно, дружно и счастливо. Унаджоко от всего сердца радовался тому, что у него такая хорошая жена, и не мог отыскать в ней никакого изъяна. Но пришло время задуматься над отцовскими наказами.

– Хоть и трудно мне придется, – размышлял Унаджоко, – все-таки я готов каждый год строить новый дом и, прибегнув к помощи соседей, пахать на сто рябых волах. Но как мне разойтись с такой хорошей женой?

Долго горевал Унаджоко, но делать было нечего: разве мог нарт не выполнить отцовского завета?

– Хоть и не в чем мне тебя упрекнуть, хоть и сильно я тебя люблю, нельзя нам больше оставаться мужем и женой. Возьми из моего дома что твоей душе угодно и уезжай к отцу! – сказал своей Малечипх опечаленный Унаджоко.

– Слово твое для меня – закон! Возьму с собой что моей душе угодно и уеду к отцу. Но если ты меня вправду любишь, исполни мою единственную просьбу: позволь мне напоследок устроить пиршество для твоих друзей, напоить вас, накормить, развеселить. Пусть меня поминают добром нартские витязи! – отвечала мужу Малечипх.

Унаджоко охотно согласился и созвал всех своих друзей. Малечипх приготовила много яств и питья, накрыла на стол и обратилась к нартам:

– Со мной расходится муж, и я прошу вас в последний раз попировать и повеселиться за моим сто лом, чтобы сохранить добрую память обо мне!

Нарты начали пиршество, а Малечипх им подавала еду и питье, приговаривая:

– Не давайте хозяину печалиться! Таких, как я, немало. Он найдет себе хорошую супругу.

И нарты, поднося Унаджоко чашу за чашей, напоили его допьяна.

Когда разошлись гости; пировавшие круглые сутки, Унаджоко крепко уснул.

Малечипх запрягла волов в арбу, положила туда соломы, накрыла мягкой подстилкой, уложила мужа на арбу и, погоняя волов, тронулась в путь.

Когда проехали половину дороги, Унаджоко очнулся.

– Эй, Малечипх, куда мы едем? – недоумевая, спросил он свою жену.

– Разве ты забыл? Ты ведь со мной разошелся, и я еду домой! – спокойно отвечала Малечипх, погоняя волов.

– Забыть-то я не забыл, но не понимаю, куда ты меня везешь, – удивленно сказал Унаджоко.

– Если не понимаешь, – я тебе объясню. Пом нишь, был у нас такой уговор: если ты со мной разве дешься– я смогу взять из дома то, что мне всего до роже. А ведь ты мне дороже всего! Вот я еду к отцу и везу тебя, – отвечала Малечипх.

– Уговаривались мы – это верно! И то, что ты меня везешь, – это хорошо! А разошелся я с тобой только потому, что должен был выполнить три отцовских завета, – сказал Унаджоко.

– Какие же это три завета? – спросила Малечипх.

– Отец, умирая, наказал мне каждый год же ниться на новой жене, каждый год строить новый дом и каждый год пахать на ста рябых волах. Я поклялся Уашхо-каном выполнить эти три завета. А мы с тобой прожили год, и потому я должен с тобой развестись, – пояснил Унаджоко.

– Отец твой был мудр, а если ты его не понял, кто же виноват? Жениться каждый год на новой жене – это значит, не сидеть дома, а отправляться в поход, чтобы, по возвращении, жена показалась тебе новой. Каждый год строить новый дом – это значит, каждой весной тебе надо покрывать дом свежей соломой, а мне– обмазывать стены глиной. Каждый год пахать на ста ря бых волах – это значит, вспахивать свое поле прежде, чем стает весь снег, когда земля еще будет рябая, по тому что нет лучше раннего сева. А теперь выбирай: либо мы вернемся домой, либо я по уговору повезу тебя к себе, – сказала мужу маленькая Малечипх.

– Если так, – вернемся! – отвечал муж. – Не хочу я, чтобы говорили нарты: "Малечипх, уезжая, увезла с собой Унаджоко!"

Возвратились они домой, и с той поры Унаджоко зажил со своей женой дружно, счастливо и неразлучно, как пушинка, приставшая к меду.

СКАЗАНИЕ О ПАСТУХЕ КУЙЦУКЕ

Как Куйцук работал у иныжа

Куйцук жил в бедности вместе с двумя старшими братьями-пастухами. Старший брат, прихватив с собой своего единственного козла, отправился искать счастья. По пути встретился ему иныж, пахавший на двух черных быках.

– Доброго урожая, иныж! – сказал пастух.

– Доброго здоровья, малыш! – ответил одногла зый великан.

– Не найдется ли работы? – спросил пастух.

– Работа найдется. Только уговор такой: будешь работать, пока кукушка кукует. Если все, что я велю, ис полнишь не сердясь, – дам тебе в уплату быка. Если рас сердишься, – вырежу три ремня из твоей спины и отпущу ни с чем. А если я рассержусь, – тоже дам тебе быка.

– Ладно, уговорились, – сказал пастух.

– Тогда берись за соху и паши, а я отведу козла. До вечера будешь пахать, а вечером ступай за моими черными быками, – они дорогу знают, – сказал иныж и пошел с козлом домой.

Старший брат Куйцука пахал весь день. Вечером он впряг быков в арбу и, напевая, поехал ко двору иныжа. Он отворил двери дома как раз в то время, когда иныж снимал с очага дымящийся котел. Там лежал сваренный козел пастуха.

– Найди скамью не деревянную, не каменную, не глиняную и садись за стол, – молвил иныж. Покуда пастух разыскивал скамью не деревянную, не каменную и не глиняную, иныж съел его козла.

– Какой вкусный козел! Надо было тебе таких по больше пригнать, чтобы каждый день в обед съедать по одному, – сказал иныж.

– Ты сожрал моего козла! – воскликнул рассер женный пастух.

– Не стыдно ли тебе сердиться из-за такого пу стяка, – спокойно сказал иныж.

– Съел моего козла, да еще меня попрекает! – закричал пастух.

– Мы ведь уговорились, что ты не будешь сер диться! – сказал иныж и, вырезав из спины пастуха три ремня, отпустил его.

Когда старший брат Куйцука, согнувшись, шел домой, поглядела в его сторону жена среднего брата и сказала мужу:

– Вон старший идет, заработанное добро насилу тащит, а ты дома сидишь!

Тогда и средний брат, взяв с собой единственного своего козла, отправился в путь. Он также нанялся к иныжу в батраки и, как старший брат, вернулся домой согнувшись, потому что злой и хитрый иныж вырезал у него из спины три ремня.

А жена Куйцука, покосившись в его сторону, сказала мужу:

– Вот средний брат идет, добро насилу тащит! А ты дома сидишь!

Тогда, взяв с собой единственного своего козла, вышел из дома Куйцук. Встретив иныжа, пахавшего на трех черных быках, он, по примеру старших братьев, нанялся к нему.

– Если проработаешь не сердясь до тех пор, поку да кукушка закукует, – получишь быка. Рассердишь ся – вырежу у тебя три ремня из спины. А если я рассер жусь, то и тогда получишь у меня быка, – сказал иныж.

Когда Куйцук выпряг быков из арбы и вошел в дом, иныж снимал с очага котел со сваренным козлом Куйцука.

– Возьми скамью не деревянную, не каменную, не глиняную и садись за стол, – сказал иныж, принявшись есть козлятину.

Куйцук не долго думая снял с головы шапку и уселся на нее. Пока иныж проглатывал кусок, Куйцук – три. Так съели они козла.

– Знатно пообедали! Надо было побольше при гнать таких козлов, чтобы каждый день съедать по од ному, – сказал иныж, утирая рот.

– Сколько было, столько и пригнал! – спокойно ответил Куйцук, а иныж промолчал.

На другой день надо было сеять.

– Как будете переезжать через реку, станьте на середине и не трогайтесь с места, – приказал иныж своим черным быкам. – Куйцук рассердится и придет ко мне браниться.

Взвалил он на арбу два полных мешка проса и послал Куйцука сеять. Когда переезжали через реку, быки дошли до середины и стали пить воду. Как ни подгонял их Куйцук, они не трогались с места.

– Глупый иныж перегрузил передок арбы и натер шею быкам, – сказал Куйцук. Он переложил мешки с просом назад и сам уселся на них. От этого ярмо так сдавило шею быкам, что они, едва не задохнувшись, поспешили тронуться в путь.

Куйцук посеял просо и к вечеру вернулся домой.

Черные быки рассказали иныжу, что сделал с ними Куйцук: в те времена люди и животные понимали друг друга.

На другой день иныж послал батрака в лес нарубить дров, а сам приказал быкам:

– Как будете подыматься с дровами в гору, станьте и не трогайтесь с места: Куйцук рассердится и прибежит ко мне браниться!

Куйцук нарубил дров и нагрузил арбу. Быки дошли до середины горы и – ни с места! Куйцук оставил их в покое и развалился на горном склоне, глядя в небо. В это время пролетал косяк журавлей. Куйцук закричал во все горло:

– Эй, журавли, журавли, там у нас на дворе стоит старая корова. Когда она отелится, когда теленок выра стет в быка, а из непосеянной конопли сплетут верев ку, – тогда мы пригоним быка и втащим арбу на гору!

Испугались черные быки: "Уж не хочет ли он, чтобы мы здесь издохли?" – и поскорее потянули арбу.

Когда Куйцук въехал во двор, быки рассказали иныжу, как было дело.

Новый батрак пришелся иныжу не ко двору. На следующий день он посадил свою одноглазую мать на дерево, чтоб она закуковала кукушкой: иныжу хотелось поскорее избавиться от своего работника.

Куйцук сшиб ее с дерева колом, и она упала замертво.

– Из-за тебя я осиротел! – закричал иныж, вы скочив из дому.

– Я подумал, что это кукушка закуковала раньше времени, и потому запустил в нее колом! Стоит ли сер диться из-за таких пустяков! – сказал Куйцук.

– Я не сержусь! – отвечал иныж.

Мать иныжа понесли на кладбище. Пришлось подтесать крышку гроба, а Куйцук нарочно не захватил из дому топора. Иныж послал за ним Куйцука, а тот посидел за оградой кладбища и вернулся, уверяя, будто жена иныжа отказалась дать топор.

– Топором бы ее по лбу! Прошибить бы ей баш ку! – сказал иныж. – Ступай возьми сам под лавкой!

Куйцук вошел в дом, достал из-под лавки топор, и, проломив голову жене иныжа, вернулся на кладбище.

Гроб заколотили, опустили в могилу и засыпали землей. Народ стал расходиться по домам.

– Эй, не расходитесь! – закричал Куйцук.

– Что еще случилось? – спросил встревоженный иныж.

– Ты сказал, – нужно проломить ей башку. Я так и поступил! – ответил Куйцук.

– Ты сделал меня несчастным, жену и мать во гнал в могилу! Ты – нечистая сила! – закричал иныж.

– Неужели ты сердишься из-за такой малости? – промолвил Куйцук.

– Нет, не сержусь, – сказал иныж и похоронил жену.

Черные быки иныжа вывалялись в грязи.

– Эй, Куйцук, ступай хорошенько вычисти бы ков! – приказал иныж своему батраку.

Куйцук, наточив нож, погнал быков к речке и прирезал, а мясо промыл водой и завернул в шкуры.

– Сходим – быков привезем! – обратился он к иныжу.

– А разве они не могут притти сами? – удивился иныж.

– Ты велел мне их вычистить. Вот я и вычистил снаружи и изнутри, – объяснил Куйцук и добавил: – Уж не сердишься ли ты?

– Нет, не сержусь, – сказал иныж и пошел при везти быков.

Вечером к нему приехал в гости другой иныж. Хозяин послал Куйцука в овчарню:

– Ступай прирежь барана, который закидывает голову.

Куйцук вошел в овчарню и крикнул:

– Эй, кто из вас закидывает голову?

Все бараны задрали головы. Каждому известно, что если в овчарню войдет человек и скажет слово, бараны поднимут головы.

Куйцук прирезал все стадо и одну тушу приволок домой.

– Теперь сходим за остальными, – обратился к иныжу Куйцук.

– Я же тебе велел прирезать только того барана, который закидывает голову, – сказал иныж.

– Это верно! Но когда я вошел в овчарню и крик нул: "Эй, кто из вас закидывает голову?" – все задрали головы. Вот и пришлось всех прирезать, – объяснил Куйцук.

– Ты лишил меня скота: быков прирезал, баранов прикоцчил! – закричал иныж.

– Из-за такой малости ты на меня сердишься? – спросил Куйцук.

– Нет, не сержусь! – ответил иныж:

Гостя накормили бараниной и проводили в дорогу. Уже стемнело. На дворе не было скота, а в доме, кроме иныжа и Куйцука, ни живой души не осталось. Иныж, сидя у очага, копался в золе и так чихнул, что Куйцука забросило на чердак. Куйцук стал барахтаться на чердаке.

– Эй, что ты там делаешь? – спросил иныж.

А Куйцук ему в ответ:

– Хочу расправиться с тобой по-свойски за то, что ты съел моего козла. Вот только закрою окна и двери, чтоб ты не убежал!

Иныж, слыша такие слова, бросился бежать.

Куйцук пустился вдогонку, крича:

– Держите его!

Откуда ни возьмись – лисица. Бросилась она иныжу наперерез и окликает его:

– Эй, глупый, остановись! Разве такой малыш тебя одолеет?

– Милая лисичка, – закричал Куйцук, – уговори его остановиться, тогда уж он живым не уйдет из моих рук!

Слыша такие слова, иныж пустился бежать еще быстрее и больше не вернулся в свой дом.

Так все добро иныжа досталось пастуху Куйцуку.