Текст книги "Махабхарата. Рамаяна"

Автор книги: Автор Неизвестен

На стороне кауравов сражался великий богатырь Карна́, считавшийся сыном возничего. Однажды Кунти открыла ему, что он ее сын, рожденный ею от Сурьи, бога солнца, и что он должен помогать пандавам, так как они его братья. Но Карна не захотел покинуть своего покровителя Дуръйодхану и только пообещал матери, что в грядущих битвах он пощадит всех пандавов, кроме Арджуны, – чтобы люди не подумали, что он, Карна, испугался этого прославленного, непобедимого воина.

Тайна рождения Карны раскрывается в «Сказании о чудесных серьгах и панцире».

Араньяка Парва (Книга третья, «Лесная»), Главы 284-294

Подстрочный перевод О. Волковой.

 
…Двенадцать исполнилось лет, как расстались
Пандавы с отчизной, в изгнанье скитались.
 
 
Вот Индра решил: у Карны он попросит
Те серьги, которые праведник носит.
 
 
Как только бог солнца проведал об этом,
Явился к Карне Обладающий Светом,
 
 
А витязь, чьи серьги и панцирь блестели,
Могучий, в то время лежал на постели.
 
 
Сверкающий Су́рья, в заботливом бденье,
Предстал перед сыном в ночном сновиденье,
 
 
Но в облике брахмана, что красотою
Духовною – каждой светился чертою.
 
 
Войдя, он склонился к его изголовью.
Чтоб сыну помочь, он промолвил с любовью:
 
 
«О веры защитник и правды основа,
Возлюбленный сын, ты прими мое слово!
 
 
Заботясь о детях Панду, за серьгами
Придет к тебе Индра, сверкая глазами.
 
 
Он знает, что людям ты благо приносишь, —
Всегда отдаешь, ничего ты не просишь,
 
 
Что брахмана встретить не можешь отказом:
Ты все, что имеешь, отдашь ему разом!
 
 
Как брахман, появится Индра гремящий,
Чтоб выпросить серьги и панцирь блестящий.
 
 
Ты должен быть ласков, почтителен с богом,
Однако же, под благовидным предлогом,
 
 
Другие вручи Громовержцу даренья,
Но только не серьги, о полный смиренья!
 
 
Все доводы ты приведи без пристрастья,
Дай женщин ему, ожерелья, запястья,
 
 
Но только не серьги: меня ты состаришь,
И сам ты умрешь, если серьги подаришь!
 
 
Владея серьгами и в панцирь одетый,
От вражеских стрел не погибнешь нигде ты.
 
 
Из а́мриты [20]20
  Амрита– напиток бессмертия, добытый богами и демонами при пахтанье молочного океана (см. [О том, как добыли амриту]).


[Закрыть]серьги и панцирь возникли:
Храни их, чтоб годы твои не поникли».
 
 
Карна: «Кто ты, мудрый, как брахман одетый,
Явивший мне дружбу, дающий советы?»
 
 
А брахман: «Я тот, кто лучами владеет,
О благе твоем наивысшем радеет».
 
 
Карна: «Благо есть уже в том, что с речами
Благими пришел ты, богатый лучами.
 
 
Молю я тебя, чьи реченья – отрада:
Меня отвращать от обета не надо.
 
 
Обет мой таков: отдаю, что имею, —
Для брахманов я ничего не жалею!
 
 
И если, чтоб были довольны пандавы,
Придет ко мне Индра как брахман лукавый, —
 
 
Отдам ему серьги и панцирь отменный,
Да слава не меркнет моя во вселенной.
 
 
Со славою смерть, гибель в битве неравной —
Стократно достойнее жизни бесславной!
 
 
Я серьги и панцирь – сей дар небывалый —
Отдам Сокрушителю Вритры и Балы, [21]21
  Отдам Сокрушителю Вритры и Балы… – то есть Индре, который победил насылающего засуху демона Вритру и асура (асур – противник богов, демон) Балу.


[Закрыть]
 
 
Защитнику братьев-пандавов. И прав я:
Мне слава нужна, – бог добьется бесславья!
 
 
Со славой достигну я выси небесной,
Кто славы лишен, – поглощается бездной.
 
 
Бесславье в живом убивает живое,
А слава дает нам рожденье второе.
 
 
О славе людской, – о блистаньем высокий, —
Создатель сложил эти древние строки:
 
 
«Здесь, в мире земном, слава – жизни продленье,
А в мире ином слава – к свету стремленье».
 
 
Обет исполняя достойный и правый,
Я серьги и панцирь отдам ради славы,
 
 
А если я в битве погибну кровавой,
То, с жизнью расставшись, останусь со славой.
 
 
Детей, стариков и жрецов ограждая,
Щажу оробевших в сраженье всегда я,
 
 
Тем самым я славы достигну по праву:
Ведь жизнью готов заплатить я за славу.
 
 
Поэтому Индре явлю свою милость,
Чтоб слава моя в трех мирах утвердилась!»
 
 
А Сурья: «Карна, мощнорукий и смелый,
Ни детям, ни женам дурное не делай.
 
 
Прославиться люди хотят во вселенной,
При этом не жертвуя жизнью бесценной.
 
 
А ты? Платой жизни за славу ты платишь,
Однако и славу и жизнь ты утратишь!
 
 
Живое живет для живого на свете, —
И мать, и отец, и супруга, и дети.
 
 
Для жизни нужна властелинам отвага,
Лишь в жизни, о бык средь людей, наше благо!
 
 
Живые нуждаются в славе с хвалою, —
Что делать со славою ставшим золою?
 
 
Услышат ли мертвые голос хвалебный?
Ужели усопшим гирлянды потребны?
 
 
Я знаю, ты предан мне, муж крепкостанный,
Поэтому стал я твоею охраной,
 
 
Но если пришел я, тебе помогая, —
Причина для этого есть и другая.
 
 
Во мне она скрыта, и что ни твори ты,
А тайны бессмертных от смертных сокрыты.
 
 
Поэтому я умолкаю. Однако
Со временем тайну исторгну из мрака.
 
 
Я вновь говорю, отправляясь в дорогу:
Серег не давай громоносному богу!
 
 
Серьгами блистаешь ты, воин суровый,
Как месяц в созвездии Ви́шакхи новый.
 
 
Не мертвому слава нужна, а живому:
Серег не давай Сопричастному Грому!
 
 
Придет к тебе бог с громовою стрелою, —
Встречай его лестью, почтеньем, хвалою,
 
 
Дай всё, украшая учтивостью речи, —
Но только не серьги, не серьги при встрече!
 
 
Пойми: совладаешь с любыми врагами,
Пока обладаешь такими серьгами.
 
 
Пусть Индра для Арджуны станет стрелою, —
Не справится Арджуна грозный с тобою.
 
 
Тогда только Арджуну в прах ты повергнешь,
Когда домогательства Индры отвергнешь».
 
 
Карна: «Я привержен тебе, всеблагому,
О Жарколучистый, – тебе, не другому!
 
 
Дороже ты мне, чем сыны и супруга,
Чем сам я, чем родича близость и друга!
 
 
А к преданным люди с великой душою
Относятся с лаской, с любовью большою.
 
 
Вот истина: к прочим богам равнодушен,
Тебе лишь я предан, тебе лишь послушен!
 
 
Но, снова и снова склонясь пред тобою,
К тебе обращаюсь, о Светлый, с мольбою:
 
 
Не смерти страшусь, а боюсь я обмана,
А смерть ради жизни жреца мне желанна.
 
 
А если сказал ты об Арджуне слово,
То горя не должен ты знать никакого:
 
 
Ты видишь, как славно мечом я владею, —
Врага без серег победить я сумею!
 
 
Обету позволь же мне следовать строго:
Отказом не встречу могучего бога».
 
 
«Коль серьги, – сказал Обладающий Светом, —
Отдашь, то условье поставишь при этом:
 
 
«Вручи мне копье, чтоб враги оробели,
Копье, что без промаха движется к цели,
 
 
Тогда-то, о Тысячи Жертв Приносящий,
Я дам тебе серьги и панцирь блестящий!»
 
 
Есть в этом условье надежда и разум:
Копьем, что подарено Тысячеглазым [22]22
  Тысячеглазый– эпитет бога Индры.


[Закрыть],
 
 
Врагов сокрушишь, проявляя геройство.
Известно копья драгоценное свойство:
 
 
К бойцу не вернется обратно, доколе
Всех недругов не уничтожит на поле!»
 
 
Сказав, он сокрылся, великолучистый,
А утром, пред Солнцем, с молитвою чистой
 
 
Склонившись, с любовью и верой во взоре,
Поведал Карна о ночном разговоре.
 
 
И бог, что всегда лучезарен и светел, —
«Воистину так», – улыбаясь, ответил.
 
 
Узнав, что в словах о копье нет обмана,
Стал думать Карна о копье постоянно,
 
 
Стал думать о встрече с царем над богами,
Хотя и пришлось бы расстаться с серьгами…
 
 
Но тайну какую, одетый лазурью,
Сокрыл от Карны Озаряющий Сурья?
 
 
Да скажет мудрец: этот панцирь – откуда?
Откуда те серьги, таящие чудо?
 
 
И что утаил Обладающий Светом?
Правдивую повесть расскажем об этом.
 

 
К царю Кунтибхо́дже явился когда-то
Высокого роста, прямой, бородатый,
 
 
С косой заплетенною брахман суровый,
Могучий сложением, желто-медовый,
 
 
Готовый на подвиг, исполненный рвенья,
Со взором, в котором – огонь откровенья.
 
 
«О добрый, – сказал сей источник сиянья, —
В жилище твоем я прошу подаянья.
 
 
И если и ты, и твои домочадцы
Меня не принудят страдать, огорчаться,
 
 
И если тебе это будет угодно,
То стану я жить у тебя, благородный.
 
 
Когда пожелаю, уйду и приду я.
Тогда лишь покину тебя, негодуя,
 
 
Когда уличу вас в дурном поведенье, —
И ложе мое оскорбят и сиденье».
 
 
А царь: «Твой приход, о безгрешный, прекрасен,
О жрец, я на большее даже согласен!
 
 
Есть дочь у меня, что горда, и стыдлива,
И благочестива, и трудолюбива.
 
 
Зовут ее Ку́нти. Кротка, добронравна,
Тебе она будет служить преисправно».
 
 
Почтил он жреца и со словом наказа
Направился к дочери огромноглазой:
 
 
«О милая! Светел душой, как денница,
Решил в нашем доме святой поселиться.
 
 
Я верю: служить ему будешь любовно,
Что скажет, исполнишь ты беспрекословно.
 
 
Служением брахману сердце очисти,
И что ни попросит – отдай без корысти,
 
 
Затем, что жрецы – это блеск беспримерный
И подвиг безмерный и неимоверный.
 
 
Вата́пи, что славился демонской властью,
Разгневал своим поведеньем Ага́стью [23]23
  Ватапи, что славился демонской властью, // Разгневал своим поведеньем Агастью… – Демон Ватапи имел обыкновение перевоплощаться в барана и, когда кто‑нибудь его съедал, выбегал наружу. Тот же хитрый прием он попробовал проделать с мудрецом Агастьей, но Агастья не дал ему выбежать и переварил его в своем желудке.


[Закрыть]:
 
 
К жрецам непочтителен был он, – за это
Его уничтожил блюститель обета.
 
 
Когда бы не брахманов мудрых моленья,
Сокрылось бы Солнце от нашего зренья.
 
 
Отраду, святому служа, обретаешь.
Я знаю, ты с детства почтенье питаешь
 
 
К жрецам и родителям, к близким и слугам
И к каждому, кто нам приходится другом.
 
 
Все в городе нашем довольны тобою.
Ты ласкова даже с бесправной рабою.
 
 
О дочь, за тебя мое сердце спокойно,
Гневливому гостю служить ты достойна.
 
 
Ты, Кунти, мне дочерью стала приемной,
Отец тебя отдал с любовью огромной.
 
 
«Она, – он сказал мне, – сестра Васудевы,
Померкли пред ней наилучшие девы».
 
 
Ты, в доме рожденная славном и знатном,
Мне стала сокровищем, сердцу приятным.
 
 
Как лотос из озера в озеро снова,
В мой дом перешла ты из дома родного.
 
 
Средь девушек низкорожденных, не строго
Воспитанных в доме, – испорченных много.
 
 
А ты унаследовала и величье
Властителей, и послушанье девичье.
 
 
Поэтому ты безо всякой гордыни
Служи многомудрому брахману ныне,
 
 
А если рассердится дваждырожденный [24]24
  Дваждырожденный– По представлениям индусов, человек, не имеющий знаний, подобен животному. Поэтому получение знаний приравнивалось ко второму рождению. Дваждырожденными считались представители первых трех сословий (варн) (см. прим. 12). Однако обычно этот эпитет применялся по отношению к брахманам.


[Закрыть], —
Погибнет мой род, на костер осужденный!»
 
 
Царевна: «О Индра среди властелинов!
Служить ему буду, гордыню отринув!
 
 
Я счастье и благо найду, молодая,
Жрецу угождая, тебя почитая.
 
 
Придет ли он рано, вернется ли поздно, —
Я сделаю так, чтоб не гневался грозно.
 
 
Мне радостно брахманам мудрым служенье:
В подобном служенье – мое возвышенье.
 
 
Мудрец будет мною почтительно встречен,
И будет уход за жрецом безупречен.
 
 
На пользу тебе и на благо святому
С усердьем начну хлопотать я по дому.
 
 
О царь, из-за брахмана смуты не ведай:
Служенье ему завершится победой.
 
 
Виновных пред брахманом ждет наказанье.
Ты вспомни, – беда угрожала Сука́нье:
 
 
Был Чья́вана-жрец погружен в созерцанье,
Тогда муравейник – высокое зданье —
 
 
Создать вкруг него муравьи попытались:
Глаза только видными в куче остались!
 
 
Царевна Суканья, увидев два ока,
В них палкою ткнула. Рассержен жестоко,
 
 
Хотел наказать ее дваждырожденный,
Но отдал отец ее брахману в жены…»
 
 
Приемную дочь повелитель восславил
И мудрому брахману Кунти представил:
 
 
«Вот дочь моя, брахман. Не надобно злиться
На девушку, если она провинится:
 
 
Великий судьбою на старых и малых
Не сердится, если проступок узнал их.
 
 
Довлеет от брахманов, мир утешая.
Большому проступку и кротость большая.
 
 
О лучший из мудрых, явив снисхожденье,
Принять от нее соизволь угожденье».
 
 
Ответил согласием знающий веды,
И царь, осчастливленный ходом беседы,
 
 
Отвел ему дом, что своей белизною
Соперничал с лебедем или с луною,
 
 
И там, где священное пламя хранилось,
Дал пищу, сиденье и всякую милость.
 
 
Отбросив гордыню и леность, царевна
Служила святому прилежно, безгневно, —
 
 
Ему, что покорен обету, упорно,
Как богу, служила, обету покорна!
 
 
«Я утром приду», – говорит он порою,
А ночью придет иль с вечерней зарею,
 
 
Подвижнику девушка не прекословит, —
И воду, и пищу, и ложе готовит,
 
 
И что он ни сделает, – лучше и чище
Становятся ложе, сиденье, жилище.
 
 
Придет на рассвете иль ночью глубокой, —
От девушки брахман не слышит упрека.
 
 
Нет пищи? «Подай!» – говорит он сурово,
А девушка с кротостью: «Пища готова!»
 
 
И с радостью хочет ему подчиниться,
Как дочь, как сестра, как его ученица.
 
 
Доволен был брахман ее поведеньем,
Ее обхожденьем, ее угожденьем.
 
 
«Доволен ли жрец?» – вопрошал каждодневно
Отец. – «О, весьма!» – отвечала царевна.
 
 
Предметом внимательнейшего ухода
Был брахман на всем протяжении года.
 
 
Сказал он: «О ты, с безупречным сложеньем!
Весьма я доволен твоим услуженьем.
 
 
Увидев добро, мы добра не забудем.
Дары назови, недоступные людям,
 
 
Чтоб тяжкий твой труд был достойно увенчан,
Чтоб стала ты самою славной из женщин».
 
 
А Кунти: «И ты и отец мой довольны,
И в этом – дары для меня, сердобольный».
 
 
А жрец: «Если дара не хочешь, то дать я
Хочу тебе чудную силу заклятья.
 
 
Какого захочешь ты вызовешь бога,
Бессмертным приказывать сможешь ты строго,
 
 
И все, что прикажешь, заклятью подвластны,
Исполнят, – пусть даже с тобой не согласны».
 
 
Вторично она отказаться страшилась:
В проклятье могла обратиться немилость!
 
 
И жрец даровал ей слова заклинанья
Из древних письмен сокровенного знанья.
 
 
Затем он сказал Кунтибходже: «Приемной
Твоею доволен я дочерью скромной.
 
 
Я жил у тебя, наслаждаясь покоем.
Прощайте, я вам благодарен обоим».
 
 
Сказав, он исчез, растворясь в отдаленье,
И царь Кунтибходжа застыл в изумленье.
 

 
Шло время. Красавицу дума томила:
«Какая в заклятье содержится сила?
 
 
Мне брахман его даровал не случайно,
Настала пора, чтоб открылась мне тайна».
 
 
Так думала думу, и стало ей видно,
Что месячные наступили. И стыдно
 
 
Ей было, невинной и чистой, и внове:
Пошли у нее до замужества крови!
 
 
Взглянула – и Солнца увидела прелесть:
Так ярко лучи поутру разгорелись.
 
 
И было дано ей чудесное зренье,
И бога увидела в жарком горенье:
 
 
Серьгами украшен Властитель Рассвета,
А тело в сверкающий панцирь одето!
 
 
Тогда, любопытством объята, решила
Узнать, какова заклинания сила.
 
 
Глаза, уши, губы и ноздри водою
Смочила и древнею речью святою
 
 
Создателю Дня появиться велела.
И Солнце коснулось земного предела,
 
 
И бог снизошел, покорясь ее власти,
Слегка улыбаясь, в венце и запястье,
 
 
Могучий, высокий, медвяного цвета
И все озаряющий стороны света.
 
 
Он с помощью йоги тогда раздвоился:
На небе взошел и пред Кунти явился.
 
 
Он нежно сказал: «Ради силы заклятья
Твои приказанья готов исполнять я.
 
 
Я все для тебя сотворю, о царица,
Обязан я воле твоей подчиниться».
 
 
А Кунти: «Мое любопытство виною
Тому, что тебя позвала. Надо мною
 
 
Ты смилуйся, бог, и на небо вернись ты!»
«Уйду, как велишь ты, – ответил Лучистый, —
 
 
Но, бога призвав, ты не вправе без дела
Его отсылать… О, скажи, ты хотела
 
 
(Не высказана, мне известна причина)
От Солнца родить несравненного сына,
 
 
Чтоб мощью отважной сравнялся с богами,
Чтоб панцирем был наделен и серьгами.
 
 
Поэтому мне ты отдайся, невинна,
И, тонкая в стане, получишь ты сына.
 
 
А если отвергнешь со мною сближенье, —
Я все, что живет, обреку на сожженье,
 
 
Навеки тебя прокляну, о царевна,
И, прокляты, будут наказаны гневно
 
 
И брахман, тебе даровавший заклятье,
И царь, твой отец, потерявший понятье.
 
 
Я дал тебе чудное зренье. Смотри же
На сонмы богов, что все ближе и ближе:
 
 
Смеясь надо мною, в небесном чертоге
Сидят, возглавляемы Индрою, боги!»
 
 
И тридцать богов своим зреньем чудесным
Увидела Кунти на своде небесном,
 
 
И юная дева смутилась немного,
Трепещущая, попросила у бога:
 
 
«Умчись на своей колеснице далече!
Как девушке слушать подобные речи!
 
 
Нет, в сговор с тобой не вступлю я опасный,
Над телом моим лишь родители властны.
 
 
Коль женщина тело отдаст, то и душу
Погубит. О нет, я закон не нарушу!
 
 
По глупости детской, чтоб силу заклятья
Проверить, тебя захотела позвать я.
 
 
Подумав, ко мне прояви благосклонность,
Прости, о Лучистый, мою несмышленость».
 
 
«Тебя неразумным ребенком считая,
Я мягок с тобой. А была бы другая, —
 
 
Ей Сурья сказал, – поступил бы иначе…
Отдайся мне, робкая, в полдень горячий,
 
 
Отказом своим нанесешь ты мне рану, —
Для сонма богов я посмешищем стану.
 
 
О, будь же возлюбленной Солнца, и сына
Родишь ты – подобного мне исполина!»
 
 
Царевна, храня в целомудрии тело,
Создателя Дня убедить не сумела.
 
 
Подумала, робко потупивши очи:
«О, как отказать Победителю Ночи?
 
 
Погибнут, не зная вины за собою,
Отец мой и брахман, великий судьбою.
 
 
Теперь-то понятна мне сила заклятий:
Нельзя несмышленому даже дитяти
 
 
Приблизиться к этой сжигающей силе,
И вот – меня за руку крепко схватили.
 
 
Как быть мне? Хотя и страшусь я проклятья, —
Себя самое разве смею отдать я?»
 
 
Царевна, поняв, что она виновата,
Краснея, стыдом и испугом объята,
 
 
Сказала: «О бог, мои речи не лживы,
И мать и отец мой пока еще живы,
 
 
И живы все родичи, сестры и братья, —
При них целомудрие вправе ль попрать я?
 
 
Весь род запятнаю, себя отдавая,
Пойдет о родных моих слава дурная.
 
 
Тебе не дана я родителем в жены,
Но если считаешь, на небе рожденный,
 
 
Что мы не нарушим закон, то согласна
Исполнить я то, чего жаждешь ты страстно.
 
 
Но девственной все же остаться должна я, —
Да минет родителей слава дурная!»
 
 
Бог солнца: «О ты, чье сложенье прекрасно!
Родным и родителям ты не подвластна.
 
 
Ведь корень «дивить» слышен в слове «девица»,
И люди тебе будут, дева, дивиться!
 
 
Люблю я людей – так могу ли, влюбленный,
С тобою нарушить людские законы?
 
 
Закон для мужчин и для женщин – свобода,
Неволи не терпит людская природа.
 
 
Уродством зовется отсутствие воли,
Так будь же свободна, без страха и боли
 
 
Отдайся мне, – девственной станешь ты снова
И сына родишь ради блага земного».
 
 
Царевна – в ответ: «Если сына до брака
Рожу от тебя, Победителя Мрака,
 
 
Да будет он, мощью, отвагой обильный,
С серьгами и панцирем, великосильный».
 
 
А бог: «Будут серьги и панцирь отборный
Из амриты созданные животворной».
 
 
Она: «Если дашь, о Светило Вселенной,
Из амриты серьги и панцирь бесценный,
 
 
Величьем и силой возвысишь ты сына, —
То слиться согласна с тобой воедино».
 
 
«Мне А́дити-мать подарила когда-то
Те серьги и панцирь, что крепче булата, —
 
 
Ответствовал Сурья. – Заботясь о сыне,
Их сыну отдам я, о робкая, ныне».
 
 
«Согласна, – сказала она, – если слово
Исполнишь, и сына рожу я такого».
 
 
Приблизился к ней Враждовавший с Ночами,
Казалось, проник в ее тело лучами.
 
 
Взволнована жарким блистаньем до дрожи,
Упала она без сознанья на ложе.
 
 
А Сурья: «Родишь несравненного сына,
Обильного мощью, – и будешь невинна,
 
 
А я ухожу». Восходящему Ало:
«Да будет по-твоему», – Кунти сказала.
 
 
Утратив сознание, с богом слиянна,
Упала, как будто под ветром лиана.
 
 
Сверкающий бог, Озаривший Дороги,
Вошел в ее тело при помощи йоги.
 
 
С пылающим богом она сочеталась,
Но девственной, чистой при этом осталась.
 

 
Десятой луны началась половина,
Когда зачала дивнобедрая сына.
 
 
Таилась, невинная и молодая,
Свой плод от родных и от близких скрывая,
 
 
Никто, кроме верной и преданной няни,
Не знал во дворце о ее состоянье.
 
 
Скрывалась, – да сплетня ее не коснется, —
И вот родила она сына от Солнца.
 
 
От бога рожден, он сравнялся с богами,
И панцирем он обладал, и серьгами,
 
 
Глаза – как у Солнца-отца золотые,
А плечи – как буйвола плечи литые.
 
 
Царевна, научена умною няней,
Младенца на зорьке прохладной и ранней,
 
 
Рыдая, скорбя, уложила в корзину, —
Да будет удача сопутствовать сыну!
 
 
Лежал он в корзине, обмазанной воском,
Как в гнездышке, устланном шелком, нежестком.
 
 
Вот, бросив корзину в поток Ашвана́ди,
Стыдясь материнства, с тоскою во взгляде,
 
 
Страдая телесно, страдая душевно,
Напутствуя сына, сказала царевна:
 
 
«Сынок, о твоем да заботятся благе
Насельники неба, и суши, и влаги!
 
 
Да много увидишь ты дней светозарных,
В пути да не встретишь дурных и коварных!
 
 
В воде пусть тебя охраняет Вару́на,
А в воздухе – ветер, смеющийся юно!
 
 
Дитя мне пославший, подобное чуду, —
Отец пусть тебя охраняет повсюду!
 
 
Да будут с тобою дружны все дороги,
Все ветры, все стороны света, все боги!
 
 
Да будет тебе от бессмертных участье
В разлуках и встречах, в несчастье и в счастье!
 
 
Одетого в панцирь, тоскуя о сыне,
Найду я тебя и на дальней чужбине.
 
 
Бог солнца, твой славный отец быстроокий,
Увидит тебя и в шумящем потоке.
 
 
Сыночек, пред женщиной благоговею,
Что матерью станет приемной твоею!
 
 
Да будут на благо тебе, как в сосуде,
Хранить молоко ее круглые груди!
 
 
Какой же чудесной вкусит благодати,
Кто матерью станет такого дитяти,
 
 
Что Солнцу подобно, источнику света,
С глазами, как лотос, медвяного цвета, —
 
 
С огромными, словно планеты, глазами,
С прекрасными вьющимися волосами,
 
 
С лицом мудреца, благородным и гордым,
С серьгами чудесными, с панцирем твердым.
 
 
Сынок мой, да будет судьба благодатна
Родных, замечающих, как ты невнятно
 
 
И мило слова произносишь впервые,
На ножки становишься, мне дорогие,
 
 
И тянешь ручонки к веселым обновам,
Измазанный пылью и соком плодовым!
 
 
Как сладко, сыночек, любовному взору
Увидеть тебя в твою юную пору,
 
 
Когда ты предстанешь, отвагой пылая,
Как лев молодой, чей приют – Гималаи!»
 
 
Познала царевна печаль и кручину,
В шумящий поток опуская корзину,
 
 
И с сердцем, стесненным тоскою стенаний,
Домой воротилась, несчастная, с няней.
 
 
А эта корзина, жилище дитяти,
Сначала попала в реку Чарманва́ти,
 
 
Оттуда – в Ямуну, где блещет долина,
Оттуда – по Ганге пустилась корзина,
 
 
Где берег бежал то полого, то круто,
И к Ча́мпе приблизилась, к племени Су́та.
 
 
Чудесные серьги и панцирь отборный,
Из амриты созданные жизнетворной,
 
 
В живых сохраняли младенца в корзине —
На глади спокойной и в бурной стремнине…
 
 
Теперь к Адхира́тхе направится слово.
Возничий и друг Дхритараштры слепого,
 
 
Стоял он тогда над водою речною
С прелестной своей, но бездетной женою.
 
 
Мечтала о мальчике Ра́дха, но тщетно:
Шли годы, – она оставалась бездетна…
 
 
Глядит, – с амулетами, ручкой резною,
Корзина уносится быстрой волною.
 
 
И вот, любопытная, просит: возничий
Пускай не упустит нежданной добычи.
 
 
Поймал он корзину, открыл, – и спросонок
Ему улыбнулся чудесный ребенок,
 
 
Сиявший, как солнце над золотом пашен,
И в панцирь одет, и серьгами украшен.
 
 
Пришли в изумленье возничий с женою.
Сказал он: «Дарована радость волною!
 
 
Не видел с тех пор, как живу я на свете,
Чтоб так излучали сияние дети!
 
 
От бога рожден, нам, бездетным, богами,
Наверно, ниспослан сей мальчик с серьгами!»
 
 
Вот так получила бездетная сына
Прелестного, словно цветка сердцевина.
 
 
Для Радхи по-новому дни засветились:
Свои у возничего дети родились!
 
 
Своим молоком мальчугана вскормила,
И гордо росла его грозная сила.
 
 
Увидев дитя с золотыми глазами,
С прекрасными вьющимися волосами,
 
 
С серьгами, одетого в панцирь бесценный, —
Его мудрецы нарекли Васуше́ной.
 
 
Обрел он достоинство, мощь и величье.
Все знали: отец Васушены – возничий.
 
 
Он рос среди ангов [25]25
  Анги– жители государства Анга, которое находилось на правом берегу Ганги.


[Закрыть], отвагой богатый.
Царевне о нем сообщал соглядатай.
 
 
Вот юношей стал он с могуществом бычьим,
И в Хастинапур был отправлен возничим.
 
 
Он начал учиться у брахмана Дро́ны,
Сдружился с Дуръйодханой богорожденный,
 
 
Все виды оружья узнал, все четыре,
Как лучник великий прославился в мире.
 
 
С Дуръйодханой сблизился солнечноглавый,
И стали друзьями его кауравы,
 
 
А отпрыски Кунти, пандавы, – врагами,
И доблестный муж, обладавший серьгами,
 
 
Сын Кунти, что ею был назван Карною,
На Арджуну двинуться жаждал войною.
 
 
Был этим Юдхиштхира обеспокоен.
Он знал: ненавидящий Арджуну воин,
 
 
Серьгами и панцирем чудным украшен
И неуязвимый, противнику страшен.