Текст книги "Махабхарата. Рамаяна"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
Луна в небесах воссияла, как лотос «куму́да» [268]268
  Кумуда– белый лотос.


[Закрыть],
Как лебедь, скользящий по синему зеркалу пруда.
 
 
Взошла светозарная и, Хануману в услугу,
Блистаньем холодных лучей озарила округу.
 
 
Царевна под бременем горя казалась несомой
Волнами ладьей, оседавшей под кладью весомой.
 
 
Сын Ма́рута стражниц, уродливых телом и рожей,
При лунном сиянье увидел вблизи златокожей.
 
 
С ушами отвислыми были свирепые хари,
И вовсе безухими были нелепые твари.
 
 
С единственным оком и с носом на темени были.
Чудовищны женщины этого племени были!
 
 
А шеи – как змеи, хоть сами громадины были.
У многих, однако, не шеи, а впадины были,
 
 
И головы вдавлены в плечи. Природы причуды, —
Страшилища были брыласты и сплошь вислогруды.
 
 
Иные плешивыми были, на прочих стояла
Косматая шерсть, хоть валяй из нее одеяла!
 
 
Царевну Видехи, с лицом, как луна в полнолунье,
Кольцом окружали ублюдки, уроды, горбуньи,
 
 
Тьма-тьмущая ракшаси рыжих, чернявых, сварливых,
Отвратных, запальчивых, злобных, бранчливых, драчливых.
 
 
Им копья, бодцы, колотушки служили оружьем.
Сын ветра дивился ногам буйволиным, верблюжьим,
 
 
Ушам обезьяньим, коровьим, слоновьим, ослиным
И мордам кабаньим, оленьим, шакальим, тигриным,
 
 
Ноздрям необъятных размеров, кривым, несуразным,
Носам, точно хобот, мясистым и трубообразным,
 
 
И вовсе безносым уродам, еще головастей,
Губастей казавшимся из-за разинутых пастей.
 
 
Сподвижник царевича Рамы, великого духом,
Дивился грудям исполинским, свисающим брюхам.
 
 
Ругательниц глотки воловьи, верблюжьи, кобыльи
На всех срамословье обрушивали в изобилье.
 
 
Сжимали свирепые ракшаси молоты, копья.
Их космы свалялись, как дымчатой пакли охлопья.
 
 
По самые уши забрызганы мясом и кровью,
И чревоугодью привержены и сквернословью,
 
 
Терзали они плотоядно звериные туши
И жадно хмельным заливали звериные души.
 
 
И дыбом поставило все волоски обезьяньи
Ужасное пиршество это при лунном сиянье!
 
 
Страшилища расположились в окрестностях древа,
Под сенью которого плакала Джанаки дева.
 
 
Палимая горем, страдая телесно, душевно,
Красой несравненной своей не блистала царевна.
 
 
В тоске по супругу, подобна звезде, исчерпавшей
Святую заслугу и с неба на землю упавшей,
 
 
Бледна, драгоценных своих лишена украшений,
Лишь верностью мужу украшена в пору лишений,
 
 
С кудрями густыми, покрытыми пылью обильной,
От близких отторгнута Раваны властью всесильной, —
 
 
Слониха, от стада отбитая львом; в небосводе
Осеннем – луна, когда время дождей на исходе.
 
 
Волшебная лютня, таящая дивные звуки,
Чьей страстной струны не касаются трепетно руки, —
Царевны краса оскудела с любимым в разлуке.
 
 
Прекрасная Сита, – без вешнего цвета лиана, —
В отрепья одета, явилась очам Ханумана.
 
 
Сложенная царственно, с телом, забрызганным грязью,
С возлюбленным Рамой не связана сладостной связью.
 
 
Глаза ее были тревоги полны и томленья.
Она озиралась, как стельная самка оленья.
 
 
И Па́вана сын любовался красою невинной,
Как лилией белой, что грязной забрызгана тиной.
 

Хануман провел ночь, укрывшись в древесных ветвях. На рассвете он услышал голоса брахманов, читающих Веды, и придворных певцов, славословящих десятиглавого повелителя ракшасов. Пробужденный сладкогласным пением, Равана вспомнил царевну Видехи. Не в силах обуздать своих желаний, он тут же отправился в ашоковую рощу, где пребывала Сита.

Равана, соблазняющий Ситу. Фрагмент индийской миниатюры XVIII в. Пенджабская школа.

 
С медовою речью к отшельнице этой злосчастной
Приблизился вкрадчиво Равана великовластный.
 
 
«Зачем, круглобедрая, ты прикрываешь пугливо
Упругие груди, живот, миловидный на диво?
 
 
Люблю тебя, робкая, чье безупречно сложенье
И неги полны горделивые телодвиженья.
 
 
Не бойся меня, дорогая! Таков наш обычай,
Что жены людские становятся нашей добычей!
 
 
О дева Митхи́лы! Тебя не коснусь я, доколе,
Желанная, мне не предашься по собственной воле!
 
 
Любимая, полно! Богиня, чего тут страшиться?
Гляди веселей! От унынья сумей отрешиться!
 
 
Ты ходишь в отрепьях, отшельница, землю нагую
Избрала ты ложем, прическою – косу тугую.
 
 
Алоэ, сандал и камней драгоценных мерцанье
Нужней тебе, Сита, чем эти посты, созерцанье…
 
 
Тебя ожидает обилие разнообразных
Венков, ароматов, одежд и уборов алмазных.
 
 
Напитки, роскошные ложа, златые сиденья
Получишь заслуженно для своего услажденья.
Отдайся мне, дева-жемчужина, без принужденья!
 
 
Укрась, безупречно сложенная, нежные члены!
Со мной сочетайся! К чему этот облик смиренный?
 
 
Твоя обольстительна юность, но быстрые годы
Умчатся и вспять не вернутся, как быстрые воды.
 
 
Твоей красоты бесподобной творец, Вишвакри́та,
Должно быть, забросил резец, изваяв тебя, Сита!
 
 
Богиня, при виде твоей соблазнительной стати
Хранить равнодушье не смог бы и сам Праджапа́ти.
 
 
Так сладостно тело твое, что любая частица
Нечаянный взор привлекает всецело, царица!
 
 
Округлыми бедрами, дивного лика свеченьем
Меня восхищая, расстанься с ума помраченьем.
 
 
Над множеством женщин прекрасных – лишь дай мне
согласье! —
Я главной супругой поставлю тебя в одночасье.
 
 
О дева, сокровища мира, добытые силой,
И целое царство в придачу отдам тебе, милой!
 
 
Чужие края покорить я замыслил и, с честью,
Митхилы царю подарить, как желанному тестю.
 
 
И боги и демоны мне уступают в отваге.
В боях разрывал я не раз их надменные стяги.
 
 
Коль скоро желанье ты встретишь ответным желаньем,
Твой стан я украшу камней многоцветным блистаньем,
 
 
Любуясь, как светится твой золотой драгоценный
Убор в сочетанье с твоей наготой несравненной.
Воспользуйся, дева, моей добротой неизменной.
 
 
О робкая, не отвергай наслаждений, веселья…
Для родичей дам тебе уйму богатых земель я.
 
 
Красавица, что́, если в чаще царевич Кошалы
Бесславно погиб и его растерзали шакалы?
 
 
Богиня, ты видишь на деле могущество Рамы:
Наряд из берёсты на теле – имущество Рамы!
 
 
Отшельник, на голой земле, под смоковницей спящий, —
Твой Рама, а я градодержец великоблестящий!
 
 
О Сита, останешься ты светозарной луною,
Что скрыта от Рамы ночных облаков пеленою.
 
 
Летят они, словно косяк журавлей быстрокрылых,
И больше никто, госпожа, обогнать их не в силах.
 
 
У Индры Хира́нья-Каши́пу не отнял супруги
Назад [269]269
  У Индры Хиранья-Кашипу не отнял супруги // Назад… – Контаминация нескольких мифов; скорее всего подразумевается Хиранья-Кашипу («обладатель золотого сиденья или одеяния») – предводитель демонов, враждовавший с богами, особенно с Вишну, который и убил его в конце концов. В иных мифах подвиги Вишну приписываются царю богов Индре, который похитил (и не вернул) любимую супругу Хиранья-Кашипу, из-за чего и началась вражда богов и демонов.


[Закрыть], несмотря на старанья его и потуги.
 
 
О Рама, явись хоть с оружьем, одетый в доспехи,
Вовеки не будешь ты мужем царевны Видехи.
 
 
Игривая дева, улыбка твоя светозарна.
Уносишь ты сердце мое, словно зме́я – Супа́рна.
 
 
На хрупкое тело взгляну, что блестит сквозь прорехи,
Уборов златых лишено, уроженка Видехи, —
И в женах прекрасных найти не дано мне утехи!
 
 
Так будь же царицей, властительницей образцовых
Красавиц, что здесь обитают в покоях дворцовых.
 
 
И станут, как девы небесные, Лакшми служанки,
Тебе угождать превосходные женщины Ланки.
 
 
Камней драгоценных и злата получишь сверх меры:
Богата казна у меня, как у брата Куберы!
 
 
Айодхьи царевич со мной не сравнится, богиня!
Свой блеск он утратил, повержена Рамы гордыня.
 
 
Отправимся, робкая, в пышно цветущие рощи,
Где слышится гул океана, исполненный мощи,
 
 
Где пчелы жужжат, опьяняясь густым ароматом,
И тело укрась для меня жемчугами и златом!»
 

Убитая горем, Сита отвечала слабым голосом: «Обрати сердце свое к собственный женам! Не соблазняй меня сокровищами. Я принадлежу Раме! Ты можешь избежать громовой стрелы Индры, но гнев потомка Рагху настигнет тебя неотвратимо. Разве устоишь ты, низкий пес, перед Рамой и Лакшманой, двумя тиграми из рода Икшваку?»

Разъяренный упорством Ситы и ее смелыми речами, Равана угрожает царевне Митхилы смертью и удаляется в сопровождении своих жен.

Злобные ракшаси, осыпая Ситу бранью, стараются заставить ее уступить Раване.

Отчаявшаяся, измученная Сита приближается к дереву ашоки, чтобы расстаться с жизнью, повесившись на своих волосах. Но скрывавшийся дотоле среди ветвей Хануман приветливо окликает дочь Джанаки.

Сита, испуганная грозным обликом посланца Рамы, едва не лишилась чувств. Только увидя предъявленный ей Хануманом именной перстень Рамы, дева Видехи овладела собой и доверилась ему.

Хануман поведал ей о несметной рати обезьян и медведей, готовой по знаку Рамы двинуться в поход против Раваны.

«Садись ко мне на спину, – предложил сын Ветра. – Я перелечу океан и доставлю тебя к Раме и Лакшмане!» Но царевна Митхилы отказалась, боясь потерять сознание и упасть с высоты в бушующие волны.

Она вынула из складок одежды драгоценный камень, который прежде украшал ее чело, и попросила передать его Раме. «Пусть сыновья Дашаратхи поскорее прибудут ко мне на помощь со своим обезьяньим войском!» – сказала она Хануману.

Сын Ветра ласково простился с Ситой. Но прежде чем покинуть Ланку, могучий предводитель обезьян пожелал покарать злобных ракшасов и ослабить мощь десятиголового Раваны.

В мгновение ока Хануман разрушил священную рощу. Казалось, над ней пронесся опустошительный смерч. Очутившись на улицах Ланки, сын Ветра отважно бился с ее свирепыми обитателями. Многие дворцы превратил он в груды развалин. Ракшасы тщетно пытались расправиться со стремительным сильноруким противником. Им удалось лишь поджечь кончик обезьяньего хвоста.

 
Как быть? Упоенный удачей вожак обезьяний
Обдумывал суть и порядок дальнейших деяний:
 
 
«Я ракшасов тьму истребил, я оставил корчевья
От рощи священной, где храм окружали деревья.
 
 
Злодеи своих удальцов убирают останки.
Отныне займусь неприступной твердынею Ланки!
 
 
Мне демоны хвост подожгли! Я теперь сопричастен
Огню, что богам доставлять приношения властен.
 
 
Я дам ему пищи!» По крышам запрыгал Могучий
С хвостом пламеносным, как облако с молнией жгучей.
 
 
На кровлю дворца, что построил Прахаста – Рукастый,
Вскочил, и огнем охватило палаты Прахасты.
 
 
Дворец Махапаршвы – Бокастого вспыхнул чуть позже,
Дворец Ваджрадамштры – Алмазноклыкастого – тоже.
 
 
Жилище Увитого-Дивной-Гирляндой, Сумали
И Яблони-Цветом-Увенчанного, Джамбумали
 
 
Горящим хвостом запалил Хануман и владельцев
Роскошных палат без труда превратил в погорельцев.
 
 
У Са́раны – Водной-Струи, у Блестящего – Шуки
Хвостом огненосным хоромы зажег Сильнорукий.
 
 
В роскошном дворце благоденствовал Индры-Боритель.
Вожак обезьяний спалил Индраджита обитель.
 
 
Пожару обрек Светозарного дом, Рашмике́ту,
И Сурьяшатру́ не забыл он, Враждебного-Свету.
 
 
Вовсю полыхали хоромы, где жил Светозарный,
Когда Корноухого вспыхнул дворец, Храсвака́рны.
 
 
С палатами, где Ромаши́ обретался, Косматый,
Сгорел Опьяненного-Битвой дворец, Йудхонма́тты,
 
 
И дом Видьюджи́хвы, как молния, быстрого в слове,
И дом Хастиму́кхи, имевшего облик слоновий.
 
 
Нара́нтаки дом занялся, Душегуба, злодея.
Горело жилье Дхваджагри́вы – Предолгая Шея.
 
 
Жилища Каралы, Вишалы, дворец Кумбхака́рны,
Чьи Уши-с-Кувшин, охватил этот пламень коварный.
 
 
Огонь сокрушил Красноглазого дом, Шонита́кши,
Как чудо глубин, Пучеглазого дом, Макара́кши,
 
 
Вибхи́шаны – Грозного кров обратил в пепелище
И Бра́хмашатру́, ненавистника Брахмы, жилище.
 
 
Дома и дворцы, где хранились бесценные клады,
Великоблестящий огню предавал без пощады.
 
 
Удачлив и грозен, как тигр, обезьян предводитель
Туда устремился, где ракшасов жил повелитель.
 
 
И вспыхнул чертог властелина сокровищ несметных,
Прекрасный, как Меру, в сиянье камней самоцветных.
 
 
Как в день преставления света, зловещею тучей
Глядел Хануман и разбрызгивал пламень летучий.
 
 
Росла исполинского пламени скорость и сила.
Порывистым ветром свирепый огонь разносило.
 
 
Дома, осиянные блеском златым и кристальным,
Пожар охватил, полыхая костром погребальным.
 
 
Сверкали обильем камней драгоценных чертоги,
Подобно небесным дворцам, где живут полубоги,
 
 
И рушились наземь, как падает с неба обитель,
Коль скоро заслугу свою исчерпал небожитель.
 
 
С неистовым топотом демоны все, без различья,
Метались, утратив богатство и духа величье,
Крича: «Это А́гни пришел в обезьяньем обличье!»
 
 
И женщин бездетных и грудью младенцев кормящих
Ужасная сила гнала из покоев горящих.
 
 
И простоволосые девы, сверкая телами,
Бросались в проемы, как молний мгновенное пламя.
 
 
Расплавленное серебро и другие металлы
Текли, унося жемчуга, изумруды, кораллы.
 
 
Соломой и деревом разве насытится пламя?
Несыт был храбрец Хануман боевыми делами,
И землю насытить не мог он убитых телами.
 
 
Был Раваны город сожжен обезьяной премудрой,
Как демон Трипу́ра сожжен был карающим Рудрой.
 
 
И достигал небес огонь пожарный.
И демонов телами, светозарный,
Питался этот пламень безугарный,
Как маслом жертвенным – огонь алтарный.
 
 
Как сотни солнц, пылавший град столичный
Услышал гром и грохот необычный,
Как будто Брахма создал мир двоичный
Из скорлупы расколотой яичной. [270]270
  Как будто Брахма создал мир двоичный // Из скорлупы расколотой яичной. – Существует представление о Вселенной, именуемой «яйцом Брахмы», как о двоичном мифе: верх – низ, небо – земля. Ср. прим. 50.


[Закрыть]
 
 
Багряными вихра́ми пламень властный
Напоминал цветы киншу́ки красной.
Как лотосы голубизны атласной
Клубами плавал в небе дым ужасный.
 
 
– «Под видом обезьяны злоприродной,
Кто к нам сошел – Анила благородный,
Варуна – божество стихии водной,
Бог смерти – Яма, Арка светородный?
 
 
Великий Индра, грома повелитель,
Четвероликий Брахма, прародитель,
Иль Агни – наш свирепый погубитель,
Семиязыкий пламени властитель?»
 
 
– «То – Вишну, с беспредельностью слиянный,
Немыслимым величьем осиянный,
Прикрывшийся обличьем обезьяны,
Чтоб уничтожить род наш окаянный!»
 
 
На гребне кровли, меж горящих башен,
Уселся Хануман, как лев, бесстрашен.
Его пылавший хвост был не погашен —
И словно огненным венком украшен.
 
 
Столица сгорела дотла, и вожак обезьяний
Охваченный пламенем хвост погасил в океане.
 

Упершись ногами в исполинскую гору Аришта, Хануман издал ужасающий рев, потрясший Ланку, и, оттолкнувшись, взлетел в небо. Не выдержав силы толчка, гора со своими утесами, лесами, водопадами погрузилась в земные недра.

Проделав обратный путь над океаном, Хануман опускается на вершину Махендры, где обезьяны и медведи ждут его возвращения.

Не мешкая, отправляется сподвижник Рамы в Кишкиндху. Он подробно рассказывает Раме о поисках Ситы и встрече с ней в ашоковой роще. Хануман вручает царевичу драгоценный камень, переданный ему дочерью Джанаки, нетерпеливо ожидающей своего освободителя.

Рама, Лакшмана и Сугрива решают выступить походом на Ланку. Сын Дашаратхи расспрашивает Ханумана о крепости Ланки. Хануман повествует о великолепии столицы ракшасов.

Утром следующего дня великие рати трогаются в путь. Дрожит земля. Облака клубящейся пыли вздымаются к небу и скрывают солнечный свет, мешая следить за походом обширного воинства. От мощных голосов обезьян и медведей срываются камни с гор, неслыханный рев пугает зверей, птиц, жителей леса… Наконец перед божественным Рамой и его друзьями открывается блистающий простор Океана. Тьмы обезьян и медведей заполняют лесистое прибрежье и скалы у самой воды, подобно саранче.

На Ланке узнают о прибытии войска Рамы.

Добродетельный Вибхишана, младший брат Раваны, остерегает предводителя ракшасов: «Еще не поздно, брат мой. Верни жену царевичу Кошалы, вымоли у него прощение. Иначе гибель грозит и тебе, и всему нашему роду. Сила Рамы необорна, а месть – ужасна!»

Равана не внемлет разумным речам брата. Он решает начать войну с доблестным Рамой и созывает во дворец всех ракшасов. Он говорит им, что страсть к царевне Видехи опалила его сердце, что он бессилен перед своей любовью. Сита непокорна, она попросила год сроку, ибо ждет мужа. Но он никогда не возвратит Раме дивнобедрую супругу, и ныне он спрашивает у всех совета, как защитить Ланку и повергнуть в прах сына Каушальи и сына Сумитры и их войско.

Состязаясь в безумии с Раваной, полководцы десятиглавого царя клянутся расправиться с божественным витязем.

Лишь Кумбхакарна, другой младший брат грозного Раваны, владетель великой силы (сами боги пребывают в страхе перед этой силой и наслали на него глубокий сон, от которого пробуждается он только на один день каждые шесть лет, чтобы утолить голод), лишь Кумбхакарна сетует на неразумие, несправедливость деяния брата, но все же он обещает ему поддержку и клянется убить Раму и истребить его войско.

Ракшас Махапаршва спрашивает яростного царя, отчего тот не возьмет прелестную дочь Джанаки силой. Равана отвечает, что не может этого сделать.

(Некогда он взял силой небесную красавицу Панджикастхалу. Пылая обидой, она удалилась в чертоги Прародителя. Разгневанный Владыка проклял его, сказав: «Отныне, если ты возьмешь женщину силой, голова твоя разорвется на тысячу частей!»)

Вибхишана вновь остерегает совет ракшасов и самого царя от войны с сыновьями Дашаратхи. Его не слушают. Тогда, не в силах одолеть безумия Раваны, оскорбленный Вибхишана с четырьмя верными спутниками в единый миг перелетает Океан и является под покровительство Рамы. Обезьяны сомневаются в намерениях Вибхишаны, но мудрый Хануман советует Раме не пренебрегать таким союзником. Рама нарекает брата Раваны будущим правителем Ланки.

Предводители воинства Рамы в недоумении: как переправиться через Океан и достичь Ланки. Сугрива и Хануман обращаются за советом к Вибхишане. «Ведь Сагара, Океан, – дальний свойственник божественного мужа. Да обратится Рама к нему за помощью!» – отвечает Вибхишана.

Три дня и три ночи Рама воздает почести Сагаре, на четвертое утро великий Владыка вод, окруженный своими женами-реками, является сыну Дашаратхи. Он говорит: «Среди твоего войска есть искусная обезьяна по имени Нала, это сын божественного зодчего Вишвакармана. Пусть Нала построит мост, а воды мои его поддержат». К исходу пятого дня мост в сто йоджан длиною построен. Воинство Рамы переправляется через Океан и располагается в лесах Ланки.

Равана посылает советников Шуку и Сарану в стан Рамы. Возвратившись, они рассказывают царю о силе воинства обезьян. Равана и советники поднимаются на кровлю дворца.

 
Разгневанный Равана видел полки и дружины.
Несметная рать облепила холмы и долины.
 
 
И Сарану он вопросил, возмущеньем пылая,
Узнать имена вожаков обезьяньих желая:
 
 
«Каких полководцев поставил Сугрива над войском,
Что с нами сразиться спешит в нетерпенье геройском?
 
 
Кто больше других на Сугриву имеет влиянья,
И сколь многочисленна грозная рать обезьянья?»
 
 
И Сарана молвил: «Среди обитателей пущи
Нет воина, равного той обезьяне ревущей,
 
 
Что Ланку с лесами, горами неистовым рыком
Теперь сотрясает в своем исступленье великом.
 
 
Вокруг обезьяны невиданной мощи и стати
Стеснились кольцом предводители вражеской рати.
 
 
Ты зришь, государь, полководца отважного Нилу,
Которому вверил Сугрива несметную силу.
 
 
А этот храбрец обезьяний, что смотрит на крепость
И, грозно зевая, свою изъявляет свирепость?
 
 
То – А́нгада, с шерстью желтее цветочных тычинок,
Тебя, государь, выкликающий на поединок.
 
 
Он, тяжко ступая, несет исполинское тело
И в ярости хлещет хвостом по земле то и дело.
 
 
Как лотоса нити, смельчак этот желтого цвета
И стуком хвоста сотрясает все стороны света.
 
 
Сугривы племянник, он будет на царство помазан;
Он с праведным Рамой, как Индра с Варуною, связан.
 
 
Сын Ветра нашел благославного Рамы супругу,
И в этом разумного Ангады видят заслугу.
 
 
За ними стоит исполинского роста воитель
С дружиной своей, небывалого моста строитель
 
 
По имени Нала, что дар унаследовал отчий:
Родитель его – Вишвака́рман, божественный зодчий.
 
 
Серебряношерстый, со скалящей зубы, рычащей
Дружиной бойцов, уроженцев сандаловой чащи,
 
 
Как тигры, свирепых, в одеждах шафранного цвета, —
Храбрец обезьяний, всемирно прославленный, Швета,
 
 
Что Ланку твою сокрушить похваляется громко,
Спасая супругу великого Рагху потомка.
 
 
Лесистой горою Самро́чаной храбрый Кумуда
Владеет, и войско с собою привел он оттуда.
 
 
О Равана, тот, за которым твои супостаты
Престрашные с виду шагают, косматы, хвостаты,
 
 
Воитель по имени Чанда, свирепый, всевластный,
Смельчак, предводитель дружины своей разномастной.
 
 
Он двинуть надеется тьмы обезьян красно-медных,
И черных, и желтых – на Ланку, при кликах победных,
 
 
И в бездну морскую обрушить останки твердыни.
Так Ланке твоей удалец угрожает в гордыне.
 
 
Другой, желто-бурый, гривастый, как лев, не мигая,
Взирает на город, очами его обжигая.
 
 
И кажется, будто не выстоит, испепелится
Внезапно объятая пламенем наша столица.
 
 
Живет этот Ра́мбха в лесах, расцветающих пышно,
В том крае, где горы вздымаются – Сахья и Кришна.
 
 
Сто раз по́ сто тысяч быков обезьяньего рода
Собрал он и уйму полков сколотил для похода!
 
 
Ужасные ратники Рамбхи свирепой осанкой
Свою изъявляют готовность разделаться с Ланкой.
 
 
А этот, ушами прядущий, зевающий гневно
Храбрец обезьяний, встречающий смерть повседневно,
 
 
Бестрепетный воин, исполненный бранного пыла,
Что рать приучил не показывать недругам тыла,
 
 
Что скалится, великосильный, не ведая страха,
Как палицей, крепким хвостом ударяя с размаха, —
 
 
Достойный Шарабха. От века владеет он чудной
Горой под названьем Салвейа, как царь правосудный.
 
 
Несметную силу привел он, поставив под стяги
Четыреста раз по́ сто тысяч ревущих в отваге
Своих обезьян, что зовутся «лесные бродяги».
 
 
О раджа! Кто блещет в кругу предводителей рати,
Как Индра могучий в кругу небожителей братьи,
 
 
И, словно литаврами, ревом своим непрестанным
Скликает ветвей обитателей к подвигам бранным?
 
 
Вожак обезьян громогласный, рыкающий дико
Пана́са, прекрасной горы Пария́тра владыка.
 
 
Одних воевод пятьдесят сотен тысяч привел он,
Да каждый – с полком и безмерной решимости полон!
 
 
Чье войско – второй океан, сотрясаемый бурей?
Как звать полководца, что ростом подобен Дардуре
И рать озаряет, блистая, как солнце в лазури?
 
 
О царь, пред тобою воитель, чье имя Вината:
Из Вены, реки благодатной, испил он когда-то.
 
 
При нем шестьдесят сотен тысяч бегущих вприскочку,
Ужасных в строю и подобных быкам – в одиночку.
 
 
Помериться силой тебя вызывает Кратхана,
Ведущая уйму полков и дружин обезьяна.
 
 
Не ставя своих ни во что, гордосильный Гавайя
К тебе приближается, ярости волю давая.
 
 
Могучее тело его поросло красномо́хрой
Косматою шерстью, как будто окрашено охрой.
 
 
И семьдесят раз по сто тысяч скликает он к бою,
И Ланке грозит, упоенный своей похвальбою».
 

Прежде чем начать сражение с Раваной, великий Рама посылает к нему послом Ангаду. Отважный сын Валина взвивается в воздух и переносится через крепостные стены. Став перед Раваной, он передает ему мудрое предостережение добродетельного царевича Кошалы. Если Равана покорно вернет прекрасную царевну Митхилы, будет пощажен и Равана и город. Если нет – предводитель ракшасов падет в бою, Ланка будет разорена.

Равана охвачен неистовым гневом. Он приказывает схватить Ангаду. Отважный воитель стряхивает с себя приспешников Раваны и, сорвав золотую кровлю с его дворца, возвращается невредимый назад.

Мудрейшие из советников царя Ланки уговаривают Равану не упорствовать… Равана повелевает идти войной на сыновей Дашаратхи…

Но еще раньше, чем Равана отдал этот приказ, он решает сломить волю благородной жены Рамы. Он приказывает некоему ракшасу, сведущему в колдовстве, сотворить отрубленную голову Рамы, его лук и стрелы и показать Сите. Горестная царевна Видехи лишилась чувств. Затем она стала плакать и причитать над головою любимого мужа. В это время Равану позвали на совет полководцев, ушел и ракшас-колдун. И тут же голова Рамы и оружие исчезли. Достойная Са́рама, жена Вибхишаны, сказала Сите: «Не плачь! Это был не Рама, а только лишь сотворенный его призрак. Вот видишь: едва ушел обладатель волшебной силы, и призрак растаял. Рама жив, вскоре войско его вступит в город. Не падай духом, много времени не пройдет, и мы увидим милых своих мужей!»

По велению Рамы войско разделяется на четыре части: отряд славного Ни́лы идет на приступ Восточных ворот, воины храброго Ангады – на осаду Южных ворот, Хануман и его могучее воинство должны войти в город с запада, Рама и Лакшмана – с севера. Остальное войско, с Сугривой во главе должно идти прямо на стены Ланки.

Гремят барабаны, трубят трубы, ревут раковины. Начался приступ. Воины пронзают противника стрелами, прокалывают пиками, рубят дротиками, крушат топорами и палицами… Обезьяны душат, царапают, кусают ракшасов… Туча пыли повисает над битвой, но вскоре сходит, ибо земля пропитывается кровью, покрывается телами раненых и убитых. Наступает ночь, но битва не затихает…