Текст книги "Махабхарата. Рамаяна"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
«Я с братом Куберой затеял умышленно ссору.
В неистовой схватке его победил я в ту пору.
Он в страхе ушел на Кайласу, священную гору.
 
 
Я, на́зло Кубере, его колесницей чудесной
Доныне владею и плаваю в сфере небесной.
 
 
О дева Митхилы! Бегут врассыпную, в тревоге,
Мой лик устрашительный видя, бессмертные боги.
 
 
И шума зеленой листвы, распустившейся пышно,
О царская дочь, при моем появленье не слышно.
 
 
И ветер не дует, недвижно речное теченье,
А солнца лучи – как луны голубое свеченье.
 
 
Среди океана мой град, именуемый Ланкой,
Для взора, под стать Амара́вати, блещет приманкой.
 
 
Стеной крепостной обнесен этот град многолюдный.
Она золотая, в ней каждый портал – изумрудный.
 
 
Свирепые ракшасы, жители дивной столицы,
Дворцами владеют, имеют слонов, колесницы.
 
 
Густые деревья прохладных садов и беспыльных
Красуются многообразьем плодов изобильных.
 
 
Божественные наслажденья со мной повседневно
Вкушая, ты жребий земной позабудешь, царевна!
 
 
О Раме напрасно печалишься, век его прожит!
Ведь он – человек, и никто его дней не умножит.
 
 
Отправил в леса Дашара́тха трусливого сына,
Любимцу меж тем предоставил престол властелина.
 
 
На что тебе Рама, лишенный отцовского царства,
От мира сего отрешенный, терпящий мытарства?
 
 
Не вздумай отвергнуть меня! Повелитель всевластный,
Явился я, Камы стрелой уязвлен любострастной.
 
 
Раскаешься, словно Урва́ши – небесная дева,
Ногой оттолкнувшая милого в приступе гнева.
 
 
Перста моего испугается Рама твой хилый!
Зачем ты противишься счастью, царевна Митхилы?»
 
 
Но пылкую отповедь этой красавицы дивной
Услышал немедленно Равана богопротивный:
 
 
«Похитив жену Громовержца, прекрасную Шачи,
Ты можешь остаться в живых, – ведь бывают удачи!
 
 
Но если ты Ситу похитил – спастись не надейся:
Умрешь неизбежно, хоть а́мриты вдоволь напейся!»
 

Равана похищает Ситу. Рисунок на старинном ритуальном сосуде. Остров Бали.

Тут повелитель ракшасов принял свой подлинный устрашающий облик. Левой рукой притянул он Ситу за волосы, а правой охватил бедра девы Видехи. Взойдя на свою воздушную колесницу, Равана усадил Ситу к себе на ляжку. Влекомая зелеными небесными конями, колесница взмыла ввысь и понеслась над лесом Давдака.

 
«О Рама!» – взывала, рыдая, царевна Видехи,
Но Равана в небо ее уносил без помехи.
 
 
И нежные члены, сквозь желтого шелка убранство,
Мерцали расплавом златым, озаряя пространство.
 
 
И Равану пламенем желтым ее одеянье
Объяло, как темную гору – пожара сиянье. [221]221
  И Равану пламенем желтым ее одеянье // Объяло, как темную гору – пожара сиянье. – Здесь и далее в отношении Раваны настойчиво повторяются эпитеты «темный», «черный» и т. п., что должно свидетельствовать о неарийском (дравидийском или мунда?) происхождении владыки Цейлона-Ланки.


[Закрыть]
 
 
Царевна сверкала, как молния; черною тучей
Казался, добычу к бедру прижимая, Могучий.
 
 
Был Десятиглавый осыпан цветов лепестками:
Красавица шею и стан обвивала венками.
 
 
Гирлянды, из благоухающих лотосов свиты,
Дождем лепестков осыпали мучителя Ситы.
 
 
И облаком красным клубился в закатном сиянье
Блистающий царственным золотом шелк одеянья.
 
 
Владыка летел, на бедре необъятном колебля
Головку ее, как цветок, отделенный от стебля.
 
 
И лик обольстительный, ракшасом к боку прижатый,
Без Рамы поблек, словно лотос, от стебля отъятый.
 
 
Губами пунцовыми, дивным челом и глазами,
И девственной свежестью щек, увлажненных слезами,
 
 
Пленяла она, и зубов белизной небывалой,
И сходством с луной, разрывающей туч покрывало.
 
 
Без милого Рамы красавица с ликом плачевным,
Глядела светилом ночным в небосводе полдневном.
 
 
На Раваны лядвее темной, дрожа от испуга,
Блистала она, златокожая Рамы подруга,
Точь-в-точь как на темном слоне – золотая подпруга.
 
 
Подобная желтому лотосу, эта царевна,
Сверкая, как молния, тучу пронзавшая гневно,
 
 
Под звон золотых украшений, казалась влекома
По воздуху облаком, полным сиянья и грома.
 
 
И сыпался ливень цветочный на брата Куберы
С гирлянд благовонных царевны, прекрасной сверх меры.
 
 
Казался, в цветах утопающий, Равана грозный
Священной горой, что гирляндой увенчана звездной.
 
 
И без передышки летел похититель коварный.
У Ситы свалился с лодыжки браслет огнезарный.
 
 
Был Равана древу подобен, а Джанаки дева —
Налившейся розовой почке иль отпрыску древа.
 
 
На Раваны ляжке блистала чужая супруга,
Точь-в-точь как на темном слоне – золотая подпруга.
 
 
По небу влекомая братом Куберы бездушным,
Она излучала сиянье в просторе воздушном.
 
 
Звеня, раскололись, как звезды, в немыслимом блеске
О камни земные запястья ее и подвески.
 
 
Небесною Гангой низверглось ее ожерелье. [222]222
  Небесною Гангой низверглось ее ожерелье… – Считалось, что река-богиня Ганга протекает во всех трех мирах; Небесная Ганга, в частности, отождествлялась с Млечным Путем.


[Закрыть]
Как месяц, блистало жемчужное это изделье!
 
 
«Не бойся!» – похищенной деве шептали в печали
Деревья, что птичьи пристанища тихо качали.
 
 
Во влаге дремотной, скорбя по ушедшей подруге,
Меж вянущих лотосов рыбки сновали в испуге.
 
 
Охвачены яростью, звери покинули чащи
И долго бежали за тенью царевны летящей.
 
 
В слезах-водопадах – вершин каменистые лики,
Утесы – как руки, воздетые в горестном крике,
 
 
И солнце без блеска, подобное тусклому кругу, —
Оплакивали благородного Рамы супругу.
 
 
«Ни чести, ни совести в мире: мы видим воочью,
Как Ситу уносит владыка Летающих Ночью!»
 
 
И дети зверей, запрокинув мохнатые лица,
Глядели, как в небо уходит его колесница.
 
 
И все разноокие духи, живущие в чаще,
О деве скорбели, глаза боязливо тараща.
 
 
«О Рама! О Лакшмана!» – Сита взывала в печали.
Ее, сладкогласную, кони зеленые мчали.
 

Все дальше на юг уносилась волшебная колесница. Рыдания Ситы пробудили престарелого царя ястребов, Джатайю, некогда водившего дружбу с Дашаратхой. Доблестный Джатайю вступился за супругу Рамы, грозными ударами клюва сразил коней и возницу Раваны, изломал когтями его лук и щит, разбил небесную колесницу. Ракшас, однако, пронзил Джатайю бесчисленными стрелами, так что он стал похож на дикобраза, мечом отрубил царю ястребов ноги и крылья.

Оставив умирать Джатайю, истекающего кровью, Равана подхватил Ситу и полетел с ней на Ланку. Обломки златокованой небесной колесницы были разбросаны по земле.

Увлекаемая Раваной в поднебесье беззащитная царевна Митхилы приметила пять могучих обезьян, стоящих на вершине горы. «Быть может, передадут они весть Раме», – подумала Сита и, оторвав от своего платья желтый шелковый лоскут, бросила его обезьянам.

Примчав Ситу на Ланку, Равана поместил ее в ашоковой роще [223]223
  …в ашоковой роще… – Ашока («безгорестная») – дерево, цветущее очень красивыми ярко-красными цветами.


[Закрыть]под неусыпным надзором отвратительных с виду, злобных ракшаси.

* * *

Не найдя в лесной хижине царевны Видехи, Рама предается глубокому отчаянью. Он горько упрекает брата Лакшману, оставившего несчастную Ситу в одиночестве. Рыдая, сетуя, мечется он вокруг хижины, подобно человеку, утратившему рассудок.

«О дерево кадамба [224]224
  Кадамба(«науклеа кадамба») – дерево, цветущее ароматными, оранжево-красными цветами.


[Закрыть], не видало ли ты моей любимой? О розовая бильва, не знаешь ли, где прекрасная Сита?» – горестно восклицает царевич Кошалы. Тщетно обращается он ко всем обитателям леса. Молчит и река Годавари, страшась грозного Раваны. Только олени, пришедшие к ней на водопой, зачем-то побежали к югу и возвратились назад. Это повторялось трижды, покуда Лакшмана не догадался, что олени указывают путь ему и Раме. Вняв безмолвному совету лесных оленей, сыновья Дашаратхи направились к югу. Вскоре увидали они обломки золотой колесницы, расколотый надвое лук, обильно украшенный жемчугами, и разбитые золотые доспехи, щедро усыпанные изумрудами.

«О Лакшмана, – вскричал Рама, – чье это снаряженье, блистающее, как солнце в зените? Кому принадлежат зеленые кони, лежащие на земле? Чей возничий, лишенный признаков жизни, покоится среди обломков золотой колесницы?»

Об этом узнали сыновья Дашаратхи, когда набрели на умирающего царя ястребов, Джатайю. Он поведал Раме и Лакшмане о похищении царевны Видехи. «Властитель ракшасов унес ее на юг… Не отчаивайся, ты найдешь Ситу и соединишься с ней, убив Равану на поединке», – успел сказать Раме престарелый царь ястребов. Это были его последние слова. Тело Джатайю братья-царевичи предали огню со всеми почестями, подобающими доблестному воителю и верному другу.

Пробираясь далее на юг, Рама и Лакшмана совершили подвиг, освободив от заклятья безголовое чудовище, ракшаса Кабандху, который в прежнем своем рождении был полубогом. По просьбе Кабандхи, царевичи сожгли его на костре. Из пламени костра поднялся юный и прекрасный полубог. Прежде чем вознестись на небо в колеснице, запряженной белыми лебедями, он посоветовал сыновьям Дашаратхи отправиться на западный берег озера Пампа: там, в пещере горы Ришьяму́кха, скрывается повелитель обезьян Сугрива, утративший свое царство. Он призван, по словам Кабандхи, помочь Раме и Лакшмане отыскать Ситу.

Братья пустились в путь и по прошествии нескольких дней достигли дивного озера Пампа. Ранняя весна придавала ему невыразимое очарование.

 
Лазурных и розовых лотосов бездну в зеркальной
Воде созерцая, заплакал царевич печальный.
 
 
Но зрелище это наполнило душу сияньем,
И был он охвачен лукавого Камы влияньем.
 
 
И слово такое Сумитры достойному сыну
Сказал он: «Взгляни на отрадную эту долину,
 
 
На озеро Пампа, что лотосы влагою чистой
Поит, омывая безмолвно свой берег лесистый!
 
 
Походят, окраской затейливой радуя взоры,
Верхушки цветущих деревьев на пестрые горы.
 
 
Хоть сердце терзает возлюбленной Ситы утрата
И грусть моя слита с печалями Бхараты брата,
 
 
Деревьев лесных пестротой над кристальною синью,
Заросшей цветами, любуюсь, предавшись унынью.
 
 
Гнездится на озере Пампа плавучая птица,
Олень прибегает, змея приползает напиться.
 
 
Там диким животным раздолье, и стелется чудно
Цветистый ковер лепестков по траве изумрудной.
 
 
Деревья, в тенетах цветущих лиан по макушки,
Навьючены грузом цветочным, стоят на опушке.
 
 
Пленителен благоухающий месяц влюбленных
С обильем душистых цветов и плодов благовонных!
 
 
Как сонм облаков, разразившихся ливнем цветочным,
Деревья долину осыпали цветом непрочным.
 
 
Бог ветра колышет ветвями, играя цветками,
Соцветьями и облетающими лепестками.
 
 
Как сонм облаков, изливающих дождь благодатный,
Деревья даруют нам дождь лепестков ароматный.
 
 
И ветру, цветистым покровом устлавшему долы,
В лесах отзываясь, жужжат медоносные пчелы.
 
 
И ко́киля [225]225
  Кокиль,кояль – индийская кукушка функционально тождественна европейскому и персидскому соловью (который не водится в Индии).


[Закрыть]пенью внимая (он – Камы посланец!),
Деревья от ветра ущелий пускаются в танец.
 
 
Их ветер качает и цепко перстами хватает,
Верхушки, цветами венчанные, крепко сплетает.
 
 
Но, став легковейней, насыщенней свежим сандалом,
Он сладкое отдохновенье приносит усталым.
 
 
Колеблемы ветром, в цвету от корней до вершины,
Деревья гудят, словно рой опьяненный пчелиный.
 
 
Высоко вздымая цветущих деревьев макушки,
Красуются скалы, верхами касаясь друг дружки.
 
 
Гирляндами пчел-медоносиц, жужжащих и пьющих,
Увенчаны ветви деревьев, от ветра поющих.
 
 
Как люди, одетые в царственно-желтые платья,
Деревья бобовые – в золоте сплошь, без изъятья.
 
 
Названье дождя золотого дано карникарам,
Чьи ветви обильно усыпаны золотом ярым.
 
 
О Лакшмана, птиц голоса в несмолкающем хоре
На душу мою навевают не радость, а горе.
 
 
И, слушая кокиля пенье, не только злосчастьем
Я мучим, по также и бога любви самовластьем.
 
 
Влюбленный датью́ха [226]226
  Датьюха– птица галлинул, «камышница».


[Закрыть], что свищет вблизи водопада —
Услада для слуха, царевич, а сердце не радо!
 
 
Из чащи цветущей доносится щебет и шорох.
Как сладостна разноголосица птиц разнопёрых!
 
 
Порхают они по деревьям, кустам и лианам.
Самцы сладкогласные жмутся к подружкам желанным.
 
 
Не молкнет ликующий сорокопут, и датьюха,
И кокиль, своим кукованьем чарующий ухо.
 
 
В оранжево-рдяных соцветьях, пылает ашока
И пламень любовный во мне разжигает жестоко.
 
 
Царевич, я гибну, весенним огнем опаленный.
Его языки – темно-красные эти бутоны.
 
 
О Лакшмана! Жить я не мыслю без той чаровницы,
Чья речь сладкозвучна, овеяны негой ресницы.
 
 
Без той дивногласной, с кудрей шелковистой завесой,
Без той, сопричастной весеннему празднику леса.
 
 
Я в месяце ма́дху [227]227
  Мадху– первый месяц года по лунному календарю, соответствует марту – апрелю (другое название этого месяца – «чайтра», то есть «пестрый» или «красивый» – от созвездия Читра).


[Закрыть]любуюсь на пляски павлиньи,
От ветра лесного невольно впадая в унынье.
 
 
Хвосты на ветру опахалами чудно трепещут.
Глазки́ оперенья сквозными кристаллами блещут.
 
 
Взгляни, в отдаленье танцует павлин величаво.
В любовном томленье за пляшущим следует пава.
 
 
Ликуя, раскинули крылья павлины-танцоры.
Им служат приютом лесные долины и горы.
 
 
О Лакшмана, участь моя им сдается забавой.
Ведь Ланки владыка в леса прилетал не за павой!
 
 
И трепетно ждут приближения самок павлиньих
Красавцы с хвостами в глазка́х золотистых и синих.
 
 
О Лакшмана, сладостный месяц любви и цветенья
На душу мою навевает печаль и смятенье.
 
 
Как пава – в павлине, во мне бы искала утехи,
Любовью пылая, прекрасная дева Видехи.
 
 
Усыпаны ветви горящими, как самоцветы,
Соцветьями, но не сулят мне плодов пустоцветы!
 
 
Без пользы они опадут, и осыплются пчелы
С деревьев, что будут зимою бесплодны и голы.
 
 
Мой Лакшмана, в благоухающих кущах блаженно
Пернатых певцов переливы звучат и колена.
 
 
Пчела шестиногая, как бы пронзенная страстью,
Прильнула к цветку и, дрожа, упивается сластью.
 
 
Цветет беспечально ашока, но дивное свойство
Священного древа меня повергает в расстройство.
 
 
Цветущие манго подобны мужам, поглощенным
Любовной игрой, благовонной смолой умащенным.
 
 
Стекаются слуги Куберы в лесные долины, —
Кимнары с людским естеством, с головой лошадиной.
 
 
И лилии «на́лина» [228]228
  Налина– вид лотоса или водяной лилии («нелумбиум специозум»).


[Закрыть]благоуханные блещут
На озере Пампа, где волны прозрачные плещут.
 
 
Везде в изобилии гуси и утки рябые,
И влагу кристальную лилии пьют голубые.
 
 
Над светлыми водами лотосы дышат покоем.
На глади озерной, как солнце, блистающим слоем
Тычинки слежались, пчелиным стрясенные роем.
 
 
К волшебному озеру Пампа слоновьи, оленьи
Стада устремляются, жажде ища утоленья.
 
 
Приют чакрава́к [229]229
  Чакравака– красная казарка или нырок; считалось, что преданно любящие друг друга супруги-чакраваки должны разлучаться с наступлением ночи; тоскуя в разлуке, они издают протяжные, печальные крики.


[Закрыть]златопёрых, оно, посредине
Лесами поросшего края, блестит в котловине.
 
 
Подернута рябью от ветра внезапных усилий,
Колышет вода белоснежные чашечки лилий.
 
 
Но тягостна жизнь без моей дивноокой царевны!
Глаза у нее словно лотосы, голос напевный.
 
 
И горе тому, кто терзается думой всечасной
Об этой безмерно прекрасной и столь сладкогласной!
 
 
О Лакшмана, свыкнуться с мукой любовной нетрудно,
Когда б не весна, не деревья, расцветшие чудно.
 
 
Теперь досаждает мне блеском своим неуместным
Все то, что от близости Ситы казалось прелестным.
 
 
Сомкнувшийся лотос на яблоко Ситы глазное
Походит округлостью нежной и голубизною.
 
 
Порывистым ветром тычинки душистые сбиты.
Я запахом их опьянен, как дыханием Ситы!
 
 
Взгляни, порожденный Сумитрой, царицею нашей,
Какие деревья стоят над озерною чашей!
 
 
Вокруг – обвиваются полные неги лианы,
Как девы прекрасные, жаждой любви обуянны.
 
 
Мой Лакшмана, что за веселье, какая услада,
Какое блаженство для сердца, приманка для взгляда!
 
 
Роскошные эти цветы, уступая желанью
Вползающих пчел, награждают их сладостной данью.
 
 
Застелены горные склоны цветочным покровом,
Где царственно-желтый узор переплелся с пунцовым.
 
 
Красуясь, как ложе, укрытое радужной тканью,
Обязана этим земля лепестков опаданью.
 
 
Поскольку зима на исходе, цветут, соревнуясь,
Деревья лесные, природе своей повинуясь.
 
 
В цветущих вершинах гуденье пчелиного роя
Звучит, словно вызов соперников, жаждущих боя.
 
 
Не надобны мне ни Айодхья, ни Индры столица!
С моей дивноглазой желал бы я здесь поселиться.
 
 
Часы проводя без помехи в любовных забавах,
Царевну Видехи ласкать в усладительных травах.
 
 
Лесные, обильно цветущие ветви нависли,
Мой ум помрачая, в разброд приводя мои мысли.
 
 
На озере Пампа гнездятся казарки и цапли.
На лотосах свежих искрятся прозрачные капли.
 
 
О чадо Сумитры! Огромное стадо оленье
Пасется у озера Пампа, где слышится пенье
Ликующих птиц. Полюбуйся на их оперенье!
 
 
Но, Лакшмана, я с луноликой подругой в разлуке!
Лишь масла в огонь подливают волшебные звуки.
 
 
Мне смуглую деву с глазами испуганной лани
Напомнили самки оленьи на светлой поляне.
 
 
Царицу премудрую смею ли ввергнуть в печаль я?
Ведь спросит меня о невестке своей Каушалья!
 
 
Не в силах я, Лакшмана, вынести Ситы утрату.
Один возвращайся к достойному Бхарате, брату».
 
 
Расплакался горько царевич, исполненный блеска,
Но Лакшмана Раме промолвил разумно и веско:
 
 
«Опомнись, прекрасный! Блажен, кто собою владеет.
У сильного духом рассудок вовек не скудеет.
 
 
О Рама! Не знают ни в чем храбрецы преткновенья.
Мы Джанаки дочь обретем, – лишь достало бы рвенья!
 
 
Прославленный духа величьем и твердостью воли,
Не бейся в тенетах любви, отрешись и от боли!»
 
 
Одумался Рама, и Лакшмана вскоре заметил,
Что полон отваги царевич и разумом светел.
 

С вершины горы, своего прибежища, царь обезьян Сугрива замечает Раму и Лакшману. Он думает, что это воины его коварного брата Ва́лина, который послал их препроводить Сугриву в царство смерти. Он призывает друга и советника своего Ханумана и просит разведать, кто эти люди.

Сын обезьяны и бога ветра Вайю, Хануман унаследовал от отца способность принимать любое обличье и летать по воздуху.

Хануман оборачивается подвижником и плавно слетает с горы в долину. Братьям нравится приветливый и учтивый Хануман. Они рассказывают ему о себе.

Мудрый советник Сугривы приглашает братьев взойти на вершину горы. Именно Сугрива, по его словам, в союзе с доблестным Рамой отыщет прелестную Ситу и поможет одолеть свирепого Равану.

Рама утешает Сугриву. Барельеф из храма Бафуон (Ангкор-Ват). Камбоджа, XI в.

Сугрива с почестями встречает братьев. Выслушав их печальную повесть, он рассказывает, как Валин лишил его царства, а потом захотел отнять и жизнь, так что он вместе с четырьмя своими верными товарищами принужден был бежать из Кишкиндхи и укрыться на пустынной горе. Он умоляет Раму и Лакшману помочь ему избавиться от угрозы смерти, помочь убить Валина и вернуть утраченное царство. Рама, в свой черед, просит Сугриву оказать ему помощь в поисках Ситы и в войне с предводителем ракшасов. Так возникает великий союз между лучшим из людей и царем обезьян.

Друзья идут к столице обезьяньего царства Кишкидхе. Рама и Лакшмана прячутся в лесу, Сугрива вызывает Валина. Начинается жестокая битва. Рама, не замечаемый Валином, кружит среди лесных зарослей вблизи сражения. Но братья очень похожи друг на друга, а пыль от битвы так густа, что Рама опасается выстрелить, чтобы не попасть в Сугриву. Валин побеждает брата и возвращается во дворец…

Битва Сугривы и Валина. Барельеф из храма Лоро Джонгрант Ява, IX в.

Рама и Лакшмана находят Сугриву, омывают его раны, утешают его.

Сугрива по просьбе Рамы надевает цветочную плетеницу – ради отличия от брата – и вызывает Валина на новый бой. Валин вновь одолевает Сугриву, но Рама выбирает мгновенье: его стрела поражает Валина в самое сердце. Умирающий царь говорит: «Я многажды бился с тобой, Сугрива, но ни разу не отнимал жизни. Ты же поступил вдвойне дурно: поспешил отправить меня в царство Ямы, да при этом призвал на помощь Раму. Прежде я был наслышан о благородстве и доброте сыновей Дашаратхи. Теперь я знаю, что это ложь! Царевич Кошалы убил меня из засады, когда я честно сражался с братом».

Рама, сражающий Валина. Барельеф из храма Лоро Джонгрант Ява, IX в.

Рама говорит, что Валин первым преступил закон, ибо, не спросив разрешения Бхараты, который владеет всеми здешними землями, изгнал Сугриву из Кишкиндхи и отнял у него дом и жену. «Ты первый поступил дурно и тем навлек на себя гибель! Кроме того: ты – всего-навсего обезьяна, а я человек, и я вправе сколько угодно охотиться на обезьян, стреляя в них из засады!»

Кишкиндха охвачена скорбью. Плачет жена Валина, луноликая Тара, плачет его сын Ангада… Сугрива печален, его мучают угрызения совести. «Я избавлюсь от них, – говорит он Раме, – лишь взойдя вместе с братом на погребальный костер». – «Никто не властен, – отвечает ему Рама, – над великим Временем-Судьбой, и оно само не ведает своего течения. Валин обрел заслуженное им в этой жизни, а быть может, – и в предыдущих рождениях; он пал на поле битвы, как доблестный муж и, несомненно, достигнет неба…»

Хануман просит Раму и Лакшману войти в город и возвести Сугриву на царский престол. Они отказываются: они дали обет Дашаратхе не переступать городских пределов, пока не минует четырнадцать лет изгнания.

Божественный царевич Кошалы и мужественный, верный Лакшмана удаляются в горную пещеру, ибо наступает пора дождей.

Рама и Лакшмана. Деталь фронтона храма Бантеай Среи. Камбоджа, X в.

 
«На горы походят, клубясь, облака в это время,
Живительной влаги несущие дивное бремя.
 
 
В себя океаны устами дневного светила
Всосало брюхатое небо и ливни родило.
 
 
По облачной лестнице можно к Дарителю Света
Подняться с венком из кута́джи и а́рджуны [230]230
  Кутаджа– растение, чьи семена шли на изготовление лекарства.
  Арджуна («яркий») – название дерева («терминалиа арджуна») и его цветов.


[Закрыть]цвета.
 
 
Мы в сумерки зрим облаков розоватых окраску,
Как будто на рану небес наложили повязку.
 
 
Почти бездыханное небо, истомой объято,
Желтеет шафраном, алеет сандалом заката.
 
 
Небесными водами, точно слезами, омыта,
Измучена зноем земля, как невзгодами – Сита!
 
 
Но каждого благоуханного облака чрево
Богато прохладой, как листья камфарного древа.
 
 
Ты ветра душистого можешь напиться горстями.
Он а́рджуной пахнет и ке́таки [231]231
  Кетака– название дерева («панданус одоратиссимус»), цветущего желтыми, приятно пахнущими цветами.


[Закрыть]желтой кистями.
 
 
Чредою летучей окутали черные тучи
Грядою могучей стоящие горные кручи:
 
 
Читающих веды, отшельников мудрых фигуры
Застыли, надев антилоп черношёрстые шкуры. [232]232
  …отшельников мудрых фигуры // Застыли, надев антилоп черношерстые шкуры. – Совершенствующиеся в йоге лесные подвижники одевали прямо на голое тело одежды из грубо выделанной шкуры черной антилопы.


[Закрыть]
 
 
А небо, исхлестано молний златыми бичами,
Раскатами грома на боль отвечает ночами.
 
 
В объятиях тучи зарница дрожащая блещет:
В объятиях Раваны наша царица трепещет.
 
 
Все стороны неба сплошной пеленою одеты.
Исчезла отрада влюбленных – луна и планеты.
 
 
Тоской переполнено сердце! Любовных услад же,
О младший мой брат и потомок великого раджи,
Я жажду, как ливня – цветущие ветви кутаджи…
 
 
Воды небесной вдоволь есть в запасе.
Кто странствовал – стремится восвояси.
Прибило пыль, и, с ливнями в согласье,
Для воинов настало междучасье.
 
 
На Ма́нас-озеро в лучах денницы
Казарок улетают вереницы.
Не скачут по дорогам колесницы:
Того и жди – увязнешь по ступицы!
 
 
Небесный свод, повитый облаками, —
Седой поток, струящийся веками!
И преграждают путь ему боками
Громады гор, венчанных ледниками.
 
 
Павлин кричит в лесу от страсти пьяный.
Окрашены рудой темно-багряной,
Уносят молодые воды рьяно
Цветы кадамбы желтой, сарджи [233]233
  Сарджа(«испускающее») – дерево, выделяющее пахучий млечно-белый сок («ватика робуста»).


[Закрыть]пряной.
 
 
Тебе дано вкусить устам желанный,
Как пчелы – золотой, благоуханный,
Розовоцветных яблонь плод медвяный
И, ветром сбитый, манго плод румяный.
 
 
Воинственные тучи грозовые
Блистают, словно кручи снеговые.
Как стяги – их зарницы огневые,
Как рев слонов – раскаты громовые.
 
 
Обильны травы там, где ливень, хлынув
На лес, из туч, небесных исполинов,
Заворожил затейливых павлинов, [234]234
  …ливень, хлынув… // Заворожил затейливых павлинов… – Павлины радуются начинающемуся муссону, который для них означает конец изнуряющей жары и любовные игры с павами; распустив хвосты, они пляшут, радостным курлыканьем приветствуя проносящиеся по небу дождевые тучи.


[Закрыть]
Что пляшут, опахалом хвост раскинув.
 
 
На пики, на кремнистые откосы
Присядут с грузом тучи-водоносы —
И побредут, цепляясь за утесы,
Вступая в разговор громкоголосый.
 
 
Небесный свод окрасила денница.
Там облаков блистает вереница.
По ветру журавлей летит станица,
Как лотосов атласных плетеница.
 
 
Листву червец обрызгал кошенильный [236]236
  Червец кошенильный– насекомые ярко-красного цвета, из которых приготовляли красную краску, шедшую на окраску тканей.


[Закрыть].
Как дева – стан, красотами обильный, —
Одела покрывалом, в чан красильный
Оку́нутым, земля свой блеск всесильный.
 
 
На миродержца Вишну, по причине
Поры дождей, глубокий сон отныне
Нисходит [235]235
  На миродержца Вишну… // Сон… // Нисходит… – Считалось, что плавающий по водам Мирового Океана бог Вишну (и поэтому имеющий прозвание Нараяна – «пребывающий в водах») засыпает с началом сезона дождей и просыпается весной – с началом нового годового цикла.


[Закрыть]медленно; к морской пучине
Спешит река, и женщина – к мужчине.
 
 
Земля гордится буйволов четами,
Кадамбы золотистыми цветами,
Павлинов шелковистыми хвостами,
Их пляской меж душистыми кустами.
 
 
Слоны-самцы трубят на горных склонах.
Густые кисти ке́так благовонных
Свисают с веток, влагой напоенных,
Громами водопада оглушенных.
 
 
Сверкают мириады капель, бьющих
По чашечкам цветов, нектар дающих,
По сотням пчел, роящихся и пьющих
Медовый сок в кадамбы мокрых кущах.
 
 
Дивлюсь розовоцветных яблонь чуду!
К ним пчелы льнут, слетаясь отовсюду.
Их плод – нектара дивному сосуду
Под стать, а цвет похож на жара груду.
 
 
Клубясь потоками вспененной влаги,
Неистовые, как слоны в отваге,
Несутся в небе грозных туч ватаги.
Их осеняют молнии, как стяги.
 
 
Приняв за вызов – гром, вожак слоновий
Вполоборота замер наготове.
Соперничества голос в этом реве
Почуяв, он свирепо жаждет крови.
 
 
Меняется, красуясь, облик чащи,
С павлинами танцующей, кричащей,
С пчелиным роем сладостно жужжащей,
Неистовой, как слон, в лесу кружащий.
 
 
Леса, сплетая корни в красноземе,
Хмельную влагу тянут в полудреме.
Павлины ошалелые, в истоме,
Кричат и пляшут, как в питейном доме.
 
 
Пернатым ярким Индра благородный
Подарок приготовил превосходный:
Он в чашечки цветов налил холодной
Кристальной влаги, с жемчугами сходной.
 
 
Мриданги туч гремят в небесном стане.
С жужжаньем ищут пчелы сладкой дани,
И кваканье лягушечьих гортаней
Напоминает звук рукоплесканий.
 
 
Свисает пышный хвост, лоснится шея
Павлина, записного лицедея.
Плясать – его любимая затея
Иль припадать к верхушке древа, млея.
 
 
Мридангом грома и дождем жемчужин
От спячки род лягушечий разбужен.
Весь водоем лягушками запружен.
Все квакают блаженно: мир остужен!
 
 
И, наглотавшись ливней, как дурмана,
Обломки берегов качая рьяно,
Бросается в объятья океана
Река, супругу своему желанна.
 
 
А цепи туч, водою нагруженных —
Как цепи круч, пожаром обожженных,
Гряды холмов безлесных, обнаженных,
Подножьем каменистым сопряженных.
 
 
Где тик в соседстве с а́рджуной прекрасной
Растет, мы слышим крик павлинов страстный,
И по траве, от кошенили красной,
Ступает слон могучий, трубногласный.
 
 
Када́мбы хлещет ливень и толчками
Колеблет стебли с желтыми цветками,
Чей сок медвяный тянут хоботками
Рои шмелей с мохнатыми брюшками.
 
 
Утешены лесных зверей владыки,
Цари царей – земель, морей владыки:
Сам Индра, царь богов прекрасноликий,
Играя, льет с небес поток великий.
 
 
Из туч гряды, гонимой ураганом,
Грохочет гром над вздутым океаном,
И нет преград гордыней обуянным
Стремнинам, с дождевой водой слиянным.
 
 
Наполнил Индра облаков кувшины
И царственные окатил вершины,
Чтоб красовались горы-исполины,
Как после бани – смертных властелины.
 
 
Из облаков лиясь неугомонно,
Поток дождей поит земное лоно,
И заслонила мгла неблагосклонно
От глаз людских светила небосклона.
 
 
Свой гром даря природным подземельям,
Громада вод, искрящихся весельем,
С громады скал жемчужным ожерельем
Свисает, разливаясь по ущельям.
 
 
Рождают водопады гор вершины,
Но побеждают их напор теснины,
Жемчужный блеск несущие в долины,
Что оглашают криками павлины.
 
 
Небесные девы [237]237
  Небесные девы– то есть апсары (буквально: «из вод вышедшие»), олицетворение туманов.


[Закрыть]любви предавались и, в тесных
Объятьях, рассыпали нити жемчужин чудесных.
 
 
Божественные ожерелья гремучим потоком
На землю низверглись, рассыпанные ненароком.
 
 
Сомкнувшийся лотос, и царство уснувшее птичье,
И запах ночного жасмина – заката отличье.
 
 
Цари-полководцы забыли вражду [238]238
  Цари-полководцы забыли вражду… – С наступлением сезона дождей оказавшиеся вдали от жен, бросив все дела, спешат домой насладиться любовными ласками с супругами и любовницами.


[Закрыть], и в чертоги
Спешат по размытой земле, повернув с полдороги.
 
 
Пора благодатных дождей – для Сугривы раздолье!
Вторично супругу обрел и сидит на престоле!
 
 
Не царь, а изгнанник, в разлуке с возлюбленной Ситой,
О Лакшмана, я оседаю, как берег размытый!»
 

Сугрива словно бы не помнит про обещание, данное горестному сыну Дашаратхи. Он соединился наконец с любимой женою Румой и, следуя древнему обычаю, взял в жены и прекрасную Тару. Он пренебрег делами царства и предается любовным утехам.

Кончается пора дождей, светлеет небо, высыхают дороги. Множатся приметы осени.