Текст книги "Махабхарата. Рамаяна"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
Затем совершили обряд погребальный.
Жрецы и вельможи, весь город печальный,
 
 
Простились навеки с царем знаменитым,
Коварной, змеиною силой убитым.
 
 
Замолкли унылые звуки рыданий, —
Другого избрали царя горожане.
 
 
То был Джанаме́джая, отрок незрелый,
Парикшита сын благородный и смелый.
 
 
Вы помните матери змей предсказанье?
Сказала она сыновьям в наказанье:
 
 
«Придет властелин в заповедное время,
Предаст он огню ядовитое племя.
 
 
Придет Джанамеджая, змей уничтожит,
Змеиному роду конец он положит».
 
 
Не знал о заклятии отрок-властитель,
И царствовал мудро державы блюститель.
 
 
Однажды, питая к богам уваженье,
Он жертвенное совершал приношенье.
 
 
Молитвы не молкли, и пламя не гасло,
Горело, шипело топлёное масло.
 
 
Рожден от Сара́мы, божественной суки,
Щенок прибежал на веселые звуки.
 
 
Смотрел он, как масло лилось в изобилье.
Тут братья царя его крепко избили.
 
 
Он ринулся к матери с визгом и лаем.
Сарама, – из сказа правдивого знаем, —
 
 
Считалась одним из творений почетных,
Являлась праматерью диких животных.
 
 
Спросила: «Сынок, кто побил тебя, милый?
Кто горя причина, обидчик постылый?»
 
 
«Царя Джанамеджаи старшие братья
Побили меня. Заслужил он проклятья!»
 
 
«Но ты пред царем виноват, очевидно?»
«Вины за мной нет, потому и обидно.
 
 
Спокойно стоял я, не пел, не плясал я,
И масла топленого там не лизал я».
 
 
Сарама, разгневана горестью сына,
Помчалась, предстала глазам властелина,
 
 
Предстала с обидой, с такими словами:
«Ни в чем не виновен мой сын перед вами,
 
 
А так как, ни в чем не повинный, избит он,
То будешь ты роком всевластным испытан,
 
 
Узнаешь ты мощь рокового удара,
Настигнет владыку нежданная кара».
 
 
Впервые в печали, впервые в тревоге,
Сидел Джанамеджая в царском чертоге.
 
 
Он думал: «Жреца мне домашнего надо,
От слов его чистых мне будет отрада,
 
 
Грехов моих действие он уничтожит,
Советом утешит, молитвой поможет».
 
 
В то время жил некий подвижник в покое.
Учились у мудрого юношей трое,
 
 
Учились его совершенному знанью
И Ве́да, и А́руни, и Упама́нью.
 
 
Вот Аруни кликнул мудрец поседелый:
«Ступай и отверстье в запруде заделай».
 
 
Отправился Аруни, начал трудиться,
Но это не ладится, то не годится,
 
 
И что ни предпримет и что ни построит,
Отверстье в запруде никак не закроет.
 
 
Хорошее средство искал он, горюя,
Нашел – и подумал: «Вот так поступлю я».
 
 
К воде наклонился он, широкогрудый.
Закрыл своим телом отверстье запруды.
 
 
Так несколько суток в воде пролежал он,
И собственным телом поток задержал он.
 
 
Наставник давно его ждал, волновался:
«Куда это Аруни верный девался?»
 
 
Он юношам молвил: «Что делать нам ныне?
Давайте все трое пойдемте к плотине».
 
 
Пришли – и воскликнул дающий обеты:
«Эй, Аруни, сын мой, мы ждем тебя, где ты?
 
 
Поняв, что друзья у реки появились,
Тотчас из отверстия Аруни вылез.
 
 
Сказал он, представ пред учителем:
«Вот я! Работал весь день и всю ночь напролет я,
 
 
Не смог я заделать отверстье в плотине,
И в реку вошел я по этой причине.
 
 
Хотел я с порученным справиться делом.
Поток задержал своим собственным телом.
 
 
Услышав твой голос, я выпустил воду
И встал, твоему благодарный приходу.
 
 
Приказывай: видишь, стою пред тобою,
Доволен я буду работой любою».
 
 
Ответил учитель: «За это смиренье,
За то, что исполнил мое повеленье,
 
 
Ты вечное счастье получишь в награду,
От гимнов священных познаешь усладу,
 
 
Сердца озаришь просвещенной беседой, —
Ступай же и людям закон проповедуй».
 
 
…Другой ученик, молодой Упаманью,
Однажды учителя внял приказанью:
 
 
«Иди, Упаманью, мой сын, по долине,
Смотреть за коровами будешь отныне».
 
 
Весь день проведя за работою мирной,
Пастух возвратился – румяный и жирный.
 
 
Увидев, что, полный, веселый, стоит он,
Воскликнул учитель: «Ты слишком упитан!
 
 
Но где ты источник нашел пропитанья?»
А тот: «Я прошу у людей подаянья».
 
 
Наставник ответил: «Со мною ты связан,
Ты жертвовать мне пропитанье обязан».
 
 
Сказал мудрецу Упаманью: «Понятно».
Послушный, он к стаду вернулся обратно.
 
 
Домой на закате пришел он однажды:
Ни голода, видно, не знал он, ни жажды!
 
 
Опять перед старцем, румяный, стоит он.
Воскликнул учитель: «Ты слишком упитан!
 
 
А я-то считал, что живешь ты не сладко,
Добытое – мне отдаешь без остатка!
 
 
Но где ты теперь достаешь пропитанье?»
А тот: «Отдаю тебе все подаянье,
 
 
Но я на Судьбу не ропщу, не горюю:
Я милостыню собираю вторую».
 
 
Воскликнул наставник: «Ты честь попираешь,
Ты жаден, мой сын, ты людей обираешь.
 
 
Притом ты и мне оскорбленье наносишь,
Когда подаянье вторично ты просишь».
 
 
Сказал Упаманью святому: «Понятно».
Послушный, он к стаду вернулся обратно.
 
 
Вот вскоре на время покинул он стадо:
Вручить подаянье учителю надо.
 
 
Опять перед старцем, румяный, стоит он.
Воскликнул наставник: «Ты слишком упитан!
 
 
Ты все подаянье сполна мне приносишь,
Вторично ты к людям не ходишь, не просишь,
 
 
Живешь ты, моим подчиняясь условьям, —
Но чем?» – «Молоком я питаюсь коровьим», —
 
 
Сказал Упаманью с глубоким поклоном.
А старец: «Пошел ты путем незаконным.
 
 
Тебе дозволенья на это я не́ дал,
Чтоб вкус моего молока ты изведал».
 
 
Сказал мудрецу Упаманью: «Понятно».
Послушный, он к стаду вернулся обратно.
 
 
С коровами побыл их друг неразлучный,
Пришел на закате по-прежнему тучный.
 
 
И вот пред учителем робко стоит он.
Воскликнул мудрец: «Ты все так же упитан!
 
 
Ты все подаянье сполна мне приносишь.
Вторично ты к людям не ходишь, не просишь,
 
 
Живешь, молоком не питаясь коровьим, —
Скажи, почему же ты пышешь здоровьем?»
 
 
Сказал ученик: «О наставник почтенный!
Теперь я питаюсь обильною пеной:
 
 
Ее подают мне губами своими
Телята, сося материнское вымя».
 
 
Наставник сказал: «Благородны телята.
Добру, состраданью верны они свято.
 
 
Тебя сожалея, – узнай же им цену! —
Они испускают обильную пену.
 
 
Страдают они от своей благостыни.
Не смей же и пеной питаться отныне!»
 
 
Святому ответив послушливым словом,
Опять Упаманью вернулся к коровам.
 
 
Жрецу отдавал он суму с пропитаньем,
А после не шел за вторым подаяньем,
 
 
Не пил молока и не трогал он пены.
Почувствовал голод страдалец смиренный!
 
 
Однажды, унылой дорогой блуждая,
Четвертые сутки в лесу голодая,
 
 
Увидел он листья растения арки [171]171
  Увидел он листья растения арки… – Арка – название небольшого дерева (растения) с красными цветами.


[Закрыть],
Что были, увы, непригодны для варки,
 
 
На вкус отвратительны, горьки и едки.
Но листья сорвал он, в отчаянье, с ветки,
 
 
Поел их – и вздрогнул от боли великой:
Ослеп он, калекою стал, горемыкой.
 
 
Он долго скитался, не зная удачи,
И в яму внезапно свалился, незрячий…
 
 
Воскликнул учитель, подвластный обетам:
«Отныне для юноши – все под запретом,
 
 
Он крепко теперь на меня рассердился,
Надолго теперь он со мной разлучился!»
 
 
Учитель пришел на дорогу лесную.
Он крикнул, приблизившись к яме вплотную:
 
 
«Да будет успех твоему упованью!
Ответствуй мне, где ты, мой сын Упаманью?»
 
 
«Я здесь! – загудело с травой и листами, —
Учитель, я здесь, оказался я в яме!»
 
 
Наставник спросил: «Как ты в яму свалился?»
«Затем и свалился, что зренья лишился.
 
 
Прельстился я листьями арки-растенья,
Поел их и сразу лишился я зренья».
 
 
Наставник сказал: «Помолись двуединым,
Дневной и вечерней зари властелинам,
 
 
Восславь близнецов – и вернешь себе зренье:
Даруют они и богам исцеленье».
 
 
Незрячий воскликнул, восстав на дороге:
«Я славлю вас, перворожденные боги!
 
 
Томительно яркие, вы лучезарны,
Живое поет вам напев благодарный.
 
 
Вы – светлые птицы, могучи в полете,
Две ткани на дивном станке вы прядете.
 
 
День белою тканью блестит мирозданью,
А ночь опускается черною тканью.
 
 
Есть в стойбищах ваших, обильных, прекрасных,
Двенадцать раз тридцать коров ярко-красных.
 
 
Все вместе приносят теленка с восходом,
Теленок такой именуется годом.
 
 
У вас – колесо, что вращается вечно,
Окружность того колеса бесконечна,
 
 
Вращается быстро, не зная износа,
И в том колесе – все земные колеса.
 
 
Оно обладает покоем и сменой,
Двенадцатью спицами, осью бесценной,
 
 
Дает оно возраст и землям и водам,
И то колесо именуется годом.
 
 
Вы – всадники света, вы – первые ласки,
И вестники цвета, и пестрые краски.
 
 
Пьют амриту боги, бессмертья напиток,
Я знаю, вы – амриты этой избыток.
 
 
Младенцы к груди материнской припали,
Вы – то молоко, что возникло вначале.
 
 
Ашви́ны, для вас облака – изголовье,
Лишь вы, близнецы, мне вернете здоровье.
 
 
Лишь вас почитая, мы будем здоровы.
Недаром расцвечены вами коровы.
 
 
И я, обездоленный, жалкий и нищий,
Прошу вас: небесной подайте мне пищи!»
 
 
Воспеты незрячим, отведавшим арки,
Явились два бога, томительно ярки.
 
 
«Лепешки поешь, – предложили с любовью, —
Мы рады, слепой, твоему славословью».
 
 
«Нельзя мне поесть, так как буду наказан:
Наставнику пищу отдать я обязан».
 
 
Владыки восхода, владыки заката
Сказали: «Наставник твой тоже когда-то
 
 
Вознес нам хваленья, источникам света,
Лепешку от нас получил он за это,
 
 
Он съел ее сам, чтобы сделаться чище,
Он тоже не отдал наставнику пищи.
 
 
Весьма мы довольны тобой, Упаманью,
Да будет награда смиренью, страданью.
 
 
И ты поступи, как наставник твой прежде,
Свой путь продолжая к добру и надежде!»
 
 
Поел он лепешки – и зренье обрел он.
Явился к наставнику, радости полон.
 
 
Наставник сказал: «Я доволен тобою.
Ты будешь обласкан счастливой Судьбою».
 
 
Так был он испытан большим испытаньем,
Но радость пришла к нему вслед за страданьем.
 
 
Учился у старца и юноша третий,
Чьи силы тогда находились в расцвете.
 
 
«О Веда, – наставник сказал, – поработай
Ты в доме моем, послужи мне с охотой,
 
 
Придут к тебе благо, и свет, и победа».
«Согласен», и ответил учителю Веда.
 
 
Так Веда занялся работой домашней,
А также и садом, и лугом, и пашней.
 
 
Сушил его зной, и терзал его холод,
Изведал он жажду, познал он и голод,
 
 
Но, вечно приветливый, кроткий, веселый,
Влачил он без ропота жребий тяжелый,
 
 
Тащил он, как вол, непомерное бремя.
Провел у наставника долгое время.
 
 
Сказал ему жрец: «Я доволен тобою.
Пошел ты прямой, справедливой тропою.
 
 
Нужна и в труде терпеливом отвага.
Теперь ты достиг совершенного блага».
 
 
Простился наставник с послушливым Ведой:
«О Веда, ступай и закон проповедуй».
 
 
Он стал проповедовать, знанью причастный.
Услышал о нем Джанамеджая властный.
 
 
Сказал ему: «Стань моим другом всегдашним,
Жрецом и наставником стань мне домашним.
 
 
Грехов моих действие ты уничтожишь,
Советом утешишь, молитвой поможешь».
 
 
И юноши стали учиться у Веды,
К нему собираясь для мудрой беседы,
 
 
Но, помня житья подневольного тягость,
Он к ним проявлял снисхожденье и благость,
 
 
Они познавали отраду ученья,
Не зная в учительском доме лишенья,
 
 
Не зная трудов ни зимою, ни летом…
Главу «Махабхараты» кончим на этом.
 

 
Учился у Веды подвижник прилежный,
Утта́нка по имени, юноша нежный.
 
 
Сказал ему Веда: «Пора мне в дорогу,
Пойду совершать приношения богу.
 
 
Останься, мой дом содержи ты в порядке,
Чего недостанет, пусть будет в достатке».
 
 
Тот юноша с Ведой на время расстался,
Он старшим в учительском доме остался.
 
 
Пришли к нему женщины, жившие в доме:
«Смотри, госпожа пребывает в истоме,
 
 
Супруг совершает сейчас приношенья,
А месячные у нее очищенья.
 
 
Чтоб не было время такое бесплодным,
Утешь ее делом, семейству угодным».
 
 
Ответствовал женщинам юноша чистый;
«Мне Веда велел: «По хозяйству трудись ты,
 
 
Уйду я, – мой дом содержи ты в порядке,
Чего недостанет, пусть будет в достатке».
 
 
Но мне не велел он, прощаясь приветно:
«Ты сделай и то, что грешно и запретно».
 
 
О том, что случилось, вернувшись обратно,
Учитель узнал ото всех многократно.
 
 
Восторгом душа мудреца озарилась:
Сказал он: «Какую желаешь ты милость,
 
 
О сын мой Уттанка? За верную службу
Прими от меня задушевную дружбу.
 
 
Ступай же, другим проповедуй ученье,
На это тебе я даю разрешенье».
 
 
Уттанка ответствовал, радость почуя:
«Тебе удовольствие сделать хочу я.
 
 
Постиг я ученье, что мудро и свято.
За это учителю следует плата».
 
 
Учитель доволен был речью прямою.
Сказал: «Оставайся покуда со мною».
 
 
Минуло короткое время, и снова
Уттанка промолвил наставнику слово:
 
 
«Приказывай мне, разуменьем богатый:
Что сделать взамен, коль не хочешь ты платы?»
 
 
А тот: «Видно, жаждешь со мной распроститься,
Поэтому хочешь скорей расплатиться.
 
 
Ну что же, мою ты послушай супругу.
Какую прикажет, исполни услугу».
 
 
Пришел он к супруге учителя сразу,
Сказал: «Твоему подчинюсь я приказу.
 
 
Твой муж мне позволил домой возвратиться,
Но я за ученье хочу расплатиться.
 
 
Какое желанье в душе сберегла ты
И что принести тебе в качестве платы?»
 
 
Ответила та госпожа: «Знаменитый
Есть Па́ушья-царь; у него и возьми ты
 
 
Те серьги, которые носит царица;
Серьгами ты сможешь со мной расплатиться.
 
 
Четыре даю тебе дня, а на пятый
Вернись: я тотчас же потребую платы.
 
 
Наш праздник священный мы праздновать будем.
Я серьги надену, и выйду я к людям.
 
 
На серьги свой взор устремив восхищенный,
Исполнятся зависти брахманов жены!»
 
 
Уттанка отправился в путь и нежданно
Увидел быка, не быка – великана!
 
 
Был всадник на нем исполинского роста.
«Уттанка! – он крикнул подвижнику просто. —
 
 
Испробуй быка моего испражненья!»
Уттанка не принял его предложенья.
 
 
Тогда обратился он к юноше снова:
«Не медли. Тебе не желаю дурного.
 
 
Наставник твой, Веда, отведал того же.
Последуй учителю, юный прохожий!»
 
 
У юноши спорить пропала охота,
Испил он мочи и поел он помета.
 
 
Свой путь он продолжил и прибыл, спокоен,
В тот город, где царствовал Па́ушья-воин.
 
 
Сказал он царю: «Благоденствуй, властитель.
К тебе во дворец я пришел как проситель».
 
 
А царь: «Лицезренье святого – отрада.
Скажи, господин мой, что сделать мне надо?»
 
 
Ответствовал Паушье гость юнолицый:
«О царь, подари ты мне серьги царицы.
 
 
Хочу, если ты не жалеешь утраты,
Отдать их учителю в качестве платы».
 
 
Царь молвил: «Войди ты к царице в покои,
Быть может, исполнит желанье такое».
 
 
В покои царицы ввели его слуги,
Но там не увидел он царской супруги.
 
 
Он Паушье крикнул: «Владыка и воин!
Там нет никого, твой обман непристоен!»
 
 
А царь: «Ну-ка, вспомни: ты чист? Не сердись ты,
Но видеть царицу не может нечистый.
 
 
Вовеки не смеет к царице в жилище
Войти оскверненный остатками пищи.
 
 
Погрязший в пороке ее не увидит:
Жена благонравная к гостю не выйдет».
 
 
Услышав ответ непреклонный и строгий,
Уттанка воскликнул: «Я вспомнил: в дороге
 
 
Я пищи отведал, но так утомился,
Что после еды второпях я умылся».
 
 
Ответствовал Паушья: «В том-то и дело!
Лица омовенье, а также и тела,
 
 
Нельзя совершать на ходу или стоя,
Когда ты не хочешь лишаться покоя!»
 
 
Греха своего ученик устыдился,
Уселся, лицом на восток обратился,
 
 
Он вымыл лицо свое, руки и ноги,
Омылся от скверны, от пыли дороги,
 
 
Затем, приближаясь к желанному благу,
По грудь погрузился в беззвучную влагу,
 
 
Испил ее трижды в предчувствии жажды,
Лицо свое чистое вытер он дважды,
 
 
В покои вошел и увидел: царица
Спокойно сидит, от него не таится.
 
 
Тогда поднялась она гостю навстречу,
Уттанку приветствуя нежною речью:
 
 
«Входи, господин. Говори: что ты просишь?»
«Те серьги прошу я, которые носишь:
 
 
Хочу, если ты не жалеешь утраты,
Отдать их учителю в качестве платы».
 
 
Был юноша чист, и прекрасен, и строен.
Решила царица: «Он дара достоин.
 
 
Заслужена юношей радость большая!»
Сняла она серьги, сказала, вручая:
 
 
«Змей Такшака жаждет их, злобный, могучий.
Ты будь осторожен и спрячь их получше».
 
 
Ответствовал гость: «Будь покойна, царица,
Змей Такшака биться со мной побоится!»
 
 
Взяв серьги, обратно пошел он без страха.
Вдали он увидел святого монаха.
 
 
Едва лишь возникнув, терялся он сразу,
То зримый очам, то невидимый глазу.
 
 
Вдруг встретился юноша с бурным потоком.
Он серьги оставил на камне широком,
 
 
Пошел он к воде, чтобы сделаться чище,
А странник подкрался, приблизился нищий,
 
 
Он серьги схватил – и умчался, но скоро
Хозяин поймал двоедушного вора.
 
 
Тут выскользнул нищий монах, изогнулся
И Такшакой-змеем тотчас обернулся.
 
 
Проворно вошел он в отверстье долины,
В ту область, где род обитает змеиный.
 
 
В отверстье, прорытое алчным злодеем,
Спустился и юноша следом за змеем.
 
 
За Такшакой долго блуждал он во прахе.
Возникли пред ним две чудесные пряхи.
 
 
Сидели и пряли, и снова, и снова
Сливались в станке и уток и основа,
 
 
И черные нити и белые нити
Сплетались единою тканью событий.
 
 
Шесть мальчиков около женщин сидели,
Они колесо непрерывно вертели.
 
 
И мужа увидел он с пряхами рядом,
С челом необычным, с пронзительным взглядом.
 
 
Стоял возле мужа, источника власти,
Огромный скакун дымно-огненной масти.
 
 
Уттанка приблизился, плечи расправил,
И всех он такими стихами восславил:
 
 
«Хвала и привет шестерым юнолицым,
Привет колесу и двенадцати спицам!
 
 
О женщины-пряхи, пребудьте в почете,
Я вижу, что ткань вы все время прядете,
 
 
При этом миры, существа создавая,
И ткань ваша движется вечно живая!
 
 
Хвала и тому, чье лицо мне знакомо,
Хранителю мира, властителю грома!
 
 
Хвала: ты душой обладаешь великой,
Ты сделался трех мирозданий владыкой —
 
 
Подземной, земной и заоблачной шири,
Ты отпрыском вод почитаешься в мире.
 
 
Воссев на коня, ты его возвеличил.
Ты грозен, ты правду и ложь разграничил!»
 
 
Ответствовал муж: «Я доволен тобою.
Доволен я также твоею хвалою.
 
 
Какой же ты ждешь от меня благостыни?»
«Да будут мне змеи подвластны отныне!»
 
 
«Ты видишь коня? На него посильнее
Подуй – и тогда испугаются змеи».
 
 
Тут начал он дуть на коня до отказу.
Дым, смешанный с пламенем, вырвался сразу
 
 
Из пасти коня, из раздутого тела.
Змеиное племя, дрожа, зашипело,
 
 
Кругами виясь, заметалось в испуге,
Окурены были вельможи и слуги.
 
 
Змей Такшака выполз, охваченный страхом,
Окутанный дымом, осыпанный прахом.
 
 
Казалось, что змея трясла лихоманка,
Взмолился он: «Серьги возьми же, Уттанка!»
 
 
Уттанка, вернув себе дар драгоценный,
Подумал: «Сегодня ведь праздник священный,
 
 
Конец наступает мне данного срока,
А я нахожусь от хозяйки далёко!»
 
 
Утешил подвижника муж величавый:
«На этом коне из змеиной державы
 
 
Домчишься ты мигом, достигнешь ты цели.
Ступай же к супруге святого отселе».
 
 
Уттанка вскочил на коня огневого,
И конь, словно ветер, понес верхового.
 
 
Тот прибыл к хозяйке своей во мгновенье.
Жена мудреца, совершив омовенье,
 
 
Причесывать влажные косы уселась.
Ей серьги царицы надеть не терпелось,
 
 
Но видя: подвижника нет молодого, —
Сердилась, проклясть нерадивца готова.
 
 
Вот прибыл Уттанка со скоростью птицы,
Вошел к ней и подал ей серьги царицы.
 
 
Сказала в ответ госпожа: «Мне приятно,
Что вовремя ты возвратился обратно.
 
 
О сын мой, тебя собиралась проклясть я,
Но, славный, ты сделался спутником счастья!»
 
 
К наставнику также пришел он с приветом.
Тот молвил: «Я ждал тебя, сын мой, с рассветом.
 
 
Скажи, по какой задержался причине?»
Сказал ученик: «Я спешил по долине
 
 
И Такшаку встретил. Он, полон коварства,
Завел меня в пропасть, в змеиное царство.
 
 
В такие завел меня дальние дали,
Где пряхи, две женщины дивные, пряли,
 
 
Их белые нити, их черные нити
Сплетались единою тканью событий.
 
 
Учитель, ты многое видел на свете,
Скажи мне, кто дивные женщины эти?
 
 
Шесть мальчиков около женщин сидели,
Они колесо непрерывно вертели.
 
 
Вращаясь, мелькала за спицею спица.
Их было двенадцать, я мог убедиться.
 
 
Немало дорог исходил ты на свете,
Скажи мне, учитель: кто мальчики эти?
 
 
Увидел я мужа с пронзительным взглядом,
Увидел коня необычного рядом.
 
 
Но кто этот муж? Кто скакун быстроногий?
Когда еще раньше я шел по дороге,
 
 
Мне встретился муж на широкой долине,
Сидел он верхом на быке-исполине.
 
 
Сказал он мне с лаской: «Веленью последуй,
Быка моего испражненья отведай».
 
 
Поел я помет, чтобы не было бедствий.
Но что это значит? Учитель, ответствуй!»
 
 
«Две пряхи, – учитель сказал вдохновенно, —
Закон и Творенье, Недвижность и Смена.
 
 
Прядут они дни, и прядут они ночи,
Вовек не становятся нити короче.
 
 
Шесть раз изменяется наша природа,
Шесть мальчиков – шесть разновидностей года,
 
 
В году – колесе – будут вечно кружиться
За месяцем месяц, за спицею спица.
 
 
Тот муж – это Индра, громами гремящий.
Тот конь – это Агни, огнями горящий.
 
 
Тот бык – первосозданный слон Айравата,
Сидел на нем Индра, чья сила крылата.
 
 
Не бычьим пометом, не бычьей мочою, —
Нет, амритой ты подкрепился святою!
 
 
От амриты дивно пришла к тебе сила,
Змеиная злоба тебя не сломила!
 
 
А Индра – мой друг. Он явил тебе милость,
И счастьем дорога твоя осветилась.
 
 
Ты Индре признателен будь за участье.
Ступай же, мой милый, найди свое счастье».
 
 
Уттанка отправился в путь, пламенея
Враждой против Такшаки, гнусного змея.
 
 
Увидел он в городе толпы народа:
Пришел Джанамеджая-царь из похода.
 
 
Почтил его царь-победитель беседой.
Поздравив сначала владыку с победой,
 
 
Уттанка сказал ему: «Царь над царями!
Как мальчик, ты занят пустыми делами,
 
 
Ты подвигам битвы предался всецело,
Забыл про другое, про главное дело!»
 
 
Сказал Джанамеджая, царь знаменитый:
«Для собственных подданных стал я защитой,
 
 
Я делаю все, что я сделать во власти,
Храню я приверженность воинской касте, —
 
 
Какого же дела не сделал иного?
Хочу твоего я послушаться слова».
 
 
Уттанка ответствовал прямо и смело:
«Твое это дело, сыновнее дело!
 
 
О царь, что над всеми царями прославлен!
Отец твой был Такшакой-змеем отравлен.
 
 
Душою великий, деяньем невинный,
Он умер, отведав отравы змеиной.
 
 
Как древо, сраженное громом в ненастье,
Отец твой от яда распался на части.
 
 
Всю землю подлейший из змей опечалил,
Когда богоравного жалом ужалил.
 
 
Заставил он Кашьяпу хитрым коварством
Вернуться обратно с целебным лекарством
 
 
И гнусно отца твоего уничтожил,
Царя, что людей благоденствие множил!
 
 
Ступай, отомсти за отца лиходею,
Ступай, отомсти многомерзкому змею!
 
 
О царь, ты пришел в заповедное время,
Сожги же в огне ядовитое племя!
 
 
Святому огню вознеси ты моленье,
Змеиного рода начни истребленье.
 
 
Всех змей ты сожги ради праведной мести,
А Такшаку злобного – с прочими вместе.
 
 
Тем самым и мне ты окажешь услугу:
Мне Такшака – враг. Помоги мне как другу».
 
 
От слов этих сделался царь воспаленным,
Как пламя, слиянное с маслом топленым.
 
 
Он крикнул советникам, крикнул вельможам:
«Змеиное племя дотла уничтожим!
 
 
Мы жертвенное совершим приношенье,
Змеиного рода устроим сожженье!
 
 
Идемте же, следуя мудрым заветам!..»
Главу «Махабхараты» кончим на этом.