Текст книги "Махабхарата. Рамаяна"

Автор книги: Автор Неизвестен

 
«Божественный лук, Девара́те подаренный Ру́дрой,
Дай Раме узреть», – Вишвами́тра сказал благомудрый.
 
 
И раджа велел принести этот лук знаменитый.
Душистым сандалом натертый, цветами увитый.
 
 
Пять сотен мужей превосходных, исполненных силы,
В телегу впряглись по приказу владыки Митхи́лы.
 
 
На восьмиколесной телеге сундук помещался.
Под крышкой железной блистающий лук помещался.
 
 
Узрел этот ларь и сложил для привета ладони
Митхилы властительный царь, восседавший на троне.
 
 
И мыслями он поделился тогда с Вишвамитрой,
И с тем, кто рожден Кауша́льей, и с тем, кто – Суми́трой…
 
 
Великий подвижник и храбрых царевичей двое
Услышали мудрого Джа́наки слово такое:
 
 
«Сей лук запредельный был нашего рода святыней.
Надеть на него тетиву, обуянны гордыней,
Соседние раджи напрасно пытались доныне.
 
 
Ни боги, ни демоны им не владеют, – рассудим,
Откуда уменье такое достанется людям?
 
 
Стрелу наложить и напрячь тетиву для посылу,
Когда этот лук человеку поднять не под силу!»
 
 
«О Рама, – воскликнул тогда Вишвамитра, – о чадо!
Увидеть воочью божественный лук тебе надо».
 
 
И ларь, где хранилось оружье Владыки Вселенной,
Открыл дивноликий царевич и молвил смиренно:
 
 
«Я Рудры божественный лук подниму и с натугой
Концы, если нужно, сведу тетивою упругой!»
 
 
Мудрец и Митхи́лы владетель вскричали: «Отменно!»
И Рама рукою за лук ухватился мгновенно.
 
 
И поднял, как будто играючи, над головою,
И туго сплетенной из му́рвы [188]188
  Мурва– разновидность конопли, из волокон которой изготовлялись особо прочные тетивы луков, а также – священные шкуры для представителей высших каст.


[Закрыть]стянул тетивою.
 
 
Внезапно раздался удар сокрушительный грома:
Десницей могучей царевич напряг до излома
 
 
Оружье, что Джанаки роду вручил Махаде́ва!
В беспамятстве люди попа́дали справа и слева.
 
 
Лишь царь, да мудрец Вишвамитра, да Рагху потомки
Смогли устоять, когда лук превратился в обломки.
 
 
«Воитель, сломавший божественный лук Махадевы,
Достоин моей, не из лона родившейся, девы. [189]189
  …Не из лона родившейся девы. – По преданию, царь Джанака нашел свою приемную дочь Ситу (что значит «борозда») лежащей в борозде во время ритуального пахания поля.


[Закрыть]
 
 
Явил он безмерное мужество нашему дому! —
С волненьем сказал государь Вишвамитре благому. —
 
 
А Сита прославит мой род, если станет женою
Великого Рамы, добыта отваги ценою».
 

Джанака провозглашает Раму женихом Ситы. Из Айодхьи приезжают Дашаратха с остальными сыновьями. Устраивается свадебное торжество. Одновременно с благородным царевичем Кошалы женятся и его братья: Лакшмана – на другой приемной дочери Джанаки, Бхарата и Шатругхна – на его прекрасных племянницах…

Проходит время. Царь Дашаратха слабеет. Он все чаще думает о наследнике.

Рама и Сита. Индийская миниатюра. Пенджабская школа. XVII в.

 
С Шатру́гхной к царю Ашвапа́ти, любимому дяде,
Отправился Бхарата в гости, учтивости ради.
 
 
И были царем Ашвапати обласканы оба,
Как будто обоих носила Кайкейи утроба.
 
 
Но помнили братья, покинув родные пределы,
О том, что в Айодхье остался отец престарелый.
 
 
Шатругхна да Бхарата были средь поросли юной,
Как Индра великий с властителем неба, Варуной.
 
 
Айодхьи правитель, чье было безмерно сиянье,
Царевичей двух вспоминал на большом расстоянье.
 
 
Своих сыновей он считал наилучшими в мире:
Четыре руки от отцовского тела. Четыре!
 
 
Но Рама прекрасный, что Брахме под стать, миродержцу,
Дороже других оказался отцовскому сердцу.
 
 
Он был, – в человеческом облике – Вишну предвечный, —
Испрошен богами, чтоб Равана бесчеловечный
 
 
Нашел свою гибель и кончилось в мире злодейство.
Возвысилась мать, что пополнила Рамой семейство,
 
 
Как дивная А́дити, бога родив, Громовержца.
Лица красотой небывалой, величием сердца,
 
 
И доблестью славился Рама, и нравом безгневным.
Царевич отца превзошел совершенством душевным.
 
 
Всегда жизнерадостен, ласков, приветлив сугубо,
С обидчиком он обходился достойно, не грубо.
 
 
На доброе памятлив, а на худое забывчив,
Услугу ценил и всегда был душою отзывчив.
 
 
Мгновенно забудет он зло, а добра отпечаток
В душе сохранит, хоть бы жизней он прожил десяток! [190]190
  …хоть бы жизней он прожил с десяток! – По представлениям индийцев, для вечного «я» нет смертей и рождений, оно лишь меняет телесные воплощения, странствуя из существования в существование (см. прим. 57–71).


[Закрыть]
 
 
Он общества мудрых искал, к разговорам досужим
Любви не питал и владел, как мужчина, оружьем.
 
 
Себе в собеседники он избирал престарелых,
Приверженных благу, в житейских делах наторелых.
 
 
Он был златоуст: красноречье не есть краснобайство!
Отвагой своей не кичился, чуждался зазнайства.
 
 
Он милостив к подданным был и доступен для бедных,
Притом – правдолюб и законов знаток заповедных.
 
 
Священной считал он семейную преданность близким,
К забавам дурным не привержен и к женщинам низким.
 
 
Он стройно умел рассуждать, не терпел суесловья.
Вдобавок был молод, прекрасен, исполнен здоровья.
 
 
Свой гнев обуздал он и в дружбе хранил постоянство.
Он время рассудком умел охватить и пространство. [191]191
  Он время рассудком умел охватить и пространство. – То есть владел приемами йоги, наделяющей ее приверженцев рядом сверхъестественных способностей, как то: чтение и передача мыслей на расстоянии, способность мгновенно изменять параметры или вес своего тела, возможность быстро перемещаться в любую точку пространства-времени и т. п.


[Закрыть]
 
 
Чтоб суть человека раскрылась, его подоплека, —
Царевичу было довольно мгновения ока.
 
 
Искусней царя Дашаратхи владеющий луком,
Он веды постиг и другим обучался наукам.
 
 
Царевич был дваждырожденными долгу наставлен,
К добру и свершенью поступков полезных направлен.
 
 
Он разумом быстрым постиг обхожденья искусство,
И тайны хранить научился, и сдерживать чувства.
 
 
Не вымолвит бранного слова и, мыслью не злобен,
Проступки свои, как чужие, он взвесить способен.
 
 
Он милостиво награждал и смягчал наказанье.
Сноровист, удачлив, он всех побеждал в состязанье.
 
 
Как царства умножить казну – наставлял казначея.
В пиру за фиглярство умел одарить лицедея.
 
 
Слонов обучал и коней объезжал он по-свойски.
Дружины отцовской он был предводитель геройский.
 
 
Столкнув колесницы в бою иль сойдясь в рукопашной,
Ни богу, ни а́суру не дал бы спуску бесстрашный!
 
 
Злоречья, надменности, буйства и зависти чуждый,
Решений своих никогда не менял он без нужды.
 
 
Три мира его почитали; приверженный благу,
Он мудрость имел Брихаспа́ти, а Индры – отвагу.
 
 
И Раму народ возлюбил, и Айодхьи владетель
За то, что сияла, как солнце, его добродетель.
 
 
И царь Дашаратха помыслил про милого сына:
«Премногие доблести он сочетал воедино!
 
 
На царстве состарившись, радости ждать мне доколе?
Я Раму при жизни увидеть хочу на престоле!
 
 
Пугаются а́суры мощи его и отваги.
Он дорог народу, как облако, полное влаги.
 
 
Достигнуть его совершенства, его благородства
Не в силах цари, невзирая на власть и господство.
Мой Рама во всем одержал надо мной превосходство!
 
 
Как правит страной необъятной любимец народа,
Под старость узреть – головой досягнуть небосвода!»
 
 
Велел Дашаратха призвать благославного сына,
Чтоб царство ему передать и престол властелина.
 

 
Случайно с террасы, подобной луне в полнолунье [192]192
  …с террасы, подобной луне в полнолунье… – Имеется в виду плоская дворцовая крыша, служившая в вечерние часы местом прогулок, свиданий, отдыха и т. п.; ее выбеленная поверхность, украшенная жемчугами и самоцветами, сверкает, как луна в ночи.


[Закрыть],
На город взглянула Кайкейи служанка, горбунья.
 
 
Она, – с колыбели приставлена к этой царице, —
Жила при своей госпоже в Дашара́тхи столице.
 
 
И видит горбунья на улицах, свежих от влаги,
Душистые лотосы, царские знаки и флаги.
 
 
И дваждырожденных узрела она вереницы,
Что сладкое мясо несли и цветов плетеницы,
 
 
И радостных жителей города, валом валивших,
Омытых водою, сандалом тела умастивших.
 
 
Из божьих домов доносился напев музыкальный,
На улицах слышался гомон толпы беспечальной.
 
 
И чтение вед заглушалось порой славословьем,
Мешалось с коровьим мычаньем и ревом слоновьим.
 
 
Увидя льняные одежды на няньке придворной,
Что взором своим изъявляла восторг непритворный,
 
 
Горбунья окликнула няньку: «Скажи мне, сестрица,
С чего ликованья полна Дашаратхи столица
И щедро казну раздает Каушалья-царица?
 
 
Сияет владыка земной, на престоле сидящий.
Какое деянье задумал Великоблестящий?»
 
 
Придворную няньку вконец распирало блаженство.
«Наследника царь возлюбил за его совершенства,
 
 
И завтра, едва засияет созвездие Пу́шья, —
Ответила женщина эта, полна простодушья, —
 
 
Прекрасного Раму властитель венчает на царство!»
Проснулись дремавшие в Ма́нтхаре злость и коварство.
 
 
Поспешно горбунья покинула эту террасу,
Что видом своим походила на гору Кайласу.
 
 
Царицу Кайкейи нашедшая в спальном покое,
Прислужница гневно сказала ей слово такое:
 
 
«Я радость и горе делила с тобой год от года.
Ты – старшая раджи супруга [193]193
  Ты – старшая раджи супруга… – Не вполне понятно, что имеет в виду Мантхара, употребляя в своем обращении к Кайкейи слово «махиши» (буквально: «буйволица»), имеющее, по крайней мере, два значения: 1) «старшая жена царя» (в отличие от «младших») и 2) «законная царская супруга» (в противоположность «побочным»). Возможно, опираясь на второе значение слова: «законная супруга» (которыми были, помимо Кайкейи, также Каушалья и Сумитра), – Мантхара намекает и на возможность для Кайкейи стать «старшей женой», поскольку она, как самая младшая, уже является «любимейшей» (санскр. «приятама»). Другие – немногочисленные – места «Рамаяны», указывающие на статус жен, свидетельствуют о том, что «старшей» («махиши») была все-таки Каушалья, хотя, вероятно, скорее в плане возраста и приоритета в браке, чем с позиции «родовитости); Кайкейи же – младшая, но «любимейшая».


[Закрыть]и царского рода!
 
 
Но диву даюсь я, Кайкейи! Неужто спросонья
Закон отличить не умеешь ты от беззаконья?
 
 
Медовых речей по жалея тебе в угожденье,
На ложе супруги послушной ища наслажденья,
Твой муж двоедушный наивную ввел в заблужденье!
 
 
Придется тебе, венценосной царице, бедняжке,
Ходить у любимой его Каушальи в упряжке!
 
 
Обманщик услал благосветлого Бхарату к дяде
И Раме престол отдает, на законы не глядя!
 
 
Твой муж – на словах, – он походит на недруга – делом.
И эту змею отогрела ты собственным телом!
 
 
Тебе и достойному Бхарате, вашему сыну,
Он чинит обиду, надев благородства личину.
 
 
Для счастья тебя, несравненную, рок предназначил,
Но царь Дашаратха тебя улестил, одурачил.
 
 
Спасибо скажи своему ротозейству, что ходу
В Айодхье не будет кекайя семейству и роду!
 
 
Скорей, Удивленно-Глядящая, действуй, поколе
Царевич еще не сидит на отцовском престоле!»
 
 
Царица, и впрямь изумленная речью горбуньи,
Сияла подобно осенней луне [194]194
  Сияла подобно осенней луне… – В сухие осенние месяцы небо не закрыто облаками и воздух особенно чист и прозрачен; луна в это время года кажется особенно прекрасной.


[Закрыть]в полнолунье.
 
 
Она подарила служанке, вставая с постели,
Свое украшенье, где чудные камни блестели.
 
 
«О Мантхара, это известье мне а́мриты слаще!
Пусть Раму на царство помажет Великоблестящий.
 
 
Мать Бхараты – Рамой горжусь я, как собственным сыном.
Ему из двоих предначертано быть властелином, —
 
 
Сказала царица Кайкейи: – Мне дороги оба,
Как будто обоих моя породила утроба.
 
 
Два любящих брата не станут считаться главенством.
О Мантхара, я упиваюсь душевным блаженством!
 
 
За то, что известье твое принесло мне отраду,
Проси, не чинясь, дорогая, любую награду!»
 

 
«Где Рама, там Бхарата… В мире не станет им тесно.
Отцовской державой они будут править совместно».
 
 
Ответила Мантхара: «Глупо ты судишь о власти,
Бросаешься, недальновидная, в бездну несчастий.
 
 
У Рагху потомка [195]195
  У Рагху потомка… – то есть у Рамы, который, принадлежа к Солнечной династии, является отдаленным потомком основателя рода Рагху («скорый»), в свою очередь – потомка Ману Вайвасваты.


[Закрыть]– неужто не будет потомства?
Откроется Бхарате царской родни вероломство.
 
 
Глумленье изведает этот могучий: не брат же,
А сын богоданный наследует новому радже!
 
 
Известно, что дуб от порубки спасает колючий
Кустарник, растущий поблизости в чаще дремучей.
 
 
С Шатру́гхною Бхарата дружен, – его покровитель,
А Лакшмана ходит за Рамой, как телохранитель,
 
 
И а́швинами, божествами зари и заката,
Недаром зовутся в народе два преданных брата.
 
 
Пойми, госпожа, если Раму помажут на царство,
Не Лакшману – Бхарату он обречет на мытарства!
 
 
Пусть Раму отправит в изгнанье, в лесную обитель,
А Бхарате царский престол предоставит властитель!
 
 
Купаться в богатстве ты будешь, Кайкейи, по праву,
Когда он родительский трон обретет и державу.
 
 
Для льва трубногласный владыка слоновьего стада —
Противник опасный, с которым разделаться надо.
Так Рама глядит на твое несравненное чадо!
 
 
Над матерью Рамы выказывая превосходство,
Не можешь надеяться ты на ее доброхотство.
 
 
Коль скоро унизила ты Каушальи гордыню,
Не сетуй, найдя в оскорбленной царице врагиню,
 
 
И Раме, когда заполучит он земли Кошалы,
С горами, морями, где спят жемчуга и кораллы,
 
 
Покоя не будет, покамест он Бхарату-брата
Не сгонит со света, как недруга и супостата!»
 

 
Кайкейи с пылающим ликом и гневной осанкой
Беседу свою продолжала с горбатой служанкой:
 
 
«Любимому Бхарате нынче престол предоставлю.
Постылого Раму сегодня в изгнанье отправлю.
 
 
Дай, Мантхара, средство, найди от недуга лекарство,
Чтоб сыну в наследство досталось отцовское царство!»
 
 
Тогда, погубить благородного Раму желая,
Царице Кайкейи сказала наперсница злая:
 
 
«Припомни войну между а́сурами и богами,
Сраженья отшельников царственных с Индры врагами!
 
 
Когда на богов непоборный напал Тимидхва́джа,
Взял сторону Индры супруг твой, властительный раджа.
 
 
Но в битву с Громовником ринулся чары творящий,
Личину меняющий, имя Шамба́ры носящий!
 
 
Хоть а́суров стрелы впились в Дашаратху, как змеи,
В беспамятстве, с поля, его унесла ты, Кайкейи.
 
 
Его изреше́тили стрелы, но жизнью поныне
Твоей добродетели раджа обязан, богиня.
 
 
За то, что осекся Шамбара, людей погубитель,
Два дара в награду тебе посулил повелитель.
 
 
Но ты отвечала, довольствуясь царским обетом:
«Две просьбы исполнишь, едва заикнусь я об этом!»
 
 
Поскольку тебе изъявил повелитель согласье,
Ты можешь награду свою получить в одночасье!
 
 
Рассказ твой, царица, хранила я в памяти свято.
Правителя слово обратно не может быть взято.
 
 
У раджи проси, – ведь спасеньем тебе он обязан! —
Чтоб Рама был изгнан, а сын твой на царство помазан.
 
 
Чего же ты медлишь, прекрасная? Время приспело!
Престола для Бхараты нужно потребовать смело.
 
 
Народу полюбится этот счастливый избранник,
А Рама четырнадцать лет проживет как изгнанник.
 
 
В Дом Гнева ступай и, – царя не встречая, как прежде, —
На голую землю пади в загрязненной одежде!»
 

 
«На мужа не глядя, предайся печали притворной,
И в пламя он кинется ради тебя, безукорной!
 
 
Сносить не способен твой гнев и твое отчужденье, —
Он с жизнью готов распроститься тебе в угожденье.
 
 
Ни в чем Дашаратха супруге своей не перечит.
Пускай пред тобой жемчуга и алмазы он мечет,
 
 
Ты стой на своем и не вздумай прельщаться соблазном.
Даров не бери, упоенная блеском алмазным!
 
 
Свое осознай преимущество, дочь Ашвапа́ти:
Могущество чудной красы и божественной стати!
 
 
Когда бы не ты, Дашаратхе погибнуть пришлось бы.
Исполнить обязан теперь повелитель две просьбы.
 
 
Напомни, когда тебя с пола поднимет Всевластный,
Что клятвой себя он связал после битвы опасной.
 
 
Пусть Рама четырнадцать лет обретается в чаще,
А Бхарату раджей назначит Великоблестящий».
 
 
И слову горбуньи послушно Кайкейи-царица
Вверялась, как ложной тропе – молодая ослица.
 
 
«Почти с колесо, дорогая, твой горб несравненный.
Его по заслугам украшу я цепью бесценной!
 
 
В себе воплощает он все чародейства вселенной
И служит вместилищем хитростей касты военной.
 
 
Твой горб умащу я сандалом, – сказала царица, —
Когда на отцовском престоле мой сын водворится!
 
 
Как только прикажет властитель постылому Раме
В леса удалиться – тебя я осыплю дарами.
 
 
Убором златым увенчаю чело, как богине.
О Мантхара, будешь купаться в моей благостыне!»
 
 
Кайкейи на ложе блистала, как пламень алтарный,
Но сказано было царице горбуньей коварной:
 
 
«Коль скоро вода утечет – ни к чему и плотина!
Должна ты в своей правоте убедить господина».
 
 
В Дом Гнева царица прекрасная с этой смутьянкой
Вошла, как небесная дева с надменной осанкой.
 
 
Сняла украшенья свои золотые Кайкейи,
Свое ожерелье жемчужное сбросила с шеи,
 
 
И, в гневе, на голой земле распростершись, горбунье
Сказала: «Коль наши старанья останутся втуне,
 
 
Не будет ни Бхарате трона, ни Раме изгнанья,
Царя известите, что здесь я лежу без дыханья!
 
 
На что мне теперь жемчуга, и алмазы, и лалы?
Умру, если Раме достанутся земли Кошалы!»
 
 
Она отшвырнула свои драгоценности яро,
И, словно упавшая с неба супруга кимнара,
 
 
Приникла к земле обнаженной пылающим телом,
И скорую смерть объявила желанным уделом.
 
 
Царица, без ярких венков, без камней самоцветных,
Казалась угасшей звездой в небесах предрассветных.
 

 
В Кайкейи обитель, – подобье небесного рая, —
Вошел повелитель, безлюдный покой озирая.
 
 
Обычно царица Кайкейи, в своем постоянстве,
Царя ожидала на ложе, в роскошном убранстве.
 
 
И Ману потомок, любовным желаньем охвачен,
Задумался, видом постели пустой озадачен.
 
 
Царицей, некстати покинувшей опочивальный
Покой, раздосадован был повелитель печальный.
 
 
Привратницу спрашивать стал он о царской супруге,
И женщина эта ладони сложила в испуге:
 
 
«В Дом Гнева моя госпожа удалилась в расстройстве!»
Властительный раджа туда поспешил в беспокойстве.
 
 
Он жалость почувствовал к этой, презревшей приличье,
Жене молодой, что забыла свой сан и величье,
 
 
На голую землю сменив златостланное ложе.
Кайкейи была ему, старому, жизни дороже!
 
 
Безгрешный увидел ее, одержимую скверной.
Она, как богиня, блистала красой беспримерной.
 
 
Царица отломанной ветвью древесной казалась,
На землю низринутой девой небесной казалась,
Она чародейства игрой бестелесной казалась,
 
 
Испуганной ланью, плененной в лесу звероловом…
И царь наклонился к поверженной с ласковым словом, —
 
 
Слоновьего стада вожак со слонихою рядом,
Что ранил охотник стрелою, напитанной ядом.
 
 
Касаясь прекрасного тела супруги желанной,
Сказал Дашаратха: «Не бойся! Как сумрак туманный
 
 
Рассеяло солнце – твою разгоню я кручину.
Поведай мне, робкая, этой печали причину!»
 

 
Полна ликованья, во власти опасной затеи,
Как вестница смерти, к царю обратилась Кайкейи:
 
 
«Приверженный долгу подвижник, о благе радетель.
Ты дал мне великую клятву, Кошалы владетель.
Свидетели – тридцать бессмертных [196]196
  Тридцать бессмертных– обычно «тридцать три» – число главных богов индийского пантеона: переносно означает всю совокупность богов и небожителей.


[Закрыть], сам Индра-свидетель,
 
 
И солнце, и месяц, и звезды, и стороны света [197]197
  Стороны света– подразумеваются боги, охраняющие восемь сторон света.


[Закрыть]
Слыхали тобой изреченное слово обета.
 
 
Известно гандхарвам и ракшасам, духам и тварям
О щедрой награде, обещанной мне государем».
 
 
Властитель Айодхьи пылал, уязвленный любовью.
В объятьях Кайкейи, внимал он ее славословью.
 
 
Взывала к богам восхвалявшая мужа царица,
И лучник великий готов был жене покориться.
 
 
«Мой раджа, напомню тебе о сраженье давнишнем,
Где бились могучие асуры с Индрой всевышним.
 
 
Шамбара изранил тебя, ненавистник смертельный,
И ты бы, наверно, отправился в мир запредельный.
 
 
Но, видели боги, – в тяжелую эту годину
Кайкейи на помощь пришла своему господину!
 
 
И были два дара обещаны мне по заслугам.
Тобой, Дашаратха, моим венценосным супругом.
 
 
Будь просьба моя велика или слишком ничтожна —
Ты слово из уст изронил, и оно непреложно.
А если ты клятву преступишь, мне жить невозможно!
 
 
Властитель, нарушив обет, – пожалеешь об этом:
Тобой оскорбленная, с белым расстанусь я светом!»
 
 
Весьма опечалился раджа, собой не владея.
Казалось, оленя в капкан завлекает Кайкейи.
 
 
Она расставляла тенета, готовила стрелы.
Добычей охотничьей стал властелин престарелый.
 
 
И волю свою изъявила немедля царица:
«Хотя ожидает помазанья Рамы столица,
Не сын Каушальи, но Бхарата пусть воцарится!
 
 
А Рама четырнадцать лет из берёсты одежду
Пусть носит в изгнанье, утратив на царство надежду.
 
 
Ты Раму в леса прикажи на рассвете отправить,
Дабы от соперника Бхарату разом избавить!
 
 
Пускай возликует законный наследник, по праву,
Отцовский престол получив и Кошалы державу.
 
 
Два дара обещанных дай мне, Айодхьи владетель!
О царь, нерушимое слово – твоя добродетель!»
 

 
Злосердью Кайкейи-царицы, ее своеволью
Дивился властитель, пронзенный внезапною болью.
 
 
Он вслух размышлял: «Искушает меня наважденье,
Мутится мой ум или душу томит сновиденье?»
 
 
И раджа, Кайкейи жестокое слово услыша,
Всем телом дрожал, как олень, зверолова услыша.
 
 
Дыханье царя, оскорбленного речью супруги,
Казалось шипеньем змеи зачарованной в круге.
 
 
«О, горе!» – вскричал побуждаемый честью и долгом,
На голой земле пролежавший в беспамятстве долгом.
 
 
«Зачем, ненавистница, волю дала душевредству?
Какие обиды чинил тебе Рама, ответствуй?»
 
 
И, праведным гневом палим изнутри, как жаровней,
Добавил: «Дарил тебя Рама любовью сыновней!
 
 
Зачем же ущерб, недостойной натуре в угоду,
Наносишь ему и великому нашему роду?
 
 
Не царские дочери, но ядовитые змеи
Подобно тебе поступают, – сказал он Кайкейи. —
 
 
Себе на погибель я ввел тебя в наше семейство!
В упадок повергнет Кошалу твое лиходейство!
 
 
Скажи, за какую провинность я Раму отрину?
За что нанесу оскорбленье любимому сыну?
 
 
Его добродетели славит народ повсеместно.
Да будет об этом тебе, криводушной, известно!
 
 
С богатством расстался бы я, с Каушальей, Сумитрой…
Но Рама? Да что тебе в голову вспало, злохитрой!
 
 
Мой Рама – отрада отца, воплощенье отваги.
Без солнца земля проживет и растенье – без влаги,
 
 
Но дух мой расстанется с плотью, когда я безвинно,
По воле твоей изгоню благославного сына.
 
 
Пусть водами Индры не будет омыта природа,
И Сурья на землю лучей не прольет с небосвода!
 
 
Ни солнца не надобно нам, ни даров Громовержца.
Но вид уходящего Рамы смертелен для сердца!
 
 
Так царствуй, змея вредоносная, с Бхаратой вместе,
Стране в поруганье и нашему роду в бесчестье!
 
 
Когда государство Кошалы повергнешь в упадок,
Врагам поклонись, чтоб они навели в ней порядок!
 
 
Зачем, раскрошившись, из этого скверны сосуда
Не выпали зубы, когда изрыгалась оттуда
Хула на того, от кого не видала ты худа?
 
 
С рожденья мой сын благородства печатью отмечен.
Мой Рама с людьми благодушен, приветлив, сердечен,
 
 
Почтителен, ласков, безгневен, душою не злобен.
Мой Рама обидного слова изречь не способен!
 
 
Исчадье бесстыжее царского дома Кекайя,
Не думай, чудовищной речью меня подстрекая,
 
 
Что я для тебя, скудоумной, пущусь на злодейство!
Державу замыслила ты погубить и семейство.
Постылая лгунья, претит мне твое лицедейство!»
 
 
Врагов сокрушитель, под стать одинокой вдовице,
Рыдая, ударился в ноги жестокой царице.
 
 
Как в муке предсмертной, супругу молил он усердно:
«Ко мне, госпожа дивнобедрая, будь милосердна!»
 

 
И снова просил у Кайкейи пощады властитель, —
Проживший свой век добродетельно, долга блюститель:
 
 
«Не прихоти ради, – о пользе державы радея,
Преемника раджа себе избирает, Кайкейи!
 
 
Царица с округлыми бедрами, с ликом прекрасным,
Дай Раме Айодхьи правителем стать полновластным!
 
 
И Раму и Бхарату – любящих братьев обрадуй!
Тебе почитанье народное будет наградой».
 
 
Стремясь победить нечестивицы злость и предвзятость,
Молил он: «Уважь мою старость, наставников святость!»
 
 
Глаза повелителя были от слез медно-красны,
Но были его увещанья и просьбы напрасны.
На землю свалился в беспамятстве раджа несчастный.
 
 
Весьма оскорбленный супругой своей непреклонной,
Он горько вздыхал и ворочался ночью бессонной.
 
 
Когда на заре пробудили царя славословья,
Велел он певцу отойти от его изголовья.
 

За Рамой посылают царского возничего Сумантру.