Текст книги "Перчатка для смуглой леди"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава шестая
Катастрофа

1

Пропуская их через служебный ход, сторож – его звали Хокинс – все время повторял, визгливо подвывая, что на работу он опоздал не по своей вине. И вообще, он ни в чем не виноват. Всем известно, что он не переносит вида крови. Перегрин, пытавшийся выяснить у него имя жертвы, большего добиться не смог. Хокинс был почти невменяем.

Через служебный вход они прошли в темный зал и по проходу в фойе. Им показалось, будто они и не уходили из театра.

– Подожди здесь, – сказал Перегрин Эмили. – У кассы. Дальше не ходи.

– Если хочешь, я пойду с тобой.

– О боже, нет. Ни за что, мисс.

– Оставайся здесь, Эмили. Или подожди в партере. Да, лучше подожди в партере. – Он распахнул двери в зал и пропустил Эмили. – Ну, Хокинс.

– Идите один, мистер Джей. Я не могу. Я не должен. Меня тошнит, мне плохо, честное слово.

Перегрин взбежал по изящно изогнутой лестнице на балкон, туда, где был установлен сейф с реликвиями и куда вели обе лестницы. На площадке было темно, но у Перегрина был фонарик. Луч метнулся по стене и упал на распростертое тело.

Джоббинс в пестром пальто и шлепанцах лежал на полу. Вязаная шапочка удержалась на голове, но в ней зияла дыра, словно кости черепа порвали ее. На раскрошенном, словно ледяная корка, и залитом кровью лице уцелел лишь один глаз, смотревший в никуда.

Рядом валялся бронзовый дельфин, дружелюбно ухмылявшаяся мордочка была испачкана густой отвратительной жижей.

Стены и вещи медленно поплыли перед глазами Перегрина, словно он производил панорамную съемку кинокамерой. Взгляд зафиксировал квадратное пятно света на противоположной стене, отбрасываемое источником, расположенным над балконом. Внизу, под лестницей, он увидел макушку Хокинса. Перегрин подошел к балюстраде и ухватился за нее, с трудом подавив приступ тошноты. Собравшись с силами, он глухо произнес:

– Вы позвонили в полицию?

– Надо позвонить, да? Надо доложить? – лепетал Хокинс, не двигаясь с места.

– Стойте, где стоите, я сам позвоню.

В нижнем фойе, рядом с кассой находился городской телефон. Перегрин сбежал вниз и, стараясь унять дрожь в руке, набрал всем известный номер. Как быстро и деловито ему ответили!

– Никакой надежды на то, что он выживет, сэр?

– Да нет же, о господи. Я ведь сказал вам.

– Пожалуйста, ничего не трогайте. Через несколько минут прибудет помощь. Каким входом можно воспользоваться? Спасибо.

Перегрин повесил трубку.

– Хокинс, – сказал он, – идите к служебному входу и впустите полицию. Давайте.

– Да-да, конечно, мистер Джей, конечно.

– Да идите же, черт бы вас побрал.

Как включить свет в зале? Есть ли выключатель в фойе или надо идти за кулисы? Конечно, должен быть, но Перегрин не мог припомнить, где он расположен. Как глупо! Эмили там одна, в темном партере. Перегрин направился в зал и обнаружил девушку стоявшей в дверях.

– Эмили?

– Я здесь, все в порядке.

Он взял ее руки в свои.

– Плохо дело, – торопливо пробормотал он. – Очень плохо, Эмили.

– Я слышала, что ты говорил по телефону.

– Они вот-вот будут здесь.

– Ясно. Убийство. – Последнее слово Эмили произнесла по складам.

– Нельзя сказать наверняка.

Они разговаривали только для того, чтобы не молчать. У Перегрина звенело голове, и он ощущал пронизывающий холод. Он подумал, что близок к обмороку, и протянул руки к Эмили. Они обняли друг друга.

– Мы должны вести себя так, как положено в таких случаях, – сказал Перегрин. – Спокойно. Собранно. В общем, так, как никто от людей нашей профессии не ожидает.

– Ты прав. Нам надо держаться.

Перегрин склонился к Эмили.

– Хорошо, что ты рядом.

Из зала донесся еле слышный звук: прерывистое дыхание и редкие слабые стоны. Оба прислушались.

С тяжелым предчувствием Перегрин отстранился от девушки.

Он зажег фонарик и пошел по центральному проходу. Над ним нависал балкон бельэтажа. Под кромкой балкона Перегрин остановился. Луч фонарика наткнулся на маленькое тело, оно едва дышало, издавая слабые звуки. Опустившись на колени, Перегрин увидел перед собой мальчика. Ребенок был без сознания.

– Тревор, – произнес Перегрин. – Тревор.

Сзади послышался голос Эмили: «Его убили? Он умирает?»

– Не знаю. Что нам делать? Вызвать «скорую»? Снова позвонить в полицию? Что?

– Не трогай его. Я позвоню в «скорую».

– Хорошо.

– Слышишь? Сирена.

– Это полиция.

– Я все равно позвоню, – сказала Эмили и вышла.

И в тот же момент, ни секундой позже, «Дельфин» наполнился полицейскими в форме, с массивными шеями и плечами и невозмутимыми голосами. Перегрин поздоровался с сержантом.

– Вы за главного? После того как я звонил вам, мы обнаружили кое-что еще. Мальчика. Раненого, но живого. Он вон там.

Сержант взглянул на Тревора.

– Возможно, ранение серьезное. Вы не трогали его, сэр?

– Нет. Эмили… мисс Данн, она пришла сюда со мной… звонит сейчас в «скорую».

– Можно зажечь свет?

Перегрин, вспомнив наконец, где выключатель, зажег люстру в зале. Полицейские продолжали прибывать. Перегрин вернулся к сержанту. Тот приказал одному из подчиненных оставаться рядом с мальчиком и докладывать о любых изменениях в его состоянии.

– Я хотел бы взглянуть на тело, – сказал сержант.

Эмили, стоя в фойе, разговаривала по телефону: «Это срочно. Очень срочно, Пожалуйста».

– Позвольте, мисс. – Сержант взял у нее трубку. – Полиция на проводе, – произнес он внушительным тоном. – Они будут через пять минут, – повернулся он к Эмили.

– Слава богу.

– Пойдемте, мистер Джей. – Он выяснил у Перегрина, как его зовут, сразу же после своего появления в театре.

– Можно мне вернуться к мальчику? – спросила Эмили. – Он может прийти в сознание и испугаться. Я знаю его.

– Отличная мысль, – одобрил сержант, излучая профессиональную сердечность. – Побудьте с мальчиком, мисс…

– Данн.

– Мисс Данн. Вы, наверное, члены труппы?

– Да, – сказал Перегрин. – Мы были в новом ресторанчике на улице Речников и вернулись сюда, чтобы укрыться от дождя.

– Вот как? Понятно. Хорошо, мисс Данн, оставайтесь с мальчиком, а когда приедет «скорая», расскажете им все, что знаете. Идемте, мистер Джей.

Мысль о возвращении на балкон в верхнем фойе показалась Перегрину чудовищной.

– Да, я провожу вас. Если вы не возражаете, я не… – Ему стало стыдно, он вел себя как Хокинс. – Это ужасно… Простите, я замешкался, нам сюда.

– Вверх по лестнице? – вежливо поинтересовался сержант, словно спрашивая, как пройти в туалет. – Не беспокойтесь, мистер Джей, я поднимусь один. Знаете ли, чем меньше следов, тем лучше для нас.

– Да, конечно, я совсем забыл.

– Подождите меня здесь, пожалуйста.

– Да, спасибо.

Сержант недолго пробыл на площадке. Перегрин не мог удержаться, чтобы не наблюдать за ним, и увидел, что полицейский, как и он сам, не стал подниматься в бельэтаж. Вернувшись вниз, сержант прошел к телефону, бросив по дороге Перегрину озабоченным тоном: «Очень неприятная история, сэр, не так ли?»

Перегрин плохо слышал, о чем сержант говорил по телефону, до него долетали лишь отдельные слова: «Сторож, кажется… Джоббинс… и мальчик… похоже на то. Хорошо, сэр. Да. Да. Хорошо…» И дальше, после паузы, полилась скороговорка, в которой очень отчетливо прозвучало слово «кража».

Прежде Перегрин ни за что на свете не поверил бы, что потрясение, каким бы сильным оно ни было, или зрелище, пусть даже самое удручающее, могло бы настолько притупить его восприятие. Там, на стене, противоположной той, где помещались реликвии, сверкал квадрат отраженного света, а над головой, когда он стоял над мертвым Джоббинсом, горела лампа, потому что стальные дверцы сейфа были раздвинуты, в то время как они должны были быть закрыты и…

Перегрин глухо застонал и ринулся вверх по лестнице.

– Минутку, сэр, подождите.

– Перчатка, – сказал Перегрин. – Документы и перчатка. Я должен взглянуть. Мне надо посмотреть.

Сержант подошел к нему. Широкая ладонь мягко, но крепко сомкнулась на предплечье Перегрина.

– Понимаю, сэр, понимаю. Но, видите ли, туда пока нельзя. Подите к своей девушке и несчастному мальчику. А если вы беспокоитесь о содержимом застекленного шкафчика, то сразу могу вам сказать: его открыли с обратной стороны, а вещи, видимо, пропали.

Перегрин издал нечленораздельное восклицание и поплелся в зал известить Эмили.

Следующие полчаса молодые люди пребывали в глубокой растерянности и отчаянии. Им пришлось взять себя в руки и ответить на вопросы сержанта, который аккуратно внес их показания в записную книжку. Перегрин, тупо уставясь на массивный указательный палец сержанта, прижатый к голубому переплету в том месте, где была изображена корона, рассказал о том, кто и когда заступал на пост и кого следует проинформировать о случившемся, а именно: мистера Гринслейда и мистера Кондукиса. О ближайших родственниках Джоббинса Перегрин ничего не знал.

– Он был симпатичным малым, – сказал он, словно подобное признание могло помочь следствию. – Колоритная личность. Очень симпатичный человек.

Полицейских в театре становилось все больше и больше: неторопливые люди в штатском, самым старшим среди них был дивизионный суперинтендант по имени мистер Гибсон. Перегрин и Эмили слышали, как он брал показания у Хокинса. Тот плакал и говорил, что его пытаются взять на пушку.

Приехала «скорая». В присутствии молодых людей Тревора осторожно осмотрели. Мальчик тяжело дышал, из-под прикрытых век с густыми ресницами виднелись белки глаз. Появился доктор. Перегрин слышал, как кто-то сказал, что он главный врач округа. Мистер Гибсон поинтересовался у него, есть ли надежда на то, что мальчик придет в сознание. Врач не дал прямого ответа, сказав, что у Тревора сильное сотрясение мозга.

– У него сломаны ребра и правая нога, – продолжал он, – а на щеке здоровенный синяк. Чудо, что он вообще жив. Что касается внутренних повреждений, они будут выявлены после тщательного обследования. Отвезите его в больницу св. Теренсия. – Он повернулся к Перегрину. – Вы знаете его ближайших родственников?

Перегрин чуть было не брякнул: «Слишком хорошо», но сдержался.

– Да, я знаком с его матерью.

– У вас есть ее адрес? – спросил мистер Гибсон. – И номер телефона?

– Да, в кабинете, наверху. Хотя подождите секундочку, в моей записной книжке есть данные на всех актеров труппы. Вот, пожалуйста, миссис Блюит.

– Наверное, вам стоит позвонить ей, мистер Джей. Ее следует немедленно поставить в известность. В чем дело, мистер Джей?

– Она обычно встречает его. В конце улицы. Я… О боже, бедный Джоббинс говорил мне об этом. Интересно, что она сделала, не увидев сына в условленном месте? По идее, она должна была прийти в театр.

– Мы можем забрать мальчика? – деловито перебил главный врач.

– Конечно, доктор. А вы поезжайте с ними, – обратился Гибсон к констеблю, который все это время находился при Треворе. – Не спускайте с него глаз, прислушивайтесь к каждому вздоху, возможно, он шепнет что-нибудь. Если какая-нибудь накрахмаленная мымра станет гнать вас из палаты, не поддавайтесь. Мы должны узнать, как он получил повреждения. Не оставляйте его ни на секунду.

Куском мела, крошившегося от прикосновения к ковру, мистер Гибсон обвел контуры худенького тела ребенка.

– Теперь все, – сказал комиссар, и мальчика унесли.

Главный врач сказал, что сам обследует Тревора, и вышел вместе с сержантом. Гибсон собрался было последовать за ними, когда Перегрин и Эмили окликнули его.

– Да, мистер Джей? Мисс Данн? Вы хотели мне что-то сказать?

– Мы только хотели спросить, – начала Эмили, – известно ли вам, что мистер Родерик Аллейн… то есть суперинтендант Аллейн… наблюдал за установкой сейфа, в котором лежали вещи. Те, что были украдены.

– Рори Аллейн! – воскликнул комиссар. – Неужели? Но почему именно он?

Перегрин объяснил.

– Я думаю, – сказал он в заключение, – что мистер Василий Кондукис, владелец реликвий…

– Я догадался об этом.

– …попросил мистера Аллейна о личном одолжении, по долгу службы он не был обязан помогать нам. Суперинтендант очень заинтересовался реликвиями.

– Это на него похоже. Что ж, спасибо, – не слишком довольным тоном произнес мистер Гибсон. – А теперь позвоните, пожалуйста, миссис Блюит. Она проживает в моем округе, как я понимаю, недалеко от комиссариата. Если она не найдет машину, чтобы поехать в больницу, скажите, что мы предоставим ей транспорт. Нет, подождите. Пожалуй, я пошлю к ней женщину-полицейского. Лучше смягчить удар.

– А не позвонить ли ей сначала? Просто предупредить, что к ней сейчас придут, – предложила Эмили. – Я могла бы сама к ней пойти.

Мистер Гибсон посмотрел на нее и сказал, что, по его мнению, Перегрину и Эмили лучше пока оставаться в театре, но позвонить они, конечно, могут, после того как он сам переговорит по телефону. Размеренным шагом он направился в фойе. Через несколько минут молодые люди услышали, как открылась парадная дверь и мистер Гибсон приветствовал прибывшее подкрепление.

– Все кажется таким нереальным, – произнесла Эмили.

– Ты устала?

– Нет.

– Я должен позвонить Гринслейду, – вдруг вспомнил Перегрин. – О черт, ему надо сообщить!

– А мистеру Кондукису? В конце концов, его это больше всех касается.

– Им займется Гринслейд. Эмили, ты что-нибудь понимаешь? Я – нет. Не могу поверить в то, что случилось. Джоббинс. Этот жуткий мальчишка. Записка Шекспира и перчатка. Смерть, увечья, кража. Какое же свинство! И на что только способны люди? Что превращает нас в чудовища?

– Откуда нам с тобой знать. Мы можем лишь догадываться.

– Но мы играемэто. Это наш исходный материал… Убийство. Насилие. Воровство. Разнузданная чувственность. Мы относимся к таким вещам как к чему-то само собой разумеющемуся. Мы применяем к ним систему Станиславского, ищем мотивы поступков, подбираем соответствующие ассоциации. Мы стараемся проникнуть в характер Макбета или Отелло, охотника за ведьмами или инквизитора, или врача-убийцы из Освенцима и иногда воображаем, что добились успеха. Но стоит столкнуться с этим в реальности, мы теряемся, мы чувствуем себя раздавленными, словно по нам танк проехал. Мы нина что не способны. За нас действует суперинтендант Гибсон, только ему под силу вернуть реальности смысл.

– От всей души желаю ему удачи, – с отчаянием произнесла Эмили.

– Удачи? Ты желаешь ему удачи? Хорошо, пусть ему повезет.

– Наверное, я уже могу позвонить миссис Блюит.

– Я пойду с тобой.

Фойе было ярко освещено, всюду раздавались голоса, по лестнице, на площадке которой лежал Джоббинс, сновали люди, сверкали фотовспышки. Перегрин с горечью припомнил день открытия театра. Голоса старшего инспектора Гибсона и главного врача округа четко выделялись в общем гуле. Перегрин уловил еще один незнакомый голос, звучавший довольно спокойно. Внизу у парадного входа стоял констебль. Перегрин сказал ему, что мистер Гибсон разрешил им воспользоваться телефоном, и констебль очень любезно ответил, что никаких препятствий тому он не видит.

Перегрин смотрел, как Эмили набирает номер и ждет, прижав трубку к уху. Она была очень бледна, ее волосы после дождя покрылись мелкими тончайшими завитками, уголки рта были опущены, словно у обиженного ребенка. До Перегрина доносились долгие гудки. Эмили, глядя на него, покачала головой, когда на другом конце провода вдруг ответил сердитый голос. После непродолжительного разговора Эмили положила трубку, видимо, так и не добившись миссис Блюит.

– Ответил мужчина, – сказал она. – Похоже, домовладелец. Он был в бешенстве. Сказал, что миссис Блюит пошла в гости после работы и не встретила Тревора. Говорит, она пьяна в стельку и ее пушкой не разбудишь. Он повесил трубку.

– Женщине из полиции придется попотеть. Разбужу-ка я Гринслейда. Он живет в каком-то невероятном районе в окружении биржевых маклеров.

Телефонный аппарат у Гринслейдов, видимо, стоял рядом с кроватью. До Перегрина долетал раздраженный и полусонный голос миссис Гринслейд.

– Заткнись, дорогая, – оборвал ее супруг. – Хорошо, Джей, я сейчас буду. Аллейн в курсе?

– Не думаю. Я сказал полицейским, что Аллейн мог бы быть полезен.

– Ему необходимо сообщить. Выясните, сделано ли это. Я немедленно выезжаю.

– «Выясните», —сердито повторил Перегрин, повесив трубку. – Не могу я же указывать полицейским, кого им вызывать. Как я могу выяснить,извещен ли Аллейн?

– Очень просто, – отозвалась Эмили, и подобие улыбки мелькнуло на ее лице. – Просто посмотри туда.

Констебль, стоявший у главного входа, открыл дверь и впустил старшего инспектора Аллейна, прибывшего в самом отвратительном расположении духа.

2

Аллейн вместе с инспектором Фоксом допоздна проторчали на работе. День выдался неудачным. Приехав домой, он с порога услышал телефон, громко выругался и снял трубку. Одновременно с ним подняла трубку его жена Трой, находившаяся в спальне.

Звонил непосредственный начальник Аллейна. Суперинтендант слушал его с тяжелым чувством: «…ну и поскольку ты знаком с Кондукисом и участвовал в установке сейфа, Фред Гибсон решил нам позвонить. Он не застал тебя на работе, ты только что ушел. Учитывая все обстоятельства, думаю, тебе стоит принять участие в расследовании. Дело нешуточное. Убийство, которое может стать двойным, если мальчик умрет. И кража этих проклятых редкостей».

– Хорошо, – сказал Аллейн. – Ладно, займусь.

– Ты уже поставил машину в гараж?

– Нет еще. Спасибо за заботу.

Аллейну было не впервой после тяжелого рабочего дня вместо отдыха вновь отправляться на работу. Ему потребовалось пять минут, чтобы переговорить с женой, быстро побриться и снова сесть в машину. Прошло всего полчаса, как он покинул Скотленд-ярд, и вот он снова ехал на службу. Дождь прекратился, пустынные улицы поблескивали мокрым асфальтом.

Аллейн готов бы сам себе двинуть по физиономии. Ну почему, почему он не настоял на своем в отношении сейфа, дурацкого окошка и смехотворного цифрового замка? Почему не вмешался, почему не указал на недостаточность принятых мер? Он припомнил, что сделал немало критических замечаний, но укорял себя за то, что не пошел дальше. Он должен был позвонить Кондукису и посоветовать ему не выставлять на всеобщее обозрение шекспировские реликвии. Он должен был надавить на этого болвана администратора, выдумавшего идиотское ключевое слово, которое любой сообразительный мерзавец разгадает в пять минут, и потребовать замены шифра. Тот факт, что он предостерег Уинтера Мориса, хотя ему не было дано никакого права на подобные действия значения не имел. Он должен был использовать весь свой авторитет.

А теперь бедолага сторож был убит. И возможно, тот противный мальчишка, что нагрубил ему тогда в «Дельфине», тоже. А перчатка Гамнета Шекспира и записка, написанная его отцом, спровоцировав все эти преступления, исчезли. Подъезжая к портику театра «Дельфин», Аллейн подумал, что ему не было так тошно на душе с тех пор, как он сопровождал в Кейптаун убийцу-маньяка.

Он вошел в театр, столкнулся лицом к лицу с Перегрином и Эмили, увидел, как они бледны и расстроены, и уловил в них ту странную заторможенность, которая часто овладевает людьми, внезапно столкнувшимися с преступлением и насилием. Тогда он подавил эмоции и обратился в опытного полицейского, чей профессионализм он однажды насмешливо определил как прогрессирующую способность замечать все меньше и меньше с неуклонно возрастающей точностью.

– Плохи дела, а? – сказал он, обращаясь к молодым людям. – Что вы тут делаете?

– Мы пришли сюда сразу после того, что случилось, – ответил Перегрин.

– Вы неважно выглядите. Лучше подите посидите где-нибудь. Привет, Фред, – поздоровался Аллейн с дивизионным суперинтендантом Гибсоном, стоявшим у подножия лестницы. – С чего начнем?

Взглянув на балкон и не дожидаясь ответа, он стал подниматься по лестнице. Гибсон последовал за ним.

Среди полицейских и фотографов находился пожилой коренастый светловолосый мужчина с посеребренными сединой усами.

– Привет, – бросил ему Аллейн. – И вы здесь.

– Да, мистер Аллейн, – отозвался инспектор Фокс. – Даже опередил вас. Я был еще в Скотленд-ярде, когда туда позвонили, и начальник велел мне присоединиться к вам. Зачем, не знаю. Думаю, мистер Гибсон тоже не знает.

– Чем больше народу, тем веселее, – мрачно сказал Гибсон. – Дельце, похоже, непростым будет.

– Ладно, – сказал Аллейн, – дайте-ка взглянуть.

– Мы накрыли его, – произнес Гибсон, – мебельным чехлом. Выглядит он соответственно. Впрочем, я и хуже видывал.

– Очень неприятный вид, – подтвердил Фокс и кивнул одному из полицейских. – Давай, Бейли.

Сержант Бейли, специалист по отпечаткам пальцев, откинул чехол с тела Джоббинса.

Сторож лежал на спине, кровавое месиво на лице застыло в ужасной маске, единственный неповрежденный глаз был широко раскрыт. Расстегнутое пальто в кричащую клетку было вздернуто вверх и собралось комом на пояснице. Под пальто виднелся грязный белый свитер и довольно щегольский желтый шарф с вышитой буквой «Г». Он был запачкан кровью. Свитер в багровых пятнах также задрался вверх. Рубашка из шотландки, заправленная в брюки, туго перетянутые ремнем и натянувшиеся на лодыжках раскинутых ног, производила по контрасту почти домашнее уютное впечатление.

Аллейн взглянул на тело, выждал немного и спросил:

– Его фотографировали? Отпечатки сняли?

– Все сделано.

– Я бы хотел произвести кое-какие измерения. А потом его можно убрать. Я видел на улице фургон для перевозки трупов. Скажите своим. – Сержант двинулся вниз по лестнице. – Только постарайтесь, чтобы те молодые люди не видели, как его будут выносить.

Он протянул руку, и Фокс подал ему стальную рулетку. Они измерили расстояние от разбитой головы до трех ступенек, ведущих в фойе бельэтажа, и обозначили положение тела. Джоббинса унесли, главный врач тоже уехал. Аллейн взглянул на бронзового дельфина, поблескивавшего на ковре.

– А вот и орудие убийства, – заметил Гибсон, хотя объяснений никому не требовалось.

Постамент, находившийся в левом углу, упал и лежал поперек ступенек. Дельфин валялся ниже на площадке, совсем близко от темного пятна на малиновом ковре, оставленного головой Джоббинса. Двойник дельфина по-прежнему как ни в чем не бывало стоял в забавной позе на собственном постаменте у стены. На лестнице, на четвертой ступеньке сверху, валялась большая кружка, из которой пролилась жидкость, ниже еще одна и небольшой жестяной поднос.

– Его пост, – начал Аллейн, – находился на балконе под…

Он поднял глаза. Зияющая пустота сейфа была все еще ярко освещена.

– Верно, – подтвердил Гибсон. – Он должен был дежурить здесь до прихода в полночь сменщика, некоего Хокинса.

– Где этот Хокинс?

– А-а, – презрительно отозвался Гибсон. – Ревет, как дитя малое. Совсем парень расклеился.

– Похоже, он с самого начала повел себя глупо, – осуждающим тоном вставил Фокс. – Опоздал. Пришел сюда, на балкон, увидел погибшего и с воплем бросился бежать прочь из театра.

– Так оно и было, – подтвердил Гибсон. – И если бы он не столкнулся с мистером Джеем и его подружкой, то, наверное, до сих пор бежал бы как сумасшедший, а мы пребывали бы в полном неведении.

– Значит, в полицию звонил Джей? – спросил Аллейн.

– Да.

– А что у них с сигнализацией?

– Отключена. Кнопка находится на стене за кассой.

– Знаю, мне показывали. Рассказывай дальше, Фред.

– Сюда послали сержанта, ему потребовалась помощь. Я получил распоряжение, приехал, и мы обыскали помещение. Думали, что преступник где-нибудь прячется, но нет. Либо он убрался до прихода Хокинса, либо ускользнул, когда тот бился в истерике. Дверь главного входа была закрыта, но не заперта. Они говорят, что она былазаперта; видимо, через нее он и смылся.

– А мальчик?

– Да, теперь о мальчике. По словам мистера Джея, мальчишка – настоящий бесенок. У него была привычка прятаться в зале после спектакля и валять дурака. Джоббинс жаловался, что мальчишка достает его, изображая привидение и все такое прочее. Именно этим парень занимался, когда мистер Джей и мисс Данн собрались идти ужинать. Джей пытался поймать его, но было темно, а после нескольких мяуканий они услышали, как хлопнула дверь служебного входа, и решили, что мальчик ушел. Оказалось, они ошиблись.

– Хорошо. Я хотел бы поговорить с Хокинсом, Фред.

Хокинс сидел в зале. Он обладал простоватой наружностью, а покрасневшие глаза, распухший нос и обвисшие губы делали его внешность еще менее привлекательной, Хокинс скорбно взглянул на Аллейна, заговорил о расшатанных нервах и опять заплакал.

– Снова пришли терзать меня, – хныкал он. – Я пережил такой шок, мне нужен врач, а вместо этого я подвергаюсь ужасному обращению. Я буду жаловаться. Вы должны отпустить меня домой.

– Скоро отпустим, – пообещал Аллейн. – Даже отвезем, после того как вы мне спокойно расскажете о том, что произошло.

– Я уже рассказывал! Сколько можно!

– Погодите, я понимаю, что вы чувствуете себя ужасно, и с нашей стороны неприлично вас задерживать, но, видите ли, мы надеемся на вашу помощь.

– Не надо мне зубы заговаривать. Знаю я полицейских. Сначала они говорят о помощи, а потом – бац! – суют тебе под нос расписку о невыезде.

– Нет, этого не будет. Послушайте… Я сейчас расскажу, как я себе представляю случившееся, а вы исправите меня, если я ошибусь. Хорошо?

– Откуда я знаю, что вы там наговорите!

– Да никто вас ни в чем не подозревает, – вмешался Фокс. – Сколько можно повторять!

– Ничего, ничего, все в порядке, – успокаивающим тоном сказал Аллейн. – Теперь слушайте, Хокинс. Вы пришли в театр. Когда? Без десяти двенадцать?

Хокинс начал громогласно жаловаться на автобусы и грозу, но в конце концов ему пришлось признаться, что, когда проходил по улице Речников, он слышал, как часы пробили двенадцать.

– И вы вошли в театр через служебный вход. Кто вас впустил?

Оказалось, что никто не впускал. У Хокинса был ключ. Захлопнув за собой дверь, он свистнул и крикнул «привет». Довольно громко, как догадался Аллейн, поскольку Джоббинс был на посту на балконе, а Хокинс хотел дать ему знать о своем приходе, подозревая, что Джоббинс сыт по горло его опозданиями. Дверь он запер на замок и задвижку. Хокинс рассказывал неохотно, то и дело горестно жалуясь на судьбу. Постепенно он разгорячился и заявил, что случившееся наверняка самым ужасным образом скажется на всей его дальнейшей жизни. Аллейн слушал с неизменным сочувствием и интересом, подбадривая лестными замечаниями. Хокинс смотрел на суперинтенданта полными слез глазами. Он подошел к самой ужасной части своего повествования. В бутафорской было темно, поэтому он включил фонарик и прошел в зал. Там он сразу заметил тусклый свет в бельэтаже и увидел, к своему большому изумлению, Генри Джоббинса в новом ярком пальто, сидевшего в первом ряду бельэтажа.

– Вы нам об этом ничего не говорили! – воскликнул Гибсон.

– А вы не спрашивали.

Фокс и Гибсон тихо выругались.

– Продолжайте, – попросил Аллейн.

– Я сказал: «Это ты, Ген?» – а он ответил: «А кто же еще?» Тогда я извинился за опоздание и предложил выпить чаю, он согласился. Я пошел в бутафорскую и заварил чай.

– Сколько времени у вас на это ушло?

– Там стоит старый электрический чайник. Он медленно нагревается.

– Хорошо. А затем?

– О боже, боже…

– Я понимаю, но все же продолжайте.

Хокинс сказал, что поставил на поднос две чашки чая и понес их через зал в нижнее фойе, а потом стал подниматься с ними по лестнице.

Тут он опять принялся стонать и плакать, но в конце концов выдавил из себя, что, увидев труп, выронил поднос и кинулся к главному входу, но открыть его не смог. Тогда он бросился в зал, через боковую дверь на сцене добрался до служебного входа и, выбежав на улицу, столкнулся с Перегрином и Эмили. Аллейн записал его адрес и отпустил домой.

– Маленький бедняжка, – бросил Гибсон.

– Говоришь, вы обыскали театр, – сказал Аллейн. – С какой целью, Фред?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, как я понимаю, вы искали убийцу. А как насчет всего остального?

– Остального?..

– Например, перчатки и двух обрывков бумаги.

Последовало короткое молчание.

– У нас было мало времени, – сказал Гибсон. – Разумеется, мы их поищем.

– Вы полагаете, что, если его застали врасплох, он мог их выронить? – спросил Фокс.

– Надежда, конечно, слабая, но чем черт не шутит, – отозвался Аллейн. Он посмотрел на сержанта Бейли и фотографа, сержанта Томпсона, старых сотрудников Скотленд-ярда. – Вы осмотрели дельфина?

– Как раз собирались этим заняться, когда вы пришли, сэр, – ответил Томпсон.

– Сначала сфотографируйте его, не трогая. Вид у него, конечно, убийственный, но, возможно, на нем есть что-нибудь, кроме крови. Постаментом тоже, разумеется, надо заняться. Интересно, сколько эта штуковина весит?

Аллейн поднялся по лестнице, взял второго дельфина и взвесил его в руке.

– Упитанное животное, – сказал он.

– Полагаете, его использовали как дубину? – спросил Фокс.

– Воспользоваться им мог только физически тренированный человек, Братец Лис. – Аллейн поставил дельфина на место. – Симпатяга и вполне пришелся к месту. – Обернувшись к Гибсону, он спросил:

– Какие предприняты меры, Фред?

– Мы разослали запросы по округам, видел ли кто подозрительного человека неподалеку от «Дельфина» или в его окрестностях. Он может быть запачкан кровью или сильно возбужден. Пока никаких известий. Рори, я бы очень хотел уйти. У меня было тяжелое дежурство сегодня. Драка на бутылках и поножовщина в «Коте и вороне» с возможным смертельным исходом, три взлома и предполагаемое отравление мышьяком. Думаю, ты и без меня управишься.

– Ладно, Фред, проваливай. Буду держать тебя в курсе.

– Тогда спокойной ночи и спасибо.

После ухода Гибсона Аллейн сказал:

– Давайте взглянем на место, где лежал мальчик, а потом переговорим с Перегрином Джеем и мисс Данн. Сколько у вас здесь людей? – спросил он сержанта.

– Четверо, сэр. Один в фойе, один у служебного входа, третий с Хокинсом, а четвертый вроде как приглядывает за мистером Джеем и мисс Данн.

– Хорошо. Человек у служебного входа пусть останется на посту, а остальным следует заняться тщательным обыском помещения. Начните с бельэтажа. Где лежал мальчик?

– В партере, сэр. В центральном проходе, прямо под кромкой бельэтажа.

– Скажите, чтобы никто не прикасался к балюстраде. Идемте, Фокс.

Когда Аллейн и Фокс вошли в ярко освещенный зал, первыми им бросились в глаза Перегрин и Эмили, являвшие собой довольно трогательное зрелище. Они сидели в заднем ряду у прохода. Голова Перегрина склонилась на плечо девушки, обнимавшей его за плечи. Перегрин крепко спал. Эмили поймала взгляд Аллейна, тот кивнул. Они с Фоксом прошли дальше по проходу, туда, где мелом был очерчен контур тела Тревора.

– И что сказал доктор? Разбитая голова, сломанные бедро и ребра, кровоподтек на щеке и возможные внутренние повреждения?

– Верно, – подтвердил Фокс.

Аллейн взглянул на спинку кресла, нависавшую над тем местом, где была голова мальчика.