Текст книги "Перчатка для смуглой леди"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Воспрепятствуете, если арестуете члена труппы.

– Его или ее заменит дублер.

– Ее, – произнес мистер Кондукис голосом напрочь лишенным всякой интонации. – О дамах, разумеется, речь идти не может.

Он подождал ответа, но Аллейн решил, что теперь его очередь держать паузу, и промолчал.

– Мисс Дестини Мед звонила мне, – продолжал мистер Кондукис. – Она чрезвычайно расстроена случившимся. Она сказала, что вы навестили ее сегодня днем, в результате чего она сейчас пребывает в совершенном изнеможении. Уверен, нет никакой необходимости доводить ее до такого состояния.

Аллейн на секунду представил себе, какова была бы реакция мистера Кондукиса, если бы он и Фокс разразились в ответ громким смехом.

– Мисс Мед отнеслась к нашему визиту с пониманием и была изумительно откровенна. Мне жаль, что беседа утомила ее.

– Мне больше нечего сказать.

Мистер Кондукис встал. Аллейн тоже.

– Боюсь, у меня есть, – сказал он. – Я на службе, сэр, и это расследование.

– Я ничем не могу помочь расследованию.

– Когда мы убедимся в этом, мы оставим вас в покое. Лучше решить наши проблемы здесь, а не в Скотленд-ярде, не правда ли?

Мистер Кондукис подошел к подносу с напитками и налил себе стакан воды. Затем вынул из кармана жилета миниатюрную золотую коробочку, вытряхнул на ладонь таблетку, проглотил ее и запил водой.

– Извините, – сказал он. – Время приема лекарства.

«Язва?» – подумал Аллейн.

Мистер Кондукис обернулся к нему.

– Разумеется, я всегда готов помочь вам и лишь сожалею, что не в состоянии быть хотя бы в малейшей степени полезным. Восстановлением «Дельфина» и последующей эксплуатацией театра я руководил через доверенных лиц. Если не считать знакомства и единственной непродолжительной беседы с мистером Джеем, я, в сущности, лично не контактировал с членами администрации и труппы.

– За исключением, возможно, мисс Мед.

– Именно так.

– И мистера Гроува.

– Я был знаком с ним прежде. Он должен навестить меня сегодня.

– Кажется, вы состоите с ним в родстве?

– В отдаленном.

– Так он и сказал, – непринужденно продолжал Аллейн. – Кажется, мистер Маркус Найт тоже был вам представлен?

– Почему вы так решили?

– Перегрин Джей узнал его автограф на меню, которое вы уничтожили на глазах мистера Джея.

– Молодой человек был не в себе в то утро.

– Вы хотите сказать, сэр, что он ошибся и Найта не было среди ваших гостей на «Каллиопе»?

После долгой паузы Мистер Кондукис ответил:

– Он был моим гостем. Вел себя неприлично. Вообразил, что им пренебрегают, и устроил скандал. Я предложил ему покинуть яхту в Вильфранше.

– И таким образом он избежал катастрофы.

– Да.

Мистер Кондукис снова сел, на сей раз на стул. Он сидел, выпрямив спину, но, словно сообразив, что его поза производит впечатление напряженности, скрестил ноги и сунул руки в карманы брюк. Аллейн стоял в нескольких шагах от него.

– Я собираюсь задать вопрос, – сказал он, – который может оказаться чрезвычайно неприятен вам. Я хочу услышать о карнавальной ночи на борту «Каллиопы».

Аллейну приходилось видеть людей, сидевших в той особого рода неподвижности, которая напала теперь на мистера Кондукиса. Так сидят в камерах в здании суда, ожидая возвращения присяжных. Во времена, когда применялась смертная казнь, по рассказам тюремных надзирателей, так сидели люди в ожидании отсрочки приговора. Аллейн видел легкие ритмичные движения шелкового малинового платка и слышал дыхание мистера Кондукиса, каким бы бесшумным оно ни было.

– Это случилось шесть лет назад, не так ли? – начал Аллейн. – И в ночь карнавала произошла катастрофа.

В знак согласия мистер Кондукис на секунду прикрыл глаза, но не проронил ни слова.

– Была среди ваших гостей на яхте миссис Констанция Гузман?

– Да, – равнодушным тоном ответил Кондукис.

– Вы сказали мистеру Джею, что купили шекспировские реликвии шесть лет назад.

– Правильно.

– Были ли они с вами на борту яхты?

– Почему вы так решили?

– Потому что Джей нашел под перчаткой обеденное меню с «Каллиопы». Ему показалось, что в заглавии стояло «Вильфранш». То самое меню, которое вы сожгли в камине.

– Меню, видимо, случайно попало в письменный прибор. Оно неприятно напомнило о злосчастном путешествии.

– Значит, письменный прибор и его содержимое были на яхте?

– Да.

– Могу я спросить почему, сэр?

Мистер Кондукис пошевелил губами, затем сжал их и снова пошевелил.

– Я купил их у… – он с резким звуком прочистил горло – …у человека, бывшего на яхте.

– Можно ли узнать, кто этот человек?

– Я забыл.

– Забыли?

– Не помню его имени.

– Это был Найт?

– Нет.

– Существуют морские архивы, мы можем справиться в них. Не молчите, пожалуйста.

– Он был членом команды. Он попросил меня о встрече и показал письменный прибор, который хотел продать. Ему он достался, как я понял, от хозяйки меблированных комнат. Я решил, что содержимое почти наверняка ничего не стоит, но все же дал ему денег, столько, сколько он запросил.

– И сумма составила?..

– Тридцать фунтов.

– Что стало с этим человеком?

– Утонул, – глухим сдавленным голосом ответил мистер Кондукис.

– Каким же образом письменный прибор и его содержимое оказались спасены?

– Ума не приложу, какой фантастический поворот мысли заставил вас вообразить, что все это имеет отношение к расследованию.

– Я надеюсь доказать вам, что имеет. Уверен, что связь существует.

– Письменный прибор был со мной на палубе. Я показывал его содержимое некоторым моим гостям, мне было интересно узнать их мнение.

– Миссис Гузман видела реликвии?

– Возможно.

– Она заинтересовалась?

Выражение, промелькнувшее на лице мистера Кондукиса, Аллейн позже охарактеризовал как «сугубо деловое».

– Она коллекционер.

– Не высказывала ли она желания купить их?

– Высказывала. Но я был не склонен продавать.

Аллейну вдруг пришло в голову любопытное соображение.

– Скажите, – спросил он, – вы и ваша собеседница были в карнавальных костюмах?

Мистер Кондукис глянул на него с презрительным недоумением.

– Миссис Гузман была, кажется, в андалузском наряде. На мне было домино поверх вечернего костюма.

– Вы оба были в перчатках?

– Нет! – громко произнес Кондукис и добавил: – Мы играли в бридж.

– На ком-нибудь из гостей были перчатки?

– Дурацкий вопрос. Возможно, на ком-нибудь были.

– Экипаж тоже был в карнавальных костюмах?

– Разумеется, нет!

– Стюарды?

– Одеты как лакеи в восемнадцатом веке.

– В перчатках?

– Не помню.

– Почему вы так не любите светлые перчатки, мистер Кондукис?

– Понятия не имею, – затаив дыхание произнес тот, – к чему вы клоните.

– Вы сказали Перегрину Джею, что терпеть их не можете.

– Личное предубеждение, я не могу объяснить его.

– Не обеспокоили ли вас в ночь катастрофы чьи-то руки в перчатках? Мистер Кондукис, вам нездоровится?

– Я… Нет, нет, я здоров. Вы настойчиво расспрашиваете об эпизоде, прискорбном для меня, трагическом эпизоде, который я болезненно пережил и который потряс меня до основания.

– Я не стал бы этого делать, если бы мог. Боюсь, я должен продолжать. Будьте добры, расскажите подробнее, что случилось в момент катастрофы с вами и людьми, находившимися рядом или появившимися рядом позднее?

На мгновение Аллейну показалось, что Кондукис откажется отвечать, разразится криком или просто выйдет из комнаты, предоставив их самим себе. Однако он не сделал ничего подобного. Бесцветным монотонным голосом он принялся быстро перечислять известные факты. Он говорил о тумане, о неожиданном появлении танкера перед «Каллиопой», о разрушении яхты. Он говорил о пожаре, о нефтяной пленке на воде и о том, как он вдруг увидел внизу прямо под собой деревянный плот из плавательного бассейна и как палуба пошла вертикально вверх, и он заскользил по ней и очутился на плоту.

– Письменный прибор по-прежнему был при вас?

Аллейн правильно угадал. Кондукис сжимал его под мышкой, по-видимому совершенно бессознательно. Когда он рухнул на плот, прибор оказался под ним, потом у него были синяки. Правой рукой он ухватился за веревочную петлю, находившуюся сбоку. Рядом с плотом возникла миссис Гузман и вцепилась в другую петлю. Аллейн представил себе крупный нос, разинутый рот, мантилью, прилипшую к массивной голове и колыхавшиеся на воде кипу мокрых черных кружев и белое тело.

Рассказ прервался столь же неожиданно, как и начался.

– Все. Нас подобрал танкер.

– Были ли на плоту еще люди?

– По-видимому. Я плохо помню. Я потерял сознание.

– Другие мужчины? Миссис Гузман?

– Видимо. По крайней мере, мне так говорили.

– Должен заметить, вы подвергали себя опасности. Плот не рассчитан на большую нагрузку. Сколько человек он может выдержать?

– Я не знаю, не знаю, не знаю.

– Мистер Кондукис, когда вы увидели руки Перегрина Джея в перчатках, цепляющиеся за край дыры на сцене, и услышали его крик о помощи, его слова о том, что он утонет, если вы его не спасете, не напомнила ли вам эта ситуация…

Мистер Кондукис поднялся и принялся пятиться к бюро, словно человек на кинопленке, прокручиваемой назад. Фокс тоже встал и скользнул ему за спину. Мистер Кондукис вынул из нагрудного кармана шелковый малиновый платок и поднес его ко рту, над верхней губой блестели капельки пота. Лоб также прорезали струйки пота, смуглая кожа на лице натянулась, и отчетливо проступили скулы.

– Замолчите, – сказал он. – Да, замолчите.

Кто-то вошел в дом. В отдалении раздался громкий голос, но слов разобрать было нельзя.

Дверь отворилась, и в библиотеке появился новый посетитель.

– Ты рассказал им! – завопил мистер Кондукис. – Ты предал меня! Клянусь, я жалею, что не убил тебя!

Фокс обхватил его сзади. Кондукис перестал сопротивляться почти сразу.

3

Тревор, по предложению Аллейна, должен был сидеть в постели. Его перевели в отдельную палату, помогли сесть и подоткнули подушками. Через кровать, на уровне живота мальчика, был перекинут столик, чтобы складывать на него подношения визитеров. Состояние Тревора значительно улучшилось, он был склонен покомандовать, правда, пока ему недоставало сил развернуться в полной мере.

Отдельная палата была небольшой, но в углу стояла ширма, за которой находился инспектор Фокс. Он спрятался там прежде, чем привезли мальчика. Его большие ноги в начищенных ботинках прикрывал чемодан Тревора. Аллейн устроился на стуле у кровати.

Заставив Аллейна поклясться в том, что полиция его ни в чем не подозревает, Тревор весьма красноречиво и очень подробно повторил рассказ о своих проделках в опустевшем театре, однако, дойдя до того момента, когда он, находясь в бельэтаже, услышал в отдалении телефонный звонок, не захотел или не смог продолжить повествование.

– Больше я ничего не помню, – с важностью сказал он. – Я потерял сознание. Я получил сотрясение мозга. Доктор говорит, что я был в ужасном состоянии. Послушайте, шеф, а куда я упал? Как все было?

– Ты упал в партер.

– Да ну!

– Правда.

– В партер! С ума сойти! По почему?

– Именно это я и хочу выяснить.

Тревор скосил глаза в сторону.

– Старый Генри Джоббинс меня прищучил? – спросил он.

– Нет.

– Или Чаз Рэндом?

На лице Тревора появилось выражение тайного злорадства, которое, словно отвратительное родимое пятно, портило хорошенькую физиономию мальчика. Тревор хихикнул.

– Чаз от меня на стенку лез. Послушайте, шеф, это Чаз меня уделал, точно вам говорю. Я его достал так, что он света белого не взвидел.

Слушая Тревора, Аллейн машинально отметил про себя, как сквозь тонкий слой дрессировки, полученной в театральной школе, пробивается неистребимая натура уличного мальчишки. Как бы Тревор старательно ни артикулировал гласные, как бы четко ни произносил согласные, Аллейну все равно слышалось «га-а-рю… тэ-ак… шта…». Смысл речей заглушал правильную дикцию.

– Кое-кто из труппы придет навестить тебя, – сказал Аллейн. – Им нельзя надолго задерживаться здесь, но все хотят пожелать тебе скорейшего выздоровления.

– Буду рад, – снисходительно признался Тревор. Он был чрезвычайно доволен собой.

Аллейн еще немного побеседовал с мальчиком, внимательно наблюдая за ним, затем, сознавая, что задуманное мероприятие может окончиться весьма плачевно, сказал:

– Послушай, Тревор, я хочу просить тебя о помощи в очень сложном и важном деле. Если мое предложение тебе не понравится, мы оставим тебя в покое. Но с другой стороны…

Он умолк. Тревор с заносчивым видом посмотрел на него.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского, – развязно произнес он. – В чем проблема, шеф? Вперед, поехали.

Через десять минут стали появляться посетители, их встречал Перегрин Джей. Накануне Аллейн предупредил его: «Скажите им, что Тревор хотел бы увидеться с каждым на несколько минут, и установите очередность. Соберите их всех в холле в конце коридора».

Посетители принесли подарки.

Первым вошел Уинтер Морис с коробкой глазированных фруктов. Он положил ее на столик и затем встал у изножия кровати. На Морисе был шерстяной костюм в черную и белую клетку и темно-красный галстук. Волосы, аккуратно подстриженные, завивались на лбу и за ушами. Склонив голову набок, он глядел на Тревора.

– Ну-ну, – произнес он. – Наша звезда поправляется. Хорошо быть знаменитым, правда?

Тревор отвечал томно и величественно, но не прошло и пяти минут, как он упомянул о своем агенте, который непременно свяжется с мистером Морисом по поводу компенсации и проследит, чтобы все было в порядке.

– Ну вот, будешь ты еще и об этом беспокоиться, – сказал Морис, уклончиво поглядывая на Тревора. – Мы сделаем все как надо.

– Надеюсь, мистер Морис, – ответил Тревор. Он положил голову на подушку и прикрыл глаза. – Чудно, каким я слабым стал. Ну да это долго не продлится. Мои врачи ходят с такими серьезными физиономиями. Чудаки.

– Ты словно играешь конец первого акта, – сказал Морис. – Но я не должен тебя утомлять.

Он на цыпочках отошел от кровати и, проходя мимо Аллейна, подмигнул – тяжелое белое веко опустилось на глаз.

Джереми Джонс сделал миниатюрные фигурки персонажей пьесы и укрепил их на крошечной сцене.

– Какая красота, – сказал Тревор. – Ох, мистер Джонс, вы не пожалели времени. Положите на столик, пожалуйста.

Джереми поставил игрушку на столик. Тревор смотрел ему в лицо.

– У вас такие ловкие руки, правда, мистер Джонс?

Джереми подозрительно глянул на него, вспыхнул и сказал, обращаясь к Аллейну:

– Я не должен задерживаться.

– Не уходите, – попросил Тревор. – Пока.

Джереми неловко переминался с ноги на ногу, искоса поглядывая на Аллейна и не зная, о чем говорить с больным. Перегрин постучал в дверь, открыл ее, увидев друга, извинился и снова вышел в коридор.

– Я хочу поговорить с мистером Джеем, – заволновался Тревор. – Немедленно! Позовите его обратно.

Джереми вернул Перегрина и, кивнув Аллейну, воспользовался возможностью сбежать. Перегрин был без подарка, поскольку сделал подношение раньше.

– Послушайте, – начал Тревор. – Чего стоит этот малый? Мой дублер. Он играет сегодня вечером?

– Да, с ним все в порядке, – ответил Перегрин. – Роль знает назубок и, похоже, будет выглядеть вполне прилично. Не беспокойся.

Тревор гневно уставился на него.

– А как насчет афиш? Что будет стоять в программках?

– В них будет подписано: «По причине болезни Тревора Вира роль исполняет…» Ну ты знаешь.

– Что пишут в прессе? Мне на дают газет, – ворчливо жаловался Тревор. – И куда только мой агент смотрит? Мама говорит, что мне специально не приносят газеты, не хотят, чтобы я их увидел. Послушайте, мистер Джей…

– Тебе дадут газеты, – вмешался Аллейн.

Перегрин подождал, пока войдет Чарльз Рэндом.

– Если я вам понадоблюсь, – обратился он к Аллейну, – я в коридоре.

Рэндом принес несколько сомнительного вида комиксов.

– Зная твои литературные вкусы, – сказал он Тревору. – Хотя я их не одобряю.

Тревор указал на столик. Когда Рэндом приблизился, мальчик принял лукавый вид.

– Правда, мистер Рэндом, – протянул он, – не стоило так беспокоиться.

Они уставились друг на друга. Рэндом стоял совсем близко от мальчика, он был сдержан, замкнут и насторожен. Тревор взирал на него с несколько нахальным видом.

– У тебя синяк на щеке, – сказал Рэндом.

– Ерунда. Вы бы видели остальное!

– Уймешься хотя бы на некоторое время.

– Точно.

Рэндом медленно повернул голову и взглянул на Аллейна.

– Полиция, я вижу, проявляет большой интерес.

– Обычная процедура, – отозвался Аллейн. – Ничего более.

– В классном исполнении. – Рэндом поспешно отпрянул от Тревора, когда тот захихикал и открыл комикс.

– О, здорово! – воскликнул он. – Это про Жах. 3-з-з-йок! – Он погрузился в чтение.

– Ну что ж, – вздохнул Рэндом, – в таком случае я покидаю вас. Если, конечно, – добавил он, – суперинтендант не захочет арестовать меня.

Тревор, не отрываясь от комикса, произнес:

– С полицией никогда не знаешь, правда? Пока, до скорого.

Рэндом направился к двери.

– Поправляйся поскорее, – пробормотал он.

Тревор поднял глаза и подмигнул.

– Да уж не заставлю себя долго ждать.

Открыв дверь, Рэндом столкнулся на пороге с мисс Брейси. Оба одновременно произнесли: «О, привет», и Рэндом добавил:

– Это все больше становится похоже на французский водевиль. Персонажи заглядывают и выбегают. Потрясающий ритм.

Оба рассмеялись с понимающим видом, и Рэндом вышел.

Герти повела себя так, словно никогда прежде не встречалась с Аллейном. Она сдержанно поздоровалась, явно ожидая, что он оставит ее наедине с Тревором. Аллейн вежливо ответил, предложил стул, стоявший при кровати, призвал Тревора обратить внимание на новую посетительницу и отошел к окну.

– Тебе пришлось повоевать, а, милый? – Мисс Брейси подошла к кровати и положила на столик маленький сверток.

Тревор подставил щеку для поцелуя. Их лица приблизились друг к другу, разъединились, и мисс Брейси опустилась на стул.

– Я не буду долго сидеть, тебя нельзя утомлять, – сказала она. Герти казалась вполне спокойной, и лишь время от времени дергавшийся уголок рта заставил Аллейна предположить, что перед визитом она прибегла к укрепляющему средству. Она вежливо справилась о здоровье Тревора, и тот с энтузиазмом поведал, как он себя чувствует и что принимает. И с важностью отметил, что это самое тяжелое сотрясение мозга, какое когда-либо в этой больнице видели.

– Я вам сейчас такую историю расскажу, закачаетесь, – сказал он. – Я захотел…

Он резко замолчал. На его лице мелькнуло озадаченное выражение.

– Я решил поразвлечься немного, – снова начал он. – Ну вы понимаете, мисс Брейси, просто так, для смеха. Прикалывал старого Джоббинса.

– Да? – отозвалась мисс Брейси. – Ты не должен был так поступать, милый.

– Но, – продолжал Тревор, нахмурясь, – вы же видели, вы ведь там были. Разве нет? – неуверенно добавил он.

Герти старательно избегала взгляда Аллейна.

– Ты все еще не в себе, – сказала она. – Тебе нельзя беспокоиться.

– Но разве вас там не было, мисс Брейси? Внизу? В фойе? Разве нет?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, дорогой.

– Я сам не понимаю. Не совсем уверен. Но вы были там.

– Я пробыла в нижнем фойе в субботу вечером всего несколько минут, – громко сказала она, – как я уже говорила полицейским.

– Да, я знаю, где вы были, – подхватил Тревор. – Но где был я?

– Ты не видел меня. Тебя там не было. Не думай об этом.

– Но я был. Был.

– Я, пожалуй, пойду. – Мисс Брейси поднялась со стула.

– Нет! – почти прокричал Тревор. Он ударил своим маленьким кулаком по столику, и маленькая вселенная Джереми рассыпалась. – Нет!Вы должны остаться, пока я не вспомню.

– Думаю, вам следует остаться, мисс Брейси, – подтвердил Аллейн. – Правда.

Она попятилась от кровати. Тревор слегка вскрикнул.

– Вспомнил! – сказал он. – Вы тогда тоже так делали и смотрели вверх… на него. Смотрели вверх и пятились назад и вроде как хныкали.

– Тревор, замолчи. Замолчи.Ты ошибаешься, ты все забыл.

– Вы всегда так делаете, мисс Брейси. Выслеживаете Гарри. Ведь это же правда, мисс Брейси? Хвостом за ним ходите. Вы вышли из нижнего туалета и посмотрели вверх и увидели его. А потом открылась дверь кабинета и появились мистер Найт и мистер Морис, и вы… вы быстренько смылись, мисс Брейси. И я тоже! Шмыгнул обратно в бельэтаж, никто и не заметил. Вспомнил, – повторил бесконечно довольный собой Тревор, – вспомнил.

– Как ты узнал, что это Гарри? – спросил Аллейн. – Ведь наверху было темно.

– Как я узнал Гарри? По его шикарному пальто. Класс! Такое пальто за милю видно.

– Это неправда, – быстро забормотала Герти. Спотыкающимся шагом она подошла к Аллейн и вцепилась в его пиджак. – Это неправда. Он не понимает, что говорит. Это был не Гарри. Не слушайте его. Клянусь, это был не Гарри.

– Вы совершенно правы, – сказал Аллейн. – Вы думали, что видели Гарри на балконе, но это был Джоббинс. Гроув подарил ему свое пальто.

В течение нескольких секунд она продолжала по инерции цепляться за пиджак, а потом безвольно опустила руки. Она глянула на Аллейна, и ее лицо исказилось гримасой. Она готова была разрыдаться.

– Вам пришлось нелегко, – сказал Аллейн. – Очень нелегко. Но все образуется. И черная полоса проходит.

– Позвольте мне уйти, пожалуйста.

– Да, – разрешил Аллейн, – теперь можете идти.

Когда она вышла, сгорбившись, сморкаясь и, видимо, невольно стараясь произвести максимальное впечатление на зрителей, Аллейн обернулся к Тревору и обнаружил, что тот с безмятежным спокойствием читает комиксы.

– Обязательно надо принять всех? – спросил он. – Мне начинает надоедать эта бодяга.

– Ты устал?

– Нет, но я читаю. – Мальчик скосил глаз на сверток, принесенный мисс Брейси. – Надо бы взглянуть, – сказал он и развязал ленточку. – Где она такое откопала? – удивился Тревор и снова принялся за комиксы.

– А ты изрядный поросенок, – заметил Аллейн. – Сколько же тебе лет?

– Одиннадцать лет и три месяца, – отозвался Тревор, жуя глазированную сливу.

В коридоре послышался легкий шум. Перегрин просунул голову в дверь.

– Марко и Гарри здесь, – сказал он и закатил глаза.

Когда Аллейн подошел к двери, Перегрин прошептал:

– Марко не желает ждать. Он вообще не хотел приходить. А Гарри заявляет, что сейчас его очередь. Он снова играет в свои дурацкие игры, подначивает Найта.

– Велите ему заткнуться и подождать, а то я его арестую.

– Сейчас я бы вам только спасибо сказал.

– Попросите Найта войти.

– Ладно.

– Кондукис не появлялся?

– Нет.

На сей раз Маркус Найт воздержался от демонстрации признаков эмоционального беспокойства: горящих глаз, багровых щек, пульсирующей жилки и звенящего голоса. Напротив, он был бледен и тих, насколько вообще мог быть тих Маркус Найт. Он положил подарок на заполненный до отказа столик – фрукты, свежие и в позолоченной корзинке, небрежно взъерошил кудри Тревора, и тот немедленно принял вид, напоминавший одновременно о юном Гамнете и Поле Домби.

– О, мистер Найт, – сказал он, – честное слово, вы не должны были. Вы так добры. Виноград! Потрясающе!

Последовала довольно высокопарная беседа о здоровье, во время которой Найт по крайней мере половину своего внимания уделял Аллейну. Тревор пожаловался, что соскальзывает вниз, и попросил своего знаменитого гостя помочь ему приподняться. Когда Найт не слишком охотно склонился над ним, Тревор с восторгом посмотрел ему в лицо и обнял за шею.

– Прямо как в конце первого акта, правда, мистер Найт? Только перчатки не хватает.

Найт поспешно высвободился из объятий. Сомнение отразилось на лице Тревора.

– Перчатка, – повторил он. – Что-то случилось с настоящей, да? Но что?

Найт вопросительно взглянул на Аллейна. Тот сказал:

– Тревор не помнит последней части своих приключений в театре в субботу вечером. Кажется, Джей объяснил вам, что мы надеемся, кто-нибудь из вас поможет мальчику восстановить память.

– Я вспоминаю все больше и больше, – важно произнес Тревор. – Я вспомнил, что слышал мистера Найта в кабинете мистера Мориса.

Маркус Найт явственно напрягся.

– Думаю, вы в курсе, Аллейн, что мы с Морисом ушли из театра около одиннадцати.

– Он нам сказал, – подтвердил Аллейн.

– Отлично. – Возвышаясь над Тревором, Найт попытался мягко вразумить его, соответствующая интонация далась ему нелегко. – Если ты, мой мальчик, шпионил за нами, когда мы с мистером Морисом были в кабинете, и слышал наши голоса, то ты, несомненно, видел, как мы ушли.

Тревор кивнул.

– Вот так, – сказал Найт и, обернувшись к Аллейну, развел руками.

– Можно уйти и вернуться, – раздался юношеский дискант. Аллейн глянул на Тревора и увидел совершенный образчик озадаченной невинности – нахмуренные брови, палец, приставленный к губам.

– Что ты, черт побери, хочешь этим сказать! – взвился Найт.

– Это относится к тому, чего я не могу вспомнить. Кто-то вернулся.

– Я не в силах понять, Аллейн… – начал Найт.

– Мне кажется… я не хочу… вспоминать… об этом.

– Ну вот видите. Это возмутительно. Мальчик будет травмирован. Я решительно отказываюсь принимать участие в этом опасном и незаконном эксперименте. Не беспокойся, малыш, с тобой все в порядке. Не старайся вспомнить.

– Почему?

– Потому что я так тебе говорю! – прорычал Найт и направился к двери. Там он задержался. – Я артист, – неожиданно перешел он на приглушенный тон, звучавший намного более грозно, чем пронзительный крик. – Через восемь часов я появлюсь перед публикой в роли, требующей гигантской самоотдачи. Более того, я буду вынужден отыграть тонкую, глубокую, чрезвычайно трогательную сцену с начинающим дерзким мальчишкой, о чьих возможностях и недостатках я пока не имею ни малейшего представления. Мои нервы напряжены до предела. В последние двое суток я прошел через все муки ада. Меня оскорбили. Предали. Надо мной издевались. Мне угрожали. И теперь этот нелепый, бессмысленный и возмутительный вызов ради удовольствия полиции. Хватит, суперинтендант Аллейн, кончено. Я подам официальную жалобу. А пока – прощайте.

Он порывисто распахнул дверь, но не хлопнул ею, а закрыл, не торопясь и позволив присутствующим ощутить всю силу его гнева.

– Как эффектно, – пробормотал Тревор, зевая над комиксом.

В коридоре послышались аплодисменты, ругань и быстро удаляющиеся шаги.

Аллейн открыл дверь и обнаружил Гарри Гроува, негромко хлопающего в ладоши, и Маркуса Найта, шагающего прочь по коридору.

– Ну разве он не великолепен? – сказал Гарри. – Честное слово, вам следует признать свое поражение. – Он вытащил пакет из кармана. – Детская рулетка. Пусть Тревор вычислит способ, как разбогатеть. Это правда, что вы устроили нечто вроде парада с целью опознания?

– Можно и так сказать, – согласился Аллейн.

– Вы полагаете, – продолжал Гарри, меняясь в лице, – что этот несчастный, но надоедливый мальчишка вдруг укажет на одного из нас пальцем и провозгласит звонким голосом: «Я все вспомнил. Он убийца».

– Задумка была примерно такой.

– Тогда я сразу признаюсь, мне страшно.

– Входите и покончим с этим.

– Ладно. Но хочу вас предупредить: пацан вполне способен устроить представление, притвориться, что все вспомнил, и ложно обвинить кого-нибудь. Особенно, – мрачно добавил Гарри, – если речь идет обо мне, потому что он знает, что, пригвоздив меня к позорному столбу, получит громкие похвалы и возгласы одобрения от всей команды и капитана включительно.

– Тем не менее рискнем. Входите.

Аллейн открыл дверь и следом за Гарри вошел в комнату.

Тревор снова соскользнул с подушек, провалившись, словно котенок, во врачующий сон. Гарри резко остановился, глядя на мальчика.

– Он выглядит таким милым и симпатичным, – прошептал Гарри. – Можно подумать, что он и вправду такой. Он действительно спит или притворяется?

– Дремлет. Если вы нагнетесь к нему, он проснется.

– Это преступление – будить больного ребенка.

– И все-таки я вас прошу сделать это. У него синяк на щеке, мы все голову ломаем, где он мог его получить. Может, у вас найдутся какие-либо соображения по этому поводу. Взгляните поближе.

За дверью звякнула тележка и покатилась вниз по коридору. На реке раздался гудок баржи. Часы на Биг Бене пробили один раз, перекрывая многоголосый, несмолкаемый лондонский шум.

Гарри положил пакет на столик.

– Взгляните на синяк на его лице. Его закрывают волосы. Отодвиньте их и посмотрите.

Гарри склонился над мальчиком и протянул руку.

За ширмой, стоявшей в углу комнаты, раздался одинокий протяжный звук: «Дзи-и-м-м…»

Тревор открыл глаза, увидел перед собой Гарри и закричал.