Текст книги "Перчатка для смуглой леди"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

2

Выйдя из кабинета администрации, Гарри Гроув расплылся в улыбке.

– Держу пари, вы уже подумали, что я отправился стучать на вас, – весело сказал он. – Ничего подобного, смею вас уверить. Сказал только, что вы меня на дух не переносите, чего, впрочем, они никак не могли не заметить.

– Они не могли заметить то, чего не существует в природе, – сердито сказал Перегрин. – Я вполне переношу твой дух, Гарри. Но думаю, что ты становишься жутким занудой, когда изображаешь из себя трудного ребенка. Твое поведение бывает идиотски дурашливым и порою оскорбительным, но сказать, что я тебя не переношу, я не могу. Ты мне даже нравишься.

– Перри, какое великолепное самообладание! А ты, Джереми?

Джереми, явно не расположенный к беседе, раздраженно воскликнул:

– Господи, да в чем дело! Городите всякую чушь.

– А ты, Уинти? – спросил Гарри.

Морис холодно взглянул на него.

– Мне что, больше делать нечего? Чушь. – Он развел руками. – Я слишком занят, чтобы ненавидеть кого-нибудь.

– Так, в отсутствие Чарли и девочек остается спросить лишь короля дельфинов.

Как только Гарри вышел из кабинета, Маркус Найт переместился на дальний конец фойе бельэтажа. Услышав последние слова Гарри, он повернулся и с достоинством произнес:

– Я решительно отказываюсь принимать участие в подобного рода опросе. – И смазал все впечатление, закричав: – И я не желаю больше терпеть эту глупую, унизительную, нелепую кличку!

– Бум-м! – сказал Гарри. – Мы ударили во все колокола. Какой звук, какая мощь! Жаль, тебя не слышат в Букингемском дворце. Ну да мне пора. Желаю здравствовать… – Процитировав любимое присловье Джоббинса, он резко умолк и явно расстроился. – Я не хотел, вырвалось невзначай.

Стоило Гарри удалиться, как Маркус Найт немедленно перешел в наступление. Перегрин видел, что он дошел до точки, до высшего градуса бешенства. Однако Маркус не кричал и не скандалил, он мягко вразумлял. Он говорил тихим бесцветным голосом, почти не жестикулировал и, хотя под побагровевшей щекой явственно билась жилка, сохранял внешнюю невозмутимость.

– Возможно, сейчас не самый подходящий – на самом деле абсолютно неподходящий – момент для обсуждения дальнейшего участия этого человека в постановке. Как мне было дано понять, интриган был принят в труппу по наущению сверху. Я буду весьма признателен, Уинти, если ты при первой же возможности сообщишь руководству о моем намерении прервать срок действия контракта в самом ближайшем будущем, если Хартли Гроув не будет уволен.

При обычных обстоятельствах Найт бы сейчас величественно удалился, оставив всех стоять с раскрытыми ртами. Он обвел быстрым взглядом двери и лестницу и, в качестве альтернативы, опустился на один из викторианских диванчиков, которые по приказанию Джереми были расставлены по всему фойе. Найт восседал на диване в позе, в высшей степени достойной и. заставлявшей вспомнить о древних греках, однако, глядя на него, казалось, что, если его тронуть, он зашипит.

– Мой милый, милый Перри и мой дорогой Уинтер, – с чувством произнес он. – Пожалуйста, считайте мое решение окончательным. Мне очень, очень, очень жаль, что так случилось. Но ничего не поделаешь.

Перри и Морис незаметно переглянулись. Джереми, выглядевший совершенно подавленным с тех пор, как он, проводив Дестини, вернулся в фойе, глубоко вздохнул.

– Марко, нельзя ли пока отложить обсуждение этого вопроса? – тяжело вздохнул Перегрин. – Я уповаю на твое великодушие. Ужасное преступление, случившееся здесь прошлой ночью, повергло нас в чудовищную растерянность. Я принимаю все твои возражения против Гарри. Он ведет себя возмутительно, и при обычных обстоятельствах ему было бы давным-давно указано на дверь. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, я переговорю с Гринслейдом, а если и он не посмеет вмешаться, пойду к самому Кондукису и скажу, что я не в состоянии более выносить его протеже. Но пока, пожалуйста, Марко, прояви терпение.

Найт взмахнул рукой. Великолепный жест можно было понять двояко. Он мог означать как величественный отказ от дальнейшего спора, так и непримиримую ярость. Уставившись в потолок, Найт сложил руки на груди и скрестил ноги.

Уинтер Морис поглядел на Перегрина, закатил глаза и едва заметно покачал головой.

Из кабинета вышел инспектор Фокс и объявил, что суперинтендант Аллейн будет весьма признателен, если мистер Джереми Джонс уделит ему несколько минут.

Перегрин, глядя, как Джереми входит в кабинет, испытал острую безотчетную тревогу.

Аллейн сидел за столом Уинтера Мориса, перед ним лежал раскрытый блокнот, а рядом номер «Таймс». Джереми застыл на пороге. Аллейн пригласил его сесть и предложил сигарету.

– Я перешел на трубку. Впрочем, все равно спасибо.

– Я тоже. Курите, если хотите.

Джереми вытащил трубку и кисет. Его жесты были точны, но немного скованны.

– Я попросил вас зайти, – начал Аллейн, – дабы обсудить с вами одно предположение, которое может оказаться совершенно несостоятельным. Тогда вам придется простить меня. Вы делали декорации для постановки, не так ли?

– Да.

– Должен заметить, что они мне показались удивительно сообразными с пьесой. Мне всегда нравится, когда фон служит лишь отражением характера и атмосферы действия, когда его не выпячивают, не делают вещью в себе.

– Так часто бывает.

– Но не в данном случае. Вы и Джей вместе снимаете квартиру, не так ли? Видимо, вы тесно сотрудничали во время работы над пьесой?

– О да, – сказал Джереми и, словно спохватившись, что его сочтут чересчур неразговорчивым, добавил: – Мы вполне сработались.

– Говорят, вы владеете частью симпатичного магазинчика на Уолтон-стрит и являетесь специалистом по истории костюма.

– Это слишком сильно сказано.

– Как бы то ни было, вы проектировали костюмы и реквизит для спектакля?

– Да.

– Перчатки, например, – сказал Аллейн и убрал газету со стола.

Перчатки, используемые в постановке, лежали рядышком на рабочей папке Уинтера Мориса.

Джереми промолчал.

– Удивительно точные копии. И разумеется, – продолжал Аллейн, – я видел, как вы укладывали настоящую перчатку и документы на бархатную подставку и устанавливали ее в сейфе. Я был здесь в то утро шесть месяцев назад, вы, должно быть, помните.

Джереми приподнялся на стуле и снова сел.

– Помню, – подтвердил он.

Аллейн достал из открытого портфеля сверток из папиросной бумаги, положил его на стол ближе к Джереми и осторожно раскрыл. На бумаге лежала маленькая, сморщенная, заляпанная пятнами, вышитая перчатка с кисточкой.

– Это она? – спросил Аллейн.

– Я… да, – ответил Джереми, побелев как полотно.

– Та перчатка, которую вы положили на бархатную подставку вместе с двумя документами и накрыли куском полиэтилена, закрепив его кнопками с бархатистыми головками?

– Да.

– А затем, отодвинув панель в стене, вы установили подставку внутри сейфа, который сами же заботливо выложили золотистым шелком. Вы нажали на выключатель, посредством которого раздвигаются стальные дверцы на внешней стороне сейфа. Дверцы раскрылись, и внутри, за наклонным передним стеклом, зажегся свет. Затем вы захлопнули сейф и заперли его на замок. И Перегрин Джей, Уинтер Морис, Маркус Найт, Тревор Вир, мисс Дестини Мед и мисс Эмили Данн стояли, по вашей просьбе, в разных точках фойе и балкона и восхищались экспозицией. Все правильно?

– В конце концов, вы же были тогда здесь.

– Именно, был. Я оставался в бельэтаже, как вы помните, и подошел к вам, когда вы заново укладывали реликвии на подставке. – Он чуть помолчал, давая Джереми возможность высказаться, но поскольку тот не отвечал, продолжил: – Прошлой ночью реликвии и бархатная подставка с прозрачным покрытием были найдены в центральном проходе партера, неподалеку от того места, где лежал пострадавший мальчик. Вещи упали с подставки, обитой черным бархатом. Я принес перчатку сюда и тщательно ее осмотрел.

– Знаю, что вы сейчас скажете, – произнес Джереми.

– Не сомневаюсь. Сначала меня встревожил запах. По долгу службы я очень чувствителен к запахам, и мне показалось, что от перчатки исходит не совсем чистый, беспримесный аромат древности. Впечатление портил едва уловимый запашок рыбьего клея и краски, который заставил предположить, что к перчатке прикасаюсь руки мастера, привыкшего, также по долгу службы, возиться с подобными субстанциями.

Джереми сжал пальцы. Его ногти были окрашены почти в такой же цвет, как у Тревора, но только под ними не было ворса бархатной обивки.

– Итак, сегодня утром я достал лупу и хорошенько осмотрел всю перчатку. Я вывернул ее наизнанку. Святотатство, скажете вы. Я пришел к выводу, что это и в самом деле очень старая перчатка, которую в свое время переделывали и заново украшали. А затем на внутренней стороне, там, где вышита буква… Посмотрите, я покажу вам.

Аллейн осторожно вывернул крагу перчатки.

– Видите? Он попал в шов и накрепко застрял в нем, впрочем, он очень тонкий. Маленький волосок, человеческий и – это отчетливо видно – рыжий.

Он положил перчатку на папиросную бумагу.

– Эта перчатка скопирована намного тщательнее, чем те, что используются на сцене, хотя и они очень хороши. Удивительная работа. Выставленная напоказ под стеклом, довольно высоко над головами, она абсолютно неотличима от настоящей. – Аллейн в упор взглянул на Джереми. – Зачем вы это сделали?

3

Джереми сидел, сложив руки замком и глядя в пол. Шапка огненно-рыжих волос резко выделялась на окружающем фоне. Аллейн заметил, что на плечи замшевой куртки Джереми упало несколько медных волосков.

– Клянусь, это не имеет никакого отношения к Джоббинсу и мальчику, – сказал молодой человек.

– Весьма существенный момент, но следовало бы его прояснить поподробнее.

– Можно пригласить сюда Перри?

Аллейн задумался на секунду, потом кивнул Фоксу, и тот вышел.

– Пусть узнает все сейчас, чем потом от кого-нибудь, – сказал Джереми.

Перегрин вошел, посмотрел на Джереми и встал с ним рядом.

– Что случилось? – спросил он.

– Я собираюсь сделать заявление, так, кажется, это называется. Я хочу, чтобы ты его услышал.

– Ради бога, Джер, не будь идиотом. Какое заявление? О чем? Почему?

Перегрин увидел на столе помятую перчатку и две перчатки из реквизита. Они так и лежали, как Аллейн их положил.

– Что все это значит? – возмутился Перегрин. – Кто посмел так обращаться с перчаткой Гамнета?

– Никто, – сказал Джереми. – Это не перчатка Гамнета. Это чертовски хорошая подделка. Я ее сделал, и ты должен об этом знать.

Последовало долгое молчание.

– Ты идиот, Джер, – медленно произнес Перегрин. – Невероятный идиот.

– Вы собирались рассказать нам свою историю, мистер Джонс?

– Да, пожалуй, начну.

– Инспектор Фокс будет делать заметки, которые вам потом предложат подписать. Если по ходу заявления я замечу, что деяния, в которых вы собираетесь признаться, попадают под статью о задержании, я предупрежу вас.

– Да, хорошо. – Джереми взглянул на Перегрина. – Все в порядке, меня не арестуют. И ради бога, перестань на меня пялиться. Поди сядь где-нибудь. И слушай.

Перегрин сел на краешек собственного стола.

– Это началось, когда я ходил в музей Виктории и Альберта делать рисунки перчатки для постановки. Эмили Данн, которая время от времени помогает в магазине, набрала кучу старинного барахлишка, из которого мы и выбирали подходящий материал для копий. Мы нашли подходящую пару, кучу шелка для вышивки, золотую проволоку и немного поддельных драгоценностей, всего этого вполне хватало на копии. Но в процессе поисков материала я наткнулся вот на эту. – Джереми кивком указал на одиночную перчатку, лежавшую на столе. – Она подлинная, если иметь в виду время ее изготовления; возможно, лет на пятьдесят моложе шекспировской. Перчатка для маленькой женской руки. У нее была и крага, и кисточка, только вышивка совсем иная. Я… Наверное, я помешался на настоящей перчатке. Я очень, оченьтщательно ее перерисовал. Помнишь, Перри, на рисунке она выглядела как в жизни, ее хотелось потрогать. И все время, пока я работал над реквизитом, шли разговоры о том, что Кондукис продает перчатку частному коллекционеру из США.

Дальше Джереми заговорил быстро и обращаясь исключительно к Аллейну.

– У меня бзик на исторических сокровищах, находящихся вне страны их создания. Будь моя воля, я бы завтра же вернул Афинам весь древнегреческий мрамор. Я начал делать копию, сначала просто ради спортивного интереса. Думал подшутить над Перегрином или отправить ее на экспертизу в музей. Мне повезло, я нашел подходящий шелк, золотую и серебряную проволоку и все прочее. Настоящий старинный материал. Я делал ее почти у тебя под носом, Перри, пару раз ты чуть меня не застукал, но так ни о чем и не догадался. Но тогда у меня не было намерения – ни малейшего – совершить подмену.

– А что вы вообще собирались с ней сделать, кроме того, чтобы использовать для розыгрышей? – спросил Аллейн.

Джереми покраснел до корней своих огненных волос.

– Я думал подарить ее Дестини Мед.

Перегрин издал слабый стон.

– И почему вы передумали?

– Как вы, наверное, догадались, я подменил перчатку в то утро, когда в театр привезли оригинал для устройства экспозиции. Укладывать вещи в сейф поручили мне. Я захватил с собой копию, решил, что наступил подходящий момент для моего маленького шутливого эксперимента. Короче, я воспользовался случаем и применил некоторую ловкость рук. Все получилось ужасно легко, никто, даже вы, ничего не заметили. Я собирался выставить копию на обозрение и, если никто не заметит подделки, вытащить оригинал из кармана, посмеяться над всеми, мол, «а вещичка-то вот она», потом положить настоящую перчатку в сейф, а копию подарить Дести ни. Я думал, что розыгрыш удастся на славу: присутствие суперинтенданта уголовного розыска, эксперта, всеобщие оханья и аханья, щелканье фотоаппаратов, Маркус, принимающий изысканные позы, – и все это ради моей подделки.

– Очень мило и остроумно, – сказал Перегрин. – Тебе бы с Гарри Гроувом в паре выступать.

– Ну а потом начался разговор о том, так уж ли надежен сейф, и вы, мистер Аллейн, сказали Уинти насчет замка и что вы в два счета разгадали комбинацию. Я подумал: да это же кошмар, мы нарываемся на неприятности. Перчатку украдут, как «Герцога» Гойи, но в отличие от «Герцога» она исчезнет навсегда. Я был уверен, что Уинти не соберется поменять шифр. И тогда… на меня вдруг что-то нашло, я действовал по наитию… я никому не сказал о подделке, решил, что оставлю в экспозиции копию, а о сохранности оригинала позабочусь сам. Я как следует упаковал его и положил в банковский сейф. Он в полном порядке, уверяю вас. Я собирался заменить копию оригиналом в тот момент, когда будут вывозить реликвии. Наверняка освобождать сейф поручили бы опять мне, и я смог бы воспользоваться возможностью повторить тот же трюк и совершить обратную замену – копию на оригинал. А потом… потом случилась эта жуткая катастрофа.

– Теперь я понимаю, почему ты себя так странно вел в пятницу, – заметил Перегрин.

– Теперь, конечно, понимаешь. В пятницу, – обратился Джереми к Аллейну, – Перегрин сообщил мне, что Кондукис продалили почти продал перчатку частному коллекционеру из Америки.

Джереми встал и принялся с рассеянным видом прохаживаться по кабинету. Аллейн подпер подбородок рукой, Фокс поглядывал на присутствующих поверх очков, Перегрин ерошил волосы.

– Ты, должно быть, совсем потерял голову, – сказал Перегрин.

– Называй это как хочешь. Я отлично понимаю, что я совершил. Получается, что я как бы украл перчатку.

– Как бы? – повторил Аллейн. – Никаких «как бы» в данном случае быть не может. Вы фактически украли перчатку. Если я правильно вас понял, вы решили держать оригинал у себя, а коллекционер пусть тратит целое состояние на подделку.

Джереми взмахнул руками.

– Я не знаю, я еще ничего не решил.

– Вы не знаете, что вы намеревались сделать с перчаткой Гамнета Шекспира?

– Именно. Если бы не случился этот дикий ужас с Джоббинсом и мальчиком, я стал бы ответственным за передачу реликвий в руки владельца, и я не знаю,что бы я сделал. Наверное, я принес бы перчатку Гамнета с собой. Но заменил бы я ее?.. Думаю, заменил бы… Я просто не знаю.

– Вы всерьез предполагали иную линию поведения? Предположим, вы оставили оригинал у себя, и что тогда? Тряслись бы над ним всю оставшуюся жизнь?

– НЕТ! – закричал Джереми. – Нет! Только не это, такого бы я никогда не сделал. Я бы выждал немного, посмотрел бы, как повернутся события, а потом… потом…

– Вы понимаете, что если бы покупатель получил вашу копию, то какой бы замечательной она ни была, опытный эксперт немедленно обнаружил бы подделку.

– Любопытно, что бы в этом случае стал делать всемогущий Кондукис, – вдруг усмехнулся Джереми. – Вернул деньги или уперся бы: мол, продал оригинал, чему есть многочисленные авторитетные свидетельства.

– Сейчас важнее выяснить, что стали бы делать вы.

– Я сказал: не знаю. Положился бы на авось, действовал бы по обстоятельствам… Л может, инсценировать кражу с целью выкупа? Позвонить Кондукису и сказать, изменив голос, что, если он поклянется оставить перчатку в Англии, ему ее вернут. И тогда пусть Кондукис делает с ней что хочет.

– Он поклянется, заберет перчатку и продаст, – усмехнулся Перегрин. – У тебя точно с головой плохо.

– Где находится ваш банковский сейф? – спросил Аллейн.

Оказалось, неподалеку от их дома.

– Скажите, – продолжал Аллейн, – как я могу проверить, что вы рассказали нам правду? В конце концов, вы пустились в откровения только после того, как я обнаружил подделку. Откуда мне знать, что вы не собирались загнать перчатку какому-нибудь проходимцу на черном рынке? Вы знаете, что такой рынок, где втайне торгуют историческими сокровищами, существует?

– Да, – громко и отчетливо произнес Джереми. – Отлично знаю.

– Ради бога, Джер, заткнись. Заткнись.

– Прочему я должен заткнуться? Не только я слышал о миссис Констанции Гузман, кое-кто из актеров тоже.

– Миссис Констанция Гузман? – переспросил Аллейн.

– Слегка чокнутая миллионерша, которая гоняется за антиквариатом по всему миру.

– Вот как?

– Гарри Гроув много чего о ней знает. А также, – с вызовом добавил Джереми, – Марко и Чарли Рэндом.

– И что же вам о ней известно?

– Если верить Гарри, – начал Джереми возбужденным тоном, в котором проскальзывала недоверчивая ирония, – она с распростертыми объятиями принимала Марко, когда он целый сезон блистал в Нью-Йорке три года назад. Гарри был тому свидетелем. Вроде бы эта миссис Гузман, дама пятидесяти пяти лет, страшная как смертный грех и жутко напористая, влюбилась в Марко до безумия. Буквально до безумия.Она обладательница известной коллекции картин и других предметов искусства. Так вот, она устроила роскошный прием, роскошный даже для нее, и, когда все стали расходиться, задержала Марко. Видимо, желая его завоевать, она потащила Марко к себе в комнату, сказав, что хочет показать ему сокровища, которые никогда никому до сих пор не показывала.

Джереми умолк. Уголок рта Аллейна дернулся, а правая бровь поползла вверх. Фокс откашлялся. Перегрин устало произнес: «Ну конечно».

– Я говорю о настоящих сокровищах, – с достоинством продолжал Джереми, – в буквальном и точном смысле слова. Заперев двери, миссис Гузман показала Маркусу Найту ювелирные изделия, табакерки, редкие книги, изделия Фаберже, и все на сто процентов подлинное. Каждая вещь коллекционная. Она призналась, что все это хозяйство куплено на подпольном интернациональном черном рынке. Многие из вещей были в свое время украдены. Ее агенты шныряют по всей Европе и Дальнему Востоку. Она держит эти вещи только для того, чтобы тайком любоваться ими, а Марко показала их затем, чтобы привязать его к себе. А потом она набросилась на него с совершенно откровенными намерениями. Она перла как танк, ему с трудом удалось улизнуть, по крайней мере, он так говорит, хотя страху натерпелся. Тогда они с Гарри приятельствовали, и однажды за рюмкой он рассказал Гарри об этом приключении.

– А когда и кто рассказал вам?

– Вспомнил! – воскликнул Перегрин. – Это было в тот день, когда я рассказывал актерам о перчатке!

– Точно. Гарри сказал тогда, что миссис Констанции Гузман необходимо сообщить о находке, и метнул взгляд, такой, как бы насмешливый, в сторону Маркуса, и тот побагровел. Вечером Гарри, Чарли Рэндом и я отправились в бар, где Гарри и поведал нам о происшествии с миссис Гузман. Должен сказать, что он страшно забавно передразнивал миссис Гузман: «Но я хотшу придадлежать вам. Я джаджу быть в вашей власти. Ах, деужели вы предадите меня. Ах, какой вы деотразимый мужтшина».

Перегрин раздраженно фыркнул.

– Да, – отозвался Джереми, – зная твое отношение к театральным сплетням, я не стал пересказывать тебе эту историю.

– Кто-нибудь еще в группе слышал ее? – спросил Аллейн.

– О да, уверен, – ответил Джереми.

– Несомненно, Гарри рассказал Дестини, – заметил Перегрин к явному огорчению Джереми. – Да, рассказал, на какой-нибудь вечеринке.

– Вам придется пойти в банк в сопровождении офицеров полиции, взять перчатку и передать ее им. От вас также потребуется подробное письменное заявление. Сейчас я не могу сказать, будет ли вам предъявлено обвинение. На мой взгляд, ваши поступки граничат с безумием. Формально, но вашему собственному признанию, вы совершили кражу.

Джереми, побледнев так, что веснушки на его лице стали похожи на коричневые конфетти, повернулся к Перегрину и пробормотал еле слышно:

– Мне было так плохо. Я хотел отвлечься. Я был жутко несчастен.

Он направился к двери. Фокс, двигавшийся весьма проворно, несмотря на свой рост и габариты, опередил его.

– Минутку, сэр, будьте добры подождать, – мягко произнес он.

– Все в порядке, Фокс, – сказал Аллейн. – Мистер Джонс, я вас прошу отправиться сейчас в банк, там вас встретят двое наших людей, возьмите перчатку и поезжайте с ней и сопровождающими в Скотленд-ярд. На сегодня все. До свидания.

Джереми быстро вышел. Они слышали, как он пересек фойе и сбежал вниз по лестнице.

– Вы не могли бы немного задержаться, Джей? – сказал Аллейн. – Фокс, предупредите коллег, пожалуйста.

Фокс подошел к телефону и забубнил в трубку, переговариваясь со Скотленд-ярдом.

– Этот молодой дуралей – ваш близкий друг? – спросил суперинтендант.

– Да. Мистер Аллейн, я понимаю, что мои слова для вас мало что значат, но я хотел бы сказать вам одну вещь, если можно.

– Конечно, почему бы нет?

– Что ж, спасибо, – немного удивленно поблагодарил Перегрин. – На самом деле две вещи. Во-первых: из того, что Джереми наговорил вам, следует, что у него не было никакого мотива для ограбления сейфа. Верно?

– Если все, что он сказал, правда, то мотива действительно не было. Если же он признал лишь то, что и так вот-вот должно было проясниться, и скрыл все остальное, то мотив легко вообразить. Между прочим, мотивы – вещь в полицейской работе вторичная. Сначала нужно подобрать факты, которые бы не противоречили друг другу. Каково ваше второе соображение?

– Боюсь, оно не слишком убедительно в свете того, что вы только что сказали. Джереми, как вы заметили, мой ближайший друг, и поэтому меня должно считать пристрастным. Но тем не менее я хотел бы довести до вашего сведения, что Джереми один из самых добронравных людей, каких вам приходилось встречать. Он порывист, вспыльчив, как все рыжеволосые. Ранимый. Но он очень благороден и абсолютно не способен совершить то, что было содеяно здесь вчера вечером. Я уверен в Джереми так же, как в себе. Прошу прощения, – не без пафоса продолжал Перегрин, – я понимаю, что подобные рассуждения полицией не учитываются, но, если вы захотите спросить любого, кто знаком с этим чудаком, вы услышите такое же мнение.

– От имени грубого и тупого полицейского, – весело сказал Аллейн, – я выражаю вам огромную благодарность. Отнюдь не всегда самые здравые наблюдения исходят от незаинтересованных свидетелей, и мне было очень приятно узнать, что вы думаете о Джереми Джонсе.

– Извините, – пробормотал Перегрин, с недоумением глядя на Аллейна.

– Не за что извиняться. Однако прежде чем мы продолжим опрашивать ваших коллег, не будете ли вы так добры прокомментировать ситуацию с Найтом, Мед, Брейси и Гроувом? В чем там дело? Брошенная характерная актриса и оскорбленный ведущий актер? Соблазненная ведущая актриса и неотразимый молодой герой? Или я ошибаюсь?

– Не понимаю, зачем спрашивать, когда вы сами обо всем столь быстро догадались, – язвительно заметил Перегрин.

– А блестящий молодой художник страдает без всякой надежды на ответное чувство?

– Да. Вы необыкновенно проницательны.

– Ладно, оставим их пока в покое, – сказал Аллейн. – Известно ли вам имя американского покупателя перчатки?

– Нет. Он хочет остаться инкогнито. По крайней мере, так мне говорил Гринслейд.

– Это, случайно, не миссис Констанция Гузман?

– О боже, я не знаю, – сказал Перегрин. – Понятия не имею. Мистер Кондукис вряд ли знаком с ней. Впрочем, знакомство в таких делах значения не имеет.

– Думаю, что он все-таки с ней знаком. Она была среди гостей на «Каллиопе», когда яхта потерпела крушение.

– Погодите. Я что-то припоминаю. Погодите.

– С удовольствием погожу.

– Я сейчас вспомнил – возможно, это не имеет никакого отношения к делу, – но я вспомнил один инцидент во время репетиции, когда Кондукис пришел в театр, чтобы сообщить мне о своем решении выставить реликвии на обозрение публики. Мы беседовали, и тут появился Гарри. Он, как всегда, снял, как начищенный башмак, и вовсе не стеснялся патрона. Поздоровался с ним, словно с вновь обретенным родственником, спросил, давно ли тот плавал на яхте в последний раз, и сказал что-то вроде «передайте привет миссис К. Г.» Конечно, на свете тысячи миссис К. Г., но когда вы упомянули яхту…

– Интересно. И как Кондукис воспринял его слова?

– Как он все воспринимает, кисло.

– А что вы знаете об услуге, оказанной ему Гроувом?

– Ничего.

– Не шантаж, случайно, как вы думаете?

– О нет! И Кондукис не голубой, если вы на это намекаете. И уж тем более Гарри. И я уверен, Гарри – не шантажист. Он чудной малый и страшно достает всю труппу. Как слепень. Но я не думаю, что он так уж плох. На самом деле, нет.

– Почему?

Перегрин задумался.

– Мне кажется, – произнес он наконец с удивленным видом, – потому что я действительно нахожу его забавным. Когда он начинает валять дурака в театре, я прихожу в ярость и набрасываюсь на него, как ястреб, но он ляпнет что-нибудь немыслимое, и я останавливаюсь на лету, и мне хочется рассмеяться. – Он перевел взгляд с Аллейна на Фокса. – Случалось ли в вашей практике, чтобы клоун вроде Гарри был посажен за убийство?

Аллейн и Фокс, казалось, мысленно перебирают эпизоды из своей профессиональной деятельности.

– Не могу припомнить, – осторожно начал Фокс, – чтобы я находил забавным осужденного убийцу, а вы, мистер Аллейн?

– Я тоже, – согласился Аллейн, – но полагаю, что наличие или отсутствие комического дара вряд ли может служить контрольным испытанием на невиновность.

Перегрин впервые за день улыбнулся.

– Вы знали, что мистер Гроув состоит в отдаленном родстве с мистером Кондукисом? – спросил Аллейн.

– Не знал, – изумился Перегрин. – Кто вам такое сказал?

– Мистер Гроув.

– Вы меня ошарашили. Думаю, Гарри врет. Хотя, конечно, – сказал Перегрин после продолжительной паузы, – этим все и объясняется. Или не все?

– Что именно?

– Нажим руководства, рекомендация-приказ взять его в труппу.

– Да-да. Кстати, что вам известно из его прошлого?

– Он называет себя старым борстальонцем [24]24
  Борстальское учреждение – пенитенциарное учреждение для малолетних преступников.


[Закрыть], но я ему ни на йоту не верю. Гарри у нас немного сноб, только вывернутый наизнанку.

– Похоже на то.

– Думаю, он когда-то служил в авиации, потом играл то здесь, то там без особого успеха, пока наконец не прославился в «Подвальной лестнице». Он говорил мне как-то, что было время, когда он долго не мог найти работу по специальности, настолько долго, что успел побывать водителем грузовика, стюардом и даже официантом в заведении со стриптизом, где на чай ему давали больше, чем он когда-либо зарабатывал произнесением реплик.

– Когда это было?

– Как раз перед тем, как он прославился, примерно шесть лет назад. Он уволился с одной работы и, прежде чем впрячься в другую, прошелся по театральным агентам. Поход завершился главной ролью в «Подвальной лестнице». Такова театральная жизнь.

– Да, конечно.

– Я могу идти? – спросил Перегрин после наступившей паузы.

– Я хочу попросить вас еще об одном одолжении. Я знаю, у вас полно своих забот, изменения в составе, проблемы с труппой, но, если у вас выдастся свободный часок, не могли бы вы сесть и подробно описать ваши встречи с мистером Кондукисом и приключения прошлой ночью. Подробно. Возможно, вы вспомните какие-нибудь детали, на которые раньше, в суматохе и волнении, не обратили внимания.

– Вы и вправду думаете, что Кондукис как-то замешан в событиях прошлой ночи?

– Понятия не имею. Но о нем все время упоминают. Прежде чем сбросить его со счетов, следует убедиться в его непричастности. Вы напишете?

– Должен сказать, что ваша просьба мне отвратительна.

– А труп Джоббинса вам не отвратителен? – спросил Аллейн.

– Как бы ни разворачивались события прошлой ночью, – расстроенно произнес Перегрин, – и кто бы ни перевернул бронзового дельфина, я не верю, что это было преднамеренное хладнокровное убийство. Я думаю, увидев, что Джоббинс погнался за ним, похититель перевернул постамент в отчаянной попытке задержать преследователя. Так я думаю и хочу заявить, что не стану участвовать в его поимке, кто бы он ни был, Тревор или кто другой.

– Отлично. А если это не Тревор, тогда что вы будете думать? Найдется ли место мальчику между вашим отвращением и сочувствием к маленькому человеку? Как могло случиться, что мальчика сбросилис бельэтажа? И поверьте мне, его сбросили. Он чудом остался жив, после того как его кокнули о ряды кресел, как яйцо. Да, – продолжал Аллейн, наблюдая за Перегрином, – сравнение в дурном вкусе. Но убийство – это всегда преступление в дурном вкусе. Вы в этом сами убедились. – Он помолчал немного и добавил: – Я перегнул палку, извините.

– Не нужно быть столь прямолинейным, – сказал Перегрин. – Это тошнотворно.

– Ладно, подите суньте два пальца в рот. А если передумаете, сядьте и напишите все, что вы, черт возьми, можете вспомнить о Кондукисе и обо всем остальном. А теперь можете идти, если вам так хочется. Проваливайте отсюда.

– Напоминаю вам, вы гоните меня из моего собственного кабинета. Почему я должен торчать на лестнице?

Аллейн рассмеялся.

– Вы меня уели, – сказал он. – Впрочем, уверяю вас, лучше торчать на лестнице, чем в приемной Скотленд-ярда. Ну да ладно, у меня к вам еще одно дельце. Что вы можете рассказать, если, конечно, ваш желудок снова не возмутится, о других членах труппы? – Аллейн предостерегающе поднял руку. – Я знаю, они вам не посторонние люди, но я не прошу вас доносить на них. Имейте в виду, Джей, в преступлении подозревается член вашей гильдии, вашей масонской ложи, если можно так выразиться, и вам не избежать толков и слухов. За исключением вас, мисс Данн и мисс Мед, чье алиби представляется вполне удовлетворительным, и, возможно, Гарри Гроува, среди вашей труппы нет ни одного человека, включая Уинтера Мориса и Джереми Джонса, кто совершенно не мог бы убить Джоббинса и напасть на мальчика.