Текст книги "Перчатка для смуглой леди"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Взгляните, Фокс.

– Вижу. Пятно все еще мокрое.

– Именно.

Они сделали несколько шагов и, задрав головы, посмотрели на бельэтаж. Трое полицейских, включая сержантов Томпсона и Бейли, проводили тщательный обыск.

– Бейли, – позвал Аллейн, слегка повысив голос.

– Да, сэр?

– Осмотрите участок балюстрады над нами, не повреждена ли обивка.

Наступило долгое молчание, которое нарушил лишь тихий голос Эмили: «Все в порядке. Спи».

Бейли перегнулся через балюстраду.

– Мы кое-что нашли, мистер Аллейн. Две линии следов, частично затертых. Следы идут не прямо, но наискосок, по направлению к внешнему краю, и напоминают отпечатки ногтей, а также имеются пятна, похоже, от обувного крема.

– Отлично. Вы и Томпсон, займитесь следами.

– Ну-ну, значит, он упал? – покачал головой Фокс.

– Похоже на то. Падение с бельэтажа с высоты двадцати футов. Думаю, на ногти мальчика никто не обратил внимания. Кто его нашел?

Фокс движением головы указал на Перегрина и Эмили.

– Их отослали сюда, чтобы они не мешались в фойе, – сказал он.

– Пора с ними побеседовать, Фокс.

Перегрин проснулся. Они сидели с Эмили, взявшись за руки, и походили на бездомных бродяг, особенно Перегрин с выросшей за ночь щетиной и темными кругами под глазами.

– Простите, что вам пришлось так долго ждать, – сказал Аллейн. – Думаю, вы пережили большое потрясение. Сейчас мистер Фокс прочтет ваши показания, которые вы дали мистеру Гибсону и сержанту, а вы скажете, правильно ли они записаны.

Фокс прочел, и молодые люди подтвердили, что все верно.

– Отлично, – продолжал Аллейн. – У меня к вам только один вопрос. Кто-нибудь из вас обратил внимание на ногти Тревора Вира?

Молодые люди с недоумением уставились на старшего инспектора.

– Ногти? – тихо переспросили они.

– Да. Вы нашли его, а вы, мисс Данн, оставались с ним все время, пока его не увезли.

Эмили потерла глаза, словно смахивая слезу.

– Боже, я должнавзять себя в руки, – сказала она. – Да, конечно, я оставалась с ним.

– Возможно, вы держали его за руку, как обычно делают у постели больного ребенка?

– Тревора трудно назвать ребенком, – вставил Перегрин. – Он родился взрослым. Извините.

– Но я действительно держала его за руку! – воскликнула Эмили. – Вы правы. Я пощупала пульс, а потом уже не выпускала его руку.

– Вы смотрели на нее?

– Специально не смотрела. Не разглядывала. Хотя…

– Да?

– Помнится, я взглянула на нее. Я погладила его руку и подумала, какая она пухлая, совсем детская, а потом я заметила… – Она задумалась.

– Да?

Мне показалось, что у Тревора под ногтями следы помады или красного грима, но это была грязь. Ворсинки.

– Вот что я вам скажу, мисс, вы заслужили медаль, – серьезно проговорил Аллейн. – Фокс, ступайте в больницу св. Теренсия и велите им во что бы то ни стало вычистить ногти мальчика. Скажите нашему полицейскому, что он сам может этим заняться, и все, что нароет, пусть сложит в конверт в присутствии свидетеля. Пошевеливайтесь. Если старшая медсестра забьется в истерике, приструните ее. Отправляйтесь.

Фокс удалился почти бегом, однако не теряя достоинства.

– Вы тоже можете идти, – сказал Аллейн. – Где вы живете?

В ответ ему назвали Блэкфрайер и Хэмстед.

– Мы можем приютить тебя, Эмили, – сказал Перегрин. – Джереми и я.

– Я хотела бы поехать домой, Перри. Вызови мне такси, пожалуйста.

– Мы развезем вас, – предложил Аллейн. – Мне пока торопиться некуда, а на улице полно наших машин.

– Я должен дождаться Гринслейда, Эмиля, – сказал Перегрин.

– Да, конечно.

– Тогда, мисс Данн, мы подкинем вас в Хэмстед, – решил Аллейн. – Где сержант?

– Взгляните, сэр, – неожиданно раздался голос сержанта, вошедшего в зал из фойе.

– Что случилось? – спросил Аллейн. – Что у вас там?

Огромные ручищи сержанта были сложены ковшиком, словно он нес беспокойное живое существо, готовое в любой момент сбежать.

– Седьмой ряд партера, сэр, в центральном проходе, – доложил сержант. – На полу, примерно в шести футах от того места, где лежал мальчик. Там валялась черная бархатная подставка, смахивающая на мольберт, а рядом кусок полиэтилена.

Он раскрыл ладони, словно книгу, и все увидели маленькую сморщенную перчатку и два обрывка пергамента.

– Это то, что мы искали, сэр?

3

– Я вижу только одно объяснение случившемуся, мой дорогой Аллейн, – сказал мистер Гринслейд, с трудом сдерживаясь. – Мальчик, который был, по словам Джея, неприятным и непослушным ребенком, хлопнул дверью, чтобы все подумали, что он ушел, но на самом деле остался и, каким-то образом узнав комбинацию шифра, ограбил сейф. Джоббинс поймал его с поличным, видимо, он заметил мальчика с балкона. Когда Джоббинс погнался за ним, мальчик, возможно случайно, опрокинул постамент, и статуэтка дельфина обрушилась на сторожа. Перепугавшись, он бросился в бельэтаж, намереваясь оттуда спуститься в зал, но в панике не заметил балюстрады, налетел на нее, оставив след от ногтей, и, перекувырнувшись, свалился в партер. Падая, он выронил подставку с перчаткой и бумагами, и они тоже рухнули в проход.

Мистер Гринслейд, выглядевший по причине небритости непохожим на себя, развел руками и откинулся на спинку кресла Уинтера Мориса. Перегрин сидел за своим столом, Аллейн и Фокс устроились на двух более скромных стульях, предназначенных для посетителей. Было двадцать минут четвертого, в воздухе висел густой запах сигаретного дыма и алкоголя.

– Вы не отвечаете, – заметил Гринслейд. – Вы не согласны со мной?

– Как рабочая версия ваша теория выглядит достаточно привлекательно. Она стройная и четкая. И не предполагает дальнейших усилий. Нам лишь остается ждать, пока мальчик придет в себя и выздоровеет, чтобы отправить его в колонию для несовершеннолетних за убийство.

– Вот чего я не понимаю… – начал Перегрин, но осекся. – Извините.

– Нет-нет, продолжайте, – подбодрил его Аллейн.

– Мне непонятно, почему мальчик, взяв перчатку и документы, вернулся в фойе бельэтажа, где его наверняка должен был увидеть Джоббинс. Почему он не спустился через бельэтаж в зал, а оттуда через боковую дверь к служебному входу?

– Возможно, он хотел похвастаться, или… Вы правы, – сердито заметил Гринслейд. – Ваши возражения не лишены оснований.

– И еще одно, – продолжал Перегрин. – Я должен был раньше об этом сказать. В полночь Джоббинс всегда звонил в полицию и пожарным с ежедневным докладом. Он пользовался телефоном в нижнем фойе.

– Прекрасно, – сказал Гринслейд. – У мальчика была возможность сбежать незамеченным. Ваше мнение, Аллейн?

– Следователю в принципе не рекомендуется высказываться, – небрежным тоном заметил Аллейн. – Но поскольку посетители бистро и несчастный Хокинс исключили Джея из числа подозреваемых, а вы лично находились за тридцать миль отсюда…

– Я бы попросил!

– …то у меня нет причин, чтобы не поделиться с вами некоторыми сомнениями. Каким образом мальчик, сжимая в руках добычу и находясь лицом к балюстраде, умудрился поцарапать ногтями обивку, да так, что царапины идут не поперек, а вдоль балюстрады, немного отклоняясь к внешней стороне? К тому же там есть след от обувного крема – видимо, мальчик задел ногой за обивку. Все эти следы никак не сочетаются с прыжком в зал вниз головой. Зато они отлично сочетаются с такой картиной: мальчика ударили по лицу, он упал на балюстраду, его подняли и столкнули вниз. Возражения мистера Джея также весьма разумны. Сейчас у меня нет на них ответов, надо подумать. Далее, если мальчик – убийца и вор, то кто тогда отодвинул задвижку и поднял решетку на двери главного входа? Кто оставил ключ в замке и захлопнул дверь снаружи?

– Неужто дверь была открыта?

– Полиция нашла ее открытой.

– Я… я не заметил этого, – сказал Перегрин, потирая рукой глаза. – Наверное, я пребывал в шоке.

– Наверное.

– Джоббинс запирал дверь на задвижку и опускал решетку после того, как все уходили, и мне кажется, что он всегда вешал ключ в углу за кассой. Нет, – медленно произнес Перегрин, – мальчик никак не мог открыть дверь. Одно с другим не сходится.

– Вот именно, не сходится, – мягко заметил Аллейн.

– Какие действия вы намерены предпринять? – спросил Гринслейд.

– Те, что обычно предпринимаются в таких случаях. Боюсь, дело выглядит довольно запутанным. Конечно, на постаменте или дельфине могут обнаружиться следы, но я склонен думать, что скорее всего на них ничего нет. Возможно, на сейфе есть опечатки, но пока сержант Бейли ничего не нашел. Вызывает интерес кровоподтек на лице мальчика.

– Если он придет в себя, – сказал Перегрин, – он нам все расскажет.

– Только в том случае, если он сам ни в чем не виноват, – упрямо стоял на своем Гринслейд.

– Сотрясение мозга – вещь непредсказуемая, – отметил Аллейн. – А пока нам придется допросить всех членов труппы, рабочих сцены, служащих и всех прочих.

– Допросить?

– Необходимо выяснить, кто и где был в момент совершения преступления. Вы могли бы мне помочь, – обратился Аллейн к Перегрину. – Если не считать мальчика, вы и мисс Данн последними покинули театр. Конечно, если кто-то не затаился в ожидании вашего ухода, что вполне вероятно. Вы не могли бы вспомнить, когда и через какую дверь уходили другие актеры?

– Думаю, могу, – нахмурился Перегрин.

Эмоциональная усталость обернулась нервным возбуждением, такое же состояние повышенной восприимчивости он частенько испытывал после затянувшихся генеральных репетиций. Он поведал о мерах предосторожности, предпринимаемых после каждого спектакля. Помещение тщательно обыскивается рабочими сцены и служителями. Перегрин был уверен, что никому из зрителей не удалось бы спрятаться в театре.

Он деловито и точно описал, как ушли рабочие и как Гертруда Брейси и Маркус Найт вышли вместе через зал, чтобы избежать луж. Вслед за ними появился Чарльз Рэндом, он был один и воспользовался служебным входом. Потом из гримерной вышла Эмили и осталась с Перегрином за кулисами.

– А потом, – продолжал Перегрин, – появились Дестини Мед и Гарри Гроув с компанией. Они, по всей видимости, собирались устроить вечеринку. Они вышли через служебный вход, и я слышал, как Гарри крикнул, что собирается привезти какую-то вещь, а Дестини просила его не задерживаться. И в тот момент – я как раз выглянул на улицу, чтобы узнать, что там творится, – в тот момент мне показалось… – Он умолк.

– Что вам показалось?

– Я подумал, что боковая дверь на сцене приоткрылась. Хотя мне не очень хорошо было видно. Если так оно и было, то ее наверняка приоткрыл этот несчастный мальчишка.

– Но вы не видели его?

– Нет, только слышал. – И Перегрин рассказал, как он спустился в зал и о чем разговаривал с Джоббинсом. Аллейн попросил его повторить еще раз, желая удостовериться, что все понял правильно.

– Вы бросились ловить мальчика, не так ли? После того, как он мяукнул и хлопнул дверью?

– Да. Но Джоббинс сказал, что за ним не угнаться. Поэтому мы распрощались и…

– Да?

– Так, вспомнил кое-что. Знаете, что мы сказали друг другу на прощание? Я сказал: «Это ваше последнее дежурство», а он ответил: «Точно. Последний выход». Ведь сегодня реликвии должны были забрать и Джоббинсу больше не пришлось бы торчать на балконе.

Гринслейд и Фокс откликнулись негромкими соответствующими фразами. Аллейн помолчал немного и спросил:

– Значит, попрощавшись, вы с мисс Данн ушли. Через служебный вход?

– Да.

– Он был заперт, когда вы уходили?

– Нет. Хотя погодите минутку. Думаю, дверь была на замке, но не на задвижке. Хокинс вошел через нее, у него был ключ. Он хороший работник из уважаемой фирмы, что бы вы о нем ни подумали, глядя на его поведение сегодня. Он зашел и закрыл дверь на задвижку.

– Да, об этом он нам рассказал, – заметил Аллейн. – Вспомнили что-то еще?

– Вроде бы нет, – ответил Перегрин. – Но все равно у меня такое чувство, что я что-то упускаю. Какую-то деталь.

– С чем она связана?

– Не знаю… Наверное, с мальчиком.

– С мальчиком?

– Мне кажется, что в тот момент я как раз думал о постановке «Вишневого сада», но… нет, пожалуй, это не имеет отношения к делу.

– Знаю, что вас это не касается, Аллейн, – вмешался мистер Гринслейд, – но я хотел бы обсудить один вопрос с Джеем. Я хотел бы знать, что будет со спектаклем. Ведь сезон еще не кончился. Я не знаком с театральной практикой.

– В театральной практике, – не без язвительности ответил Перегрин, – не часто сталкиваются с насильственной смертью одного из служащих.

– Я понимаю.

– Но, конечно, – продолжал Перегрин, – определеннаяточка зрения имеется…

– Именно. Э-э… «представление продолжается», – несколько смущенно процитировал Гринслейд.

– Думаю, оно должнопродолжаться. У Тревора есть дублер. Завтра… нет, сегодня воскресенье, и у нас есть время собраться с силами. – Перегрин внезапно умолк и повернулся к Аллейну. – Если, конечно, у полиции нет возражений.

– Сейчас трудно сказать, но думаю, к вечеру понедельника ситуация определится. Наверное, вы хотели бы знать наше решение заранее. Пока могу лишь вам посоветовать готовиться к спектаклю. Если что-нибудь изменится, мы немедленно дадим вам знать.

– Нужно столько успеть до понедельника, – произнес Перегрин с видом человека, внезапно сделавшего неприятное открытие. – Там… там, на площадке бог знает что творится.

– Боюсь, нам придется забрать часть ковра с собой, мои парни займутся этим. Вы сумеете заменить его к завтрашнему вечеру?

– Думаю, да, – ответил Перегрин, потирая лицо руками. – Да, конечно, мы что-нибудь придумаем.

– Мы также забрали бронзового дельфина.

Перегрин велел себе не думать о Джоббинсе. Он должен держаться, иначе его опять затошнит.

– Забрали? – пробормотал он. – Да, понимаю.

– Если на сегодня все… – Гринслейд поднялся. – Надо сообщить мистеру Кондукису, – вздохнул он, и вдруг на его лице появилось выражение ужаса. – Пресса! О боже, пресса!

– Пресса, – подхватил Аллейн, – сидит в засаде перед театром. Мы сделали заявление, в котором говорится, что с ночным сторожем «Дельфина» произошел несчастный случай, но причины случившегося пока неизвестны.

–  Такдолго не продлится, – проворчал Гринслейд, натягивая пальто. Он оставил Аллейну свой номер телефона, с мрачным видом попросил Перегрина держать его в курсе дела и ушел.

– Не смею вас больше задерживать, – обратился Аллейн к Перегрину, – но я хотел бы сегодня же побеседовать со всеми актерами. Я вижу здесь список адресов и телефонов. Если никто не будет возражать, я предпочел бы не навещать каждого по отдельности, но пригласить всех сюда, в «Дельфин». Так мы сэкономим время.

– Я могу позвонить им.

– Спасибо за помощь, но лучше это сделает официальное лицо.

– Да-да, конечно.

– Можете сообщить им о случившемся и предупредить о том, что они понадобятся, но саму встречу организуем мы. Сегодня утром часов в одиннадцать. Идет?

– Я должен быть с ними, – сказал Перегрин. – Если можно.

– Пожалуйста, – разрешил Аллейн. – Спокойной ночи.

Перегрин рассеянно отметил про себя, что никогда прежде не видел лица, которое бы так меняла обычная улыбка. Воодушевленный этим явлением, он протянул руку.

– Спокойной ночи, – грустно улыбнулся он. – Одно служит утешением во всем этом кошмаре.

– Что же это?

– Вот. – Перегрин с нежностью посмотрел на маленькую перчатку и два обрывка бумаги, лежавшие перед Аллейном на столе Уинтера Мориса. – Знаете, если бы они пропали, то я в самом деле рехнулся бы. Вы… вы позаботитесь о них?

– Непременно, – заверил Аллейн.

После ухода Перегрина Аллейн так долго оставался молчалив и неподвижен, что Фокс решил кашлем напомнить о себе.

Аллейн склонился над реликвиями. Он вынул лупу из кармана и, аккуратно вывернув крагу, исследовал буквы «Г. Ш.», швы на перчатке и орнамент на тыльной стороне.

– Что случилось, мистер Аллейн? – спросил Фокс. – Что-нибудь не так?

– О-хо-хо, дорогой мой Братец Лис, боюсь, вы правы. И боюсь также, Перегрину Джею в утешении отказано.

Глава седьмая
Воскресное утро

1

– Я не стал стучать тебе, когда пришел, – сказал Перегрин. – Решил, что нет смысла. Все равно уже светало. Просто оставил записку, чтобы ты разбудил меня в семь. И, как ни странно, я заснул. И спал очень крепко.

Джереми стоял спиной к Перегрину, глядя в окно спальни.

– Это все? – спросил он.

– То есть?

– Больше ничего не случилось?

– Господи, тебе мало?!

– Не в этом дело, – сказал Джереми, не оборачиваясь. – Я хотел узнать, ты видел перчатку?

– Видел, я же тебе сказал. Сержант принес ее Аллейну вместе с документами, а потом Аллейн положил все на стол Уинти.

– Она не повреждена?

– Кажется, нет. Я ее не разглядывал. Мне бы все равно не позволили. Отпечатки пальцев и все такое. Они прямо-таки помешаны на отпечатках.

– Что они собираются делать с реликвиями?

– Не знаю. Наверное, отправят их в Скотленд-ярд до окончания следствия, а потом вернут Кондукису.

– Да, Кондукису.

– Мне надо вставать, Джер. Я должен созвониться с Уинти, актерами, дублером и узнать о состоянии мальчика. Слушай, ты ведь знаком с человеком, который поставил нам ковры. Позвони ему домой и скажи, что он просто обязан прислать нам рабочих завтра утром или лучше сегодня вечером. Необходимо заменить два или три квадратных ярда ковра на балконе. Мы заплатим им как за сверхурочные или как они захотят.

– На балконе?

– Да, – нервной скороговоркой пояснил Перегрин. – Ковер, что лежал под стеной, где был сейф. Там все в крови и мозгах Джоббинса. Весь ковер.

Лицо Джереми стало серым.

– Извини, конечно, я позвоню. – И он вышел из комнаты.

Приняв ванну и побрившись, Перегрин проглотил с отвращением два сырых яйца, политых ворчестерским соусом, и принялся звонить по телефону; неполадки со звуком на линии отнюдь не облегчали ему задачу. Было двадцать минут восьмого.

На южном берегу Темзы, в Саутуорке, суперинтендант Аллейн, оставив инспектора Фокса договариваться о дневных встречах, отправился в больницу св. Теренсия, где его проводили в палату Тревора Вира. Мальчик лежал за ширмой, тяжело дыша и не подавая иных признаков жизни. Что происходило сейчас в его отключенном сознании? У его кровати сидел констебль в форме, каску он сунул под стул, в руке держал блокнот. Аллейна сопровождали палатная медсестра и врач.

– Как видите, он в тяжелом состоянии, – сказал врач. – Он упал на ноги, и позвоночник вошел в основание черепа. Возможно, он также сильно ударился копчиком. Насколько мы можем судить, значительных внутренних повреждений не наблюдается. Правое бедро и два ребра сломаны. Сильные кровоподтеки. Можно сказать, ему чертовски повезло. Упасть с высоты двадцати футов!

– А что вы скажете насчет синяка на щеке?

– Вот тут возникают затруднения. Вряд ли это след от удара о спинку или ручку кресла. Скорее всего, мальчику со всего размаха двинули по физиономии. Хотя определенно утверждать не могу. Сэр Джеймс смотрел его. – Сэр Джеймс Кертис являлся патологом министерства внутренних дел. – Он полагает, что синяк на щеке – след кулака.

– Ага, значит, таково его мнение. Думаю, бесполезно спрашивать, когда мальчик придет в сознание?

– Абсолютно бесполезно, сказать ничего нельзя.

– А много ли он сможет вспомнить?

– Обычно события, непосредственно предшествовавшие инциденту, напрочь выпадают из памяти.

– Увы.

– Что? Ах да, потеря памяти для вас является крайне огорчительным явлением.

– Весьма. Можно ли измерить рост мальчика и длину рук?

– Его нельзя беспокоить.

– Знаю, но если бы можно было на минутку снять с него покрывало… Это очень важно.

Молодой врач задумался на секунду, затем кивнул сестре, и та откинула одеяло.

– Я вам очень благодарен, – сказал Аллейн три минуты спустя, накрывая мальчика.

– Если я вам больше не нужен…

– Да, большое спасибо, не буду вас задерживать. Спасибо, сестра. Я лишь переговорю с констеблем и уйду.

Во время измерения Тревора констебль стоял за кроватью.

– Вы тот парень, что приехал со «скорой»? – спросил Аллейн.

– Да, сэр.

– Вас надо сменить. Вы слышали об инструкциях мистера Фокса касаемо ногтей мальчика?

– Да, сэр, слышал, но уже после того, как мальчика вымыли.

Аллейн шепотом выругался.

– Но я случайно заметил… – Констебль с невозмутимым выражением лица вынул из кармана кителя сложенный листок бумаги. – Когда мы ехали в «скорой», сэр, мальчика накрыли одеялом, но одна рука свисала, и я заметил, что у него грязь под ногтями, как это часто бывает у мальчиков, однако сами ногти обработаны, Бесцветный лак и все такое. Тогда я пригляделся и увидел, что два ногтя сломаны, а остальные вроде как забиты красными ворсинками. Я вычистил их перочинным ножом. – И констебль скромным жестом подал Аллейну сложенный листок бумаги.

– Как вас зовут? – спросил Аллейн.

– Грантли, сэр.

– Хотите перейти в уголовный розыск?

– Очень хочу.

– Когда будете писать заявление о переводе, обратитесь ко мне за рекомендацией.

– Спасибо, сэр.

Тревор Вир издал продолжительный вздох. Аллейн взглянул на полуприкрытые глаза, длинные ресницы, пухлые губы, столь неприязненно улыбавшиеся в то утро в «Дельфине». Теперь это был просто рот больного ребенка. Аллейн коснулся холодного, покрытого испариной лба мальчика.

– Где его мать? – спросил Аллейн.

– Говорят, едет.

– Я слышал, с ней нелегко. Не оставляйте мальчика, пока вас не сменят. Если он заговорит, записывайте.

– Мне сказали, что он вряд ли скоро заговорит, сэр.

– Знаю, знаю.

Появилась медсестра с подносом, накрытым салфеткой.

– Хорошо, – сказал Аллейн, – я ухожу.

Он отправился в Скотленд-ярд, подкрепившись по дороге кофе и яичницей с беконом. Фокс уже был на работе. Он появился в кабинете Аллейна как всегда спокойный, рассудительный, подтянутый и чрезвычайно опрятный. Фокс кратко изложил последние новости. Близких родственников у Джоббинса, похоже, не было, но хозяйка «Друга речника» слышала, как он упоминал о двоюродном брате, служившем начальником шлюза близ Марлоу. Рабочие сцены и служители были проверены и исключены из списка подозреваемых. По их словам, ежевечерний осмотр театра всегда проводился с особой тщательностью.

Бейли и Томпсон закончили снимать отпечатки в театре, но ничего значительного не обнаружили. Из гримерных также ничего интересного извлечь не удалось, если не считать записки, написанной Гарри Гроувом и адресованной Дестини Мед, которую та беззаботно сунула в коробку с гримом.

– Очень откровенная записка, – с неодобрительной миной заметил Фокс.

– О чем же он откровенничает?

– О сексе.

– Вот как. Для нас это интереса не представляет?

– В отношении расследования, никакого, мистер Аллейн.

– Как насчет комнаты Тревора?

– Он делит ее с Чарльзом Рэндомом. У мальчишки там куча комиксов с ужасами. Некоторые из них, американского производства, вполне попадают под закон об импорте детской литературы. В одном рассказывается о весьма мускулистой особи женского пола по имени Жах, на самом деле она вампир. Дама режет на части олимпийских чемпионов и всюду оставляет свой автограф, написанный кровью, – «Жах». На мальчика, видимо, эта выдумка произвела глубокое впечатление. Он намалевал «Жах» поперек зеркала в гримерной красной помадой, и мы обнаружили то же слово на зеркалах в туалете и на стене одной из лож наверху. Надпись на стене стереть пока не удалось.

– Поросенок несчастный.

– Хозяйка «Друга речника» полагает, что он плохо кончит, и во всем винит его мать. Где-то она права. Мамаша играет на электрогитаре в клубе со стриптизом, любит приложиться к бутылке, сына забирает из театра через раз, и мальчик болтается беспризорным. Так сказала миссис Дженси.

– Миссис?..

– Дженси. Хозяйка пивной. Славная женщина. Блюиты живут неподалеку от нее, где-то за улицей Табард.

– Что еще?

– Пальчики. Ничего сенсационного. Бейли взял несколько очень четких контрольных образцов из гримерных. Верх постамента заляпан отпечатками зрителей, наполовину стертыми уборщицами.

– Для нас ничего нет?

– Похоже, нет. Вполне разумно предположить, – со свойственной ему невозмутимостью и рассудительностью продолжал Фокс, – что, если мальчик хотел отомстить Джоббинсу и толкнул постамент, мы должны были обнаружить на нем два четких отпечатка ладоней. Ничего подобного, однако: сверкающая чистотой поверхность. На ковер, конечно, надежды нет. Наши ребята забрали загрязненную часть. Что-нибудь не так, мистер Аллейн?

– Все в порядке, Братец Лис, кроме слова «загрязненный».

– Я слишком сильно выразился? – удивленно осведомился Фокс.

– Наоборот, чертовски умеренно.

– Что ж, – сказал Фокс, подумав немного, – вы лучше меня разбираетесь в словах, конечно.

– Что отнюдь не дает мне права рассуждать как напыщенный идиот. Вам придется сделать несколько звонков. Кстати, вы завтракали? О, не рассказывайте. Уверен, хозяйка «Друга речника» накормила вас до отвала свежайшими яйцами.

– Миссис Дженси была столь любезна, что предложила мне позавтракать.

– В таком случае вот список актеров и администрации с телефонными номерами. Вы займетесь первой половиной, а я – второй. Попросите их, используя ваш прославленный такт, прийти в театр к одиннадцати часам. Думаю, Перегрин Джей уже их предупредил.

Однако Перегрин не предупредил Джереми, поскольку не предполагал, что Аллейн захочет его видеть. На звонок ответил Джереми. Перегрин заметил, как побелело лицо друга. «Невероятно, – подумал он, – держу пари, у него зрачки сузились». Его охватило неприятное тоскливое предчувствие, в котором он отказывался себе признаться.

– Да, конечно, обязательно, – сказал Джереми и положил трубку. – Они хотят, чтобы я тоже пришел в театр.

– Не понимаю зачем. Ведь тебя не было там вчера вечером.

– Не было. Я сидел дома, работал.

– Может быть, они хотят, чтобы ты проверил, все ли в порядке с перчатками.

Джереми едва заметно вздрогнул, легкое непроизвольное движение. Сжав губы и приподняв белесые брови, он произнес: «Возможно» – и вернулся к рабочему столу в другом конце комнаты.

Перегрин не без труда дозвонился до миссис Блюит; дама обрушилась на него с пространной тирадой, в которой очевидная расчетливость и непомерная алчность были лишь слегка замаскированы горестными волнениями о сыне. Она определенно страдала глубоким похмельем. Договорившись о встрече, Перегрин передал ей мнение врачей и заверил, что для мальчика будет сделано все возможное.

– Они напали на след мерзавца?

– Возможно, это был несчастный случай, миссис Блюит.

– В таком случае администрация несет полную ответственность, имейте в виду.

На том разговор закончился.

Перегрин обернулся к Джереми. Тот склонился над столом, но, по всей видимости, не работал.

– С тобой все в порядке, Джер?

– Почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось, что ты неважно выглядишь.

– На себя посмотри, ты выглядишь не лучше.

– Согласен.

Перегрин помолчал немного и спросил:

– Когда ты поедешь в театр?

– Мне велено явиться к одиннадцати.

– Я отправлюсь пораньше. Аллейн займет наш кабинет, актеры же могут сидеть в фойе бельэтажа или разойтись по гримерным.

– Их, возможно, запрут, – сказал Джереми.

– Кого? Актеров?

– Гримерные, болван.

– Они могут так сделать, хотя и совершенно непонятно зачем. Как они говорят, таков порядок.

Джереми не ответил. Перегрин заметил, как он провел рукой по губам и на секунду закрыл глаза. Затем он вновь склонился над работой. Он обтачивал кусок бальсового дерева бритвой, насаженной на ручку. Рука Джереми дрогнула, лезвие соскочило. Перегрин невольно вскрикнул. Джереми резко развернулся на стуле.

– Сделай мне одолжение, Перри, вали отсюда.

– Ладно. До скорого.

Перегрин, встревоженный и обеспокоенный, вышел на пустынную улицу. По выходным жизнь в их районе замирала. Воскресную тишину настойчиво тревожили лишь звучавшие вразнобой церковные колокола.

До одиннадцати часов делать было нечего. «Не пойти в ли в церковь? – подумал Перегрин, но отсутствие привычки к посещению церквей помешало осуществить эту мысль. – Ума не приложу, что со мной происходит. Я привык принимать решения, находить выход из любой ситуации». Но сейчас решения принимали за него и ситуация вышла из-под контроля Перегрина; не мог же он относиться к суперинтенданту Аллейну как к взбунтовавшемуся актеру.

«Я знаю, что сделаю, – подумал Перегрин. – У меня в запасе два часа, я пойду пешком, как какой-нибудь герой Филдинга или Диккенса. Пойду на север, туда, где Хэмстед и Эмили. Если натру мозоли, сяду в автобус или спущусь в метро, а если время будет поджимать, возьму такси. И мы с Эмили вместе поедем в «Дельфин».

Приняв решение, он воспрял духом. Перейдя мост Черных братьев, он пошел по Блумсберри к Мэрилбоуну и Майдавейл. Его мысли были заняты Эмили, «Дельфином» и Джереми Джонсом.