Текст книги "Перчатка для смуглой леди"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

6

– Вы нам так помогли, – сказал Джереми Джонс молодому ассистенту в музее. – Позволили работать с перчаткой, потратили на нас столько времени, вот мисс Данн и решила, что вам, возможно, будет интересно взглянуть на то, что в результате получилось.

– Спасибо. Мне очень любопытно.

– Это всего лишь реквизиты, знаете ли. – Джереми открыл картонную коробку. – Но я приложил больше усилий, чем обычно, потому что в первых рядах партера их будут сравнивать с оригиналом.

– И потому, что тобой двигала любовь, – сказала Эмили. – Ведь это основная причина, Джереми, не так ли?

– Что ж, возможно. Вот они.

Он развернул старинный шелк и показал пару перчаток, лежавших рядом. Ассистент склонился над ними.

– Думаю, передние ряды партера останутся вполне довольны, – сказал он. – Очень хорошие копии. Все повторено в точности и отлично сделано. Где вы брали материалы?

– Из запасов. Кусочек шелка там, крупинку жемчуга здесь. В основном они, конечно, не четырехсотлетней давности. Блестки прошлого века, как видите.

– На расстоянии не отличишь. Надеюсь, вы никогда не поддадитесь искушению заняться антикварными подделками, мистер Джонс, – с шутливой строгостью произнес ассистент. – У вас бы слишком хорошо получилось.

– Я даже шуток на эту тему не выношу.

– Хорошо. Как я понимаю, завтра сюда пришлют машину. Я должен буду отвезти перчатку в театр и проследить, чтобы ее поместили в безопасное место. Не составите ли вы мне компанию? Я не хотел бы оставаться с реликвией наедине. Возможно, это излишняя предосторожность, но вокруг нее столько шума.

– Я с удовольствием приду.

– В театре будет некое лицо, ответственное за правильную установку сейфа и сохранность перчатки. Кто-то из полиции, как я слышал.

– Знаю, – сказал Джереми. – Я рад, что они проявляют осторожность.

7

Волнения перед премьерой вызывали у Перегрина не сердечные припадки, но самую банальную тошноту.

В полседьмого утра в четверг он взглянул на себя в зеркало в ванной и увидел вытянутое пожелтевшее лицо, испещренное преждевременными морщинами, и мешки под глазами странного мышиного цвета. Покрытые щетиной щеки обвисли, губы утратили естественную яркость. На Перегрина смотрел тупой заморенный урод.

Генеральная репетиция закончилась пять часов назад. Через четырнадцать часов поднимется занавес, а еще через двадцать четыре часа Перегрин будет вжимать голову в плечи под перекрестным огнем утренних газет.

«О господи, и зачем я ввязался в это!»

Грядущий день и вечер представлялись нескончаемой мучительной пыткой, занятость не принесет забвения, безделье не развлечет. Перегрин знал, что его ждет сегодня: он будет заказывать цветы, посылать и получать телеграммы, отвечать на телефонные звонки. Он будет бродить в одиночестве по своему любимому театру, не находя себе места, не в силах сосредоточиться на какой-нибудь мысли, а при встрече с кем бы то ни было – с Уинти Морисом, директором сцены или одним из шныряющих вокруг собирателем сплетен – будет отвечать холодно и невпопад. И время от времени прикладываться к бутылке с отвратительным лекарством белого цвета.

Перегрин попытался снова заснуть, но у него ничего не вышло. Он встал, побрился, вновь увидев в зеркале свою жуткую физиономию, принял ванну, оделся, и на него вдруг навалилась страшная усталость и сонливость. Он лег, но в тот же миг ощутил непреодолимое желание пройтись.

Поднявшись, Перегрин приложил ухо к двери Джереми, услышал его храп и потихоньку спустился вниз. Он сдался на милость города.

Его встретила свежесть раннего утра, река, переулки, лестницы и улицы. Ясный солнечный день обещал быть теплым. Он дошел до проема, откуда на другом берегу Темзы открывался вид на Саутуорк: Свежевыкрашенное здание и купол «Дельфина» были сейчас хорошо видны, а позолоченный флагшток сверкал так ярко, словно его подсвечивали.

Перегрин увидел, как вверх по флагштоку пополз рулон ткани, который развернулся в новенький флаг: черный дельфин на золотом фоне. Джоббинс был начеку. Часы на Биг Бене и других башнях Сити пробили восемь. У Перегрина сильнее забилось сердце и застучало в висках. Великий город предстал перед ним во всей красе и славе. Перегрина охватила чистая светлая радость, трепетное предчувствие удачи, в котором он боялся себе признаться.

Он был необыкновенно счастлив. Он любил все человечество и готов был заключить в объятия любого, а особенно Эмили Данн. Перегрин вернулся домой. Бегом взбираясь по ступеням, он напевал арию из «Риголетто».

– Ты выглядишь как пес, стянувший сахарную косточку, – сказал Джереми, – а поешь, как беззаботная пташка. Неужто ты можешь веселиться в такой день?

– Как видишь, могу.

– Да продлится веселие твое вовеки.

– Аминь.

Завтрак Перегрин съесть не смог. Даже кофе вызывал у него отвращение. В девять он отправился в театр. Джереми должен был приехать в театр к десяти, а вместе с ним Эмили и ассистент из музея с перчаткой и документами. Джереми тоже дергался и нервничал перед премьерой.

В «Дельфине» Перегрин застал предпраздничную суету. Уборщицы и цветочницы трудились не покладая рук. Поднимаясь наверх, Перегрин услышал телефонный звонок. Телефон умолк и зазвонил снова. Бар был забит коробками, картонными упаковками, вокруг сновали мужчины без пиджаков. На самой верхней площадке лестницы распаковали два ящика, извлекли из них пару чугунных пьедесталов и водрузили на каждый по бронзовому толстенькому дельфину. Это был подарок от мистера Кондукиса, который, несомненно, поручил Гринслейду обратиться к «самому лучшему умельцу». В результате дельфины абсолютно не сочетались с интерьером театра, однако сами по себе выглядели достаточно прилично, чтобы не казаться смешными и свести на нет старания дизайнеров.

Перегрин предложил поставить их в фойе бельэтажа, по бокам ступенек, ведущих на балкон.

Через фойе Перегрин прошел в свой кабинет. Уинтер Морис сидел за столом. Он был не один. Очень высокий, элегантный и внушительный с виду человек встал навстречу Перегрину.

«О боже, – подумал Перегрин, – еще один шикарный приятель Кондукиса? Или надсмотрщик над нами, как бы мы не оплошали в присутствии небожителей?»

– Привет, Перри, старина, – сказал Морис. – Рад тебя видеть. Мистер Перегрин Джей, суперинтендант Аллейн.

Глава пятая
Кульминация

1

Аллейн не впервые сталкивался с миром театра. Ранее он участвовал в четырех расследованиях, где актеры «играли» главные роли. В результате коллеги стали иронически величать Аллейна экспертом по лицедеям.

Однако вовсе не его репутация стала причиной командировки в «Дельфин». Лет пять назад дом мистера Кондукиса был ограблен. Дело поручили Аллейну, и тот проявил себя блестяще: в течение двадцати четырех часов преступники были пойманы, а награбленное возвращено владельцу. Мистера Кондукиса тогда не было в Лондоне. Вернувшись, он пригласил суперинтенданта к себе, возможно, с намерением познакомиться поближе. Видимо, манеры Аллейна заставили его передумать и ограничиться исключительно кислыми поздравлениями, прозвучавшими так, словно мистер Кондукис с трудом их из себя выдавливал. Аллейн остался далеко не в восторге от такого приема.

Следующая встреча произошла в результате письма, направленного непосредственному начальнику Аллейна и подписанного Кондукисом с просьбой о совете и помощи по обеспечению безопасности шекспировских реликвий.

– Он требует тебя, Рори, – сказал начальник. – Разумеется, на такие мелочи, как твое звание и положение, ему наплевать. Во всех остальных отношениях ты самый подходящий человек для такой работы, если учесть твое театральное прошлое и увлечение Шекспиром. Эти чертовы реликвии – лакомый кусочек, навару с них может быть больше, чем с Большого ограбления поезда. Посоветуй-ка ему обратиться в приличную частную фирму и оставить нас ради всего святого в покое.

– Я бы с удовольствием так и сделал.

– Врешь. Тебе до смерти хочется взглянуть на эти штучки.

– Но мне до смерти не хочется снова встречаться с Кондукисом.

– Почему? Чем он плох, кроме того, что от него за милю несет деньгами?

– Ничем.

– Ладно, выясни-ка лучше, когда реликвии привезут в театр, и проследи, чтобы все было сделано как надо. Ни к чему нам еще один украденный Гойя или что-нибудь похуже.

Так Аллейн появился в «Дельфине» в девять часов утра в день премьеры.

Для перчаток и документов была сделана выемка в стене зала, расположенная довольно высоко над балконом, который в свою очередь находился на три ступеньки ниже фойе бельэтажа. В выемку поместили большой стальной сейф, наружная стенка которого была заменена выпуклым стеклом. Противоположная стенка с дверцей выходила в бельэтаж и была скрыта под панелью. Между окошком и наружной поверхностью стены балкона находились раздвижные стальные дверцы, управляемые электрическим переключателем, расположенным в задней части выемки. Когда дверцы раздвигались, внутри сейфа загоралась замаскированная лампочка. Таким образом, реликвии были хорошо видны с лестницы, с балкона и даже с более дальнего расстояния, из фойе.

Конструкция сейфа была хорошо знакома Аллейну. Цифровой замок с пятизначным кодом. Заказчик сам выбирал код, который основывался на ключевом слове и его цифровой записи. Например, все буквы в алфавите последовательно помечались цифрами от 1 до 0, от А до Й первая десятка, от К до У – вторая и так далее. Получалось, что каждой цифре соответствовало несколько букв. Таким образом, если ключевым словом был «крест», то на замке набиралась комбинация из цифр 17689.

По указанию Джереми стальной сейф был выложен плотным желтым шелком, на дне установили нечто вроде наклонной доски на шарнирах, которую можно было приподнимать и опускать. На ней и расположили перчатку и письма. Джереми сделал красивую надпись, излагавшую историю реликвий, и вставил ее в рамку. Надпись поместили под выемкой. Во время представлений стальные дверцы должны были раздвигаться, дабы публика могла любоваться сокровищами.

Аллейн тщательно осмотрел сейф и место его расположения и обнаружил сверх ожидания, что все было сделано достаточно разумно. На свете существовало не слишком много преступников-виртуозов, способных справиться с цифровым замком такого качества. Тут понадобился бы крупный умелец. При попытке проникнуть в театр включалась сигнализация. Для управления светом внутри сейфа и раздвижными дверцами не требовалось открывать сейф, выключатель находился в стене. Аллейн обратил внимание администрации на то, что, встав на чьи-либо плечи, можно дотянуться до стекла, разбить его и вынуть содержимое сейфа; следовательно, нужна охрана. Ему сказали, что, пока реликвии находятся в театре, на площадке будет постоянно находиться охранник. Аллейну представили Джоббинса, бывшего служащего братьев Фипс, в новой с иголочки униформе. Он должен был стоять на посту с четырех до полуночи, когда его сменит специально обученный охранник. Джоббинс будет ночевать в театре в пустующей театральной гримерной, дабы оказать помощь в случае необходимости. В восемь утра на пост заступает второй охранник и остается в фойе до прихода Джоббинса. В обязанности последнего также входило запирание дверей и подключение сигнализации после окончания спектакля.

К тому времени как Перегрин вошел в кабинет, Аллейн успел выяснить все, что касалось цели его визита. Они пожали друг другу руки, и суперинтендант отметил смертельную бледность молодого человека и круги под глазами. «Бедняга, – подумал он. – Предпремьерная лихорадка».

– Мистер Аллейн ознакомился с предпринятыми нами мерами предосторожности и полагает, что мы отлично справились, – сказал Морис. – Он хочет дождаться, пока сокровища благополучно не поместят в сейф. – Зазвонил телефон. – Извините.

– У вас, наверное, дел по горло, – обратился Аллейн к Перегрину. – Не обращайте на меня внимания. Если можно, я хотел бы осмотреть ваш прелестный театр. Какую огромную работу вы проделали.

Перегрин совсем иначе представлял себе полицейских в штатском. Аллейн был уже у двери, когда Перегрин сказал: «Я провожу вас, сэр».

– Вы чересчур любезны. Я просто хотел побродить по театру. У вас и без меня забот хватает.

– Напротив. Все заботы взял на себя Морис, а моя проблема в том, что мне, в сущности, нечего делать, – возразил Перегрин. – Я с удовольствием проведу вас по «Дельфину».

– Что ж, в таком случае…

Экскурсия получилась весьма увлекательной. Аллейн проявлял искреннее любопытство и столь удивительную осведомленность, что Перегрин прямо-таки наслаждался беседой с ним. Он заговорил о пьесе, о том, как он осуществлял ее постановку и что послужило толчком к ее написанию – перчатка Гамнета Шекспира, впервые увиденная Перегрином в доме мистера Кондукиса.

Аллейн знал об условиях завещания поэта и о том, что Джоан Харт наследовала носильные вещи. Складывалось впечатление, что Аллейн знаком с пьесами Шекспира и обстоятельствами его жизни не хуже самого Перегрина.

Аллейн, в свою очередь, проникся симпатией к нервному, умному и скромному молодому человеку. Он от всей души надеялся, что Перегрин написал и поставил хорошую пьесу. Аллейн задал несколько вопросов, в которых ощущалось понимание сути дела и пристрастность поклонника великого поэта, и уже через десять минут Перегрин беседовал с суперинтендантом полиции с невероятной для столь краткого знакомства легкостью и откровенностью. Перегрин говорил быстро и взволнованно, слова лились сплошным потоком и звучали признанием в любви к «Дельфину».

– Может быть, пройдем за кулисы? – предложил Перегрин. – Или… подождите секунду. Я подниму железный занавес, чтобы вы взглянули на декорации Джереми Джонса для первого акта.

Оставив Аллейна в партере, он прошел через боковую дверь и нажатием кнопки поднял затейливо украшенный противопожарный занавес. Затем он поднялся на сцену и стал лицом к зрительному залу. Он часто пользовался боковой дверью и лестницей за ней, но сейчас у него кровь стучала в висках. Нервное истощение – кажется, так это называется? Даже голова немного кружилась.

Рабочие, убиравшие наверху, открыли окно, и на сцену обрушился, поток солнечного света, в котором плясали сонмы пылинок.

– Что-нибудь не так? – совсем рядом раздался низкий звучный голос. Аллейн стоял у оркестровой ямы, опершись на перегородку.

– Нет… все в порядке, не беспокойтесь. Просто я вдруг вспомнил о своем первом визите в «Дельфин».

То ли потому, что напоминание было слишком неожиданным, то ли потому, что в последние дни Перегрин мало ел и почти не спал, но он внезапно ощутил страшную слабость. Аллейн и не предполагал, что и без того бледный молодой человек может побледнеть еще сильнее, однако именно это и случилось с Перегрином. Он опустился на сундук елизаветинских времен, сделанный Джереми, и провел рукой по губам. Когда он поднял голову, Аллейн стоял уже на сцене. «Точно на том месте, где была дыра», – подумал Перегрин.

– Знаете, – сказал он, – под вашими ногами находится небольшой каменный колодец, в нем есть дверь. Раньше он использовался как люк, из которого появлялся Арлекин или призрак отца Гамлета и прочие невероятные существа по одному и скопом. О боже.

– Посидите отдохните. Вы перенапряглись.

– Вы так думаете? Не знаю. Но вот что я вам скажу: все эти долгие годы после бомбежки колодец постепенно наполнялся грязной и вонючей водой, и однажды утром я чуть не утонул в нем.

Аллейн слушал рассказ Перегрина, а Перегрин слушал себя, и ему казалось, что его голос исходит откуда-то со стороны. Абсолютное спокойствие и отрешенность овладели им, и он ясно осознал, что за прошедшие год и три месяца в тайных глубинах его души сформировался зловещий образ мистера Кондукиса. Он пребывал в потемках подсознания, неузнанный и неназванный, но переутомление и страх, мучившие Перегрина, заставили его выйти на свет. Молодой человек испытывал огромное облегчение, рассказывая этому странному полицейскому о том, что случилось с ним в то утро. Он завершил свой рассказ, не упустив ни одной детали, а потом, чуть помолчав, добавил:

– И все это я должен был держать в секрете. Только Джереми Джонс знал, и вот я нарушил клятву, но мне наплевать. Теперь я чувствую себя лучше.

– Должен заметить, что и цвет лица у вас стал не таким зеленым. Вы, верно, совсем вымотались на этой постановке?

– Ну, так всегда бывает.

– Не надо было мне таскать вас по всем этим лестницам. Где переключатель железного занавеса? Сбоку? Да, вижу. Не двигайтесь, я сам. Конечно, профсоюз может на меня ополчиться, ну да ладно.

Железный занавес медленно опустился. Аллейн посмотрел на часы. Вот-вот должны были приехать из музея.

– Несомненно, ваше знакомство произошло при очень странных обстоятельствах, но если бы не оно, не было бы всего этого: театра, вашей пьесы и сегодняшней премьеры.

– И сегодняшней премьеры. О господи!

– А не пойти ли вам домой и соснуть часок-другой?

– Нет, спасибо. Я в полном порядке. Извините мое странное поведение, – сказал Перегрин, потирая лоб. – Ума не приложу, зачем я надоедал вам своими байками. Надеюсь, вы не выдадите меня мистеру Кондукису?

– Тайна сойдет со мной в могилу, – шутливым тоном пообещал Аллейн.

– Я уж не стану объяснять, какой он странный человек.

– Я встречался с мистером Кондукисом.

– Как вы думаете, он чокнутый? Или негодяй? Или просто могущественный богач?

– Я не смог классифицировать его.

– Когда я спросил его, где он нашел сокровища, он ответил: в море. Так и сказал: в море. Разве не странно?

– Не на яхте ли «Каллиопа» он тогда плыл?

– Яхта «Каллиопа»? Секундочку, что я о ней слышал? – Перегрин задумался. Он чувствовал себя совершенно отрешенным от окружающей обстановки, он расслабился, ему хотелось поболтать, но он не был уверен, что если встанет, то у него не закружится голова. – Яхта «Каллиопа», – повторил он.

– Это его собственная яхта, она потерпела кораблекрушение и разломилась надвое в тумане у мыса св. Винсента.

– Теперь я вспомнил. Неужели?..

На улице, у входа в театр, послышались голоса.

– Думаю, сокровища прибыли, – сказал Аллейн. – Вы останетесь здесь отдохнуть или пойдете со мной их встречать?

– Пойду с вами.

В нижнем фойе они увидели Эмили, Джереми Джонса и ассистента из музея. Ассистент держал в руках металлический ящик. Уинтер Морис прибежал сверху встретить их. Все поднялись в кабинет, ситуация вдруг обрела оттенок официальности и торжественности. Ассистента представили собравшимся. Он поставил металлический ящик на стол Перегрина, открыл замок, откинул крышку и отступил в сторону.

– Думаю, – сказал он, оглядывая присутствующих и останавливая взгляд на Перегрине, – следует осуществить формальную передачу ценностей. Будьте любезны, осмотрите содержимое ящика и удостоверьтесь в том, что вещи не повреждены.

– У нас Джереми специалист по этой части, – сказал Перегрин. – Думаю, он знает каждый стежок, каждое пятнышко на перчатке.

– Вы правы, – с чувством подтвердил ассистент. – Мистер Джонс, тогда, может быть, вы?

– С удовольствием, – отозвался Джереми.

Он вынул из ящика портативный письменный прибор и положил его на стол.

Перегрин поймал взгляд Аллейна.

– Видите пятна? – пробормотал он. – Они от воды. Говорят, от морской.

Джереми открыл тайник, и его тонкие, пожелтевшие от никотина пальцы развернули шелк, в который были упакованы перчатка и два обрывка бумаги.

– Вот они, – сказал он. – Можно их вынуть?

– Пожалуйста.

С огромной осторожностью Джереми извлек из тайника реликвии и выложил их на стол.

– А теперь, – с улыбкой сказал ассистент, – моя миссия может считаться исполненной. Вот официальная расписка, мистер Морис, будьте любезны, распишитесь.

Пока Морис расписывался, Перегрин сказал Аллейну: «Подойдите и посмотрите».

Аллейн подошел к столу, отметив про себя, что Перегрин встал рядом с мисс Эмили Данн, что в пристальном взгляде Джереми Джонса, устремленном на перчатку, мелькнула страсть фанатика, что Уинтер Морис надулся от важности, словно обладал какими-то правами собственности на реликвии, а Эмили Данн явно обрадовалась, увидев рядом Перегрина. Аллейн склонился над записками и перчаткой и пожалел, что он не один в комнате. Он опасался, что от него ждут выражения бурных восторгов и прочих подходящих случаю банальностей. Но чувства, вызываемые подобными реликвиями, слишком трепетны, неопределенны и деликатны, чтобы объявлять о них вслух. Что толку в высказываниях типа: «Рука великого мастера водила по этой бумаге, сохранившей до нашего времени ее тепло» или «Четыреста лет назад пальцы больного мальчика заполнили собой эту перчатку, а два столетия спустя некая дама с инициалами М. И. написала маленький меморандум для потомков». Аллейн от всей души желал, чтобы пьеса Перегрина совершила чудо и развеяла ощущение смерти, исходившее от записки Шекспира и перчатки юного Гамнета. Он взглянул на Перегрина.

– Спасибо, что позволили поглядеть на них поближе.

– Вы должны проследить за их помещением в сейф.

– Я к вашим услугам.

Уинтер Морис пыжился и суетился. Джереми, поколебавшись, положил реликвии на папку для бумаг. Обсудив с музейным работником температурные условия хранения и риск пожара, все торжественной процессией двинулись в бельэтаж, Джереми нес папку с перчаткой и документами.

– Направо, – скомандовал Морис, хотя всем было прекрасно известно, куда идти.

Панель в стене бельэтажа была отодвинута, дверца сейфа открыта. Джереми вытащил из сейфа подставку в виде мольберта, обитую черным бархатом, и в центре ее наклонной поверхности аккуратно расположил перчатку, а по обеим сторонам от нее документы.

– Надеюсь, ворс бархата будет удерживать их, – сказал он. – Я сделал наклонную поверхность, чтобы было лучше видно. Поехали.

Мягким движением он вдвинул подставку в сейф.

– Как управляться с наружными дверцами? – спросил он.

– Там, слева, есть кнопка, – засуетился Морис. – На внутренней поверхности стены. Дай мне.

– Пожалуйста, Уинти.

Морис просунул пальцы между сейфом и стеной. Зажглась невидимая лампочка, и стальные дверцы с легким шипением раздвинулись.

– Отлично! – воскликнул Морис. – Ну разве это не здорово?

– Отсюда нам ничего не видно, Уинти, – сказал Перегрин. – Мы выйдем и посмотрим снаружи.

– Ты прав, – согласился Джереми. – Выйдите все и скажите мне, не нужно ли увеличить наклон. Рассыпьтесь по фойе.

– Главное, чтобы все были при деле, – мягко заметил Аллейн.

Джереми, вздрогнув, оглянулся на него и затем усмехнулся.

– Старший инспектор потешается над нами. Эмили, останься в дверях, дорогая, будешь связной между мной и остальными в фойе.

– Хорошо.

Все разошлись по разным местам. Морис отправился в дальний угол фойе бельэтажа. Перегрин стоял на балконе, а музейный работник спустился ниже по лестнице. Аллейн прохаживался по бельэтажу до двери и обратно. Он отлично понимал, что все эти люди, за исключением музейного работника, заняты весьма необычным для них делом и потому чрезвычайно внутренне напряжены, но суровая самодисциплина заставляет их держать себя в руках. «И такие ситуации для них не редкость, – подумал он. – Своего рода профессиональный риск. Но они закаленные бойцы и всегда готовы вступить в бой».

– Наклон должен быть больше, Джер, – послышался голос Перегрина. – И положи вещи повыше на подставке.

Музейный работник, стоявший на нижней ступени лестницы, произнес нечто невнятное.

– Что он говорит? – спросил Джереми.

– Он говорит, что снизу почти ничего не видно, но, вероятно, с этим ничего не поделаешь, – сказала Эмили.

– Секундочку. – Джереми полез в сейф. – Увеличить наклон… О черт, они упали.

– Помочь тебе? – спросила Эмили.

– Не надо. Скажи им, чтобы оставались на местах.

Аллейн приблизился к сейфу. Джереми Джонс, держа на коленях подставку, деликатными движениями расправлял перчатку и документы на бархатистой поверхности.

– Я надеялся обойтись без этого чертова полиэтилена, но, похоже, не выйдет, – сердито проговорил он.

Джереми накрыл реликвии пленкой и укрепил ее кнопками с бархатными головками. Затем он вернул подставку в сейф, угол наклона был почти прямым. Из фойе послышался одобрительный гул.

– Они говорят, получилось здорово, – передала Эмили.

– Закрыть сейф?

– Да.

– Запереть на замок?

– Уинти говорит «да».

Джереми захлопнул стальную дверцу и повернул замок.

– Теперь давай пойдем и посмотрим. – И они с Эмили направились в фойе.

Аллейн вышел из тени, отодвинул панель в стене и осмотрел сейф. Он был действительно крепко заперт. Аллейн вернул панель на место, повернулся и увидел на расстоянии полутора десятков шагов в проходе, ведущем к ложам, мальчика. Тот стоял, сунув руки в карманы и наблюдая за Аллейном. На вид мальчику было лет двенадцать, и одежда на нем была весьма недешевая.

– Привет, – сказал Аллейн. – Откуда ты взялся?

– Неважно, – ответил мальчик. – А вам что за дело?

Аллейн подошел к нему. Хорошенькое личико, большие глаза и нахальная, довольно злая улыбка.

–  Вам что за дело? – повторил мальчишка. – И на что вы уставились? Разумеется, я не хотел быть невежливым.

Дикция у него была отличная.

– На тебя, – ответил Аллейн.

С лестничной площадки раздался голос Перегрина: «Где суперинтендант Аллейн?»

– Здесь! – откликнулся Аллейн и повернулся к выходу.

– О-о-о, прошу прощения, – удивленно протянул Тревор Вир. – Вы, наверное, сыщик из Скотленд-ярда. И как я мог так забыться! Пора уж мне научиться вести себя повежливее!

Аллейн вышел в фойе. К компании присоединились вновь прибывшие Маркус Найт и Дестини Мед.

Над балконом, между двумя лестницами, светился экран, с которого присутствовавшие не сводили жадных глаз. Картинка оставалась неизменной: черно-желтый фон, символизирующий геральдические цвета господина из Стратфорда, а на нем два обрывка бумаги, покрытые поблекшими чернилами, и маленькая детская перчатка.

Джереми притащил из кабинета пояснительную надпись, вставленную в рамку, и укрепил ее под экраном.

– Замечательно, – сказал музейный работник. – Поздравляю вас, мистер Джонс, лучшей экспозиции не придумать.

Он сунул квитанцию в нагрудный карман и попрощался.

– Великолепно, Джер, – сказал Перегрин.

По балкону медленно прошелся Тревор Вир и грациозно облокотился о балюстраду.

– Сдается мне, – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, – любой ловкий жулик вскроет этот ящик с закрытыми глазами. Детские игрушки.

– Что ты здесь делаешь, Тревор? – нахмурился Перегрин. – Тебя не вызывали.

– Я только зашел посмотреть, нет ли мне писем, мистер Джей.

– Почему ты не в школе?

– Вчера вечером я себя неважно чувствовал. В школе ко мне относятся с пониманием.

– Тебе здесь не место. Лучше иди домой и отдохни.

– Хорошо, мистер Джей. – Неотразимая улыбка осветила фотогеничное лицо Тревора. – Я хотел пожелать вам, и актерам, и всем самой большой удачи. Мама желает вам того же.

– Спасибо. С пожеланиями можно было и не торопиться. Иди домой.

Тревор, по-прежнему улыбаясь, поплелся вниз.

– Милый маленький кукленок, – ехидно произнес Джереми.

– Уинти, на улице люди с фотоаппаратами, – сказала Эмили.

– Пресса, дорогая, – отозвался Морис. – Надо же сделать снимки. Позировать будут Маркус и Дестини.

– Как же мы будем позировать, когда экран так высоко? – заметил Найт.

– Снова все вынуть?

– Надеюсь, – вдруг сказал Джереми, – кто-нибудь знает, как открыть сейф. Я запер его, как вы помните.

– Не беспокойся, – сказал Морис, по мере приближения торжественной минуты напускавший на себя все больше важности. – Я знаю. Все было продумано в верхах, и Гринслейд, разумеется, ввел меня в курс дела. На самом деле тип кода был предложен самим Великим и Ужасным. Все построено на ключевом слове. Придумываешь слово из пяти букв…

Парадная дверь открылась, и в фойе ввалилось несколько репортеров и два фотографа.

– …каждой букве соответствует цифра. Мистер Кондукис сказал, что наиболее подходящим и символичным словом будет, конечно…

– Мистер Морис.

Уинтер Морис осекся и резко обернулся на голос. К нему медленно направлялся Аллейн.

– Скажите, когда была установлена цифровая комбинация на замке? – спросил он.

– Несколько дней назад. Три или четыре. Почему вы спрашиваете?

– Вы обсуждали механизм замка с вашими коллегами?

– Ну… так, в общих чертах, только в общих чертах.

– Не кажется ли вам, что будет весьма разумно, если об этом слове из пяти букв будете знать только вы?

– Но я… мы все здесь…

– Видите ли, это обычная практика.

– Да, но мы – другое дело. Я хочу сказать, мы все здесь…

– Попробую убедить вас. – Аллейн сделал надпись на обратной стороне конверта. – Такую комбинацию вы придумали?

Морис взглянул на конверт.

– Черт!

– Будь я на вашем месте, я бы придумал другое, менее очевидное слово, переменил шифр и держал бы рот на замке. – Аллейн зачеркнул надпись на конверте и положил его в нагрудный карман. – У вас посетители, – дружелюбным тоном заметил он.

Он подождал, пока сделают снимки, и вовсе не удивился тому, что на площадке вновь появился Тревор Вир. Мальчишка с очаровательной застенчивостью побеседовал с репортером, в котором он инстинктивно определил человека, принимающего решения, и все кончилось тем, что Дестини Мед и Тревор в обнимку с серьезным видом разглядывали перчатку, пока сверкали фотовспышки и щелкали камеры.

Лучший снимок, сделанный в то утро, вышел под заголовком: «Исполнитель детской роли, Тревор Вир с Дестини Мед и перчаткой Шекспира. «Когда я гляжу на нее, мне прямо-таки хочется плакать», – говорит юный Тревор».