Текст книги "Перчатка для смуглой леди"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

– Не понимаю, почему вы так решили. Их всех, кроме Тревора, видели, когда они уходили. Я видел их. Двери были заперты на задвижки и решетки.

– Служебный вход был заперт, но не на задвижку и решетку. Хокинс открыл его собственным ключом. Маленькая дверь в главном входе была не заперта, когда уходила мисс Брейси, и оставалась таковой, пока не ушли Морис и Найт. Они слышали, как Джоббинс опускал решетку.

– Значит, они тут ни при чем.

– Послушайте, – сказал Аллейн. – Попробуйте представить себе, как все было. Джоббинс еще жив. Кто-то стучит в маленькую дверь главного входа. Джоббинс спускается. Знакомый голос просит открыть – какой-нибудь актер забыл деньги в гримерной или что-нибудь в этом роде. Джоббинс впускает его. Посетитель идет за сцену, говоря, что выйдет через служебный вход. Джоббинс возвращается на пост. В полночь он, как обычно, звонит с докладом, и вот тут-то все и происходит.

– Как вы узнали?

– Господи помилуй, дорогой мой, для знаменитого драматурга у вас странное представление о логике. Я ничегоне знаю. Я лишь показал вам, насколько несостоятельны ваши рассуждения о запертых дверях. А возможно, все случилось иначе и намного проще. Пока можно только гадать. Но дело не в этом, я хочу донести до вас одну простую мысль: если вы замкнетесь и не пророните ни слова о членах вашей труппы, вы, наверное, поступите очень порядочно и благородно и, вероятно, спасете от расправы зарвавшегося убийцу, но вы не поможете снять подозрения с остальных шестерых. Семерых, включая Кондукиса.

Перегрин погрузился в раздумья.

– Думаю, в ваших речах много блудливой казуистики, – произнес он наконец. – Но пожалуй, вы меня убедили. Однако предупреждаю, вы наняли не того человека. У меня чудовищно плохая память. С момента катастрофы я мучительно пытаюсь что-то вспомнить, но никак не могу. Думаете, мне удастся извлечь эти воспоминания из глубин памяти? Вряд ли.

– А с чем они связаны?

– С шумом, который производил Тревор, кажется. И с Кондукисом тоже. С тем утром, когда он показал мне перчатку. Правда, тогда я был пьян и мои показания ненадежны. Тем не менее скажите, что вы хотите узнать, а я подумаю, что вам ответить.

– Как мило с вашей стороны, – сухо заметил Аллейн. – Начнем с… да с кого хотите. С Маркуса Найта. Что еще о нем известно, кроме того, что пишут в прессе? О магазинчике канцелярских принадлежностей, который держал его папаша, и о том, как он поднялся к вершинам славы, пожалуйста, не надо. У него и в самом деле неуравновешенный характер?

– Ну если вы только об этомхотите знать! – с облегчением воскликнул Перегрин. – Он – бочка с порохом, и кто от него только не терпел, но он столь великолепный актер, что приходится мириться с его выходками. На самом деле думаю, что он хороший человек и коллекционирует марки, но критику даже в самых ничтожных дозах абсолютно не выносит, следует немедленный взрыв. Неблагоприятный отзыв для него смерть, и он тщеславен, как павлин. Говорят, в глубине души он ангел, правда, до глубин часто бывает трудно добраться.

Аллейн подошел к фотографиям, висевшим на противоположной стене: все члены труппы в костюмах, на каждой фотографии автограф. Маркус Найт был снят так, что снимок удивительно напоминал известный портрет Шекспира. Перегрин присоединился к Аллейну.

– Потрясающе, – сказал Аллейн. – Какое сходство! Вам крупно повезло. – Он повернулся к Перегрину и обнаружил, что тот тоже не сводит глаз с фотографии, однако не сам Найт его заинтересовал, но его автограф.

– Размашисто! – сухо прокомментировал Аллейн.

– Да, но не в этом дело. Что-то меня в нем беспокоит. Черт! Не могу вспомнить.

– Вспомните еще. А пока скажите, Гроув частенько задирает Найта? Я имею в виду болтовню про короля дельфинов и прочую ерунду.

– Довольно часто. Гарри трудно унять.

– Если Найт такой вспыльчивый, то почему, скажите на милость, он не хлопнет дверью? Почему он до сих пор терпит?

– Наверное, – простодушно ответил Перегрин, – ему нравится роль. Почему же еще?

– Мой дорогой Джей, я прошу прощения. Ну конечно, ему нравится роль. Наверняка она станет лучшей в его списке, если не считать шекспировских постановок.

– Вы правда так думаете?

– Разумеется.

Перегрин выглядел растроганным и счастливым.

– Ну вот, – сказал он. – Вы меня окончательно покорили.

– Да какая разница, что я думаю! Вы и сами знаете, насколько хороша ваша пьеса.

– Знаю, но мне нравится, когда мне говорят об этом. Из чего можно сделать вывод, что мы с Марко где-то похожи.

– Дестини Мед была его любовницей?

– О да. Связь была довольно прочной, пока Гарри не бросил бедную Герти и не пустился охмурять Дестини. Мы предполагали, что отношения в труппе сложатся наилучшим образом при наличии двух счастливых парочек, Дестини и Марко с одной стороны, Гарри и Герти – с другой. Не тут-то было. Когда актеры в труппе начинают менять партнеров, жди беды. А если учесть способность Марко воспламеняться от любой ерунды, может случиться все, что угодно. Нам остается только молиться.

– Мисс Мед, она… кажется, не принадлежит к числу интеллектуалов.

– Она очень глупа, – задумчиво произнес Перегрин. – Но настолько глупа, что ее глупость граничит с чудом. Милая Десси. И конечно, – добавил он, – она немножко притворяется. Наверняка немножко притворства в ее поведении есть.

– Как же вам удалось сделать с ней такую сложную роль?

– Особых проблем не было. Вы просто говорите: «Дорогая, ты печальна. Ты страдаешь, твои страдания невыносимы», и ее глаза немедленно наполняются слезами. Или: «Дорогая, ты повела себя очень умно, разве ты не видишь, ты обвела всех вокруг пальца», и она становится хитрой, как мартышка. Или еще проще: «Милая, ты сводишь его с ума», и пусть она стоит как статуя, но от нее исходит неотразимое очарование. Она делает, а публика за нее додумывает.

– Она закатывает скандалы?

– Только ради проформы, когда вообразит, что пора напомнить о себе. Десси вполне благодушна.

– Она отшвырнула Найта сразу или процесс шел постепенно?

– Постепенно. Это было заметно на репетициях. В любовных сценах. Обнимая его, она принималась разглядывать свои ногти или снимать кусочки туши с ресниц. Потом она стала просить пропускать объятия, говоря, что ей надо сосредоточиться на внутреннем подходе к роли. Чушь, конечно, никакого внутреннего подхода у нее никогда не было. Только инстинкт, подкрепленный великолепной техникой и несомненными внешними данными звезды.

– Я слышал, она дважды разведена и живет одна?

– Ну да… официально.

– Что-нибудь еще?

– Она страстный игрок, наша Десси. Играет во все и везде, на бирже, скачках и в казино, разумеется. На самом деле игра и была причиной ее второго развода. Муж не смог вынести бесконечные вечера за рулеткой и покером.

– Она удачливый игрок?

– Боюсь, она и сама не знает, такой туман у нее в голове.

– А мисс Брейси?

– Это совсем другая история. Я ничего не знаю о прошлом Герти, но она и в самом деле являет собой великолепный образчик брошенной женщины. Ее поведение не всегда столь смехотворно, как сегодня, но она никак не может уняться, в ней все бурлит, как в ведьмином котле. Она и Марко демонстрируют две стороны отвергнутой любви. Марко – ходячее воплощение оскорбленного самолюбия и невероятного унижения. Он не может понять, как такое могло случиться. Очень трогательно то обстоятельство, что он до сих пор не обозлился на Десси. Но я сильно опасаюсь, что однажды он взбесится и набросится на Гарри.

– Полезет в драку?

– Да, хук слева, хук справа. В то время как Герти ни словом не выдает своего отношения к счастливой сопернице, но постоянно жалит и кусает неверного любовника.

– Значит, мисс Мед обоими потерпевшими прощена, а Гроув является объектом обоюдной неприязни.

– Вы нарисовали прямо-таки идиллическую картину.

– Найт и мисс Брейси ненавидят Гроува черной ненавистью? Или это слишком сильно сказано?

– Нет, но… – Перегрин вдруг опомнился. – Да зачем вам все это? Как отношение Марко и Герти к Гроуву связано с убийством?

– По-видимому, никак. Остался Рэндом. Будут какие-нибудь комментарии?

– Чарли? С ним никаких проблем. Он, как вы могли заметить, не на все сто процентов мужчина, ну и что? В театре он свои пристрастия не проявляет. Мы могли со спокойной душой позволить ему переодеваться в одной комнате с мальчиком.

– Увлечения?

– Вы уже знаете, заумные кроссворды, шифры и старинные рукописи. Говорят, он сведущ в антиквариате, наш Чарльз. По словам Джереми, он один из тех, кто обладает безошибочным чутьем на раритеты. Все свободное время он проводит в копеечных лавчонках на Чэринг-кросс-роуд. Хороший, дисциплинированный актер. Частная школа и академия драматического искусства.

– Члены труппы знали друг друга до «Дельфина»?

– О да. Кроме Эмили, она начинающая, – с нежностью произнес Перегрин, – и пока мало с кем знакома в театральных кругах.

– Скажите, вы обращали внимание на верхнюю одежду Гарри Гроува?

– На днях я увидел его в такой расписной штуковине, от которой у меня долго потом в глазах рябило, и слышал, как актеры подшучивали над Гарри.

– Что это была за штуковина?

– Я особенно не разглядывал… – Перегрин осекся и с ужасом посмотрел на Аллейна. – О нет! Не может быть. Это невозможно.

– Что именно?

– На… на Генри Джоббинсе?

– Гроув подарил пальто Джоббинсу в пятницу вечером, потому что оно никому не нравилось. Вы не знали об этом?

Перегрин покачал головой.

– Понять не могу, – медленно произнес он, – просто не понимаю, как же я не узнал его на бедном Джоббинсе. Я ведь даже отпустил шутку насчет пальто, а Джоббинс сказал, что это подарок.

– Возможно, с шарфом пальто выглядело несколько иначе?

– Шарф? Разве на Джоббинсе был шарф?

– А разве нет? Ярко-желтый шарф.

– Погодите. Да, конечно, – Перегрин болезненно побледнел. – Я вспомнил. Я видел шарф. Потом.

– А раньше? Когда вы с Джоббинсом говорили?

– Раньше не помню, его не было видно.

– Пожалуйста, не рассказывайте никому про пальто, Джей. Это очень важно. Даже, – дружелюбным тоном добавил Аллейн, – вашей Эмили.

– Хорошо. Могу я узнать, почему это так важно?

Аллейн объяснил ему.

– Понятно. Но что вам это даст?

– Если никто не знает о подарке…

– Ах да. Я совсем отупел.

– Ну вот теперь и впрямь все. Простите, что отнял у вас столько времени.

Перегрин направился было к двери, но передумал и вернулся.

– Я постараюсь удовлетворить самым высоким требованиям в моей Кондукисиаде. Или Кондукисее?

– Или Кондукисизме. Неважно. Я рад, что вы согласились помочь. Спасибо. Надеюсь, я получу ваше творение, как только оно будет готово?

– Разумеется. Где вас можно будет найти?

– Я пробуду здесь еще некоторое время, а потом мои передвижения будут зависеть от обстоятельств. Мы оставим в театре дежурного, узнаете у него, где меня найти. Вы действительно ничего не имеете против моего предложения?

– Нет, если мои воспоминания смогут хоть чем-то помочь.

– Ну наконец-то! – воскликнул Аллейн. – Тогда я надолго не прощаюсь. Будьте добры, выходя, пригласите сюда мистера Найта.

– Обязательно. Сейчас половина первого, – сказал Перегрин. – Он, наверное, уже нервничает.

– Правда? Пусть войдет.

Глава девятая
Воинствующий Маркус

1

Маркус не столько нервничал сам, сколько пытался заставить нервничать других. Он выглядел надменным и грозным, он снисходил к окружающим с небывалой высоты. Когда Аллейн извинился за то, что заставил его так долго ждать, Найт сделал жест рукой, который, видимо, означал: «Забудьте. Однако…»

– В нашем деле никогда не знаешь заранее, сколько продлится та или иная беседа, – заметил Аллейн.

– От моего внимания не ускользнул тот факт, – сказал Найт, – что кое-кто поспешил почтить вас визитом.

– Вы имеете в виду Хартли Гроува? – отозвался Аллейн. – Да, ему пришла в голову одна мысль.

– Ему нередко приходят в голову разные мысли, и большинство из них крайне возмутительны.

– Правда? Эта мысль была вполне безобидной. Я хотел вас спросить, вы обращали внимание на его пальто?

Мистер Найт обращал внимание на пальто мистера Гроува, что и подтвердил кратким и безмерно неприязненным ответом.

– Чему тут удивляться? – сказал он. – Очередное проявление его натуры. Боже, что за одеяние! Какая безвкусица!

Нетрудно было догадаться, что Найт не знает о подарке, сделанном Гроувом сторожу.

Аллейн коротко расспросил Найта о его передвижениях в субботу вечером. Найт на своем «ягуаре» поехал из театра домой, где, как обычно, прислуга, итальянская супружеская пара, подала ему ужин. Он полагает, что прибыл домой в пол-одиннадцатого, и больше никуда не выходил, но у него нет тому бесспорных доказательств.

Совершенная непогрешимая мужская красота не относится к разряду распространенных явлений. Маркус Найт был наделен ею в огромной мере. Его овальное лицо с тонким чертами, изящный нос, слегка раскосые глаза и пышные блестящие волосы могли бы стать предметом мечтаний живописца эпохи Возрождения или, например, неизвестного художника, написавшего портрет неизвестного человека, который позже стали называть графтоновским портретом Шекспира. Идеальное телосложение, угадывавшееся сквозь любую одежду, и грация пантеры дополняли его облик. Сколько ему было лет? За тридцать? Меньше? А может, сорок? Это не имело значения.

Аллейн, высоко оценив удивительное воплощение образа Шекспира, осторожно перевел разговор на работы коллег Найта. Ведущий актер обнаружил абсолютно эгоистическое, однако весьма проницательное понимание пьесы и нескрываемую профессиональную ревность к достижениям других актеров, в особенности Гарри Гроува. По мнению Найта, Гроув неверно понял роль мистера В. Х. Исполнитель работал на дешевый эффект, впадая в вульгарность и даже иногда в непристойность.

Аллейн заговорил о краже перчатки и документов. Найт выразил радость по поводу повторного счастливого обретения реликвий и принялся с крайней озабоченностью расспрашивать Аллейна, точно ли они не повреждены, существует ли абсолютная уверенность на этот счет. Аллейн подтвердил, что с реликвиями все в порядке, и завел речь об их баснословной стоимости. Найт несколько раз серьезно кивал, медленно и с необыкновенно значительным видом, который, по наблюдениям Аллейна, любят на себя напускать люди актерской профессии. Кивки более походили на поклоны.

– Уникальные вещи, – сказал Найт, мелодично растягивая слова. – У-ни-каль-ные!

«Любопытно, – подумал Аллейн, – что бы он сказал, если б знал о подмене, совершенной Джереми».

– Ну что ж, – непринужденным тоном заметил он, – по крайней мере, мистер Кондукис и его загадочная американская покупательница могут спать спокойно.

– Покупательница?

– Я употребил существительное в женском роде? – воскликнул Аллейн. – Странно. Наверное, вспомнил о миссис Констанции Гузман.

В переменах, которые затем произошли во внешности Найта, было что-то захватывающее. Его лицо то наливалось темно-малиновой краской, то смертельно бледнело. Он сдвинул брови, приподнял верхнюю губу. Аллейн мог только пожалеть, что роль Уильяма Шекспира не предполагала возможности продемонстрировать физические признаки ярости.

– Что, – прогремел Найт, вставая, – что этот человек, Гроув, рассказал вам?! Я требую ответа. Что он рассказал?

– О миссис Констанции Гузман? Ничего. Что с вами?

– Вы лжете!

– Вы ошибаетесь, – сдержанно произнес Аллейн. – Гроув не упоминал ее имени. Уверяю вас. Просто она очень известный коллекционер. А в чем, собственно, дело?

Найт молча испепелял его взглядом. Фокс прочистил горло.

– Поклянитесь, – на тихой и низкой ноте начал Найт, постепенно доводя звук до крещендо, – поклянитесь, что имя этой женщины не… э-э… не было… э-э… упомянуто в связи с моим собственным именем. Здесь в этой, комнате, сегодня. Клянетесь?

– Нет, поклясться не могу. На самом деле ее имя было упомянуто.

– Все знают! – взревел Найт. – Вся презренная шайка!Он трепал своим грязным языком повсюду. Не пытайтесь возражать мне. Он предал меня. Я доверился ему, о чем глубоко сожалею. Проявление слабости. С моей стороны. Тогда я не знал, каков он на самом деле: лживый, лживый человек. – Найт направил указательный палец на Аллейна. – Ей… мисс Мед… Дестини он тоже рассказал? Можете не отвечать. Я вижу по вашему лицу. Рассказал.

– Я не беседовал с мисс Мед, – покачал головой Аллейн.

– Они вместе смеялись, – прорычал Найт. – Надо мной!

– Мне понятна ваша реакция, – сказал Аллейн, – но, прошу прощения, насколько мне известно, она не имеет никакого отношения к нашему делу.

– Имеет! – пылко возразил Найт. – Черт возьми, имеет, и я скажу вам почему. Я обязал себя сдерживаться, я не позволял себе говорить об этом человеке. Проявлял щепетильность, не желая, чтобы меня заподозрили в пристрастности. Но теперь, теперь!Я скажу вам, что думаю. Я абсолютно убежден, что если, как вы настаиваете, этот несчастный мальчик не виновен и подвергся нападению человека, убившего Джоббинса, и если он придет в сознание и вспомнит, кто напал на него,то он без всякого сомнения укажет пальцем на В. Хартли Гроува. Попомните мои слова!

Аллейн, пять минут назад догадавшийся, к чему клонит разбушевавшийся Найт, помолчал, сколько требовалось, с потрясенным видом, а затем спросил Маркуса, есть ли у него какие-нибудь причины, кроме тех, торопливо добавил Аллейн, которые он уже высказал, для обвинения Гарри Гроува в убийстве. Оказалось, что особых причин нет. Кроме туманных и невнятных намеков на репутацию и сомнительное прошлое Гроува, Найт не смог предъявить ничего. По мере того как гнев Найта стихал, а стихал он очень медленно, сила аргументов ослабевала. Маркус заговорил о Треворе Вире и сказал, что не может понять, почему Аллейн исключает возможность кражи реликвий Тревором, его последующей стычки с Джоббинсом, опрокидывания постамента на сторожа и бегства через бельэтаж, столь стремительного, что мальчик, наткнувшись с разбега на балюстраду, не удержался и рухнул вниз. Аллейну вновь пришлось доказывать несостоятельность подобных рассуждений.

– А почему никто из зрителей не мог спрятаться где-нибудь во время спектакля?

– Джей утверждает, что такого не могло быть. Театр тщательно обыскали, и служащие по обе стороны занавеса подтверждают его слова.

– По вашему мнению, – сказал Найт, вновь начиная с угрожающим видом кивать головой, – преступление совершено одним из нас?

– Обстоятельства предполагают именно такое решение.

– Я столкнулся с ужасной дилеммой, – сказал Найт и немедленно принял вид человека, столкнувшегося с ужасной дилеммой и измученного сомнениями. – Аллейн, как поступить? С моей стороны тщетно притворяться и скрывать свое отношение к этому человеку. Я знаю, что он недостойный мерзавец. Я знаю…

– Минутку. Вы опять о Гарри Гроуве?

– Да. – Найт несколько раз кивнул – О нем. Я сознаю, что меня могут счесть пристрастным вследствие личных обид, которые он мне нанес.

– Уверяю вас…

– А я уверяю вас, и с полнейшим на то основанием, что в труппе только один человек способен на преступление. – Найт в упор смотрел на Аллейна. – Я изучал физиогномику, – неожиданно заявил он. – Когда я был в Нью-Йорке, – на секунду его лицо приняло свирепое выражение, которое тут же исчезло, – я познакомился с выдающимся ученым, графом фон Шмидтом, и серьезно увлекся его учением. Я учился, наблюдал, сравнивал и приходил к определенным выводам. Их справедливость неоднократно доказана практикой. И я абсолютно убежден – аб-со-лют-но, – что когда вы видите пару необычно круглых глаз, довольно широко расставленных, очень светло-голубых, лишенных глубины, остерегайтесь. Остерегайтесь! – повторил он и с размаху опустился в кресло.

– Чего? – осведомился Аллейн.

– Предательства. Непостоянства. Полной беспринципности. Отсутствия всяких этических норм. Я цитирую фон Шмидта.

– Боже мой.

– А что касается Кондукиса! Но оставим это. Оставим.

– Вы и в мистере Кондукисе обнаружили те же черты?

– Я… я не знаком с мистером Кондукисом.

– Разве вы не встречались?

– Формальная встреча. На открытии театра.

– А прежде?

– Возможно. Много лет назад. Я предпочитаю не вспоминать о том случае. – Найт махнул рукой, словно отгонял муху.

– Могу я спросить, почему? – заинтересовался Аллейн.

После длительной и многозначительной паузы Найт произнес:

– Однажды я был его гостем, если это можно так назвать, и был подвергнут возмутительно пренебрежительному отношению, которое меня не удивило бы, если бы в то время я был знаком со Шмидтом. Я полагаю, сочинения Шмидта должны стать обязательным чтением для служителей закона. Надеюсь, вы не обиделись на мои слова? – с барственной снисходительностью добавил он.

– Нисколько.

– Отлично. Я вам еще нужен, старина? – с неожиданным дружелюбием спросил Найт.

– Думаю, нет. Хотя – поверьте, я бы не стал задавать вопроса, если бы он не имел непосредственного отношения к делу, – не могли бы вы уточнить, действительно ли миссис Констанция Гузман призналась вам в том, что покупает ворованные предметы искусства на международном черном рынке?

Попытка окончилась провалом. Лицо Найта побагровело, в глазах засверкали молнии. И в то же мгновение к нему вернулись робость и беспокойство, которые Найт тщательно старался скрыть.

– Комментариев не будет, – сказал он.

– Даже самого незначительного намека?

– Вы с ума сошли, – величественно произнес он, и на том был отпущен.