Текст книги "Выпить и умереть"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава вторая
Успехи Уочмена

Бутылочка на полке была невелика и весьма красочно оформлена – по огромному белому ярлыку шла ярко-красная надпись: «Осторожно, яд!» Этот, можно сказать, не ярлык, а плакат сразу привлек к бутылочке внимание всех пятерых мужчин в комнате.

– Уочмен, похоже, считает вас, Эйб, источником опасности для подданных Ее Величества! – заметил Периш улыбаясь. – Того и гляди, всех нас потравите!

– Ничего подобного, я боюсь, как бы он сам не отравился! – буркнул Уочмен.

– Кто это отравится? Я? – прищурился Эйб. – И не надейтесь, старый Эйб обращается с ядами, как невеста со своей невинностью!

– Да уж хочется верить, – проворчал Кьюбитт.

– Но ты, Эйб, ведь не собираешься оставлять этот флакон прямо тут, на камине? – встревожился Уочмен.

– Не беспокойся, сынок, я его спрячу так, что и сам потом не найду!

– Лучше бы ты вообще от него избавился! – настаивал Уочмен. – Если ты его спрячешь, да еще и забудешь, кто-нибудь обязательно откроет понюхать пузырек, чтобы узнать, что там внутри, и, мягко говоря, перестанет значиться в списке живущих. Лучше дай флакончик мне, я его отвезу обратно аптекарю в Иллингтон. Хотелось бы взглянуть в глаза этому бесшабашному джентльмену, так свободно торгующему ядами…

– Бог с тобой, сынок, я еще не закончил с этими серыми тварями! – возразил старик Эйб. – Если окажется, что не все они передохли, я им поднесу еще одну здоровую порцию и изведу – всех до единой!

– У Кьюбитта ядофобия, – сказал Уочмен.

– Чего-чего? Какой еще фобий? И почему его еда у мистера Кьюбитта? – захлопал глазами Эйб, оглядывая столики.

– Речь идет о вашем яде, дружище, – грустно пояснил Кьюбитт, бросая свой дротик в дубль-двадцать. – Хотя присутствие среди нас синильной кислоты, наверное, только прибавит нам радости…

– Не переживайте, джентльмены! – широко осклабился старик Эйб. – Пусть немножко повоняет этой синей кислотой, зато уж крысы не будут путаться под ногами, как раньше!

Эйб взял бутылочку, влез на табурет и задвинул яд на самую верхнюю полку серванта. Потом стащил с рук перчатки и бросил их в огонь камина.

– Вот так! – Эйб поднял вверх заскорузлый указательный палец. – Никто не смеет обвинить старого Эйба Помроя в небрежном обращении со всякой медициной! А на всякий случай, если кто-нибудь из ребят порежет руку или сделает что-нибудь инфекционное в этом роде, то у меня есть домашняя аптечка с изрядным запасом йода. Со мной вам ничто не грозит – не забывайте, что во время войны я служил денщиком у настоящего фельдшера и отлично знаю, какая могучая сила заключена в этих самых снадобьях!

Он задрал голову и посмотрел на верхнюю полку серванта. Ярлычок с грозной надписью все же виднелся в темноте полки.

– Ну, там пузырь будет в полной безопасности. – Эйб направился к стойке бара и выдал всей компании темного пива. В это время в общем зале пивной возобновилась игра в дартс.

Человек, сидящий в уголке, не издал за все время ни звука. Он только изредка прихлебывал из своей кружки. В полутьме бара Уочмен разглядел его руки – те же самые грабли, с толстенными обломанными ногтями, все в шрамах и мозолях… Уочмен встал, подмигнул Перишу и двинулся к этому субъекту.

Теперь он смог разглядеть его лицо. Коричневое, задубелое… Но Уочмену показалось, что эту окраску оно приобрело недавно. От крыльев носа вниз тянулись глубокие морщины, подчеркивавшие ехидно опущенные уголки губ. Глаза незнакомца казались совершенно бесцветными. Он встал из-за столика с таким видом, будто собрался уйти, но Уочмен задержал его.

– Извините, позвольте мне представиться, – выпалил Уочмен.

Незнакомец широко улыбнулся. Вот уж зубы так зубы, подумал Уочмен, внутренне содрогаясь. Прямо чугунные болванки, а не зубы.

– Мы сегодня вечером уже встречались, – продолжал Уочмен, – но так и не познакомились. Меня зовут Люк Уочмен.

– Я это уже уловил из вашего разговора с приятелем, – заметил зубастый и, помолчав, добавил: – А меня зовут Легг.

– Возможно, тогда я выражался несколько невежливо, – сказал Уочмен, – но надеюсь, вы меня простите. Знаете, когда сидишь за рулем, всегда сперва обвиняешь всех вокруг, но только не себя самого…

– Ну конечно, это простительно, – пробормотал Легг. – Совершенно простительно.

Создавалось ощущение, что губы его почти не двигаются. Огромные зубищи просто не давали Леггу говорить.

Так и не взглянув как следует на Уочмена, Легг развернул иллюстрированный журнал.

Уочмен чувствовал странное раздражение. Ему не удалось выжать из этого чудака никакого определенного ответа, а Уочмен не привык получать от ворот поворот. Все-таки он адвокат, и его профессиональная честь была задета. Люк присел к краешку стола и сунул под нос Леггу свой раскрытый портсигар.

– Спасибо, я курю трубку, – раздалось из-за журнала.

– Знаете, я совершенно не ожидал, что встречу вас здесь, – заговорил Уочмен, удивляясь своему приторно-сердечному тону. – Хотя вы явно направлялись в Оттеркомб. Неплохой тут бар, правда?

– О да, – проговорил Легг, – очень хороший.

– Вы намерены здесь долго пробыть?

Легг вытащил свою трубку и стал набивать ее, что было непросто при наличии пальцев, каждый из которых втрое толще трубочного отверстия.

Уочмен почувствовал себя бутылкой, забытой на углу стола. Он заметил, что Периш глядит на него с издевательской усмешечкой и даже Кьюбитт из дальнего закутка тоже прислушивается. Черт побери, подумал Уочмен, не могу же я допустить, чтобы этот козел так просто меня отшил! Нет уж, я заставлю его разговориться! Но пока Люк подбирал слова, Легг закурил и погрузился в чтение, явно давая понять, что отвлечь его от журнала способен только человек с деликатностью африканского носорога.

Тем временем Норман Кьюбитт выдернул свои дротики из мишени и посмотрел в зал. Его вдруг поразило сходство между Себастьяном Перишем и его кузеном Уочменом. Не столько чисто внешнее сходство, сколько близость характеров. Оба они, каждый в своем роде, очень тщеславные люди, подумал Кьюбитт. Периш тщеславен совершенно закономерно – он ведь актер. Это было вполне откровенное, простодушное и потому более извинительное тщеславие.

Тщеславие Уочмена принимало более изощренные формы. Например, с этим незнакомцем Люк явно лез из кожи вон. Но непохоже, что он чего-нибудь добьется. Кьюбитт усмехнулся про себя и повернулся к доске с мишенью.

Уочмен заметил его ухмылку. И еще больше взъярился.

– Послушайте, – обратился он к Леггу. – Вы не мастер ли игры в дартс?..

Легг посмотрел на него настолько отстраненно и недоумевающе, что Уочмену пришлось повторить…

– Ну да, я маленько играю, – неохотно кивнул Легг.

Кьюбитт, кидая дротики, вскользь обронил:

– Да он играет как дьявол! Давеча выиграл у меня, взяв сто одно очко. Я даже не успел кинуть ни одного дротика! Он выбил полтинник, потом единицу и потом снова полтинник.

– Да, в тот раз мне повезло, – без малейшего воодушевления заметил Легг.

– Ничего подобного! – заявил Кьюбитт. – Это была просто невероятная точность!

– Ну что ж, я ставлю десять шиллингов, что вы не сможете повторить этот трюк! – вдруг решительно сказал Уочмен.

– Пропали твои денежки! – бросил Кьюбитт.

Периш встал со своего места и приблизился к спорящим с невероятно светской и приятной улыбкой на лице. Да, подумал Кьюбитт, у Себастьяна есть привилегия – всегда выглядеть чертовски обаятельно в любых обстоятельствах…

– Себ, я предложил мистеру Леггу пари на десять шиллингов, что он не сможет выбить полтинник, единицу и снова полтинник! – сказал Уочмен.

– Плакали твои денежки, – усмехнулся Себастьян, чем дополнительно разозлил Уочмена.

Легг обвел компанию сонным взглядом. Все сгрудились вокруг его стола: Уочмен, Периш, Кьюбитт, оба Помроя – отец и сын. Легг зачем-то подергал себя за губы и протер кулаком глаза. Словно в ответ Уочмен сделал жест, характерный для полицейских – взялся за кончик носа большим и указательным пальцами. Кьюбитту показалось, будто они подавали друг другу условные сигналы.

Наконец Легг грузно поднялся на ноги.

– Ну ладно, – сказал он. – Почему бы и нет. Я принимаю ваше пари.

* * *

Легг взял из ящичка три дротика и внимательно осмотрел их.

– Похоже, они здорово поизносились, а, мистер Помрой? – задумчиво пробормотал он. – Колечки болтаются…

– Ладно-ладно, я уже велел купить новые, – проворчал Эйб Помрой. – Завтра будут здесь…

Легг подумал, еле заметно пожал плечами и прицелился. Дротик, казалось, повис в его огромных пальцах и потом полетел – мягко, неслышно и медленно. Прямо в яблочко!

– Пятьдесят! – сказал Билл Помрой. – Вот это да, джентльмены! Полтинник – как по заказу!

– Тут и был заказ, сынок. Пари! – крякнул его отец.

– Значит, три шиллинга у вас уже в кармане, – подзадорил Уочмен.

– Если мне суждено выиграть, все пойдет в фонд О.Л.Д., Билл, – неожиданно проговорил Легг.

– О.Л.Д.? – удивленно переспросил Уочмен. – Это что, новая болезнь?

Билл, глядя прямо перед собой, как на допросе, отчеканил:

– Оттеркомбское Левое Движение, мистер Уочмен. Мы теперь – ячейка Южного Девонского отделения…

– Господи спаси и сохрани! – изумился Уочмен.

Легг метнул второй дротик.

– Ого! А вот вам и единичка, мистер Уочмен! – гаркнул Эйб Помрой. – Кажись, вы уже почти семь шиллингов профукали, извиняюсь за выражение!

– Но зато вторые пятьдесят ему выбить вряд ли удастся, – заметил Уочмен. – Первый дротик так торчит, что загораживает все поле… Попасть попросту невозможно.

Легг, не обращая внимания на разговорчики за своей спиной, снова нацелился, на сей раз, похоже, крайне старательно, и дротик, легонько присвистнув в воздухе, вошел в точности между первым дротиком и тонкой границей «яблочка»…

– Ну вот вам и еще полтинник! – воскликнул Билл Помрой, и целый хор голосов завыл на разные лады:

– Ну!

– Да он колдун!

– С ним просто нельзя играть!

– В средние века его бы сожгли на площади!

Уочмен, стараясь не слишком краснеть, положил на стол десятишиллинговую банкноту.

– Поздравляю, – выдавил он.

Легг искоса посмотрел на купюру.

– Спасибо, мистер Уочмен… – Легкая усмешка пробежала по его губам. – Еще десять шиллингов в кассу Левого Движения, Билл!

Уочмен снова сел на прежнее место, у краешка стола.

– Ну что ж, это все здорово впечатляет, – выдавил он. – Теперь, после такой игры, всем полагается выпивка. Думаю, я имею право ее заказать. Привилегия проигравшего, так сказать…

Билл Помрой странно переглянулся с Леггом, а потом со своим отцом. По строгому местному этикету за выпивку имел право платить только тот, кто выиграл пари на дротики. После неловкого молчания старик Эйб Помрой оповестил, что на сей раз выпивку пора поставить за счет хозяина дома, и подал всем по огромной кружке крепчайшего темного эля, с давних пор известного в Оттеркомбе под фирменным названием «Спотыкач».

– С этим эликсиром жизни в желудке мы все тут начнем играть, как мистер Легг, – заметил Периш, сделав пробный глоток.

– Пожалуй, – согласился Уочмен, пристально глядя в свою кружку. – Этот эль – просто источник вдохновения, не правда ли, мистер Легг? Может быть, вы способны и на другие трюки с дротиками?

– Конечно, – спокойно отвечал Легг, – если вы мне немного поможете.

– Как это?

– Очень просто. Положите ладонь на доску, а я обметаю ее по контуру дротиками.

– Ничего себе! Ну уж нет. В такой степени я вам не могу довериться, – попытался улыбнуться Уочмен. – На такой риск можно пойти только после тройной дозы «Спотыкача»… – Уочмен с некоторой жалостью осмотрел свою ладонь. – Я, конечно, мог бы и рискнуть – но только не сейчас, нет… Вот лучше скажите-ка мне, мистер Легг, против кого направлен ваш так называемый фонд Левого Движения?

Прежде чем Легг преодолел сопротивление своих зубов и сумел раздвинуть губы, Билл Помрой быстро ответил:

– Против капиталистов, мистер Уочмен, и их интересов!

– Неужели? Значит, мистер Легг тоже идет в ногу с пролетариатом, теряющим свои цепи где придется?

– Именно, – без тени смущения отвечал Легг. – Я имею честь быть секретарем и казначеем Оттеркомбского Левого Движения.

– Вот как, секретарем и казначеем, – повторил Уочмен. – Ответственная небось работенка, а, мистер Легг?

– Это точно, – снова встрял Билл. – Но и человек у нас на этой должности – что надо!

Уочмен почувствовал вокруг себя некоторый вакуум. Он повернулся к старику Эйбу Помрою:

– А что же ты, Эйб? Не пора ли покрасить дротики в красный цвет?

– Я? Что вы, дорогой сэр, бог с вами! Мы с сыном договорились! Насчет политики наши дорожки разошлись! Но я думаю, большого вреда не будет, ежели молодые люди, вместо того чтобы пьянствовать или безобразничать, собираются по пятницам и субботам потолковать чин-чинарем об умных вещах… Пусть себе воображают, будто они могут повлиять на законы, на парламент и на всякое такое. Что ж теперь – удавиться? Молодость – она всегда молодость, дурь в башке играет, извиняюсь за выражение… А наш Билл, к слову сказать, с детства всех убеждал в разных глупостях и учил жить. Еще на горшке, помню, сидел какал, а уже давал указания, чем ему задницу подтирать…

– Папа, ты совершенно не понимаешь смысла политики в жизни, – угрюмо буркнул Билл, чьи грезы о социалистическом будущем были прерваны прозаическими воспоминаниями отца. – Ты просто слеп! Мы работаем не для себя, а ради счастья всех…

– Правильно, сынок! Скоро мы все у вас будем ходить по струнке и только и делать, что восхвалять твои левые мозги!.. К чему еще стремиться?

– Стремиться надо к благу государства! – строго сказал Билл.

– Мысль интересная! – засмеялся старый Помрой.

– Ваше неприятие, – вдруг проронил Легг, – строится на неверном понимании сути вопроса о частной собственности…

– Как это? – приподнял брови Уочмен. – Вы ведь предлагаете извести на корню всякую частную инициативу?

– Народ станет заботиться об общем благе, как о своем собственном! Дайте ему только шанс! – воскликнул Билл.

– Народ? – переспросил Уочмен, наливаясь злобой и с ненавистью глядя в спину Леггу. – Под народом подразумевается стадо болванов, неспособных достаточно заработать себе на жизнь и потому готовых пойти за любым чучелом, которое пообещает им молочные реки? Ну да ладно… Мне только хотелось бы знать, что мистер Легг скажет насчет частной инициативы. Все-таки он ведь казначей…

Легг стал поворачиваться к Уочмену, но Билл опередил его:

– Погоди, Боб, не отвечай! Вот что, мистер Уочмен! Мне не нравится тон, в котором вы говорите о нашем Бобе! Он здесь у нас в Оттеркомбе живет не так давно, месяцев десять, но уже завоевал наше полное доверие! Да! И его высокий пост – свидетельство нашего доверия! А мы, левые, всякому встречному-поперечному деньги пролетариата не доверим!

– Да я и не спорю, дорогой Билл, – мягко сказал Уочмен. – Я вовсе не сомневаюсь, что за десять месяцев мистер Легг успел себя прекрасно зарекомендовать по части честного расходования казенных денег…

Лицо у Билла сделалось цвета спелой моркови, он сжал в кулаке свою тяжелую глиняную кружку и шагнул к Уочмену.

– Ладно тебе, Люк, помолчи лучше, – осторожно вставил Себастьян Периш, а Кьюбитт пробормотал:

– Брось задираться, Люк, ты ведь в отпуске и должен отдыхать, а не…

– Так вот, мистер Уочмен, – заговорил взбешенный Билл. – Вы, конечно, можете подшучивать надо мной сколько влезет, воля ваша, только имейте в виду, что…

– Заткнись, сынок! – пристукнул ладонью по столешнице старый Эйб Помрой. – Ты уже взрослый парень, а не сопливый молокосос! И если ты не умеешь, как мужчина, выпить свои две пинты пива, то и не пей! Не можешь без кулаков потрепаться о политике – так и не трепись! И вообще, чует мое сердце, что у тебя полно работы там, в общем зале! Ступай-ка туда, вот что!

Билл переводил взгляд с Уочмена на Легга… Легг наконец пожал плечами и, пробормотав что-то неразборчивое насчет более уютной атмосферы в общем зале, вышел.

– Нет, мистер Уочмен, за всем этим стоит какая-то игра, – угрюмо сказал Билл Помрой, понемногу остывая. – И черт меня возьми, если я не вычислю этой вашей игры…

– Так речь идет об игре? Давно пора! – раздался мелодичный женский голос, и в комнату втолкнулась плотненькая и круглая, наподобие теннисного мячика, особа в малиновой блузке и зеленом твидовом костюмчике.

– Надеюсь, мне не надо было спрашивать разрешения войти? – осведомилась Виолетта Даррах.

* * *

Появление на сцене мисс Даррах перебило у мужчин воинственное настроение. Билл Помрой поспешно ретировался в общий зал, прикрыв за собой откидную доску стойки бара, словно боясь, что мисс Даррах станет преследовать его. Остальные вздохнули с облегчением, а старик Эйб Помрой, напрягая свое профессиональное гостеприимство, громко произнес:

– Заходите, мисс, компания уже давно по вас соскучилась! И вы как раз вовремя. Тут рекой льется выпивка! Притом за счет хозяина!

– Только не ваш «Спотыкач», дорогой мистер Помрой! Что угодно, только не это! – предупредила мисс Даррах. – Если можно, стаканчик шерри…

Она подошла к стойке и ловко забросила свою словно резиновую попку на высокий табурет. Уочмен был несколько удивлен такой непосредственностью и такой сверхъестественной для дамы прыгучестью, но только втянул носом воздух.

Вообще говоря, мисс Даррах было уже под пятьдесят. Точный возраст леди, наверное, можно было бы определить, как у дерева, разрезав ее пополам и посчитав кольца жира, которые год за годом откладывались на ее талии вплоть до полного исчезновения этой детали женской фигуры. У других женщин опытный глаз легко различает грудь, талию и бедра, но у мисс Даррах указанные элементы никак не отделялись друг от друга. Однако лицо ее выражало почти детскую наивность и добродушие, которое еще более подчеркивалось очками с толстыми стеклами.

Эйб подал ей стаканчик, мисс Даррах отхлебнула и весело поинтересовалась:

– Кажется, вы здесь здорово смеялись и шутили? Это ваш кузен, мистер Периш?

– Ах да, извините, – спохватился Себастьян. – Я вас не представил… Мистер Уочмен, мисс Даррах…

– Здрасьте, – сказала мисс Даррах. Как у многих ирландцев, ее грубоватый акцент казался нарочитым, шуточным. – Я читала о вас в газетах, обожаю прочесть что-нибудь интересненькое про крепко сработанные убийства и расследования… Помню, в прошлом году вы уж так постарались, защищая того бедного малого, который от нечего делать укокошил свою бабенку…

Уочмен пошатнулся от такого комплимента:

– Но, мисс, я ведь все-таки его не освободил совсем…

– И правильно сделали, голубчик, иначе как бы мы спали спокойно в постелях, пока под окнами у нас разгуливает убийца? Но зато как адвокат вы постарались на славу!

Уочмен смолк на минуту, пытаясь прийти в себя и подобрать менее щекотливую тему для беседы, и наконец спросил:

– А вы – тоже художница, мисс Даррах?

– Ох нет, я просто любитель! Но у меня прямо зуд по живописи, честное слово! Правда, стоит мне взять в руки кисть, как мистер Кьюбитт начинает мычать, словно корова с больным зубом… А тут у вас, я смотрю, собралась славная компашка! Я так и думала, мистер Помрой, что в вашу гостиницу приезжает напиваться целое созвездие талантов! Мистер Периш, от блестящей игры которого я иногда забываю даже пойти в буфет в антракте! Мистер Кьюбитт, о котором и говорить нечего… А теперь, оказывается, еще и знаменитый адвокат мистер Уочмен! А где мисс Дессима Мур? Кажется, вы тут затеяли играть в дартс?

– Она сейчас придет, – вставил Кьюбитт.

– Надеюсь, вы сыграете еще разок. Мне страшно нравится смотреть, как большие серьезные мужчины кидают такие малюсенькие штучки с иголочкой на конце… А вы – вы тоже играете в дартс, мистер Уочмен?

– Пытаюсь, – пролепетал Люк.

На лестнице послышались шаги.

– А вот и Дессима, – сказал Кьюбитт.

* * *

В комнату вошла высокая стройная девушка в рыбацкой куртке и синих брюках, остановилась и слегка прищурилась от яркой лампы над стойкой бара.

– Извините, если заставила вас ждать, – прощебетала она. – Всем привет.

После секундной паузы Уочмен сделал шаг по направлению к ней.

– Добрый вечер, – сказал он.

– А, так вы приехали… Добрый вечер, – ответила девушка без выражения.

Дессима легонько тронула его протянутую руку, подошла к бару и вскарабкалась на высокий табурет. На голове у нее было нечто в стиле поэтов-романтиков: выбивающиеся пряди по бокам лица, казалось, то и дело норовили залезть в рот. Черты лица Дессимы были красивы, правильны, но особую индивидуальность придавали ей черные брови и особый блеск в глазах. Двигалась она с той особенной грацией, которая предполагает обтекание всех острых углов… Дессиме Мур недавно исполнилось двадцать четыре года.

Все мужчины в комнате на мгновение потеряли нить беседы. Мисс Мур обладала тем самым качеством, которое широко рекламирует Голливуд, – необъяснимой женской притягательностью. Если угодно, это можно назвать сексапильностью. И тем не менее ни в ее взгляде, ни в едином движении вовсе не прочитывалось, что она хоть краем глаза замечает это всеобщее восхищение со стороны мужчин.

Единственный, кто поздоровался с ней скромно и даже несколько испуганно – Билл, который при этом покраснел настолько, что лицо его уже не отличалось по цвету от рыжих волос.

Дессима приняла сигарету у Периша и оглядела комнату.

– Ну что, вы уже начали играть? – спросила девушка.

– Вас ждали, ангел мой, – нежно пропел Периш, трусливо косясь на Уочмена. – Что вы там делали столько времени?

– Отмывалась после участия в этой вселенской травле.

– Думаю, вы не боитесь, мисс Десси? – учтиво спросил старик Эйб. – Такая красивая и смелая девушка, как вы, наверное, ничего и никогда не боится…

Дессима рассмеялась и вдруг спросила у Билла:

– О чем тут говорили, когда я вошла? Что-то вы все вдруг внезапно замолчали…

Прежде чем кто-нибудь успел ответить, Уочмен сказал:

– Мы тут спорили, милая.

– Спорили? – Дессима пристально посмотрела на Билла. Уочмен в один прием опустошил свою кружку и взобрался на табурет рядом с девушкой.

– Именно так, – подтвердил он. – До появления мисс Даррах мы занимались исключительно спорами.

– Как? Неужели я прервала ваш спор?! – воскликнула мисс Даррах. – Какая жалость, я ведь обожаю всяческие споры! Спорт? Искусство? Политика? Любовь? Говорите скорее!

– Речь шла о политике, – проронил Уочмен, глядя на Дессиму. – О политике, о частной инициативе, о народе, о государстве…

– Ты… – Дессима смутно улыбнулась. – Ты безнадежен. Когда наше дело победит, ты у нас станешь большой проблемой…

– Разве вам не понадобятся в таком случае адвокаты?

– Мне бы хотелось, чтобы в адвокатах не было нужды.

Уочмен рассмеялся.

– Ну ладно, ты будешь играть? – спросил он.

– Конечно. Давайте играть все вместе. Ты будешь, Билл?

Но Билл отрицательно мотнул головой в сторону общего зала, где появились новые посетители, еще не отведавшие фирменного напитка и потому скучные и твердо стоящие на ногах.

– А вы, мисс Даррах? – повернула голову Дессима.

– Ох нет, милая. Я не имею склонности к спорту во всех его проявлениях… В детстве меня почти напрочь лишил зрения мой братец Теренс, когда угодил в переносицу яблоком, предназначавшимся брату Брайану… И к тому же я слишком… гм!.. полненькая. Нет, я уж лучше посижу и посмотрю на вашу игру.

И тут вдруг из общего зала раздался взрыв смеха и криков… Билл пригласил всех, находившихся в отдельном зальчике, посмотреть на чудо, которое учинил мистер Легг. Все прошли в общий зал и уставились на мишень… Огромный красномордый детина стоял у доски с растопыренной ладонью, прижатой к мишени, и вся ладонь была аккуратнейшим образом обтыкана дротиками…

– М-да, – проронил Уочмен, – похоже, мистер Легг нашел взамен меня другую жертву своей сверхъестественной меткости. Неудивительно, что толпы трудящихся так верят мистеру Леггу…

Тут Уочмен облокотился о стойку и повысил голос:

– Впрочем, я со своей стороны хочу предложить мистеру Леггу сыграть партию в «круглые сутки»… Играли в такой вариант, мистер Легг?

– Довольно давно, – несколько удивленно протянул Легг, вынув трубку изо рта.

– Итак, «круглые сутки».

– «Круглые сутки»?.. Но я слегка подзабыл правила…

– Вам нужно попасть во все секторы по порядку номеров, а закончить на дубле, – пояснил Норман Кьюбитт.

– По существу, – зловеще мягким тоном заметил Уочмен, – вы можете назвать это особо изощренным методом убийства времени… Убийство времени или отбывание срока… Вы когда-нибудь отбывали срок, мистер Легг?

– Нет, – сказал Легг, не меняясь в лице. – Но я ваш вызов принимаю, отчего же нет. Только выйду на секундочку, если позволите…

– Конечно, – поклонился Уочмен…