Текст книги "Смерть пэра"

Автор книги: Найо Марш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2
Прибытие в Лондон

1

Теперь, когда последний чемодан был закрыт и вытащен нетерпеливым стюардом, каюта потеряла свое лицо. Глядя на нее при свете лампы, – дело было задолго до рассвета, – Роберта почувствовала, что каюта больше ей не принадлежит, что тут ее только терпели. На полу валялись клочки бумаги, дверь шкафа была распахнута, по туалетному столику тянулась полоска рассыпанной пудры. Непривычное черное платье и пальто, которые Роберте предстояло надеть, висели на крючке возле двери и, словно живые, чуть раскачивались из стороны в сторону. Корабль все еще приятно поскрипывал, словно наслаждаясь собственным движением. Снаружи, в темноте, по-прежнему пенилось море, а шаги бубнили над головой Роберты, на палубе. Но все эти знакомые и милые звуки еще пуще усугубляли чувство одиночества и угнетенности. Путешествие закончилось. Корабль уже кишел взволнованными пассажирами. Чернота за иллюминатором постепенно светлела, серела. Роберта в последний раз смотрела на торжественный горизонт, на свет зари, скользивший по холодным кружевам морской пены.

Она надела черное платье и в сотый раз спросила себя, в таком ли платье следует сходить на берег. У платья был белый воротник, а на шляпке – белый бант. Может быть, будет не так очевидно, что она в трауре.

«Я проехала тринадцать тысяч миль, – подумала Роберта. – Полмира объехала. Тут северные небеса, и эти гаснущие звезды – северные звезды».

Она высунулась из иллюминатора, и грохот моря ворвался ей в уши. Холодный утренний ветер отбросил ее волосы назад. Она посмотрела вдаль и увидела словно ожерелье бледных огоньков поперек огромного туманного простора. Сердце у нее бешено забилось, потому что она впервые увидела Англию. Роберта долго смотрела, высунувшись из иллюминатора. Теперь вокруг корабля с воплями носились чайки, ныряя вниз. Вдалеке она услышала заунывный голос сирены. Роберта никак не могла собраться с силами, чтобы выйти на палубу, – иногда от волнения человека охватывает странная инертность. В конце концов пробили склянки на чудовищно ранний завтрак. Роберта открыла переполненную сумочку и с превеликим трудом нашла в ней два новозеландских фунта, которые собиралась дать своей стюардессе. Многовато для чаевых, но ведь это всего лишь тридцать английских шиллингов. Стюардесса ждала в коридоре. Там же стояли стюард и банщик. Роберте пришлось снова вернуться в каюту и покопаться в сумочке.

Завтрак прошел странно: все были в непривычной одежде и очень спешили, обмениваясь адресами. Пассажиры собирались поддерживать дружбу, возникшую на корабле, но Роберта чувствовала, что в этих планах не было уверенности. Она тоже дала свой адрес нескольким пассажирам и записала их адреса на обороте карточки меню. Затем она летала в конец очереди за паспортами, от волнения то вынимая дорожные документы, то снова пряча их в сумочку. В иллюминаторы виднелись трубы пароходов, борта высоких судов, здания, которые казались совсем рядом. Она получила свой проштампованный паспорт и вернулась на палубу Б, где на нее бессмысленно смотрели знакомые надписи. Люки уже были открыты, а с якорных лебедок сняты чехлы. Роберта стояла в сторонке от остальных пассажиров и точно так же, как они, смотрела вперед. Теперь берег был почти рядом, и остальные корабли находились совсем близко. Стюарды – бледные, в тельняшках – высовывались из иллюминаторов поглазеть на большой лайнер. Роберта услышала, как кто-то из пассажиров сказал: «Добрая старая Темза». Она слышала названия, чужие, но знакомые: Гревсенд, Тильбери, Гринхит.

– Теперь мы почти приехали, мисс Грей, – произнес голос у нее за спиной. Пожилой мужчина, с которым Роберта несколько раз приятельски разговаривала, облокотился на поручни с ней рядом.

– Да, – отозвалась девушка. – Теперь уже недолго.

– Вы в Лондоне впервые?

– Да.

– Должно быть, это странное ощущение. Не могу себе даже представить. Понимаете, сам-то я из кокни. – Он повернулся и посмотрел на девушку. Наверное, ему показалось, что она для своих лет слишком уж маленькая и юная, потому что он добавил: – Кто-нибудь придет вас встречать?

– На вокзале, не на пристани. Тетя. Я никогда ее не видела раньше.

– Надеюсь, что тетя хорошая.

– И я надеюсь. Это сестра моего отца.

– Ну что ж, можете растопить первый ледок, если скажете ей, что сразу узнали ее – так она похожа на вашего отца… – Он резко осекся. – Простите, – пробормотал он. – Я сказал такое… Простите.

– Ничего, все в порядке, – кивнула Роберта и, видя, что он и впрямь расстроен, добавила: – Я еще не привыкла говорить о них вот так, запросто. Я имею в виду, о маме и папе. Конечно, со временем я привыкну.

– Оба сразу? – с состраданием спросил попутчик.

– Да. Автомобильная катастрофа. Я собираюсь поселиться вместе с тетей.

– Ну что ж, – вздохнул он, – могу только повторить, что я надеюсь, она окажется симпатичной тетей.

Роберта улыбнулась ему, но ей все-таки захотелось, чтобы он, несмотря на свою симпатичность, ушел отсюда. По палубе прошел стюард, разнося последнюю почту.

– Вот и почта с лоцманской шлюпки, – заметил попутчик.

Роберта не знала, ждать ей письма или нет. Стюард протянул ей целых два и телеграмму. Она вскрыла телеграмму, и в следующий миг ее попутчик услышал радостный вопль. Он поднял взгляд от собственного письма. Темные глаза Роберты сияли, все лицо ее словно засветилось жизнью.

– Хорошие новости?

– О да! Да! Это от моих самых-самых лучших друзей. Я сперва должна буду пожить у них. Они придут встретить меня на пристань. Моя тетя заболела или что-то в этом роде, и я должна пожить с ними.

– Это хорошая новость?

– Это замечательная новость! Понимаете, я дружила с ними в Новой Зеландии, но не видела их целую вечность.

Роберте больше не хотелось, чтобы он ушел. Она была настолько рада, что ей хотелось поговорить о том, как ей повезло.

– Я написала им, что приезжаю, и послала письмо авиапочтой в тот день, как мы отплыли. – Она посмотрела на письма. – Это от Шарло.

Дрожащими руками девушка вскрыла конверт. Почерк леди Чарльз был похож на нее самое – тонкий, элегантный и щедрый.

Дорогая Робин, – прочитала Роберта, – мы все в таком восторге! Как только пришло твое письмо, я позвонила твоей тетушке в Кент и попросила, чтобы сперва ты пожила у нас. Она говорит, что можно, только на одну ночь. Это, конечно, свинство, но ты обязательно снова приедешь как можно скорее. Твоя тетушка, кажется, очень милая. Генри и Фрида встретят тебя на пристани. Мы так рады, дорогая. Спать тебе придется буквально в клетушке, но ты же не возражаешь, правда? Мы все тебя очень-очень любим.

Шарло.

Второе было от тети. Оно гласило:

Моя дражайшая Роберта! Я очень огорчена и расстроена, что не могу встретить тебя в старой доброй Англии, но увы, моя дорогая, меня приковал к постели совершенно ужасный ишиас, и мой доктор настаивает, чтобы я легла в какую-то совершенно особенную частную лечебницу!! Такие расходы, такое беспокойство для меня, бедной, но я любой ценой отказалась бы от предложений доктора, если бы не твоя подруга, леди Чарльз Миног, которая позвонила мне из Лондона – такое великое событие в моей убогой деревенской жизни! – и спросила, когда ты приезжаешь. Узнав о моих терзаниях, она предложила, чтобы ты пожила у них месяц и даже больше! Сперва я согласилась только на одну ночь, но я знаю, как уважительно твои папа и мама относились к леди Чарльз Миног, так что теперь я могу с чистой совестью принять ее предложение. Это письмо, я уверена, застанет тебя еще на корабле. Я очень расстроена, что все так получилось, но то хорошо, что хорошо кончается, и я боюсь только, не покажется ли тебе жизнь в Кенте очень тихой после веселья и роскоши твоих лондонских друзей!! Ладно, моя дорогая. Добро пожаловать в Англию, и, поверь мне, я с нетерпением ожидаю нашей встречи сразу после того, как выйду из больницы! С большой любовью,

твоя тетя Хильда.

P.S. Я написала небольшое письмецо леди Чарльз Миног. Кстати, надеюсь, я правильно ее назвала? Может быть, надо было бы написать леди Имоджин Миног? Мне кажется, она была урожденная леди Имоджин Рингл. Надеюсь, что я не допустила faux pas![2]2
  Оплошность (фр.).


[Закрыть] По-моему, ее муж, сэр Чарльз Миног, учился в Оксфорде вместе с дорогим старым дядюшкой Джорджем Олтоном, который потом стал ректором прихода в Лампингтоп-Парва, но, наверное, сэр Чарльз его не помнит.

Тетя X.

P.P.S. Нет, если подумать, он слишком молод для этого!

Т.Х.

Роберта улыбнулась и рассмеялась вслух. Она подняла глаза и увидела, что ее попутчик улыбается ей.

– Все идет как надо? – спросил он.

– Прекрасно, – ответила Роберта.

2

По мере того как уменьшалось расстояние между пристанью и кораблем, распадались узы, которыми связали пассажиров пять недель, проведенных на корабле. Они уже казались чужими друг другу, и последние их разговоры были вымученными и обрывочными. Сам корабль показался вдруг незнакомым. У Роберты даже среди всеобщего волнения и суматохи хватило времени ощутить себя поднадоевшей гостьей. Именно потому, что ее первое путешествие так понравилось ей, она почувствовала краткую грусть. Теперь между пассажирами и берегом оставалась только полоска грязной воды, а за барьером ждала толпа. Некоторые начали махать платочками. Роберта прилежно искала глазами среди тесно сгрудившейся толпы и уже успела решить, что ни Генри, ни Фриды там нет, как вдруг увидела их: они стояли поодаль и махали рассеянно и робко, как было свойственно всем Миногам. Генри выглядел совершенно таким, каким она его запомнила, но с Фридой за четыре года произошли поразительные перемены. Вместо неоформившейся школьницы Роберта увидела молодую двадцатилетнюю женщину, уже вышедшую в свет и выглядевшую так, словно каждый ее дюйм, каждый клочок одежды были тщательно выхолены. Как красива была Фрида и как чудесно накрашена! И как они оба с Генри отличались от всех, кто стоял на пристани! Генри был без шляпы, и Роберта, привыкшая к коротким новозеландским стрижкам, подумала, что волосы у него слишком длинные. Но он так мило смотрелся, когда махал ей рукой… Она видела, что он и Фрида задумали какую-то каверзу. Роберта радостно замахала им и смущенно оглянулась по сторонам. С борта уже бросили конец на берег. С внушительным грохотом были спущены трапы, и по ближайшему взошли на борт пятеро мужчин в котелках.

– Нас пока еще не пустят на берег, – сказал попутчик Роберты. – Обычно пускают не сразу. Господи помилуй, что там вытворяют на берегу эти двое? Они, наверное, помешанные! Только по смотрите на них!

Он показал на Генри и Фриду, которые, высунув языки и закатив глаза, молотили по воздуху руками и ритмично топали.

– Невероятно! – воскликнул мужчина. – Кто же это такие?

– Это мои друзья, – сказала Роберта. – Они исполняют «хака».

– Как-как?

– Это маорийская боевая пляска. Это они меня приветствуют. Совсем с ума сошли!

– М-да, – промычал попутчик. – Это точно. Роберта тихонько зашла ему за спину и тоже сделала несколько па «хака». На Генри и Фриду глазели все пассажиры на борту и большая часть встречающей толпы. Закончив танцевать «хака», они повернулись к кораблю спиной и наклонили головы.

– А теперь что они задумали? – спросил Роберту попутчик.

– Не знаю, – нервно ответила Роберта.

Барьер убрали, и толпа на пристани ринулась к трапам. На миг Роберта потеряла Миногов из виду. Люди вокруг засмеялись и стали показывать пальцами. Она увидела, что на борт поднимаются ее друзья. Теперь на них были носы из папье-маше и фальшивые бороды. Они оживленно жестикулировали.

– Ничего себе, интересные, должно быть, люди, – с заметным сомнением в голосе произнес попутчик.

Все пассажиры заторопились к трапам, и Роберта утонула среди людей гораздо выше ростом. Сердце у нее колотилось, она не видела ничего, кроме спин, и слышала вокруг только бессвязные приветственные выкрики. Вдруг она оказалась в чьих-то объятиях. К щекам ее прижались картонные носы и фальшивые бороды, она почувствовала запах духов Фриды и бриллиантина Генри.

– Привет, родная, – закричали Миноги.

– Тебе понравилось наше «хака»? – спросила Фрида. – Я сначала хотела, чтобы мы надели маорийские соломенные юбочки и выкрасились в коричневый цвет, но Генри настаивал, чтобы мы нацепили бороды, и я уступила. Как здорово, что ты приехала!

– Скажи мне, – важно начал Генри, – как тебе добрая старая Англия?

– Плавание было хорошее? – заботливо спросила Фрида.

– Тебя не тошнило?

– Ну что, поехали?

– Пошли, – сказала Фрида. – Пора. Генри говорит, что надо подкупить таможенников, чтобы они тебя пропустили первой.

– Притихни, Фрид, – скомандовал Генри. – Во-первых, это тайна, и это нельзя назвать подкупом. У тебя есть деньги, Робин? Потому что, боюсь, у нас нет.

– Да, конечно есть, – отозвалась Роберта. – Сколько нужно?

– Десять шиллингов. Я сам справлюсь. Если арестуют меня, это не так важно.

– Лучше сними бороду, – посоветовала ему Фрида.

Остальное утро прошло как во сне. В таможенном бараке пришлось долго ждать, к тому же там Роберта встретила тех пассажиров, с которыми уже попрощалась на корабле. Потом багаж перетаскивали в большую машину, где ждал шофер. Роберте сразу захотелось извиниться за свой огромный чемоданище. Девушка никак не могла приспособиться к таким стремительным переменам. Она смутно воспринимала широкую и грязную улицу, здания, казавшиеся невероятно убогими и мрачными, машины, которых становилось все больше и больше. Когда Фрида сказала ей, что это Ист-Энд, и что-то добавила насчет Лаймхауса и Поплара, Роберта почувствовала только легкое разочарование, что места эти оказались не столь романтичны, как связанные с ними легенды, что бедность и грязь ничем не напоминали о противозаконной роскоши, что улица – Генри сказал, что это Коммерческая улица, – выглядит под стать названию. Когда они выехали в Сити, Генри и Фрида указали ей на Мэншн-хаус, а потом предложили посмотреть на купола собора Св. Павла. Роберта послушно глазела в окно, но все, что она видела, казалось ей ненастоящим. Ей мерещилось, что она лежит на незнакомом берегу, а волны, одна за одной, накрывают ее с головой. Шум Лондона ошеломил ее больше, чем грохот океана. Мозги у нее совсем раскисли, она услышала собственный голос и засомневалась, осмысленно ли она говорит.

– А вот Флит-стрит, – сообщил Генри. – Ты помнишь детскую песенку: «Вверх по Лудгейтскому холму, вниз по Флитскому холму»?

– Да-да, – кивнула Роберта. – Флит-стрит.

– Еще ехать и ехать, – вздохнула Фрида. – Робин, ты знаешь, я собираюсь стать актрисой!

– Робин наверняка догадалась, – хмыкнул Генри, – глядя на твою походку. Ты заметила, как она ходит, Робин? Она словно касается земли мягкой лапкой, как кошка. Входя в комнату, закрывает дверь и приваливается к ней.

Фрида ухмыльнулась.

– У меня это просто великолепно получается, – заявила она. – Для меня артистизм – вторая натура.

– Она ходит в одно страхолюдное место, где обитают молодые люди в длинных шарфах, которые ерошат волосы и говорят Фриде, какая она потрясная.

– Это театральная школа, – сразу объяснила Фрид. – А молодые люди – очень умные. Они все говорят, что я стану хорошей актрисой.

– Еще минута – и мы будем проезжать мимо Королевского суда, – сказал Генри.

Алые омнибусы проплывали мимо, как корабли. В них сидели люди, они выглядели одновременно настороженными, бледными и рассеянными. В дорожной пробке темно-синяя машина оказалась настолько близко от них, что сидевшие в ней мужчины в черном были всего в нескольких дюймах от Роберты и Миногов.

– Это одна из новых полицейских машин, Фрид, – сообщил Генри.

– А ты откуда знаешь?

– Ну просто знаю, и все. Наверное, именно эти громадные типы и называются Большой Четверкой.

– Хорошо бы они проехали подальше, – буркнула Фрида. – Я не удивлюсь, если мы в ближайшее время попадем к ним в лапы.

– Почему? – спросила Роберта.

– Видишь ли, вчера за завтраком близнецы говорили, что единственное, что они смогут сделать, – это стать мошенниками и превратиться в еще одну шайку «Мэйфейрских парней».[3]3
  Нашумевшая в двадцатые годы лондонская шайка квартирных воров и мошенников.


[Закрыть]

– А что, очень даже неплохая идея, – кивнул Генри. – Понимаешь, Колин сказал, что стащит драгоценности у какой-нибудь невероятно богатой вдовствующей герцогини, а Стивен тем временем обеспечит ему алиби в «Рице» или где-нибудь еще. Ты же знаешь, что их никто не может различить.

– А потом, понимаешь, – добавила Фрида, – если одного из них арестуют, они будут сваливать вину друг на друга, и, поскольку один из них точно будет невиновен, полиции придется отпустить обоих, чтобы не вышло судебной ошибки.

– Из чего, – заметил Генри, – ты можешь сделать вывод, что мы находимся в финансовом кризисе.

Роберта вздрогнула при звуке знакомых слов.

– Только не это! – воскликнула она.

– Увы! – ответил Генри. – Более того, это крах. Все словно с цепи на нас сорвались.

– Мамуля собралась сегодня заложить жемчуга, – добавила Фрида, – когда пойдет днем к маникюрше.

– Такого она еще никогда не делала, – заметил Генри. – А это Стрэнд, Робин. Эта церковь или Святого Климентия Датского, или Святой Марии-на-Стрэнде. А следующая, соответственно, тоже одна из них, только не та, что первая. Насчет кризиса нам, наверное, лучше объяснить.

– Уж пожалуйста, сделай милость, – попросила Роберта. В ее замороченной голове запутанные дела Миногов представлялись чем-то надежно знакомым. Она была в состоянии здраво рассуждать по поводу их долгов, но столь же внимательно смотреть на Лондон, который так мечтала увидеть, она не могла. У нее было ощущение, что ее способность воспринимать вдруг наполовину онемела, словно под наркозом, так что она могла откликаться только на знакомые впечатления. Она внимательно слушала длинную повесть о том, как лорд Чарльз вложил огромные деньги, которые у него таинственным образом еще имелись, во что-то под названием «Сан-Домингос», и это самое «Сан-Домингос» немедленно испарилось. Она услышала о странной авантюре, когда лорд Чарльз собирался открыть ювелирное дело в Сити, а Генри и близнецы должны были быть продавцами. «По крайней мере, – сказала Фрида, – можно было продавать мамулины украшения, которые она выкупила из заклада, когда умерла кузина Рут. Лучше уж продавать их, чем закладывать, тебе не кажется?» Как выяснилось, вся задумка зависела от кого-то по имени сэр Дэвид Стейн, который недавно покончил самоубийством, оставив сэра Чарльза с пустой конторой и договором об аренде на десять лет.

– Так что теперь, – заключил Генри, – похоже, мы совсем утонули. А вот вокзал Чаринг-кросс. Мы решили вечером повести тебя в театр, Робин.

– А потом можем пойти потанцевать, – предложила Фрида. – Колин влюблен в девушку, которая играет в этой пьесе, и он наверняка захочет, чтобы она присоединилась к нам, это будет довольно досадно. Ты пригласил Мэри, Генри?

– Нет, – ответил Генри. – У нас только пять билетов, близнецы оба собираются пойти, я в любом случае хочу танцевать с Робин, а актриску Колина мы не возьмем.

– Стивен мог бы избавить тебя от Мэри.

– А она ему не нравится.

– Мэри – это девушка Генри, – пояснила Фрида. – Правда, это пока несерьезно.

– Ну, она на самом деле довольно миленькая, – заметил Генри.

– Она очаровательна, братик, – великодушно признала Фрида.

Роберта вдруг почувствовала страшное отчаяние. Она уставилась в окно и только краем уха слушала Генри, который, казалось, считал себя обязанным показывать ей интересные виды.

– Вот это Трафальгарская площадь, – сказал Генри. – Правда, какая жуткая штуковина, этот памятник посередине? Видишь, по углам – львы… но ты, конечно, сама видела их на фотографиях.

– А вон то здание – галерея Тейта, – добавила Фрида.

– Она хочет сказать – Национальная галерея. Тебе, наверное, захочется походить на экскурсии, а, Робин?

– Ну, наверное, так надо…

– Плюшка и Майк на каникулы приехали домой, – сообщила Фрида. – Им полезно будет взять Роберту на экскурсии.

– Может быть, я сама что-нибудь нашла бы, – робко предложила Роберта.

– Ты не будешь знать, с чего начать, – возразил Генри. – Есть что-то очень хладнокровное в том, чтобы вот так препоясать чресла и отправиться искать, на какую бы экскурсию пойти. Я с тобой пару раз схожу сам, если хочешь. Это вообще-то не так плохо, когда втянешься. Знаешь, Робин, а мы ведь весьма общественно настроенная семья. Я с близнецами в территориальной армии. Не могу тебе передать, насколько это нам противно, но мы выпятили подбородки и закусили пулю, чтобы не кричать, так что, когда настанет война, мы знаем, что делать. А пока что, разумеется, мне придется найти работу, раз уж мы так увязли.

– Ну, не так уж определенно мы увязли, пока дядя Г. не сказал своего решающего слова, – заметила Фрида.

– Дядя Г.! – воскликнула Робин. – Я про него совсем забыла. Мне всегда казалось, что он – мифическое чудовище.

– Надеюсь только, что он не станет вести себя, как чудовище, – сказал Генри. – Завтра он приедет с визитом. Папуля послал ему сигнал SOS. Не могу передать, какой ужасный дядя Г.!

– Тетя В. гораздо хуже, – мрачно проговорила Фрида. – Посмотрим правде в глаза: тетя В. куда хуже. Они оба приедут, чтобы посовещаться с мамулей и папулей насчет финансов. Надеемся выдоить из дяди Г. две тысячи.

– Понимаешь, Робин, это все и так перейдет к папе, когда они умрут. У них ведь нет детей.

– А я думала, что они разошлись.

– А, они вечно то разбегаются, то сходятся, – сказала Фрида. – Сейчас они вместе. Тетя В. стала заниматься колдовством.

– Чем?!

– Колдовством, – повторил Генри. – Это чистая правда. Она стала ведьмой. И вступила где-то там в клуб черной магии.

– Я тебе не верю!

– Ради бога, не верь, только это сущая правда. Она начала с того, что познакомилась в Девоне с одним священником, который открыл в Дартмуре зловещее место. Он вроде как рассказал тете В., что собирался окропить это самое место святой водой, но, когда он туда отправился, невидимая сила вышибла у него из рук сосуд. Он дал тете В. почитать какие-то книжки про черную магию, а она, вместо того чтобы прийти в ужас, свернула не в ту сторону и решила, что это очень даже здорово. Как я понимаю, она ходит на черные мессы и все такое.

– Да откуда ты знаешь?

– Ее горничная, Диндилдон, рассказала Нянюшке. Диндилдон говорит, что тетя В. далеко продвинулась в черной магии. Они устраивают встречи в «Медвежьем углу». Я хочу сказать, в настоящем «Медвежьем углу», в Кенте. Тетя В. вечно покупает книжки про колдовство, и у нее появились какие-то очень уж странные друзья. У них у всех совершенно дикие имена: Ольга, Соня, Борис… Тетя В. наполовину румынка, понимаешь, – пояснила Фрида.

– Ты хочешь сказать – наполовину венгерка, – поправил Генри.

– А, все равно они все в Центральной Европе. Ее и зовут-то вовсе не Вайолет.

– А как? – спросила Роберта.

– Да так, что дядя Г. никогда не мог правильно написать или произнести ее имя. Он подцепил ее тыщу лет назад в Будапеште в посольстве. Она чрезвычайно зловещая дама и совершенно сумасшедшая. Наверное, это ее цыганские предки или что-то в этом роде заставили ее взяться за колдовство. А дядя Г., разумеется, по этому поводу бесится от злости, поскольку сам он не чернокнижник.

– Наверное, – сказала Фрида, – дядя Г. боится, что она наведет на него порчу.

– Ну что ж, это вполне в ее репертуаре, – отозвался Генри. – Она в самом деле зловещая старая ведьма. Меня при виде ее просто жуть берет. Она похожа на белую жабу. Готов на что угодно поспорить, что под одеждой она скользкая и холодная.

– Заткнись, я тебя умоляю, – простонала Фрида. – Впрочем, я совершенно не удивлюсь, если ты прав. Генри, давай где-нибудь остановимся и позавтракаем. Я умираю с голоду, и Робин, наверное, тоже.

– Придется идти к Анджело, – ответил Генри. – Он отпустит в кредит.

– У меня есть немного денег, – робко вставила Роберта.

– Нет-нет! – вскричала Фрида. – У Анджело слишком дорого, чтобы платить наличными. Мы припишем все к счету Генри, а у меня с собой столько, что на чаевые вполне хватит.

– Может быть, у Анджело еще закрыто, – усомнился Генри. – Который час? Чувство времени совершенно теряется, когда встаешь так рано. Смотри, Робин, мы выезжаем на Пиккадилли-серкус.

Роберта уставилась через плечо шофера в лобовое стекло и впервые в жизни увидела Эрота.

Великие города в воображении тех, кто никогда в них не был, представляются в виде символов: Нью-Йорк – как линия горизонта с небоскребами, Париж – река и горбатый мост, Вена – Дунай и песня, Берлин – единственная прямая улица. Но для жителей бывших британских колоний символом Лондона стала куда более уютная и простенькая вещь. Это маленькая фигурка, стремительно взлетающая вверх над круглой площадью, элегантный викторианский божок с греческим именем – Эрот с Пиккадилли-серкус. Именно под натянутым луком Эрота многие провинциалы впервые узнали теплое чувство, которое нашептывало им: «Это Лондон». Именно это место провинциал привыкает с невиданной наглостью именовать средоточием вселенной. Именно здесь он стряхивает с себя суету приезда, обнаруживая, что ноги его ступают по лондонской мостовой, – и вдруг чувствует себя счастливым.

Так было и с Робертой. Из машины Миногов она увидела окружность Пиккадилли, огромные плавно скользящие омнибусы, море лиц, движение вокруг Пиккадилли-серкус и вдруг почувствовала, что сердце защемило.

– Он совсем не такой большой, – удивилась Роберта.

– На самом деле – совсем маленький, – откликнулся Генри.

– Я не хочу сказать, что он не впечатляет, – уточнила Роберта. – Это просто… мне кажется, что мне очень хочется оказаться как бы посреди всего этого…

– Понял, – ответил Генри. – Давай вылезем. Пройдемся до угла, до Анджело.

Он обратился к шоферу:

– Заезжайте за нами через двадцать минут, хорошо, Мэйлинг?

– О, образовалась пробка, – обрадовалась Фрида. – Это наш шанс. Пошли.

Генри открыл дверь и взял Роберту за руку. Она выбралась из машины. Путешествие, корабль, океан – все ускользнуло куда-то в прошлое. Новое переживание захватило Роберту, и шум, именуемый Лондоном, поглотил ее.