Текст книги "Смерть пэра"
Автор книги: Найо Марш
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
Глава 16
Ночь сгущается
1
Роберта, находясь в каком-то трансе, выразила готовность провести остаток этой бесконечной ночи в неизвестном доме с явно помешанной вдовой убитого пэра. Лорд Чарльз проявил резкость, которая удивила Роберту. Когда Шарло сказала, что поедет на Браммелл-стрит, он резко ответил: «Я категорически это запрещаю, Имми». Роберту еще больше удивило, что Шарло сразу послушалась. Фрида выдвинула свою кандидатуру, но без особого энтузиазма, и Шарло с сомнением посмотрела на нее. Поэтому Роберта, опасаясь, что говорит что-то неподходящее, и надеясь, что наконец может что-то сделать для Миногов, робко предложила себя. За исключением Генри, всех охватило радостное облегчение. Роберта знала, что Миноги, находясь под впечатлением смутных представлений о мужественных колонистах, всерьез считали, что все жители колоний меньше поддаются превратностям судьбы, чем их английские ровесники. Они просто очаровательно проявляли свою благодарность и заботливо спрашивали, уверена ли она, что ей это не трудно.
– Ты даже не увидишь тетю В., – заверила Фрида, а Шарло добавила:
– И ты действительно просто должна посмотреть этот дом, Робин. Не могу даже описать тебе, на что он похож! Викторианская мрачность, а по стенам набитые чучела. Просто фантастика!
– Не понимаю, почему ехать должна Робин, – нахмурился Генри.
– Робин сама говорит, что она не возражает, – заметила Фрида. – А если поедет и Нянюшка, то Робин в большей безопасности, чем сокровища британской короны. Какая Робин прелесть, правда, мама?
– Она самая добрая девочка, это точно, – подтвердила Шарло. – Право, Робин, милая, ты уверена?
– Я совершенно уверена, если вы считаете, что меня там будет достаточно.
– Да там просто должен быть кто-нибудь, чтобы успокоить сиделок. Если Вайолет почему-то начнет устраивать сцены, ты всегда можешь позвонить сюда. Но я уверена, что этого не будет. Она может даже и не знать, что ты там.
Так все и устроилось. Констебль Мартин, покинув кресло, упорно глазел на портрет Минога викторианской эпохи. Лорд Чарльз отправился побеседовать с Аллейном. Фрида старательно красилась, близнецы мрачно листали старые номера «Панча». Шарло, отказавшись идти спать, пока не закончатся все допросы, забросила ноги на стол и закрыла глаза.
– С каждой минутой, – усмехнулся Генри, – эта комната все больше напоминает приемную зубного врача. Робин, вот тебе ужасно старый номер «Светских сплетен». Хочешь почитать и довершить картину?
– Спасибо, Генри. А ты что читаешь?
– Певца английской словесности. Читаю «Макбета». Шекспир написал об убийстве весьма кровавые куски…
– А тебе нравится Бард?
– Наверное, да. Время от времени я его перечитываю.
– В данном случае, – сказал Стивен, – читать «Макбета» – д-дурной вкус.
Фрида немедленно продекламировала сценическим голосом:
– Чего же еще от тебя ждать, – язвительно буркнул Колин.
Роберта переворачивала страницы «Светских сплетен», но не могла утешиться миниатюрами, выполненными с дам, которых, казалось, слегка мутило, и моментальными снимками тех же или очень похожих дам, которые выглядели на фото или контуженными или шизофренически веселыми. Она хотела бы отложить журнал, но это у нее не получилось, потому что, быстро подняв глаза, она обнаружила, что на нее пристально смотрит Генри. Робертой овладели странные мысли. Она полагала, что многих дам со страниц «Сплетен» Генри знал лично. Возможно, одной из них была таинственная Мэри. Может быть, она была длинноногой нимфой с гладким холеным видом, который не по карману простенькой провинциалке. Так почему же, думала Роберта, несмотря на то что в доме убийство и все обращаются с нею пусть и очень мило, но рассеянно, она чувствует себя такой счастливой, хотя Генри на каждом шагу поджидают богатые, ухоженные наследницы? И прежде чем она успела осадить свое воображение, ей представилось, как эти выхоленные дамы ускользают от Генри, потому что он оказался замешан в убийстве, а истинная ценность ее, Роберты Грей, раскрывается перед ним во всем блеске. Эти фантазии так заняли ее ум, что она даже не заметила, как прошло время. Когда вернулись Найджел Батгейт и лорд Чарльз, она даже удивилась, почему их так мало допрашивали в столовой. Она встряхнулась и заметила, что лорд Чарльз выглядел совершенно отрешенным, а Найджел Батгейт – удивительно встревоженным.
– Имми, дорогая, – спросил лорд Чарльз, – почему ты не пошла спать?
– Если кто-нибудь еще, – отозвалась Шарло, – спросит меня, почему я не в постели, при этом прекрасно зная, что моя постель занята умалишенной вдовой, я тут же попрошу мистера Мартина его арестовать.
– Ну, постель уже скоро освободится. Аллейн говорит, что она может отправляться домой, а Робин и Нянюшка могут поехать с ней. Он посылает еще и полицейского, так что, дорогая моя Робин, ты будешь в полной безопасности. Остальные же… – лорд Чарльз отвлекся в поисках монокля, – могут идти спать.
– Кроме меня, – заявила Фрида. – Мистер Аллейн захочет со мной поговорить, несомненно. Очевидно, он оставил меня напоследок.
– О тебе он ничего не говорил.
– Поживем – увидим, – ответствовала Фрида, поправляя прическу.
Вошел Фокс.
– Простите, миледи, – сказал он, – мистер Аллейн просил меня поблагодарить вас, его светлость и других леди и джентльменов за их терпение и любезность и сказать, что больше он вас сегодня беспокоить не будет.
– Ну-ка, попробуй с достоинством удалиться в ответ на такое, – безжалостно сказал Генри, глядя на Фриду.
2
Могло ли это быть, смутно удивилась про себя Робин, что всего сорок восемь часов назад она упаковывала этот самый чемодан в каюте? Время, подумалось ей, совсем теряет свое привычное значение, когда происходят странные вещи. Невероятно, что она проспала в Англии всего одну ночь. На дне чемоданчика валялись всякие мелочи, которым она пока не смогла найти места: последнее меню с корабля, изрисованное подписями, которые уже потеряли свой смысл, моментальные снимки соревнований на палубе, листок писчей бумаги из кают-компании… Они принадлежали совсем далекому от нее времени, и все же на миг Роберте страстно захотелось снова оказаться в своей уютной каюте. Она вспомнила, как по ночам, лежа в постели, она с наслаждением слушала плеск волн, отмечавший продвижение лайнера по океану. Девушка упаковала вещи, стараясь не забыть, что может ей понадобиться, и гадая, сколько времени ей придется прожить на Браммелл-стрит с сумасшедшей тетушкой Миногов. В соседней комнате, у Шарло, раздавались какие-то звуки, и наконец Роберта услышала, как открывается дверь. Неуклюжие шаркающие шаги послышались в коридоре, а потом донесся профессионально успокаивающий голос сиделки:
– Ну вот, ну вот, скоро мы будем дома, в уюте, в собственной теплой постельке. Пойдемте, моя дорогая. Сюда, вот так…
В ответ раздался низкий скрипучий голос леди Вутервуд:
– Оставьте меня в покое. Где Диндилдон?
– Я тут, миледи. Пойдемте, миледи. Мы едем домой. Роберта услышала, как они прошли мимо и вышли на лестницу. Она защелкнула крышку чемодана, но все еще сидела на полу, когда зазвенели кольца шторы, отделявшей ее импровизированную комнату от коридора. Она быстро обернулась и увидела Генри.
На нем были пальто и шарф, а в руках он держал небольшую охапку одежды.
– Привет, Робин, – сказал Генри. – Я тоже отправляюсь на Браммелл-стрит. Надеюсь, ты не возражаешь?
– Генри! Что ты! Я страшно рада!
– Тогда все в порядке. Я спросил у Аллейна. Ему кажется, что так и надо сделать. Я только упакую это барахло, потом мы поймаем такси и поедем. Мама позвонила туда и предупредила слуг. А Диндилдон известила тетю В.
– И что на это ответила тетя В.?
– Мне кажется, в восторг она не пришла. У Плюшки начались кошмары, поэтому Нянюшка не поедет.
– Понятно.
Генри серьезно посмотрел на Роберту и улыбнулся. В улыбке Генри всегда было нечто такое, что трогало ее до глубины души. Он сделал фамильную смешную гримасу, подмигнул и показал ей нос. Она повторила ту же гримасу, и Генри исчез. Сердце Роберты пело вопреки всем переживаниям, пока она надевала пальто, шляпку и шарф. Девушка взяла чемоданчик и вышла в коридор подождать Генри. Подумать только, прошлым вечером в то же самое время она танцевала с ним.
Неприятно было проходить по лестничной площадке, где на посту возле темного лифта стоял констебль, но Генри придал всему юмористический оттенок, когда сказал полицейскому:
– Офицер, не подумайте, что мы бежим от правосудия.
– Ничего-ничего, сэр, – ответил полицейский. – Старший инспектор нас предупредил.
– Спокойной ночи, – пожелал Генри, ведя Роберту под локоть по ступенькам.
– И вам спокойной ночи, сэр, – откликнулся полицейский, и его голос эхом отдался в шахте лифта.
Роберта вспомнила, что в последний раз она спускалась по этим ступенькам, чтобы привести Хихикса и Диндилдон, и тогда все казалось нескончаемым кошмаром. Теперь лестница показалась единственным путем для побега. Как замечательно было увидеть внизу сквозь стеклянные двери огни города, услышать звук машин. Как замечательно было, когда двери распахнулись и они с Генри смогли вдохнуть ночной лондонский воздух. Генри взял Роберту под локоть, и они пошли вперед, прямо в ослепительную вспышку, которая тут же погасла. Молодой человек довольно циничного вида подошел к Генри и угодливо начал:
– Граф Рунский? Вы не возражаете, если мы зададим вам несколько вопросов?..
– Боюсь, что возражаю, – ответил Генри и замахал рукой: – Эй, такси!
Такси подкатило немедленно. Когда они садились в машину, взорвалась еще одна фотовспышка, и на сей раз Роберта разглядела фотоаппарат.
Генри затолкал свою спутницу в салон и захлопнул дверцу, отвернувшись от окна.
– Черт побери! – воскликнул он. – Я же совершенно забыл про презренных коллег Найджела!
Он крикнул водителю адрес.
«Граф Рунский, – звучало снова и снова в мыслях Роберты. – Генри – граф Рунский. Репортеры подкарауливают его с фотокамерами. До чего все это странно!»
Генри разбудил ее, похлопав по спине.
– Какая ты умница! – сказал он.
– Почему? – спросила Роберта.
– Что ты сумела предупредить нас, как именно солгала Аллейну.
– Как ты думаешь, констебль это заметил?
– Только не он. Но знаешь, мне не нравится лгать Аллейну.
– Я возненавидела себя в этот момент. И знаешь, Генри, мне кажется, он не очень-то поверил в то, что дядя Г. пообещал деньги.
– И я бы не поверил. Ну ладно, мы просто обязаны были попытаться. – Он обнял Роберту за плечи. – Храбрая старушка Роберта Грей, она сама пошла в логово ведьмы. Чем мы тебя заслужили?
– Абсолютно ничем, – живо откликнулась Роберта. – Не говоря худого слова, вы все-таки безнадежные люди.
– Ты помнишь наш разговор много лет назад на склоне Малой Серебряной горы?
– Да.
– И я тоже. И вот я тут, и по-прежнему без работы. Осмелюсь сказать, мне жаль, что дядя Г. не дожил до того, чтобы похихикать сатанински над нашим банкротством. Только страшная беда нас вылечит. Может быть, когда разразится война, она сможет это сделать. Так сказать, или убить – или вылечить.
– Мне почему-то кажется, что вам удастся проскользнуть сквозь войну, как вы проскальзываете сквозь все остальное. Но разве война – не страшная беда?
– Наверное. Но знаешь, Робин, хотя я понимаю, что мне следует волноваться и бояться, внутри себя я чувствую, что никто из нас не попадет на скамью подсудимых.
– Ради бога, не надо! Разве можно так легкомысленно об этом говорить?
Генри отрицательно помотал головой.
– Это не бравада. Мне надо бы чувствовать панику, а ее нет.
Роберта выглянула в окно и увидела квадригу героических коней, которые стремились в ночное небо, красноречиво не замечая менее величественных бронзовых артиллеристов под копытами.
– Теперь уже недолго осталось ехать, – произнес Генри. – Не могу тебе передать, что за страшилище этот дом. В представлении дяди Г. комфорт – это смешение слоновьего размера украшений и спартанского образа жизни. Слугам запрещено пользоваться электричеством, когда хозяева уже легли в постель, поэтому они бродят при свечах. Правда-правда, сама увидишь, я тебе обещаю. Дом отделывал мой дедушка по случаю своей свадьбы, и с тех пор там ничего не изменилось, лишь накопились страшненькие произведения якобы искусства.
– Я где-то читала, что викторианская эпоха опять входит в моду.
– Так и есть. Только с небольшой разницей… Все равно мне кажется, что это дурацкая эпоха. Иногда я начинаю искренне сомневаться, что на свете вообще существует красота.
– Я думаю, что красота существует только в глазах того, кто смотрит.
– Не согласен. Глаза глазам рознь. Мода искажает саму концепцию красоты. В моде есть что-то изначально вульгарное.
– И все-таки, – возразила Роберта, – если бы Фрид пришло в голову нарядиться красавицей из двадцать девятого года, ты бы убоялся показываться с ней на людях.
– Это бы означало всего-навсего одеться по моде десятилетней давности.
– Ну и что же тебя устроит? Нудизм? Или набедренные повязки из мешковины?
– Тебе невозможно ответить, но я все же попытаюсь… Он продолжал подробно излагать ей свои взгляды на моду, а Роберта удивлялась его хладнокровию.
Такси промчалось по Парк-лейн и наконец свернуло на славную улочку, где лондонский шум почти не был слышен, а ряды одинаковых домов, казалось, спали.
– Ну, вот мы уже и приехали, – сообщил Генри. – Кажется, у меня хватит денег заплатить за такси. Сколько там? А-а, отлично. Хватит даже на чаевые. Значит, с этим порядок. Ну, пошли.
Когда Генри позвонил в колокольчик, Роберта услышала, как часы пробили одну низкую ноту.
– Час ночи, – сказала она. – Где это бьют часы?
– Наверное, это Биг-Бен. Ночью его слышно по всему городу.
– Раньше я слышала его только по радио.
– Теперь ты в Лондоне.
– Да, знаю. Я все время себе об этом напоминаю. Огромная дверь отворилась внутрь. С чувством, что она читает страшную сказку, Роберта увидела очень старую женщину, одетую в черное шелковое платье, со свечой в серебряном подсвечнике. Она стояла на фоне медвежьих чучел, мраморных статуй и гигантских картин на широкой лестнице, которая уходила высоко во мрак. Генри заговорил:
– Здравствуйте, Моффат, – и добавил: – Я надеюсь, Диндилдон объяснила вам, что мисс Грей и я приехали немного побыть с ее светлостью.
– Да, мистер Генри, да, милорд, – ответила старуха и добавила, словно ведьма в сказке: – Вас уже ждут.
Молодые люди последовали за ней по толстому ковру вестибюля, затем по лестнице. Пройдя два пролета, они оказались на устланной ковром площадке. Моффат шепотом извинилась за свою свечку. Приехавший полицейский, сказала она, настоял, чтобы не отключали электричество на главном распределительном щите, но слуги будут подчиняться правилам его покойной светлости и пользоваться свечами, по крайней мере пока его светлость еще не остыл (последние слова Моффат просто просмаковала). Серые тени вырастали и падали на невидимых во тьме стенах, пока Моффат шла со своей свечой. Кругом, если не считать шороха ее шелкового подола, стояла тишина. Иногда она просто шла впереди, вырисовываясь во мраке черным силуэтом, но иногда поворачивалась, чтобы посветить Генри и Роберте, и ее тень вырастала перед ними. В конце концов все оказались перед дверью, в которую Моффат, извинившись, прошла первой. Роберта, застыв на пороге, увидела в темном зеркале тусклое отражение Моффат. На туалетном столике огромных размеров стоял ветвистый канделябр. Моффат зажгла в нем свечи и посмотрела на вошедшую в спальню Роберту. Следом за ней вошел Генри.
– Вам что-нибудь понадобится, мисс? – спросила Моффат. – Может быть, распаковать ваши вещи? Мы держим только двух горничных, когда семья не в Лондоне, и обе они уже в постели.
Роберта сказала, что распакует вещи сама, и Моффат удалилась вместе с Генри и свечой.
В спальне был очень высокий потолок с лепной розеткой в центре. Стены покрывали толстые обои с выпуклым рисунком, и повсюду висели тяжелые драпировки. Комната была уставлена мебелью огромных размеров, воплощавшей порочную страсть какого-то викторианского мебельщика к черному дереву и барельефам. Кровать оказалась почтенной двуспальной громадиной с тонкой резьбой, выцветшим французским балдахином и вышитыми занавесками, на которых золотые нити переплетали розовые букеты. Толстый ковер был покрыт растительным орнаментом. На стенах Роберта обнаружила несколько гравюр и цветную литографию, изображавшую ребенка с котенком. В этом рисунке было трогательное очарование, настолько безыскусны были восторги девчушки в ленточках и кудряшках над синей ленточкой на шее котенка. На прикроватном столике Роберта нашла Библию, роман Мари Корелли и жестянку с сухим печеньем.
Девушка распаковала чемодан и, слишком робея, чтобы искать по темным коридорам ванную, умылась холодной водой из кувшина, украшенного цветочными гирляндами.
В дверь постучали. Вошел Генри в халате.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Да.
– Кошмарный дом, правда ведь? Я напротив тебя, в этом же коридоре, так что, если что-нибудь понадобится, просто перебеги коридор. В этом крыле никого больше нет. Тетя В. обитает в жутковатых комнатах по другую сторону лестницы. Спокойной ночи, Робин.
– Спокойной ночи, Генри.
– Ты меня перебила, – сказал Генри. – Я собирался сказать: моя дорогая.
Он с серьезным видом подмигнул ей и вышел.
3
В предрассветные часы поднялся ветер. Он тоскливо блуждал по Лондону, колотясь в спящие дома. Он стонал у дома на Плезанс-Корт, тряс стекла в окнах лифтовой шахты. Полицейский, который там дежурил, с тоской смотрел на дребезжащие черные стекла и страстно желал, чтобы рассвет поскорее сделал их серыми. Ветер вдул внутрь занавески в комнате Плюшки. Они хлестнули девочку по лицу и вызвали новый кошмар. Плюшка страшно захрипела. Остальные члены семьи, услышав Плюшку, заворочались в постелях, прислушиваясь к шарканью шагов Нянюшки в коридоре. Набрав силу на открытых пространствах Гайд-парка, ветер засвистал по Парк-лейн и задул в Браммелл-стрит с такой силой, что старые крышки дымовых труб в доме номер двадцать четыре закачались с протяжным скрипом. Роберта услышала в дымоходе стоны: «Гра-а-аф… Ру-у-унский… Гра-а-аф… Ру-у-унский». Где-то в Хаммерсмите ветер морщил черные воды Темзы и врывался в невинные сны леди Катерин Лоуб. Воистину единственным участником драмы на Плезанс-Корт, которому ночной ветер не мешал, был покойный лорд Вутервуд, что лежал в морге, ожидая свидания с доктором Кертисом.
– Ветер крепчает, – сказал Фокс в кабинете старшего инспектора в Скотленд-Ярде. – Я бы не удивился, если бы еще до зари пошел дождь.
Он аккуратно вынул из пишущей машинки листы бумаги и копирки, положил их на стопку готовых листов на столе и достал свою трубку.
– Сколько времени? – спросил Аллейн.
– Без двадцати пяти два, сэр.
– Мы почти закончили, а, Фокс?
– По-моему, да, сэр. Я только что вытащил последнюю страничку вашего отчета.
Аллейн смял лист бумаги и швырнул им в Найджела Батгейта, который спал в кресле.
– Батгейт, проснитесь. Делу почти конец.
– Что?.. А?.. Мы что, идем по домам? Это что, отчет? Можно посмотреть? – спросил Найджел.
– Если хотите. Дайте ему копию, Фокс. Мы еще поразмышляем над этой пакостью.
На протяжении следующих двадцати минут они читали и дымили под шорох бумаги и порывы ветра, сотрясавшие окна.
– По-моему, это все, – сказал наконец Аллейн. Он посмотрел на Найджела, который с нервной и раздраженной сосредоточенностью репортера все еще читал отчет.
– Ну да, – медленно произнес Фокс, – что касается семьи, тут все понятно и просто. Их правдивые показания сходятся, и их, так сказать, вымыслы тоже вполне согласуются.
Найджел поднял голову.
– Вы настолько уверены, что часть их показаний – неправда?
– Разумеется, – сказал Аллейн. – История о том, что Вутервуд в конце концов согласился за них заплатить – чистейшая выдумка. Роберта Грей ухитрилась предупредить лорда Чарльза и мистера Генри. Мартин, который дежурил в гостиной, услышал, как она говорит: «Надо помнить, что под конец он проявил щедрость. Приятно будет помнить об этом». Вы найдете это в отчете. Я же сказал, что она – храбрая маленькая врунья.
– Это единственная ложь, которой она нас попотчевала? – вопросил Фокс с глубокомысленным видом.
– Я уверен, что да. Она храбро решила это сделать, но ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы так поступить. Я бы сказал, что по натуре она необыкновенно правдивое создание. Готов поставить свое жалованье, что она понятия не имеет о единственном поразительном и сенсационном кусочке своих показаний. Она была совершенно уверена в том, что говорила. Повторила это дважды и подписала свои показания.
– Ну-ка погодите! – воскликнул Найджел и бросился перелистывать страницы отчета.
– Если она права, – сказал Фокс, – это же ставит все проклятое дело с ног на голову.
– Это может замечательно упростить дело. Фокс, на портье можно положиться, это надежный человек?
– Я бы сказал, да, сэр. Он очень даже заметил эту эксцентричную старую леди – Катерин Лоуб. Она ведь сошла вниз, а он ее все равно не прозевал. Он не прозевал и этого… Хихикса, и Диндилдон тоже. Он развлекался тем, что следил, кто спускается вниз. Кстати, как вы можете заметить, он подтвердил, что Диндилдон сошла вниз сразу после Хихикса.
– Омерзительная женщина, – пробормотал Аллейн. – Вот уж записная лгунья! Все-таки консьерж – хорошее подспорье в этих алиби.
– Весьма наблюдательный парень, я скажу, – согласился Фокс. – На такой работе поневоле станешь наблюдательным.
– И он говорит, что лифтом не пользовались с того момента, как Вутервуды поднялись наверх, до «рокового путешествия», как Батгейт обзовет это в газете?
– Именно. Он говорит, что ни в коем случае не ошибается. Он все время смотрел, кто спускается и поднимается, потому что ему же нужно следить за всеми, кто входит и выходит, чтобы не впустить сомнительных людей. После того как в квартиру поднялись Вутервуды, лифт больше не спускался. Он говорит, что живущие на втором этаже никогда не пользуются лифтом. Третий этаж уехал в отпуск, а четвертый пустует. Сейчас лифтом фактически пользуются только Миноги.
– Ну и хорошо, – сказал Аллейн. – Это прекрасная линия расследования. Придется и ее отработать.
– Что такое? – возопил Найджел. – О чем вы говорите?
Он несколько минут впивался глазами в отчет, потом спросил:
– Вы про этих двух слуг, Диндилдон и Хихикса?
– Вы внимательно прочитали отчет, Батгейт?
– Конечно. Я знаю, что вы хотите сказать. Юный Майкл говорит, что Вутервуд завопил своей жене после того, как Хихикс спустился вниз. Допустим, он спустился для отвода глаз. Что, если Хихикс потом поднялся наверх и сделал это черное дело?
– Проходя мимо Диндилдон по дороге наверх и скорее всего рискуя нарваться на леди Чарльз? Помните, что леди Чарльз вышла из номера двадцать шесть и перешла в номер двадцать пять, в гостиную.
– Тогда, кем бы убийца ни был, он рисковал встретиться с ней.
– Убийца, – отозвался Аллейн, – рисковал очень многим, но не этим.
– Господи, Аллейн, да что же вы хотите этим сказать?
– Я же говорил, что вам лучше держаться в стороне. Я не могу полностью обсуждать с вами это дело. Это было бы несправедливо по отношению к нам всем. Если мы обнаружим, что дело уводит нас от Миногов, вы немедленно помчитесь к ним и все им выложите. Если дело приведет нас к одному из них, то что тогда? Ваше положение станет невыносимым. Лучше держитесь в сторонке.
– Нет, – ответил Найджел. – Нет и нет. Я останусь с вами. А что такое насчет того, что Диндилдон лгунья?
– Она, должен отметить, единственная в этой толпе, о ком я с уверенностью могу сказать, что она не убила лорда Вутервуда. Это было бы физически невозможно.
– Тогда, – заявил Найджел, – у меня только один ответ на этот вопрос. Это вдовствующая маркиза. Больше некому. Возможно, у нее мания убийства. Наверное, она взяла тесак, когда Имоджин пошла в столовую попросить одного из близнецов спустить лифт.
– К тому времени тесака там уже не было. По словам Майкла.
– Ну, если он не ошибается, она могла взять его раньше и сделала свое черное дело, пока все думали, что она в туалете.
– Да, – улыбнулся Аллейн, – вполне крепкая гипотеза. Но посмотрите, что говорит Роберта Грей.
– К черту вашу Роберту Грей. А что там с Робертой Грей?
– Если вы хотите увидеть дело как единое целое, – сказал Аллейн, – запишите себе его в виде таблицы. Возьмите за основу передвижения лорда Вутервуда с того момента, как он вышел из гостиной, и до тех пор, пока лифт не вернулся со своим страшным грузом. Потом возьмите все показания и соотнесите передвижения остальных с его передвижениями. Вы обнаружите, что после того как Вутервуд второй раз позвал свою жену, лестничная площадка была пуста до того момента, когда леди Чарльз перешла в квартиру двадцать шесть, в гостиную. В течение этого времени, судя по показаниям, лорд Чарльз и его трое старших сыновей были в гостиной. Леди Чарльз и ее дочери – в ее спальне. Леди Вутервуд и леди Катерин Лоуб – в двух туалетах. Хихикс спускался вниз, Диндилдон следовала за ним, Баскетт был в гостиной слуг, Роберта Грей – в столовой, Майкл в квартире двадцать шесть, а Нянюшка находилась в своей спальне. Остальные слуги и бэйлиф были на кухне, и в течение того же промежутка времени леди Катерин Лоуб спустилась вниз, на улицу.
– Это и есть тот самый ключевой момент?
– Маловероятно, чтобы лорд Вутервуд звал жену обычным своим голосом – а именно это и утверждают все остальные – уже после того, как ему всадили в глаз тесак.
– Леди Катерин сказала мне, что она выскользнула после того, как леди Чарльз перешла в другую квартиру по лестничной площадке. Это означает, что сама леди Катерин была в этот момент на площадке и шла к лестнице. Она посмотрела в сторону лифта, но никого там не увидела. Если кто-то сидит в лифте, его не видно через закрытые двери. Вутервуд в это время был в лифте, но его убийцы – если только он не сидел там вместе с ним – в тот момент в лифте не было. Конечно его не было и на лестничной площадке. А секундой позже Стивен Миног вышел, чтобы спустить лифт.
Найджел ткнул пальцем в копию отчета.
– А когда Стивен вышел на площадку, там была его тетя – совсем одна.
– Так он утверждает в своих показаниях, – сказал Аллейн ровным голосом.
– У вас есть какие-нибудь основания сомневаться в его показаниях?
– Пока что никаких.
– Очень хорошо. Следовательно, она была на площадке одна.
– Как я понял, ваша версия заключается в том, что она к тому времени уже успела сделать свое дело, так почему в таком случае она осталась на площадке?
– Я только хотел заметить, что возможность убийства у нее была.
– Правильно.
Воцарилось недолгое молчание.
– Аллейн, – попросил наконец Найджел, – пожалуйста, скажите мне. Вы думаете, что это сделала она?
– Ну вот, о чем я вам и говорил, – устало сказал Аллейн. – Оставайтесь-ка просто репортером, мой мальчик. Идите себе и напишите передовицу, да принесите мне ее посмотреть, прежде чем отдадите в вечерний выпуск вашего бульварного листка. Пошли. Мы – к нашим несчастным женам, Фокс – на свою безгрешную койку.
Они распростились на набережной. Найджел подозвал такси. Фокс, склонив голову набок – одна рука придерживает котелок, плащ колотится по ножищам, – храбро двинулся против ветра к себе домой. Аллейн пересек набережную и облокотился на парапет, глядя на черные тени Вестминстерского пирса. Река билась о мокрые камни, и Аллейн ощутил на губах брызги. Он стоял там так долго, что постовой полицейский начал присматриваться к нему и в конце концов подошел и посветил ему в лицо фонариком.
– Все в порядке, – сказал Аллейн. – Я еще не устал от жизни.
– Простите меня, сэр, пожалуйста. Вы же мистер Аллейн? Я вас сперва не узнал. Ночь-то какая темная.
– Жуткий ветер, – согласился Аллейн. – А мы в самом худшем месте.
– Да, сэр, верно.
– Противная работа – ночное дежурство, а?
– Занудная, сэр. Обычно делать нечего: ходишь себе да думаешь о всяком.
– Я знаю.
Польщенный доверительным разговором, констебль сказал:
– Да, сэр. Я всегда начеку: а вдруг на моем участке какой-нибудь парень или бабенка, не приведи бог, так же вот ходят и решают, проделать им головой в речке дырку или нет. И обычно решаются между двумя и четырьмя утра, если уж решаются. И речные патрули говорят то же самое.
– Да, – подтвердил Аллейн. – И доктора и сестры в больницах тоже считают, что в это время умирает больше всего людей. Это час упадка жизненных сил.
Инспектор не уходил, и констебль решил продолжить беседу.
– Вы когда-нибудь читали пьесу «Макбет», сэр? – спросил он.
– Да, читал, – признался Аллейн, посмотрев на констебля.
– Я только не уверен, это вы ту книжку читали или нет. Ту, про которую я говорю, написал Шекспир.
– Думаю, что мы говорим об одном и том же.
– Так вот, сэр, я как-то на театре смотрел про это спектакль. Я там был на дежурстве. Вообще-то я таких страшных штук не люблю: если уж развлекаться – так не такое надо смотреть. Жутковато… Но меня так и захватило, сэр, а потом я достал книжку, где про это написано, ну, те слова, что они на сцене говорили, и прочитал. И все время вспоминаю кусочек оттуда, когда стою ночью на посту. Не знаю почему, ведь в этой книжке дело где-то в провинции происходит, там и вереск тебе, и леса, и всякое такое.
– И ведьмы, – вставил Аллейн.
– Вот-вот, сэр. Очень жутко. Диковато оно как-то. И все-таки пара слов у меня так и засела. Что-то насчет того, что «сгущается ночь», а дальше – как птицы летят в лес, и «благие силы дня уснули», и еще… э-э-э…
– «Выходят слуги ночи на добычу»…
– Ага. Точно.
И вот у меня тут – то же самое. Мурашки прямо по коже, сэр.
– Верно.
– И есть еще одна фраза там, которая меня очень поразила. Макбет спрашивает свою жену: «Как ночь?» Он хочет спросить, сколько времени, а она ему говорит: «Уж ночь и утро спорят, кто сильнее!» Ведь как сказано, а? Дурная пара. Дрянные люди. И суеверные, как все мошенники. Она, по мне, куда хуже его. И ведь как подстроила: что бы все подумали на слуг! Помните, сэр?
– Да, – медленно проговорил Аллейн, – я это помню.
– И ведь подумать только, – воодушевившись, продолжал констебль, польщенный вниманием старшего инспектора, – если б он не струхнул под конец, им бы все с рук сошло. В те дни ведь никаких тебе отпечатков пальцев. И вы знаете, как оно было бы. Никто же не ждет, чтобы люди их класса совершали убийства.
– Верно.
– Да-да. А то, что возле слуг валялось всякое оружие? Тут ведь любой скажет: «Ага, вот они, голубчики!» И никакого расследования тогда и вовсе бы не было.
