Текст книги "Аноним (СИ)"
Автор книги: Нави Тедеска
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)
Джерард всё гладил и ласкал масляными пальцами между ягодиц, решаясь, наконец, на наступление и ожидая встретить сопротивление сжатых мышц.
Каково же было его удивление, когда смоченный благовонным миром палец беспрепятственно скользнул внутрь, в горячее засасывающее его нутро, и он, испытав от неожиданности невиданный прилив желания, почти сразу толкнулся вторым, растягивая упругую кожу.
– А мой ангел не настолько невинен, как показалось мне сначала? – срывающимся шёпотом спросил Джерард, губами уткнувшись в пахнущую благовониями шею, в то время как пальцами совершал непристойные движения между ягодицами. Тело любовника в его руках сладко отзывалось, выгибаясь, словно просило большего.
Юноша застонал от особенно удачного движения рукой и жарко прошептал:
– Слишком… долго ждал встречи… и поэтому позволил себе готовиться…
Джерард рыкнул, упиваясь услышанными словами, и завалил его на спину, удобно устраиваясь между раскинутых бёдер, раздвигая колени ещё шире, нежно потираясь своей твёрдой плотью промеж ягодиц. Джерард отчётливо осознавал, что ничто не могло бы его остановить или отвлечь сейчас.
Он снова налил маслянистое миро прямо из флакона на пах юноши и предвкушающе наблюдал, как вязкие капли стекают ниже и ниже, скрываясь между ягодицами.
– Прошу… Прошу вас… – раздался умоляющий хриплый шёпот, и Джерард, очнувшийся от созерцания, перешёл к решительным действиям. Прижавшись сверху, он начал медленно, настойчиво проталкиваться, не сводя взгляда с широко распахнутых шоколадных глаз в прорезях тёмно-синей полумаски.
Джерард блаженствовал. Упругое тело принимало его с нетерпением, и в глазах юноши читалось, что это не доставляет чрезмерной боли. То, чего он боялся больше всего: навредить, напугать, оттолкнуть его… Он даже не мог рассчитывать на такой подарок, как то, что этот ангел сам приготовит себя к их встрече. В сердце Джерарда зашевелилось давно убитое чувство, пробуждённое всепоглощающей нежностью к этому юноше, который так открыто, с бесконечным нетерпением принимал его. Войдя до конца, он замер, наслаждаясь чуть напряжённым изгибом губ, взглядом не моргающих распахнутых глаз, смотрящих на него с ожиданием… Всё это, примешиваясь к мягкому, сжимающему его плоть ощущению, заводило Джерарда сильнее, чем весь предыдущий, чрезмерно богатый, опыт в постели.
– Ещё… – простонал его ангел. Осознание того, что сейчас они – одно целое, сводило Джерарда с ума и уносило его разум прочь от тела.
Отстранив бёдра почти до мига разъединения из тел, он снова жёстко вошёл, сильнее сжав ягодицы. Юноша коротко и резко выдохнул от этого толчка, приоткрыв губы, и на лице Джерарда начала проявляться игривая улыбка. Он снова начал отстраняться, а потом с неожиданной силой вогнал свою плоть, срывая с чужих губ глухой стон. Уже плохо сдерживая себя, Джерард продолжал повторять эти медленные сильные толчки, которые всё же становились быстрее с каждым разом, и вот, потеряв всякую связь с реальностью, уже не в силах контролировать себя он со всей страстью множил резкие движения, вбиваясь в мягкое упругое нутро.
Высвободив руку из крепкой хватки Джерарда, юноша принялся ласкать себя, помогая очередной волне накрыть себя с головой. Джерард, видя эту смелость, чуть замедлился, плоть его была напряжена до предела, он чувствовал себя на самом краю. Словно ощущая это своим телом, юноша позволил себе излиться. Тело его пробила яркая дрожь от оргазма, он негромко простонал, закусив нижнюю губу. Тёплые капли падали на упругий, влажный живот, в то время как Джерард, одухотворённый этим зрелищем, ещё несколько раз с силой вбился внутрь, почти придавил собой нежное тело, издавая у его уха полурык-полустон. Яркий, мощный взрыв сотряс его, замутняя мир перед глазами. Через несколько мгновений он совсем обессилел и распластался сверху, но юноша не выказывал никакого неудовольствия, лишь тяжело дыша и удовлетворённо улыбаясь с закрытыми глазами. Позже Джерард почувствовал, как тот повернул голову и со сладкой нежностью прикусил его мочку, вызвав бессознательную счастливую улыбку.
Как показать своё счастье? Как сказать о любви? Слова зачастую опошляют то, что ты чувствуешь, делают это приземлённым и ничего не значащим. Эта невинная после всего случившегося ласка говорила Джерарду так много… Ещё в полубреду, находясь далеко от своего тела, он крепче сжал юношу под собой и неразборчиво забормотал на родном итальянском:
– Bellissimo, il mio bellissimo ragazzo! Cosi' innocente e dolce, come il fiore di camelia. Non voglio lasciarti andare… Che fortuna, che ti ho trovato in questo luogo pazzesco! (4)
И потом, перед тем как уснуть глубоким спокойным сном, с его губ невольно сорвалось едва слышное:
– Ti amo… (5)
(4)Прекрасный, мой прекрасный мальчик! Такой невинный и нежный, как цветок камелии. Не хочу отпускать тебя… Какая удача – найти тебя в этом безумном месте (ит.)
(5)Люблю (ит.)
Глава 6
Фрэнк проснулся от толчка подсознания и какое-то время потратил на то, чтобы осмотреться и понять, где он находится. Воспоминания о ночи страсти нахлынули непрерывным потоком, когда его взгляд заскользил по скромному балдахину, лёгким прозрачным занавескам у двери на балкон, схваченным светлой лентой. Ничего громоздкого не было в этой комнате, в отличие от того, как было обустроено поместье Мадьяро: часто с роскошью, помпой, тяжеловесными гардинами, лепниной на потолке и шикарными массивными хрустальными люстрами. Только хозяйская спальня, в которой Фрэнк бывал до обидного редко, была очень простой, скромной: спокойная деревянная отделка, светлые крашеные стены, облегчённые занавески… Будто наставника тяготила эта роскошная обстановка, которой он окружил себя в своём же доме. Или таким образом он отдавал дань положению? А возможно, хозяин изначально был далёк и чужд всему этому. Много ли он, Фрэнк, которого держали на достаточном расстоянии от личных чувств и внутренней жизни, знал о нём? Лишь только то, что ему иногда показывали. Крохи, мельчайшие догадки, не более того. Учитель всегда оставался для него загадкой без ответа.
Фрэнк ощутил, как маска неприятно давит на вспотевшее со сна лицо. Боже, уснуть в таком виде – обнажённым, грязным, после бала удовольствий – было верхом непристойности для него. Но тут же шло добавление: «В постели с любимым мужчиной», который по-собственнически обхватывал тяжёлой рукой его тело поперёк, ощутимо прижимая к сбитым простыням. И после этого всё остальное теряло свой стыдный смысл, казалось мелочью, стоило лишь вспомнить хоть что-то из его вчерашнего разнузданного поведения, любое из того, что он так смело и раскрепощённо позволял ему делать с собой. Даже сейчас он почувствовал, как краска начала наползать на скулы, и только саркастически этому усмехнулся: «Поздно притворствовать, Фрэнк… Всё уже случилось, и это было… прекрасно? Более чем». Никогда раньше он не думал, что заниматься любовью с человеком, которого жаждал так давно, всей душой, каждой частью глупого тела, которого любил так сильно и почти боготворил… никогда не думал, что это настолько отличается от обычного соития, пусть и несущего в финале приятную разрядку. Было настолько странно и глупо сравнивать это, что он невольно задумался: почему же тогда люди делают это? И почему не ищут путей к своим избранникам, к предначертанным, почему не ждут роковой встречи так сильно, как только возможно, и не занимаются с ними любовью? Почему растрачивают жар своих душ на тех, кто этого не достоин? Это ведь… так просто? И так верно…
Фрэнк так увлёкся своими романтическими мыслями, что ни разу не вспомнил ни о своём тяжёлом детстве до встречи с Джерардом, ни о специфике его службы при королеве. Он был счастлив, удовлетворён, расслаблен и, чуть приподнявшись на высоких подушках, с тёплой нежностью рассматривал спящего рядом мужчину, чья рука так уверенно обнимала его пониже живота. Полумаска слегка съехала набок, и родные, любимые черты лица открывались под ней: красивый мужественный разлёт чёрных густых бровей, острый, чуть вздёрнутый кончик носа, выглядевший сейчас до невозможности мило и по-детски, сухие, чуть приоткрытые губы, которые хотелось целовать, которых хотелось касаться – нежно, легко… Это был первый раз за всю его жизнь, когда он видел наставника таким беззащитным, отбросившим все обличья и условности, беззаботно спящим в его объятиях. Фрэнк надеялся, что запомнит это зрелище как можно надольше. Такое не хотелось забывать, и он усердно, раз за разом проглаживал взглядом каждый уголок, каждую родинку и особенность кожи. Запоминал игру света и тени на ней от восходящего розоватого солнца, чьи лучи осторожно пробивались через ажурные занавески.
Сбившаяся от их горячих ночных ласк простыня, прикрывавшая обнажённое тело Джерарда, сползла набок и вниз, на пол, где Фрэнк терял её из вида. Она держалась лишь на ягодицах и левой ноге, подставляя всё остальное ненасытному взору. Счастье, что сейчас не нужно было держать себя в руках, скрываться от своих желаний и чувств, и он смотрел… Смотрел на широкие плечи, гладкую матовую кожу спины, что размеренно вздымалась от глубокого дыхания. Скользил взглядом по бьющейся жилке на шее, желал запустить руку в чёрные, разбросанные в беспорядке по белоснежной подушке, длинные волосы. Спускался ниже к манящему прогибу спины и сладким ямочкам ниже поясницы… Фрэнк несыто сглотнул. Его дыхание всё учащалось, а губы невольно приоткрылись, пропуская внутрь больше воздуха. Будь его воля – простыня бы окончательно слетела на пол, чтобы он мог любоваться этим телом целиком и полностью, разглядывать мягкие округлости ягодиц, стройные ноги, каждый волосок, покрывающий бёдра и икры. Утренняя эрекция, подстёгнутая воображением, сладко и горячо ощущалась внизу живота. Фрэнк прикрыл глаза и глухо, сдавленно простонал. Джерард заворочался, убирая руку с тела, удобно укладывая её под подушку.
«Нет, нет! Не сейчас, не здесь. Держи себя в руках, Фрэнки!» – трепыхалось в голове, и он неожиданно вспомнил о карете и кучере, который, должно быть, прождал его всю ночь в это далеко не самое тёплое время года.
Подстёгнутый этой мыслью, а ещё больше тем, что был просто не в состоянии и дальше спокойно рассматривать наставника, Фрэнк осторожно спустил обнажённые ноги с высокого ложа, касаясь пальцами прохладного гладкого паркета. Поднявшись, он подошёл к балкону и несколько мгновений просто любовался пейзажем: густым старым парком, над которым медленно расходились насыщенные розовые лучи просыпающегося солнца; начинающими выкидывать бутоны зарослями дикого шиповника перед ним; широкой зелёной поляной и одиноким кряжистым дубом посреди неё, к толстой нижней ветви которого были привязаны резные качели. Они слегка качались от лёгкого утреннего ветерка. Приоткрыв створку балкона, он ощутил нагой кожей его приятное дыхание и с удовольствием отметил, как желание, поселившееся внизу живота, постепенно успокаивается.
Фрэнк торопливо оделся, подобрал с пола закатившуюся под трюмо янтарную брошь, оглядел себя в зеркало и, бросив прощальный, полный нежности взгляд на сладко спящего мужчину, направился к двери. Ему предстояло пройти по внутренним коридорам поместья баронессы и спуститься по главной лестнице, постаравшись никого не разбудить и не встретить на своём пути, ведь как работал механизм тайного хода в зеркале, он не знал.
****
Маргарет постучалась в его комнату около девяти и попросила просыпаться – сегодня у неё были какие-то грандиозные планы, для осуществления которых требовалась помощь Фрэнка. Проспавший в общей сложности не более трёх часов после тайного возвращения, он жалостливо простонал, но пообещал подняться и спуститься к завтраку как можно быстрее.
Поль также оказался вовлечённым в дела бойкой и жизнерадостной Маргарет, поэтому лишь сочувственно посмотрел на его заспанное лицо, когда Фрэнк сел напротив него за стол на кухне.
Маргарет планировала заняться стиркой, а для этого требовалась ощутимая мужская помощь: в помещение прачечной нужно было натаскать воды, наколоть достаточно дров, чтобы можно было нагреть её. Пожилой Поль недомогал от болей в спине, и честь носить воду и колоть дрова всегда выпадала Фрэнку. Его это нисколько не смущало – ему нравилось разминать мышцы, затекающие от постоянной умственной работы и сидения за расчётами и книгами. Но перед этим Маргарет нагрузила его ещё обширным списком дел, за которые пришлось приниматься сразу после завтрака. Фрэнк метался по особняку, заканчивая одно и тут же принимаясь за следующее, так что пропустил возвращение наставника. Дочистив столовое серебро и хозяйственно обернув его бархатом, он убрал картонный короб под тяжёлую крышку в сундук, стоящий на кухне. После этого через небольшую деревянную дверь вышел на задний двор, чтобы приступить к колке дров для большой печи, что подогревала чан с водой для грандиозной стирки Маргарет.
****
Джерард вернулся на экипаже баронессы, который затем отбыл обратно. Он ощущал себя так, словно заново родился, и под ногами у него была явно не земля, а что-то упругое, подкидывающее с каждым шагом к небесам. Давно, бесконечно давно он не ощущал себя таким обновлённым, таким свежим и безумно молодым. Ему было всего тридцать, и скоро к этой цифре должна была прибавиться ещё единица, но обычно он чувствовал себя безвозвратно, невозможно старым, чёрствым и повидавшим почти всё, что можно и нельзя на этом свете человеком. Сегодня же, проведя одну из самых божественных и горячих ночей в своей жизни, он словно бабочка выбрался из всего этого наносного слоя трухи, что опутывала его тело, не давая тому быть гибким и лёгким. Снова почувствовал вкус к жизни, снова ощутил, как в ноздри ударяет терпкий, ни с чем не сравнимый весенний аромат любви.
Сердце его билось чуть быстрее, чем обычно, и он был бы рад хотя бы ненадолго потерять голову от всей этой истории, пока его служба и присутствие не требовались при дворе. Обязанности, что он нёс, могли бы разрушить совершенно любую романтику и таинственность атмосферы. Но для Джерарда не стояло вопроса: служить или нет. Он был всем сердцем и душой предан своей Королеве, которая поверила в него, по заслугам оценила его таланты и вывела молодого, не известного никому оборванца в элиту высшего света. Сейчас, спустя больше десяти лет верной службы, он порой задавался вопросом, того ли он достиг, к чему стремился, и не променял ли клетку нищеты и незнатности на красивую, роскошную, но от этого ничуть не более свободную клетку положения и богатства? Этого ли он хотел тогда, в свои семнадцать лет? Или он желал быть свободным ото всех подобных условностей? Но было ли это возможно?
Все вопросы оказывались не более, чем риторическими репликами «в никуда», остающимися без ответа.
Он служил своей Королеве и был обязан ей жизнью. Он служил не из-под палки, а по велению сердца, уважая Её Величество до глубины души, и хотя последние годы некоторые её экстравагантные поступки доставляли много головной боли – ведь улаживать резонанс от них приходилось Джерарду, – это не могло поменять его к ней трепетного отношения.
Джерард отодвинул эти внезапные накатившие размышления силой мысли, вновь концентрируясь на приятных воспоминаниях ночи, на тёплом весеннем воздухе и терпком аромате, разлитом в нём.
Взлетев в свою спальню по каменной лестнице, он достал из-под кровати запылившийся деревянный мольберт и треногу для него, из шкафа взял палитру, кисти и акварельные краски. Открыл стеклянную дверь, ведущую на небольшой балкон, и начал не торопясь устанавливать там подставку для мольберта, намереваясь провести остаток дня, рисуя этюды. Он не брался за живопись уже очень давно, возможно, больше года. Но сегодня его душа просила красок, и он чувствовал, что это – правильно, стараясь поскорее удовлетворить её требовательную жажду.
Когда всё было готово, он вернулся внутрь комнаты за палитрой с кистями, как откуда-то с улицы послышались характерные звуки колки дров. Комната Джерарда располагалась на втором этаже и выходила на более тенистую сторону, противоположную библиотеке и главному входу. Там, чуть в стороне, рядом с кухней, находился задний двор, подсобные помещения и огромная колода для расколки с торчащим в ней топором. Взяв принадлежности, он заинтересованно вышел на балкон. Раньше Джерард не обращал особого внимания на хозяйственную жизнь поместья, его голова была полна других, более масштабных забот. Но сегодня этот звук казался таким настоящим, таким гармоничным, полным энергии жизни. Он идеально вписывался в картину его обновлённого ночным приключением мира.
Фрэнк, не подозревая о направленном на него внимании, колол дрова. Его недлинные волосы, собранные в хвост, растрепались от резких, размашистых движений. На улице было ещё довольно прохладно, но, разгорячённый такой активной работой, юноша решил снять домашнюю шерстяную жилетку и распустить края ворота простой холщовой сорочки…
Джерард, стоящий на балконе и намеревавшийся рисовать пейзажи, застыл, сжав ладонями холодные перила балкона. Его Фрэнк, знакомый, родной и такой понятный человек, неторопливо спускал с рук безрукавку, медленными движениями тонких пальцев развязывал верхние тесёмки ворота своей рубахи… У Джерарда на мгновение перехватило дыхание. Когда этот мальчик успел так вырасти? Он же постоянно был перед глазами, мелькал где-то рядом… Его мальчик, его уличная находка. Когда его плечи успели раздаться вширь, а тело – обрести странную, манящую гибкость?
Не осознавая своих действий, Джерард облизнул пересохшие на свежем воздухе губы и продолжил наблюдать, как ничего не подозревающий Фрэнк скидывает мешающую одежду рядом на поленницу и вновь берёт в руки топор, собираясь расколоть чурбачок на более тонкие лучины для растопки. От него веяло притягательной силой молодости, неутомимой энергией, и его размашистые, точные движения обнаруживали перекатывающиеся в резком рывке мышцы.
Не отрываясь от этого зрелища, Джерард нащупал в связке кистей оструганный грифельный карандаш и принялся за наброски. Торопливые короткие линии разной интенсивности и нажима ложились на бумагу – умение зарисовывать осталось у него в крови, и Джерард почти не обращал внимания на то, что появляется на бумаге. Он с головой погрузился в чарующее зрелище того, как его мальчик, его Фрэнки, единственный ученик, вдруг оказался гибким молодым мужчиной со стройным телом и точными, сильными движениями рук… Это открытие становилось тем неожиданнее, чем больше Джерард ловил себя на мысли, что оно нравится ему, и что вид Фрэнка не оставляет его равнодушным. Пальцы наносили штрихи не медля, в то время как глаза жадно впитывали в себя волшебную картину.
Фрэнк, закончив с расколкой дров, в несколько заходов унёс получившиеся кучки лучин в прачечную и, вернувшись на кухню, раскрасневшийся, поблескивающий от пота, в крайне расхристанном и недопустимом виде, столкнулся там с наставником, странно стоящим, опираясь на стену спиной и скрестив руки на груди. Тот смотрел на Фрэнка, вопросительно изогнув бровь, но не говорил ни слова. Немая сцена. Сердце Фрэнка неудержимо забилось быстрее под этим взглядом, но он невозмутимо прошёл ближе и сказал:
– С возвращением, Джерард. Вы голодны? Прошу прощения за мой вид, я помогал с колкой дров и еще не успел привести себя в порядок.
Джерард ответил не сразу. Он стоял и просто смотрел на своего протеже, будто видел впервые. Фрэнк занервничал, не понимая, что это значит и к чему может привести. Наконец, губы Джерарда приоткрылись, и он заговорил:
– Хороший день, Фрэнки. Ты не слишком легко одет для такой погоды? Сегодня довольно свежо.
Фрэнк опустил голову вниз, оглядывая себя. Кожа, лоснящаяся потом от энергичной работы с колуном, открытые ключицы и грудь, довольно неприлично и глубоко оголённая между развязанной тесьмой ворота рубахи. Поддаваясь смущению, порывисто подняв руку, он попытался стянуть края вместе, но только замазал светлую льняную ткань грязными пальцами.
Джерард звонко рассмеялся, приводя Фрэнка в ещё большее смущение. Горячо захотелось просто исчезнуть сейчас на несколько минут, чтобы уйти от этого странного, незнакомого взгляда наставника. Здесь было не поместье баронессы, и они были не на балу. Фрэнк не понимал, как вести себя с хозяином после всего случившегося там, но в чём он был точно уверен – что соблазнять его всё то время, что они пересекаются в поместье, следуя совету Люциана, он не хочет. Он не был готов играть в эту игру без остановки, просто потому, что помимо желания и любви испытывал к Джерарду глубокое уважение, сильную привязанность и не собирался переступать рамки своего подчинённого положения. Это было бы слишком, его воспитывали совсем в другом духе. Задумавшись на секунду, он с ужасом подумал, что вообще не имел какого-либо плана на этот счёт. Просто кинулся в омут с головой и поехал на бал вслед за Джерардом. Терзаемый волнением, страхами, но готовый неотступно следовать за своим желанием. И что теперь? Между ними уже произошло столько всего, что кружилась голова от одного самого маленького воспоминания. Но тут, в этих стенах, в родном доме, в котором он вырос и научился всему, это было невозможно. Дико, странно, неправильно. Он не хотел позволять себе вольностей и от этого смущался под изучающим взглядом всё больше.
Мог ли он знать, что именно это его поведение, это невинное смущение и детский жест, старающийся прикрыть тело, сильнее всего разжигали в Джерарде животные инстинкты охотника? Он неожиданно и резко понял, что его мальчик вырос, и пора учить его дальше. Учить тому, к чему прежде, как ему казалось, тот не был готов. Учить таким вещам, к пониманию и мастерству в которых Джерард пришёл своим умом и опытом.
– В чане на печи горячая вода. Наверное, Маргарет предусмотрела и согрела её для тебя. Унеси чан в ванную, я помогу тебе помыться.
С этими словами он мягко улыбнулся и, взяв с полки большой кувшин, отправился к двери, за которой лестница вела к его покоям и большой ванной комнате в пастельно-голубых тонах. Фрэнк редко мылся там, но не это поразило его больше всего. Джерард никогда раньше не присутствовал при этом! И никогда за всю его жизнь не помогал ему мыться… Это было дико! Фрэнк прекрасно справлялся с этим сам, а в детстве только Маргарет помогала ему. Но мог ли он отказаться?
Послушно взяв полотенцами довольно крупный чан, чуть больше, чем наполовину заполненный водой, от которой веял пар, он молча направился за наставником. Щёки и уши Фрэнка горели, он испытывал совершенно запутанные разноцветным клубком чувства. Его терзало непонимание и лёгкий страх перед происходящим. Он судорожно вспоминал, не оставил ли Джерард ночью следов на его теле, и не мог ничего придумать, чем можно было бы их объяснить, если они всё-таки есть.
Они оба поднялись по лестнице, пребывая в своём настроении. Джерард – неторопливо, с грацией дикого животного, вышедшего на охоту, а Фрэнк – осторожно, стараясь не расплескать обжигающую воду.
В ванной Фрэнк неловко замялся. Джерард наблюдал за ним с интересом, находясь в той же позе, что и на кухне, и его саркастически изломанная бровь не давала Фрэнку собраться с мыслями.
– Боже мой, Фрэнки, ты бы сейчас видел себя, – наконец проговорил хозяин поместья, широко улыбаясь своему ученику. – Ты ведь не хочешь сказать, что стесняешься меня? Я многое повидал в своей жизни, и, боюсь, тебе нечем будет меня удивить.
«Господи, – взмолился Фрэнк, сильно зажмуривая веки, – но ведь я не каждый день раздеваюсь перед вами. Неужели это так странно – стесняться другого человека, когда он неожиданно попадает к тебе в ванную?». Он принялся на ощупь развязывать оставшиеся петли завязок рубахи, но пальцы не слушались, дрожали, то и дело путаясь в тонких верёвочках. Какое-то время Джерард напряжённо наблюдал за этим, испытывая небывалый прилив охотничьего азарта.
Фрэнк, так и не открыв глаз, почувствовал на своих пальцах чужие уверенные руки и широко распахнул ресницы. Джерард смотрел на него спокойно, и только в глубине глаз плясали необузданные зелёные искры.
– Я помогу тебе, мой мальчик, иначе ты провозишься так до вечера, – отстранив ладони Фрэнка, ловкими короткими движениями он быстро расправился с узлами и опустился ниже, проделывая те же нехитрые действия с бриджами.
Фрэнк закрыл пылающее лицо руками, не в силах смотреть на это, и сдавленно, очень тихо простонал:
– Боже, это до невозможности смущает меня…
Наставник только хмыкнул, продолжая начатое.
– Не стой как каменный истукан, Фрэнки. Ты уже можешь снять рубашку. Раздевайся, я приготовлю воду.
Джерард отошёл от него, и Фрэнк, выдохнув, отвернулся к стене и быстро освободился от влажноватой от пота рубахи, бриджей и нижних панталон. Он оказался совершенно обнажённым в комнате длиной в несколько шагов с мужчиной, которого любил больше жизни, и его сознание начинало медленно уплывать от трепета и волнения.
– Забирайся в ванную, ты замёрзнешь, – повелительно сказал Джерард, и Фрэнк, стыдясь своей наготы, но стараясь вести себя естественно, прошёл мимо и устроился в большой фаянсовой ванне, новомодном чуде, пару лет назад привезённом из Парижа.
Она уже была ополоснута горячей водой, и Фрэнк благодарно посмотрел на Джерарда. От стенок приятно парило, и на самом деле стало намного теплее. Он сидел внутри, по центру, подобрав под себя согнутые ноги и чуть опустив голову вниз, когда Джерард, повелительно собрав его распущенные волосы в кулак, заставил наклониться ещё ниже. Фрэнк чувствовал, как его позвонки на спине выпирают из-под натянувшейся кожи. И вот – такое долгожданное влажное тепло полилось в основание шеи из большого кувшина. Струя, направляемая рукой наставника, перемещалась по его плечам, шее и спине, смывая солёный налёт пота и пыли, и бесчисленные ручейки воды стекали по бокам и животу, запутываясь в переплетении тёмных колец в паху.
– Подержи волосы сам, я намылю тебя, – с этим голосом невозможно было спорить, и Фрэнк влажной рукой перехватил пучок, ощущая, как Джерард, находящийся сзади, водит по его спине, шее и лопаткам округлым душистым мылом. Это было приятно, очень приятно, но, к слову, не приводило Фрэнка к чувственному возбуждению. Он сейчас настолько принимал в каждом движении по его коже заботу и нежность, что расплывался от этих тёплых ощущений и неосознанно начинал улыбаться. Иногда пальцы, держащие мыло, ненавязчиво касались его, и тогда Фрэнк, уплывавший из реальности в мир фантазий, легко вздрагивал, возвращаясь обратно.
– Справишься спереди сам? – с лёгкой усмешкой спросил Джерард, на что Фрэнк ответил, утвердительно кивая головой. Получив мыло и доверив волосы руке наставника, он быстро водил им по груди, торопливо намыливал шею и живот, стараясь скорее закончить с этой странной пыткой.
Джерард уже разбавил новую порцию воды, приготовив кувшин, чтобы смыть мыло, как в дверь постучали, и через мгновение внутрь вошла Маргарет. Несколько секунд она удивлённо молчала представшей картине, но, надо отдать должное, быстро взяла себя в руки и совершенно спокойно сказала:
– Жерар, прибыл посланник от Её Величества. Она срочно вызывает тебя ко двору. Кажется, там происходит что-то серьёзное.
Джерард выслушал её с каменным лицом, а потом, экспрессивно выругавшись по-итальянски, поднялся с колен, на которых находился всё это время.
– Скажи ему, я буду готов через полчаса, пусть ждёт. И помоги Фрэнку закончить тут…
– Право, я могу и сам… – пролепетал донельзя смущённый Фрэнк, но Маргарет перебила его:
– Я всё сделаю, Жерар, – и вышла из ванной, чтобы передать сообщение человеку королевы.
Нависнув над Фрэнком, наставник взял его за скулы рукой и развернул лицо к себе. Несколько мгновений смотрел, будто запоминая его черты, скользя взглядом по бровям, глазам, линии носа, мягким изгибам губ… Тот почти не дышал, настороженно глядя в глаза Джерарду и ожидая хоть какого-нибудь продолжения.
– Ты вырос, мой мальчик, – наконец произнёс тот, – и это было неожиданным открытием для меня сегодня. Кажется, я оказался не совсем готов к нему. Но всё к лучшему. Ты так стремился начать постигать науку обольщения, и вот это время пришло. Я займусь тобой сразу по возвращении из Парижа.
Фрэнк был поражён и растерян. Что такого произошло сегодня? Ведь всё было… совершенно как обычно? Или же его тело, перестав быть девственным, начало само подавать сигналы или вести игру, о которой не догадывался его обладатель? Он был и рад, и расстроен одновременно. Всё происходило слишком быстро, и теперь уже сам Фрэнк не был уверен в том, хочет ли он так быстро перенимать странную и трудную науку своего наставника. Молчание затягивалось. Взяв себя в руки, Фрэнк тихо сказал:
– Я буду ждать вас, Джерард. Возвращайтесь скорее.
Джерард только улыбнулся в ответ и, на прощание проведя пальцами по острой линии челюсти, развернулся и вышел из ванной.
Фрэнк тут же осунулся, рука, держащая волосы и не дающая им намокнуть или вымазаться в пене, затекла, и он безразлично выпустил хвост. Тот распался прядями по намыленным плечам, но Фрэнку было всё равно – он приходил в себя, успокаивая тяжёлое дыхание.
Неслышно зашла Маргарет и, подойдя ближе, начала молчаливо поливать из приготовленного наставником кувшина, медленно смывая широкой мягкой ладонью пену с кожи Фрэнка.
– Что случилось, Франсуа? – нежно спросила она. – Ты кажешься расстроенным.
– Я… – начал тот, не зная, что же сказать дальше. – Я просто не ожидал от месье Джерарда такого странного поведения.
Маргарет грустно улыбнулась, смывая с прядок каштановых волос мыло, успевшее их замарать.
– Жерар… привык получать то, что хочет, – чуть помолчав, неожиданно сказала она. – Но ты – особенный для него. Почти как родной, и я уверена, что если ты чётко дашь понять, что не хочешь чего-то, то этого не произойдёт. Я верю, что ты разберёшься в том, чего бы хотел сам. Всё наладится, – говорила милая, добрая Маргарет, гладя его по волосам.
Фрэнк мягко улыбнулся ей, подняв голову, и несильно сжал её тёплую ладонь.
Главное – разобраться в том, чего хочет он сам? Так чего же он хочет?
