Текст книги "Аноним (СИ)"

Автор книги: Нави Тедеска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

После бесконечного мгновения тишины контрабас затянул новую гипнотизирующую мелодию. Она переворачивала всё внутри, будто заставляя органы меняться местами, по спине пробежали, одна за одной, волны мурашек. Танцовщица стала оживать, медленно поднимая плечи с пола, поводя ими из стороны в сторону, и если в одной её руке был бубен, то в другой тускло мерцал непонятно откуда взявшийся кинжал.

К мелодии уже присоединились тоскливо плачущие скрипки, тонущие в переливах гитары так же, как Фрэнк тонул сейчас в горящих углях глаз цыганки, она двигалась плавно и чувственно, точно кобра в трансе, не сводя с него томного умоляющего взгляда.

Весь её вид кричал: «Позволь мне жить, люби меня, не отпускай, не давай мне умереть…» – и зачарованный Фрэнк был готов кинуться к ней, чтобы отвести руку, но вот музыка достигла своей кульминации, кинжал резко взлетел и с последним оборванным стоном струнных быстрым росчерком вонзился в грудь девушки.

Фрэнк в ужасе охнул, по залу в тишине пронеслись сдавленные вздохи и шёпот, но никто не пошевелился, боясь ступить внутрь словно заколдованного круга, где у его ног лежала мёртвая танцовщица.

Шелест слов стих, и давящая тишина повисла над залом.

Фрэнк, приходя в себя, кинулся к ней и упал на колени, пододвигаясь ближе к недвижному телу, как вдруг понял – нет ни капли крови, а рукоять бутафорского кинжала торчит, зажатая между рукой и грудью.

– О, Господи Всемилостивый, – выдохнул он, склоняясь к ней ещё ниже, – как же вы меня напугали!

Губы девушки медленно расползлись в улыбке, она открыла глаза и хитро посмотрела на своего спасителя:

– А вы так беспечно доверялись всему, что вокруг вас происходит, – сказала она негромким, но довольно глубоким бархатным голосом. – Разве не в этом заслуга лицедея?

Она изъяснялась довольно странно по-французски, с сильным интересным акцентом, что не только не портило её речь, но и добавляло шарма и очарования.

– Думаю, вы правы, – ответил Фрэнк. – Благодарю вас за танец, прелестная незнакомка, он был волшебен!

Наконец, он подал цыганке руку, и та, купаясь во вздохах облегчения толпы, поднялась на ноги, чтобы поймать своим хрупким телом шквал одобрения и бурю заслуженных аплодисментов. Тут же границы незримого круга, что до этого все боялись переступить, нарушились, и к чудесной танцовщице хлынули люди, чтобы лично выразить ей своё восхищение. Фрэнка как-то незаметно оттеснили к колонне, где он успел взять бокал вина, пытаясь прийти в себя от представления и всё же найти взглядом фигуру Джерарда. Было странно, что сам он ещё не подошёл.

Его собственная янтарная брошь была приколота к лацкану чёрного сюртука и достаточно ярко выделялась, чтобы разглядеть её издалека. Но Фрэнк успел допить бокал и взять новый, а к нему так никто и не подошёл. Точнее, были одинокие, пришедшие сюда в поисках партнёра, но ни один из заговоривших с ним не оказался наставником.

Фрэнк уже было начал волноваться, как вдруг на его маску опустилась чёрная ткань, лишая возможности видеть, судя по ощущениям – шёлковая, потому что приятно холодила виски и была довольно скользкой. Повязку тут же закрепили сзади, и возбуждённый шёпот Джерарда, молнией прошедший сквозь напрягшееся тело, коснулся чувствительного уха:

– Вы мне изменяли, мой ангел? Как нехорошо. Быть в центре внимания и участвовать в таком чувственном представлении вместо того, чтобы заниматься со мной любовью… Я крайне обижен.

Фрэнк задрожал, потому что тон наставника не расходился со словами – будто он и правда успел осерчать из-за такого пустяка…

– Но я… ждал, – хрипло прошептал Фрэнк, начиная беспокоиться. – Я ждал вас, но…

– Тш-ш, мой ангел. Это ничего не меняет. Я хочу наказать вас. Вы расстроили меня сегодня, и должны ответить за это, – Фрэнк, пребывая в состоянии шока, запоздало почувствовал, как его запястья стянули за спиной шёлковым шнурком и настойчиво потянули куда-то в сторону от колонны.

Он успел по-настоящему испугаться и даже попытался вывернуть руки из захвата, чем вызвал смех Джерарда и более крепкую хватку на своём локте.

– Успокойтесь, мой милый, – нежно зашептал тот в ухо. – Доверьтесь мне. Сегодня я подарю вам не только боль, но и такое удовольствие, о котором вы не смели и мечтать.

Вдруг Фрэнк почувствовал влажное касание языка на своём подбородке, и длинную скользкую дорожку по скуле к самому уху, где Джерард не преминул лизнуть раковину, а затем с силой, чтоб Фрэнк тихо вскрикнул, прикусить мочку.

– Просто доверьтесь мне, мой ангел. Сегодняшняя ночь наказаний будет незабываема, – и Фрэнк, чуть успокоившись и переборов свои страхи, поддался чарующему голосу самого желанного мужчины.

А спустя еще несколько мгновений интуитивно понял, что вновь оказался за потайной дверью в узком коридоре, ведущем в покои Джерарда в поместье фон Трир.

Глава 16

от автора: Эта глава написана экспериментальным поэтическим стилем. Остальные главы будут выглядеть как прежде.

Спектакль для трёх актёров

– Как неожиданно, Джерард! Мы с этим юношей знакомы, ему я танец танцевала. Решили вы подарок мне преподнести, или же выбрали его случайно?

Журчащий голос, достигающий ушей, был смутно узнаваем; интуитивно повернулся Фрэнк в ту сторону, откуда тот лился. Внутри творилось странное: как если бы все мысли вдруг перемешались, со страхом об руку ходя. Но более того – слова лились певуче, что каждое из них ложилось слишком непривычно. Волнение ли тому причиной – Фрэнк не знал, он только упивался новым построением мыслей, дышал прохладным воздухом и чувства складывал в тягучий стих. Он будто заразился этим у цыганки.

Глаза не видели ни зги сквозь тёмную повязку, и только сердце колотилось, как у птицы. И Фрэнк боялся, наслаждаясь этим чувством.

– О, Лейла, милая, ведь я просил. Неосмотрительно назвать меня по имени… Ты огорчаешь меня, девочка. Придётся тебя тоже наказать, согласно преступленью.

Раздался смех, окрашенный грудным звучанием. И Фрэнк вдруг ясно осознал, кто говорит с Джерардом – цыганка та, что извивалась в танце около него. Но отчего она так просто говорит с наставником и называет именем, ведь бал преследует лишь правило одно – не раскрывать своё лицо и личность? А сам Джерард… игриво отвечал и нежно, оставив его связанным стоять посередине комнаты, не дав сказать ни слова.

– Я соглашусь на что угодно, если ты замешан в этом. Твоя фантазия и страсть границ не знают. Я никогда не откажусь от приглашения, если оно – твоё.

Она томилась ожиданием явным, и сладость голоса сквозила в каждом звуке. Настолько, что Фрэнк так ясно ощутил под сердцем расцветший ревности укол. И этот странный говор, акцентом приукрашенный, как завитушки букв первых строк, что видел он в бумагах у Джерарда.

Он плохо понимал, что делать с телом и руками, связанными сзади. Он слышал голоса, не видя ничего, и чувствовал, как сердце мчится вскачь в том месте, где по всем законам плоти должен быть желудок. И шёлковый шнурок, впиваясь в тонкие запястья, лишь доставлял досадное до боли неудобство.

– Мой ангел – это не случайность, дорогая. Он плохо вёл себя сегодня, так запросто поддавшись твоему чарующему танцу. А должен был искать меня глазами, ни на мгновение о том не забывая.

– Ты так самоуверен!

– Он – моя находка. Только и всего. И он прекрасен, посмотри на этот розовый румянец на непослушных скулах и ушах. Он чуден, словно распустившаяся роза. И, как я уяснил сегодня, он не без шипов. А эта шея? Мой мальчик, поверни-ка голову, чтоб мы могли увидеть.

Фрэнк замер, не веря в то, что слышат его уши. Он чувствовал себя, как тонконогий жеребец, которого оценивают на торгах.

– И не упрямься. Это тоже – часть наказания, – Джерард сказал сурово, и Фрэнк, вздохнув, повиновался. Вбок голову склонив так сильно, что шею заломило, стал ждать, что скажет дальше его возлюбленный мучитель.

– Невероятная грация и юношеская строптивость в каждом вздохе, посмотри. А эта линия, от скул стремящаяся вниз, вливаясь в тонкие ключицы? Я бы отдал всё состояние, чтобы пройтись по этому изгибу языком.

И снова женский, отдающий хрипотцой, весёлый смех.

– Но что мешает? – спрашивала та, что увлекла сегодня Фрэнка танцем.

– Ещё не время, милая, ещё не время. Ты посмотри, как он сконфужен. А я хочу, чтоб умолял меня о каждом прикосновении тела к своему.

И тут, не выдержав игры фантазии, Фрэнк чётко ощутил, как жар румянца спустился вниз под кожей к животу. Он перед ними был, как на ладони, а сам не видел ничего, лишь ощущая обжигающую боль в запястьях. И это так его тревожило, но не затем, чтоб прекратить, а чтоб добавить к этому немного ласки. Всё так же голову держа немного набок, он глухо застонал.

– Встань рядом, Лейла. Я хочу смотреть, как будешь ты играть с ним в свою жаркую игру из боли и блаженства. Сегодня – не со мной, а с ним. И в этом – наказание твоё.

Лишь шорох юбок, по полу скользящих, был ему ответом.

Вдруг что-то острое пристроилось у горла, чуть надавив на нежность кожи, и Фрэнк весь задрожал, пьянея от испуга.

– Не нужно, Лейла. Не оставляй следов. Он может знатной быть семьи, я не хочу доставить ангелу проблем.

И тут же острота пропала, но Фрэнк почувствовал, как режутся завязки на его рубашке, что была под сюртуком. И острые, точно кошачьи, ногти скользят по косточкам ключиц, спускаясь ниже. Он задрожал, но не от страха, а от предвкушения. Он был заинтригован, бедный Фрэнк, лишённый права двигаться и видеть.

Глаза закрыты, спрятаны повязкой, и Фрэнк не мог представить, что Джерард, свой взгляд не отрывая от него, нетерпеливо наблюдал за всем, устроившись фривольно на софе. Раскинув в стороны колени, одну он руку положил на спинку, тем временем второй задумчиво блуждая по скуле и подбородку, по губам, чуть приоткрытым в предвкушении спектакля. Он не особо думал, что творит, всецело отдаваясь любопытству и своему всё подступающему ближе возбуждению.

А Фрэнк вдруг ощутил, как кто-то рядом опустился на колени, и вот уже завязки его бриджей грубо взрезали, а сам он сдался неконтролируемой дрожи.

– Раздень его, – и Фрэнк отчётливо услышал в любимом голосе приказ, отнюдь не просьбу.

– Запястья связаны, – казалось, девушку вообще не волновало то, что чувствовал он перед нею, связанный, незрячий.

– Так убери шнурок, уже достаточно, – Джерарда хриплый голос прошёлся по спине, цепляясь к позвонкам.

И вот мгновение, которого бы не было без боли: шнурок разрезали, и радость от свободы руки затопила. Фрэнк тёр затёкшие запястья, как по груди вдруг хлёсткий получил удар – быть может, тем же срезанным шнурком.

– Никто не позволял тебе ни двигаться, ни руки разминать.

Цыганка говорила зло, и след от шёлка жёг кожу между розовых сосков. Фрэнк понял, что никто меж них не шутит, ему и правда обещают боль. Тем будет ярче наслаждение? Он так дрожал, до одури, до страха, засевшего между лопаток, липко скатываясь потом. И он не мог, нет, не хотел всего остановить – всего лишь слово, Фрэнк уверен был, как этот ужас и безумство прекратится.

Чтоб никогда не повториться вновь.

Да разве мог он упустить подобный случай? Закончить всё, не дав начаться? Поддаться малодушию?

О, нет. И Фрэнк отлично понимал, что до конца пойдёт, куда бы путь ни вёл. И, сладко предвкушая, ждал ласк любых, что будут боль и страх его лечить.

И вот груди коснулись губы, не наставника, а девушки – намного мягче, горячее – и след от хлёсткого удара стали целовать. От неожиданности вздрогнув, он смог лишь тихо простонать. По коже бегали мурашки, а руки, словно плети, свисали вниз, не получив на большее добро.

– Не увлекайся, Лейла. Сними с него сюртук и бриджи, хочу увидеть его кожу полностью, от бледной шеи до волос под животом и пальцев ног, касающихся пола. А руки сзади завяжи его же блузой. Сегодня они будут не нужны ему.

Металла полный голос заставлял сжиматься Фрэнка, с которого так ловко ткань одежд снимали, как будто фрейлины разоблачали королеву. И страх, как перед первой брачной ночью, шёл об руку с неутомимым любопытством и столь же бурной жаждой наслаждения. Когда цыганка оголила ноги, одним движением снимая всё до самых туфель, он краской залился – от скул до самых щёк. Он до сих пор страшился, но также чувствовал и возбуждения прилив, в фантазиях своих реально представляя, как смотрит на него Джерард. Он знал, что тот ни на секунду не отводит взгляда – иначе отчего так жжёт везде: на коже и в паху, внутри груди? Он смотрит! И одно лишь это знание всё больше распаляло.

Цыганка трогала его без всякого смущения, небрежно задевая всё твердеющую плоть, как будто не специально, а затем, чтобы скорее от одежд освободить. И эти странные, чуть смазанные ласки тянулись тяжестью к желудку, что вниз тянул на каждый его вздох. Когда её такие кукольные ручки со страстью вдруг прошлись по его коже – от самых стоп к коленям, выше, выше, минуя пах, живот и обведя соски, вдруг неожиданно погладили предплечья и тут же резко, больно руки завязали его же блузкой, спущенной к запястьям… В тот самый миг он рот открыл, чтоб с чувством застонать: ведь прошлые ожоги от шнурка ещё тянули, и вот уже по новой ткань на них легла.

– От его голоса уже не сложно кончить, не так ли, Лейла?

– Твоя правда, милый. Он превосходен. Так разгорячиться лишь от того, что сам представил в своей буйной голове. Хотела бы я заглянуть туда, хоть ненадолго. Уже хочу его. Позволишь?

– Но только как в награду за развязный и полный боли первый стон. Он заслужил немного ласки.

И в тот же миг Фрэнк ощутил, как влажный, до одури горячий рот принял его почти до основания, заставив пальцы ног поджать и стиснуть кулаки, своими же ногтями впившись в кожу от блаженства. Губу он закусил до капли крови – пусть небольшой, но всё же… ни с чем не спутать тот солёный вкус железа, что как вино расцвёл на языке.

А девушка, Фрэнк знал, что именно она его ласкала, без тени скромности держалась за него своими маленькими ручками, не прерываясь ни на миг, всё продолжала своё сладкое движение по плоти, набирая темп.

– О, Лейла, я прошу, не увлекайся. Я слишком распалился от всего, а ведь мечтал понаблюдать чуть дольше, – иссушенный, как ветер из пустыни, Джерарда голос слышался так отдалённо, сквозь вату ощущений Фрэнка, что были всё сильнее и сильнее.

И Фрэнк давно дышал, как загнанный на скачках жеребец, и его вдохи и биение сердца глушили всё, что вне его происходило.

Джерард же, взволнованно все губы искусав, просил себя сдержаться хоть немного – чтоб не закончить это действо слишком быстро, чтоб насладиться этим телом, дрожащим и желающим, до самого конца. Его рука блуждала в ткани брюк, поглаживая плоть, и, наконец, когда смеющаяся девушка оторвалась от ангела, он встал.

Его так распаляли отражения зеркал – в них юноша, рубашкой связанный и с вздыбившейся плотью, дрожал от предвкушения и согласен был на всё.

Джерард так близко подошёл, что чувствовал горячечную спину, и ткань одежды собственной лишь вызывала горькую досаду и желание скорей разоблачиться. Он первым делом развязал платок, надушенный парфюмом, впитавший всё тепло от белой кожи. И вдруг, поддавшись вдохновению, за оба взял конца и перекинул через шею юноши, сжимая страстно, крепко, притягивая ангела к себе. Тот вздрогнул, налетая влажными лопатками на грудь его, задёргался, пытаясь сделать лишь одно – освободиться от душившей ткани.

Джерард был непреклонен – он точно знал, где грань. Он не боялся задушить его, он помнил, что испуг, пусть даже мимолётный и внезапный, усилит страсти ощущения втройне. Сжимая тканью шею, поддался порыву – и с силой зубы запустил в такое нежное, чуть бархатное белое плечо.

Вот ангел всхлипнул из последних сил, казалось, он испуган до предела, но не хватало воздуха и воли закричать. И лишь тогда мучитель руки распустил, ослабив ткани хватку.

– Ты чуть не задушил его, – о, нет. Она ничуть Джерарда не корила. Внизу сидела, глядя с восхищением, и яростно горели углями её глаза, такие тёмные, как будто два колодца в бездну. Щекой она небрежно потиралась о влажную плоть ангела, опавшую немного от пережитого испуга и волнения.

– Ни в коем случае, душа моя. Ведь я не склонен портить красоту, тем более – её убийством.

Сказав так, нежно, чуткими губами и столь же жарким языком Джерард стал сглаживать свою вину – обняв за плечи, притянув к себе, стал юношу ласкать, засасывая кожу. Вся шея ангела то тут, то там уже краснела розовыми лепестками этих сладких поцелуев. Но ни один из них надолго не задерживался, позже исчезая – Джерард и правда знал, что делает, и ни единого следа не оставлял.

И ангел сладко млел в его руках – уже совсем забывший об испуге, он голову доверчиво откинул на плечо, назад, и еле слышно, неразборчиво стонал: «Ещё… Прошу, ещё…»

Оставив на красивой шее лишь ещё один укус, столь нежно смазанный губами и зализанный горячим языком, Джерард лишь гулко выдохнул – пульсирующая сила возбуждения молила о пощаде, просила ткань стянуть и поскорее вжаться в тугую нежность ягодиц.

Он отстранился, грубо оттолкнув руками ангела в объятия цыганки, где та, схватив его за волосы, лишь стала начатое продолжать: кусала шею, чередуя боль и нежность, затем ласкала кожу языком, а маленькие пальчики так мастерски играли на сосках, что было видно – ангел на ногах едва стоял.

Джерард смотрел и быстро раздевался, стараясь взгляда не сводить с того, как больно и как сладко Лейла ласкала ангела, которого хотел сейчас он больше жизни. И чувство странное внутри кипело – не столько ревность, сколько требование отдать ему того, кто был его по праву изначально.

Какому праву, кто же утвердил его? – Джерард вопросов этих не касался. Он был всецело поглощён инстинктами, и те вопили об одном, что ангел – его собственность сейчас.

Он скинул всю одежду, без стеснения оставшись наг. И подошёл поближе к юноше, что неприкрыто голос подавал от возбуждения и боли. Лейла мучила его, довольно грубо сжав сосок и проводя рукой по плоти, но кончить не давала, и ангел лишь просил пощады. Пускай девчонка, но он знал её давно. И также знал, что та была довольно опытной по части странных и запретных взрослых игр.

Джерард же боль не слишком признавал. Он знал, что его игры выглядят весьма невинно – ни воска, ни плетей, ни унижения, – лишь изредка он забавлялся тем, что доставлял и муки, и блаженство. И, к слову, также был научен не только ласками одаривать сквозь боль. Не меньше он любил всё это получать, но было крайне мало тех, кому он мог довериться, не опасаясь за следы и цельность тела, которое так часто требовалось обнажать для дела и работы.

И вот он руки протянул и пальцами с короткими ногтями провёл с усилием по ангела спине. Тот был совсем недалеко от края и будто совершенно потерялся – он что-то неразборчиво стонал, подрагивая в честном возбуждении и, кажется, просил пощады для себя.

И от ногтей остался след по всей спине, пока Джерард до ягодиц спустился грубо, и, с силой сжав их, в стороны развёл, лаская пальцами. И громкий, хриплый стон он получил себе в награду.

Его же плоть давно пульсировала сладко и немного больно – он сам настолько возбудился от всего, что видел, что дольше ждать не мог и не хотел.

Нагнувшись к ткани сюртука, так быстро сброшенного на пол, он руку запустил в карман – чтоб вынуть с маслом мелкий бутылёк. Зубами вытащив из горлышка тугую пробку, полил себе на руки и на ягодицы юноши, стараясь попадать чуть выше, между них. Ещё мгновение Джерард был зачарован, смотря, как розовое масло каплями течёт по пояснице, ниже, ниже, в ложбинку попадая и теряясь.

И, под конец, он не забыл себя – коснулся края возбуждённой плоти, прикрыл глаза от наслаждения и тихо застонал: скользнуть по твёрдому стволу рукою в масле как в первый раз – так было хорошо!

– Не увлекайся, милый, – Лэйла, словно чёрт из табакерки, из-за плеча их пленника взглянула, пальцем погрозила. – Ты выглядишь, как будто мы здесь лишние.

Джерард усмешку выдохнул и отпустил себя, скрывая за губами сожаления вздох.

– Разденься, Лейла. Мне не слишком часто приходится смотреть на красоту. А твоё тело более, чем просто красота. Оно прекрасно, словно в мраморе исполненная Афродита.

– Ты льстишь мне, – вздохнула та в ответ. Но у неё и в мыслях не было ослушаться – беспрекословно выполняя всё, о чем просил её Джерард, она назад на шаг лишь отступила и принялась себя разоблачать.

Их ангел тяжело дышал и как-то весь ссутулился.

– Мне тяжело… Я… упаду… – Джерард расслышал робкие слова, слетающие рвано с пересохших губ.

– Не думай даже о падении, мой ангел, – отвечал Джерард, сжимая его тело крепко, и ангел охнул, воздух выпуская. – Не думай, я не дам тебе упасть.

Он ясно чувствовал, как в мягкость живота упёрлись тканью связанные руки, а сам так сильно вжался в ягодицы, что снова застонал от удовольствия. Сегодня не было ни времени, и ни желания готовить вход. Джерард намеревался грубым быть и снова муку слить с блаженством.

– Я первый, Лейла, – прошептал он девушке, что скинула все юбки и сейчас стояла без всего, сверкая кожи атласом и тёмным треугольником волос под животом. Её соски так вызывающе алели и были столь упруги и крупны, что вновь Джерард успел ей восхититься – такого безупречного в своей невинной развращённости создания он больше не встречал.

– Конечно, милый, – лишь нежно ворковала та, поверх его объятий тоже обнимая и прижимаясь спереди всем телом, вдавливаясь нежной грудью в грудь ангела, вздымающуюся от рваного дыхания.

– М-м… – Фрэнк застонал, расслабившись от женского тепла, и в этот самый миг Джерард вошёл в него, настолько глубоко, насколько смог за раз.

Крик вырвался из горла, и тут же рот его зажали грубо.

– Терпи, мой ангел. Ведь ангелы лишь потому прекрасны красотой своей, что слёз никто не видит их хрустальных.

И в этот миг сам Фрэнк почувствовал, как по его лицу, под маской потекли дорожки тёплых слез. Он крепко смежил веки, чтоб прекратить их бег, но тут Джерард толкнулся с силой внутрь, и каждое его проникновение огнём все внутренности обдавало.

Так больно! Нестерпимо больно… И лишь то, что это сам наставник, от агонии и паники его уберегало.

– Расслабься, ангел мой, возлюбленный, моя душа… – шептал тот возле уха. – Совсем немного пережди – от боли не останется и памяти, лишь наслаждение омоет твоё тело.

И в этот миг он что-то изменил, войдя чуть по-другому, и Фрэнка прострелило молнией от ощущения, открытого совсем недавно. То место странное внутри себя, которое открыл он сам случайно, взорвалось огненным каскадом чувств. Он, вздрогнув, застонал, прося ещё.

– Вот так, мой ангел? Мы нашли твоё так далеко запрятанное чудо?

И, не дождавшись ничего в ответ, лишь снова двинулся, вжимаясь пахом в бёдра, не оставляя между ними никакого расстояния и места. И вновь попал, и юноша, дрожа, лишь вскинулся от яркого и неземного ощущения.

– И вот теперь – совсем не больно, правда? – сказал Джерард, толкаясь точно так же, ни на мгновение не сбавив темп.

– Позволь мне, милый? – это был цыганки голос, что спереди руками обвивала. Она уже дышала тяжело, и тёмные глаза совсем заволоклись вуалью похоти. – Боюсь, он скоро кончит.

Джерард лишь коротко кивнул, не отвлекаясь.

И девушка, поднявшись на носочки, их обняла обоих и одним движением в себя впустила плоть, в мгновение насаживаясь до самого её конца.

– Господи Иисусе, – Фрэнк громко выдохнул и, кажется, совсем обмяк, теряясь в ощущениях.

Он сотрясался от толчков Джерарда, что позади него вбивался в плоть. И телом уходил вперёд, туда, где мягкое, тугое лоно девушки его нетерпеливо принимало. Он обезумел и не понимал, какое же из этих ощущений его всё больше уносило вдаль. Он сомневался в том, где он сейчас, и в том, кто он, теряясь в темноте. Его желание давно было на пике, он знал, что ни над чем сейчас не властен – ещё немного, и всё будет кончено, и в этот миг он, видимо, умрёт.

А девушка стонала, Джерарда гладя по рукам и ангела в плечо кусая. Закинув одну ногу на его бедро, легко навстречу телу подавалась, когда Джерард толкал себя вперёд.

– Ещё, ещё, хороший мой, – она просила, но Фрэнк был обессилен, расплавлен ощущением блаженства, оно сжигало его целиком, распятого меж жаркими телами. Порой в его прекрасной голове всплывали образы, что он – лишь воплощение любви меж этими двумя. И нет его, и он – горячий воздух. И есть лишь распалившийся Джерард, что вновь и вновь пронзает юную цыганку.

Но это было только странным плодом его унёсшегося вдаль воображения.

– Mon cher… mon cher… – горячий шёпот возле уха, и Фрэнк почувствовал внутри себя всё нарастающую огненную твёрдость, и краешком утерянного разума отметил, что скоро кончит, так же, как Джерард. Он тела не имел сейчас, был духом. Развязным, похотливым и голодным, желающим сейчас лишь одного – скорей излиться.

И вот цыганка первой задрожала. Фрэнк смутно ощутил тугие судороги её плоти и остроту зубов, и сбитое дыхание, и стон, в его плечо испущенный негромко. Фрэнк даже улыбнулся – цыганка оказалась крайне милой, зализывая след укуса на ключице, шепча на непонятном языке короткие и терпкие слова.

Но вот Джерард, заполнив всё его нутро своей невероятной твёрдостью, вдруг глухо выдохнул и с силой сжал всех вместе – и Фрэнка, и цыганку и себя, нещадно свои руки напрягая, и Фрэнк вдруг осознал, что сам кончает, толчками изливаясь внутрь тёплой плоти.

– О, Господи, как хорошо… – шептал он лишь губами, и Джерард лишь повторял его слова, потом вдруг замер. В последний вбившись раз, пожаром вылился в его ослабшее от ласк и боли тело.

Фрэнк думал, что потерял тогда сознание. Умение мыслить возвращалось к нему рывками, то забегая вперёд, то снова отскакивая назад, но он уже почувствовал, что перестал складывать слова и чувства в стихи. Он освободился от этого наваждения тогда, когда достиг оргазма, именно в тот момент закончился спектакль, в котором все трое были и актёрами, и зрителями. А то, что происходило сейчас, когда они еле живые лежали на кровати наставника в поместье фон Трир, являлось реальным положением вещей. И не было ни желания, ни сил снова вернуть себе возможность так поэтично слагать слова. Это осталось в прошлом, там, где он занимался любовью сразу с двумя людьми, там, где ему было больно и нестерпимо хорошо, там, где он почти умер, изливаясь.

Сейчас он не был связан и видел через прорези для глаз, сквозь маску, как от весеннего воздуха, забравшегося в приоткрытое окно, колышется ткань полога над головой. Он молчал, обхватив одной рукой Джерарда, закинув ногу на его бедро, и другой скользил по тонкой маленькой ручке девушки, что покоилась на груди наставника.

– Это было восхитительно, – прошептала цыганка. – Давно уже не получала я столько удовольствия. Спасибо, что привёл его и пригласил меня участвовать в твоей игре.

– Не стоит благодарности, прекрасная Лейла. Ты бываешь так редко на балу, я был счастлив увидеть тебя сегодня. Вы табором остановились во владениях Шарлотты? Надолго?

– К сожалению, нет. На ночь, завтра выезжаем.

– Как скоро! Мне очень жаль, – ответил Джерард, ненавязчиво плутая пальцами в волосах своего ангела, молча лежащего справа. – Я бы очень хотел повидать твоего отца, но, видимо, придётся ограничиться лишь устным приветом. Передашь?

Девушка тихо рассмеялась, привставая на локте.

– Спрашиваешь? Конечно, передам. Ромэн отпустил меня сюда только с одним условием, что я тебя увижу и передам его слова, что ты – всегда желанный гость и кровный друг, чтоб ты не забывал об этом.

– Я помню, Лейла. Уже уходишь?

– Да, мне дали время только до полуночи.

Цыганка встала, а Фрэнк всё смотрел и смотрел вверх, на воздушный полог, не находя в себе сил не то что на поворот головы, но даже на то, чтобы отвести взгляд от завораживающего танца ткани.

Он слышал, как шуршали юбки и позвякивали тонкие медные браслеты на её фарфоровых ручках. Как она надевала на стройные маленькие ступни туфли с небольшими каблучками. Он почувствовал, как скрипнула кровать, когда цыганка опустилась около Джерарда, приникая к его губам и жадно, звонко поцеловала. И даже не успел удивиться и возмутиться, когда девушка обошла ложе вокруг и вдруг нависла сверху, так же страстно сливаясь с ним в коротком поцелуе.

– Спасибо, ангел. Ты прекрасен, – сказала она и, махнув рукой на прощание, скрылась за дверью, запустив в тёмную комнату полоску тусклого света из коридора.

Двое обнажённых мужчин остались лежать в тишине посреди тёмной комнаты.

Они были усталыми настолько, насколько могли устать любовники, отдавшиеся страсти до края.

Прошло немного времени, и тишину нарушил голос Джерарда:

– Прости меня, мой чудесный мальчик, мой ангел. Душа моя. Я знаю, что напугал тебя сегодня. Я был ослеплён желанием сделать всё так, как сделал, и надеюсь, ты сможешь простить меня за это. Я слаб, на самом деле, хоть многие думают иначе. Я слаб и быстро поддаюсь желанию и страсти. Я быстро впадаю в грусть и столь же быстро могу сменить печаль на радость. Я странный человек, mon cher, и я искренне надеюсь, что ты запомнишь этот вечер как что-то волшебное, а не пугающее. Я бы не простил себе, если бы так вышло.

Джерард замолчал, не переставая гладить его по волосам, а Фрэнк понял только то, что случившееся сегодня станет достойным завершением для истории его тайного участия в балах удовольствий. Отличный конец волшебной сказки, где он был Анонимом и мог любить Джерарда не только душой, но каждой клеточкой своего тела.

Он начинал засыпать, и говорить хоть что-либо ему совершенно не хотелось. Фрэнк просто удобно устроил голову на груди Джерарда, прижался к нему еще плотнее и, счастливо улыбнувшись, закрыл глаза.