Текст книги "Аноним (СИ)"
Автор книги: Нави Тедеска
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Глава 26
Пробуждения… Утренние мгновения, когда сознание возвращается в тело, и ты неторопливо, а порой – наоборот, рывком начинаешь чувствовать, понимать, осознавать. Когда внешний мир вдруг обрушивается на тебя, стирая сладость сна, или наоборот – как сегодня – нежно, ласково принимает в свои объятия. Эти моменты всегда были особенно важны для Фрэнка, как моменты пограничные, ни на что не похожие. Когда грань между ничем и чем-то ещё не так явна, и можно упиваться сладким запахом и теплом любимых объятий, не предаваясь мыслям и рассуждениям.
Его разбудил мягкий поцелуй в висок, но Фрэнк ещё долго нежился, не открывая глаз. Потому что чудо, которое сейчас творилось вокруг него, до сих пор казалось ему слишком хрупким, а возможно, вообще ночным мороком, обманом рассудка. Но такая знакомая, тёплая рука уже зарылась в его волосы, а сухость любимых губ дарила короткие, ни к чему не обязывающие поцелуи щекам, векам и даже кончику носа.
– Просыпайся, соня, – раздался шёпот Джерарда над ухом, и Фрэнк широко улыбнулся. – Мы заснули, как были, и это просто возмутительно. При свете дня твой вид повергает меня в шок.
Голос наставника звучал шутливо, но возвращающаяся память напомнила Фрэнку о вчерашнем, и он всё же смутился, вспомнив, насколько грязен, и что на нём сейчас разодранная ненавистная ряса. Неспешно разлепив глаза, он тут же встретился со взглядом Джерарда. Фрэнк мечтал в эту секунду только об одном. И мечты его были очень просты и вдохновенны. Они были о том, чтобы каждое утро его начиналось со встречи с этими болотного цвета глазами, в которых танцуют игривые смешинки.
– Доброе утро, Джерард, – произнёс он, наконец.
– Доброе, мой мальчик.
Они лежали в объятиях друг друга на кровати в комнате наставника, куда и рухнули вчера без сил, едва вернувшись в поместье. Уже давно Фрэнк не спал столь глубоким, совершенно тёмным и спокойным сном. Не так он мечтал провести первую ночь в постели любимого мужчины, но всё было к лучшему. Слова Джерарда накрепко засели внутри его сердца, и он мог поклясться перед распятием: теперь ничто не помешает им быть друг с другом. И он точно не позволит Джерарду пойти на попятную. После вчерашнего… Нет. Маски сброшены, и Фрэнк видел для них обоих только одну ясную дорогу – вперёд. Ему оставалось надеяться лишь на то, что наставник также примет всё произошедшее и будет всецело способствовать этому.
И Фрэнк точно знал, что теперь-то не будет сдерживаться в проявлениях своих эмоций. Ему нечего стыдиться и не от кого прятаться. Его чувства – это, пожалуй, лучшее и самое ценное, что вообще есть в нём.
Поэтому он мягко ухватился за светлую блузу, притягивая Джерарда чуть ближе, и сначала робко, а затем всё свободнее и жарче начал касаться губами губ, пока не выпросил томный, разжигающий в теле огонь поцелуй.
– Ангел мой, – прошептал Джерард, отрываясь от его губ, – нам нужно привести себя в порядок и спуститься к завтраку. Не знаю, как ты, а я жутко голоден. И Марго уже стучала. А может, даже заходила, так что жди понимающих взглядов и улыбок.
Фрэнк знал, что наставник прав, но цеплялся за него до последнего, пока тот, мягко проведя ладонью по его щеке, всё же не высвободился и не встал со смятой нерасправленной постели. Вздохнув, Фрэнк тоже поднялся и отправился к себе.
Наскоро умывшись и обтерев всё тело над тазом в своей комнате, Фрэнк переоделся и, кинув оценивающий взгляд в зеркало, посчитал себя в полной боевой готовности.
Внизу уже слышались оживлённые голоса, Маргарет что-то говорила, то и дело переходя на восхищённые возгласы. Сам Джерард время от времени смеялся, заставляя улыбаться и Фрэнка, спускающегося по лестнице. Иногда слышались заинтересованные фразы Луизы, и Фрэнк радовался ещё больше, внезапно осознавая, насколько же он соскучился по таким вот семейным утрам, по родным, любимым всей душой людям.
– Доброго утра всем, – вежливо сказал он, в то время как крошка Луиза вскочила со своего места и, подпрыгнув, буквально повисла у него на талии с тихим визгом.
– Доброе утро, Франсуа! – мягко поприветствовала его Маргарет. – Лулу, детка, ну же, отпусти дядюшку Франсуа, ты же его задушишь! Посмотри, какой он стал худенький и бледный, его нужно срочно накормить.
Джерард наблюдал за их вознёй с мягкой полуулыбкой, то и дело бродившей по его лицу и опускавшейся на губы, казалось бы, совершенно внезапно. И только одному Фрэнку понятные быстрые взгляды из-под тени ресниц говорили, что между ними всё совершенно переменилось.
Отчуждённый, холодный наставник канул в Лету, и даже поза его теперь была более расслабленной, домашней, а лицо буквально источало спокойствие и удовлетворение от всего происходящего. Как лесной кот, пребывающий в сонной сытости и покое. Фрэнк улыбнулся, усаживая Луизу на место рядом с собой. Девочка тут же принялась намазывать свежий круассан маслом, чтобы чуть позже положить на него сыр и протянуть всё это сооружение «исхудавшему и побледневшему» Фрэнку. Маргарет и Джерард хором прыснули, а Поль тихо усмехнулся в седые бакенбарды.
Этот нехитрый завтрак оказался для Фрэнка одним из самых спокойных и солнечных, он буквально согревал его теплом родных глаз и ровным жаром семейного очага.
– Фрэнки, прошу, пойдём со мной в сад, я покажу тебе, как прекрасны стали розы, что мы с тобой подстригали! Никогда не думала, что видеть, как меняются от твоей заботы растения, так интересно!
Горящие глаза Луизы заставляли Фрэнка улыбаться и ерошить её светлые кудряшки. Конечно, он пойдёт с ней, у него совершенно точно нет права отказаться.
– Наблюдать, как от твоей заботы меняются люди, не менее интересно, моя милая, – вдруг сказала ей Маргарет, разливающая по кружкам кому – чай, кому – кофе. И после этого почему-то красноречиво перевела взгляд на Фрэнка, а затем на Джерарда.
Заметив пристальный взгляд наставника, тут же спрятанный за маленькой чашечкой кофе, Фрэнк отчего-то смутился и опустил глаза. Маргарет хрипловато, но от души рассмеялась, хлопнув в ладоши: – Ах, что за чудная весна нынче! Так солнечно, так тепло, просто грех не прогулять весь день по такой погоде. Так что доедайте поскорее и все вон из дома! Я хочу устроить грандиозное проветривание и стирку. Кого увижу до обеда – заставлю мне помогать!
Угроза возымела действие, и, едва завтрак закончился, поместье опустело. Поль отправился проверить конюшню и проследить за наёмными работниками, что трудились в саду. А сам Джерард, за компанию с Фрэнком и Луизой, пошёл смотреть на пышные, похорошевшие розовые кусты. Можно было лишь предполагать, как прекрасны они будут через месяц-другой, когда усеются множеством бутонов, а чуть позже – нежными благоуханными цветами всех оттенков, от снежно-белого до червонно-алого.
Неугомонная Луиза заставила их принять участие в игре в салочки, и, сняв домашние безрукавки, все втроём со смехом и детскими визгами носились по поляне, пока без сил не упали на резную деревянную скамеечку напротив фонтана. Спины мужчин щекотали колючие ветки зелёных зарослей живого лабиринта, и они же дарили ажурную тень, спасая от не по-весеннему жаркого солнца.
Откинувшись чуть назад, Джерард и Фрэнк сидели, тяжело дыша и восстанавливая дыхание, в то время как Луиза ёрзала между ними, пытаясь устроиться поудобнее.
– Ну почему вы так быстро устаёте? – капризно спросила она, наконец, замирая. – Вы ведь совсем ещё не старый, месье Джерард, а Фрэнк так вообще мальчишка! Давайте поиграем ещё!
– Дай нам отдышаться, детка, – со смешком ответил ей наставник. – Я, конечно, не стар, но уже и не так юн, чтобы бегать за такими резвыми горными козочками. – Он неожиданно нагнулся, что-то вытаскивая из-под скамьи. – Посмотри-ка, что это у меня тут?
Девочка с любопытством уставилась на небольшой сундучок. Фрэнк только улыбнулся, наблюдая за происходящим из-под подрагивающих ресниц.
– Здесь я держу хлебные сухари для уток в моём пруду. Только тс-с, не проговорись Маргарет. А то она всегда недоумевала, куда пропадают недоеденные круассаны и куски хлеба. – Луиза улыбнулась и кивнула, протягивая цепкие руки к сундучку.
– Можно, я схожу, покормлю уток? Никогда раньше не делала этого…
– Только если позволишь нам с Фрэнком ещё немного отдохнуть тут.
– Так уж и быть, – уморительно сморщила носик Луиза. Её лазурные глаза блестели радостью предвкушения чего-то нового, интересного. – Старые дядюшки! – поддразнила она, уже идя по тропинке к пруду. Со скамьи, где они все вместе отдыхали, была видна часть берега и небольшая стайка уток, бойко плывущая навстречу девочке.
Какое-то время двое они продолжали сидеть неподвижно, пока Джерард вдруг мягко не пододвинулся, требовательно обнимая плечи Фрэнка.
– Ваш план коварен, – улыбаясь, сказал ему Фрэнк, открывая глаза и поворачиваясь к Джерарду.
– Просто хочу хотя бы минуту провести наедине, – прошептал тот, прежде чем начал склоняться всё ниже.
И Фрэнк, неожиданно повинуясь глупому детскому порыву, вдруг вскочил и, широко улыбаясь ошарашенному взгляду Джерарда, скрылся в переплетениях лабиринта.
– Если вы хотите чего-то особенного, вам придётся догнать меня, – весело прокричал он, забираясь всё дальше.
А Джерард, неожиданно легко рассмеявшись, какое-то время просто сидел, закрыв глаза и улыбаясь ощущению голубого, такого нежного неба над их головами. Неужели он всё же чем-то заслужил этот благостный отдых своей израненной душе?
Побыв так совсем недолго, он рывком вскочил со скамьи и отправился навстречу своей судьбе:
– Ну, держись, мальчишка! Никто не знает этот лабиринт лучше меня!
Фрэнк был очень тих и осторожен, но в какой-то момент совершенно перестал понимать, в какой части зелёных зарослей он находится и где же Джерард. Выглянув из-за угла и никого там не обнаружив, он попятился, чтобы немного передохнуть, как вдруг на его груди сомкнулись обжигающим кольцом чужие руки. Вздрогнув, то ли от прикосновения, то ли от жаркого шёпота в самое ухо: «Попался», – он закрыл глаза и, ощущая своё учащённо бьющееся сердце, откинул голову назад, открываясь поймавшему его Джерарду. И тут же ощутил влажное, тёплое скольжение его языка по краешку своего уха, а потом губы Джерарда нежно коснулись изогнутой шеи.
– Ох, – выдохнул Фрэнк, теряясь в сладостных, таких ещё непривычных ощущениях посреди бела дня. – Джерард… Луиза скоро…
– Тише. Она ещё занята, и можешь мне не верить, но эту минуту я не отдам никому. Сейчас я поймал тебя. Ты – мой, – тихо проговорил Джерард, возвращаясь к ласкам шеи, и Фрэнк поплыл, дыша всё судорожнее, ослаб, повисая на сильных руках, ощущая обжигающие мазки языка и лёгкие, острые прикосновения зубов. Джерард прижимал его так тесно, что Фрэнк плавился от жара его упругого, сильного тела, растекался по нему растопленным мёдом, сливочным маслом, и ничего не мог с собой поделать. Так хорошо и сладко, так долгожданно… Разве можно отказаться от подобного?
– Люблю вас, – опьянённо шептал он, когда руки Джерарда настойчиво развернули его лицом, когда уже знакомые, но всё же настолько ещё чужие, непривычно мягкие сейчас губы нашли его приоткрытый рот.
– Я знаю, душа моя… – отвечал Джерард хриплым шёпотом, лишь ненадолго отрываясь. – Ti amo, il mio ragazzo…
Люблю тебя, мой мальчик (ит.)
Они бы провели так очень много времени, если бы не зов Луизы, явно потерявшей их из виду. Смущённо улыбаясь, еле оторвались друг от друга и, оставляя на ходу быстрые, короткие поцелуи там, куда попадали губами, они пошли к выходу из зарослей лабиринта, судорожно поправляя расхристанные блузы и ставшие слегка тесными домашние штаны. Они были счастливы и мечтали только о том, чтобы это их счастье продлилось хоть немного дольше. И сложно было понять, что выдавало их сильнее: светящиеся огнём чувств глаза или влажные, покрасневшие, зацелованные губы.
Вечером того же дня Джерард увёл Фрэнка на другой берег пруда. В руках его была тяжёлая плетёная корзина, то и дело позвякивавшая, а Фрэнк нёс тёплое одеяло. Он был в неведении задумки наставника, просто исполняя его просьбу, но когда Джерард расстелил сложенное одеяло на траве и откинул полотенце с корзины, приглашая присесть рядом с ним, теплота разошлась по всему телу Фрэнка. Это так походило на тайное свидание влюблённых, что даже мурашки пробежали по спине от какой-то нереальности всего происходящего. Однако Джерард казался совершенно спокойным и уверенным в своих действиях, и это же чувство медленно, но верно передавалось его спутнику.
– Чего ты боишься? Я не съем тебя, – с лёгкой улыбкой сказал Джерард, открывая чуть пыльную бутылку красного вина, и Фрэнк, опомнившись, опустился на одеяло рядом. – Я очень хотел отметить завершение нашего первого, серьёзного и не слишком приятного дела должным образом. И мне показалось, что сегодняшний вечер – лучшее время для этого. Как ты считаешь?
– Закат поразителен… – задумчиво прошептал Фрэнк, вглядываясь в разливы золотисто-розовых красок на глади пруда. Изредка ровную поверхность нарушали стрелы от утиных заплывов, но вода быстро успокаивалась, снова превращаясь в прекрасное зеркало для вечернего, совершенно волшебного неба. Солнце уже скрылось за кронами деревьев парка, но его прощальные лучи целовали облака, лениво плывущие наверху, и те, смущаясь, розово рдели и светились золотом счастья от этих ласк.
– Закат красив, – в тон ему ответил Джерард, справившись с пробкой. – Но поразительный тут ты, а не он, – закончил мужчина, наклонившись ближе и почти коснувшись скулы Фрэнка кончиком носа. Тот глубоко вдохнул, стараясь привыкнуть к новому, не сдерживающему себя наставнику, и всё же сладкая дрожь прошлась по его натянутым нервам.
– Вы заставляете меня смущаться, когда говорите подобные вещи. Я совершенно не считаю себя поразительным.
Джерард негромко рассмеялся, протягивая простой стеклянный бокал, наполненный на две трети.
– На самом деле, это не важно, Фрэнк. Важно то, что я так считаю. И совершенно не кривлю душой при этом. Выпьем? Слава Богу, что эта эпопея закончилась. Как бы то ни было, мы сделали всё, что могли. А ты сделал даже больше, мой мальчик.
Стекло низко звякнуло, соприкоснувшись боками, и они оба, позволив содержимому немного потанцевать внутри, молча пригубили тёмно-красное вино.
Было что-то в этом сочетании цветов: в смазанной палитре на глади пруда, в мерцающих огнях окон поместья вдалеке, в ленивых облаках, дико закрученных на небе, рубиновых отблесках вина в бокалах, бликах неозвученных слов и чувств, то и дело мелькающих на дне их глаз. Что-то, от чего сердце, вдруг сладко замирая, в следующее мгновение уже неслось вперёд, будто спеша за горизонт вслед торопливо скрывающемуся солнцу.
Лёгкий ветерок волновал их чуть растрепавшиеся волосы, и становилось зябко. Джерард пододвинулся ближе и обнял начинающего дрожать Фрэнка.
– Просто хочу сказать тебе, что… тебе больше не нужно ничего мне доказывать. Ты превосходно справился со всем, возможно, даже лучше меня. И я очень горжусь таким учеником, как ты, – негромко проговорил он. Джерард считал, именно ради этих слов всё и затевалось.
– Я… Начистоту, я очень рад, что всё закончилось. Правда, я и представить не могу, к чему наш свершившийся план в итоге приведёт, и если честно, даже думать не хочу сейчас об этом. Я могу сказать только, что теперь ещё больше уважаю вас и преклоняюсь. Если это, конечно, возможно, – смутившись, улыбнулся Фрэнк. – Никогда не считал ваше занятие лёгким, но после всего…
– Тише, Фрэнки. Всё уже давно позади. Мы сделали всё, что было в наших силах. Теперь мы можем лишь просто жить и быть наблюдателями со стороны. Помнишь время, когда ты был совсем маленьким мальчишкой на улицах Парижа? – лукаво улыбнувшись, спросил он. Фрэнк ответил заинтересованным кивком. – Не знаю, почему я заметил именно тебя. Ведь на улицах этого распутного города постоянно бегали десятки оборванных мальчишек. Хотя, если вспомнить, не то, чтобы я обратил на тебя внимание специально. Наверное, нас свела судьба. Но когда я поймал тебя за руку, и ты поднял на меня свои голодные глаза, полные ужаса, я уже понял, что никуда не отпущу тебя.
Фрэнк поражённо замер, слушая подобное откровение.
– О чём вы говорите? Я не понимаю…
– Всё было в твоих глазах, Фрэнки. Даже тогда, а сейчас – много больше, и это сводит меня с ума, – улыбнувшись и мечтательно засмотревшись на гладь пруда перед ним, ответил Джерард. – Горячее желание жить. Не озлобленная обречённость и смирение со всем происходящим с тобой, что то и дело я видел в глазах других детей. Они уже сломались, и я уверен: многих из них давно нет в живых. Прогнувшись, они потеряли всякую возможность сопротивляться. Но ты… Ты горел. Ненавистью, страхом, желанием убегать, желанием жить. Вырывать из лап судьбы всё, что только можно. Я буквально видел в твоих детских глазах целый вихрь мыслей и планов, что пронеслись в твоей голове за считанные секунды, пока я держал тебя за пойманную в своём кармане руку. И это покорило меня. Уже тогда. Иногда мне кажется, что мне не хватает этого качества, душа моя, – он нежно, но настойчиво притянул Фрэнка ещё ближе, заставляя его положить голову себе на плечо. – Я живу так, как живу, потому, что не хочу прогибаться. Не хочу быть сломанным, как те дети… Я люблю сам диктовать свои условия, мне, наверное, нравится манипулировать людьми… Но… горю ли я при этом самой жизнью так, как горишь ты? Желаю ли я радоваться каждому дню, наслаждаться происходящим? Порой я просто забываю, зачем вообще всё это…
И Фрэнк, не выдержав, взял задумчивое лицо Джерарда в свои ладони, провёл по каждой линии чуткими пальцами, пытаясь разгладить набежавшие морщинки. Улыбнувшись, решил всё же сказать то немногое, но явное, что давно вертелось на языке:
– Я научу вас снова радоваться жизни.
****
Наконец, было найдено время для вечерних чтений друг другу и игры в шахматы, в которой они доминировали с попеременным успехом. Из комнат часто доносился смех и приподнято-возбуждённые голоса, и Маргарет только тепло улыбалась, проходя мимо, ломая голову над тем, чем бы еще занять Луизу, чтобы дать этим двоим время побыть наедине. После обеда Джерард и Фрэнк часто засиживались в малой гостиной за роялем, играя Моцарта и Гайдна в четыре руки. Девочка обычно присутствовала при музицировании и слушала очень внимательно. Она сама неплохо играла, и порой они исполняли с Фрэнком небольшие фортепианные дивертисменты, заставляя Джерарда покачивать в такт ногой и улыбаться. В приятной, такой тёплой и спокойной атмосфере прошло несколько дней, прежде чем Джерард решил, что пора наведаться в Париж с отчётом для королевы.
Он даже корил себя за то, что не сделал этого раньше, но при этом осознавал, что просто не хотел покидать эту спокойную, тёплую, наполненную нежностью атмосферу своего дома, чтобы снова окунуться в проблемы страны и короны. Невозможно странно было осознавать, насколько он успел вынырнуть из этого болота всего за несколько дней рядом с Фрэнком. И хотя между ними ещё не произошло ничего, о чём он порой так страстно мечтал, даже без этого… Даже так всё было до невозможности прекрасно. Он был влюблён до дна души, и это было взаимно. Привычно серый мир окрашивался совершенно невероятными красками, можно ли хотеть чего-то большего?
Под такие ненавязчиво-приятные мысли Джерард доехал до Малого Трианона и сразу направился к королеве. Его не ждали, но Мариэтта приняла очень быстро, не заставив и получаса ждать под дверями своей комнаты. Едва войдя, Джерард отметил нервное возбуждение королевы и её горячечный румянец.
– Джерард! Мальчик мой! – воскликнула она, едва тот вошёл в комнату и преклонил колено для того, чтобы поцеловать руку своей королеве. – Как я рада тебя видеть! Правда, я ждала тебя ещё в понедельник…
– Прошу, простите меня, Ваше Величество. Я слишком ушёл в дела поместья и совсем забыл о своих обязанностях. Я достоин порицания. И всё же, что творится вокруг нашего дела?
– Ох, перестань и не наговаривай на себя. Вы с учеником справились просто отлично, Русто поёт соловьём под страхом смертной казни, уже поведав и о том, что его деятельность финансировал сам король, и о том, что цель всей этой надуманной революции – отвлечь простой народ от того, что казна пуста и зерновые запасы страны почти иссякли, посулив им мнимые лозунги и свободы. Иосэф в крайне щекотливом положении и теперь носа не высовывает из Лувра, впрочем, как и я отсюда, – рассмеялась королева.
– Но… – опешив, проговорил Джерард, – вам не кажется, что всё это дурно пахнет? Все эти речи разозлят ещё больше и без того взбудораженную толпу! Вы не думаете, что попадаете под удар столь же, сколько и ваш супруг? Это… безумно опасно! И… смертная казнь. Не слишком ли много за совращение послушника монастыря?
– За множественные совращения, – мягко поправила его королева, всё ещё чуть нервно улыбаясь. – И преступления против Франции. Так как главный свидетель исчез, ровно как и все сведения о нём, приставам пришлось опросить всех юных послушников. Тех, кого так или иначе обидел этот мерзкий старикашка, набралось больше десятка. И многие из них – дети из достаточно влиятельных и богатых семей. Если бы все эти истории всплыли наружу, то Русто дали бы около года заключения, не больше. Но во-первых, старик стал почти неадекватен. С каждым днём он всё больше сходит с ума, постоянно упоминая какого-то ангела, и просит привести его к нему. И пока ясность его мыслей ещё не была под такой угрозой, с ним заключили сделку. Он пошёл на неё, не раздумывая, особенно после того, как получил гневное письмо от короля, где тот обвинял его в глупости и несдержанности и говорил, что их сотрудничество разорвано, и помощи от него никакой ждать не следует. – Мариэтта хмыкнула, красиво искривив чувственные губы. – Только представь, каким нужно быть идиотом, чтобы писать подобное заключённому под стражу человеку, который знает столько о твоих тёмных делишках? Просто невероятная глупость… А во-вторых… Его не ждёт ничего хорошего после того, как он выйдет. Кроме всеобщего порицания и даже чьей-то мести, возможно. Мои люди же, пригрозив смертной казнью, в итоге пообещали ему защиту. К примеру, какой-нибудь отдалённый монастырь, где живут только престарелые монахи…
– А какие гарантии и доказательства? Всё может повернуться так, что это будут лишь слова полоумного старика… И… каковы условия сделки?
– Гарантии – бумаги и счета, что приставы уже нашли в его доме. Его сын, боясь потерять своё высокое положение, очень быстро согласился сотрудничать, беспрекословно выдавая все документы, письма и вензеля. Впрочем, это ему не поможет. А условия сделки… Чтобы не портить тебе удовольствия, просто поприсутствуй на публичном слушании этого дела, которое будет проходить в воскресенье. Там ты всё и узнаешь.
– Что ж, как я понимаю… Моя роль в этой истории закончена? Вы удовлетворены результатом? – серьёзно спросил Джерард, чувствуя, как сердце его в этот момент почти выпрыгивает из груди.
– Более чем, mon sher. Вы оба справились великолепно, – королева отошла от окна и села на мягкую софу, расслабляя уставшую точёную шею. Джерард поспешил приблизиться, скрывая ликование от услышанного. Одобрение Её Величества – крайне высокая награда.
– И всё же… Сейчас волнения лишь будут нарастать. Не лучше ли вам покинуть Париж? Может быть, ваш дворец в Тюильри, или даже ещё дальше? – взволнованно спросил Джерард.
– Я думала об этом… и я остаюсь тут. Это моё решение, – тон королевы не предполагал возражений. – И если люди пылают праведным гневом, что ж… Возможно, я его заслужила. Я никогда не была хорошей королевой, к сожалению. Во мне слишком много земного, женского… Друг мой, ты знаешь это лучше меня, – она грустно и отстранённо улыбнулась. – Куда бы я ни направилась, это будет висеть надо мной, словно дамоклов меч. Моё место – здесь. Только прошу тебя, молю… – Мариэтта сжала локоть Джерарда через ткань сюртука. – Позаботься о моей дочери. Я верю тебе, как самой себе, и только на тебя могу надеяться в этом. Я хочу, чтобы она могла жить обычной жизнью и быть счастливой. Я хочу, чтобы над ней не висел этот груз. Я хочу, чтобы она запомнила меня улыбающейся, без слёз и этого горячечного румянца на бледном осунувшемся лице. Прошу тебя, ты сделаешь это? – королева с мольбой смотрела в его глаза своими, чисто-голубыми, в уголках которых стояла искристая влага.
– Вам не стоит беспокоиться. Я полностью осознаю ответственность и честь, Луиза в безопасности, и я буду жить, чтобы так было и впредь. Она написала вам письмо, – судорожно опустив руку во внутренний карман, он достал чуть смятый конверт и передал в подрагивающие руки королевы. Она буквально на мгновение прижала его к груди, а затем открыла стоящую рядом на этажерке крупную деревянную шкатулку и убрала его туда, взамен достав ещё два конверта. Один из них был больше и пухлее. На его розоватой поверхности красовалась королевская печать, и оно явно было подписано рукой Её Величества. Второй же – обычный, белый, довольно тонкий, с единственным, словно в спешке оставленным росчерком: «Моей малышке Лулу».
– Джерард Мадьяро, – начала она негромко, но от этого тона холодок пробежал по спине Джерарда. Эффект только усилился, когда королева положила свою прохладную ладонь сверху на его руку. – Ты служил мне верой и правдой пятнадцать лет, и я смело могу сказать, был лучшим из моих тайных советников, хоть и был самым молодым и неопытным из них. Ты не оставил меня в это тяжёлое время, хотя уже многие покинули не только Париж, но и страну, точно крысы, бегущие с тонущего корабля. Мне смешно наблюдать за этим бегством, но я, как бы то ни было, понимаю их. У них семьи. Дети, у многих – уже внуки. Им есть, что терять, если вдруг вся монархия окажется под угрозой краха. Полетят головы. А у меня не осталось ничего, кроме Луизы, но и ту я считаю уже больше твоей дочерью, чем моей… Так… проще смириться.
– Прошу, не говорите этого… – потрясённо прошептал Джерард.
– Не перебивай, невоспитанный мальчишка, – чуть нахмурившись, ответила королева, другой рукой смахивая с глаз слёзы. – Ты служил мне верой и правдой столько лет, но теперь пришло время и короне послужить тебе. С сегодняшнего дня ты уходишь в отставку с пожизненной пенсией и содержанием в том случае, если… Если всё сложится удачнее, чем я предполагаю. – Джерард вздрогнул и сжал руку под ладонью королевы в кулак. Он не ожидал подобного развития событий. Он был не готов к тому, что слышал сейчас. – В этом конверте все бумаги, а также векселя на достаточную сумму, чтобы несколько лет жить, не задумываясь ни о чём, во Франции или любой другой стране, я уверена. И не только. Я не знала, когда тебе это передать, но решила сделать это сейчас. Храни эти бумаги как зеницу ока и не вскрывай конверт. Только в тот момент сделаешь это, если вдруг поймёшь, что Франция перестала быть для тебя домом.
Они молчали некоторое время, глядя друг на друга, будто оба были поражены прозвучавшими в этой просторной комнате словами. Королева старалась взять себя в руки, а Джерард просто пытался осмыслить. Хотел, и никак не мог.
– Позаботься о Луизе, – ещё раз повторила королева, распрямляя спину и снова становясь монаршей особой, а не разволновавшейся женщиной. – Я хочу, чтобы моя малышка была жива и счастлива. Ты – единственный, кто в состоянии исполнить мою последнюю волю. А я не собираюсь убегать. Моя судьба до конца быть с моим народом в это сложное и кровавое время. Если они выберут смерть для меня – то так тому и быть. Я – их королева, и без своей страны и людей я – ничто.
Джерард долго смотрел в уверенные, ставшие жёсткими и холодными, глаза. Сейчас в них не осталось ни капли от той женщины, в которую он влюбился в юности. И всё же, это ничего не меняло. Она могла отправить его в отставку со всеми почестями. Но не могла лишить права быть её другом.
Наконец, коротко кивнув и сухо улыбнувшись, он поудобнее устроил конверты во внутреннем кармане сюртука и, на прощание сжав и поцеловав сухую кожу бледного запястья, поклонился и вышел вон.
И в карете Джерард много думал над тем, смог бы он принять подобное решение на месте королевы? Смог бы выбрать для себя неопределённое, смутное будущее в тот момент, когда другим выходом было бежать, не оглядываясь – к счастью, любви, новой жизни… Но возлюбленный королевы был мёртв, а дочь требовалось скрыть как можно лучше от посторонних глаз. Всё же он – не королева. Ему скрыться намного проще, чем монаршей особе, лицо которой знают во всех соседних и дальних странах… Если бы Фрэнк… – сердце больно сжалось в этот момент, – если бы Фрэнка не стало сейчас, он бы определённо не нашёл смысла жить дальше. И хотя волнение и беспокойство за королеву тоскливо отдавалось внутри груди, где-то над солнечным сплетением, он всё же понимал её. И уважал её решение.
Какова роль отдельно взятого человека в обществе, и возможно ли вообще человеку быть вне общества, вне народа и истории, жить лишь своими личными страстями и радостями? Можно ли выбирать личное счастье, если оно идёт вразрез с общественным мнением, или только будучи частью общества, человек может обрести свою цельность?
Джерард размышлял над этим, покачиваясь в экипаже на пути к поместью. И не мог найти ни одного ответа. Казалось, летнее настроение природы вокруг только набирало силу, совершенно не обращая внимания на его взволнованное, потерянное сознание. Ясная, солнечная погода и тепло разливались вокруг, будто в насмешку, и Джерард, вздохнув, задёрнул шторку, погружая экипаж в сумрак. Он не знал ответов, но дома его ждал Фрэнк – его светлый, любимый мальчик, и одно воспоминание о нём согревало и окрашивало непроглядную черноту его мыслей во все возможные и чудные цвета радуги.
И он находил в себе силы едва заметно улыбнуться, закрыв глаза, и мечтал скорее вернуться к нему – в поместье. Потому что он знал, что только этот человек может сейчас принести ему покой и отдохновение.
