Текст книги "Аноним (СИ)"
Автор книги: Нави Тедеска
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
Фрэнку зачастую было немного не по себе от долгого общения с ним тет-а-тет, но он не мог себе объяснить, в чём была причина. Люциан стремился к их встречам и всегда искренне был рад им, он с удовольствием общался с Фрэнком и был самого высокого мнения о его наставнике и друге баронессы, месье Джерарде. И не было никаких объективных причин чувствовать себя неуютно в его обществе, но Фрэнк ничего не мог с собой поделать. Их нечастое общение оставляло в его душе ощущения, сходные с резким нырком в ледяную воду проруби зимой. При этом юноша не мог не отметить, насколько иногда плодотворным и полезным для них обоих оно было. Они обсуждали друг с другом самые животрепещущие вопросы политики и придворных интриг, советовались в проблемах бухгалтерии и подсчётов, обменивались мнениями о ведении бумаг поместья и способах приумножения капиталов. Юноши не были чрезмерно близки, но вполне походили на хороших приятелей, друзей по интересам.
Сегодняшний вечер было решено провести за фараоном и неспешными разговорами под бокал лёгкого розового вина, и вот уже час, как они играли, но игра не шла. Фрэнк витал мыслями где-то далеко и постоянно проигрывал, отчего Люциан стал обладателем небольшой суммы – больших они просто не ставили. А того совершенно не устраивала лёгкая добыча, он играл с Фрэнком в фараон именно затем, чтобы получить максимум живого удовольствия от загадывания и искромётного метания банка.
Люциан устало положил тонкую ладонь с длинными пальцами в центр стола на карты.
– Хватит на сегодня. Эта игра не приносит удовольствия.
Фрэнк взглянул на него и в непонятном порыве своей тёплой мягкой ладонью накрыл руку друга, удерживая её на месте. Тот чуть наклонил голову и вскинул изогнутую бровь, недоумевая.
– Люциан… Мне неловко задавать этот вопрос, более того, мы никогда о таком с тобой не говорили, но…
– Смелее, Фрэнк. Тебе вряд ли удастся удивить меня, – Люциан перевернул свою руку таким образом, чтобы обхватить тонкими пальцами его ладонь, как бы подбадривая своим действием.
Фрэнк посмотрел в его небесно-голубые глаза, вобравшие в себя всю усталость мира, и решился:
– Ты когда-нибудь спал… с мужчиной?
В позе Люциана ничего не поменялось, он только чуть громче выдохнул, ухмыльнувшись, с недоверием смотря на своего собеседника.
– Ты серьёзно, друг мой? Я думал, ты и месье Джерард…
– Ни слова больше! – Фрэнк высвободился из его пальцев и отвёл взгляд, словно вечерний сумрак за окном очень его заинтересовал. – Между нами никогда не было ничего подобного, у нас совершенно другие отношения.
Люциан вновь хмыкнул, скрещивая руки на груди и вытягивая длинные ноги сбоку от столика.
– Но ведь ты влюблён в него, это читается в твоих глазах как в открытой книге, не спорь, – добавил он, видя, как Фрэнк собирается возразить. – Я не думаю, что для месье Джерарда твоё отношение является тайной, всё-таки он более опытный и общается с тобой каждый день.
Фрэнк глухо простонал, закрывая лицо руками.
– Прости, мой друг, – сочувствующе сказал Люциан. – Я не хотел тебя расстраивать, но тот свет, которым светятся твои глаза, когда ты смотришь на него, сложно не заметить. Почему ты так огорчён?
«Почему? Он спрашивает, почему? Я думал, что превосходно скрываюсь, а оказывается, что только страдаю ерундой и даже, возможно, выгляжу глупо. Я себя ненавижу! И Джерард… Если он знает и не предпринимает ничего… Он не хочет меня? Или я ему не нравлюсь? В чём причина перемены его отношения ко мне сегодня? Боже, моя голова разрывается от вопросов, на которые нет ответов!»
– Я не расстроен. Я просто чувствую себя дураком, – произнёс Фрэнк в ладони.
Люциан легко и переливисто рассмеялся.
– Милый Фрэнк, в любви нет ничего глупого и дурацкого, как бы и к кому она ни проявлялась, и я уверен, что месье Джерард знает это получше меня. Не думай об этом так много и просто веди себя естественно. И ты почувствуешь, как боль от рамок, в которые ты себя ставил до сих пор, уходит, и остаётся только счастье и радость от того, что ты рядом с любимым человеком. Просто попробуй, – Люциан коснулся коленом его колена собеседника, привлекая внимание, – и тебе сразу станет легче.
– Ты предлагаешь мне напроситься к нему в постель? – Фрэнк, наконец, открыл лицо, с которого уже уходила краска смущения.
– Ни в коем случае. Это слишком просто и грубо для такого пресыщенного удовольствиями месье, как Джерард. Но ты можешь просто перестать делать вид, что тебе всё равно, перестать надевать маску безразличия. Начать иногда смущаться и изредка в открытую флиртовать и заигрывать с ним, конечно, когда это не мешает вашей работе. Чем чаще ты будешь делать это – тем естественнее и лучше будет получаться, так что уже пора начинать практиковаться, – Люциан открыто и добро улыбнулся растерянному Фрэнку, на их лицах танцевали отсветы от свечей.
– Ты так и не ответил на мой вопрос, негодник, – сказал Фрэнк, возвращая разговор к волнующей его теме.
– Тебя интересует лично мой опыт, или какие-то конкретные детали? – Люциан тягуче-неспешным движением поднялся с мягкого кресла и встал у окна, разглядывая темнеющие контуры парка вдалеке. – Если первое, то да, мне приходилось. Не могу сказать, что я в восторге от этого опыта, но и чем-то неприятным его сложно назвать. Скорее, просто – не моё. Но я весьма подкован в плане теории и могу попытаться ответить на любой твой вопрос, если ты решишься его задать, – и он, повернув голову вполоборота, вопросительно взглянул на друга.
– Я… тоже немного ознакомлен с теорией, но мне бы хотелось узнать, как сделать первый раз с мужчиной… менее болезненным, – совершенно смутившись к концу фразы, ответил Фрэнк.
– Что ж, на этот вопрос я с лёгкостью найдусь, что ответить, – и Люциан подробно рассказал обо всём, что знал сам, и даже немного о том, что в своё время узнал от мальчиков из борделей, заставляя Фрэнка смущаться и краснеть. Всё же количество и качество интимного опыта у них было несравнимо разным.
Подойдя после этого к Фрэнку и присев рядом, он нежно положил голову к нему на колени, так, чтобы льняные кудри призывали запустить в них пальцы. Фрэнк не удержался и сначала робко, а потом с видимым удовольствием начал пропускать между пальцев нежный светлый шёлк, поражаясь, как обычные волосы могут быть на ощупь такими волшебными.
– Я бы сам с радостью обучил тебя всему, что знаю, Фрэнки, – вздохнул Люциан, – я бы счёл за честь стать твоим первым мужчиной, но, боюсь, это не сойдёт мне с рук.
Дверь в залу отворилась, и вошла Маргарет.
– Месье Люциан, баронесса изволит собираться домой и просит позвать вас.
– Благодарю, Маргарет. Я уже иду, – он приподнялся, и, оставив невесомый поцелуй на лбу Фрэнка, пошёл к выходу из залы. Не дойдя до двери одного шага, он обернулся и отчётливо сказал:
– Я желаю тебе удачи, мой друг! И верю в то, что ты добьёшься всего, чего только пожелаешь.
– Спасибо, и доброй ночи! – ответил ему Фрэнк, а затем встал, чтобы задуть лишние свечи и закрыть окно. Ему было над чем подумать сегодня вечером, и он очень спешил оказаться сейчас в своей спальне.
****
– Ты сегодня был неподражаемым собеседником, Джерард, – заметила баронесса, ставя шах и мат красивыми резными фигурами из слоновой кости. Кажется, эти роскошные шахматы были чьим-то подарком в знак восхищения талантами хозяина дома.
– Ничья, Шарлотта, а я уже беспокоился, что ты обыграешь меня по партиям, – улыбался сидящий напротив Джерард. – Давно ты так лихо не играла, душа моя, я крепко понервничал за сохранность своей коллекции вин.
– Ничего, в следующий раз я обязательно отыграю своё любимое, урожая 1654 года, запомни мои слова, – шахматы ловко расставлялись обратно на начальные позиции её цепкими пальцами, унизанными крупными перстнями. – Как тебе сегодняшний бал? Я очень скучала по тебе, ты слишком долго отсутствовал по делам в Париже, и я даже хотела на какое-то время прекратить давать их. Ведь это всё – твоя задумка, и то, как чувственно они воплощаются и насколько сильно отличаются от подобных балов по всей Франции – целиком заслуга твоего изощрённого ума.
– Сегодняшний бал… – Джерард с наслаждением приник к бокалу с ярко-красным вином, не торопясь смакуя его на языке и, наконец, глотая, – преподнёс мне неожиданный и невозможно прекрасный сюрприз. Кажется, я встретил ангела в твоём гнезде разврата.
Баронесса высоко и чуть резковато рассмеялась.
– Ты знаешь, как давно я искал кого-то, кто бы мог зажечь во мне прежнюю искру, тягу к жизни, желание доставлять и получать удовольствие, и никак не мог найти соответствующего человека. Все уже волокли за собой неподъёмный груз радостей и разочарований прежних встреч, ты знаешь, насколько чутко я чувствую это в людях. Я искал чистого, без груза опыта, человека и нашёл его вчера. Он взбудоражил и выбил меня из колеи настолько, что я отпустил его, даже не попытавшись зайти дальше руки, – баронесса понимающе усмехнулась, прикуривая от свечи тонкую сигариллу в длинном деревянном мундштуке. – После этого я всю ночь пытался унять распалённую им страсть, успел побывать и сверху, и снизу, но так и не нашёл покоя своей душе и телу.
– Кто бы это мог быть? – баронесса задумчиво выпустила облачко мягко пахнущего дыма. – До сих пор я считала, что мои балы посещает примерно одна и та же публика, и новые гости очень редки. Тебе удалось заинтриговать меня, Джерард.
– Я сам заинтригован. Он казался таким чистым и открывался навстречу мне с таким самоотречением, что я даже слегка испугался, что не смогу сдержаться. Но мне абсолютно неинтересна его реальная личность, прошу тебя, уволь от слежки и компромата, просто по старой дружбе. Я хочу считать его своим Ангелом, не нарушай мою сказку, – он просяще сжал её тёплую руку своими пальцами и поднялся из-за шахматного стола.
– Попроси позвать Люциана, пора ехать, – с задумчивой улыбкой ответила она, также поднимаясь и расправляя оборки подола нежно-оливкового платья, которое неуловимо подчёркивало густоту медного цвета её ухоженных волос, забранных в высокую причёску.
Фрэнк стоял в своей спальне у зеркала в ночной сорочке и, не отрываясь, смотрел на старую деревянную шкатулку, которую только что достал из верхнего ящика комода. Никто раньше не видел её, и никто не знал об её содержимом, таком безмерно дорогом, безмерно тёплом и важном для него. Дрожащими от волнения пальцами он снял запирающий крючочек и осторожно откинул крышку. На чёрном бархате покоилась крупная, глубокого медово-золотистого цвета янтарная брошь в спокойном латунном обрамлении. Будто сгущенные лучи солнца запутались внутри: никогда Фрэнк не видел янтаря более красивого и тёплого оттенка. Как её глаза. Как нежность её рук. Решившись, он трепетно провёл пальцем по гладко отполированной поверхности…
…В тот год чума в Лондоне унесла его младшую сестрёнку и, сломив этим самым мать, подкосила её здоровье. Она зачахла ещё быстрее, оставив одинокого испуганного мальчика наедине с нищетой и голодом. Эта пошарпанная шкатулка с дешёвой брошью внутри была единственным, что осталось от неё, такой доброй и любящей. Была тем, что дороже всего золота мира для Фрэнка.
Глава 5
Их тела двигались медленно и строго. Руки без перчаток были соединены лишь ладонями, пока они мерно шагали по кругу под торжественно-мрачную музыку, исполняя предписанные старинным танцем движения. Джерард смотрел на него сквозь прорези своей маски неотрывно, и Фрэнк таял кусочком шоколада от его жаркого взгляда, придавая новый невероятный вкус их танцу. Музыка обязывала тела быть на расстоянии шага друг от друга, соприкасаясь только ладонями с расправленными напряжёнными пальцами. И через эту точку слияния между ними проходило больше желания и эмоций, чем можно представить при таком целомудренном контакте.
В холле поместья баронессы фон Трир звучала медленная, отчасти траурная, отчасти – слегка надменная сарабанда Генделя ре минор. Фрэнк уже не раз слышал её в исполнении оркестра, и она произвела на него неизгладимое впечатление. Джерард напротив него двигался с грацией лесного кота, и Фрэнк старался не отставать от него в неторопливости и сдержанной томности своих движений, иногда смачивая нижнюю губу быстрым движением языка. Между ними шла негласная игра, и сегодня он был к ней подготовлен настолько, насколько представлялось возможным в сложившихся обстоятельствах.
Полторы недели он не давал себе спуску: каждодневные вечерние тренировки перед зеркалом у себя в покоях: взгляды, движения рук, походка, особая, лакомая жизнь губ. Он распускал и собирал волосы, сегодня остановившись на свободно лежащем варианте причёски. Это было эротично, по его мнению. Вкупе с лёгкой белой блузой с распущенным воротом, открывающим его ключицы, и изящной безрукавкой, сегодня тёмно-синего цвета, он был чудо как хорош. Завязки блузы были связаны между собой пониже ключиц, и к ним крепилась крупная янтарная брошь, которая тяжело покачивалась от движений танца. Шагая тягуче и размеренно, Фрэнк не отводил взгляда от горящих зелёными искрами глаз Джерарда. Тот был прекрасен в светлой кремовой рубахе со свободно ниспадающим кружевом. Его грудь в разрезе ворота была открыта для взглядов почти наполовину, и Фрэнк ловил себя на мысли, что хочет прикасаться к этой белой, даже на вид нежной бархатной коже.
Их ладони тесно соприкасались друг с другом, и дорогие камни в перстнях на пальцах Джерарда искрились бликами в свете люстры. Вокруг них так же неспешно вышагивали, томясь напряжением страсти, другие пары, но никто не видел дальше своего спутника – это Фрэнк понял ещё с первого раза, а теперь выяснил почему. Не было никакой возможности прервать этот безмолвный разговор глаз, который был ещё более обольстителен, нежели немой разговор губ:
«Вы прекрасны сегодня, mon cher. Эта брошь – произведение искусства и выигрышно подчёркивает цвет ваших глаз».
«Благодарю, месье. Ваш взгляд поедает меня желанием, и я смущён».
Поворот, смена ладоней. Шаги в противоположном направлении, недолгие задержки. Наконец, музыка подошла к светлой, романтической средней части.
«Право, не стоит. Вы выглядите слишком аппетитно, чтобы смущаться моему естественному желанию попробовать вас на вкус».
«Это разжигает огонь нетерпения во мне, ваши взгляды слишком откровенны…»
«А ваши губы просят о поцелуе, слишком призывно они блестят в этом неверном свете».
«Не более, чем ваши глаза, разглядывающие меня без капли скромности…»
Но вслух не было произнесено ни слова, музыка давила сверху своей возвышенностью, не давая страсти прорваться из плена их тел, разрешая танцующим общаться только едва уловимыми знаками глаз или слиянием рук. И хотя по правилам сарабанды партнёры соединялись лишь частью ладони, держа пальцы напряжённо разведёнными, Джерард не упустил случая несколько раз согнуть свои пальцы, до дрожи сладко проводя ими по фалангам пальцев Фрэнка. Он не сплетал их до конца, лишь легко дразнился этим неожиданным отступлением от правил танца, заставляя ладонь Фрэнка моментально вспотеть, а сердце застучать быстрее.
И вот музыка подошла к концу. Зазвучали финальные аккорды, пары вокруг остановились в напряженной статике и подарили друг другу поклоны. Некоторые пустились на поиски новой пары для следующего танца, остальные, держась за руки, отошли к мягким диванам, чтобы смочить губы вином. Джерард, легко поклонившись Фрэнку, но так и не отпустив его руку, крепче обхватил ладонь своими прохладными пальцами и порывисто шагнул навстречу, оказываясь губами у его уха.
– Mon cher… – жарко зашептал он, несколько раз намеренно касаясь ушной раковины губами. – Хочу вас… Хочу вас сейчас же!
Сердце Фрэнка пустилось вскачь, а щёки ощутимо заволокло краской. Сегодня он решился надеть скромную широкую полумаску в тон тёмно-синим бриджам, и его смущение не осталось незамеченным.
– O Dio, dammi la forza… (1) – тихо простонал Джерард, глядя на него и, гибко развернувшись на каблуках, принялся нежно, но настойчиво тянуть его куда-то к стене.
(1) Господи, помоги мне (ит.)
Фрэнк взволнованно взволнованно нахмурил брови, ведь уходить посреди танцевальной части бала, как он знал, было дурным тоном. Но взгляд наставника сжигал его дотла. Фрэнк едва удержался от того, чтобы спросить, находясь где-то между небом и землёй, наблюдая несдержанность обычно такого холодного и строгого месье Джерарда Мадьяро.
– Гонг для обычной публики, mon cher, а у меня в этом доме есть своё, всегда ожидающее меня место.
Сплетя пальцы, Джерард потянул его между парами и отдельными людьми в красочных, завораживающих масках. Состояние Фрэнка колебалось между паникой или эйфорией. Мелькающие картины бала, дорогие ткани, маски, блики драгоценностей, смеющиеся или томно перешёптывающиеся голоса, звуки очередного танца, шелест женских платьев и терпкий запах мужского парфюма – всё это калейдоскопом проносилось мимо, кружа голову, а Фрэнк чувствовал лишь руку, цепко и трепетно удерживающую его ладонь. Всем существом своим он поддавался напору и нетерпению этого мужчины впереди, ему нравилось чувствовать себя желанным, нравилось понимать, что именно он, Фрэнк Энтони Ньюэлл, смог вскружить голову самому месье Мадьяро, главному обольстителю при дворе. Это знание не отдавало гордостью, оно скорее обостряло и без того сильные чувства к этому мужчине, добавляло пикантности и без того нестандартной ситуации. Оно щекотало нервы и возбуждало, как красивое тело, проступающее неявными очертаниями под тонкой, вымокшей насквозь, тканью. Фрэнк совершенно не мог думать ни о чём, кроме как остаться наконец с ним наедине, снять одежду и слиться телами.
Дойдя до тёмного угла и приподняв тяжёлую портьеру, Джерард открыл прятавшуюся за ней неприметную маленькую дверь.
«Тайный ход во внутренние покои поместья, – удивлённо подумал Фрэнк, – как умно придумано! У нас такого нет…»
Лишь только оказавшись в сумраке коридора, Джерард нетерпеливо прижал его к стене, порывисто накрывая рот Фрэнка своими губами в безумном коротком поцелуе. Он не прятал зубы и теперь с упоением на грани боли пропустил между ними мягкую, податливую нижнюю губу Фрэнка, удерживаясь на самой крайней точке от того, чтобы прокусить до крови. Фрэнка несколько напугал этот неожиданный порыв, но уже через секунду, распробовав новую для себя ласку и окунувшись с головой в ощущение на грани боли и блаженства, он подался к Джерарду всем телом, долгожданно запуская тёплые ладони в разрез блузки на груди. Жадно скользнул по гладкой коже, достигая отвердевших сосков и касаясь пальцами разлёта ключиц, обвёл контуры ямочки между ними. Джерард легко вздрогнул от неожиданности, покрываясь гусиной кожей.
– Diavolo! – выругался он на итальянском, рукой очень нежно оглаживая контуры скул и подбородка Фрэнка, неотрывно следя взглядом за реакцией его глаз. – Ты заставляешь меня гореть огнём… Идём скорее!
И они, сцепив пальцы, отправились дальше по узкому и низкому потайному коридору, вскоре выходя к тёмной винтовой лестнице, а, поднявшись по ней на пролёт, снова попали в коридор, окончившийся тупиком. Джерард нажал на известный ему одному рычаг, и раздался тихий щелчок – стена впереди оказалась не цельной и таила в себе скрытую дверь в личные покои Мадьяро в особняке Шарлотты фон Трир. В них можно было попасть и более простым способом – через обычную дверь из главного коридора на втором этаже, но вести своего спутника во время бала по главной лестнице на этаж личных спален было бы верхом глупости.
– Осторожно, тут немного высоко, – Джерард спустился в комнату из тайного коридора и повернулся к Фрэнку, выжидающе распахнув руки. Тот, чуть помедлив, почти упал в эти требовательные объятия, так и не коснувшись ногами пола.
Они попали в спальню через одно из пары крупных широких зеркал в массивных рамах тёмного дерева, висевших друг против друга. Те отражали в себе их тёмные силуэты, высокое ложе за ними и бесконечно множили картину в зеркальном коридоре повторяющихся изображений. Между зеркалами на гладком паркете располагалась поистине королевского размера кровать под скромным балдахином – узнавались привычки Джерарда, не терпящего излишнюю вычурность личных помещений.
Фрэнк отметил это мимолётно, прикипев взглядом к кровати. Все его мысли и чувства сейчас были сосредоточены на обладателе неистово горящих страстью глаз.
Прижав к себе Фрэнка, Джерард развернулся и подтолкнул его к спиной к ложу, пока тот не упёрся икрами в мягкий его край. Джерард чуть отстранился, голодно оглядывая Фрэнка, и начал медленно развязывать тесьму блузы, расцепив сдерживающую её брошь. Наконец, уверенным слитным движением обеих рук он спустил ткань с плеч вниз, и она прохладной волной скатилась до сгиба локтей, оголяя кожу груди, соски и спину. Фрэнк задрожал сильнее, едва не теряя связи с реальностью. Джерард кинулся голодно исследовать обнажившееся тело, заставляя вздрагивать всякий раз, когда тёплые губы касались кожи. Вот он мягко поцеловал плечи; словно пробуя, лизнул соски и вновь поднялся наверх, скользя дыханием по шее и кадыку, оставил влажный след под линией челюсти и со стоном снова приник к губам.
Ни единой связной мысли не осталось в голове Фрэнка, кроме самых откровенных, открыто читающихся и без слов. Он лишь хотел сделать тоже хоть что-нибудь в ответ – и поймал руку Джерарда, притягивая её к лицу. Медленно, не отводя взгляда от заинтересованных глаз напротив, он позволил его указательному пальцу, свободному от перстней, скользнуть между своих губ во влажную тёплую глубину рта. Вобрав его до конца и с удовольствием уловив сорванный вдох, он так же медленно выпустил его, и, развратно лизнув по всем фалангам языком, снова протолкнул внутрь рта, лаская и чуть посасывая.
– Il mio bel ragazzo… (2) – прошептал очарованный этим действием Джерард, и Фрэнк отметил, что наставник снова перешёл на итальянский, едва ли отдавая себе отчёт. Сейчас, в исполнении этого глухого, срывающегося на шёпот от возбуждения голоса, он звучал терпко, перекатываясь на нёбе и между зубами, задевая внутри натянутые до предела нервы, проходя сквозь кожу и сметая последние уцелевшие заслоны разума. Чтобы слышать этот итальянский говор из уст желанного мужчины, Фрэнк был готов пойти на что угодно.
(2) Мой прекрасный мальчик… (ит.)
– Я на пределе, mon cher, – снова на французском прошептал Джерард. Он испытующе-долго смотрел в глаза, а затем потянул его руку и уложил на свой пах, где пульсировала готовая, опаляющая жаром даже через ткань, плоть.
Фрэнк вздрогнул. Впервые его рука касалась наставника в этом нескромном месте. Впервые он чувствовал его затвердевшую эрекцию и гладил, гладил её пальцами, стараясь запомнить это ощущение как можно лучше.
– Тише, тише, мы ведь не хотим закончить всё сейчас, – жёстко остановил движения его руки Джерард.
Он быстро справился с завязками его бриджей и, не дав Фрэнку опомниться, резко спустил их сразу до икр, оголяя пах, ягодицы, стройные бёдра и колени. Лёгким толчком в грудь он заставил Фрэнка сесть на кровать и открыться перед ним во всей красе. Фрэнк замер, опираясь сзади на согнутые локти, чуть расставив ноги в стороны и наблюдал, как наставник любуется предоставленным на его суд молодым, нежным и красивым телом. Блуза его ещё оставалась на локтях, но она совершенно не мешала, и взгляд Джерарда одурманенно блуждал по груди, остановившись на тёмно-коричневых бугорках сосков, сжавшихся от возбуждения. Затем скользнул дальше, вниз, к неявной дорожке волос под пупком, стрелой расширявшейся к низу, где в мелких тёмных завитках призывно пульсировала ожидающая действий плоть… Сглотнув, Джерард посмотрел еще ниже, туда, где бёдра расходились в стороны, и, уняв желание накинуться на это тело сейчас же, начал судорожными движениями стягивать через голову свою блузу и распускать завязки на поясе своих бриджей.
Фрэнк с лёгкой самодовольной полуулыбкой внутренне торжествовал, видя, как наставник опускается на колени между его раздвинутых бёдер и нежно, порывисто трётся щекой о их внутреннюю часть. Так приятно! Фрэнк запрокинул голову, зажмуриваясь в предвкушении. От нехитрой ласки иглы блаженства рассыпались по телу и снова сосредоточились внизу живота, где уже давно поселилось ноющее, жаждущее возбуждение. Джерард, едва касаясь губами кожи, поднялся выше, зарываясь носом в кольца волос, проводя им по нежной коже мошонки, добрался до плоти и принялся мягко, легко целовать, заставляя Фрэнка дрожать в преддверии новой незнакомой ласки. Совершенно не задействуя руки, которые он устроил под разведёнными бёдрами, Джерард наконец приоткрыл губы, неторопливо впуская в себя плоть, при этом создавая небольшое давление, отчего Фрэнк, теряясь в сладких ощущениях тёплого, влажно обнимающего рта, наконец, издал глухой и полный невысказанного томления стон.
«Не останавливайтесь, только не останавливайтесь», – молил он глазами своего соблазнителя, который и не думал об этом; Джерард склонялся и поднимался вслед за движениями собственного рта, вызывая у Фрэнка невозможно сильные ощущения приливов.
Фрэнк был молод и горяч, он не знал, как сдерживаться и стоило ли это делать. Он наслаждался каждым движением, пока случайно не повернул голову и не увидел в зеркале напротив всю жаркую картину целиком: он, распростёртый на белой простыни, и любимый мужчина, настойчиво ласкающий его плоть губами и языком, стоящий перед ним на коленях между раздвинутых бёдер… Всё это стало последней каплей к тому, чтобы он, запустив пальцы в чёрные волосы Джерарда, пытаясь остановить его, наоборот с головой нырнул в свой первый оргазм от его оральных ласк. Его неконтролируемо выгнуло в пояснице, крайним напряжением пробрало ноги, пока несколько волн разной силы прокатились по телу, и семя толчками покинуло его, проливаясь в тёплое лоно рта. Джерард судорожно сглатывал, словно пытаясь не проронить зря ни капли. Фрэнк без сил упал на кровать, раскидывая руки и расслабляя колени. Его приоткрытый рот пересох от судорожного громкого дыхания, и его грудь неистово ходила вверх-вниз, с усилием закачивая воздух в лёгкие. Какое-то время он находился нигде и ни на что не мог реагировать.
Видя это, Джерард, довольно улыбаясь, поднялся с колен и молчаливо подошёл к письменному столу, доставая из маленького выдвижного ящичка стеклянный флакончик с маслянистой жидкостью.
Повернувшись, с неутолённым голодом он смотрел на сладостную картину: бархатная, поблескивающая от бисеринок пота кожа, стройное расслабленное тело, только что достигшее разрядки. Обмякающая плоть, закрытые глаза и трепещущие длинные чёрные ресницы в прорезях широкой маски… Собственное возбуждение слегка отступило, но он прекрасно знал, что ненадолго. Сегодня Джерард намеревался пойти до конца, не было никаких сил ждать дольше, и он уверенно двинулся к кровати и юноше на ней, на ходу скидывая бриджи, чулки и обувь, оставаясь в своей притягательной первозданной наготе. Присев на кровать, Джерард полностью освободил своего любовника от не до конца снятых чулок, пока тот еще находился в полубеспамятном состоянии. Стеклянный пузырёк послушно нагревался от тепла ладони.
Джерард лёг повыше, сбоку от распростёртого тела, и приблизил свои губы к алому уху, уже зная, где у юноши находятся точки, перезапускающие чувствительность. Сбить с толку – вот самое лучшее решение, чтобы начать новую игру, затирая ощущения от прежней.
– Вы знаете, mon cher, что напоминаете мне ангела? Непорочного и чистого, сотканного из тепла и света. Для вас у меня особый дар, – горячо зашептал Джерард, нежно задевая ухо губами и носом.
Чуть помолчав, с удовольствием отмечая, как дыхание любовника выравнивается, а грудь уже не вздымается так неистово, Джерард продолжил:
– В Священном Писании Исхода сказано: «И сказал Господь Моисею, говоря: «Возьми себе самых лучших благовонных веществ: смирны самоточной пятьсот сиклей, корицы благовонной, половину против того, тростника благовонного двести пятьдесят, касии пятьсот сиклей, по сиклю священному и масла оливкового гин; и сделай из сего миро для священного помазания».
Прошептав это, он зубами вытащил пробковую заглушку из потеплевшего пузырька, и вокруг начал распространяться нежный благовонный запах масла, что вязко перекатывалось внутри стеклянных стенок.
– Ещё вчера это миро находилось в стенах монастыря в местечке Val-d’Oise, недалеко от Парижа, а сейчас я умащиваю им ваше прекрасное тело, выражая своё преклонение перед красотой Его творенья, – с этими словами он нежно провёл блестящими пальцами по точёным скулам, заскользил вниз по шее, на миг останавливаясь в ямочке между ключицами… наполняя её миром, как священный сосуд. Смочив пальцы снова, оставил влажные следы на ключицах и спустился к груди. От каждого его прикосновения тянулся след из гусиной кожи и лёгкий шлейф того особенного запаха, присущего любому богослужению. Отметив это, Джерард с улыбкой склонился губами к небольшому и до сих пор алеющему уху, которое ещё не получило той ласки, которую, без сомнения, заслуживало.
Пальцами, смоченными миром, он ласкал соски, и юноша снова отзывчиво вздрагивал, когда Джерард пропускал упругие горошины между скользкими пальцами, мягко вжимал в рёбра и снова с наслаждением вытягивал вверх. Джерард знал, как остро и сладко это чувствовалось, чужое удовольствие остро отдавалось в собственном теле; совсем скоро плоть снова затвердела, готовая продолжать.
Джерард не унимался, горячими влажными ласками языка исследовал ушную раковину, то совсем легко проходясь по контуру уха, то неожиданно забираясь как можно глубже, и реакция на это проникновение будоражила и без того распалённого мужчину. Изредка зубами он прикусывал аккуратную мочку, после чего играл с ней самым кончиком языка, и юноша, ставший его любовником, снова начал распалённо дышать.
Собственное тело звенело от возбуждения, молило об одном – обладании. Хвалёная железная выдержка, позволявшая играть свою роль безукоризненно даже в самых проигрышных ситуациях, не подпускавшая чувства к сердцу, громко трещала по швам. Единственное, что Джерард желал сейчас больше всего на свете, было распластано сейчас перед ним, начавшее изнывать и выгибаться, едва не умоляя о большем. Несмотря на все свои заслуги и умения, Джерард всегда помнил, что он всего лишь человек. Шумно выдохнув, он обнял молодое тело своего любовника и уложил на бок, заставив согнуть ногу в колене. Открывшийся вид заворожил на несколько долгих мгновений. Собственное тело звенело струной всё сильнее, громче, и Джерард больше не мог ждать. Он скользнул пальцами по бугоркам позвоночника на спине, размазывая миро, ниже и ниже, пока не достиг цели. Почувствовав это интимное прикосновение, юноша замер, а потом вдруг запрокинул голову назад, выпрашивая поцелуи и укус в шею. Джерард при всём желании не смог бы ему отказать. Миг – и он снова чувствовал ни с чем не сравнимый сладковатый вкус чужого языка, мягкость полных губ и остроту ровных зубов.
