Текст книги "Аноним (СИ)"
Автор книги: Нави Тедеска
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Улыбнувшись, Фрэнк поцеловал Маргарет в висок и, прошептав: «Спасибо…», – вышел на улицу. Колка поленьев на мелкие чурбачки, идущие на растопку, была отличным делом для того, чтобы, не отвлекаясь от занятия, передумать тысячу мыслей и привести свою расстроенную голову в порядок.
Он не знал, что будет завтра, но был уверен как минимум в двух вещах. Первая – что он обожает Маргарет и ни за что не даст её в обиду. И вторая, не менее важная: он никогда и никуда не уедет от этого упёртого и гордого мужчины, которого любит больше жизни. Так просто тот от него не отделается.
Глава 30
В дверь постучали. Негромко, но очень уверенно, что Джерард, уже приготовившийся ко сну и читающий книгу в постели, лишь удивился.
– Войдите, – сказал он достаточно громко, гадая, кого же ждать за дверью. Но ни одно из его предположений не подтвердилось, едва он увидел вошедшего в комнату Фрэнка, тут же закрывшего за собой дверь.
Света от канделябра на прикроватной тумбе едва хватало, но это определённо был он – его мальчик, опершийся спиной о дверь, одетый в одну лишь тонкую ночную рубаху. Дыхание перехватило так неожиданно и резко, что Джерард не сразу смог выговорить нужные слова:
– Фрэнки? Что ты делаешь здесь?
Он осознанно делал вид, что не понимал. Он притворялся, будто хотел узнать, в то время как на самом деле ему чудились в этом сумраке голодные, по-звериному горящие глаза, устремлённые прямо на него. Сердце застучало с удвоенной скоростью, а пальцы ног похолодели, когда Фрэнк, переступая с грацией ленивой кошки, медленно пошёл к нему, не говоря ни слова.
Их зрительная связь отдавала почти физической болью. Книга выпала из ослабевшей руки Джерарда, глухо стукнувшись о доски пола. Он даже не обратил на это внимания.
– Фрэнк? – очень тихо спросил Джерард, когда вдруг его правого запястья коснулись белые прохладные пальцы. Они не отрывали взгляда друг от друга, и в этом неверном мерцающем свете Фрэнк казался воплощением чего-то нереального: древнего и порочного, по чьей-то злой ошибке заключённого в хрупкое невинное тело. Джерард не понял, что произошло. Он буквально был загипнотизирован немигающим взглядом таких тёмных сейчас глаз. Будто внутри них плескалась сама ночь. Джерард очнулся лишь тогда, когда обе его руки были накрепко перевязаны шёлковым шарфом, перекинутым через перекладину кровати. Он оказался в немыслимой и беззащитной позе – со связанными руками, приподнятыми у него над головой. Нереальность происходящего мгновенно лишила его разума, и он, ещё стараясь сохранить остатки спокойствия, серьёзно спросил:
– Что ты делаешь, Фрэнк? Мне кажется, шутка затянулась… – он еле успел договорить, как на его губы лёг тонкий палец, заставляя подчиниться. Лицо Фрэнка, такое уверенное и спокойное, покоряло Джерарда. Никогда прежде он не выглядел так сосредоточенно. Никогда прежде не был столь горяч в этой своей взрослой серьёзности. По спине связанного Джерарда пробежали мурашки, заставляя напрячься соски и всё тело – поёжиться. Он дёрнул руками, проверяя крепость пут. Узлы оказались мастерскими – при усилии затягивались сильнее, больно врезаясь шёлком в запястья. Но стоило лишь немного расслабить руки, спокойно опустив их на подушки – тут же смягчались, переставая приносить дискомфорт. Джерард улыбнулся.
Пальцем, таким острым и прохладным, Фрэнк заскользил вниз по наливающемуся жаром телу. Вниз, касаясь его чувственной нижней губы и подбородка, нежно оглаживая адамово яблоко и впадинку между выделяющихся ключиц. Дальше начинался край накинутого одеяла, и именно его Фрэнк зацепил своим движением, следуя всё ниже – по груди меж двух коричневатых сосков, по напряжённому рельефному животу, стягивая одеяло и оголяя все больше матово мерцающей кожи… Джерард, не дыша, наблюдал за лицом Фрэнка. Он даже закусил губу, чтобы не начать издавать никаких звуков от переполняющего желания. Его руки, несмотря на приносимое путами неудобство, то и дело дёргались в глупых попытках освободиться. Лишить его возможности прикоснуться на самом деле являлось очень жестокой пыткой. Возможности сжимать Фрэнка в своих объятиях, ласкать его… Это походило на некую демонстрацию собственной воли, на открыто брошенный ему вызов. Джерард буквально начинал сходить с ума от этого.
Фрэнк же, опустив глаза, серьёзно и заинтересованно наблюдал за тем, что открывается его взору. Проведя пальцем прямо по пупку, ненадолго нырнув в его лунку, он уверенно двинулся дальше, по дорожке тёмных жестковатых волос. И чем ниже спускалось одеяло, тем медленнее становилось движение пальца Фрэнка… Тем сильнее и неистовее вздымалась грудь Джерарда, что пытался надышаться разлитым в воздухе напряжением.
Прикосновение прохладного пальца к почти затвердевшему естеству вырвало из глотки Джерарда хриплый сдавленный рык. Фрэнк же будто и не услышал его, продолжая спускать одеяло всё ниже, путешествуя уже по внутренней стороне напряжённого бедра. Ничто, казалось, не выдавало состояния Фрэнка. Кроме чуть порозовевших скул и ярко заалевших кончиков ушей.
Оставшись полностью обнажённым под этим пристальным взглядом, Джерард впервые за долгое время почувствовал укол смущения. Его эрекция пришла в состояние твёрдости лишь от того, как Фрэнк смотрел на него, закусывая губу каждый раз, как член Джерарда подрагивал от прилива. Джерард хотел говорить – много и несвязно, ругаться по-итальянски, освободить руки и распять этого дерзкого мальчишку под собой прямо на своей кровати без каких-либо предварительных ласк. Взять его, сделать своим, не сдерживая собственного голода. Но, смирившись, он принял правила этой безмолвной, обжигающей разум игры.
Взгляд Фрэнка затапливал его жаром и стыдом. И хотя в происходящем не было ничего стыдного для обоих, Джерард с удивлением испытывал это давно забытое чувство. Словно всё самое сокровенное, что у него было, выставили напоказ, и теперь оценивают. Он негромко заскулил, сжимая ягодицы и напрягая пах, отчего эрекция с силой дёрнулась вверх. Внизу живота упруго пульсировало, а в запястья врезался шёлковый шарф. Фрэнк же только смотрел, поглаживая себя через тончайшую ткань рубашки. Когда его руки начали двигаться? Джерард не мог сказать. Всё было на грани, будто опутанное опиумным дурманом желания.
В какой-то момент, когда он, застонав, снова прикрыл глаза, его тело едва не подкинуло от неожиданного прикосновения распущенных волос и носа к его животу. Фрэнк, присев на край кровати, склонился над ним и невыносимо чувственно провёл носом по его коже у пупка. Он не просто касался – он дышал им до дна своих легких. Чувственные крылья носа трепетали, втягивая аромат тела, и Фрэнк довольно, сыто жмурился от этого терпкого запаха. Забрав свои тёмно-каштановые волосы в одну руку, он продолжил касаться его, опаляя горячим дыханием: кожи живота, лунки пупка, затем ниже, и Джерард, предвкушая невозможное, испустил стон в закушенную до боли губу. Если это то, о чём он думает…. Если это то, о чём он мечтает… То этот день достоин стать последним из дней.
Ни разу так и не ощутив жар рта, губ и языка Фрэнка на своей плоти, он мечтал об этом – не единожды, нетерпеливо лаская себя за закрытыми дверями. Это являлось чем-то вроде признания, чем-то, означающим согласие и покорность… Но вот так – со связанными руками, почти не имея возможности шевелиться… Всё обретало новый, совершенно другой остроты смысл.
Вопреки жарким мечтам Джерарда, Фрэнк скользнул носом дальше, лишь едва заметно пройдясь по мошонке, спускаясь ниже по внутренней стороне бедра. Джерард подавленно выругался:
– Il diavolo ti prendi!..
* Дьявол тебя побери! (ит.)
Он не мог видеть, как Фрэнк улыбнулся на мгновение, тут же стирая улыбку с лица. Юноша явно намеревался пытать его. Пытать на грани чувственности, чтобы их первый раз оказался чем-то самым запоминающимся, затирающим ощущения от всего, пережитого ими во время близости в масках ранее.
Изучив носом бёдра и даже колени Джерарда, заставляя того прогибаться и напрягать мышцы, Фрэнк упивался мускусным, таким желанным запахом его тела. Это наслаждение выражалось в каждой мелочи – в блаженно прищуренных глазах, жадном дыхании, в румянце, со скул перетекшем на щёки. Джерард буквально съедал его взглядом, но всё равно пропустил тот момент, когда Фрэнк, такой отвлечённый, вдруг провёл влажным, до безумия жарким языком по его эрекции.
– Signore Gesù! – вскрикнул Джерард, подаваясь к желанной ласке. Возбуждение начинало приносить боль неудовлетворённости, запястья ныли, и он мечтал, чтобы Фрэнк поскорее впустил его внутрь себя. – Ti prego, l'anima mia… – шептал он, не разбирая совершенно языка, на котором говорил в этот момент. Он верил лишь в то, что Фрэнк поймёт его, потому что язык души и тела у любящих сердец один.
* Господи Иисусе! Молю тебя, душа моя… (ит.)
Руками, до того бездействующими, Фрэнк заскользил по гладким, горячим бедрам, вызывая новые и новые потоки мурашек. Обнял узкую талию, веером расставив на боках тонкие пальцы, и в этот момент его губы, такие упругие и влажные, приоткрылись, чтобы медленно и неторопливо впустить его внутрь, так глубоко, как только Фрэнк мог себе позволить с непривычки.
Джерард метался в агонии. Он еле сдерживал желание начать грубо, неистово толкаться в упругое влажное тепло. Он стонал, по вискам, подмышкам и груди его пробило потом, блестящим в свете свечей. Немного привыкнув, Фрэнк начал двигаться. Его втянутые щёки мешали Джерарду сосредоточиться: Фрэнк с его плотью меж своих розовых губ был так невероятно хорош сейчас, что Джерард, минуту назад больше всего на свете мечтавший дойти до края, просто не мог не наслаждаться столь восхитительным, несравнимым ни с чем по своей развратности, зрелища. Упругим языком Фрэнк то и дело проходился по чувствительному месту, заставляя Джерарда вздрагивать, и он, в конце концов, не выдержал. Чуть подобрав под себя ноги, расставив колени в стороны, стал неторопливо, но настойчиво толкаться бёдрами навстречу, временами задевая восхитительную заднюю стенку горла. Это была феерия. Фрэнк, устроившийся меж его развязно раскинутых колен, придерживающий руками за талию, был воплощением сорвавшейся невинности, рябью Фата-Морганы*, олицетворением первородного греха. Он был великолепен в своём раскрепощённом образе, он был чист и грязен одновременно, и от всех этих мыслей и ощущений Джерард уносился всё выше и выше, пока, наконец, дыхание с хрипом не прервалось, а тело не напряглось в конвульсии, чтобы обильно, неостановимо излиться в жаркое, желанное лоно рта.
Время остановилось, застыло, потекло густой медовой патокой по чуть наклоненной поверхности бытия. Фрэнк, со спокойным и серьёзным разрумянившимся лицом, стоял на коленях между бёдер Джерарда и томно, почти навязчиво слизывал языком белесоватые потёки вокруг своего рта.
Джерард дышал рвано и быстро, пытаясь успокоиться. То, что делал Фрэнк своим языком и губами, не давало ему настроиться на правильный дыхательный ритм. Он чуть вздрогнул, когда ладони Фрэнка легли на его колени, начиная поглаживать их мягкими, круговыми движениями. Джерард предпочитал не думать о том, что же ещё замыслил Фрэнк. Сегодня, несмотря ни на что, он намеревался позволить ему всё, даже если этому мальчишке вдруг взбредёт в голову взять его.
Но сейчас, забыв и про своё рваное дыхание, и о том, как сильно саднили измученные запястья, Джерард, не моргая, впился взглядом в хрупкую фигурку Фрэнка, застывшую меж его колен.
Обхватив себя за бока, подцепляя края тонкой ночной рубахи, Фрэнк, не разрывая их сцепившихся в безмолвной схватке взглядов, начал медленно и неторопливо тянуть ткань вверх. Джерард сглотнул, едва из-под края показался верх стройных бёдер, напряжённая эрекция и гладкий живот без каких-либо признаков растительности. Невероятно, но этому невинному развратнику пришло в голову начисто выбрить свой пах! Джерард застонал от вида гладкой белой кожи, посреди которой упрямо восставала тёмно-розовая плоть. Это было великолепно, и Джерард почувствовал новый прилив возбуждения намного раньше того, чем осознал это.
Оголив окружия розоватых аккуратных сосков, Фрэнк лишь выпрямил руки и откинул ненужную теперь никому рубаху на пол. Сердце Джерарда стучало так быстро, что он и вправду начал опасаться за свой сердечный приступ. Фрэнк выглядел слишком горячо. Помедлив лишь мгновение, тот неторопливо спустился рукой к своей плоти, чтобы настойчиво обхватить себя, сжать, вырывая из губ идеальной формы тихий, робкий стон. Как же Джерард мечтал о том, чтобы этот рот издавал самые громкие, жаркие, раздирающие своей честностью звуки. Он уже сходил с ума от желания – снова, снова и снова, хотя Фрэнк лишь лениво, словно играясь, ласкал себя, возвышаясь над ним во всей своей естественной красе.
Всё изменилось в тот момент, когда Фрэнк, обильно вылизав пальцы другой руки, начал неторопливо, но настойчиво проникать в себя между ягодиц. Его спина инстинктивно прогнулась, принимая более удобную позу, и Джерард, преодолевая сопротивление пересохшего от волнения рта, прохрипел:
– Ti desidero talmente tanto, che questa cosa mi spezza il cuore…
* Я хочу тебя так сильно, что это раскалывает мне сердце… (ит.)
Дальше всё поплыло в дурманящей, неверной дымке натянутой чувственности.
Перебравшись через бёдра Джерарда, Фрэнк, смотря на него с высоты своего положения, принялся медленно, до агонии неторопливо опускаться на его плоть сверху, помогая себе рукой. Глаза Джерарда широко распахнулись от подобной наглости, и он не мог издать ни звука, лишь с каждым мгновением всё больше ощущая упругое, мягкое, смело обволакивающее тепло любимого человека. Ни одна мышца не дрогнула на лице Фрэнка, пока он, издав вздох наслаждения, не опустился до самого конца, встретившись прохладными ягодицами с горячечной кожей паха. Его точёные бёдра сжали бока Джерарда, не давая воли двигаться. И вот, чуть привыкнув, Фрэнк медленно, не отрывая взгляда от пьяных глаз Джерарда, приподнялся, чтобы тут же опуститься до самого конца, зажмурив глаза и дыша своим прекрасным, таким манящим приоткрытым ртом. Алеющие искусанные губы, застывающие в округлой форме после каждого движения, приковывали к себе взгляд Джерарда, гипнотизировали, в то время как тело продолжало обжигать своей податливостью и жаром.
Фрэнк изнемогал. Он терял ритм и силы, выдыхаясь, всё время ускоряя темп, пока в какой-то момент не рухнул на Дерарда сверху, по-змеиному обвивая руками шею, жадно и бесконтрольно впиваясь губами в сухие желанные губы.
Это стало сигналом, яркой вспышкой под веками. Джерард, почти повисая на онемевших связанных руках, начал двигать бёдрами навстречу этому обезумевшему, расплавившемуся мальчишке, с каждой секундой желая большего: подмять под себя, доминировать, ласкать со всей нежностью и страстью, прикусывать чувствительную шею, оставлять метки на каждом сантиметре бледной кожи.
– Fai di me… – начал шептать Джерард, приближаясь к агонии. Слова царапали пересохшую глотку, прорываясь наружу. Он устал быть связанным, да и Фрэнк утомился вести в их невероятно горячей игре. – Fai di me! – вскрикнул он между поцелуями, надеясь, что почти отключившийся от наслаждения Фрэнк услышит и поймёт его.
* Развяжи меня! (ит.)
Через мгновение Фрэнк, выпростав руку, лишь легко потянул за свисающий край шарфа, распуская всё сложное плетение узлов.
Перебарывая онемение, саднящее в запястьях, и больное покалывание от восстанавливающегося кровообращения, Джерард сладостно и жадно обвил обнажённую спину Фрэнка, с яростью перекатываясь, подминая его под себя. Его тёмные, почти чёрные в сумраке волосы упали на разгорячённые щёки Фрэнка, словно обрамляя их траурным кружевом.
Фрэнк казался невменяемым. В его бессмысленных глазах было столько тумана желания, что он захлёбывался в нём. И Джерард, почувствовав, наконец, свою волю, начал с силой и рычанием вбиваться в его разгорячённое, упругое тело.
Джерард искренне надеялся, что никогда не забудет восхитительных стонов, что разрывали пространство комнаты этой ночью, отскакивая от стен, переплетались и наслаивались, словно шаловливые духи-пересмешники. Фрэнк отдавался любви самозабвенно, до самого дна, расчерчивая его спину саднящими полосами, целуя и кусая в губы, он кричал, шептал и стонал так невероятно, что у Джерарда туманило разум. Он и не рассчитывал продержаться долго, но всё же надеялся успеть доставить удовольствие своему мальчику. Едва хрупкое тело Фрэнка дёрнулось, с силой выгибаясь под ним, обдавая горячей влажностью их животы, Джерард счастливо вздохнул и, на миг остановившись, позволил себе нырнуть в сильнейший, ярчайший свой оргазм.
Все потеряло значение и смысл. Реальность размывалась на гранях, теряя очертания. Ничего не было дальше стен этой небольшой, очень аскетично обставленной комнаты. Только их жарко сплетённые тела, дышащие в унисон, и незримые сети чувств, что с невероятной силой опутали их.
– Я не уеду, – в полусонном бреду прошептал Фрэнк, со всей нежностью и требовательностью прижимаясь к телу Джерарда, словно ища защиты. – Что бы вы ни делали, что бы ни говорили… Я не уеду. Я никогда не оставлю вас. Я давно не беспомощный мальчик, я могу идти рядом с вами, плечом к плечу…
Он уже почти спал, когда в темноте над его ухом прозвучал ответ:
– Я знаю, любовь моя… Знаю. А теперь спи.
****
Их разбудил взволнованный, очень настойчивый стук в дверь. Джерард не успел ответить – более того, он не успел проснуться, всё так же сжимая в своих объятиях сонного Фрэнка, как в комнату влетела нервная, непривычно бледная Маргарет.
Она ничуть не удивилась переплетённым телам на размётанной постели, а если и удивилась, то ничем не подала виду.
– Жерар… – сдавленно начала Маргарет, задыхаясь и от этого то и дело приостанавливая речь, – я только что с рынка. На каждом углу кричат о новостях, – она снова замолчала, пытаясь перевести дух. – Народное ополчение рано утром штурмом взяло Бастилию. Не обошлось без жертв и стихийных казней без суда и следствия. И теперь эта толпа держит курс на Лувр…
Глава 31
Никто не ожидал от короля Иосэфа подобного хода, но до Джерарда доходили весьма правдивые слухи о том, что он заставил слуг Мариэтты собрать все необходимые вещи и отвезти её в Тюильри. Кажется, в начавшейся предсмертной агонии у коронованного монарха начали появляться проблески сожаления или, возможно, даже понимания, что же он натворил своей безрассудной жаждой безграничной власти. Но также это могло быть просто красивым ходом, который ему посоветовали предпринять, чтобы доказать, насколько он заботливый и волнующийся супруг. Но и это не спасло короля от того, что он, оставшийся в Лувре, был схвачен и препровождён в особую тюрьму для знатных особ. Всё же люди, вдохнувшие воздух революции и мятежности, ещё не распробовали его до конца и не позволяли себе чрезмерных выпадов в сторону монарха. Кортеж печали, в котором Иосэфа везли до тюрьмы, сопровождала многосотенная волнующаяся толпа. Люди, не переставая, гневно выкрикивали все невыполненные королём требования, жаловались на голод и то, что задача монарха – заботиться о своём народе, а не тратить казну страны на поддержку военных действий в далёкой молодой Америке.
Спустя несколько дней все обитатели поместья Джерарда Мадьяро завтракали в какой-то траурной и напряжённой тишине. Взгляд Фрэнка, как и взгляд Маргарет, неотрывно с тревогой следили за хозяином дома, за его резкими нервными движениями, когда он намазывал булочку маслом, за колкими вздохами, не упуская из вида общее его состояние: посеревшую кожу лица и глубокие тени под глазами. Это выглядело так странно для обычно цветущего и излучающего силу очарования Джерарда, что приводило в уныние.
Луиза завтракала слишком отстранённо и задумчиво. С раннего утра она будто не находилась здесь целиком, витая в своих мыслях, но никто не решался завести с ней разговор сейчас – все и так балансировали на пределе своих душевных возможностей. Маргарет всеми своими силами, бросая на это каждую крупицу своего женского очарования, старалась сохранить в доме мирную и уютную атмосферу, но то и дело приходящие из Парижа новости встряхивали и её, заставляя волноваться обо всех них.
Тишину нарушало лишь тиканье старинных механических часов на стене да звяканье ложечки в руке Поля о стенки фарфоровой чашки. Он старался держаться молодцом, но и на пожилого мужчину легла неуловимая печать растерянности. Никто не понимал, что же будет дальше и как со всем справляться. И хотя волнения пока расходились пожаром преимущественно по улицам Парижа, там, на окраинах, уже начали громить некоторые богатые дома приближённых ко двору людей. Никто не мог бы сказать с уверенностью, когда толпа поймёт, что преград нет, и войдёт во вкус с той особой весёлой жестокостью, что свойственна любому стаду в момент ощущения единства со своей древней дикой сутью. С самыми тёмными основами подсознания, которые разливают по телу сладкое наваждение всемогущества и призывают крушить и уничтожать всё на своём пути, прикрываясь великой целью благородной мести.
Месть всегда проигрышна и несёт в себе только боль и разочарование. Она не избавит от печали и ничего не поменяет в прошлом. Месть лишь помножит страдания и увеличит вес камня, что в итоге утянет душу человека на самое дно. Месть – это то, что никогда не принесёт ни покоя, ни удовлетворения. Это лишь огромный эфемерный мираж, возникающий в бесконечной пустыне жизни.
– Я хочу поехать в Тюильри, проведать королеву, – вдруг тихо и уверенно сказал Джерард, опустив глаза к чашке с чёрным кофе.
Сложно передать словами, насколько резко изменилась атмосфера в столовой за считанные секунды. Она буквально встала на дыбы, потому что Луиза встрепенулась, словно вынырнув из сна, а Фрэнк вскочил со своего стула и, комкая в руках кружевную тканевую салфетку, прошептал:
– Только через мой труп…
– Жерар, милый, – начала было отговаривать хозяина Маргарет, избрав для этого самый ласковый тон, видя, насколько все накручены и взволнованы, но её прервал Поль:
– Прошу простить, но позвольте напомнить, сегодня двенадцатое июня, и именно в этот день баронесса фон Трир собиралась покинуть своё поместье, чтобы отбыть к берегам Англии. Не вы ли собирались поехать к ней, чтобы отвезти мадемуазель Луизу и попрощаться?
Поль не мог знать, но простым своим замечанием и спокойным голосом разрядил накалившуюся атмосферу между двумя мужчинами, повисшую над столом, словно грозовая туча. Их колючие взгляды помягчели, и оба поняли, что выяснения отношений откладываются на неопределённый срок. Это устраивало обоих.
– Благодарю за напоминание, Поль, – ответил Джерард, допивая свой напиток в три глотка. – Это очень своевременно. Всё так закрутилось, что её отъезд совершенно выпал у меня из головы… Тогда попрошу вас подготовить экипаж, чтобы мы смогли все вместе отправиться к Шарлотте. Мы и правда не должны задерживать её планы. Лулу, дитя моё, – он посмотрел на вновь замершую, словно фарфоровая статуэтка, девочку, – у нас ещё достаточно времени, но прошу тебя собраться и быть готовой через пару часов. Маргарет поможет тебе со всем.
Фрэнк застал наставника в его же комнате позже, когда Джерард торопливо одевался для поездки. Уже готовый, причёсанный, гладко выбритый и пахнущий свежестью, Фрэнк закрыл дверь своей спиной и щёлкнул замком, провернув ключ. Он буквально запер их наедине, и Джерард, волей-неволей отвлекаясь от завязывания шейного платка у зеркала, повернул к нему голову и оперся руками о комод.
Фрэнк шёл к нему, не отрывая взгляда, словно кот, гипнотизирующий понравившуюся жертву-птаху: медленно, бесшумно и очень напряжённо. Он словно боялся, что Джерард растает, изойдёт туманом, мороком, и окажется, что Фрэнк один в его покоях. Он боялся до дрожи, и хоть никогда не озвучивал своих страхов, всё, что он страшился потерять – находилось перед ним сейчас и было для него поистине всем. Всеми радостями и печалями, безграничной болью и наслаждением. Он чувствовал свою обжигающую любовь к Джерарду так сильно, что она превращала его нутро в пепел, а кровь заставляла горячеть и всё быстрее бегать по венам. Никогда, ни за что на свете он не согласился бы потерять то, что стало его смыслом, его сутью. Он подошёл к Джерарду очень близко и некоторое время просто смотрел в его глаза, что затягивали, подобно болотной трясине.
Наконец, Фрэнк не выдержал, и, за мгновение сокращая расстояние между ними, запустил свою ладонь по шее и щеке Джерарда. Хозяина этого дома, своего наставника, который, словно уставший уличный кот, подался на тепло его ладони всем лицом, телом, прикрыв глаза. Фрэнк не мог долго терпеть этого, потянулся вперёд, жадно пробуя пересохшие губы Джерарда, сминая другой рукой недозавязанный шейный платок. Он впился в его приоткрытый рот, затягивая в поцелуй, словно доказывая им обоим, что они живы. Еле слышный стон просочился из глубины горла Джерарда, и Фрэнк обомлел, понимая, что глаза под его ресницами становятся непозволительно влажными.
Джерард принимал его чувства открыто и увлечённо, он позволял ему всё, чего бы тот ни захотел, и это сводило Фрэнка с ума. Ведь совсем недавно, недавно настолько, что болело сердце, наставник и не смотрел на него как-то иначе, как на своего ученика и помощника. А сейчас, едва Джерард прохладными пальцами пробрался под его жакет и притянул Фрэнка к себе за поясницу, словно показывая, что ему более, чем не всё равно, Фрэнк удовлетворённо отстранился, соединяя их лбы: свой, пылающий и обжигающе-горячий, и прохладный – Джерарда. Он часто и поверхностно дышал, разглаживая большим пальцем едва заметные паутинки морщинок возле любимых поалевших губ, и Джерард не смел противиться этому. Его кожа, невозможно нежная, казалась Фрэнку тонкой и бледной. Фрэнк мечтал покрыть поцелуями её всю, лишь бы вернуть здоровый розоватый оттенок и былое внутреннее свечение. Наставник искренне любил его в ответ, и хотя слишком вымотался эмоционально за последние дни, поблёк от груза переживаний, он всё же не отдалялся от него совсем.
– Мальчик мой? – негромко проговорил Джерард, когда молчание затянулось, а им нужно было ехать.
– Прошу вас только об одном, – прошептал Фрэнк, едва смог совладать с языком. – Никогда… Слышите меня? Никогда не решайте больше ничего за моей спиной. Я молю вас, Джерард… Я не вынесу этого. Я никогда не буду мешать вашим планам или решениям, я поддержу вас в любом начинании. Но в ответ прошу вас – всё, что бы вы ни задумали, делайте вместе со мной. Я сойду с ума, если останусь один снова. Доверьтесь мне, Джерард. Только рядом с вами я силён и способен на что угодно. Не оставляйте меня больше, не делайте мне больно…
Ответом ему послужила цепкая хватка пальцев на затылке и короткие, безумно нежные касания губами – губ, щёк, прикрытых век и кончика носа. Джерард словно извинялся и принимал его просьбу, и Фрэнку хватило этого. Более того, он считал, что такой ответ лучше слов. Честнее слов.
– Прости меня, душа моя, – прошептал Джерард, вглядываясь в глаза Фрэнка, словно стараясь увидеть что-то в тенях под его ресницами. – Прости меня… Но сейчас мне нужно закончить с одеждой и спуститься вниз. Мы должны ехать, иначе опоздаем к Шарлотте.
– Я помогу вам, – едва заметно улыбнулся Фрэнк.
****
Экипаж подъезжал к поместью баронессы, когда начинало смеркаться. В сумерках, когда небо ещё слишком светлое, но уже набирающее в себя всё больше розовых и бордовых закатных тонов, громко тренькали цикады и начинали свой концерт сверчки. Вечер казался очень умиротворённым, если бы не беготня на первом этаже, мелькавшая тенями в отсветах окон. Гостей не встретили, но те и не рассчитывали на встречу – обитателей поместья можно было понять. До отъезда оставались считанные часы, а они, как известно, самые суетливые и заполненные сборами.
Всю дорогу Джерард снова и снова вспоминал их последний случившийся перед самым отъездом разговор с Луизой. Когда он, одетый с помощью Фрэнка и пьяный и разгорячённый от его рук и поцелуев, зашёл в её покои, девочка сидела посреди просторной комнаты на заправленной кровати под балдахином и выглядела не иначе, как забытая в спешке, ненужная никому кукла.
Это охладило его пыл не хуже ведра ледяной воды, опрокинутой на голову жарким летним днём.
Перед ребёнком на полу был весь её скромный багаж в количестве двух сундучков и тройки шляпных коробок. Смешно для наследницы французского престола. Но эта юная мадемуазель была очень скромна и не нуждалась в большем. Ей требовались несколько другие вещи, которые не уложишь аккуратно в столь небольшое пространство… и Джерард искренне надеялся, что Шарлотта, несмотря на свою внешнюю холодность, сможет их ей дать. Возможно, тогда сердце этой девочки, волею судьбы попавшей в круговерть вокруг трона её матери, сможет оттаять, расцвести нежностью и жить счастливо и спокойно, не оглядываясь на прошлое. Он украдкой молился об этом по ночам.
– Лулу? Дитя моё, ты готова? – негромко спросил он, вырывая одетую к дороге девочку из задумчивости, в которой его визит остался незамеченным. Луиза моргнула и тут же соскочила с кровати, оправляя длинную дорожную юбку.
– Месье Джерард, – она едва склонила голову, но тот успел заметить влажный блеск её глаз и собранные к переносице тёмные чёрточки бровей. – Я… ох… – она не выдержала и, закрыв лицо руками, тихо расплакалась.
Джерард подошёл к ней, не мешкая. Он, не любивший и не понимавший детей. Он, рассуждавший обо всём довольно цинично, не медля обнял худенькие плечи девочки и гладил её светлые, точно у ангела со старинных фресок, мягкие волосы. Он и сам бы не решился предположить, в какой же именно момент пребывания Луизы в его поместье так сильно изменил свои взгляды и отношение.
– Тише, малышка Лулу… Тише, маленькая принцесса. Я обещаю тебе, всё будет хорошо. У тебя, моя дорогая, всё будет только хорошо, а потом ещё и ещё лучше, и ты не успеешь понять, как станешь настолько счастлива, что забудешь обо всех прежних заботах и печалях, – почти шептал он, прижимая к себе чуть подрагивающую от тихого плача девочку.
– Но… месье Джерард, – сумела сказать Луиза между почти беззвучными всхлипами. – Я не хочу уезжать… Я так полюбила вас! И Марго, и Фрэнка, и дядюшку Поля… И мама… Она хоть и не со мной, но всё же где-то рядом, я чувствую. А если я уеду с мадам Шарлоттой в Англию… Это другой материк! Между нами будет целый пролив! Когда же мы встретимся вновь? И встретимся ли вообще?
Джерард молчал, прижимая Луизу к себе и не переставая гладить её волосы своей тонкой рукой. Такие точные, важные вопросы для её десяти лет. Столько печали и волнений вместо смеха, игры в салочки с фрейлинами в розовом саду и совершенно беззаботной жизни до самого её замужества, а возможно, даже и после. Он не знал, что ответить, и только шептал, как заведённый: «Всё будет хорошо, моя Луиза, просто поверь мне. Всё обязательно устроится самым лучшим образом…»
