Текст книги "Запретный плод"

Автор книги: Наташа Колесникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Валерий Ильич, ужин готов, подогревается. Что-нибудь еще хотите?

– Да, наполни ванну, хочу немного расслабиться. Сделаешь мне массаж, – холодно сказал Пустовалов.

– Конечно, Валерий Ильич, – с довольной улыбкой ответила Кира.

Причину этой улыбки понять было просто: ванна, массаж, а там и что другое – все дополнительные деньги. А это ох как хорошо. Пусть и не нравится ей Пустовалов как мужчина, она же не проститутка, а серьезная женщина, много зарабатывает. А остальное… Ну это же работа у нее такая. Солидный человек, богатый, многие богатые московские бабы хотели бы его видеть в своей койке, да не получается. Так что побочные услуги – это вроде как пообщаться с кумиром, ну, с таким, например, как Игорь Муравьев. Какой мужик!..

Пустовалов прошел на кухню, сел за стол. Кира мигом наполнила тарелку, поставила перед ним. Готовить Кира не умела, покупала в магазине полуфабрикаты и разогревала их. Сегодня приготовила паэлью с морепродуктами. Пустовалов понял, что есть он не хочет. Выковырял вилкой из желтого риса креветки и мидии, отодвинул тарелку.

– О ванне позаботься, – сказал он и пошел в свою комнату.

Там переоделся в длинный голубой халат и направился в ванную. В просторной голубой джакузи уже кипела зеленая вода, на поверхности которой плавали белые хлопья пены. Пустовалов и представить себе не мог, что у него те же пристрастия, что и у его злейшего врага. Впрочем, «злейшим врагом» он Муравьева не называл даже в мыслях. Слишком много чести. Скорее – наглый выскочка, которого следует наказать.

У ванны стояла голая Кира, приветливо улыбаясь. У нее были мощные бедра и хилые груди, плоский живот нерожавшей женщины и тщательно выбритый лобок, который она, чуть откинувшись назад, демонстрировала Пустовалову.

Он сбросил халат, погрузился в горячую воду. Кира склонилась над ним, с улыбкой принялась массировать белыми пухлыми пальцами худые плечи, шею. Пустовалов блаженно ахнул, закрыл глаза. И тут же увидел Марину. Ее ироничный взгляд, голубые насмешливые глаза… упругую задницу, обтянутую черными брюками-стрейч, услышал ее мягкий, шелестящий голос… И это все отнял какой-то козел?! У него отнял?! Да быть такого не может! Но ведь было… А он, значит, должен довольствоваться ширпотребом в виде Киры?! Ну, дожили, господа хорошие!

Пустовалов открыл глаза, резким движением отодвинул Киру от ванны.

– Все, – хриплым голосом сказал он. – Иди к себе, ложись спать.

– Валерий Ильич, может, я что не так… – робко залопотала девушка. – Так вы скажите…

– Уже сказал! – заорал Пустовалов. – Все так, но ты мне больше не нужна! Получишь как за особые услуги. Все, пошла!

– Спасибо, Валерий Ильич, – с улыбкой сказала Кира, накинула халатик и торопливо вышла из ванной.

А Пустовалов стал собирать пену и в ярости швырять ее на кафельные стенки ванной. Что еще оставалось делать?..

Глава 17

– Ты где был, Антон?! – яростно крикнула Марина. – Что ты вообще себе позволяешь?! Вчера дома не ночевал, отключил мобильник! А я должна думать…

Муравьев был в черном, заляпанном грязью пальто с разодранным рукавом и запекшейся кровью на щеках. Волосы всклокочены, галстук сбился набок.

– Извини, Рита, но ты понимаешь… дела, – сказал он, опускаясь на кухонный стул. – Меня сегодня хотели убить…

– Жаль, что не убили! – закричала Марина. – Я тут сижу одна, на кухне, я хочу, чтобы у нас была нормальная семья, дети, чтобы мы с ними гуляли в парке… А ты играешь в свои якобы мужские игры, придурок!

– Рита, ты не должна так говорить…

– Должна! Я хотела ребенка от тебя, я хотела иметь семью, нормальную семью! Я шубы у тебя просила?! Дальние страны?! Я хотела видеть рядом любимого человека, а ты… – Марина всхлипнула. – Даже мобильник отключил! И что я должна думать?!

Сушина качнула головой, взяла под руку Селиванова:

– Вадим, это сильно отличается от сценария.

– Ничего, Таня, – сказал Селиванов. – Она отлично играет, это именно то, что нужно для фильма. Представляешь, какой контрапункт получается? В такой-то момент, когда жена бизнесмена, домохозяйка, должна приласкать попавшего в беду мужа, она высказывает ему все, что думает. Отлично! И это естественно! Она пережила сильный стресс, ожидая его, а увидев таким, понимает, что ее счастье может кончиться, не начавшись. Есть муж, солидный бизнесмен, который все делами своими занимается, она ждет и вдруг видит – скоро ее ожидание может закончиться, но совсем не так, как она предполагала.

– Не знаю, но… по-моему, в сценарии все было верно прописано.

– Кто это прописывал? Банда прохвостов, которые кочуют из сериала в сериал? Да плевать мне на них. Классная сцена получается, и, главное, девчонка играет здорово.

Муравьев шагнул к Марине, поднял руку, трогая прядь золотистых волос.

– Рита, я тебе все объясню… Я люблю тебя, ближе и дороже у меня никого нет.

– Я не верю! И вообще я ухожу от тебя, занимайся своими делами сколько хочешь!

– Саша! Глаза крупно, ее глаза! – крикнул оператору Селиванов.

– Нет, Рита, пожалуйста, я прошу тебя… – простонал Муравьев. – Не уходи, кроме тебя… нет у меня никого! Я люблю тебя, понимаешь, я все это делал ради тебя одной…

– Я уже не знаю, что и думать… – растерянно сказала Марина.

– Пожалуйста, верь мне!

– Вадим, это просто несерьезно, – нервно проговорила Сушина. – Это хуже… чем в мексиканских мыльных операх!

– Таня, мы сняли отличную сцену! – возбужденно сказал Селиванов, потирая руки. – В конечном итоге получилось то, что прописали твои дебильные сценаристы, но совсем с другими акцентами! Отлично!

– Ты так думаешь?

– Я уверен в этом. Абсолютно уверен!

– Антон, я верю тебе, – сказала Марина, ласково гладя ладонью окровавленные щеки Муравьева. – Пойдем в ванную, я тебя умою… Я так волновалась за тебя.

– Спасибо, Рита… Красивее тебя и роднее у меня никого нет, клянусь…

– Пойдем, Антон, пойдем, мой любимый…

Когда они, обнявшись, уходили, на съемочной площадке зашелестели аплодисменты.

Селиванов, сверкнув глазами, спросил у Сушиной:

– Ты видела что-то похожее в нашем последнем кино, Таня? Отличная сцена!

– Тебе виднее, Вадим, – сухо ответила Сушина.

– Эх, Таня! Сцена-то банальная, но как сыграна! Ты видела их глаза, слышала их голоса? В том-то и дело. Ты же сама говорила, нужно больше страсти, больше эмоций. Их до черта на всех телеканалах, но такие убогие, такие фальшивые – тошно становится! А эта сцена – очень даже ничего, ребята просто молодцы! Особенно Марина… Да и я молодец, все правильно спланировал.

Так чего злишься? Стернин, когда увидит это, будет тебе благодарен за то, что уговорила его дать деньги и помогла раскрыть талант его дочери.

– И даст тебе деньги на большой, серьезный фильм?

– А чем черт не шутит? А ты будешь помрежем и сопродюсером. Плохо, что ли?

– Не знаю, не знаю…

– Перерыв на полчаса, – объявил Селиванов. – Готовимся к следующему эпизоду.

Муравьев и Марина вошли в его временную гримерку, остановились у двери.

– А теперь скажи мне честно, заслуженный артист, сыграл эту роль? – спросила Марина.

– Сыграл, – виновато сказал Муравьев. Заметив, как напрягся взгляд девушки, добавил: – Но только в одном случае – имя назвал не то, которое хотелось. Извини.

– Не ври. Мобильник отключил… А я действительно волновалась…

– Селиванов попросил. А вечером у меня был спектакль. Три раза на бис вызывали. А потом сидели с другом в кафе.

– Ох, Муравьев… – Марина обняла его за плечи, услышала тихий стон, отстранилась, глядя в его глаза. – Что, Игорь?

– Да чепуха. Вчера неудачно выпал из машины. Думал не о том, как падать, а почему тебя нет на съемках. После угроз твоего папаши всякое ведь могло быть.

– Покажи! – приказала Марина.

Муравьев сбросил тяжелое пальто прямо на пол, левой рукой задрал свитер с правой стороны, показывая содранную вчера в кровь кожу на правом предплечье и плече.

– Больно? – спросила Марина.

– Терпимо. После этого я еще два раза прыгал из машины. Кости целы, это главное.

– Игорь… Я навязываюсь тебе, да? Ты боишься моего отца, поэтому и… так ведешь себя?

Муравьев тяжело вздохнул, осторожно опустил край свитера, тихо сказал:

– Я не за себя боюсь, а за всю группу. Хорошие ребята, не хочется подводить их. А ты… Господи, да что такое говоришь? Это я выгляжу полным идиотом, потому что… все время думаю о тебе. Но твой папаша считает, что я хочу присосаться к его кошельку, рано или поздно он и тебя в этом убедит…

– Ты не веришь мне?

– Маринка, я не хочу травмировать тебя, понимаешь? Не хочу! Ты талантливая актриса, у тебя все впереди. Нужно еще чуть денег, и папаша это сделает. Но если он станет тебе мешать, киношная публика тебя не примет. Это… Эх, черт!

– Игорь, да и плевать мне на все. А давай попробуем? Ты можешь поверить женщине, которая тебя любит не за славу, не за светскую жизнь, не за деньги и блага всякие, а просто как мужчину? И знаешь, если отец решит сделать какую-то гадость, вся наша группа поймет нас.

Муравьев хотел сказать, что она плохо знает Таню Сушину. Уж если та разозлится на кого-то, сделает все, чтобы этому человеку и руки не подавали в ночном клубе или на светской вечеринке. И тут есть три всем известных приема – побегать по тусовкам, невзначай говоря, что некто – националист, говорил такое и сякое; или что некто издевался над сексменьшинствами, обзывая их такими и сякими словами, не обойдя вниманием весьма солидных в кинобизнесе людей; или что он «зажрался», говорил всякие гнусности о руководителях телеканалов. Сработает любой прием, и человек окажется в вакууме. То, что руки не станут подавать, – чепуха, их руки и не нужны были Муравьеву. Но то, что приглашать никуда не станут, это серьезно. Как сказать об этом Марине, которая смотрит на него огромными, доверчивыми глазами? «Эх, Маринка! Знала бы ты, в какую клоаку попала!»

– О’кей, – сказал он. – Давай попробуем. Но ты понимаешь, сколько важных людей будут недовольны нами?

– Я не боюсь их, а ты?

– С тобой я вообще ничего не боюсь, – решительно сказал Муравьев. Вспомнил слова Котовича – многие люди поддержат его, если нужно будет, да и Марина была уверена в том, что съемочная группа поймет их и не осудит. Ну так что же осторожничать?

Такая девчонка любит его, может, это и есть счастье?

Марина осторожно обняла его, стараясь не тревожить травмированное плечо, страстно припала губами к его губам.

Сушина сидела в своем тесном кабинете, жадно затягивалась дымом тонкой коричневой сигареты. Вот уж не думала, что это будет так неприятно, да просто омерзительно! Смотреть на воркование двух голубков. А этот придурок Стернин ни мычит ни телится! Давно уже должен был топнуть ножкой, вякнуть на Селиванова, чтобы приструнил лихого ловеласа, – ничего подобного. А он ведь крутой мужик, все про это говорят. Нет, молчит… А если у них все будет замечательно и Стернин будет умиленно лыбиться, ожидая внука или внучку? Зачем тогда она оторвала от себя Муравьева? Что выиграла при этом? Ничего! Так не должно быть и не будет!

Вспомнилась Ольга… Горохина она была, не стала менять фамилию после замужества. Дура невероятная, даже в этом… Ну зачем тебе фамилия нищего доцента? Так нет, осталась Горохиной, очень «симпатичная» фамилия! Объяснила это так: «Не хочу, чтобы меня связывали с тобой, известной личностью в светском обществе, хочу быть сама по себе». Гонору у нее было много, а ума – не очень, несмотря на то что была кандидатом наук, преподавала в МГУ.

– Таня, он позвонил, сказал, что хочет встретиться в кабаке «Без мазы», я даже не знаю, где это!

– Успокойся, Оля, это в центре. Кстати, элитный ночной клуб, туда посторонних не пускают.

– Он сказал, мне будет заказан столик, нужно предъявить паспорт, но говорил так… так!..

– Успокойся, не реви. Как он говорил?

– Как будто… хотел откупиться о-от меня-а…

– Ну и ладно, раз откупиться – проси больше, бери бабки и впредь будь умней.

– Заткнись ты, корова! Что ты знаешь о нем?!

– Оль, я понимаю, что ты расстроена, но все же – выбирай выражения.

– Да пошла ты, дура несчастная! Вот послал Бог сестру! Я сама разберусь, сама решу, что мне делать, поняла?! И не нужны мне твои идиотские советы!

– Да успокойся ты. Оль, все нормально, ты посмотри на себя – женщина симпатичная, не дура. У тебя все впереди. О дочке подумай, в конце концов.

– Не твое дело, поняла?!

* * *

Сушина погасила окурок в пепельнице, закурила по новой.

Вот так они виделись последний раз. И поссорились. Сестра убежала, даже не попрощавшись. Исчезла навсегда… И с тех пор живут в душе вина и желание отомстить подлецу, который довел ее сестру до скотского состояния, до того, что умная женщина, кандидат наук, не могла слушать вразумительные речи даже родной сестры, тем более что она была для нее больше, чем сестра, – второй матерью, по сути.

Презрительная усмешка исказила сухие губы, резко обозначились морщины в их уголках. Он должен быть наказан. И она сделает для этого все! Начало положено, крючок с наживкой проглочен, дело за малым – дернуть его в нужный момент!

И она дернет его. Что бы там ни думал, ни соображал суровый банкир Стернин, а скоро он будет в ярости от того, что его дочурка спит с Муравьевым! Уж об этом-то она позаботится, кто бы сомневался!

Глава 18

Черная «хонда» Муравьева остановилась у подъезда двенадцатиэтажного дома на Филевском бульваре.

– Подождешь? – спросил Марину Муравьев, открывая дверцу.

– Конечно. Но ты недолго, Игорь?

– Нет, постараюсь быстро решить вопрос. Тут главная проблема – дома Надежда или нет.

– Ладно. Я буду ждать. Правда, мне очень хочется познакомиться с твоим сыном.

– А мне хочется поцеловать тебя.

Муравьев обнял Марину, их поцелуй был таким долгим и страстным, что оба поняли – после свидания с сыном Муравьева они поедут на Ярцевскую.

Он поднялся на третий этаж, позвонил в дверь. Она открылась через минуту, на пороге возник мрачный мужик в тренировочных штанах и застиранной футболке.

– Чё надо? – грубо спросил он.

Муравьеву не понравился ни вид нынешнего мужа Надежды, ни его тон.

– Тебя не надо, – жестко сказал он. – Позови моего сына, Артема, я хочу с ним погулять.

– A-а, Муравьев… Артист наш знаменитый… Давненько ты не вспоминал о своем сыне. Да и он о тебе тоже.

– Ты свои суждения оставь при себе и позови Артема, – сказал Муравьев, чувствуя, что теряет контроль над собой.

– А что будет? – с ухмылкой спросил мужик. – Учти, хоть ты и знаменитый артист, а в морду можешь получить запросто. Так что вали отсюда!

– Ты мне угрожаешь?

– Я тебя посылаю! Не понял, да?

Муравьев мгновенно имитировал удар в лицо, мужик вскинул кулаки, прикрываясь, но настоящий удар пришелся в солнечное сплетение здоровяка, от которого он утробно охнул и согнулся.

И тогда Муравьев ударил кулаками, правым и тут же левым, снизу по челюсти. Мужик свалился на вытертый коврик в прихожей. Из комнаты выбежал шестилетний мальчик, склонился над поверженным.

– Дядя Гена… – пробормотал он. – Дядя Гена, что с вами? – Потом поднял ненавидящие глаза на Муравьева, крикнул: – Ты бандит самый настоящий! Уходи отсюда!

– Артем, я твой папа, ты что, не узнаешь меня? Артем… – пробормотал Муравьев, отступая под ненавидящим взглядом мальчишки.

– Уходи отсюда, уходи! – с плачем кричал мальчик. – Я не хочу тебя видеть, понял?

– Хорошо-хорошо, Артем, я ухожу. Зайду как-нибудь в другой раз, когда мама будет дома.

Муравьев изобразил улыбку и пошел вниз по лестнице. Получил то, что заслужил… Сын не хочет его видеть… Да, наверное, он прав. Столько лет не виделись, даже день рождения своего первенца иногда забывал, а если и помнил, присылал в подарок игрушку… А парню, наверное, хотелось поговорить с отцом, тем более известным актером, потом друзьям рассказать об этом. Но скорее всего приходилось скрывать, что актер, которого часто показывают по телевизору, – его отец. Гордый парень растет, он в детстве был таким же…

Надежда, понятное дело, хороших слов об отце Артему не говорила, дела ее шли не блестяще, судя по квартире и по очередному мужу, человеку, явно далекому от мира искусства.

Но черт возьми! Пять лет назад, когда он активно снимался, много зарабатывал и уже был известным актером, у Нади появился богатый «покровитель». Она тоже снималась, играла в театре и была замечена людьми с большими деньгами. Он долго не придавал значения слухам, которые так или иначе достигали его ушей, а потом сорвался. Выяснение отношений было бурным и, наверное, совершенно безобразным, если смотреть со стороны. Надежда не оправдывалась, она сама обвиняла его в изменах, в том, что он мало внимания уделяет семье, жмот невероятный… Даже сейчас, когда прошло столько лет, горькая усмешка исказила его губы.

Тогда он не изменял жене, много работал, купил двухкомнатную квартиру, хотелось обставить ее красиво, естественно, приходилось серьезно ограничивать собственные расходы. Но жена, сама актриса, уже возомнила себя звездой и хотела жить не хуже, чем Джулия Робертс…

Он просто собрал свои вещи и ушел. Полгода жил у тестя Котовича на даче, а потом купил квартиру на Ярцевской. Надежда запретила встречаться с Артемом, сказала, что не хочет травмировать психику ребенка. Честно говоря, он обиделся на них обоих. Дураку понятно, что малыш тут ни при чем, он его сын, но… ребенок жил с Надеждой, в квартире, которую он так любил – первая своя квартира в Москве, честно заработанная… Если откровенно – все, что связано с тем миром, им построенным, из которого его вынудили уйти, было противно. Теперь понятно, что был не прав, нужно было чаще встречаться с сыном, но… тогда он был молод, горяч и не умел прощать. А теперь здесь живет чужой мужик, наверное, что-то делает для его сына, но сама квартира… Ну что ж, можно только аплодировать гению Пушкина, написавшего «Сказку о рыбаке и рыбке». Актуальнейшее произведение!

Муравьев сел за руль своей «хонды», включил скорость, выезжая со двора на бульвар.

– Что случилось, Игорь? – с тревогой спросила Марина, обнимая его.

– Надежды дома не было, а муж ее теперешний оказался хамом, он грубо разговаривал со мной.

– Игорь?

– Ну да, ты все правильно поняла, пришлось врезать ему. Видела бы этого «орла»! Он же не сомневался, что какого-то актеришку уложит одним ударом! Надо же мне было как-то разуверить его?

– И что?

– Парень выгнал меня, в смысле – сын, ему шесть лет…

Не представляешь, с какой ненавистью он смотрел на меня, когда этот «дядя Гена» корчился на полу. Ну да, я виноват, виделся с сыном последний раз… не помню когда. Да и вообще, всего-то несколько раз виделся. Понимаешь… он был причастен к этому гнусному, продажному миру, в который вляпалась Надя, он был с ними, понимаешь? А я весь этот мир жутко ненавидел. Ну да, в отношении ребенка ошибался, но разве только я виноват, что так получилось?

– Конечно, ты, и только ты, – решительно заявила Марина. – Ребенок твой, сын – твой, и только ты должен был объяснить ему это, повлиять на его отношение ко всем этим событиям. А ты что сделал?

– Ничего… Да я же не оправдываюсь, Маринка. Но… со стороны всегда виднее.

– Я завтра же созвонюсь с Надеждой, сама решу эту проблему, – сказала Марина. – Надеюсь, она не станет ревновать тебя ко мне, слишком много воды утекло. Я знаю, что ей сказать.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

«Хонда» выехала на Новозаводскую улицу, помчалась по направлению к Большой Филевской.

В квартире на Ярцевской Муравьеву очень хотелось залезть в ванну и поразмышлять о том, что случилось этим вечером. Но рядом была красивая, энергичная блондинка, которая хотела устроить красивый ужин при свечах.

– Я вижу, ты не совсем в кулинарной форме, Игорь? – спросила Марина.

– Это верно. Извини, но…

– Не надо извиняться, я сама что-нибудь приготовлю, накормлю тебя.

– Что может приготовить девушка… из высшего общества? – с иронией спросил Муравьев, присаживаясь на стул.

– Ты имеешь в виду тех, которым трудно избежать одиночества? Кое-что могут… Я сделаю тебе омлет! – объявила Марина. – Яйца у тебя есть?

– Да вроде еще на месте, – со смехом сказал Муравьев.

– Дурак. Я про куриные спрашиваю.

– В холодильнике найдешь.

– А сало?

– Там же найдешь бекон, это лучше сала.

– Хорошо.

Марина уверенно поставила на газ сковородку, достала из холодильника «нарезку» бекона, размашисто покромсала ее, бросила на сковородку. Достала шесть яиц, разбила их в кастрюльку из нержавейки, размешала вилкой.

– В шкафу сухие сливки, разведи их водой, добавь в яйца, взбей все это, вкус нежнее будет.

– Без тебя знаю, – сказала Марина, в точности следуя его указаниям.

– А теперь достань из холодильника сосиски, порежь их и – на сковородку. Там же сырокопченый окорок, тоже можешь добавить.

– Грамотный какой! Сидит тут, указывает!

Она порезала сосиски прямо на столе, Муравьев не стал говорить, что для этого существует разделочная доска, окорок тоже порезала на столе, бросила в сковородку. Посмотрела на Муравьева, ожидая дальнейших указаний.

– Возьми помидор в холодильнике, где овощи, порежь колечками и положи на сковородку. Кстати, переверни бекон, чтобы не пригорал и жир заполнял все днище сковородки.

– Какие мы умные, сидючи на стуле!

– Но ты ведь сама вызвалась готовить.

– И приготовлю! А то у нас тут сплошные гении! Что в кино, что в кулинарии!

– Выливай яйца со сливками. Молодец, все правильно сделала. Теперь накрой крышкой, огонь убавь. Так, достань зелень, лук, кинзу, порежь мелко и посыпь омлет.

– Может, потом, когда будет готов?

– Нет, сейчас. Зелень должна проникнуть в тело омлета, пропитать его своими ароматами.

– Какие слова! Прямо поэму написать можно!

Муравьев уже забыл о неудачном свидании с сыном и уединиться в ванной не хотел. Ему приятно было находиться на кухне и смотреть на красивую девушку, которая хозяйничала тут. Красивая – да, но еще и умница! Она реагировала на его подсказки именно так, как он хотел. Вообще вела себя так, как он хотел, как ему нравилось. Ни в ее словах, ни в жестах не было желания понравиться ему, лживой слащавости, подчеркнутой грациозности. Она вела себя так, как и должна вести себя хозяйка его дома. Пусть что-то не умела, да многое, наверное, но это ничуть не смущало ее. Она с иронией относилась к своим пробелам в кулинарных знаниях и спокойно, уверенно принимала подсказки. Это было просто удивительно, если помнить о том, что она дочка солидного банкира и талантливая актриса. Да такую хозяйку он в мечтах своих только и видел, а встретить наяву давно уже отчаялся!

Он вскочил со стула, обнял Марину, страстно поцеловал в шею, потом обхватил губами мочку уха… Марина улыбнулась, ласково отстранила его:

– Омлет пригорит…

– Выключай, – с тяжелым вздохом сказал Муравьев. – Все отлично, Маринка, ты настоящая хозяйка. Раскладывай на тарелки.

Он побежал в комнату, достал из бара бутылку коньяка «Хеннесси». Хороший коньяк и дорогой, берег для важных гостей, но более важного гостя, чем эта девчонка, и представить себе трудно.

Марина уже разложила омлет по тарелкам и вилки положила рядом с ними. Сама села на стул, внимательно глядя на Муравьева. Он поставил на стол бутылку, достал из навесного шкафчика бокалы, поставил рядом с бутылкой, не удержался – припал к губам Марины. Долго целовал эти теплые, сладкие губы, эту нежную, сладкую шею, эти розовые мочки ушей, сжимал ладонями ее груди, чувствуя, как они напрягаются, как все ее тело движется в такт его движениям…

– Все, Игорь, все. Нам нужно поесть или как?

– Я бы предпочел «или как».

– Ну, ты нахал! Я тут готовила, старалась в поте лица своего, а мой труд не хотят оценить! Кстати, где свечи?

Муравьев достал из шкафа подсвечник с тремя изрядно оплавленными свечами, зажег их, выключил верхний свет.

Да, такую, именно такую женщину он хотел видеть рядом с собой! Ни Надежда, ни Арина такими не были. А Маринка… Господи, да будь она совсем некрасивой, он бы влюбился в нее за этот вечер. Но она была еще и красавицей!..

Муравьев сел на стул, наполнил бокалы.

– За тебя, Маринка. Наверное, такие вещи нельзя говорить, но ты – самая настоящая из всех женщин, которые у меня были.

– Учти, я еще не женщина, – с лукавой усмешкой сказала Марина.

– Да это не важно. Все не важно, знаешь… Ты… самая красивая, Маринка, вот и все дела. За тебя!

– Ну ладно, если ты настаиваешь… – с усмешкой сказала Марина. – Я согласна.

Они разом осушили свои бокалы, и Муравьев тут же вновь наполнил их.

– Вкусно получилось, правда? – спросила Марина. – Или это я сама себя хвалю?

– Действительно вкусно, Маринка, – сказал Муравьев. – Но под чьим чутким руководством…

– Я не возражаю, под твоим. Но правда вкусно?

– Очень, Маринка! Выпьем еще раз за тебя.

– Кто бы возражал…

Через полчаса Марина достала из сумочки мобильник, быстро набрала номер.

– Ты кому… – спросил Муравьев, но не успел закончить свой вопрос.

Марина прижала палец к губам, призывая его к молчанию.

– Але, папа? Привет, – сказала Марина в трубку. – Я сегодня не приду домой, ты не волнуйся, у меня все отлично. Где я и с кем, ты знаешь. Пожалуйста, передай маме и Петровне, что я счастлива. Пап, а вот этого не надо. Ты всегда верил мне, считал меня умной девочкой, так поверь и на этот раз. Я знаю, что делаю.

Муравьев пожал плечами, слушая ее монолог, машинально плеснул себе коньяка, выпил. Ну что ж, он сам сделал выбор, да оно и проще. Как говорится, открыл свои карты. Ну а что сделают другие игроки, видимые и невидимые, станет ясно уже завтра.

– Ты волнуешься, Игорь? – спросила Марина, бросая мобильник в свою сумочку.

– Немного, и только за тебя. Наш мир жесток, и непродуманные действия твоего отца могут отразиться на твоей карьере.

– Ты мне поможешь, – уверенно сказала она. – А если тебе будет трудно – я всегда рядом. Так – годится?

– Кто б возражал, – со смехом повторил Муравьев ее излюбленное выражение.

– Я больше не хочу пить, помою посуду и пойду в ванную. А ты принеси мне свою рубашку.

– Да ладно, оставь эту посуду…

– Нет. Утром проснемся, а в раковине непонятно что творится, противно смотреть… Я так не люблю.

Муравьев засмеялся:

– Знаешь, я и сам никогда не оставляю в раковине грязную посуду на ночь. Я «сова» и утром чувствую себя не так комфортно… Поэтому все не очень приятные дела стараюсь завершить вечером или даже ночью.

Он коротко поцеловал ее в губы и пошел в комнату за рубашкой, а Марина уверенно встала к мойке. Уж посуду мыть она умела. Петровна с детских лет приучила ее мыть за собой посуду, сколько скандалов у них было из-за этого! Но получается, мудрая домработница была права, внушая своенравной девчонке, что девушка, даже из обеспеченной семьи, должна иметь кое-какие навыки по ведению домашнего хозяйства, по крайней мере могла хоть вымыть за собой посуду, если рядом нет домработницы. Еще как была права!

Муравьев быстро разложил диван, застелил чистую простыню, сменил наволочки и пододеяльник на свежие, разделся, лег.

В ванной шумела вода, и этот шум возбуждал его. Хотелось вскочить и пойти к Марине в ванную. Но… непонятно, как она воспримет это. Девчонка и так сделала слишком много для того, чтобы он поверил ей, поверил в то, что они могут быть вместе.

Кстати, Арина никогда не мыла посуду в его квартире, да и в своей тоже.

Дурацкая фраза вертелась в голове, мало того, что Цезарь ее сказал, почему-то вспомнилось, что и Киров в своей революционной юности написал родителям: «Рубикон пройден».

Ну, пусть будет так. Рубикон это или нет, а он сделал свой выбор. И к черту прежние сомнения, размышления, страхи! Отныне у него есть своя семья – Маринка.

Она вошла в комнату, остановилась у двери, смущенно улыбаясь. Муравьев рывком сел на постели, судорожно облизнул внезапно пересохшие губы. Она была не просто красивой девчонкой, но – родной и желанной. И… это невозможно было передать словами.

– Что, Игорь? – настороженно спросила Марина.

– Марин… В этой моей рубашке ты… просто фантастика… – прошептал он.

– Тогда я докажу тебе, что это реальность!

Марина подбежала к дивану и прыгнула прямо на Игоря. Муравьев вскинул мускулистые руки, поймал ее, плавно опустил на себя.

– Все равно ты – фантастика, Маринка, – сказал он.

– Как ты это сделал? – удивилась Марина. – Можешь повторить?

– И не подумаю, забирайся под одеяло, а то замерзнешь.

– С таким-то «качком»? – со смехом спросила Марина.

– Если мои мышцы не нравятся тебе – завтра же начну убирать их, стану дистрофиком.

– Мне нравится все, что у вас есть, господин заслуженный кулинар России, – сказала Марина, прижимаясь к нему.